Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

А ведь совсем недавно она была так мила с ним и, вроде бы, даже любила… Но любила ли? Женщины лживы и порочны, их можно учить палкой, другой науки они не понимают.

– Когда, – в который раз спрашивал он сам себя, – я превратился из мужчины в ничтожество? Когда эта ведьма стала для меня дороже собственной чести? Что, получил? Она растоптала твоё доброе имя, втоптала в грязь! Она потешалась над тобой, а ты молча терпел! Да что она – даже ее служанка посмеялась надо мной. Дерзкая вилланка, следовало всё-таки её повесить! Ничего, я ей это припомню, я всем все припомню. Её хозяйка на собственной шкуре узнает, чего стоит честь Норинстанов. Низкое отродье, не наделенное Создателем душой, она посмела выставить на посмешище меня, своего мужа и повелителя! Святой Давид, она пожалеет об этом, хватит жалеть её! И те грязные вилланы, что провожали меня ехидными взглядами, еле сдерживая смех, тоже заплатят. Я дотла сожгу их дома – пусть знают, каково оскорблять графа Норинстана!

Он вспомнил всё: и ту ночь у Северна, когда баннерет Леменор целовал ее в губы, и ее талисман у него на рукаве, её холодность, надменность и ложь, все-все знаки внимания, оказанные другому, все колкие слова, сказанные ему, – вспомнил то, как унижался перед ней, открыто признаваясь в любви, и то, как она его отвергла. И солдат Леменора в её замке. Раскаивалась ли она? Нет, даже тогда, когда он застал ее с любовником, она не раскаивалась, она боялась расправы. А он пожалел ее, хотя не должен был жалеть! Если бы он тогда не пожалел ее, не было бы этого унижения.

Сука, лживая сука, открыто признававшаяся, что наставляет ему рога. А он… он словно её собачонка.

Она обвиняла его во лжи… Но он ли солгал ей? Он ли нарушил данную перед Богом и людьми клятву?

– Да, я ее собачонка. Жалкий подкаблучник и рогоносец, раз до сих пор не порвал с ней. – Граф грустно усмехнулся. – И даже теперь, после всего этого, я люблю её. Люблю… Силы небесные, как же она хороша! А она… Неблагодарная, я сделал её своей супругой – а она… Иезавель! И кто, кто встал поперёк моего пути? Баннерет, безусый мальчишка!

– Святой Давид, неужели нельзя от него избавиться?! – мысленно кричал он. – Господи, почему ты не позволишь ему напороться на нож какого-нибудь пьянчужки, почему его ничего не берёт?

Особенно тяжело было ночью, когда ему мучительно не хватало вероломной супруги, днём в пучине дел боль отступала. Граф наблюдал за укреплением стен, сооружением ловушек для незваных гостей, заготовкой провианта, ездил по деревням, выясняя, не замечал ли кто чего-нибудь подозрительного на границе. Он знал, что соблюдаемый им нейтралитет дорого ему обойдётся, будет истолкован как предательство, и всё чаще жалел, что у него есть валлийские родственники. Какого чёрта ему понадобилось помогать этому ослу, какого чёрта он в своё время принял Идваля вместо того, чтобы сдать его властям! Они ведь бедные попрошайки, им нечего терять, не то, что ему! Но они были его родственниками. Пока его отец томился в тюрьме, Ид жил у Норинстанов, и Роланд, вопреки здравому смыслу, ни за что не выдал бы его, не отказал бы в помощи уплаты давнего долга чести двоюродному дяде, а теперь терпеливо ждал, пока ненавидевшие его англичане придут жечь его земли. Он встретит их во все оружие, он не позволит им вздёрнуть себя, словно какого-то виллана. У Смерти будет славный пир, она будет довольна тризной по его чести!

Норинстан надеялся потребовать повторного рассмотрения своего дела и назначения судебного поединка с главным обвинителем. Множество свидетелей подтвердят, что он требует поединка не в первый раз, что баннерет по малодушию отказывался от него – а это важный аргумент в его пользу. Человек, боящийся Божьего суда, лжёт, а всё обвинение построено на его словах, у них нет никаких улик против него, кроме словесных показаний Леменора и двух его свидетелей, один из которых мёртв. И убит не им, Роландом, а какими-то разбойниками; сам он в это время был совсем в другом месте.

Граф вздохнул, прикидывая, во сколько обойдётся его доброе имя. Придётся заплатить короне несколько тысяч фунтов и лишится части земель. Спокойнее было бы отдать Хотсвиль в Уорикшире. Это будет стоить ему больше трети годового дохода, но чем-то нужно жертвовать.

Он пробовал встретиться с шерифом, но его люди донесли, что у того есть приказ о его немедленном аресте. Роланд знал, что это значит: ему с мечом в руках придётся отстаивать свою честь, они все убеждены в его виновности. Значит, слово захудалого английского баннерета нынче стоит дороже слова графа с валлийскими корнями.

Все жили ожиданием неизбежной беды; в церквях каждый день молили Господа пронести мимо них чашу страданий. Унылым прихожанам казалось, что даже колокола звучали не так, как обычно: особенно гулко, низко, ритмично медленно рассекая воздух.

Волей случая в ту пору в Норинском замке оказалась Агнесса. Прискучив графу, она отошла Идвалю, потом – английскому солдату, от которого сбежала, спасаясь от ежедневных побоев. Несколько недель Агнесса скиталась по просторам Херефордшира, ночуя и питаясь, где придётся, зарабатывая по динару, а то и меньше от случайных клиентов, пока не оказалась в землях Норинстана. Она лучше всех знала, что это место небезопасно, но всё же упорно шла к своей цели – замку, где её ожидала еда и, быть может, кров.

В Леопадене Агнесса оказалась в подходящий для себя момент, так что её надежды оправдались. За миску похлёбки и кучу соломы на конюшне она, первоклассная, как она полагала, шлюха, отдавалась каждому – когда голодаешь, не приходится выбирать.

Граф увидел её, когда Агнесса помогала укладывать дрова в поленницы. На ней было простое платье из плотной ткани и меховая безрукавка; длинные, перевитые лентой волосы были заплетены в косу и уложены на затылке. То ли она сейчас чем-то напоминала ему супругу, то ли Роланд соскучился по женщинам, во всяком случае, он взял её себе.

Тем же вечером Агнесса терпеливо выслушивала его монолог о том, что все женщины – шлюхи и пребывают таковыми от рождения до могилы.

С каждой кружкой спиртного самые сокровенные мысли быстрее находят выход наружу, а так как в тот вечер было выпито не мало эля, крепкого домашнего эля, ничего удивительного, что, лёжа в объятиях чужой женщины, Норинстан думал о Жанне.

– Скажи, все женщины такие скотины? – спросил он у проститутки. Она сидела на постели и приводила себя в порядок.

– Какие такие, сеньор? – Агнесса молча подметила, что сегодня её новый покровитель перебрал: чем ещё объяснить разговоры на такие пространные темы? Сама она всегда строго следила за количеством выпитого, зная, что оно вредит работе.

– Как моя жена, будь она не ладна! – стукнул кулаком по столу Роланд, расплескав остатки эля в кружке.

– А что не так с Вашей женой?

– Она потаскуха и обманщица, подлая притворщица.

– Не стоит так расстраиваться, сеньор! – махнула рукой проститутка. – Если нам, женщинам, не крутиться, не изворачиваться – совсем жизни бы не стало! Ну, изменила она Вам раз – экая беда! Хоть, честно, не пойму я ее, зачем изменять такому доброму ласковому мужу? Выпорете её – и делу конец!

– Не смей трепаться о ней своим гнилым языком! – рявкнул Норинстан. – Она графиня, а ты ничто, падаль, поняла! Не изменяла мне она и изменить не могла, она не подпустит к себе кого попало. Это ты только и умеешь, что юбки задирать, а она…

Агнесса насторожилась, услышав в этом голосе не только гнев и досаду, но и что-то другое, более серьёзное. Он любит свою жену, а она чем-то очень его огорчила. Но как же она могла? Граф казался ей самым идеальным мужем: красивый, богатый, вспыльчивый, но отходчивый – и какая-то женщина могла пренебречь им? Она слепа, эта графиня, будь на её месте она, Агнесса, она бы на коленях ползала, вымаливая у супруга прощение.

– А какая она, Ваша жена? – осторожно спросила Агнесса, подсев к нему ближе: она инстинктивно чувствовала, что ему нужно выговориться.

Роланд недоумённо посмотрел на неё и, подумав, ответил:

– У неё волосы похожи на твои и тоже пушистые. Но глаза другие.

– И что же она сделала, сеньор, чтобы так разозлить Вас?

– Сердцем изменила с другим, – медленно процедил граф. А почему бы ни рассказать ей, не носить же в себе всю эту досаду и боль! Конечно, она обыкновенная шлюха, тварь, не достойная поминать имя его супруги всуе, но, может быть, она, как женщина, поможет ему понять Жанну?

– Так это нестрашно, сеньор, – успокоила его Агнесса. – Кто в мыслях не без греха! А женщина, сеньор, существо слабое, по природе своей падкое на грех… Это у неё пройдёт.

– Не пройдёт. Она его любит, давно любит.

– А Вас будет любить ещё больше, дайте ей только увидеть, что за сокровище ей досталось. Она до конца дней своих Бога должна благодарить за то, что он ей Вас послал.

– Как же, будет она благодарить Бога! Небось, ждёт не дождётся моей смерти!

– Ну, это Вы на неё наговариваете…

– Наговариваю? – вскочил Норинстан. – Я её знаю, эту подлую змею, я знаю, о чём она думает! Я ей как кость в горле! Знаешь, что она сделала? Прогнала меня, как паршивую собаку… Пошла прочь, видеть тебя не желаю! – Он схватил со стола пустой кувшин и запустил им в Агнессу. Проворно отыскав башмаки, та выскользнула из комнаты, прижимая к груди одежду.

– Ишь, как она его захомутала! – вздохнула проститутка и, сложив платье на пол, начала неторопливо одеваться. – Слепая, как есть слепая – такого мужа бросить! Не будь я шлюхой, пошла бы к ней и глаза выцарапала. Он, бедняжка, наверное, потому меня взял, что я на неё похожа. Приласкать бы его, утешить – мужчины только для вида такие крепкие и бесстрастные, а как капнёшь… И зачем ты, матушка, продала меня этому купцу! Будь я порядочной, пряла бы шерсть, ходила, как все в церковь, по праздникам с парнями танцевала – глядишь, могла бы, если б Господь дал, стать его полюбовницей. Тогда бы меня уважали, да и он… Было бы у меня право его утешать, о супруге расспрашивать. А так, может, я его никогда больше и не увижу.

Ещё раз вздохнув, она побрела на кухню, где её ожидали остатки холодного ужина. Ужинала она в одиночестве – служанки гнушались есть с ней из одной миски; посуду за собой тоже приходилось мыть самой.

* * *

Лошади быстро бежали, подгоняемые воем голодных волков. Путники со всеми предосторожностями пересекли границу владений Норинстана и свернули на ухабистую дорогу, ответвлявшуюся от торгового тракта. Здесь давно никто не ездил: тонкий слой снега нетронутым белым покрывалом лежал на подмёрзших комьях земли. Ругая скверную погоду и дрянную дорогу, всадники придержали лошадей.

– Может, не стоит сюда заезжать, Леменор? – спросил Клиффорд де Фарден, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Слишком уж тихо вокруг.

– Да не бойтесь Вы, его здесь нет.

– Вы уверены? – покачал головой барон. – Я давно ничего не слышал о графе Норинстане…

– Вот видите, это хороший знак!

– Скорее дурной. Давайте вернёмся и найдём другую дорогу?

– А мне и эта подойдёт. Мы проедем по самому краю, нас никто и не заметит.

На опушке они столкнулись со сторожевым отрядом. Попробовали отступить, но сзади уже сомкнулось кольцо из ощетинившихся пик.

– Говорил я, добром это не кончится! – пробормотал Фарден. – И угораздило Вас перепутать дорогу!

Передние ряды сторожевого отряда расступились, пропуская графа Норинстана.

– Ба, кого я вижу! – усмехнулся он, быстро оценив силы противника. – Никак сам сеньор баннерет к нам пожаловал! Какими ж судьбами?

– Так Вы здесь? – нахмурился Артур.

– А где же мне ещё быть после Вашей милой выходки?

– Знаете ли Вы, сеньор, – граф в упор смотрел на Леменора, – что каждый должен просить у меня разрешение на право проезда по моим землям. Но раз Вы уже здесь, пожалуй, выгонять Вас я не стану, лишь потребую положенной платы.

– Я не стану платить. Я здесь по делам короны.

– Неужели? – Норинстан начинал терять терпение. – Решили обирать моих крестьян за неимением собственных?

– Дайте мне проехать. – Баннерет словно забыл о направленных на него стрелах и пиках.

– Вот как! – глаза Роланда опасно блеснули. – Тогда я Вас отсюда выгоню, чтоб другим было неповадно.

– Попробуйте, если сможете!

– Прикусите язык, баннерет! Пересчитайте своих людей – маловато? Хотите стать рождественскими свиньями?

– Рыцарь не знает страха.

– Подонок, марающий руки чернилами, не смеет называться рыцарем! – вспылил граф. – А уж о Вашей трусости я знаю не понаслышке.

– Это вызов? – побагровел Артур.

– Догадайся, учёный щенок.

– Итак, поединок?

Норинстан промолчал, презрительно скривив губы.

Баннерет порывисто скинул плащ и забрал у оруженосца щит – Роланд не двинулся с места.

– Вы испугались, милорд? – злорадствовал Леменор.

– Трусость – удел таких, как Вы, – бесстрастно парировал Норинстан. – От одного поединка Вы отказались, другого же не получите. Каждому да воздастся по заслугам!

– Что Вы имеете в виду? – в недоумении спросил баннерет, опустив щит.

– То, что Ваше имя смешают с грязью, лишат всего и, кто знает, может, даже отправят на корм крысам. Нет, я Вас сейчас не убью и людям своим не позволю. Вы не дождетесь благородной смерти! На этот раз Вам повезло, баннерет, я не намерен марать руки Вашей кровью.

– Я не понимаю…

– Моя земля не запятнается кровью мерзавца.

– Я требую удовлетворения!

– Кричите, сколько хотите, Вы его не получите. – Он был спокоен, поразительно спокоен. – А если будете настаивать, я упеку Вас в подземелье.

– И это говорит рыцарь?!

– И почище Вас.

– Я повторяю свой вызов.

– Повторяйте, сколько хотите, я не приму его. Радуйтесь тому, что остались в живых.

– Гордец, хвастун! – Леменор досадовал на себя и, оскорбляя соперника, пытался хоть немного оправдаться в своих собственных глазах и глазах товарищей. Ему не хотелось, чтобы его называли трусом.

– Заткнись, смазливый щенок, я теряю терпение! – рявкнул Роланд.

– Так кто из нас двоих трус? – Лицо баннерета побелело от ярости. Как же ему тяжело было сознавать своё бессилие!

– Видит Бог, я долго терпел… Адово пламя, или Вы сейчас же уберётесь отсюда, или сдохнете в моём подземелье!

Мысль о том, что ему суждено окончить свои годы в сыром каменном мешке остудила Леменора, да и Клиффорд давно нашёптывал ему, что лучше отступить.

Но почему граф не хочет захватить его в плен? Не выдержав, он спросил об этом.

– Да потому, мерзавец, что это дорого мне встанет. Выкупа с Вас всё равно не возьмёшь.

– Так убейте меня!

– Чтобы меня потом судили за убийство? – хмыкнул граф. – Не беспокойтесь, я Вам отомщу, и без всякого урона для себя. Только Вам, – добавил он, – против Ваших друзей я ничего не имею и, когда закончиться эта валлийская кутерьма, буду рад видеть их в своём замке.

Ему надоел затянувшийся словесный поединок, и, чтобы не поддаться соблазну и не совершить тяжкое преступление, каковым, несомненно, являлось убийство англичанина англичанином, Роланд дал шпоры коню. Будущее было драгоценнее сиюминутной мести; надо было держать себя в руках и всё заранее просчитать. Если и убивать – то не на своей земле, без свидетелей и чужими руками, чтобы было кого вздёрнуть.

Но отказать себе в маленькой мести он всё же не смог: солдаты улюлюканьем и насмешками проводили баннерета до торгового тракта, недвусмысленно намекнув, что при попытке вернуться или, не дай Бог, убить кого-нибудь из них, с радостью перережут им глотки.

Кое-кто из людей Леменора воспринял это как личное оскорбление и метнул нож в гущу ухмылявшихся солдат графа. И тут же упал с болтом во лбу. И не он один – люди Норинстана умели держать своё слово.

– Назад, назад! – сдерживая пыл друга, скомандовал барон Фарден.

– Зачем Вы скомандовали отступление? – с укором спросил баннерет, когда они оказались в безопасном месте.

– Затем, что нас некому было бы похоронить. Я не хочу платить по чужим счетам. И мои люди тоже.

Глава XXXI

Вдоль просёлочной дороги раскинулась небольшая деревушка, где квартировались солдаты, предпочитавшие проводить свободное время (его у них было много) в соседнем кабачке. Осней не особо жаловал выпивку, во всяком случае никогда не пьянствовал без причины, поэтому даже в это промозглое утро его не было в харчевне – кувшин эля был отложен до обеда.

– Знаете, баннерет, я всерьёз подумываю о том, что ошибся в Вас, – поджав губы, говорил граф. – Я напрасно рекомендовал Вас.

– Почему? – удивлённо переспросил Артур.

– Вы запятнали своё имя. Вы знаете, о чём я, – о той сомнительной истории с графом Норинстаном. Знаете, чего нам этого стоило? Наши ряды раскололись, многие ропщут о лживых наветах и, между прочим, требуют от меня суда над Вами.

– С какой стати? – подбоченился Леменор. – Я чист перед Богом.

– А перед своей честью? Вы не приняли вызова, Вы дали повод обвинить себя во лжи. Признаюсь, я считаю Норинстана невиновным.

– Но я-то знаю, что он предатель! – усмехнулся баннерет.

– Вы уверены, что слышали его голос? Ошибиться ночью несложно.

Леменор покачал головой:

– Я абсолютно уверен. Он был там и говорил с валлийцами.

– И что?

– Они наши враги. И они говорили об убийстве.

– Вы чего-то не расслышали…

– Адово пламя, я слышал его так же, как сейчас слышу Вас! Они собирались перерезать нас, как овец!

– Он не мог. Он щепетилен в вопросах чести и предан короне.

– Но еще больше он предан своим корням. У кого прогнивший корень, тот, рано или поздно, предаст. Предательство живет в нем с рождения.

– Перестаньте, баннерет!

– Поймите, милорд, он наполовину валлиец, валлиец по отцу, а его народ издавна нас ненавидит. Они всегда наносят удар в спину, вспомните Ллевелина и Давида! Признайтесь, милорд, стали бы Вы помогать тем, кто убивает Ваших родных? Эти чёртовы холмы для него Родина, они, а не наши равнины!

– Барон де Фарден говорил, что недавно Вы снова видели графа…

– Да, видел. Негодяй издевался надо мной.

– А Вы?

– Что я? Я ничего не мог поделать.

– Не могли? Опять? – нахмурился Осней. – Почему?

– У него было больше людей, – смущённо пробормотал баннерет.

– Но у Вас был меч.

Леменор молчал. Позор, какой позор! Сегодня же об этом будут говорить все.

– Значит, я действительно ошибся, – сухо заметил Сомерсет; в его взгляде мелькнуло презрение. – Я думал, что Вы чтите кодекс чести и сполна платите за оскорбления, а Вы во второй раз проявили непростительное малодушие. Вы недостойны быть баннеретом, можете возвращаться к себе. Своего позора Вы никогда не смоете.

– Даже кровью и верной службой Господу и королю? – упавшим голосом спросил Артур.

– Вы позорите ряды его армии.

– Я… я докажу, что имею право с честью носить звание рыцаря! Граф Норинстан – предатель, он в сговоре с валлийцами! Они по его наущению убили одного из моих свидетелей – молодого Гордона Форрестера. Но, если потребуется, я найду ещё дюжину свидетелей, поклянусь на Библии, пройду испытание огнём…

– Что толку горячиться теперь, лучше бы подняли в своё время перчатку. Чего уж сейчас хорохорится?

– Но, милорд, дайте мне шанс! – умолял баннерет.

– Хорошо, попробуйте доказать мне, что я ошибался.

– Что, что я должен сделать? – нетерпеливо спросил Артур.

– Необходимо предать мятежников королевскому суду, – спокойно, не обращая внимания на волнение собеседника, ответил Осней. – Я думаю, Вы могли бы…

– Наконец-то! – тихо прошептал баннерет. – Он больше не побеспокоит её.

– Кого её? – переспросил граф.

– Неважно. Мою невесту.

– У Вас есть невеста? – удивился Осней. – Не знал. Кто же она?

– Её зовут Жанна.

– Она дочь какого-нибудь башелье?

– Нет, милорд. Она наравне с малолетним братом владеет замком и баронством по соседству с моими землями.

– Тогда понятно, почему Вы так стремитесь в те края, – усмехнулся граф. – Изменяете войне с невестой! Но какое отношение ко всему этому имеют мятежники?

– Дело в графе Норинстане.

– В отношении него ещё ничего не известно, – напомнил Осней. – Обвинение держится на Вашем честном слове и сбивчивых показаниях Вашего оруженосца.

– А этого мало? – с вызовом спросил Артур.

– Недостаточно. Ну, так что же граф? Насколько я знаю, он собирался жениться…

– На моей возлюбленной.

– А, так это она… Что ж, в любви не без счастливого соперника! – усмехнулся он.

– Я её добьюсь, я всегда добиваюсь того, чего хочу, – резко ответил баннерет. – Но я её не виню: слабой женщине трудно устоять перед словами таких, как он.

– Так убейте его – и дело с концом, – шутя, предложил Осней.

– И убью, – хмуро ответил Леменор.

– Вы серьёзно, баннерет? – Граф перестал смеяться и посмотрел на Артура так, будто искал на его лице следы душевной болезни. – Безусловно, Вы должны отплатить ему за нанесённое оскорбление, но для этого нужно иметь свежую голову, а Ваша, как я посмотрю, идёт кругом. Если так пойдёт дальше, Норинстан с лёгкостью отправит Вас к праотцам.

– Меня? – взорвался баннерет. – Это я убью его!

– Сомневаюсь, – покачал головой граф Вулвергемптонский. – Он гораздо опытнее Вас.

– Но однажды я уже победил его. В копейном поединке…

– Вам повезло. Не думаю, что судьба снова будет так благосклонна. Остыньте и хорошенько всё обдумайте. Я не утверждаю, – поспешил добавить он, заметив облачко досады на лице собеседника, – что победить его невозможно, просто не нужно лезть на рожон. С холодной головой рука разит точнее. Подождите немного.

– Подождать? Но баронесса Уоршел…

– Если дело только в этом, – разочарованно протянул Осней, – то всё напрасно. Чтобы Вы ни говорили, граф – законный жених баронессы, и Вам придётся с этим смириться.

– Смириться? Никогда!

– Остыньте, баннерет, силы Вам ещё пригодятся.

– Хорошо, милорд, – нехотя смирился Леменор. – Можно мне вернуться к своему копью?

– Да, конечно. Вечером зайдёте ко мне.

* * *

– Ваша милость, я нашёл. – Баннерет светился от радости.

– Что нашёл? – устало переспросил Осней, отодвинув в сторону кружку. В кабачке было шумно и отчего-то пахло не выпивкой, а прогорклым маслом.

– Доказательства. – Артур выложил на стол засаленный пергамент.

– Доказательства чего? – не понял граф. – Баннерет, я же говорил Вам, что Ваши домыслы…

– Как же, домыслы! – усмехнулся Леменор. – Взгляните на печать – и поймёте, что к чему.

– Печать Норинстана. – Осней повертел пергамент в руках. – Пытаетесь спасти свою честь? Ну, и что внутри?

– Договор и не с кем-нибудь, а с одним из мятежных валлийских князьков.

– А точнее?

– Я пока толком не разобрал, но какая разница? Но это ещё не всё, мои люди перехватили не только бумагу, но и молодца, который её вёз. Они немного помяли ему бока, но парень попался говорливый и рассказал много чего интересного про валлийских кузенов, которые постоянно бывают в Леопадене.

– Я хочу его видеть, – стиснув губы, пробормотал граф. – Но если это очередные голословные наветы…

– Клянусь спасением своей души, доказательства более, чем весомые!

В кабачок баннерет вернулся уже один и, довольный, заказал себе лучшего эля и баранью ногу. Его мечта сбылась: скрипя сердцем, сдавшись под его напором, граф Вулвергемптонский признал, что граф Роланд Норинстан – предатель и должен быть предан королевскому суду.

Был уже поздний вечер, когда, разогнав клочья водянистой дымки, Артур вышел из кабачка и чуть не столкнулся с одинокой фигурой в щёгольской суконной шляпе. Выругавшись, приглядевшись, он узнал во франте друга:

– Клиффорд?

– Разули наконец-то глаза! – недовольно буркнул Фарден.

– Как всегда, не упускаете случая похвастаться перед нами? – усмехнулся Леменор.

– Вы о шляпе? – оживился собеседник. – Признайте, без неё было бы чертовски трудно спасаться от ветра.

– По-моему, хватило бы и капюшона, – хмыкнул баннерет. – Эти шляпы – напрасная трата денег. На много миль в округ нет ни одной женщины, ради которой стоило так утруждать себя.

– Просто я выиграл её сегодня в кости, не успел убрать. А на счет дам – это Вы напрасно, наверняка, найдется какая-нибудь девица.

– А какого черта Вы тут делаете, да ещё один?

– Да вот стою, – Фарден кисло улыбнулся.

– Пошли бы, помирились с ним.

– Не хочу. Вилы дьявола, наш граф не понимает шуток! – с досадой пробормотал он.

– А Вы бы не шутили с ним, – посоветовал Артур.

– Если бы не мои шутки, мы с Вами давно померли от скуки. Ну, – Клиффорд переменил тему, – что сказал Вам наш великий полководец? Ведь Вы говорили с ним сегодня?

– Говорил. Скоро нас порадуют делом.

– Да ну? И чем же?

– Походом в гости к Норинстану.

– Не шутите? Наконец-то разомнём коней, а то они застоялись на месте!

– Вам бы только воевать, Клиффорд! – усмехнулся Артур.

– Война – славная вещь, только б раньше времени не попасть в Преисподнюю! – рассмеялся Фарден. – Святая пятница, в этом нет ничего приятного!

– А я не люблю войну.

– Вот как? – Барон предложил приятелю немного пройтись. – А что же Вы любите?

– Ну, к примеру, хорошеньких женщин…

– У Вас и так их хватает! – усмехнулся Фарден. – Вы так усердно ими занимаетесь, что напрочь о невесте забыли. А раньше только о ней и говорили. Как бишь её звали?

– Святой Георг, далась она Вам! Она ведь для брака, а не для удовольствий. Сами посудите, какое удовольствие можно получить от целомудренной девицы? Её дело – ждать меня, да себя блюсти. Только Вы, Фарден, – баннерет понизил голос, – о ней не болтайте, а то найдется много охотников до её денег!

– Буду нем, как могила. Всё же напомните, как её зовут?

– Жанна Уоршел. Она, как и я, из Шропшира.

– Постойте, – нахмурился барон, – уж не та ли это девушка, у которой летом убили отца? Ну, помните, нам о ней рассказывался один противный старикашка, то ли сосед, то ли родственник – чёрт его разберёт!

– Та самая, – спокойно ответил Леменор.

– Позвольте, – встрепенулся Фарден, – баронесса не может быть Вашей невестой!

– Почему же? – удивился баннерет.

– Ну, она невеста Норинстана…

– Это легко исправить. Я убью графа и женюсь на его невесте.

– Неужели решились? Чёртовы потроха, поздравляю! Не каждому удаётся заполучить богатенькую невесту с замком.

– Всё бы хорошо, если бы не её братец… Появление этого сопляка не входило в мои планы.

Эти обстоятельство несколько подпортило образ, созданный воображением барона.

– Она хотя бы красива? – осторожно спросил он.

– Многие позавидуют, – хмыкнул баннерет.

– Ладно, черт с ней! – Фарден хлопнул приятеля по плечу. – Когда мы выступаем?

– Скоро, наверное. Граф Вулвергемптонский ничего мне не говорил.

Не торопясь, друзья пошли вдоль унылой линии домишек к месту постоя баннерета.

– Артур, подожди, у меня к тебе дело! – К ним подбежал юноша; на вид ему не было двадцати. Фарден удивлённо уставился на него: то ли это происки спиртовых паров, то ли у баннерета вдруг появился брат, во всяком случае, он был копией того Леменора, которого он, Клиффорд, встретил когда-то у Оснея, только с некоторой поправкой на цвет глаз и волос.

– Чего тебе, Дикон? – устало спросил Артур. – Опять деньги?

– Да, – покраснел юноша. – Совсем немного…

– Держи! – Леменор великодушно бросил ему кошелёк, изрядно опустошённый харчевником.

– Я собираюсь в Вигмор, тебе ничего не нужно?

– Мне нет, разве что пара голов валлийских висельников! – расхохотался баннерет. – Спроси Бидди, ей, наверное, нужны какие-то тряпки. И, раз уж тебе не сидится на месте, сбегай к Тиму, погляди, всё ли спокойно.

– Один? – нахмурился Дикон. – Я, конечно, не прочь, но пара солдат бы не помешала.

– Как же, отпущу я тебя одного, чёрт полосатый! А теперь ступай, с утра поговорим. Ну, пошёл к дьяволу!

– Кто это? – спросил Фарден, проводив юношу глазами.

– А, мой младший братец.

– Но, позвольте, – возразил барон, – у Вашего отца не осталось сыновей, кроме Вас!

– Как видите, осталось! Мой папаша в своё время славно потрудился на ниве одной красотки, которая, не будь дурой, потребовала признать ребёнка. А так как её отец был вхож к шерифу, Дикон Леменор не только по роже.

– То есть, он может претендовать на наследство? – насторожился Клиффорд.

– Ха, да скорее мертвецы встанут из гроба! Всё предусмотрено, Клиффорд, да так, что комар носа не подточит! Да и Дикон не такой дурак, чтобы обрубать кормящую его руку. Если он, шельмец, об этом заикнётся, то подохнет с голоду. Это я ведь его на службу пристроил и, надеюсь, извлеку из этого какой-нибудь толк.

Спать Артуру не хотелось. В раздумье он прохаживался мимо покосившихся плетней, поглядывая на крестьянские дворы. Может, вернуться в кабак и выпить ещё?

Толкнув хлипкую калитку, он вошёл к себе на двор. Из хлева донёсся голос хозяйской дочери:

– Стой спокойно, дура, молоко не расплещи!

Пораздумав немного, он вошёл в хлев и прикрыл за собой скрипучую дверь. Пахло теплым навозом. Сквозь многочисленные щели в стенах в хлев проникал тусклый свет, смутно очерчивая силуэты шумно хрустевшей соломой коровы и доившей её девушки.

– Кто здесь? – Девушка испуганно вздрогнула и обернулась.

– Молока дай, – потребовал баннерет.

Она встала и протянула ему полупустое ведро. Корова дернула ногой и пару раз ударила себя хвостом по бокам.

Глотнув из ведра, Артур поставил его на землю и вытер рукавом губы. Девушка наклонилась, подняла ведро. Подойдя к ней вплотную, Леменор обхватил её за плечи и развернул к себе.

– Да ну Вас, сеньор, мне корову подоить надо! – отмахнулась она.

– Мне плевать, что тебе надо!

Отыскав более-менее чистый клочок соломенной подстилки, он повалил туда девушку. Она отчаянно сопротивлялась, брыкалась, но Леменор жаждал развлечений. Не мало не считаясь с тем, что другой одежды у девушки может не быть, он разорвал платье у неё на груди. Девушка завизжала и вцепилась зубами в его руку.

– Не смей кусаться, шлюха! – Артур ударил её ногой в живот и, оторвав клок материи от её юбки, засунул ей в рот. Одним движением он вскинул её теплые юбки. Девушка по-прежнему брыкалась и царапалась, и баннерет снова пару раз ударил её, на этот раз пустив в ход кулаки. Уловив удобный момент, он раздвинул ей ноги. Её ноги в штопанных шерстяных чулках беспомощно дрыгались, кулачки били его по бокам, но Артур не обращал на это внимания. Он давно положил глаз на эту девушку и вот дождался удобного момента.

От неё пахло коровой и сеном, ему это нравилось. Тело, правда, костлявое, но он к этому привык, у всех крестьянских девушек обычно было такое. Она не слишком красива, но ведь он не смотреть на неё пришёл. Во всем другом девка хоть куда, особенно грудью вышла. Именно из-за груди он её и выбрал.

Когда баннерет встал, она уже тихо лежала, только всхлипывала. Он бросил ещё один взгляд на распростершееся на соломе тело и настежь открыл дверь хлева. Девушка перевернулась на бок, прижала колени к животу. Призрачный свет луны упал на её голые ноги, ягодицы, изломанную линию выступающего хребта, острые плечи, шею с подергивающейся жилкой.