Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

Скромным уютом в виде разбросанных по полу подушек, набитых травой и конским волосом, комната и замок в целом были обязаны Беатрис Уоршел. Это была в своём роде удивительная женщина; в тех краях, откуда она была родом, нашлось бы немного девушек, которых лучше неё пели и танцевали, пленительнее улыбались и одевались с большим вкусом, чем графиня Беатрис и ее старшая сестра. Их манеры были безупречны и полны врождённого, природного изящества. На руку сестёр претендовал не один десяток рыцарей; они были музами поэтов; не один рыцарь преломлял в их честь копьё на ристалище.

Замужество Беатрис было случайным и у многих вызвало недоумение. Ей прочили блестящую партию – крестника отца, но по настоянию родных она вышла за Джеральда Уоршела, который сумел отличиться в многочисленных стычках с валлийцами, ценой своей безрассудной храбрости приостановивший движение с гор на долины центрального Шропшира. Отец Беатрис заметил подававшего большие надежды юношу, а Элджернон Уоршел, отец Джеральда, озаботившись будущим сына, сделал всё, что помолвка с дочерью сиятельного графа состоялась как можно скорее, делая различные мелкие подарки её тётке. Он знал, что делает: Элеонора имела большое влияние на брата.

Впервые жених и невеста увиделись во время помолвки. Молодой человек с мужественными чертами лица, по словам тётки, бесстрашно громивший язычников, был встречен Беатрис с молчаливым безразличием, но все же с нотками благосклонности. Разумеется, он не был пределом её мечтаний, пробелы в его образовании и воспитании постоянно напоминали о себе, но по крайней мере он не был ей противен. Разница в возрасте была не так уж велика, так что она надеялась, что поладить с ним будет не так уж сложно, не сложнее, чем с братьями и кузенами. Кроме того, она не могла не заметить, что ее присутствие смущало его. Причина была проста: красота невесты не оставила Джеральда равнодушным.

Несмотря на то, что сын рано женился, Элджернон Уоршел не познал в полной мере плодов своих трудов, погибнув во время бесславного похода принца Эдуарда. После его кончины на руках сына, помимо молодой жены, собственных троих детей и двух маленьких сестер, осталась мачеха, от которой, по словам пасынка, было мало толку. Женщина веселая, склонная к полноте, Маргарита больше всего на свете обожала грызть орехи, из-за чего ее одежда была вечно в шелухе. Вследствие своего характера она отлично ужилась с невесткой и даже взяла на себя заботы по поискам подходящей кормилицы для ее детей.

Маргарита пережила мужа на четыре года. Какая-то неведомая болезнь в последний год жизни раздула ее тело до неимоверных размеров, так что ей было тяжело не только ходить, но и дышать. А потом она вдруг усохла и, испросив духовника, скончалась на руках у невестки. Хоронили её без Джеральда Уоршела, огнем и мечом отбивавшего атаки хлынувшего с гор потока валлийцев.

Жанна помолилась и позвала служанку. Джуди помогла ей раздеться и развесила по местам одежду. Пожелав госпоже спокойной ночи, она удалилась.

Баронесса, подложив руки под голову, уставилась в потолок. Глаза у неё слипались, но засыпать не хотелось. Да и как же она могла заснуть после того, что с ней случилось сегодня!

Постепенно мысли её начали путаться, и, как Жанна не боролась с собой, сон всё же смежил её веки.

Джуди тоже не спалось.

– Ой, я сегодня такого парня видела! – Она блаженно вытянула ноги в комнате с низким потолком – общей спальне девушек. – Эй, Нетти, ты спишь?

Ей так хотелось поговорить с кем-нибудь, – о чём угодно, лишь бы поговорить! – но, как нарочно, все её подруги либо спали, либо весело проводили время со слугами. Оставалась Нетти – но и она, как нарочно, успела задремать.

– Ты спишь? – настойчиво повторила Джуди.

– Нет, – пробурчала лежавшая в углу девушка и с головой укрылась грязным лоскутным покрывалом. Многие девушки втайне завидовали этому покрывалу – им ведь приходилось спать под тряпьём.

– Дрыхнешь, я же вижу! А я тебе тут о парнях толкую…

– Послал же Бог соседку! – с досадой пробормотала Нетти и села, старательно протирая кулачками глаза. – Ну, говори, сорока!

– Я о том монашке, который пробрался нам в сад.

– И? – встрепенулась девушка, позабыв про сон.

– Он вовсе не монах, и зовут его Дьюк.

– И кто он, если не монах?

– Слуга баннерета Леменора.

– А есть у него кто-нибудь?

– Уж этого я не знаю, слышала только, что Дьюку очень приглянулась одна девушка из нашего баронства. Он так и сказал: «Та девушка, что ловила сегодня во дворе курицу, – просто красотка!»

– Да ну тебя, Джуди! Я-то думала… Ты целыми днями всякую чепуху болтаешь!

– Чепуху? – взвилась служанка.

– Да, чепуху.

– Ну, Нетти! Да чтобы я… – она запнулась и, отвернувшись, процедила: – Спи, соня, просыпай своё счастье!

– Уж как-нибудь не просплю, – Нетти зевнула и снова опустила голову на руку. – Ложись. Завтра рано вставать.

* * *

Этот сумрачный романский монастырь с крестовыми сводами пятибашенной трехнефной церкви, самой большой в графстве, издавна привлекал к себе людей. Они стекались в него, чтобы приложиться к частице мощей святой милосердной Ирины, с радостью перекладывая на её хрупкие плечи часть своих земных забот.

Церковь была сильно вытянута в длину; трансепт пересекал здание посредине. По углам монументального многоярусного фасада были поставлены увенчанные зубцами суровые крепостные восьмигранные башни, при всей своей монументальности казавшиеся не достойными внимания в сравнении с грандиозной многоярусной башней над средокрестьем.

Фасад собора, при всей своей суровости и прагматичности (в первую очередь любая церковь должна была служить крепостью) был насыщен ярусами декоративных проемов, слепых окон и аркад. Тонкий узор скульптуры, подобно диковинному узору, вился по камню, уподобляя его живому, пугающему и таинственному существу.

Картина Страшного суда в полукруглой арке-тимпане, символизировавшей небесный свод, встречала богобоязненных прихожан у входа в Храм Господень. Грозен и беспощаден был Судия, восседавший на троне над землей – прямоугольником двери; он нес не мир, но меч. «Я есмь дверь: кто войдем Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и нажить найдет»… И они входили, преисполнившись верой и страхом.

Мягкий приглушенный свет лился через эмпоры и окна среднего нефа, преломляясь о причудливые капители колонн в виде химер. Они были повсюду, эти диковинные существа: не только на капителях, но и у подножий колонн, на окнах, на рельефах стен и дверей гнездились кентавры, львы, полуящеры-поќлуптицы, и трубящие в рога полулюди. Они, силы вездесущего дьявола, возникали повсюду, не чураясь замешаться в компанию свяќтых.

На Жанну падал золотистый луч теплого, животворящего солнца, пробившегося сквозь преграду толстых каменных стен. Она бесцельно скользила глазами по затылкам молящихся, а потом вновь обращала взор на того, кто своими страданиями искупил грехи всех живущих – скорбную фигуру распятого Христа. Жанна боялась прогневать его и который раз задавала в своем сердце вопрос, не согрешила ли она, не отяготил ли еще один грех ее душу, уже с самого начала отмеченную печатью первородного греха.

Девушка нервничала; монотонное пение служек и полная обличения гордыни, самого страшного из всех сметных грехов, проповедь священника сливались в её голове в нескончаемый гул. Она пыталась сосредоточиться, молиться вместе со всеми, но не могла. Теребя в руках деревянные чётки матери, Жанна время от времени посматривала то на Мелиссу Гвуиллит, то на её родных, вместе с которыми она совершала это ежегодное краткое паломничество. Обычно с ними ездил и барон Уоршел, но в этот раз он предпочёл молитвам заботы об урожае, решив совершить поездку немного позже. Мысли его дочери сейчас тоже были далеки от благочестия, пожалуй, даже слишком далеки.

Мелисса, унаследовавшая от своего отца, валлийца, умение подмечать всё вокруг, не могла не заметить странного поведения подруги. Девушка спиной чувствовала беспокойный взгляд баронессы, и, так как он мешал ей сосредоточиться на молитве, решила выяснить, в чём дело.

– Что с Вами, Жанна? – Она незаметно толкнула баронессу в бок, сверкнув тёмными глазами. – Похоже, Ваши мысли сейчас не с Богом.

Девушка вспыхнула и ещё ниже опустила голову.

– Так что произошло? – шёпотом спросила Мелисса, мельком взглянув на мать, погруженную в молитву. – Что же отрывает Вашу душу от Бога, к коему она должна сейчас устремиться?

– Мирские мысли, – вздохнула девушка. – Мирские мысли и мирские тревоги. И грех.

– В чём же грех?

– В сердце. Сердце моё оказалось бессильным перед искушением Дьявола!

– Могу ли я чем-то помочь Вам?

– Можете. Мой отец не должен узнать, что следующий день я проведу не в монастыре.

– А где же? – оживилась баронесса Гвуиллит.

– Даже думая об этом, я чувствую на себе печать греха, будто она, словно клеймо, горит у меня на лбу. – Жанна теребила четки, не зная, куда ей деться со стыда. – Я преступница пред глазами Божьими, ибо осмелилась думать в стенах его храма не о нем, а о человеке, которого полюбила сразу и беззаветно… Самой заветной мечтой моей было бы заключить союз с ним, но мой отец не одобрит его. Он хочет выдать меня замуж по своему усмотрению.

– За кого? – Беседуя с Жанной, она искусно делала вид, что молится.

– Не знаю. По-моему, он ещё не решил.

– А Вы?

– Я хочу выйти замуж за Артура Леменора. Милая Мелисса, помогите мне свидеться с ним!

– Хорошо, хорошо! Родители, наверняка, задержатся, чтобы переговорить с настоятелем и съездить на место казни одного из местных мучеников; мы же, сославшись на внезапный недуг, останемся в монастырской гостинице, а после навестим одну благочестивую особу. Я устрою так, что Вы встретитесь со своим возлюбленным, и позабочусь о том, чтобы наша милая хозяйка клятвенно подтвердила, что мы всё время были одни и говорили только о Боге. Это несложно, если учесть, что мать будет целыми днями молиться, а отец не любит сидеть в четырёх стенах. Но сначала, – подмигнула Мелисса, – расскажите мне о своём баннерете.

– Вы его знаете? – удивилась Жанна.

– Да. Ну, так Вы мне обо всём расскажите?

– Расскажу. Уж и не знаю, как отблагодарить Вас!

Валлийка промолчала и снова благочестиво опустила глаза.

Служба кончилась; прихожане медленно потянулись к выходу. Задержавшись вместе с баронессой Гвуиллит у церковного портала под предлогом осмотра рельефов, Жанна рассказала подруге свою нехитрую историю любви. Мелисса в целом одобрила выбор подруги и поспешила исполнить своё обещание.

Уладив дело с родными, Мелисса подозвала молодого послушника и шепнула ему, что была бы очень признательная, если бы он передал кое-что на словах одному человеку. Когда первое свидетельство её признательности опустилось ему в ладонь, послушник был согласен передать кому угодно что угодно.

– Что ты ему пообещала? – спросила Жанна, когда они уже покидали монастырь.

– Поцелуй, – шепотом ответила Мелисса и рассмеялась.

Заверив благодетельницу, что поручение будет исполнено со всей возможной поспешностью, послушник задумался над тем, как это сделать, не навлекая на себя подозрений в сводничестве. И он решил передать весточку через одного из паломников: всё равно ему проезжать через эту деревню.

* * *

Даже здесь, на деревенском постоялом дворе, ум баннерета Леменора был занят деньгами: он размышлял о покупке новой гончей своры и ремонте старого сырого замка. Пожалуй, замком нужно было заняться в первую очередь: в караульной частично осыпалась кладка, был не в порядке дымоход, а на обходную галерею было опасно заходить. Местами балки перекрытий в башнях прогнили; на чердаках свистал ветер. В донжоне дела обстояли немногим лучше, чем в замке вообще: в приличном состоянии были всего несколько комнат, в остальных хозяйствовали крысы.

Приходилось экономить на дровах, так что камин неделями стоял нетопленным, поэтому вечерами все собирались греться на кухне. Так что деньги были необходимы, так же как была необходима Жанна Уоршел, в которую он был, как ему казалось, безумно влюблен.

Со двора донесся хриплый лай. Очнувшись от сладостных грёз о Жанне, Леменор послал слугу выяснить, что происходит. Вернувшись, слуга рассказал, что его разыскивает какой-то пилигрим. Баннерет приказал привести его.

Пилигрим оказался сметливым парнем и тут же выпалил, что ему «нужно поговорить с сеньором наедине», тем самым лишь усилив любопытство баннерета.

– Ну, и что тебе нужно? – спросил Артур, когда они остались одни. – Я не подаю милостыни.

– Я пришел сюда не за милостыней, у меня к Вам дело, сеньор, – бойко ответил пилигрим. – Дело, касающееся знатной госпожи.

– Какой госпожи?

– Не знаю. Но мне было сказано, что это та самая, которая любит богослужения в Бресдоке.

– Да говори же, чёртов сын! – Баннерет встряхнул за плечи оторопевшего от такой бурной реакции пилигрима. – Что она велела передать?

– Чтобы Вы, повязав руку красным, с утра отправлялись поклониться мощам святой Ирины. У монастыря Вас встретят, сеньор, и покажут дорогу.

Баннерет без лишних слов выставил посланника вон. Тот ушёл, подумав, что за оказанную услугу его могли бы отблагодарить.

– Она хочет меня видеть, – радостно повторял Леменор, – Бог услышал мои молитвы!

С утра Артур сам заседлал Митридата. Он готов был загнать его, лишь бы поскорее оказаться там, где ждала его Жанна Уоршел. По дороге баннерет представлял, как шепчет баронессе нежные слова, держит её за руку или даже целует тёплую девичью щёчку. Но в реальности свидание с милой его сердцу дамой превратилось в скучнейшую светскую беседу.

Она была не одна и по большей части молчала. Зато её подруга говорила чересчур много. Баронесса Гвуиллит строго следила за тем, чтобы всё было в рамках приличий.

Артур ума не приложил, что ему делать. Эта чёртова валлийка болтала всякую чепуху, жеманничала, и как будто нарочно обрывала любовные клятвы, готовые сорваться с его губ. Испробовав всё, он завёл разговор о поэзии. Выбор темы был неслучаен: неподалёку от монастыря он встретил бродячего певца и в порыве любовного безумия предложил ему звонкую монету за услаждение слуха возлюбленной священными клятвами былых времён. Деньги надо было отрабатывать, да и вовремя вставленная песня с успехом заменила бы словесное признание.

– По-моему, это прекрасно, когда дамам посвящают стихи, – вздохнула Мелисса. – Они свидетельства истинной и непорочной любви, любви, которой не позорно служить никому. Не правда ли, баннерет, ничего не может быть лучше служения любви?

Жанна покраснела и опустила глаза.

– Служение даме – честь для любого рыцаря, сеньора, – галантно ответил Леменор. – Тоже говорил мне мой друг, безнадёжно влюблённый в прекрасную Донну, взаимности которой не чаял добиться.

– И что же Ваш друг?

– Он по-прежнему верен звезде и клянётся не посрамить того доверия, которым облекла его любовь.

– Так дама ответила ему взаимностью? – разочаровано вздохнула баронесса Гвуиллит.

– Любовь всегда воздаёт по заслугам, – улыбнулся Артур.

– Я вижу, Вы привели с собой певца… Не удовлетворите ли Вы нашу скромную просьбу и не попросите ли его продекламировать что-нибудь, сочинённое во славу любви? – подала голос Жанна.

– Охотно, сеньора, я готов бросить к Вашим ногам сотни песен!

– Для начала порадуйте нас хотя бы одной, – усмехнулась Мелисса.

Коротко посовещавшись с бродячим певцом, баннерет понял, что большинство песен не предназначены для ушей невинных девушек, не искушённых в любви. Однако это препятствие было мужественно преодолено при помощи таланта исполнителя, на ходу сложившего любовную песню:

 
Своей красотой она сердце тревожит,
Словно шипами, ранит его.
Ни меч, ни лечение мне не поможет
Забыть мою пылкую к розе любовь.
 
 
Смогу ли сказать я розе, расцветшей
Среди сорных трав в далёком саду,
О тайной тропинке, меня к ней приведшей,
О том, что лишь розу свою я люблю?
 
 
Так жаль же шипами, коли моё сердце,
Как ранил умело копьём я в бою!
Я рад бы бежать – но куда же мне деться,
Когда я так сильно розу люблю?
 
 
Одна королева царит в моём сердце,
Одну я поклялся мечом защищать —
Так дай же, Господь, мне живому вернуться,
Чтобы к груди своей розу прижать!
 

После исполнения песни Мелисса с грустью заметила, что баннерету пора уезжать. На прощание Жанна всё же решилась одарить возлюбленного улыбкой.

Вечером её ожидал сюрприз: в тиши монастырского сада разлилась тихая песня. К сожалению, певцу не дали допеть, дабы не смущать неокрепшие сердца, и позорно изгнали.

Жанна была уверена, что пел приглашённый Леменором менестрель. Пел для неё.

 
Приди, любимая, приди,
Как сердце, ты мне дорога,
Приди в ту комнату, что я
Готовил только для тебя.
 
 
Расставил здесь диваны я
И гобелены натянул.
Ходить ты сможешь по цветам
И ароматы трав вдыхать.
 
 
Бродил один я по лесам,
Любил пустынные места,
Бежал от суеты людской
И не хотел глядеть в глаза.
 

Баннерет был счастлив, раз за разом восстанавливая в памяти все сказанные баронессой слова. До чего же она мила, до чего не похожа на свою подругу! Жаль только, что ему так и не удалось остаться с ней наедине. Кто знает, может, при следующем свидании она подарит ему что-нибудь со своими инициалами.

В Леменоре его ожидал сюрприз: приехал его давний друг, Клиффорд де Фарден (правда, частицу «де» из своей фамилии в связи с недавними событиями он предпочитал упускать, так что друзья и знакомые звали его просто Фарденом).

– Какими судьбами? – Артур поспешил проводить друга в главный зал, туда, где можно было спокойно посидеть, не опасаясь, что что-нибудь свалится на голову.

– Вижу, у Вас тут ничего не изменилось. – Клиффорд развалился на подушках и бесцеремонно первым налил себе элю. – Всё также ютитесь среди этой рухляди и мечтаете разбогатеть?

– На всё нужны деньги, – вздохнул Леменор. – Они, как известно, с неба не падают. Одолжили бы Вы мне немного.

– Дюжиной фунтов здесь не обойдёшься. Да и сам я не то, чтобы очень богат… – Несмотря на дружбу, барон не спешил делиться своими доходами. – Кстати, я к Вам по делу. У меня был человек от Оснея. Граф настоятельно советует Вам приехать в Шоур.

– Чёртово брюхо, опять! – взорвался баннерет. – Стоило мне задумать власть поохотиться, как ему опять что-то понадобилось! А Вы-то, Фарден, какого чёрта решили сообщить мне эту распрекрасную новость?

– Да вот решил избавить гонца от опасной поездки. Он ведь, собственно, ко мне приезжал, по другому делу, а тут вышла оказия… Знаете, в баронстве завелась банда молодчиков, грабивших и резавших всех без разбора, так я решил с ними разобраться.

– И успешно?

– Вполне. Троих убили, пятерых повесили. Тут, недалеко от Вас. Раз уж так вышло, решил к Вам заглянуть, чтобы Вы не захирели от тоски, – расхохотался Фарден.

Появилась служанка с охапкой сухой травы и куцей метлой. Сложив сено в уголке, она принялась энергично сгребать с пола старую траву.

– Нашла время, брысь отсюда! – прикрикнул на неё Леменор.

Служанка сделала вид, что не слышит. Неторопливо собрав в кучу весь сор вокруг себя, она заменила его новой травой и, забрав оставшееся сено и метлу, перешла в соседнее помещение.

– Отобедаете у меня? – Артур привстал, готовый в любую минуту отдать необходимые распоряжения.

– Охотно. Признаться, я чертовски проголодался!

Обед был более, чем скромен. На столе, накрытом в зале с чадящим камином, была курица, разного рода овощи, яичница, домашний сыр, хлеб и суп из латука. На десерт слуга принёс блюдо с земляникой.

– При таких харчах и умереть не долго. – Клиффорд набрал полную горсть ещё зеленоватой земляники. – У меня хоть мясо бывает, да и в супе всегда плавает мозговая кость.

– Мозговая кость для меня – роскошь!

– Слышали, в наши края приезжает граф Роланд Норинстан: король только что передал ему во владения новые земли возле границы. Кажется, его фамильный замок тоже в тех краях. Что ж, будет усмирять не в меру разбушевавшихся валлийцев. А ведь ловко придумано: поставить над этими строптивцами их же соплеменника!

– Да, наш Эдуард хитёр… – Баннерет подвинул к себе глиняную миску, налил молока и пальцами размял в ней землянику.

– Этот Норинстан из рода валлийских князьков.

– Сколько ж их там, этих князьков? – усмехнулся Леменор.

– Да как грязи! Он бы, как они, всю жизнь проторчал в тех проклятых холмах, если б его родственнички вовремя не переметнулись на королевскую службу. Тут уж им подфартило! Особенно этому, Роланду. Ничего удивительного, его мать – знатная особа и, наверняка, замолвила за сына словечко.

– А за меня похлопотать некому. Вот бы сойтись с ним – кто знает, может, с таким покровителем я наконец выбрался в люди.

– Напрасный труд! – усмехнулся Фарден. – Да и чем Вам плох Осней?

Леменор пожал плечами и отхлебнул из миски получившееся лакомство.

– Как дела у Вашего брата?

– Он с головой ушёл в дела церкви. Недавно я выхлопотал ему приход у Форрестеров – надо же с чего-нибудь начинать?

– У каких это Форрестеров? – нахмурил лоб баннерет. – Моя сестра замужем за одним Форрестером. Она вдова.

– Не знаю, я с ними не знаком. Просто освободилось место, меня известили, и я принял кое-какие меры. Знаете, у моего Бертрана большое будущее, и я надеюсь, что когда-нибудь он станет епископом.

– Интересно, что нужно от меня Оснею? Надеюсь, он не отправит меня в глушь по пустяшному делу. Если меня опять отправят закупать лошадей и фураж, я рискую пропустить лучшее время для охоты.

– А Вы приезжайте охотиться ко мне, – любезно предложил Фарден. – Зверя у меня столько, что и до Рождества не перестрелять!