Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"
Автор книги: Ольга Романовская
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)
– Нет! – уже не так уверенно возразила баронесса. На неё обрушился громкий поток отцовской брани, закончившийся очередными побоями. Правда, после этого барон ушёл.
Плечи Жанны сотрясались от рыданий. Скрючившись, она лежала на постели, плотно прижав локти к телу. Губа кровоточила. Ссадины, оставшиеся от тяжёлой отцовской пряжки, ныли; всё тело было в синяках. Её никогда вот так не били. Не избивали.
Из-за загородки крадучись вышла Джуди, заохала и заахала при виде госпожи. Баронесса подняла голову и посмотрела на неё сквозь пелену спутавшихся, растрепавшихся волос, слипшихся от слёз. Она велела принести какую-нибудь плошку с водой и долго тупо смотрела на разбитую губу, огромный густо-фиолетовый синяк на плече и оплывшую красную отметину на лице. Ничего, это пройдёт, только вот спине очень больно. Поставив кувшин с водой на место, Жанна снова заплакала, сетуя на горькую судьбу. Джуди, как могла, пыталась её успокоить.
– Не плачьте, – говорила она. – Всё переменится к лучшему, уж поверьте!
– Да, да, – всхлипывала баронесса, – но будет слишком поздно!
– Поздно? Для чего? Никогда не бывает слишком поздно. Утрите слёзы, вспомните о своём возлюбленном.
– Только мысли о нем и согревают мое сердце, – вздохнула девушка.
– Только не плачьте, госпожа! – взмолилась служанка. – Не начинайте сызнова!
– Ах, на свете нет человека прекраснее баннерета Леменора! Если бы ты только видела, как он был хорош! – Жанна утёрла слёзы и улыбнулась. – Жаль, что его конь теперь немного хромает.
– Ничего, он купит себе другого, приедет к Вам, помирится с Вашим батюшкой…
– Не помирится: отец почему-то невзлюбил его. А если он кого-то невзлюбил, то ни за что не пойдет на попятную. Отец так несправедлив… Да и баннерет тоже хорош: я подарила ему залог своей любви, а он взглянул на меня только раз! – недовольно насупила губки Жанна. – Он смотрел на эту маркграфиню, прекрасную Кетрин, и как смотрел! И она улыбалась ему… А Леменор? Он улыбался всем, даже баронессе Гвуиллит, но не мне! Как он мог, как он мог?! Ведь он знал, что я там, что я смотрю на него, думаю только о нём…
– Вам показалось, госпожа. Сеньор так Вас любит, что других дам не замечает.
– Нет, он разлюбил меня! – упрямо настаивала девушка. – Я ему больше не нужна.
– Не мучайте себя понапрасну, госпожа, любит он Вас.
– Как же я несчастна! – всхлипнула баронесса. – Нет, я не вынесу этого! Я должна его увидеть, должна! Иначе я не смогу, уступлю им, предам его, ведь я всего лишь слабая женщина…
– Ну, госпожа, всё ещё можно исправить, – заверила её Джуди. – Если хотите видеть своего рыцаря, мы это устроим. Пошлите к нему кого-нибудь, и он примчится к Вам на крыльях любви. А вместе с ним и Метью, – вздохнула она.
– Нет, Джуди, – грустно улыбнулась Жанна, – гонца перехватят.
– Ну, не беспокойтесь о таких мелочах. Если хотите, я сама всё ему передам.
– Ты моя спасительница! Передай ему…
Пока баронесса с воодушевлением говорила о том, что следует сказать от её имени баннерету, служанка сто раз успела пожалеть об опрометчивом обещании.
– В Леменор, положим, меня проведёт Метью, и то если мне повезёт его встретить. А вот как я здесь пройду? Меня ж не выпустят. Можно, конечно, разузнать у госпожи о подземном ходе – но что, если барон застанет меня за этим занятием? Да и лучше, коли застанешь – сколько людей рыщут по дорогам в поисках монеты… Нет уж, не собираюсь я своей шкурой рисковать! Но кого ж послать? Хамфри? Слишком неповоротлив. Джиби? Слишком туп. Лучше бы Джона послать – этот и дорогу знает, и разумом Господь не обделил, да и госпоже услужить он захочет.
Жанна, трепеща от волнения, заставила Джуди несколько раз повторить своё устное послание. Суть его сводилась к тому, что в ближайшем времени баронесса Уоршел отправлялась к двоюродной сестре по матери, Джоанне де М. Служанка обещала присовокупить к этому пламенные надежды госпожи на то, что баннерет некоторую часть пути проедет вместе с ней.
– А ты уверена, – вдруг засомневалась баронесса, – что об этом никто не узнает? Доберёшься ли ты до Леменора?
– Уж как-нибудь, госпожа! Я часто бывала в тех краях – ягоды там много. Я каждую ветку знаю, – солгала служанка. – Но, если хотите, я пошлю вместо себя Джона.
– Да, ты права, лучше его! Беги и вели ему ехать немедленно. Ступай, ступай же!
Джуди отыскала Джона: вместе со старшими слугами и оруженосцами барона он обсуждал недавний турнир и перемывал кости окрестным рыцарям. Несмотря на всё своё обаяние, девушке не сразу удалось заставить его покинуть тёплую компанию и отправиться в путь на ночь глядя.
В тёмном коридоре служанка сунула Джону пару мелких монет и с трепетом поведала тайное поручение госпожи, заставив поклясться Девой Марией, что он никому не расскажет о том, куда и зачем послала его госпожа, кроме как Метью или его господину.
На следующее утро Джон рысцой направился к Леменору; на душе у него было весело, и он напевал одну из своих любимых песенок про «милую Дженни». Решив, что грех торопиться куда бы то ни было в такой хороший день, Джон завернул в харчевню, где за кружкой эля разоткровенничался со слугой другого господина.
– Так ты в Леменор собрался? – удивился его собеседник. – Теперь туда немногие заезжают. А к кому тебя послали-то?
– К баннерету Леменору, – искренне признался слуга. – Мне Джуди за это дельце три пинты эля обещала.
– Что за Джуди?
– Служанка дамы из Уорша.
– Дамы из Уорша? – В его голове промелькнуло, что он уже где-то слышал это название. Так и есть, это замок Джеральда Уоршела, с дочерью которого помолвлен его господин. Значит, это она послала этого недотёпу к баннерету; графу Норинстану это очень не понравится, и он выместит весь гнев на нём, Седрике. Но что, если он разведает тайну баронессы и поведает её графу? Тогда его, верно, похвалят, а об этом Седрик мог только мечтать.
– А тебе именно баннерет нужен? – поинтересовался хитрец. – Что, если тебя к нему не допустят, или он в отлучке?
– Баннерет или его оруженосец Метью. Но лучше, конечно, ему самому всё передать.
– Метью? Так я и есть Метью! Тебе повезло, дружище! Выкладывай-ка мне всё и возвращайся домой.
– Не, – вдруг заартачился Джон, – лучше я переговорю с баннеретом – мало ли что?
Несмотря на первую неудачу, Седрик не отчаивался:
– Видишь ли, дружище, мой господин сейчас гостит у приятеля, так что в Леменоре его нет. Но тебе жутко повезло: я как раз к нему еду. Хочешь, провожу?
Не заподозривший подвоха Джон согласился, тем более Седрик заплатил за эль. Спустя много дней изматывающей езды, натерпевшись по дороге немало страха и успев пожалеть о взятом на себя обещании, он оказался в Норинском замке. Однако, даже несмотря на два кувшина забористого эля, откровенничать с мнимым Метью он не хотел. Тогда Седрик поспешил рассказать обо всём господину, справедливо предположив, что он умеет развязывать языки лучше эля. Только существовала одна маленькая загвоздка: гонец должен был вернуться живым и здоровым, в полной уверенности, что он до конца выполнил своё поручение.
– Есть в этом графстве хоть один человек, кто мог бы разговорить этого осла?! – в ярости кричал граф.
– Думаю, есть, – робко подал голос кто-то из слуг. – Священник.
– Веди его сюда, живо!
Старому капеллану велели отвести Джона в часовню и исповедовать его, разумеется, упирая на суть его поручения. Подвыпивший посланник Жанны с радостью согласился на исповедь и на одном дыхании выложил всё, что должен был передать баннерету Леменору.
После исповеди священник, повинуясь настойчивым требованиям графа, зашёл к нему.
– Ну, что он сказал тебе? – Норинстан сгорал от нетерпения. – Язык проглотил? Или ты его не исповедовал?
– Тайна исповеди священна, – укоризненно заметил капеллан, – и Вы, Ваша милость, это знаете. Разглашение тайн верующих – смертный грех!
– Говори же! Я беру на себя твои грехи. Я приказываю тебе!
Старик тяжело вздохнул и в полголоса пересказал суть исповеди Джона. Граф заставил его подробнее остановиться на сути поручения, данного баронессой. При упоминании имени баннерета Леменора глаза Роланда недобро блеснули. Когда священник замолчал, граф улыбнулся и велел дать ему за труды три марки.
– Этого слугу послали мне небеса! И уж я-то этим сполна воспользуюсь, – подумал он.
Между тем, Седрик окончательно споил бедного Джона, а потом убедил в том, что он в точности выполнил поручение госпожи.
В Уорш слуга вернулся уже в следующем месяце и подробно поведал обеспокоенной его долгим отсутствием Джуди о том, как встретил оруженосца баннерета и переговорил с его господином (в это он свято верил, хотя и не помнил, где и как это произошло), за что получил свои законные пинты эля.
Глава XII
Джоан Форрестер сидела вполоборота к матери; её пальчики ловко заставляли иглу летать вверх-вниз, оставляя после себя ряд ровных стежков. Она шила себе приданое, хотя вовсе не была уверена, что выйдет замуж. Деда интересовала не она, а её старший брат Гордон, а она была обузой: у старых Форрестеров оставалась незамужняя дочь, Мэрилин, года на два старше Джоан, и всё внимание было направлено на обустройство её судьбы, а не внучки-бесприданницы. Краем уха девочка слышала, как дед советовал бабке отправить мать к брату – ещё одно свидетельство того, что они не вписывались в обыденную жизнь старого баронства, где доходы едва покрывали расходы. Честно говоря, девочка была не прочь съездить к дяде, кто знает, может быть в его доме мама была бы счастливее, а ей, Джоан не приходилось бы донашивать вещи Мэрилин и помогать служанкам на кухне. Но мама по-прежнему жила в Форрестере, так что о другой жизни не могло быть и речи.
Склонив голову над вышиванием, Эмма время от времени посматривала на дочь. Она на год младше Гордона, значит, ей уже семь, даже немного больше. Стоит задуматься над её будущим. Будущим… Она тяжело вздохнула. Для будущего нужны деньги, а у неё их нет. Не отдать ли Джоан в монастырь? Это лучше, чем оставаться незамужней (глупо надеяться, что её девочка сможет найти себе мужа с теми крохами, которые оставил ей отец), но ведь для этого тоже нужны деньги! Деньги, деньги, деньги, почему всё на свете упирается в эти проклятые деньги!? Эмма провела рукой по вспотевшему лбу и ещё раз взглянула на Джоан. Может, муж всё же найдётся? Джоан хорошенькая, у неё такие славные пухлые губки, только уж больно она бледная! Ах, красота, ты коварна! Не ты ли ведёшь в Ад, обещая Рай? Упаси Господь её девочку, уж лучше монастырь!
Эмма много раз задумывалась над тем, не стоит ли ей ради блага детей снова выйти замуж. Она была ещё молода, ещё могла привлекать взоры – но подошла бы она на роль жены? Мать троих детей – и без денег, могла ли она рассчитывать на мужа? И разум снова и снова твердил ей о том, что её участь была определена смертью мужа, что она должна безропотно принять её и посвятить себя детям.
Когда в комнату вошёл отец Бертран, Эмма сидела в той же задумчивой позе. Погружённая в свои невесёлые думы, она не сразу заметила его, и юный священник мог несколько минут беспрепятственно любоваться изгибом её шеи и наклоном головы. Честно говоря, он ещё ни разу толком не видел её: придерживаясь строгого правила в разговорах с прихожанками не давать волю взглядам, Фарден предпочитал смотреть своим собеседницам в глаза или на какой-нибудь предмет за их спиной. Самой простотой, чистотой и невинностью казалась ему эта женщина, на которую хотелось смотреть часами. А её глаза, её печальные серые глаза, которые слегка поблёскивали из-под полуопущенных ресниц… Отогнав от себя дьявольское наваждение, вызванное созерцанием её тонких, точёных черт, Бертран направил свои мысли по другому руслу. Она прекрасная мать, добрая христианка, нужно будет как-нибудь похвалить её за всё то, что она делает для местных крестьян. А делала она действительно много, в любой час дня и ночи готовая придти к постели больного. Только Эмма Форрестер умела делать настои, отвары и припарки, которые по словам её невежественных подопечных способны были творить чудеса. Собственно за рецептом одного такого снадобья Бертран и зашёл сюда. Он был подвержен простудам, а, как известно, простуда – один из бичей проповедников. К травам Бертран Фарден, как и всякий священник, относился с опаской, но всё же полагал, что в руках добропорядочной женщины они не могут стать колдовским зельем.
– Я, кажется, нарушил Ваше уединение, сеньора… – Он предпочёл заговорить первым, чтобы она, не дай Бог, не подумала, что он тайком наблюдает за ней. Подобное предположение было бы кощунственным по отношению к его сану.
– Нет, Вы нисколько меня не потревожили. – Эмма отложила в сторону рукоделие и с готовностью встала, сделав знак дочери поприветствовать священника. – Вы приходили заниматься с моим сыном, не так ли? Сколько же хлопот мы Вам причиняем! Право, стоило поручить его заботам капеллана. Но, боюсь, он не так силён в латыни, как Вы.
– Я ещё раз повторяю, что эти прогулки мне не в тягость, – улыбнулся священник.
– Не хотите ли чего-нибудь? На этой недели мы сварили чудесный эль.
– Разве что кружечку, – согласился Бертран. Безусловно, человек – венец божественного творения, но и у него бывают маленькие слабости, с которыми не мог бороться даже отец Бертран.
Послав Джоан за элем, Эмма принялась расспрашивать об успехах сына. Тут священнику нечем было её порадовать: Уитни был усердным, но абсолютно неспособным к наукам мальчиком, для которого Катехизис стал серьёзным камнем преткновения.
Баронесса слушала его молча, время от времени кивая головой. В её мозгу вертелась одна и та же мысль: «Если не в священники, то он пропал». Но она верила в сына, в его способность справиться с непредвиденными трудностями в учёбе. Он просто обязан был это сделать, ведь свекор не двусмысленно намекнул, что не намерен содержать его. Да, он согласен со временем подыскать ему место, но не более того.
Вернулась Джоан, принесла эль. Эмма сама налила и подала кружку священнику. Отпив немного, Бертран наконец собрался с духом и заговорил о том, зачем зашёл к ней. Узнав о его проблемах со здоровьем, баронесса засыпала его советами и обещала на днях занести травы, отвар которых избавит его от всех напастей. Заранее поблагодарив её, Бертран собрался уходить, но потом передумал и попросил отвести его к барону.
– Боюсь, сейчас Вам не удастся увидеться с бароном, – покачала головой Эмма. – Он уехал осматривать какое-то поле возле холмов. Вам действительно нужно его видеть?
– Да, боюсь, что так.
– В таком случае разумнее будет позвать Мэрилин и спросить у неё, куда поехал барон.
– Мэрилин? – нахмурил лоб Бертран, пытаясь что-то припомнить. Но это имя решительно ни о чём ему не говорило. Плохо же он знает свою паству!
– Мэрилин Форрестер, младшую дочь барона, – пояснила Эмма. – Он говорил с ней перед тем, как уехать. Она любопытная девочка, и я готова поручиться, что в этом замке не происходит ничего, о чём бы она ни знала.
– Подобное любопытство не доводит до добра, – покачал головой священник.
– О, её любопытство совершенно безобидного свойства! – возразила молодая вдова. – Так спросить у неё?
– Что ж, спросите, – пожал плечами Бертран.
Эмма столкнулась с Мэрилин на лестнице. Раскрасневшаяся, румяная, она поднималась наверх. В волосах пестрели маргаритки, ещё один букетик был заткнут за лиф платья. Поравнявшись с Эммой, она невольно посторонилась.
Оказалось, что барон отправился осматривать не поле, а новую мельницу выше по течению, где именно, Мэрилин точно не могла сказать. Всё это Эмма с готовностью передала священнику.
Садясь на своего видавшего виды мула, верой и правдой служившего его брату, отец Бертран заметил на крыльце девочку, с интересом наблюдавшую за каждым его движением. Заметив, что он смотрит на неё, она улыбнулась и, бросив ему маргаритку, прощебетала:
– Отец сейчас на мельнице старого Хэлла. Она возле Уэксборо. Вы знаете, где это?
– Да, спасибо.
– Если что, меня зовут Мэрилин, святой отец! – Она рассмеялась и скрылась за массивной дверью.
Священник долго думал, поднимать или не поднимать оброненный ею цветок, но всё же нагнулся и поднял. Его держали невинные девичьи пальцы, он был брошен ему с невинными помыслами – значит, тоже сам по себе был невинен.
* * *
Несмотря на осеннюю пору, погода стояла чудесная. Дождей не было; листва всё ещё зеленела, а ягоды темнели на солнечных пригорках.
Жанна сидела на покрытой дёрном скамье посреди розалий, примул, чабреца и кое-чего, о чём не охотно распространяются вслух, зато часто применяют на практике, радуясь солнечному теплу и тому, что скоро увидит баннерета. Ей чудилось, что воздух наполнился благоуханием цветов, свежим ароматом неба, неповторим запахом земли, согретой солнцем – словом, тем единственным и неповторимым ароматом счастья, который, наверное, чувствуют только юные влюблённые и неисправимые романтики.
Девушка нежилась на солнышке и в полудрёме мечтала о том, что когда-нибудь станет женой Леменора. Замужество представлялось ей бесконечным райским блаженством, в котором не было и просто не могло бы быть места горю. Погружённая в сладкие мечты о неземном счастье, она не заметила, как к ней подошла Джуди; солнце пятнами играло на её лице.
– Опять размечталась! – Служанка бесцеремонно потрясла одно из плодовых деревьев. С него упало несколько яблок. Она подняла то, что показалось ей наиболее спелым и надкусила – сладкое. Оглядевшись по сторонам, Джуди быстро доела яблоко. Набрав полный передник (всё, что съедобно, лишними не бывают), служанка сообщила:
– Госпожа, всё готово, Вам пора одеваться. Повозку уже заложили.
Жанна кивнула и укоризненно посмотрела на её передник. Джуди виновато улыбнулась, но не выложила ни одного яблока.
– Отнесла бы немного вниз. Знаешь, там мальчишка сидит. – Сегодня баронесса была расположена к добрым делам.
– Там крысы, я не пойду. – Служанка с детства боялась подземелья.
– Тогда выложи всё, что ты собрала, в корзину и отдай сторожу.
– Но госпожа… – запротестовала Джуди, у которой были свои планы на счет этих яблок.
– Отнеси, отнеси, они там все тощие и страшные. Пусть мальчику побольше дадут.
Естественно, служанка и не думала отдавать заключенным все свои яблоки, но говорить об этом баронессе не собиралась. Так же, как и напоминать о том, что именно Жанна велела засадить юного воришку в подземелье.
Обилие подушек, которыми заботливая Джуди обложила госпожу, всё равно не спасало от тряски – таковы уж были дороги. На одном из сидений, устланном мягкой шкурой, полусидела Жанна и, отодвинув занавеску, смотрела на дорогу. Напротив неё, рядом с дорожным сундуком и прижав другой, поменьше, к груди, приютилась Джуди.
Пейзаж за окном не слишком радовал, хотя полупрозрачные облака, тонким кружевом сплетавшиеся в замысловатые узоры, были прекрасны. По обеим сторонам дороги, проложенной по невысокой насыпи, расстилалась болотистая равнина с чахлыми островками леса; дорога то ныряла в них, то снова выбиралась наружу. Лёгкий ветер колыхал высокую сухую траву на буграх; в мутных, заросших озерцах кормились утки.
– Божья благодать! – мечтательно протянула баронесса. Ей вдруг вспомнилась сцена из далекого детства: она бежит по саду, а толстая нянька, широко расставив руки, ловит её. Впрочем, теперь баронесса понимала, что она только делала вид, что ловит её, а на самом деле тайком лакомилась господскими фруктами в тени деревьев. До неё никому не было дела, никому, кроме матери, но Беатрис Уоршел было столько забот! Когда Жанна, совсем маленькая, пыталась показать отцу новый, только что распустившийся цветок, он отмахивался от неё, словно от назойливой мухи, а, порой, если очень мешала, мог дать затрещину.
Баронессу переполняли эмоции от сладкого, томительного предвкушения свидания с баннеретом.
Джуди прикрыла рот рукой и зевнула.
– А до этого целых две недели шли дожди, – не унималась Жанна.
– Да, лило, как из ведра, – апатично ответила служанка.
– Урожай будет хорошим.
– Дай-то Бог!
– А я его не видела, казалось, целую вечность…
– Ничего, ещё насмотритесь, – равнодушно протянула Джуди. Ей хотелось спать.
– Джуди, развлеки меня чем-нибудь.
– Чем?
– Ну, так расскажи что-то. – Баронесса скучала.
– Что, госпожа?
– Ну, хотя бы о духах колодца.
– О духах колодца – так о духах колодца. Слушайте, если хотите.
Ещё раз зевнув, Джуди неспешно начала:
– У одного человека была дочка. Мать её умерла, отец женился вторично. Мачеха позавидовала красоте девушки и выгнала её из дома, в дорогу дала только краюшку хлеба, кусок дрянного сыра и кувшин скверного эля. Девушка долго шла через леса, через поля, пока не оказалась посреди зарослей терновника. Огляделась она и видит – неподалеку сидит старичок, того и гляди, Богу душу отдаст. Спросил он её, что, мол, ты тут делаешь, а она ему в ответ – судьбу свою ищу. – А что у тебя в тряпице-то? – Она ему показала. Он отведал угощения, улыбнулся и рассказал, как выбраться из терновника к колодцу. Колодец тот был непростой – стоило ей сесть рядом, как из него вынырнула голова. – Умой меня, причеши меня! – пропела голова. Девушка сделала так, как ей велели, а потом умыла и причесала две другие головы из колодца. И стали головы рядить, как её наградить, и решили сделать так, чтобы сам король полюбил и женился на ней. Так оно и вышло.
После Джуди рассказала о рыцаре-чародее, принцессе Кентербери и Эдрике, взявшем в супруги фею, последнюю историю Жанна любила больше всего.
– Однажды, возвращаясь с охоты, сэр Эдрик заблудился и до вечера плутал по лесу вместе с пажом. Наконец увидели они вдалеке огни большого дома. В доме они нашли множество танцующих благородных дам. Они были необычайно прекрасны и высоки ростом, а уж как пели и танцевали! Была среди них одна девушка, превосходившая других красотой, как увидел её охотник, сразу влюбился без памяти. Вбежал сэр Эдрик в дом и выхватил девушку из круга танцующих. Остальные дамы кинулись на него, пустив в ход зубы и ногти, но с помощью пажа славный охотник вырвался от них и унес свою прекрасную добычу.
Три дня он осыпал девушку подарками и ласковыми словами, а она ни слова ни проронила. На четвертый же она сказала, что прибудет с ним счастье, богатство и удача до тех пор, пока он не попрекнет ее сестрами и их домом. А ежели попрекнет, то потеряет ее и богатство и умрет во цвете лет. Сэр Эдрик поклялся всеми святыми, что будет любить ее до гробовой доски, и они в присутствии знатных гостей обменялись супружескими клятвами. Прослышав про молодую супругу сэра Эдрика, пригласил их и свидетелей к своему двору, дабы убедиться, что она и подлинно фея. Волшебная красота новобрачной послужила тому наилучшим доказательством. И король, подивившись вволю, отпустил их с миром.
Много лет жили они счастливо, пока как-то вечером не вернулся сэр Эдрик с охоты и не обнаружил жены. Он искал ее – но тщетно. Наконец дама объявилась. Муж сердито спросил: «Поди, это сестры задержали тебя так долго?». И жена его в тот же миг исчезла.
Не описать словами, как горевал бедный сэр Эдрик. Пришёл он на то место, где нашёл жену, но ни слезы, ни мольбы не могли вернуть её. День и ночь корил он себя за необдуманные слова и умер от горя, как и предсказала ему утерянная супруга.
– Расскажи мне еще что-нибудь про любовь, – оживилась Жанна.
– Хотите, про красную гвоздику расскажу?
Баронесса кивнула.
– В одном замке жила молодая сеньора по имени Марджори. Была она хороша собой и воспитана по всем христианским законам. Больше всех на свете любила она своего жениха, прекрасного барона Эвариста. Был он храбр и чист сердцем. Накануне свадьбы пришлось ему отплыть в Святую Землю, чтобы отбить у неверных Гроб Господень. На прощание дала ему леди Марджори белый цветок гвоздики в залог своей верности. Прошёл год, другой – а её жених как под землю провалился, ни слуху, ни духу. Наконец приехал к ней его друг, рассказал, что Эварист убит. Ничего после него не осталось, только засохший цветок. Был он весь красный от крови. Вертела леди Марджори в руках цветок и заметила семена. Решила она посеять их в своём саду. Из семян выросли гвоздики и зацвели. Но были они не белые, а с красным пятном посредине, будто кровь погибшего рыцаря оросила их. Леди Марджори велела оберегать цветы от ветров и засухи. Осенью она собрала семена и отнесла их в монастырь, где бы её цветы благоухали в память о её возлюбленном.
За рассказами служанки время летело незаметно; кавалькада выехала за пределы баронства. На ближайшем перекрёстке к ним подъехали вооружённые стражники и потребовали оплаты. Им заплатили, и повозка медленно тронулась дальше.
Откинувшись на подушки, Жанна думала вслух:
– Воистину, словами своими иногда роем мы себе могилу! Стоило ли Эдрику так долго добиваться счастья, чтобы потерять его в один миг?
– От судьбы не уйдёшь.
– Мне так жаль его! Ведь он любил её… Но, видно, она не любила, иначе бы сжалилась.
– Феи, госпожа, любить не могут. У них души нет – что с них взять?
– Только бездушное существо могло толкнуть его на скорбный путь. Надеюсь, Господь смилостивился над его душой! Ах, Джуди, смогла бы я любить так, как любил он?
– Вам лучше знать, – уклончиво ответила служанка.
– Нет, я слаба душой, я убоялась бы. Право, я даже не знаю, хотела бы я, чтобы меня вот так любили! Я не хотела бы, чтобы кто-то из-за меня взял на душу один из ужаснейших смертных грехов, возведя меня в своем сердце на место Бога. Нет, лучше быть любимой Эваристом! Он исполнил высший долг, пожертвовав ради Бога земной любовью.
– По мне, его невесте от этого не легче. Небось, глаза все выплакала.
– Но он же погиб за дело Христово! Это должно утешать и укреплять её.
– Если б моего Метью понесло в Святую землю и там убило, я бы за это Господа не благодарила, – пробормотала Джуди.
– Ах, Джуди, знала бы ты, как у меня падало сердце, когда они неслись навстречу друг другу!
– Кто они? – переспросила служанка, не понимая, что это просто мысли вслух, и баронесса не рассчитывала на ответ.
– Рыцари на ристалище. Я так боялась, каждый раз боялась… Особенно когда он поднял коня… Джуди, там была настоящая кровь!
– А зачем тогда Вы смотреть на это ездили, раз боитесь?
– Велико искушение дьявола, – вздохнула Жанна. – Скажи, зачем это, Джуди?
– Что зачем? Вы о том, куда ездили, что ли? Не знаю, Вам виднее.
– И я не понимаю. Мне кажется, я никогда не пойму мужчин. Как бы мне хотелось, чтобы все они были, как баннерет!
– А почему Вы вдруг заговорили об этом? – лукаво спросила Джуди.
– Ты же рассказала мне историю о паладине… – Девушка покраснела.
– Нет, госпожа, не поэтому. – Джуди чувствовала себя хозяйкой положения и посмела сказать то, чего говорить не следовало: – Просто Вы его ждёте. Да приедет он, не изводитесь понапрасну!
– Кто приедет? – нахмурилась баронесса.
– Баннерет.
Никому, а, тем более, слугам нельзя позволять читать Вашу душу, словно раскрытую книгу, дозволять настежь растворять дверь в тайники Вашего сердца. А если кто-то пытается это делать, эти попытки нужно немедленно пресекать.
Жанна переменилась в лице и замахнулась на служанку. Та увернулась и забилась в самый дальний угол повозки. Лицо её тут же приобрело самое невинное выражение.
– Что это тебе в голову взбрело, дерзкая девчонка!? – кричала баронесса. – Что за чушь ты мелешь?
– Что вижу и слышу, о том и говорю, – вдруг осмелев, затараторила Джуди. – Без ума Вы от баннерета, весь день его хвалите да вздыхаете. А сеньор граф Вам поперёк дороги встал, вот Вы его и ругаете. Но сами-то знаете, что он ни чем не хуже баннерета.
– Мерзавка! Да как ты смеешь, деревенщина?!
– Правду я говорю, сами ведь знаете, госпожа.
– Сейчас ты у меня получишь за свою правду! – Жанна схватила её за волосы и пару раз ударила головой о стенки повозки. Удовлетворившись несколькими прядями выдранных волос, баронесса отпустила Джуди и сухо приказала: – Пить!
– Я мигом, госпожа!
Служанка наскоро привела в порядок волосы и платье и выскользнула наружу. Попросив слугу с вьючным ослом остановиться, она осторожно отвязала кувшин и наполнила кубок с душистым отваром, прекрасно утоляющим жажду. Как она и предполагала, госпожа уже сменила гнев на милость и, принимая кубок, ограничилась лишь подзатыльником.
– Ну, что стоишь, садись!
Второй раз повторять не потребовалось: Джуди уже заняла своё место.
Возле горбатого моста через медлительную сонную речку с истоптанными скотиной берегами кавалькаду снова остановили.
– Эти поездки – сущее разорение! – пробормотала Жанна.
Но окружившие их всадники оказались не сборщиками налогов, а разбойниками. Принадлежность к сему старинному ремеслу они подтвердили метким ударом, стоившим жизни капитану охраны баронессы. Намерения у них были самые серьёзные.
Отряд тут же перегруппировался, заняв оборону вокруг повозки.
– Мне так страшно, так страшно, госпожа! – Джуди сжалась в комок, закрыв лицо руками.
Жанна, белая от страха, боялась пошевелиться. Надвинув на лицо капюшон, она молилась.
Неопределенность ожидания была прервана голосом Питера, принявшего руководство обороной и контратакой на себя:
– Всё в порядке, госпожа, путь свободен! Но нам необходимо сделать привал, чтобы перевязать раненых.
– Раненых? – пролепетала баронесса. Преодолев страх, она выглянула из повозки и увидела, как слуги осторожно поднимают с земли тела убитых товарищей и привязывают их поверх тюков. Убитых было трое; ещё двое, сидевшие на земле, выглядели неважно.
– Нужно священника? – Жанна вопросительно посмотрела на Питера. – Ведь нельзя же без отпевания…
– Не беспокойтесь, я обо всём позабочусь, – заверил он. – Вам не о чем больше беспокоиться, госпожа.
Поредевшая кавалькада медленно тронулась в путь. Ей пришлось свернуть с намеченного пути в ближайшую деревушку, распластавшуюся вокруг старой церкви, над починкой кровли которой трудилась артель плотников.
– Пахнет свиньями! – пробормотала Жанна.
Она высунула руку и пальцем поманила Питера:
– Кажется, тут есть церковь? Тогда переговорите со священником; пусть он сделает всё, как положено. Много ему не давайте.
Жанне чего-то хотелось, но чего, она никак не могла понять. И тут её озарило – сейчас же время обеда!
– Джуди, – она локтем толкнула служанку в бок, – вылезай, лентяйка, и принеси мне чего-нибудь съестного, только горячего! Поторапливайся!
Джуди спустила ноги на пыльную дорогу. Она ума не могла приложить, чего точно от неё хочет госпожа, поэтому решила сначала поесть сама, а потом заняться обедом баронессы. Желудок у неё не был изнежен каждодневным рациональным питанием, поэтому запах подгорелой чечевицы показался ей божественным, и она решила воспользоваться гостеприимством одной из деревенских семей.