Текст книги "Ледяное сердце (новая версия) (СИ)"
Автор книги: Ольга Романовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)
Романовская Ольга
Ледяное сердце (новая версия)
Ледяное сердце
1 часть трилогии «Сапфирные грани»
Пролог
Убийство – часть его жизни. Едва заметное дуновение – движение.
Эйдан, как и все ночные охотники, передвигался стремительно.
Быстро осмотреться, втянуть носом воздух, почувствовать тонкий, едва уловимый запах жертвы... Он у каждого свой. От кого-то пахнет молоком, от кого-то – дешевым спиртным. Девушки часто благоухают цветами: они любят душиться розовой водой.
Эйдан не терпел духов. Они портили обоняние, мешали ощутить тепло струящейся под покровом кожи крови – такой приятной, солоноватой на вкус.
Вот она, беспечная жертва – неосторожная парочка, предавшаяся любви на лоне природы. Он слышит их шумное дыхание, неровное биение сердец.
Тень мелькает от дерева к дереву.
Им бы насторожиться, оторваться на время от жарких тел друг друга и прислушаться. Хотя, что вы можете услышать – вампиры ступают неслышно. Пожалуй, только чуткий слух косули различит их поступь.
Ночь – любимое шелковое покрывало, в которое Эйдан обертывался каждый раз, когда голод брал за горло. Охотиться днем запрещал закон, но ночью лес становился территорией вампира.
Жаркий блеск сосредоточенных красно-коричневых глаз.
Мышцы напрягаются, волна дрожи проходит от шейных позвонков до кончиков пальцев.
Еще мгновение – и прыжок.
Убивать нужно быстро, нанося один единственный удар.
Жертвы Эйдана умирали без предсмертного крика, едва соприкоснувшись с поцелуем вампира.
Эйдан любил, когда ему попадались парочки: тогда он мог поделиться с Ульрикой. Он привык, что их тени переплетались в охотничьем танце под покровом ночи, как потом их тела после сытного пиршества. Прямо там, рядом с выпитыми до дна глупыми людишками.
Ульрика... Она была гибкой, как кошка, и во взгляде тоже сквозило что-то кошачье, недаром Ульрика так ловко загоняла в ловушку купеческие караваны. С такой напарницей не стоило волноваться за завтрашний день.
Когда заканчивались запасы еды, Ульрика надевала белое платье и, поцеловав Эйдана, отправлялась на охоту в деревню. Помнится, он всё время спрашивал, почему она выбрала маркий цвет, а Ульрика каждый раз с усмешкой отвечала: "Потому что люди считают его цветом невинности".
Возвращаясь, Ульрика неизменно приносила возлюбленному кровь в стеклянном сосуде – она всегда заботилась о нём.
Как же она умела обольщать, какой желанной казалась мужчинам! Видели бы они её, возвращающуюся домой по пустынным проселкам, с ботинками в одной руке и склянкой крови в другой. Платье забрызгано живительной алой влагой, спутавшиеся волосы цвета воронова крыла рассыпались по плечам...
Ульрика периодически наведывалась в ближайший городок в часы мирной послеобеденной сытости, когда глаза утрачивали красноватый отлив, незаметный при свете свечей. Она питала слабость к мускусу и регулярно покупала его у одного и того же торговца. Интересно, как бы он поступил, узнай, кто его постоянная клиентка? Наверняка вызвал бы жреца или подкараулил с осиновым колом.
Но всё это осталось в прошлом: и Ульрика, и спокойствие, и охота вдвоём. Парочкам ничего не грозило, их никто не подстерегал, не жаждал крови.
Эйдан больше не охотился. Он сидел на земле и сжимал голову так, будто силился расколоть на части.
Животный крик боли вырвался из горла.
Вампир ничком рухнул на траву рядом с Ульрикой. Она лежала в знакомом белом платье, в тех же серых кожаных ботинках. От неё так же пахло мускусом, те же ржавые пятна расплылись по истёршейся от частых стирок ткани, но только это была не кровь человека, а кровь охотника, безжалостно убитого другим охотником.
Ульрика не успела дойти до деревни – её остановили три стрелы. Сразу три, будто одной мало!
Две в спину и одна в сердце, которое навсегда замолкло.
Ложь, будто оно не может биться! Сердце истинного вампира, а не ожившего мертвеца, которому не спится в могиле, трепещет. Всего десяток ударов в минуту, но с какой надеждой иногда ждешь этих ударов! Как ждал их Эйдан, склонившись над безжизненным телом.
Когда он нашел её, кожа Ульрики уже покрылась трупными пятнами – яд быстро расползался по телу.
Возлюбленная лежала на боку, скрючившись, вытянув одну руку вперед. По-прежнему прекрасная, по-прежнему восхищавшая блеском волос – и отпугивавшая оскалом смерти, поцеловавшей побелевшие губы.
Кровь Ульрики блестела на примятой траве. Эйдан измазал ею лицо, растер по ладоням... Холодная кровь, остекленевшие глаза, остановившееся сердце.
В порыве надежды на чудо, вампир прильнул к губам Ульрики, попытавшись влить в неё частичку собственных жизненных сил – но у заговоренных серебряных наконечников нет противоядия.
Труп стремительно разлагался, от него пахло прелой листвой.
Ульрика – всего лишь прах, отныне Эйдан остался один.
Вампир слышал, как она звала на помощь, прибежал так быстро, как смог, но не успел.
Он искал убийц, метался по лесу, как раненый дикий зверь, в бессильной ярости оставляя зарубки от клыков на деревьях, но охотники взяли с собой жреца. Вампир не мог подойти к ним и кружил, кружил, кружил, запоминая их запах.
Потом Эйдан вернулся к Ульрике, лёг рядом и долго-долго плакал, пугая причитаниями лесных обитателей. Вампиру казалось, он мог бы провыть так всю оставшуюся бесконечную жизнь.
Как, как они выследили её?!
Ульрика не была новичком, она могла бы многому научить окрестных вампиров. Только благодаря её стараниям Эйдан пережил трудные времена, когда люди нанимали охотников для ночных облав.
Крестьяне такие наивные! Они мнили, будто вампиры не охотятся днем. Этим пользовалась Ульрика, да и сам Эйдан пару раз убивал при свете солнца. Разумеется, оба избегали горячих весенних и летних солнечных лучей, от осеннего и зимнего света же защищали волосы и одежда.
Такие, как Ульрика, и вовсе мазали лицо специальным кремом, чтобы охотиться в погожие дни. У каждой уважающей себя вампирши был свой состав. И вот теперь баночка с кремом осталась, а Ульрики уже покинула этот мир.
Говорил же ей Эйдан: не стоит так часто наведываться в деревню!
Вампир собственными руками вырыл в могилу в мягкой осенней земле, трудился с особым упорством, пытаясь заглушить огонь, сжигавший внутренности.
Похоронив возлюбленную, Эйдан не ушел, остался в лесу, чтобы нести бессменную вахту у места вечного упокоения путницы. Ему даже не хотелось есть: горе притупило жажду крови, оставив только тупую саднящую боль, будто сердце кромсали ржавым зазубренным ножом.
Эйдану казалось, во всем виноват он: не уследил, не уберёг...
Почему вампир не почуял охотников, почему их не почувствовала Ульрика – им ли, с их идеальным нюхом, не уловить смердящий запах людишек, пропахших табаком и дешёвой выпивкой? Чем, чем она была так увлечена, что не услышала шагов? Шла ли Ульрика на охоту или возвращалась с неё? Наверное, возвращалась, и горячая кровь, наполнив тело теплом, притупила органы чувств. Самое удачное время для охотника – когда вампир сыт и в полудреме бредет домой.
Эйдан не представлял жизни без Ульрики. Вампир полагал, без неё он должен умереть. Но он не умер, как никуда не делась боль.
"Отныне буду вечно носить её с собой", – подумал Эйдан и, взяв с могилы пригоршню земли, завернул в обрывок одежды.
Впервые за долгие дни вампир вернулся к реальности, осмысленно оглянулся вокруг, втянул в лёгкие воздух. Вот так, дышать, вбирать в себя запахи леса, чтобы унять биение сердца, рвавшегося из клетки на волю.
Эйдан рывком поднялся на ноги, скользнул глазами по деревьям.
Звериный рык спугнул стайку птичек.
Вампир кричал снова и снова, пока не кончились силы. Он думал, от этого станет легче, но спазмы не отпускали грудь, сжимали сердце в крошечный кровоточащий комок. Эйдан и не знал, что она может так болеть, что ему когда-то захочется разорвать себя на мелкие кусочки.
Слезы хлынули наружу. С ними уходило беспросветное отчаянье.
Потерянный, игнорируя острое чувство голода, – что оно по сравнению с морем пустоты, плескавшимся в теле? – Эйдан бродил по лесу, словно ища тень почившей Ульрики.
Ночь застала его на опушке леса. Вампир сидел и смотрел на огни деревни.
И тут что-то в нем щёлкнуло, на время загнав в закоулки души боль потери. Убийцы Ульрики спокойно спят в постелях, нежатся в объятиях жен и любовниц, пока Эйдан, словно подстреленная птица, не находит себе места. Они должны почувствовать, каково это – потерять того, кого любишь. Пусть тоже узнают горечь потери, вкус слез на губах, а потом умрут.
Нет, Эйдан не станет убивать ради еды. Он не возьмет в рот мерзкой живительной влаги убийц Ульрики, но выпьет до дна всех, кто им дорог. А после... После горячая кровь брызнет на землю и будет течь всю ночь.
Эйдан улыбнулся, оглянулся на лес и расправил плечи.
Вернувшие чувства уловили человека неподалёку. Вампир облизнулся и скользнул в темноту.
Он оплакал возлюбленную и приготовился мстить.
Глава 1
Эйдан и не думал, что первая охота без Ульрики окажется такой удачной. Жертва – возница разбитого тарантаса – даже не успел вскрикнуть, только лошади, умные твари, понесли, пытаясь избавиться от запрыгнувшего на козлы вампира.
Утолив голод, Эйдан почувствовал, как пелена в голове постепенно рассеивается. Он снова мог мыслить здраво.
Правы предки: когда ты голоден, живешь лишь охотой, когда ты сыт, тебе открыты любые чувства.
Горящий взгляд обратился к деревне – месту, откуда, скорее всего, и пришли охотники. Может, они ещё там? Он должен туда пойти и проверить. Но появиться там в нынешнем виде – верный шаг к погибели, а для того, чтобы отомстить, Эйдан должен остаться жив.
– Да, моя одежда никуда не годится!
На минуту вампир пожалел, что не женщина: тогда можно было бы взять что-нибудь из сундука Ульрики. Интересно, остались ли у неё родственники? Она никогда ничего не рассказывала. Несколько раз Эйдан пытался спросить, но вампирша отвечала молчанием. Ничего, он скоро узнает: если у неё кто-то остался, они придут. Если узнают, конечно. Сообщить о смерти Ульрики некому, разве что самому Эйдану или какой-нибудь перелетной птице.
– Так, что тут у нас? – Остановив лошадей, Эйдан загипнотизировал их болотными глазами и склонился над обмякшим телом возницы. – Размерчик не мой, но кое-что забрать можно. Куртку, например.
Обчистив карманы убитого и позаимствовав часть его вещей, Эйдан соскользнул на землю.
Вампиру предстояло вернуться домой и подготовиться к долгой вылазке "в люди". Теперь он жил не в землянке, – Ульрика сразу заявила, что не желает иметь ничего общего с вампиром, обитающим под землей – а в небольшом домике в чаще леса.
Роясь в сундуке, Эйдан старался не смотреть на оставленный на столе гребень и прочие милые прежде мелочи, напоминавшие о той, кого уже нет. Он долго колебался, но все же заглянул в ящик, где Ульрика хранила мелкие личные вещи, и забрал крем.
Вампир не знал, сколько он просидел на полу, бессмысленно глядя на пёстрый ворох вещей. Наконец, встрепенувшись, Эйдан поцеловал оставшиеся на гребне черные волосы и нашел в себе силы заняться насущными делами.
– Вроде бы, похож на человека, – задумчиво протянул вампир, закончив маскарад.
В такие моменты начинаешь жалеть, что не отражаешься в зеркале. Как же без него обходятся вампирши – но ведь обходятся же! "Главное – сноровка", – кажется, смеясь, говаривала Ульрика.
Эйдан еще раз проверил, не осталась ли кровь на губах и одежде, и налегке выпорхнул из разом опустевшего дома. Это люди обременяют себя вещами, вампиру они не нужны.
Он специально шёл кружным путем, чтобы ноги невзначай не вынесли к могиле Ульрики, шёл и смаковал детали плана мести.
Итак, охотников было трое, и ещё жрец. С кого же начать?
Жрец – это сложно. Он намного умнее, просто так не убьешь, а охотники ничего не стоят без своих серебряных стрел.
Чуткий слух издали уловил посторонние звуки.
Эйдан в недоумении остановился, прислушался: музыка, громкие голоса, застольные песни. Подойдя ближе, он понял, в деревне праздник.
Значит, они веселятся!
Он заскрежетал зубами, подавив желание убить каждого, кто сейчас пил, ел и танцевал.
– С чего ты решил, что они радуются убийству Ульрики? – попытался успокоить себя Эйдан. – Люди любят веселиться.
Звуки расстроенных инструментов деревенских музыкантов бередили саднящее чувство потери. Была минута, когда Эйдану даже захотелось, не таясь, выйти к людям и, обнажив клыки, громогласно объявить, что вампир. И пусть бы они растерзали его, пусть бы вырвали сердце, пробили тело десятками осиновых голов, сожгли бы на костре – не этого ли хотел Эйдан? Чего стоит их огонь по сравнению с его огнем, что стоит их боль по сравнению с его болью? Разве что-то может причинить больше страданий, чем воспоминания об утрате?
У них праздник – а Эйдан оплакивает возлюбленную. Ничего, скоро придет их черёд.
Стараясь держаться в тени, вампир направился в деревню. Он наведывался туда всего в третий раз, но это не мешало вампиру ориентироваться, да и музыка помогала, вела туда, где концентрация запахов была максимальной. Эйдан старательно расчленял их на составляющие, стараясь отыскать нужные.
Навстречу вампиру выбежали несколько собак. Они ощетинились, зарычали. Стоило только посмотреть – и собаки пугливо поджали хвосты. Глупые твари, такие же, как их хозяева!
Мимо прошел человек.
Вампир на долю секунды замер, искоса метнул на него пристальный взгляд, но мужчина не обратил на него внимания. Маскировка сработала. Теперь Эйдан не боялся и смело шёл, не таясь, лавируя между припозднившимися гуляками. Многие из них были изрядно навеселе. Часть брела в обнимку с женщинами, от которых несло дешёвой цветочной водой, а то и вовсе потом. Вампир морщился и боролся с желанием зажать нос.
Вот и площадь, где доигрывали последние такты музыканты.
Несколько пар ещё отплясывали весёлую джигу. Эйдан мельком скользнул по ним глазами. Танцоры показались ему такими неуклюжими, неповоротливыми.
И тут Эйдан уловил слабый запах, заставивший встрепенуться и юркнуть в темноту. Запах одного из охотников. Он доносился с постоялого двора.
Неслышно пройдя мимо убиравшей с террасы пустые пивные кружки служанки, Эйдан проскользнул внутрь и, следуя за запахом, подошёл к лестнице. Посторонившись, он пропустил постояльца и поднялся на второй этаж.
Вампир радовался, что на постоялом дворе темно. Да, Эйдан сыт и одет, как человек, но глаза выдавали его возбужденным алым блеском.
Вот оно.
Эйдан толкнул дверь и оказался в тесной каморке. На кровати, спиной, к нему сидела обнажённая рыжеволосая женщина и, что-то мурлыча себе под нос, расчёсывала волосы. Запах исходил от неё.
Эйдан замер на пороге, старательно сравнивая аромат с запахом охотников. Так и есть, он принадлежал толстяку. Значит, эта женщина как-то связана с ним.
Вампир скользнул глазами по комнате и уловил ещё три источника запаха – простыню, подушку и мешочек на столе.
Смешавшись с другими, ароматы сложились в четкую цепочку логических умозаключений, сводившуюся к одному: рыжеволосая женщина и толстый охотник только что предавались любви.
Эйдан улыбнулся – вот она, первая жертва мести, его первый удар.
Что-то почувствовав, женщина умолкла и обернулась. Кто знает, успела ли она увидеть вампира до того, как он оставил отметины от зубов на горле?
Убедившись, что женщина мертва, Эйдан облизнул губы и накрыл жертву простыней. Ему не нужна была кровь, он всего лишь хотел, чтобы женщина последовала во Мрак за Ульрикой.
Но что ему делать дальше?
Эйдан принюхался: запах медленно угасал.
Да, охотники побывали в деревне, но давно, а раз так, вампиру больше нечего здесь делать.
Эйдан презрительно покосился на окровавленную рыжеволосую женщину: она одна из тех, кто продает тело за деньги. Даже будучи вампиром, он исповедовал общепринятые моральные принципы. Таких, рыжая, Эйдан убивал в первую очередь, благо проститутки – лёгкая добыча.
Распахнув окно, вампир забрался на подоконник.
Музыка стихла, звуки праздника умолкли, уступив место предрассветной дымке. Любимый час ночи, час тишины и спокойствия, когда люди безмятежно отдыхают и можно подобраться к ним близко-близко.
Эйдан по молодости любил проникать в комнаты и смотреть на спящих. Разумеется, в такие минуты он был сыт – любопытство и голод плохо уживаются друг с другом.
По лестнице кто-то поднимался.
Вампир задумался, а потом соскользнул на доски деревянной террасы.
Он всё еще стоял на площади, когда постоялый двор огласился криками:
– Вампир! Вампир!
Спящая деревня мигом заполнилась огнями. Захлопали ставни, заметались туда-сюда тени.
Легко проскользнув мимо охваченных сонным недоумением поселян, Эйдан оказался на перекрёстке двух дорог.
Времени мало, до рассвета оставалось не так уж много, неизвестно, каким выдастся новый день, солнечным или пасмурным, неизвестно, поэтому нужно успеть сделать выбор.
Вампир привык доверять интуиции, а она советовала свернуть направо, на неизведанные земли. Ульрика рассказывала, там много рек. Вода – это плохо, она путает следы, но Эйдан надеялся, охотники не переходили реки вброд, а переезжали по мостам.
День выдался пасмурным, прятаться не пришлось. Умывшись под каплями дождя, вампир брёл вдоль обочины, старательно анализируя окружающие запахи: грязь, мокрая земля, конский навоз, вода, смазанные дёгтем колёса, потные сапоги, лошади. Попадались и те, ради которых вампир покинул родной лес. Охотники действительно выбрали эту дорогу.
Запах предательски оборвался у реки. Эйдан остановился и заскрежетал зубами. Хитрые людишки обманули его!
Кружась у воды, вампир отчаянно пытался найти оставленные природой подсказки, но ничего. Однако Эйдан не собирался сдаваться, решив последовательно обойти все окрестные городки и деревни. Где-нибудь да отыщется эта троица.
Эйдан старался держаться дальше от проезжих путей, и в деревню попал уже после полудня. Он сразу понял: нужных людей здесь нет. Зато есть небольшой храм.
– Интересно, они специально курят такие сильные благовония? – Укрывшись в тени одного из домов, вампир отчаянно пытался восстановить испорченное миррой обаяние. Он несколько раз чихнул и помотал головой. Его немного подташнивало.
– Мерзкий, мерзкий запах! – Эйдан поморщился, обнажив острые клыки.
Запах резал глаза, нечего было и думать, чтобы охотиться в таких условиях.
Вампир свернул на соседнюю улочку, где запах ослаб, и задумался: не из этой ли деревни пришел жрец? Вряд ли где-то поблизости найдётся ещё один храм.
Мелькнула шальная мысль: а не убить ли жреца? Если застать врасплох, в дневное время, когда вампирам, как детям ночи, положено спать в тёмной утробе жилищ, жрец окажется немногим сильнее обычных жертв. Сидит, наверное, сейчас в храме, курит благовония и бормочет ничего не значащие слова.
Эйдан решил рискнуть и, мало заботясь об осторожности, запрыгнул на крышу. Отсюда деревня была видна как на ладони, вампир сразу отыскал среди тёсовых и соломенных кровель яркий конек храма.
Передвигаться поверху оказалось сподручнее, и, перелетая с одной крыши на другую, вампир вскоре приземлился во дворике храма. Попавшая под ноги кошка с шипением бросилась прочь.
Зажав нос рукой, Эйдан бочком подошел к двери и осторожно заглянул внутрь.
Море свечей, море зловонной мирры, пара прихожан и жрец, что-то шепчущий над жертвенником.
Вампир подобрался ближе, пытаясь рассмотреть лицо служителя. Лишь легкое колыхание воздуха выдавало движения Эйдана.
Бормотание жреца оборвалось. Вампир внезапно оказался под колпаком тишины. Увлекшись предвкушением скорой мести, он не заметил, как оказался в полосе света напротив потемневшего круглого зеркала, и все увидели, что Эйдан не отражается в потрепанной временем амальгаме и не отбрасывает тени.
Первой среагировал маленький мальчик. Спрятав лицо в складках юбки матери, он в ужасе прошептал:
– Мама, я боюсь! Упырь!
Прихожане попятились, сгрудились за спиной жреца, дрожащими руками повытаскивали обереги.
Эйдан усмехнулся и смело шагнул к алтарю.
Да, жрец тот самый, игра стоила свеч. Что ж, теперь посмотрим, чего ты на самом деле стоишь.
– Что тебе нужно? Убирайся, отродье тьмы, не гневи богов!
Жрец потянулся за бутылочкой на алтаре, но вампир опередил его, в стойке зверя замерев перед окном в мир богов.
– Убирайся! – служитель поднял руки для наложения заклятия.
Ощерившись, Эйдан бросился на него и повалил на пол.
Поднявшие крик прихожане ринулись вон, оставив жреца умирать. Тот оказался упорным и прожил дольше, нежели ему полагалось. Окровавленный жрец, проявив необычайную силу, сумел скинуть вампира, подняться на ноги и дотянуться до алтаря. Он нашарил бутылочку и плеснул в лицо Эйдана бесцветной жидкостью. Соприкоснувшись с кожей вампира, та вызвала нестерпимый внутренний жар. Но сила ненависти Эйдана оказалась столь велика, что он сумел преодолеть боль, увернуться от брошенного жрецом ритуального серебряного ножа и, сгруппировавшись, нанес свой коронный удар.
Мёртвый жрец распластался на полу. Он вымотал вампира, высосал часть жизненной силы.
Опустившись на колени перед поверженным противником, Эйдан нарушил принятое решение не пить крови убийц Ульрики. Его мучила слабость и резь в глазах. Кожа покрылась волдырями, а внутренний жар лишь немного утих, напоминая, какой опасной станет встреча с настоящим жрецом. Тот не столь наивен, не поверит, будто вампира испугает простое упоминание о гневе богов, а сразу начнёт действовать.
Эйдан погасил свечи, вылил содержимое курительниц на пол, вышел во двор и замер, увидев толпу враждебно настроенных жителей. Они сжимали остро заточенные осиновые колья, поигрывали связками чеснока, с ног до головы обвесились амулетами и косичками из полыни, по древнему народному поверью, отпугивающей силы зла.
Обведя взглядом разношёрстную толпу, от которой, несмотря на боевой настрой, исходили волны страха, Эйдан улыбнулся. Если они боялись его, то он нет. Да, их много, да, они загородили проход, но кто сказал, что он должен передвигаться только по земле?
Вампиру захотелось поиграть с людьми, и он решительно двинулся на колья.
Люди попятились, некоторые позорно бежали. Остальные сомкнули ряды и приготовились отразить атаку. Но Эйдан и не думал нападать, он просто скользил мимо напряженных фигур, с усмешкой взирая на то, как дрожат руки людей. Оскаль зубы – и они выронят оружие, разбегутся, кто куда.
У одного из сельчан не выдержали нервы, и он попытался вонзить кол в сердце подошедшего слишком близко вампира. Тот легко увернулся и, схватив бедолагу за руку, отшвырнул к дверям храма. Люди поспешили на помощь товарищу, тесня Эйдана к святилищу. Он по-прежнему не нападал, предпочитая уклоняться от ударов, и откровенно веселился. Разве могут причинить вред эти медлительные одиночные тычки?
Когда ряды разгневанных людей прижало его к порогу, Эйдан наугад выхватил из толпы первого попавшегося человека и вместе с ним взмыл на крышу. Перекинув на спину упиравшегося мужчину, легко, будто малолетнего ребёнка, вампир перепрыгнул на соседнюю кровлю и, сопровождаемый криками ужаса и ненависти, поспешил покинуть деревню.
Заложник поначалу сопротивлялся, но потом смирился и притих, безвольно повиснув на спине Эйдана.
Оказавшись далеко от деревни, посреди поросшего редким кустарником лога, вампир остановился и брезгливо сбросил ношу на землю.
Мужчина, сжавшись, лежал на земле и круглыми от страха глазами смотрел на Эйдана. Воспользовавшись тем, что вампир на время ослабил бдительность, человек пополз, надеясь укрыться за чахлыми кустами.
– Куда собрался? – Эйдан одним прыжком оказался впереди незадачливого беглеца.
– Никуда, – пискнул мужчина и пробормотал: – Боги, спасите меня! Смилуйся, Эйфея!
– Так, мешок с костями, у меня к тебе вопрос, – вампир взял его за плечи и хорошенько встряхнул. – Где охотники?
– Какие охотники? – вытаращился на него мужчина.
– Обыкновенные. Которые недавно убили вампиршу. Ты ведь что-то слышал об этом, не так ли? – прищурился Эйдан. – Ваш жрец ходил вместе с ними.
– Я не знаю, я ничего не знаю! Отпустите!
Он напоминал червяка, и вампир с трудом подавил желание покончить с мужчиной прямо сейчас. Но Эйдан проявил выдержку, не пошёл на поводу у эмоций.
– А если подумать? – вампир больно приложил мужчину о землю. – Как посмотрю, оказавшись один на один с упырём, ты растерял свою смелость.
– Если я скажу, вы отпустите меня? – с надеждой спросил человек.
– Может быть, – уклончиво ответил Эйдан; он ещё не решил.
– Они были у нас, но теперь их в деревне нет.
– Я знаю. Куда они ушли?
– На...ннна север. В город пошли.
– Какой город?
– Не знаю.
– Как звали охотников?
– Одного Агиш, имена других я не знаю. Эйфеей клянусь!
– Что-то не верится, – Эйдан провел клыками по шее вспотевшего от страха мужчины и поморщился: ему не нравился вкус человеческого пота.
– Да они же с нами не разговаривали, сеньор, просто спросили жреца – и всё.
– Но потом-то они вернулись.
– Вернулись, сеньор, на одну ночь вернулись. Выпили, похвастались, что убили... – он замялся, искоса взглянув на вампира. – В общем, сказали, что убили одного, и уехали. Отпустите меня!
– Чтобы ты их навел на меня, гадёныш? – осклабился Эйдан. – Я не так глуп.
Решение принято: никчемный человечишко должен умереть. Сказано – сделано.
Перетащив обмякшее тело в заросли можжевельника, Эйдан направился на север. Вампир надеялся, охотники не успели уйти далеко, раз так, он обязательно их настигнет. Как бы они ни старались, собственный запах невозможно перебить и уничтожить, как охотники поступили с одеждой и сапогами.
Эйдан проходил деревню за деревней, прочесал все встречные кабачки, харчевни, постоялые дворы и таверны – ничего, ни единого намека на то, что здесь побывали убийцы Ульрики.
В солнечные дни вампир передвигался исключительно по ночам, в пасмурные же перемещался и в светлое время суток, разумеется, если голод не награждал глаза красным сиянием. Тогда Эйдан ждал наступления темноты, подкрадывался к любому питейному заведению и наугад выбирал жертву среди вышедших освежиться посетителей. Иногда приходилось выпивать сразу двух – впрок.
Кровь вперемежку со спиртным имела неприятный привкус, но Эйдан по опыту знал, смерть пьяницы вызовет меньше шума, нежели гибель добропорядочного жителя.
В тот день голод начал мучить вампира с вечера, но, прорыскав по опустевшим полям, он не нашел ни одного человека.
– Вымерли они, что ли! – с досадой повторял Эйдан, посматривая на ворон. Но птицы – это не пища, нужно найти что-то более питательное.
И Эйдан искал, пока к утру не почуял запах человеческого жилья. Сглатывая слюну, вампир подобрался ближе.
Пастух и стадо коров. Их аромат приятно защекотал ноздри, суля пиршество для желудка.
Низко скользя над землей, вампир подкрался к задремавшему под деревом пастуху. Голод притупил бдительность, и Эйдан, не раздумываясь, впился в горло "еды". Он даже не проверил, не наблюдает ли кто за ним.
Коровы разбежались, огласив окрестности испуганным мычанием. Эйдан же заканчивал сытный завтрак. Он выпил пастуха досуха: так и так поймут, что тот погиб от клыков вампира, зачем же оставлять драгоценную влагу?
Оторвавшись от обескровленного тела, Эйдан хотел уйти, опасаясь, что сбежавшее стадо привлечёт внимание местных жителей, когда вдруг почувствовал чей-то взгляд. Вампир обернулся и увидел девочку лет двенадцати. Она стояла на противоположной стороне поляны и смотрела на него удивительно спокойными синими глазами. В них не было ни страха, ни удивления, просто любопытство.
– Ты вампир? – карминовые губы девочки изогнулись в плавную линию. Казалось, она вот-вот улыбнётся.
Незнакомка поправила искрившиеся полутонами тёмно-русые волосы, падавшие мягкими, едва заметными волнами на высокий лоб, и сделала робкий шаг вперёд.
Вампир замер, не зная, что делать с этим непонятным существом. Обычно люди пугались Эйдана – она не боялась. А ведь девочка наверняка видела, как он пил кровь пастуха.
– Ты не беспокойся, я никому не скажу, – обладательница синих глаз подошла ближе и одарила внимательным, совсем не детским взглядом.
– Я не лопоухий эльф, – поведение и слова девочки обескуражили Эйдана, – и питаюсь людской кровью. Я бы вёл себя осмотрительнее.
-Знаю, – пожала плечами девочка и покосилась на пастуха, – ты убил человека. Значит, сыт и неопасен.
– Иногда я убиваю просто так, – обнажил клыки Эйдан – чтобы припугнуть и поставить незнакомку на место. – Могу и тебя убить, даже не заметишь.
– Нет, – девочка покачала головой и смело повернулась к вампиру спиной, – ты не убьешь меня.
– Почему? – обескуражено пробормотал вампир.
– Потому что я не из тех, кто натравливает на вампиров охотников. Может, – она хитро улыбнулась через плечо, – я даже симпатизирую вампирам.
И он действительно не напал, позволил малышке свернуть к реке и набрать воды.
Девочка заинтересовала Эйдана. Странный ребенок! Жертва никогда не поворачивается спиной к охотнику, лань никогда не говорит волку: "Не бойся, я не выдам тебя другим ланям, не наведу собак". Но и волк редко не оставляет в живых лань, а уж вампир – никогда. Если он умен, то не допустит, чтобы его благополучие зависело от какой-то безвестной девчонки.
Но что-то в ней было, Эйдан не мог понять что, но это сродни силе вампирского обольщения, которым в совершенстве владела Ульрика. Промелькнула даже безумная мысль: вдруг девочка тоже из детей ночи? Эйдан принюхался: нет, она пахла человеком.
В жилах девочки текла тёплая кровь, сердце билось громко и часто. Незнакомка дышала и передвигалась медленнее, нежели собратья Эйдана, хотя пластики у неё не отнимешь – но тоже человеческой, не вампирьей, звериной.
Эйдан одним прыжком оказался возле девочки. Присев на корточки, та наполняла водой большой сосуд с откидной крышкой. Девочка лишь слегка вздрогнула, ощутив дуновение воздуха возле щеки.
Вампир улыбнулся: отражение незнакомки дрожало в подёрнутой лёгкой рябью воде, а его отражения не было.
– Я думала, вампиры боятся дневного света, – девочка вылила очередную кружку в сосуд.
– Предрассудки, – пожал плечами Эйдан.
Но как она почувствовала, что он рядом? Вампир ведь не касался девочки, а его движение легко принять за дуновение ветра.
– А солнца вы тоже не боитесь? – незнакомка подняла на Эйдана свои удивительные синие глаза. Какой там страх – само спокойствие!
