Текст книги "Ледовый десант"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

4

Весь следующий день группа Стоколоса корректировала движение подвод и девяти автомашин. Среди них были и два «челябинца» с прицепами. Погрузка боеприпасов на складах шла полным ходом с раннего утра и до позднего вечера. Даже ночью некоторые водители успевали сделать по две ходки к Овручу, куда с запада подходили обозы от партизанских отрядов.

– Клаус, ты уже надышался нашим партизанским и армейским духом? – спросил Андрей Дилинга, проводив очередной обоз из пятидесяти подвод.

– Ого, надышался! – поднял руку Дилинг. – Так могут только русский!

– Ты читал книгу «Железный поток» Александра Серафимовича? Так назвал писатель могучую армию борцов с белогвардейцами. Партизанские обозы с оружием – это тоже железный поток, который не учитывают ни Манштейн, ни Гот.

– Пусть не учитывают, – улыбнулся Клаус. – Хуже для них.

Настала пора и группе Стоколоса с обозом подвод отправляться на запад. Охрана обоза была ненадежной – свыше полутораста бойцов из десяти отрядов.

Погода стояла слякотная. То дождь, то снег. Лошади и волы с трудом тащили подводы по раскисшей дороге. Иногда партизанам приходилось настилать в заболоченных местах хворост и камыш. Вымокали до нитки. Сушились у костров. Разводить их не боялись. Вражеские самолеты в такую погоду не летали над «партизанским коридором».

Чтобы подбодрить уставших партизан, Андрей стал вспоминать шутки и остроты, напечатанные в газетах.

– Эй, Клаус, что там у нас на букву «А»?

– «Адольф – эрзац вождя и бога. Авантюристу в гроб дорога!» – четко ответил Клаус, как учил его Живица для «пополнения знаний русского языка».

– Молодец! Данке. Благодарю. А теперь на букву «бэ».

– Быстрее зайца, шибче лани бежит Бенито с поля брани…» – ответил Клаус и, не дожидаясь похвалы, спросил: – Дальше идет буква «зе»?

– «Зачем я Гитлера родила?» – завыла фрау крокодила…» – уверенно продекламировал Терентий Живица и замахнулся на волов кнутом: – Гей! Цоб-цобе!

– Неправильно, Терентий. Надо наоборот: «Завыла фрау крокодила: «Зачем я Гитлера родила?» – к удивлению партизан, находившихся поблизости, и самого «профессора» фольклора Живицы, ответил Дилинг.

– Что в лоб, что по лбу, – махнул рукой Терентий.

Вдруг слева раздались автоматные очереди, взрывы гранат. Взвод охраны обнаружил засаду и первым открыл огонь.

Обоз остановился. Партизаны приготовили к бою автоматы, карабины, ручные пулеметы.

Но выстрелы вскоре утихли. Группа прикрытия вернулась к обозу. Старший доложил Стоколосу:

– Уничтожили бандеровскую засаду. Семеро бандитов убито. Остальные разбежались. С нашей стороны потерь нет.

– Усилить бдительность! – приказал Стоколос. – Быть готовыми к бою не только с бандеровцами, но и с немцами.

Обоз снова двинулся в путь.

5

На перроне полуразрушенной железнодорожной станции Белая Церковь толпились люди с котомками за плечами и узелками в руках. Каждая группа в сопровождении немцев-конвоиров. Вдоль эшелона бегали солдаты. Офицеры стояли, заложив руки за спины, наблюдали, как на платформы грузятся большие ящики с награбленными вещами, мешки, набитые всем, что можно вывезти в Германию.

Вадим Перелетный стоял на перроне с двумя чемоданами. Одет он был как эсэсовец, в кожаное пальто-реглан без петлиц и погон, обут в хромовые сапоги, шляпа надвинута на самые глаза: боялся, что его может узнать кто-нибудь из земляков.

До войны Перелетный не раз бывал на этой станции – ездил отсюда в Киев. Вокзал тогда шумел возбужденно, перрон и зал заполняла студенческая молодежь, рабочие-железнодорожники, работавшие в Фастове. Сейчас вокзал походил на невольничий рынок. Сколько же отсюда отправлено людей на запад! Это последний эшелон, вот-вот сюда ворвутся советские танки. Но, кажется, бог смилостивился над немцами. Их армия начала контрнаступление под Житомиром и продвигается на Киев. Так что и эти эшелоны пройдут в Мироновну, а потом на Цветковое и повернут на запад, в Здолбунов, Ровно…

Сегодняшнее продвижение немцев на киевском направлении не радовало Перелетного. Он знал, что немцы после поражения под Белгородом и потери Киева уже не в состоянии осуществить стратегическое наступление. Чего не бывает на фронте! Вот уже последние дни декабря, полтора месяца, как немцы потеряли Киев, а Белая Церковь все еще у них. Но Перелетный хорошо понимал, что немцам уже не удержать не только Белой Церкви, но и, очевидно, всей Украины. Значит, настало время и ему, Перелетному, сменить свою «пластинку судьбы».

Куда податься, чтобы быть поблизости от немцев и в то же время не с ними? Во власовскую РОА и там пересидеть непогоду? Но ведь немцы используют власовцев как карателей. Бывает, что немецкое командование посылает власовцев и легионеров из мусульманских народов на фронт, где надо заткнуть дыры. Да и кто такой генерал Власов, чтобы идти под его начало? Никакой он не политик. Обычный монархист… Если бы немецкая армия победила, то Россия была бы поделена на княжества, как в средние века. Националисты – те более мудры. Они научились политике еще во время владычества Польши, а в Галиции еще раньше, при власти Австро-Венгрии. Чтобы мобилизовать в свои отряды население, бандеровцы и мельниковцы провозгласили программу: за самостийную Украину против немцев, поляков и кто бы там ни был, в том числе и против русских. А тем временем, когда во Львове провозглашали «самостийность», в первые недели войны на Волыни немцы позволили националистам создать «Полесскую сечь», которая должна была уничтожать большевистские партизанские отряды, подпольные организации.

Так какая же теперь у «самостийников» война? Против немцев? Нет. Против партизан? Тоже вроде бы нет. Война у них против населения – за идеи, за хлеб и сало, ибо без провизии и выпивки нет и «повстанческой армии».

Да, он, Перелетный, согласен на такую войну. Был и еще один козырь в пользу украинских националистов. Что бы они ни говорили, а многие украинцы все же поверили, что их отряды будут воевать с немцами. Поэтому каждому грамотному человеку понятно: если гитлеровские полчища будут разбиты советскими войсками и союзниками – Соединенными Штатами Америки и Англией, то националистов ни США, ни Англия не станут считать сообщниками Гитлера. Даже наоборот. Эти «западники» всегда политики. Сейчас они служат Гитлеру, а если его разобьют, то будут служить кому-нибудь другому…

– Шнель!.. Шнель!.. – прервал размышления Перелетного голос конвоира.

Вадим повернул голову к группе женщин (их загоняли солдаты в товарняк) и вздрогнул.

– Надя! Калина! – крикнул он.

Надежда остановилась.

Схватив чемодан, Вадим подбежал к толпе женщин. Солдат преградил ему дорогу автоматом.

– Надюша! – закричал Перелетный. – Я к последнему допросу не причастен! Я ничего не знал про собаку! Ты не сердись на меня! Я тебя разыщу! Освобожу! Узнаю, куда едет эшелон! Жаль, что мой поезд отходит. Я бы тебя выручил. Я…

Надежда резко повернула голову. Ее каштановые волосы рассыпались по плечам, словно сноп, освобожденный от перевясла. Над лбом взвихрилась седая прядь. На Перелетного глядели темные, с погасшими огоньками глаза, смотрели, словно из глубокой ямы, из той самой, в которой в последний раз допрашивали ее, используя для допроса голодную собаку.

– Иди прочь с моих глаз! – негромко, сквозь слезы сказала Надежда. – Оборотень! Предатель! Перевертень!..

«Зря отпустил ее тогда Вассерман, зря пристрелил собаку. Отмучилась бы в тот день, и всё. А теперь… Новые муки… Теперь она будет обычной пленницей, а не особенной, знающей тайну древнего запорожского сокровища…»

– Шнель!.. Шнель!.. – закричал конвоир.

Перелетный вбежал в свой вагон. Поезд тронулся.

Как бы там ни было, а он, Вадим Перелетный, доволен своей судьбой. Едет не в «телятнике». Уже миллионы соотечественников, ровесников полегли на войне, а он, слава богу, хорошо одет, есть серебро-золото. Оно поможет ему в трудные времена. Два фунта золотых монет и колец, сережки с алмазами, золотые цепочки что-нибудь да значат! Все это конфисковано у жителей Белой Церкви, Мироновки, Узина, Корсуня, Городища и сел, где приходилось штурмбанфюреру Вассерману искать следы подпольщиков и партизан. Есть в чемоданах и бесценные произведения живописи.

Царские монеты с профилем последнего императора России Николая Второго с помощью мастера он спрятал в рукоятки небольших и неприглядных кинжалов. Два кинжала были на поясе, третий в полевой сумке. В той же кожаной сумке лежали три батарейки к немецкому карманному фонарику. В батарейках тоже золото, драгоценности.

Есть и «политический багаж» – без него к украинским националистам и соваться нечего. В планшете – листовка «Правда о «партизанском движении», подписанная одним из вояк генерала Шаблия Рубеном, попавшим в плен к немцам. Текст писали, конечно, немцы. В листовке немало вздора, нелепостей – немцы поверхностно знают штаб генерала Шаблия, его структуру, планы. Зато ругани там в адрес отдельных командиров, деятелей партизанского движения, в адрес Советской власти достаточно, чтобы вызвать раздражение у «энкэвэдистов».

Он, Перелетный, скажет верховодам националистических отрядов: «Эту листовку надоумил написать я лично, чтобы насолить своему земляку генералу Шаблию…» Эти слова, конечно, произведут впечатление: к ним пришел земляк партизанского генерала Шаблия, первого врага «партизан» Боровца и Бандеры. Еще он скажет, что листовка за подписью Рубена растревожила штаб Шаблия, как муравейник или рой оводов. Выходит, он, Перелетный, уже внес свою частицу в борьбу против советских партизан, в развенчание сути партизанского движения.

В «тайнике» за подкладкой полевой сумки хранилась еще одна листовка. Это обращение ЦК КП(б) Украины к рядовым бойцам националистических отрядов с просьбой выйти из леса, сложить оружие. В ней черным по белому написано, что большая часть рядовых участников националистических отрядов искренне желает сражаться с немецкими захватчиками, именно потому они и пришли к националистам, объявившим оккупантов врагами. Но потом вожаки националистов обманули доверчивых людей, потому что они агенты немецкого империализма, враги украинского народа.

Этот документ – палка о двух концах. Листовку он покажет только атаманам националистов. Мол, видите, каковы намерения у Москвы и большевистского Киева относительно ваших «казаков»! И добавит после паузы: «Нашли красные пропагандисты обманутых рядовых солдат. Этих холопов и обманывать не надо. При власти Пилсудского они были затурканы, безграмотны, жили на Полесье, как в какой-то африканской колонии. Они молились ксендзам, попам, кланялись царям, цесарям, польским панам, посадникам. Самостийная Украина им могла примерещиться только во сне…»

Конечно, эти слова произведут впечатление на самого пана атамана Тараса. Ясное дело, носить с собой такую листовку – большой риск. Однако листовка должна убедить вожаков националистов, что он, Перелетный, собирается воевать за Украину по большому счету. Эта листовка должна открыть ему шлагбаум к руководящим должностям в лагере националистов. Если найдут ее «рядовые», то атаманы могут и голову снести. Вот почему листовка так хорошо спрятана от посторонних глаз.

Вагон качнулся. Перелетный испуганно вздрогнул. Эшелон в любую минуту могли подорвать партизаны. Неужели это случилось? Нет, пронесло. Перелетный облегченно вздохнул, расстегнул пуговицы реглана, сунул руку в карман пиджака, где находилось свидетельство, выданное еще штурмбанфюрером СС Вассерманом. С таким документом можно было проехать и пройти далеко.

Свою личную линию в войне Перелетный определил еще летом сорок первого года, после первых поражений Красной Армии. Что ж, он ошибся в этой «политике». Вышло не так, как думал. Но кто не ошибается в жизни? Однако эта ошибка пока что в его пользу. Он жив, не знает горя, мытарств, когда уже умерли миллионы, а три четвертых его ровесников, если не больше, погибли.

В его воображении всплыла золотоволосая Таня, первая любовь Андрея Стоколоса, красивая, недоступная. Таня чем-то напоминала ему спелую сливу с сизым пушком, к которому ничьи пальцы не прикасались. Такой Таня привиделась и в тот день, когда Вассерман заставил его дежурить возле раненой: не скажет ли девушка в бреду что-нибудь про казацкую саблю. Не сказала. Слива в сизом пушку разбудила его воображение, и он добился своего, чего не удалось бы ему никогда, если бы не было этой войны, если бы Таню не ранил штурмбанфюрер Вассерман. Пусть во всем этом есть что-то животное.

Ну и что? Зато Таня не досталась никому из тех сопляков-десятиклассников – ни Гнату Тернистому, ни Павлу Оберемку, ни Андрею Стоколосу.

Они еще в школе строили из себя героев! Где они теперь?.. Павло, наверно, погиб на дне Балтийского моря в своей подводной лодке. Гнат, конечно, сгорел в танке. Третий… Андрей Стоколос… Разве что генерал Шаблий пригрел его в своем штабе на радиослужбе. А может, и его уже нет в живых.

– А я живу! Ха-ха! – засмеялся злорадно Перелетный, прислонившись лбом к оконному стеклу вагона.

6

Победное наступление Красной Армии испортило настроение атаману Тарасу. Радужные думы и замыслы создать если уж не самостийную Украину, то хотя бы независимый Полесский край и быть первым министром и главнокомандующим, растаяли еще в июле – августе сорок третьего. Именно тогда он был уже готов согласиться с советскими партизанами на нейтралитет. Черчилль, Рузвельт и Сталин договорились об открытии второго фронта.

Нейтралитет означал бы избежать открытого боя, выиграть время. Не может же долго английский и американский империализм находиться в одной упряжке с большевистской Красной Армией. Нейтралитет между «Полесской сечью» и партизанами был бы желателен именно летом сорок третьего – сохранилось бы войско, укрепилось бы командными кадрами, военными специалистами. Пусть себе воюет Красная Армия с Гитлером. А он продолжал бы вести свою политику, дескать, он тоже против немцев на Украине. Пусть знают об этом и в Лондоне, и в Вашингтоне. Это не сорок первый год, Красная Армия уже на Днепре и даже на Правобережной Украине.

Однако вмешался московский депутат от Волыни, секретарь подпольного обкома партии Василий Андреевич и поломал своей пропагандой и властными указаниями затею переговоров о нейтралитете…

Да разве два года назад он, атаман Тарас, мог подумать, что немцы не победят? Наоборот, верил, что война закончится к осени. К тому времени будут взяты не только Киев, Москва, Ленинград, но и Баку и стрелы немецких ударов будут направлены на Индию. Что значил в таком порыве вперед немецких армий какой то там секретарь обкома, мотавшийся по районам, чтобы эвакуировать оборудование, которое, дескать, пригодится на Востоке? Смех, и только!..

Атаман Тарас вспомнил не такие уж и далекие события. Он приземлился на парашюте в родном селе. Разыскал школьного учителя, «одолжил» у него велосипед и смело поехал по улицам. Не каждый встречный сразу узнавал его – недавнего владельца Карпиловских каменных карьеров. Он отпустил рыжую бородку, его высокая фигура стала еще стройней.

Вдруг увидел знакомого монтера и остановился.

– Будь здоров, Мартынчук! Куда так торопишься? Не узнаешь?

– Тороплюсь. На станции грузят вагоны, которые пойдут на Киев. Там секретарь обкома партии. Попросил поколдовать над электропроводкой.

– Вон как! – прикусил губу Тарас. – Полтора года, как пришла сюда Красная Армия, а ты уже стал с головы до ног советским. Но ничего… Пройдет. Ты… Ты меня действительно не узнаешь?

– Ей-богу, не узнаю, – развел руками и прищурил глаза Мартынчук.

– Вот тебе и раз. Да я же владелец Карпиловских карьеров. Ты же у меня дома электричество проводил.

– А-а! Пан Тарас! Борода у вас как у апостола. Да вы ведь как в воду канули, когда сюда пришла Советская власть. Теперь узнал. Вы тогда со мной за работу не рассчитались.

– Я нарочно не хотел платить польскими злотыми. Теперь заплачу украинскими, нашими деньгами. Сам знаешь: с Польшей покончили немцы. Покончат они и с большевиками. А мы, а наша Украина будем жить. У нас и правительство свое будет. Я, может, стану в нем самым первым министром.

– Шутите, пан, – усмехнулся Мартынчук.

– Никаких шуток.

– Всюду стреляют. Вы не боитесь на велосипеде разъезжать?

– А кого мне бояться на своей земле? Ты читал книгу про запорожского полковника Тараса Бульбу? Он ничего и никого не боялся, поехал в Варшаву на подводе, лежа под грудой кирпича, чтобы увидеть казнь своего сына Остапа. Вот так и я не боюсь. Не случайно же поп дал мне имя Тарас. Я – сама история. Вот убегут большевики, ты обо мне еще услышишь. Приходи. Мне нужна целая армия надежных людей. Скажу тебе по секрету. Я из самой Германии. Опустился сюда на парашюте. Ты бы решился на такое путешествие? Конечно, нет. Потому что ты простой хлоп, а я герой, сама история! С Адольфом Гитлером говорил, как вот с тобой, о вольной и самостийной матери Украине. То, что начал Симон Петлюра в восемнадцатом году, завершу я в сорок первом. Я и шрифт привез для издания газеты «Гайдамаки». Приходи в печатню работать электриком. У нас на Волыни будет «Полесская сечь», а ее казаки – гайдамаки двадцатого века. Хоть это ты понял, монтер?.. Слушай, Мартынчук! Ты поезжай на станцию и убей секретаря обкома, вашего Василия! А? Станешь героем Украины. Имя твое запишут в историю.

– Да у меня не хватит смелости.

– Не хватит. Это точно.

– Я все думаю, как же вы, пан, с немцами в одной упряжке. Ведь народ, люди считают немцев своими врагами.

– Наши враги – москали и ляхи, а не немцы. Немцы помогут нам образовать самостийную Украину. Мы не лыком шиты. Мы используем историческую ситуацию и добьемся того, что Украина будет вольной, без большевиков. Вот только уедут Советы, можешь во весь голос кричать: «На Полесье появился пан Тарас, народный мститель, борец за свободную Украину!»

– А мы думали, куда девался наш хозяин? Оказывается, вы были в самой Германии.

– Что поделаешь – вынужден был. Пришли Советы, отобрали карьер, я и бежал в Берлин. Закончил там школу. Надо было подковаться в военных делах. Наступает историческое время – будет у нас самостийная Украина. Немцы нам помогут. Мы с ними сейчас одна рука. Придут сюда – иди служить в полицию, а потом найдешь меня, будешь при мне в «Сечи». А сейчас отличись во имя Украины – убей обкомовского секретаря… Или же дай мне свои инструменты, я поеду вместо тебя ремонтировать электричество и прикончу секретаря. А? Вот будет сенсация! Вся Германия узнает об этом. И господин Черчилль в Лондоне! Ладно… Я пошутил. И без меня убьют его немцы. Далеко со своими эшелонами он не уедет. Красные долго не продержатся. Может быть, до осени. Крайний срок. А Киев немцы отдадут нам. Ну бывай! А за твою давнюю работу я рассчитаюсь с тобой…

Этот эпизод время от времени атаман Тарас вспоминал с огорчением, потому что никто из его единомышленников и он сам не думали, что война так затянется, а большевики выстоят, да и не только выстоят, но и перейдут в широкое наступление.

Атаман Тарас сидел, обхватив руками тяжелую голову после вчерашней пьянки. За его спиной на стене среди икон висел портрет Петлюры в форме министра обороны Украинской Народной Республики. Под портретом надпись «1918 год». На столе лежали экземпляры большевистских газет, издающиеся подпольными райкомами КП(б) Украины, его, Тарасовой, «Сечи»: «Червоний шлях», «Син України», «Кармелюк», «Богунец», «Червона зірка», «Червоний прапор»…

Что-то уж много красного в этих названиях. Да, пропаганда большевиков на высоком уровне. Ладно занимались бы себе агитацией. Но не тут-то было! Атаман с ненавистью уже в который раз стал просматривать акт, подписанный десятками партизан и местных жителей, опубликованный в подпольной газете все тем же Василием Андреевичем.

«…В селе Позднем люди, именующие себя украинскими националистами, учинили кровавую расправу над своими земляками, братьями и сестрами украинцами.

1. Эта банда немецких наемников, предателей народа зарубила тесаками депутата Верховного Совета Украинской Социалистической Республики Калину Афанасьевну Хомич, ее трехмесячную дочь, брата и мать.

2. В эту кровавую ночь бандиты, которых знают как бандеровцев, мельниковцев, бульбовцев, зарезали еще пятерых мужчин, семерых женщин, двух девушек и тринадцать детей.

3. Готовилась расправа над 70 жителями села. И только внезапное наступление партизанского отряда в ту ночь спасло остальных людей от иудиных рук так называемых националистов.

Эту расправу бандиты учинили потому, что крестьяне села Позднего отрядили к советским партизанам сорок бойцов и всегда были их сообщниками в борьбе против немецких фашистов. Националисты называют себя борцами за независимую, свободную Украину. Но этими борцами являются те, кто сражается с немецким фашизмом, который заливает кровью нашу родную землю. Этими борцами за украинский народ являются советские партизаны, Красная Армия.

Смерть немецким захватчикам!

Позор и смерть предателям из националистических банд, поднявшим руку на своих братьев, сестер, толкающим народ на братоубийственную войну…»

Дальше шли подписи.

«Пишут, что люди «зарублены тесаками», – покачал головой атаман Тарас. – Кто из советских командиров после таких «актов» пойдет на нейтралитет? А что делать, если это село Позднее действительно большевистское?.. Пропагандисты и газетчики Василия Андреевича раструбили на весь край и про Гуту-Степанскую, где «сечевики» уничтожили поляков. Красные писаки слово «сечевик» берут в кавычки, мол, они не настоящие казаки, а самозванцы. «Так называемые националисты». Это как бы выходит, что и большевики тоже за свободную, самостийную Украину, только в союзе с русскими и другими советскими народами…

Да, слаба наша пропаганда! Потому и плачевны результаты. Нет у нас такого человека, который мог бы это дело возглавить. Взять, к примеру, Власа Самчука, строящего из себя писателя. Пишет, изрыгает ругань, злость изо рта так и брызжет, а сам женился на артистке – она снималась тут в советском фильме, где и застала ее война. Чего ждать от такого пропагандиста?.. А московский депутат Василий выпускает в подполье газеты. Его люди еще и журнал литературно-политический издают – «Народный мститель». Рисуют картинки на меня, пана Тараса, как рисуют власовские карикатуристы на Сталина, Черчилля и Рузвельта. Рисуют – значит, я действительно историческая личность. Что верно, то верно. Пан атаман Тарас уже вошел в историю, стал и первым министром, и главнокомандующим армией. Но какой? Ни артиллерии, ни минометов, ни толковых, из академий или хотя бы из военных училищ, спецов…»

В светлицу вошел дежурный сотник по штабу и доложил:

– Тут один просится к вам на прием, пан главнокомандующий.

– Кто такой? – нахмурился атаман.

– Не местный. Из-под Белой Церкви. На мой взгляд, трус – коленки дрожат. Я это заметил, когда он увидел, как из соседней хаты выносили коммуниста с отрезанными ушами.

– Нехорошо, что каждый, кто приходит к нам, видит тех, кого выносят! Я ведь предупреждал. Надо быть больше политиками… Зови его сюда! Посмотрим, что за птица! Может, он закончил советское военное училище? Был капитаном? Майором?

– Мне сказал, что учился в университете. Одним словом – профессор!

Сотник исчез за дверью.

В комнату вошел Перелетный.

Атаман Тарас смерил его взглядом с головы до ног, сказал негромко:

– Слава Украине!

– Героям слава! – ответил Перелетный, подняв правую руку.

– Какими ветрами занесло в нашу «Сечь»?

– Ветром судьбы, которая «не лукавила со мной», – ответил Перелетный, процитировав слова стихотворения Шевченко.

– Добже! Добже! – ответил атаман Тарас. – Знаешь, кто я?

– Первый борец за самостийную Украину! – вскинул голову Перелетный.

– Добже… Теперь рассказывай, только всю правду, о себе. Меня тоже интересует, что ты знаешь про коммунистов на Украине, раз уж нелукавая доля завела тебя сюда.

– С самого начала войны я был у немцев консультантом по вопросам искусства, служил у штурмбанфюрера Вассермана. У меня есть соответствующие документы. Но красные взяли Белую Церковь и мое родное село. Еще раньше партизаны и танкисты убили штурмбанфюрера Вассермана, моего шефа. С вами я давно хотел встретиться, пан Тарас. Слава о вас гуляет по всей Украине. Однако нелегко было вырваться от немцев.

– В какой области искусств ты консультировал штурмбанфюрера? Уж не в методике ли допроса военнопленных?

– По живописи. Штурмбанфюрер был еще и художником.

– Гм… Еще и художником, – ухмыльнулся атаман. – Однако эти сведения из сферы, которая мало имеет отношения к политике и военной ситуации.

– Понимаю вас. Я жил в селе, откуда родом генерал Шаблий, точнее, откуда родом его отец и мать, поскольку этот чекист родился на Дальнем Востоке.

– Там бы ему и доныне быть! – с досадой заметил Тарас. – Этот генерал – наш враг номер один. Он делает все, чтобы разложить мою армию. Действует всеми правдами и неправдами. Как земляк, ты, возможно, знаешь хорошо этого Шаблия. Когда он был молодой, церкви закрывал, издевался над священниками? Говори, только правду.

– Я говорю правду, пан атаман. Шаблий не закрывал церквей. В восемнадцать лет он стал служить на границе и до самого первого дня войны находился там. Начинал на востоке, кончил карьеру пограничника на западе. Так что враги его, откровенно говоря, те, кто нарушал границу, кто переходил государственную границу и на Амуре, и на реке Прут, и на Западном Буге. Это я точно знаю.

– Убедительно. У тебя рыцарское отношение к своему противнику. Но ведь и на войне есть пропаганда. Все эти факты можно развести небольшой долей вымысла, и про Шаблия выйдет статейка, в которой он предстанет таким энкэвэдистом, что от его имени будут дрожать все обыватели Полесья и селяне! Как?.. – заговорщицки спросил Тарас.

– На войне есть всякое оружие, – дипломатично ответил Перелетный. – Написали ведь немцы листовку от имени комиссара Рубена, в которой говорится, что он добровольно перешел на их сторону, и это дало большой эффект. Есть слухи, что Шаблия чуть было не сняли с должности из-за той листовки: дескать, пригрел в своем штабе предателей. Попав к немцам, они поносят Советскую власть, возводят на нее поклепы. Сила слова – великая сила.

– Добже… Они возводят поклепы и на меня.

– У Шаблия есть названый сын – Андрей Стоколос, тоже пограничник. Но сейчас с группой бойцов он выполняет от партизанского штаба особые задания. Уже несколько раз побывал в немецком тылу. Должно быть, и сейчас где-нибудь здесь. Он спец по радио.

– А у нас и радио сейчас на том уровне, что было в сороковом году. Ни одной радиограммы Шаблия за три года не расшифровали. А мины? Взрываются с первого до сорокового дня. Это ведь страшно для поездов: наезжаешь на мину раз, другой, а на тридцатый она взрывается.

– Я не минер, – пожал плечами Перелетный.

– Ясное дело. Ты пропагандист, идеолог. Будешь пока что командовать сотней. И потом… Мне нужны люди именно с той Украины, что за Днепром, и те, что закончили советские университеты… И много древних картин вы изъяли у обывателей в пользу «третьего рейха» и штурмбанфюрера?

– Несколько вагонов только из киевских музеев. Все вывезено в Восточную Пруссию… В замок… Название мне не сообщили…

– Это ты брешешь, что не знаешь, в какой замок.

– Вильденгоф, на окраине Кенигсберга, – поспешно ответил Перелетный.

– Вот и вспомнил. Жаль, что этот замок не на Волыни.

– А еще немцы охотились за казацкой саблей – реликвией рода генерала Шаблия. Ее добыл еще триста лет тому назад его предок-полковник в бою с турецким военачальником. Очень дорогая сабля, с золотым эфесом. А ножны той сабли изукрашены александритом, изумрудом, сапфиром и рубином.

– Ну-ну! – оживился атаман Тарас. – А не кажется ли тебе, что законным владельцем казацкой сабли должен быть я?

– Уверен, что так и должно быть по справедливости, по велению истории. Однако, несмотря на неимоверные усилия, приложенные мной, людьми штурмбанфюрера, даже представителем штаба фельдмаршала Манштейна, саблю не нашли. Многие свидетели умерли, а живые стали партизанами Шаблия…

– И нет никаких следов? Вот был бы для нашей пропаганды факт: вручение пану атаману исторической реликвии – сабли запорожского полковника. А?

– Да, это было бы здорово! Есть одна женщина, сестра пограничника Живицы, ныне партизана. Она должна знать эту тайну от брата. Сейчас она в Белой Церкви. Это Надежда Калина. Ее отпустил полковник Вассерман. Белая Церковь недели две назад была еще под немцами. Надежда Калина сейчас где-нибудь в лагерях беженцев…

Перелетный не собирался говорить об этом. Но не удержался, сказал. Скоро Красная Армия выйдет на границу, и для атамана Тараса останется одна дорога – на далекий запад, подальше от ныне воюющих сторон. Надо жить! Той сабли, возможно, уже никому не увидеть, кроме рода Шаблия. Но как на приманку на эту саблю может клюнуть атаман. А если клюнет, значит, будет держать при себе и его, Перелетного.

– Говоришь, Надежда Калина сейчас где-то в лагере немцев?

– Я как-то даже видел ее на станции. Эшелон с женщинами перегоняли куда-то на запад. Но немцы не сказали, куда их везут. Где-то здесь их выгрузили как рабочую силу.

– Поищем твою Калину, пан Перелетный. Если найдем, то обменяем ее у немцев на какие-нибудь сведения о Красной Армии… Сабля с позолоченным эфесом… Ножны украшены самоцветами… Добже… – Атаман оживился, вызвал сотника: – Слушай меня внимательно, Подмоченный. Переодень десятка два хлопцев в партизан. Наденьте шапки с красными лентами. Время от времени затевайте в лесу игру с паролем «Москва» – «Сталинград». Где-нибудь на этот пароль клюнут.

– Клюнут, – кивнул сотник.

– Так вот. Приведи ко мне какого-нибудь спеца, который знал бы важные секреты русских. Понял?

– Ясно, пан главнокомандующий. – Сотник вышел.

Атаман Тарас повернулся к Перелетному.

– Становись на довольствие. Бери сотню. Сработаемся. Мне люди с головой нужны.

– Благодарю, – щелкнул каблуками Перелетный. – Я оправдаю ваше доверие.

– У нас принято давать прозвища новичкам, как у славных запорожцев. Один Подмоченный, другой Найда… Может, станешь Перевертнем? Ведь перевертывался, превращался из советского человека в немецкого служаку, а теперь вот хочешь стать бойцом самостийной Украины. Или я не прав?

Вадим в ответ промолчал. Именно так несколько дней назад его назвала Надя Калина.

Перевертень… Оборотень… Этим она хотела обидеть его. А тут вдруг и атаману взбрело на язык это слово. «Ну что ж, – вздохнул Перелетный, – пусть, как говорят, называют хоть горшком, лишь бы в печь не ставили. Только бы выжить…»