Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Иван Гавриленко думал об Оксане, о детях. Как они там? Живы, здоровы?.. Ему вспомнился бой на Букринском плацдарме, во время которого Терентий Живица обозвал его трусом.

«Но разве лишь я один оробел тогда?.. И Данила Мостовой тоже болтает, что я трус. До сих пор ревнует к Оксане. Но ведь Данила не любил ее по-настоящему. У него было столько девчат и молодиц. Оксана нужна была ему разве лишь для того, чтобы в мужской компании похвалиться, что и с ней крутил шуры-муры. Пусть себе злится. Пусть себе бесится. Но зачем же в присутствии полковника трусом обзывать, будто сам такой уж храбрый рыцарь! Не потому ли, когда прибыл какой-то майор из штаба корпуса, Сильченко как-то испытывающе посмотрел на меня?.. А откуда Данила знает того майора? Даже фамилию назвал. Добрин, кажется…»

– Приготовить гранаты, – прервал размышления Гавриленко старший лейтенант Ивасик. – Все три взвода третьей роты! За мной!

Красноармейцы друг за другом начали прыгать с плота в воду, высоко поднимая автоматы и солдатские вещмешки, в которых кроме сухого трехдневного пайка были еще патроны и гранаты.

Вода холодная, по телу пробегает дрожь, но ничего, терпимо. Лишь бы немцы не торопились открывать огонь из орудий и пулеметов.

– Давай, давай, хлопцы! – поторапливал бойцов Ивасик, выбравшись на берег.

«Даем, даем!» – хотел было ответить Гавриленко, чтобы подбодрить себя, но споткнулся у самого берега на мели и упал.

Поднимаясь, нащупал ладонью что-то круглое. Это был плывший по воде каштан. Невольно улыбнулся, расстегнул фуфайку, спрятал его в карман гимнастерки. «Посажу где-нибудь в городе. А что? Может, и вырастет деревце в память об освобождении Киева…»

Сразу в атаку Ивасик своих бойцов не повел. Стал ждать, когда красноармейцев высадится на берег как можно больше, чтобы следом за первой цепью атакующих шла и вторая цепь.

Сводному отряду Сильченко повезло. Уже сотни бойцов залегли на берегу, а немцы не открывали огня – не видели десантников. Они знали, что основные бои идут где-то за сорок километров отсюда, севернее Киева, потому и вели себя так беспечно.

– Товарищ полковник! Мы готовы! – доложил Ивасик Сильченко.

– Действуйте!

– Гранаты к бою! – тихо приказал Ивасик.

Сотни гранат полетели в окопы немцев. Загрохотали взрывы.

Полковник Сильченко бежал вместе с красноармейцами и искоса поглядывал на Гавриленко. Вот он на миг остановился, бросил гранату и с криком «Ура!» прыгнул на плечи высунувшегося из окопа гитлеровца.

«Молодец! – отметил Сильченко. – Какой же он трус? Настоящий солдат!..»

Данила Мостовой бежал и зыркал испуганными глазами по сторонам.

– Только бы пронесло… Только бы не убило, а лишь ранило в руку… – шептал он, дрожа от страха. – Ну пусть в плечо… Только бы остаться живым…

10

После освобождения Пущи-Водицы и Святошина танки пошли дальше на юг и северо-запад, чтобы обойти Киев, овладеть железнодорожным узлом Фастов и городом Васильков, откуда войска 1-го Украинского фронта должны были выйти на фланги букринской группировки генерал-полковника Гота.

Гитлеровцы бросили в бой все свои резервы, надеясь вернуть хотя бы часть населенных пунктов, освобожденных войсками 38-й армии.

…Двенадцать немецких танков ползли на позиции артиллеристов капитана Зарубы. Впереди семь тяжелых танков «тигр». Они шли клином. За ними средние – «пантеры». Следом за танками бежали пехотинцы.

Прогремел дружный залп орудий.

Передний «тигр» остановился – снаряд разорвал гусеницу. Остальные танки, стреляя из пушек и пулеметов, продолжали ползти вперед.

Прогремел еще один залп орудий.

Застыла на месте охваченная огнем «пантера».

Неподалеку от капитана Зарубы разорвался снаряд. Он упал, сбитый с ног взрывной волной. Но тут же встал, протер запорошенные пылью глаза.

«Пантеры» и «тигры», не сбавляя хода, приближались к позициям артиллеристов. Пока они были далеко, все семь орудий стреляли только по ним. Теперь надо было бить и по танкам, и по пехоте.

– Стрелять четырем орудиям по танкам, а трем – по пехотинцам! – приказал Заруба.

Открыли огонь шестиствольные минометы гитлеровцев. От осколков мин и снарядов погибли три артиллериста, несколько человек были ранены. Среди них и Колотуха – осколок попал ему в живот.

К Максиму подползла санинструктор Маргарита Григорьевна.

– Терентий! Прицел – десять! – корчась от боли, крикнул Колотуха.

– Знаю. Лежи спокойно, – ответил Живица.

Увидев санинструктора, Максим сердито сказал:

– Почему вы здесь, на передовой? Уходите поскорее отсюда.

– Мое место рядом с вами, – Маргарита Григорьевна не произнесла больше ни слова, стала бинтовать живот Колотухи.

– Самолеты!..

– Ложись!.. – раздались тревожные голоса артиллеристов.

– Их еще не хватало, – процедил сквозь зубы Максим, переворачиваясь на другой бок, чтобы Маргарите Григорьевне было удобней перевязывать рану.

Рев самолетов становился все громче. Их было около двух десятков.

– Оленева тоже ранило в живот под Зарубенцами… Теперь меня, – вздохнул Колотуха.

Ему вспомнилось, как два года назад под Киевом он кинжалом отрубил Оленеву руку, висевшую на сухожилии. Нет теперь Ивана. Погиб.

На позиции начали рваться бомбы. Но артиллеристы продолжали стрелять по танкам и пехоте.

Волков поймал в прицел группу автоматчиков, ударил по ним осколочным. Увидев, как их разбросало взрывом, радостно воскликнул:

– Так вам, гады!

Стоколос загнал в казенник бронебойный снаряд. Крикнул Живице:

– Готово!

У Терентия с танками свои счеты еще с июля сорок первого. Тогда на берегу Днестра он шел на «тигра» с гранатой. Теперь у него грозное оружие – противотанковое орудие.

– Волков! Чего молчишь? – крикнул Заруба.

– Я остался один! Но ничего, управлюсь! – ответил Василий.

Колотуха услышал, как вскрикнула вдруг Маргарита Григорьевна. Руки ее тут же обмякли, бинт упал на землю.

– Что с вами? – приподнял он голову.

Губы Маргариты Григорьевны были полураскрыты. Она улыбалась. Но улыбка ее была какая-то странная, холодная, леденящая душу.

«Чего это она? – удивился Колотуха. – Разве сейчас до веселья? Тут такое творится…»

К ним подбежал майор Добрин. Увидев мертвую Маргариту Григорьевну, горестно вскрикнул:

– Как же это случилось?

– Она заслонила собою меня от осколков, – прошептал Колотуха.

Добрин сокрушенно покачал головой.

– А я хотел сказать Маргарите Григорьевне, что на плацдарме напротив острова Казачий – порядок. Сильченко выполнил свою задачу – обрубил коммуникации немцев Киев – букринская группировка. Он настоящий военачальник! Давай помогу тебе, старшина!

– Управлюсь сам. Помогите лучше Волкову. Он возле орудия один.

– Хорошо, – кивнул Добрин. – Буду у него заряжающим. – Он подбежал к орудию Волкова. – Какой давать снаряд?

– Осколочный! – показал Василий рукой на ящик со снарядами. – По пехоте!

Добрин загнал в казенник осколочный снаряд. Прогремел выстрел.

– Заряжай снова осколочный! – крикнул Волков.

Соседнее орудие Живицы стреляло по «пантерам». В эти танки попасть было трудней, чем в «тигры». Они лучше маневрировали, быстрей двигались.

«Юнкерсы» продолжали бомбить позиции артиллеристов.

– Накрылась еще одна «пантера»! – кричал радостно Добрин. – Отвалилась башня!

– Точно! – улыбнулся Волков. – Давай теперь снова осколочный! Саданем опять по пехоте!

Добрин до войны служил заряжающим в артиллерийском дивизионе, а уже оттуда пошел в военное училище. Орудие для него не диковинка – не раз приходилось стрелять на учениях.

– Шпионов пока не поймал, а вот «пантеру» уничтожил и около двух дюжин фашистов пригвоздил к земле… – разговаривал сам с собой Добрин, время от времени посматривая на мертвую Маргариту Григорьевну. «Почему она на передовой? Почему полковник Сильченко разрешил?..»

Заметив советских «ястребков», вражеские самолеты прекратили бомбежку и улетели на юго-запад, к своим аэродромам. Бой утихал. Семь «тигров» застыли неподвижно перед артиллерийскими позициями. Три уцелевшие «пантеры» попятились за пригорок, отстреливаясь на ходу. Две другие стояли, охваченные дымом.

Андрей Стоколос распрямил спину. Заметив возле орудия Волкова майора Добрина, удивился. «Чего это он оказался здесь? – Но тут же его мысли переключились на другое. – Старшина Колотуха ранен… И… кажется, Маргарита Григорьевна…»

– Ты, Стоколос, прости меня. И все вы на батарее, – тихо сказал Добрин.

– О чем вы? – пожал недоуменно плечами Андрей, не сводя глаз с Маргариты Григорьевны, – она лежала на боку, гимнастерка на спине была пропитана кровью. – Чем вы провинились перед нами?

Стоколос подошел к Колотухе и попятился, увидев мертвой свою, как говорили до войны пограничники Пятой заставы, тещу.

– Как же это, Максим? – Андрей опустился на колени, погладил холодный лоб Маргариты Григорьевны. – Мама! – неожиданно вырвалось у него.

Это дорогое слово он давно не произносил. Помнил смерть родной матери на китайской границе в 1929 году. Белокурая, синеглазая, лежала она тогда убитая посреди хаты. А он, пятилетний, забился в угол, спрятался за мешок гречихи, который, возможно, и спас его от пуль и осколков гранаты, брошенной в окно бандитами. Иногда называл матерью Полину Ивановну, жену генерала Шаблия. А Маргариту Григорьевну, добрую, мужественную, как и родная мать, как и все жены пограничников-командиров, всегда называл по имени и отчеству. Почему-то стеснялся называть ее матерью.

– Как же это, Максим? – повторил Стоколос. – Мы ведь завтра будем в Киеве! Что же я скажу полковнику Сильченко?

Майор Добрин опустил голову. Он прибыл сюда не затем, чтобы известить артиллеристов о взятии полковником Сильченко нового плацдарма под самым Киевом. Его мучили сомнения. Он хотел убедиться, как ведут себя на фронте бывшие пограничники и младший лейтенант медицинской службы Маргарита Григорьевна. Он считал, что у него есть основания не доверять им. Все они по два-три раза засылались на оккупированную врагом территорию, были за линией фронта в самые трудные для Советской страны дни – армия отступала, отходила на восток. А в такое время, как ему казалось, легко было кому-нибудь из них разувериться в победе над врагом, стать предателем.

И вот они перед ним – Максим Колотуха, Терентий Живица, Андрей Стоколос и бывшая жена начальника 5-й заставы Маргарита Григорьевна. Мертвая.

У Добрина задрожали губы. «Такая красивая, молодая и погибла… Погибла на передовой… А я наводил справки, как жила, как вела она себя в селе Гадячем…»

Добрин казнил себя и за то, что относился с недоверием и к матросу Волкову. А тут вот пришлось стрелять с ним вместе из орудия. Взглянул на Василия: одежда порвана, местами прожжена, ни одной пуговицы на гимнастерке. Вспомнил, как вел он себя только что во время контратаки немцев, и стало еще горше на душе.

Хотел «засечь» радиста-шпиона во время передачи немцам радиограммы о рокировке танков и артиллерии с Букринского на Лютежский плацдарм. Подозревал Андрея Стоколоса. Могли же его завербовать фашисты еще в сорок первом? Могли. Что с того, что он названый сын генерала Шаблия? Шаблий сам политический слепец, если не больше. Послал во вражеский тыл латыша Артура Рубена. А он, оказавшись в плену, написал листовку «Правда о «партизанском движении», которую немцы сбросили на партизанские леса Украины и Белоруссии, на линию фронта… А разве можно было верить Терентию Живице? Ведь он фактически сидел дома во время оккупации с осени сорок первого… А старшина Колотуха? Успел жениться в партизанском отряде и уже имеет сына?..

Теперь все эти сомнения остались позади.

Добрину вспомнился инцидент с командиром партизанского отряда разведчиком Янкелевичем. Он продержал его тогда полтора суток, выясняя анкетные данные, биографию, а ценные сведения о дислокации фашистских войск на букринском изгибе Днепра и в районах Канева, Мироновки, Белой Церкви, Корсуня и Смилы старели с каждым часом…

Добрин стал на колени возле Маргариты Григорьевны, снял каску и, склонив голову, прошептал:

– Прощай… Прости меня…

– Сюда идет капитан Заруба! – крикнул кто-то из артиллеристов.

Встречаться с капитаном Добрину сейчас не хотелось. Он поднялся, надел на голову каску и молча побрел по траншее в сторону командного пункта.

11

Потрепанные в трехдневных боях на Лютежском плацдарме, под Пущей-Водицей и Святошином дивизии Манштейна и Гота, боясь окружения, начали отступать из Киева. Суетились на улицах команды поджигателей и саперов. Языки пламени вырывались из окон главного корпуса Киевского университета. Над измученным городом поднялись черные смерчи дымов.

Воины 38-й армии рвались в Киев, чтобы спасти город. Вражеские солдаты, ждавшие своей очереди отступления на Белую Церковь, к Фастову и Попельне, словно обреченные смертники, оказывали жестокое сопротивление. В скверах, на площади, опустошенных улицах были установлены противотанковые «кобры», минометы, зенитные батареи.

Танки Тернистого быстро продвигались к центру. Дорогу показывал командир разведроты старшина Никифор Луденко, сидевший на броне «КВ» вместе с бойцами. Центральные кварталы Киева он знал не хуже своего родного села Лебедивки.

– Приготовить гранаты! – крикнул своим разведчикам Никифор Луденко. – За мной, хлопцы!

Красноармейцев как ветром сдуло с танка. Пробежав несколько метров, Луденко на секунду остановился, выдернул кольцо «лимонки», швырнул гранату в подъезд дома.

Пулемет умолк. Но последней очередью успел скосить старшину Никифора Луденко.

Прижав руки к простреленной груди, Никифор упал на мостовую. Его взгляд задержался на брусчатке, на цифрах «1900», вырубленных на сером булыжнике. «А сегодня пятое ноября сорок третьего года», – подумал он.

Ему вспомнилась мать, послышались ее слова: «Ведь ты же, сынок, и не отлежал своего в госпитале. И ногу тянешь, и на шее ожог, и ухо порвано, и рука пробита. Одну рану получил под Сталинградом, другую – под Белгородом, третью – на родной Десне, говоришь… А какие же у тебя раны еще и под гимнастеркой, один господь знает…»

Луденко перевел дыхание. В глазах поплыл туман, задрожали фигуры солдат. Узнал Шмиля и Устина Гутырю, других бойцов разведроты. Узнал и склонившегося Гната Тернистого.

– В вашем танке мои вещи, товарищ капитан, – прошептал Луденко. – Там немного денег на хату. Старую ведь спалили немцы.

– Знаю, Никифор, – кивнул Тернистый. – Я же сам посылал танк, чтобы леса притащил на вашу хату.

– Зайдите с полковником к матери. Она его за сына почитает. Скажите, что мой брат Федя погиб на станции Котлубань…

– Знаю. Возле той станции сражались и наши танки.

– Двое нас сыновей было. Остался хотя бы отец живым…

– Скажу маме все, Никифор, скажу.

Подошли двое санитаров, распороли ножом комбинезон Луденко, чтобы перевязать рану.

– Товарищи! Киев наш! Над Киевом красные флаги! – послышался радостный крик.

Это кричал, подбежав к группе танкистов, корреспондент армейской газеты Филипп Миронец. Увидев раненого старшину, остановился:

– Кто этот танкист?

Капитан Тернистый назвал имя и фамилию командира взвода разведки танковой бригады. Добавил:

– Торопился Никифор от Сталинграда в родной Киев. Отсюда до его села рукой подать: оно на том берегу Днепра, где сейчас переправа. И вот…

– Неужели нет надежды? – склонился над Луденко Миронец.

Один из санитаров печально покачал головой:

– Нет…

– Раны заживут, мама… Вышгород и Киев надо брать… – прошептал в бреду Луденко.

Оцепеневших солдат встряхнул рокот бронетранспортера. Послышался чей-то голос:

– Командующий фронтом подъехал! Идет сюда!..

Тернистый доложил Ватутину о последних событиях, о героической гибели старшины Луденко.

Ватутин склонил голову, помолчал, потом обернулся к сопровождавшему его офицеру:

– Гвардии старшина Луденко заслуживает звания Героя Советского Союза. Подготовьте документы.

Командующий окинул взглядом столпившихся солдат – пехотинцев и танкистов. Увидел старшего лейтенанта Сероштана. С ним он под Курском стоял в окопе, через который переползала «тридцатьчетверка». «Все-таки дошел Сероштан до Киева! – подумал Ватутин. – Молодчина! Дойти бы ему еще и до Варшавы, до Берлина!.. – Глаза Ватутина прищурились: – Вроде бы и эти знакомы?.. Конечно! Три недели назад я видел их без погон на берегу Ирпеня. Воины генерал-майора Шаблия. Тогда эти двое не пошли в партизанский штаб, пожелали участвовать в боях за Киев. И взяли Киев. Молодцы!»

Послышался шум приближающейся машины. Ватутин оглянулся. Остановилась «эмка», из нее вышел Шаблий. Поздоровались.

– Одна из последних смертей в Киеве, – печальным голосом произнес Ватутин, кивнув на мертвого Луденко, которого танкисты уже завернули в брезент и положили на броню танка. – Я познакомился с этим воином еще на Дону. Мать ждет его в Лебедивке, возле переправы.

Шаблий отвел Ватутина в сторону.

– Дело неотложное, товарищ командующий. К Фастову направляется сотня танков из двадцать пятой дивизии…

– Мы знаем об этом. Дивизии ведет фон Шелль, воспитанник Гудериана. Слушаю вас.

– В тех районах действуют три наших партизанских отряда – васильковский, фастовский и бышевский. Они составляют четвертый батальон Киевского соединения. Отряды боеспособные, разведка у них на высоком уровне, – Шаблий раскрыл планшет. – Вот радиограммы. Тут названы села и города возможной встречи танкистов с партизанами. Партизаны проведут танки к железнодорожной станции, в Фастов. Туда стянутся автоколонны немцев, отступающих из Киева.

– Это хорошо, что ваши люди будут проводниками у танкистов, – кивнул командующий. – Нам бы использовать ночь – утром немецкие танки навяжут нам бой. Сделаем так. Пошлем туда бригаду полковника Майборского. Он мастер таких походов.

Ватутин подозвал капитана Тернистого.

– Догоняйте свою бригаду! И расскажите Майборскому все, что услышите сейчас от генерала Шаблия… Уже завтра утром Фастов, важный железнодорожный узел, должен быть взят нами. Иначе может создаться серьезная угроза Киеву с этого направления. Да и с запада тоже. Манштейн скапливает танковые силы возле Житомира, Староконстантинова. Об этом сообщает воздушная разведка. Нам надо спешить. Однако торопливость не перечеркивает рассудительности. Пользуйтесь услугами партизан. Такого преимущества нет у Манштейна и Гота. Бойцы генерала Шаблия хорошо знают местность, обстановку, людей.

– Есть! Все учтем! – козырнул Тернистый.

Ватутин подошел к «КВ».

– О включенных фарах во время атаки в Святошине я знаю. А вот фары на конусах откидных кронштейнов вижу впервые. Сколько выдумки у вас, танкистов! Однако ночью лучше идти без включенных фар и с партизанскими разведчиками на броне, как советует генерал Шаблий.

– Учтем ваше замечание! По машинам! – крикнул Тернистый и побежал к своим танкистам.

Было хмурое осеннее утро. В Киеве стихали выстрелы. Но война продолжалась…

12

Прорвав оборону немцев в районе Святошина, танковые корпуса и бригады 1-го Украинского фронта двинулись на юг, чтобы перерезать шоссейную дорогу из Киева на Белую Церковь и захватить Фастов.

Потеряв Киев, Манштейн и Гот лихорадочно начали стягивать силы к Фастову и Попельне, готовясь к контрнаступлению против 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Рыбалко.

Комбриг Майборский распределил по батальонам и ротам проводниками партизан, присланных генералом Шаблием.

В батальон Тернистого проводником был назначен шестнадцатилетний хлопец Митя. Худенький, беловолосый, с румянцем на щеках, он был очень похож на девочку. Партизаны часто наряжали его в женское платье и отправляли на разведку. Однажды его не узнал даже родной отец.

Митя получил задание встретиться на явочной квартире с подпольщиками, работавшими на мельнице. Фастов он хорошо знал. Быстро добрался до дома Горпины Андреевны, куда должны были прийти подпольщики. Возле тына на толстой колоде сидел один из них, дымя самосадом, и будто ненароком посматривал по сторонам. Это был его отец.

«Вот так номер! – растерялся Митя. – Сейчас он начнет насмехаться. Скажет: что это ты нарядился в девчачье платье?..»

Но отец не узнал его, сердито буркнул:

«Чего бы это дивчине шляться по улицам в такую позднюю пору? Ишь накрасилась! Немцам хочешь понравиться? Нет батога на тебя. О матери хотя бы подумала».

«Да это ж я, тату! – тихо сказал Митя. – Ну и подпольщик! Родного сына не узнал… Так и скажу командиру…»

Отец растерянно заморгал глазами.

«Как был ты сорвиголовой в школе, так и остался им…»

Теперь партизанская жизнь позади. Митя сидит на теплой, как спина коня, броне «КВ» Тернистого плечом к плечу с бойцами-автоматчиками. Вглядывается в ночь. Тьму вспарывают огненные трассы пулеметов, вспышки ракет.

– Чего это они стреляют? – пожал недоуменно плечами Митя. – Ночь, а они…

– От неуверенности, сынок, – ответил пожилой усатый сержант. – Они знают, что Киев уже советский, что наши танки пошли в прорыв. А что будет дальше, им невдомек.

– Чудно.

– Почему чудно?

– Чудно, что у немцев так много снарядов. Сколько тех поездов с боеприпасами пустили мы под откос. Между Фастовом и Бояркой мы укокошили дюжину эшелонов. А они все равно стреляют…

– Выходит, мало укокошили, сынок. Есть боеприпасы у немцев. Чтобы побить фашистов, мы и избрали себе в помощники темную ночь. Ночь – подруга наша.

– И сестра партизан, – улыбнулся Митя.

Из люка высунулся Тернистый. Запрокинул голову, стал вглядываться в звезды.

– Сверяете, правильно ли мы идем, товарищ командир? – спросил его Митя. – Идем на юг. Если бы не грохот танков, мы бы уже слышали гудки паровозов на железнодорожной станции. Там днем было пять эшелонов. Курсирует и немецкий бронепоезд.

– На машинах, тех, что ведет комбриг к железно-дорожной станции, есть взвод саперов-подрывников. Они перекроют дорогу бронепоезду: подорвут рельсы.

– А почему не мост?

– Мост уже завтра понадобится нашим железнодорожникам. Мы ведь идем в наступление.

– Не подумал, – смутился Митя. – Мы привыкли уничтожать все, что служит фашистам.

Впереди показалась река.

– Товарищ капитан, эта речка хоть и небольшая, но берега заболоченные. Увязнут танки, – сказал Митя.

– А через мост смогут пройти?

– Немецкие танки проходили.

– Значит, и мы пройдем!

Тернистый отправил в разведку танк «малютку» и «тридцатьчетверку», выделил им три танка боевой охраны, которые должны были прикрыть и переход батальона через мост.

На околице села танкисты увидели артиллерийскую батарею. Орудия были прицеплены к автомашинам, артиллеристы спали в хатах. Услышав рокот моторов, они начали выскакивать на улицу, но тут же попадали под пулеметный огонь танков.

Бой длился несколько минут. Разгромив батарею врага, танки Тернистого беспрепятственно переправились через мост.

Вскоре с «малютки» по радио сообщили: у въезда в Фастов на холме стоят противотанковые орудия «кобры».

Тернистый приказал автоматчикам и партизанам-проводникам покинуть машины. Батальону приготовиться к атаке.