Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

– Что Вам угодно, сеньор?

– Что мне угодно? – Он усмехнулся. – Мне угодно познакомиться с тобой поближе.

Девушка покраснела ещё больше.

– Приходи сегодня ко мне – не пожалеешь.

Леменор встал и подошёл к ней. Крестьянка попятилась и, нечаянно задев рукой горшок, уронила его на пол.

– Боже, что я наделала! – Она всплеснула руками и принялась собирать черепки.

Артур присел на корточки рядом с ней и положил ладонь на её плечо, ясно обрисовывавшееся сквозь узкие рукава котты. Девушка вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Баннерет обнял её, прижал к себе; его рука скользнула выше в поисках груди.

– Знаешь, я, пожалуй, готов променять тридцать фунтов пшеницы на твои губки. – Он крепко стиснул её и засунул пальцы за вырез котты. – Так ты сегодня придёшь ко мне?

– Нет! – Она оттолкнула его и выбежала вон.

– Ну и дура! – бросил ей вслед Артур.

* * *

Мать Марты трудилась с раннего утра, и теперь у неё ужасно болела спина. Она с трудом дотащила ведро с водой до лавки и присела, чтобы немного перевести дух.

Марта сидела за столом и старательно лущила шерсть. Она была хороша собой: длинные пушистые волосы, словно выточенный из камня носик, длинные, не успевшие ещё огрубеть от работы пальцы. Наверняка, не один парень мечтал залезть с ней в тёплый летний вечерок на сеновал или заглянуть как-то ночью к ней за загородку – но вот не довелось!

Посмотрев на неё, мать подумала, что пора выдавать её замуж – одним ртом стало бы меньше. Пожалуй, нужно сходить к мельничихе и потолковать с ней об её Тиме. Славный парень, работящий – лучшего муженька для дочери и сыскать нельзя. К тому же, с ним в доме всегда будет мука.

Марта же думала совсем о другом. Она размышляла, имеет ли право любить его. Кто он – и кто она? Он был рыцарем – она крестьянкой. Марта восхищалась им, мысленно возведя на недосягаемый пьедестал доблести, честности, красоты, отваги и благородства. Она считала себя недостойной его, но, как ни старалась, не могла запретить себе любить его.

Наконец, после долгих мучений и сомнений, Марта сумела убедить себя в том, что все люди имеют право на любовь и счастье, во всяком случае, так сказал ей приходской священник, которому, впрочем, она не открыла предмет её любви. У неё не было оснований не верить ему.

Убедившись в том, что её любовь не грех, она решилась открыться родным. Открыться разу же, не таясь, прямо сегодня.

Девушка отложила в сторону шерсть, встала и подошла к матери.

– ќМама, я люблю его. – Марта склонила голову к плечу престарелой крестьянки. – Очень-очень люблю.

– Кого его? – Мать вопросительно посмотрела на дочь. – Ты весь день словно не в себе. Кричишь тебе: покорми свиней – а ты сидишь и глазами хлопаешь. Ну, и кого это ты там любишь?

– Его. Он такой красивый, храбрый…

– Да кто он? В кого ты там втрескалась, дура?

– В того рыцаря, что заходил к нам вчера. Я расспросила о нём старую Берту и узнала, что он барон.

– Барон? – присвистнула крестьянка. – Видно, ты совсем из ума выжила! Нашла от кого голову потерять! Лучше б соседскому парню глазки строила – он хотя бы на тебе жениться, а этот…

– Мама, ты не понимаешь! Он как посмотрит на меня своими темными глазами – всё из рук валится. А как он сидит на коне!

– Ох, пропадёшь ты! И куда только отец твой смотрит?! Давно надо было взять тебя в охапку да в церковь сволочь. Небось, муж бы отучил по сторонам смотреть!

– Матушка, я хочу с ним уехать.

– Как уехать? Вот я тебя сейчас! – Мать схватила пучок гибких веток, заменявших ей веником, и замахнулась на дочь.

– Всё равно я с ним убегу. Мне никого больше не нужно! – Марта увернулась и подбежала к двери; по щекам её стекали слёзы. – Не хотите благословить меня – и не надо!

Неужели даже мать, этот самый близкий ей человек, не может понять, что она не может жить без него!

– Благословить? – взорвалась мать. – Сейчас я тебя благословлю, век помнить будешь! Я эту любовь из твоей головёнки выбью! Ишь, чего удумала!

Но дочка оказалась проворнее матери, и веник ударил не по её спине, а по двери.

– Прощайте, матушка! – донеслось со двора.

– Чтоб тебе, бесстыжей, провалиться вместе со своим полюбовником! Уж если твой отец его найдёт, живого места не оставит, не посмотрит, что рыцарь! А домой вздумаешь вернуться – на порог не пущу, прокляну! – сиплым, срывающимся на визг голосом крикнула мать и швырнула за дверь дочкины башмаки.

Марта зарыдала и, понурив голову, присела на корточки. Несколько минут она разрывалась между привязанностью к родным и новым чувством к молодому барону. Победила любовь; она встала, подняла башмаки и медленно побрела со двора.

Куда идти? Марта как-то об этом не задумывалась, когда уходила из дома. У неё не было ни теплой одежды, ни еды, ни денег. Конечно, можно было попытать удачи у дяди, но вряд ли он согласиться принять изгнанницу.

И она решилась. Если уж она ушла из дома ради того рыцаря, то и пойдет к нему. Если он не примет её, что ж, такова её судьба, придется уйти из деревни. Единственное, что Марта знала точно, это то, что домой ей дороги нет.

Барон Фарден её не прогнал и уже следующим вечером хвастался перед другом «новым приобретением».

– Знаете, Леменор, ко мне вчера пришла одна вилланка. – Клиффорд выпил кружечку эля и был расположен к дружеским разговорам. – Ну, та самая, что с меня глаз не спускала. И угадайте, что она сказала?

– Что же? – безо всякого интереса осведомился баннерет.

– Заявила, что любит меня.

– А она красивая?

– Очень даже. Глазки у неё живые, а личико – ну, прямо, ангельское! Говорит, что из-за меня из дома сбежала.

– Что Вы говорите! И что Вы намерены с ней делать?

– Возьму с собой. Она мне приглянулась.

– А потом?

– Когда потом?

– Когда она Вам надоест.

– Не знаю, тогда видно будет.

– Как думаете, удастся нам потрепать валлийцев?

– Ещё как потреплем! Когда с нами король, мы загоним их в чёртову глотку!

Они выпили за будущую победу и разошлись по своим делам. Барона Фардена, разумеется, интересовала Марта, дожидавшаяся его за перегородкой. О войне он даже не думал. Девушка была красивая, а военную компанию готовили слишком тщательно, чтобы она обернулась провалом.

Зимой и весной 1277–1278 годов, поддерживаемый наступлением маркграфом, Эдуард собрал едва ли не самую многочисленную и экипированную армию со времен Вильгельма Завоевателя. С ним была придворная гвардия верхом на огромных боевых конях из Франции, тяжеловооруженные всадники, откликнувшиеся на феодальный призыв, и, конечно, пехота: ополченцы, добровольцы, рекрутированные по контракту ветераны – всего пятнадцать тысяч пехотинцев, в том числе, и валлийцы. Если прибавить к этой армии профессиональных арбалетчиков из Гаскони и отличных английских лучников, то шансов у разобщённых валлийцев оставалось мало. Единственное, что могло их спасти, – это горы, но король предусмотрел и это. Он не намеревался уводить своих воинов в безоблачные выси, где преимущество было на стороне обороняющихся; зачем, если у него есть флот, который с легкостью отрежет основные валлийские силы от острова Англзи, снабжавшего их зерном.

* * *

Послание баннерета одновременно обрадовало и удивило Жанну. Оно стало струей свежего воздуха в той серой жизни, которую она вела в холодных душных комнатах, и вызвало в её душе волну настолько сильных эмоций, что она решила поделиться ими с Джуди.

– Господь смилостивился надо мной: он прислал мне весточку! – Баронесса в блаженстве вытянулась на постели, легонько пихнув служанку ногой в бок. – И батюшка ничего об этом не знает. Надеюсь, ты не проболтаешься? – Она бросила на неё грозный взгляд.

– Не проболтаюсь, будьте уверены. Вот Вам крест! – не глядя на госпожу, устало ответила служанка и вытащила из сундука пришивные рукава от котты.

– Он прислал мне весточку, весточку, понимаешь?

– Ну, я рада за Вас, только от этого Ваши платья лучше пахнуть не станут. Их нужно проветрить, а после чем-нибудь переложить.

– Как ты мне надоела! Кончай копаться в сундуках, паршивка, потом закончишь!

– Как прикажите. – Джуди осторожно развесила рукава на крышке и покорно отошла в сторону.

– Джуди, я бы что угодно отдала за то, чтобы капеллан знал грамоту! Тогда я смогла бы послать ему ответ… Иначе ведь не пошлешь, – вздохнула она.

– А я, госпожа, понятия не имею, что это за грамота такая, и, слава Богу, – живу себе и бед не знаю, – хмыкнула служанка.

– Помалкивала бы, деревенщина! – с лёгким раздражением бросила Жанна.

– А что Вы отцу-то скажите? Он ведь узнает, будет спрашивать, от кого.

– Разумеется, скажу, что от жениха. А что же еще, дура?

Покраснев, служанка попросила:

– А не могли бы Вы, ну, в двух словах, рассказать, чего такого он Вам передал? Ну, чтоб я, дура, поняла, чему Вы так радуетесь.

– Любопытство тебя погубит! – укоризненно покачала головой Жанна. – Но, так и быть, я расскажу тебе. Он велел передать, что здоров и помнит обо мне. Ещё он упомянул о тех зверствах, которые учиняют над поселянами валлийцы.

– Батюшки святы! – всплеснула руками Джуди. – Выходит, прав был Ваш отец, когда запретил Вам покидать замок.

– Слава Богу, отец не бросил меня, не поехал на эту чёртову войну! Нам ничего не грозит.

– Так-то оно так, да как бы худо не стало!

– О чём это ты? – сердито посмотрела на неё баронесса.

– Сами же говорили, что война – старуха ненасытная, всегда ей мало.

– Заткнись, Джуди, ещё, не приведи Господь, беду накликаешь! – цыкнула Жанна. – Во дворе шум, я спущусь посмотреть. А ты на кухню сходи, присмотри за кухаркой.

– Сейчас, сейчас, только с платьем Вашим закончу.

– На кухню. Живо! – Жанна нахмурилась и пинком подтолкнула служанку к загородке.

Джуди вздохнула, присела на корточки перед сундуком и, не обращая внимания на ворчание госпожи, развесила на крышке оставшуюся одежду. Наконец баронессе удалось выставить её. В прочем, она недолго наслаждалась тишиной и покоем. В мечты о баннерете Леменоре вмешался не утихающий шум во дворе. Жанна выглянула в окно: слуги мелкими группками перебегали из внутреннего двора во внешний. Чтобы навести порядок, ей всё же пришлось спуститься вниз и выйти на крыльцо.

– Сэм, что случилось? – крикнула баронесса. – Разве слуги должны не работать, а праздно шататься перед воротами?

– Не знаю, госпожа, – ответил флегматичный стражник. – Но там, на другом берегу, рыцарь с отрядом.

– Кто же это? Он назвал своё имя?

– Не знаю, госпожа. Мы его боимся.

– Трусы несчастные, бестолковые твари! Боитесь его, не зная, кто он! Сейчас же иди и выясни его имя.

После короткого разговора с незваными гостями, Сэм сообщил хозяйке, что переполошивший Уорш человек – всего лишь граф Роланд Норинстан, который желает видеть барона Уоршела.

Баронесса поднялась на деревянную галерею входной башни и, собственными глазами убедившись, что это действительно её жених, приказала опустить подъёмный мост. Чертыхаясь, отряд въехал во внешний двор замка.

– Здравствуйте, милорд. – Выйдя ему навстречу, Жанна приторно улыбнулась. Ей не хотелось впускать гостя в дом, поэтому она распорядилась не отворять внутренние ворота. – Что привело Вас в наши края?

– Долгих лет жизни, баронесса. Я заехал проведать Вас, узнать, не нужно ли Вам чего-нибудь. Знаете, у многих сгорели поля… Да и вилланы стремятся убежать в горы.

– Благодарю, но мы ни в чём не нуждаемся. Всё наше зерно и все крестьяне – хвала Господу нашему! – целы.

– Но не кажется ли Вам разумным переговорить под крышей?

– А мне хочется говорить здесь.

– Отчего же? – удивился он.

– Оттого, что наша беседа будет короткой.

– Это ещё почему? – нахмурился граф.

– Я это чувствую. Так что Вам угодно?

– Я желаю видеть барона Уоршела.

– Его здесь нет. Он уехал, а куда, я не знаю.

– Жаль, очень жаль! А когда он вернется?

– Это ведомо только ему и Богу.

– Значит, он уехал надолго?

– Полагаю, надолго.

– Прискорбно! Ну, а как Вы поживаете, моя милая невеста?

– С Божьей помощью.

– Дайте же мне погреться у камелька, поиграли – и хватит! – неожиданно резко ответил Роланд. – Нам нужно серьёзно поговорить.

– Нам не о чем говорить.

– Неужели? Прикажите отворить ворота! – Это прозвучало, как приказ, но баронесса не подчинилась.

– Может, я просто глупая женщина, но мне кажется, что Ваш долг зовет Вас прочь отсюда. – Она сделала паузу, чтобы посмотреть, какой эффект произведут её слова на Норинстана – он даже бровью не повёл. – Отца нет, я одна в замке и не могу принять Вас и Ваших людей. Как честный христианин, Вы поймёте меня: я опасаюсь людской молвы.

– Какой молвы? Вы моя невеста перед Богом и людьми!

– Но не супруга.

– Что это ещё за штучки, баронесса! Мои люди устали, и я требую…

– В этом доме Вы не имеете права ничего требовать, – гордо возразила Жанна.

– Баронесса, не испытывайте моего терпения!

– Гнев – один из семи смертных грехов, стыдитесь! Умоляю, милорд, избавим друг друга от ненужных пререканий.

– Если бы не война, Вы были бы моей женой и рта раскрыть бы не смели без моего разрешения, не то, что выставлять меня вон, – вызывающе ответил Роланд.

– К счастью, я не Ваша жена, – усмехнулась девушка.

– Баронесса, перестаньте дурачиться! Нам нужно поговорить, и мы поговорим, но не на глазах этих людишек, – Норинстан покосился на слуг.

– Я не желаю с Вами разговаривать. Прощайте!

– Нет, не так просто! – Норинстан в бешенстве ухватил её за плечи. – Вы немедленно прикажите отворить ворота, или я выломаю их!

– Не посмеете. – Баронесса одарила его холодным и острым, как нож, взглядом. – Уберите от меня руки. Немедленно!

– Ворота, баронесса. – Одну руку он убрал, но другая по-прежнему сжимала её плечо. Его взгляд по твердости ничем не уступал её взгляду.

– Я хозяйка, и я решаю, отворять ворота или нет. – Она сняла его руку со своего плеча. – Извольте оставить меня в покое.

– И не подумаю. Рога дьявола, кончайте ломаться и ведите себя, как подобает! – К этим словам он мысленно присовокупил пару крепких ругательств. – Вина и стол для моих людей. Живо!

Рискуя вызвать серьёзную вспышку гнева, грозившую пагубным образом отразиться на ее здоровье, Жанна повернулась к гостю спиной и поспешила укрыться за спинами своих солдат. Естественно, он метнулся за ней, но сумел ухватить только конец её пояса. Ради спасения от побоев баронесса с легкостью им пожертвовала, оставив в качестве трофея в руках охотника. Оказавшись под охраной вооруженных слуг, она крикнула взбешенному графу: – У меня есть лучники!

Не слушая бурных возражений Норинстана, который в гневе одной ногой уже переступил за грань вежливости, девушка поднялась на обходную галерею. Дождавшись, пока граф покинет двор, она вернулась в донжон.

– Боже, зачем ты послал мне его в женихи? – Захлопнув входную дверь, Жанна с облегчением перевела дух. – Знаю, я грешна, грешна от рождения, но не усердно ли я молилась, чтобы смыть печать греха со своего сердца, а ты снова толкаешь меня на грех! Увы, сердце моё неподвластно разуму, и я, слабая духом женщина, изменяю в мыслях своему жениху. Укрепи меня или дай мне жениха по сердцу, дабы не было у меня соблазна!

Глава XV

В середине осени того же года Ллевелин, потерпев ряд серьёзных поражений, капитулировал и сдался на милость победителя. Он вынужден был проститься с частью территорий и отказаться от претензий на господство вне пределов своего княжества. За своё «предосудительное поведение» ему также пришлось оставить англичанам заложников, выплатить крупную компенсацию короне и присягнуть на верность английскому монарху в его новом замке в Рудлане. Тот в свою очередь через девять месяцев Эдуард милостиво позволил князю жениться на Элеоноре де Монфор и почтил свадебный пир своим присутствием.

Рыцари с победой возвратились домой: к жёнам, детям, попойкам и долгам. Вернулся и Артур, но его возвращение Жанну не обрадовало. Да, она радовалась тому, что он жив, любила его, ждала, ежедневно тайком молилась за него Богу, но сознание того, что он так близко и, в то же время, так далеко сводило её с ума.

Барон Уоршел, по совету барона Гвуиллита, воздержавшийся во время скоротечной войны от открытой поддержки какой-либо из сторон, снова заговорил о свадьбе дочери. Жанне в скором времени исполнялось четырнадцать, и он считал, что сразу после этого радостного события граф Норинстан сможет повести её к алтарю. Что касается самого графа, то он в данное время пребывал вдалеке от невесты, исполняя очередное поручение короны.

Пожалуй, только Джуди была вполне довольна жизнью. Её «интересное положение» сошло ей с рук, и на рассвете одного хмурого дня она благополучно разрешилась от бремени в сырой коморке под крышей. Родилась девочка. Назвав её Рут, мать поскорее отнесла её в деревню к тётке. Та, конечно, не обрадовалась такому подарку, но вид завёрнутой в тряпку мелочи благотворно отразился на судьбе маленькой Рут. Тётка согласилась окрестить её и воспитать, «как своё любимое дитятко». Другие «любимые дитятки», донашивавшие обноски друг друга, в это время сосредоточенно рассматривали «новую сестричку», гадая, почему она не родилась вместе с Джейми на второй день новой луны. Этот несчастный Джейми, мирно спавший в своей колыбельке, даже не догадывался, какую свинью подложила ему судьба, послав вместе с Рут пару медяков.

Освободившись от забот, связанных с воспитанием дочери, Джуди продолжала встречаться с Метью. Рут она навещала куда реже.

В семье Уоршелов тоже произошли изменения: барон Уоршел вторично женился. Каролина вошла в их жизнь незаметно и тихо. Несмотря на то, что теперь она была хозяйкой Уорша, домашним хозяйством по-прежнему заправляла Жанна. Каролина даже не пыталась взять бразды правления в свои руки. Единственное место, где она действительно чувствовала себя хозяйкой, была кухня. Под её начальством Элсбет умудрялась превратить скудные запасы кладовых в блестящие шедевры кулинарного искусства, вроде пирога из свинины с яйцами и мёдом. Барон, опасавшийся, что дочь и мачеха не поладят, был доволен.

Обыденная жизнь снова вошла в свою колею, и Жанна с нетерпением ожидала, когда же баннерет Леменор подаст ей весточку. Но он упорно хранил молчание, и, прождав некоторое время, она решила взять инициативу на себя. В прочем, у неё были связаны руки, поэтому ей нужна была помощь Джуди.

– Ты должна мне помочь! – с порога бросила Жанна. – Ступай за мной!

Оторопевшая служанка поставила на место канделябр, который за минуту до этого чистила от пыли, копоти и воска, и покорно последовала за госпожой. Честно говоря, она предпочла бы продолжить уборку, но приходилось помогать баронессе в претворении в жизнь очередной абсурдной, а, главное, опасной идеи. Выбора у неё не было.

Плотно прикрыв за собой полотняную завесу, баронесса протолкнула служанку в угол темной каморки. Жанна молчала, напряжённо прислушиваясь к отдалённому шуму шагов на лестнице.

– Ну, говорите быстрее, а то у меня работы много. – Джуди вытерла руки о засаленный передник.

Очередная затея госпожи не понравилась ей с самого начала.

– Ты должна помочь мне увидеть баннерета Леменора, – решительно заявила баронесса.

– И как же я Вам помогу? Вы же за пределы замка и шагу ступить не сможете.

– Это уже твоё дело, как ты это сделаешь. Только я долго ждать не буду, – предупредила госпожа.

– Нет, она, определённо, полоумная! – прошептала служанка. – Совсем свихнулась от любви! И как же я ей подсоблю, ведь старая добрая церковь нам уже не поможет.

Но, вопреки опасениям, Джуди не пришлось ломать голову над тем, как помочь госпоже; судьба, явно, благоволила к баронессе и помогла ей снова увидеться с Леменором. Когда волнения, вызванные войной с Уэльсом, немного утихли, леди Джоанна решила пышно отпраздновать свой день рождения. В числе приглашённых оказались обе баронессы Уоршел и, разумеется, сам барон.

Джеральд ехать не хотел; повинуясь ему, не хотела и Каролина. Зато хотела Жанна. Выиграв нелегкий поединок с отцом, не желавшим отпускать её куда бы то ни было, баронесса добилась разрешения съездить на пару недель к кузине. При условии, что компанию ей составит одна почтенная дама с дочерьми, также приглашенными леди Джоанной.

Маслянистые листочки трепетали на ветру; на них поблёскивали капли дождя. Дороги размыло, и Уоршел ещё раз попытался уговорить дочь отказаться от «безумной затеи», но Жанна была непреклонна. Даже если бы за окном мела метель и щипал щёки сильный мороз, она бы всё равно поехала к леди Джоанне. Баронесса не виделась с баннеретом больше года и ради мимолётной встречи готова была на всё.

Барон позаботился о должной охране дочери, поручив её заботам оруженосца, которому безоговорочно доверял.

– Смотри, если с ней что-нибудь случится, я с тебя живого шкуру спущу! – напутствовал его Уоршел.

Через две недели он обещал приехать и забрать её.

Парадный зал замка леди Джоанны был ярко освещен; баронесса даже подумала, что кузина истратила на свечи половину своего состояния.

Жанна остановилась и огляделась по сторонам. Судя по всему, в число избранных вошли почти все благородные обитатели двух соседних графств, за исключением двух-трёх, которые были вовсе несносны. Будет о чём потом рассказать Мелиссе Гвуиллит (баронесса была уверена, что кузина не пригласила дочь валлийца в свете недавних событий).

Один за другим входили разодетые гости. Одними из последних появились Гвуиллиты: леди Джоанна не страдала избытком патриотизма и предпочитала при любых обстоятельствах сохранять выгодные знакомства.

Разноцветные дамские одежды ниспадали до пола красивыми складками; поблёскивали богатые пояса мужчин. Волосы не знакомых с последней модой девушек из Херефордшира были тщательно причёсаны и заплетены в тяжёлые косы (Жанна догадывалась, что многие из них были фальшивыми), перевитые цветными лентами и золотыми нитями. Зачем заплетать в косы чудесные волнистые волосы, как у неё? Видно, у них собственные волосы жидкие. Баронесса не удержалась от того, чтобы не бросить на них снисходительно-высокомерного взгляда. Сама-то она была одета по последней моде – в этом отношении тихоня-Каролина и её денежки пришлись очень кстати. Впрочем, Жанна при любых обстоятельствах не позволила бы себе появиться в более-менее приличном обществе в наряде, сшитом по моде пятидесятилетней давности, а теперь, будучи невестой графа Норинстана, ей просто необходимо было безупречно выглядеть.

Блестящее общество направилось к столу; баронесса решила последовать их примеру: другого развлечения, кроме еды, в ближайшее время не предвиделось.

Леди Джоанна – девушка лет девятнадцати, невысокая, полноватая, с рыжеватыми волосами, очаровательным вздёрнутым острым носиком и россыпью веснушек на щеках – любезно улыбалась гостям со своего места во главе стола. Честно говоря, глядя на неё, сложно было понять, почему она до сих пор не замужем. Она не была уродлива, чтобы обречь себя на участь монастырской затворницы, богата, образована и умна настолько, чтобы не соперничать в уме с мужчинами. Честно говоря, в области наук Джоанна была глупа, как пробка. Словом, она не была создана для судьбы старой девы. Возможно, если бы её отец был жив, он выдал бы её за кого-нибудь барона, но он умер двенадцать лет назад, не успев даже обручить её, а мать (одна из сестёр первой жены Джеральда Уоршела) была настолько слабохарактерна, что не могла сладить не только с дочерью, но и с собственной прислугой. Вопрос с браком Джоанны пытался было взять в свои руки дядя по матери, но девушка закатила такую истерику, что он решил с ней не связываться, решив, что со временем племянница образумится. Но она не образумилась.

С одиннадцатилетнего возраста к Джоанне сваталось многие, но она отказала всем и публично, то ли в шутку, то ли всерьёз, заявила, что выйдет только за того, кто убьёт дракона. Как известно, в Англии драконы перевелись, поэтому леди предстояло оставаться старой девой до конца своих дней. Или до конца терпения родственников.

Леди Джоанна позаботилась о том, чтобы на столе было вдоволь серебряных солонок с поучительными надписями, и теперь радовалась тому, что девушки пытаются узнать смысл этих надписей у своих спутников. Честно говоря, она и сама не знала, что нацарапано на её солонках, но искренне верила, что это «непременно что-то полезное для души».

Кушанья разносили в закрытых сосудах. Наибольший интерес вызвал чудесный жареный олень под горячим перцовым соусом.

Жанна ела немного, как и положено истинной благородной даме, и не могла дождаться темноты. Давид Гвуиллит, её сосед по столу, похоже, не страдал отсутствием аппетита и расправлялся уже с пятым куриным окороком (блюдом третьей или четвёртой перемены), щедро приправляя его вином.

Мелисса откровенно скучала и лениво откусывала кусочки от своей куриной ножки, изредка посматривая на Жанну.

Заметив, что жонглёры, глотавшие огонь и подражавшие крикам диких животных, больше не веселят гостей, леди Джоанна хлопнула в ладоши, подозвав своего пажа:

– Эдвин, прогоните этих бездарей и позовите акробатов.

Место фокусников заняли трое молодых людей в трико. Один из них, поставив перед собой большой шар, встал на него и, ловко, перебирая ногами, стал кружиться по зале. Его товарищ с разбегу прыгнул ему на плечи и подставил руки третьему. Балансируя на неустойчивом шаре, троица жонглировала деревянными жезлами.

Джоанна таинственно улыбалась, посматривая на кузину, и вдруг, жестом показав, что акробаты свободны, попросила её спеть. Баронесса хотела отказаться, но, призвав гостей к тишине, хозяйка уже объявила:

– Благородные сеньоры и прелестные дамы, сейчас несравненная баронесса Уоршел усладит наш слух песней!

Жанна не хотелось петь, но отказаться она не могла: для исполнения своего плана ей во что бы то ни стало нужно было сохранить хорошие отношения с кузиной. Встав из-за стола, баронесса вышла на середину зала и перекинулась парой слов с приглашёнными музыкантами. Под грустные тягучие звуки виолы она затянула балладу одной француженки о верности презревшему её возлюбленному, некогда заученную со слов подруги:

 
Зачем пою? Встаёт за песней вслед
Любовный бред,
Томит бесплодный зной
Мечты больной,
Лишь муки умножая.
Удел и так мой зол,
Судьбины произвол
Меня и так извёл…
Нет! Извелась сама я…
 

Она пела так искренне, что, когда закончила, у многих дам на щеках блестели слёзы.

В зал вошли слуги с водой для мытья рук – обед подошёл к концу. Гости встали из-за стола и разбрелись кто куда. Многие последовали за хозяйкой в соседнюю комнату, где леди Джоанна, словно королева, восседая в кресле наподобие греческого, раздавала на память милые недорогие подарки, вроде кушаков и застёжек. В свою очередь её одаривали изысканными куртуазными комплиментами и страстными обещаниями хранить её подношения до конца жизни.

Девушки, а с ними и Жанна, вышли в сад, где для них был специально накрыт стол со всевозможными фруктами и сладостями. Вдоволь наигравшись в мяч и жмурки, утомившись, надев пелисоны, они чинно расселись вокруг стола.

– Давайте играть в исповедника! – предложила баронесса Гвуиллит. – Здесь так тоскливо, что даже мухи мрут со скуки!

Девушки дружно рассмеялись, хвастаясь друг перед другом белизной зубов. Те же, чьи зубы не могли служить предметом гордости, довольствовались скептическими ухмылками: им волей-неволей приходилось играть роль благоразумных серьёзных девиц.

Мелисса поправила выбившиеся из-под шапеля волосы и велела поставить во главе стола кресло без спинки, а остальным сесть на небольшом отдалении. Девушка раскраснелась; глаза её лихорадочно блестели:

– Осталось только выбрать исповедника – и можно начинать!

– А зачем выбирать? – хохотнула одна из девиц. – Никто лучше баронессы Гвуиллит его не сыграет. Она ведь знает толк в исповедях.

– О чём это Вы? – нахмурилась баронесса. Глаза её стали чернее угля, брови недовольно взлетели вверх. Девушки притихли, словно цикады перед грозой, и, испуганно переглядываясь, искоса бросали взгляды на рассерженную валлийку.

Не дожидаясь едкого ответа, а то и чего похуже, виновница бури в стакане воды промямлила:

– Просто я думала…

– Вам вредно думать, милейшая Шарлота. – Лицо баронессы Гвуиллит приняло прежнее выражение. – Шли бы танцевать! Сэр Гейшби ждёт не дождётся того момента, когда можно будет в очередной раз оттоптать Вам подол платья.

Шарлота насупилась и ушла в палату. Жанне показалось, что она готова заплакать с досады.

– Всегда не могла терпеть эту дуру! – в сердцах пробормотала Мелисса.

Об игре забыли; девушки собрались в кружок и принялись обсуждать возлюбленных. Каждая пыталась убедить собравшихся, что её избранник доблестью и добродетелями в сотни раз превосходит других.

Жанна слушала их в пол уха и ещё раз перебирала в голове обстоятельства будущего свидания с баннеретом. Она так давно его не видела… Изменился ли он? Любит ли её, или уже другая…

– Где Вы витаете, баронесса? – лукаво спросила Мелисса. – Уж не мечтаете ли Вы о свадьбе с графом Норинстаном?

Баронесса Уоршел покраснела и пробормотала:

– Вовсе нет.

– Так это и есть та самая баронесса, в которую влюблён знаменитый граф? – зашептались девушки. – Счастливая!

– Ах, какой он милашка! – баронесса Гвуиллит мечтательно закатила глаза. – Богатый, красивый, знатный, любезный. Я бы всё отдала за один его поцелуй!

Её восторг от «милашки-графа» разделили многие. Все они завидовали баронессе Уоршел. И почему он выбрал её, она ведь ничем не лучше них. Ну, хорошенькая, ну, умная, – правда, это ещё с какой стороны посмотреть – но денег-то у них не меньше! Каждая мысленно примеривала на себя почётное звание невесты Норинстана и находила, что ей бы оно подошло гораздо больше, чем Жанне Уоршел.

– Одна моя родственница рассказывала, что он был на свадьбе Ллевелина, – прервала затянувшееся неудобное молчание Мелисса. – Так она и думать ни о чём другом не могла, кроме того, чтобы танцевать с ним. А муж-то у неё ревнивец! Так она его не побоялась и целый вечер строила графу глазки. И добилась-таки своего!

– Но, – она лукаво улыбнулась, – никто не смог так крепко привязать его к себе, как баронесса Уоршел. Он готов часами сидеть и слушать, как она поёт. Да это и не удивительно – голос у неё чудесный!

– Ах, неужели? – невольно вырвалось у одной из девушек.

– Ну, расскажите нам о нём, милейшая баронесса! – со всех сторон посыпались на Жанну настойчивые просьбы.

– Мне нечего Вам сказать. – Баронесса готова была провалиться сквозь землю. – Я выхожу замуж не по своей воле.

– Как, Вы до сих пор любите своего баннерета? – удивилась Мелисса.

(«Господи, какая же она дурочка! Счастье ей прямо в руки идёт – а она… Да я бы, если потребовалось, за такого жениха зубами вцепилась, на всё бы пошла, чтобы стать его женой! А он с ней помолвлен… Дура, дура, беспросветная дура! Счастья своего не понимает»).