Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Давно требовавшие починки башмаки не спасали ноги от грязи, а, наоборот, ввергали их в ее пучину. Мешок был тяжелым; она шла медленно, часто останавливалась, вытирая пот со лба.

– Совсем я сдала, – подумалось Мейми. – В былые годы с легкостью с таким делом справлялась, да не по одному мешку таскала, а по два.

По два… Тогда они могли себе позволить засевать ни один клочок поля, а два и держали корову и коз – богато жили. Правда, земля была никудышной, половина зерна не всходила, а козы съедали больше, чем давали молока и шерсти, но всё-таки. А теперь у них осталась одна худущая корова, и неизвестно, хватит ли денег на помол мешка зерна. Денег… Когда она в последний раз держала их в руках? Кажется, на крестинах своего первенца – это был подарок покойного господина. В конце жизни он иногда одаривал своих крестьян по праздникам, обычно бесплатной чечевицей, чтобы меньше детей умирало раньше, чем они могли быть ему полезны. Земля любит заботу, ей нужно заниматься, а для этого нужны крестьяне. Чем больше крестьян, тем лучше. Что ж, Уилтору Леменору не в чем её упрекнуть, уж она нарожала Сайрасу детишек и, Бог даст, ещё родит, если, конечно, они всем миром не пойдут по миру этой весной.

– Мейми, тебя только за смертью посылать! – ещё издалека услышала она голос мужа. – А Присси куда подевала?

– К кресту пошла, за Метью попросить, – задыхаясь, ответила крестьянка.

– Вот ещё удумала, гони девчонку обратно! – недовольно отозвался Сайрас. – До темноты рукой падать, а работы непочатый край. Мне ещё мельнику телку за муку вести.

– А, может, мы её отдавать не будем? – робко предложила Мейми. – Корова-то у нас старая, неравен час, подохнет, а сложно ведь без коровы. Может, прокормим телку, а?

– Не вмешивайся не в свое дело! – рявкнул Сайрас. – Ты бы лучше за дочерью следила, а то к ней один шустрик клинья подбивает.

– Вот уж выдумал! Мала она ещё, чтобы этого бояться.

Мейми задумалась. Вроде, Присси ещё девчонка, какой от неё толк? С другой стороны, кто ж людей знает? Она ведь из скороспелых, а священники до девочек падки. Сначала приголубят, сладкого чего дадут или монетку в ладошку сунут. Довериться ему такая девчонка, а он ей свинью и подложит. А другие люди и того хуже. Увидят хорошенькое личико – хвать да продадут. Чёрт с этим зерном, лучше с ней сходить да проследить, не клеится ли к ней какой-нибудь старый хрыч. Заодно, можно справиться у Слингевей, не купит ли кто у них пару фунтов хорошего нутряного сала. Ничего, переживут они весну, раз все прошлые пережили, то и эту переживут.

* * *

День был ветреный, но ясный. Жанна, получившая разрешение посетить службу в Бресдоке, ждала Артура. Она стояла возле церковной ограды и, передёргивая плечами под накидкой на лисьем меху, напряжённо всматривалась в полоску дороги. Ей удалось уговорить своих провожатых ненадолго оставить её одну, но время неумолимо бежало, и они должны были скоро вернуться.

Джуди нервничала: госпожа клятвенно обещала отцу съездить в церковь и сразу вернуться, а сама задержалась и, более того, назначила свидание бедному соседу; она боялась, как бы барон не узнал об этом. Хотя саму баронессу это, похоже, не волновало.

– Кажется, потеплело. – Жанна полной грудью вдохнула прохладный воздух. – Даже ветер сегодня не такой колючий.

– Может, для Вас оно и так, госпожа, только денёк сегодня ничем не лучше вчерашнего. – Джуди попыталась отогреть дыханием замёрзшие пальцы.

– А почему тогда мне так хорошо?

– Не знаю, пусть Вам сердце подскажет.

– Сердце? – Баронесса удивлённо подняла брови.

– Только оно знает, почему этот день не похож на другие. Хотя, по мне, в нём нет ничего хорошего.

– А разве он так плох?

– Да нет, бывали дни и похуже, – служанка улыбнулась. – Просто ветер слишком студёный.

– Где же баннерет? – Жанна в который раз посмотрела на дорогу. – Он давно должен быть здесь.

– Может, сеньора задержали важные дела?

– Какие? У него не может быть никаких дел, кроме меня.

Баронесса начинала сердиться. Её губки сложились в недовольную гримасу. Как он мог заставить себя ждать! Да ещё здесь, на этом ветру! Определённо, это переходит все границы.

Она решила подождать ещё немного, а после вернуться домой.

На дороге показались всадники. Девушка встрепенулась и улыбнулась: он всё-таки не забыл о ней.

И тут она поняла, что что-то случилось. Обычно баннерет приезжал с Метью, изредка брал с собой ещё кого-нибудь, а сейчас с ним была по меньшей мере дюжина хорошо вооруженных солдат. И среди них – оруженосец, держащий в поводу боевого коня господина.

У Жанны потемнело в глазах; она судорожно сжала пальцы. Безусловно, всё это: и лошади с туго набитыми мешками, и солдаты, и Артур в позвякивавшей кольчуге, – всё это означало только одно, но баронесса не желала этому верить.

– Баннерет, – она окликнула его, – что это значит?

Леменор оставил своих людей на дороге и подъехал к ней.

– Я уезжаю.

– Но куда? – Её опасения подтвердились.

– Долго объяснять, но пришла пора раз и навсегда поставить кимров на место!

– Неужели война? – похолодела она и крепко сжала пальцы.

– Она самая!

– Чему Вы так радуетесь? Неужели в войне есть что-то хорошее? – в сомненье спросила девушка. – Разве она приносит что-нибудь, кроме голода, смертей и нищеты?

Леменор посмотрел на неё так, как смотрят на глупого ребёнка:

– Деньги, баронесса.

Баронесса покачала головой. Она никак не могла понять, как что-то ужасное, каким, несомненно, являлась война, могло вызвать столько сладостных мечтаний в голове Артура.

– Я снова заступаю на королевскую службу. Не стоит отказываться от четырёх солидов в день – уверен, граф Вулвергемптонский добьётся, чтобы мне платили именно по четыре, а не по два в день.

– Так Вы бросаете меня ради четырёх солидов в день? – с укором пробормотала девушка.

– Мне пора. – Он сделал вид, что не расслышал её упрёка. – Вспоминайте меня почаще и ждите с победой.

– Храни Вас Бог! – прошептала баронесса и перекрестила его. – Да пребудет с Вами архангел Михаил и всё его небесное воинство!

Как, неужели уже? Неужели прямо сейчас? Он уедет, бросит её… Нет, это невозможно! Он не должен… Жанна хотела удержать его, отсрочить расставание хоть на миг, отговорить от нелепого решения заступить на королевскую службу, но Леменор уже уехал. Даже не обернулся. Ни разу. А ведь она не сводила с него глаз!

Баронесса всё ещё стояла и смотрела на дорогу, когда её окликнула Джуди:

– Не стойте на ветру, госпожа!

– А почему бы мне не стоять? – резко ответила баронесса. – Я вольна делать то, что захочу. И не тебе, мужичка, учить меня!

Она злилась на баннерета и решила сорвать злобу на Джуди.

– Вольны, – не унималась служанка, – но можете заболеть, а мне за это влетит от барона. Кроме того, раз война…

– Ну и что, что война?

Опять это слово! Вот так бы замахнулась и влепила ей пощёчину, просто так, потому что она была зла на Артура. Да служанке оплеуха лишней не бывает – всегда найдется, за что наказать.

Жанна замахнулась, чтобы тут же привести в исполнение своё желание, но что-то остановило её, и баронесса ограничилась лёгким щелчком по подбородку.

– Вам безопаснее будет за крепкими стенами замка. – Джуди не обратила внимания на такую мелочь, как щелчок, – и не такое видала! Впрочем, ей не на что было жаловаться: не уродиной родилась, кожа хоть и не такая белая, как у госпожи, но всё же лучше, чем у многих. Такую просто так выгребную яму чистить не пошлют! А пощёчина, выдранная прядь – это мелочи, со всеми случается.

– Безопаснее? – Жанна надменно посмотрела на служанку. – Это моя земля, и никто здесь не может причинить мне зла.

– А тут всё равно будет, чья земля, когда до грабежей и убийства дойдёт. Тут и Вас ненароком убить могут.

Эта мысль как-то не приходила ей в голову. Баронесса задумалась и решила, что Джуди права. То, что она стоит здесь, на дороге, его не вернет. Раз он решил ехать, то ничто не изменит его решения. Упрямый осёл!

– Хорошо, я вернусь в замок, – немного успокоившись, ответила девушка.

– А что, если его убьют? – ужаснулась баронесса. – Господи, не допусти того, чтобы его убили! Пусть я никогда не стану его женой, но только чтобы он был жив… Пусть я никогда больше не увижу его, но только чтобы он был жив!

Жанна тут же простила баннерета и теперь желала только одного – чтобы он остался жив. А остальное неважно.

– Мрачные же у Вас мысли, госпожа! Бог не допустит, чтобы с сеньором Артуром что-нибудь случилось, – поспешила успокоить её Джуди, заметив неестественную бледность госпожи.

Баронесса промолчала и пошла к церкви; она вовсе не была уверена в том, что Бог выдал баннерету охранную грамоту от смерти. Войдя в храм, девушка преклонила колени перед деревянной статуей Христа, прося Всевышнего оградить любимого от смерти. За этим занятием её и застали слуги.

По дороге домой баронесса никак не могла отделаться от смутного предчувствия беды, но убеждала себя, что это всего лишь пустые страхи. Уорш – надежное убежище: его стены выдержат несколько приступов, да и на слуг можно положиться, тем более, что у них такой хозяин, как барон Уоршел. Он сумеет защитить свой замок от врагов. А баннерет обязательно вернётся, если баронесса будет молиться за его жизнь Пресвятой Деве и останется тверда в своем сердце.

Мост был опущен, ворота распахнуты настежь. В обоих дворах царила небывалая суматоха. Жанна отыскала глазами отца: он собирался сесть в седло гнедого иноходца; грум держал в поводу Вернета. Неужели и он хочет бросить её?

– Отец, – баронесса спешилась и подбежала к нему, толкнув по пути служанку с белой курицей в руках, – что происходит?

– Как, ты не знаешь? – удивился барон.

– Откуда?

– О, вечное женское невежество! Слово «война» тебе ни о чём не говорит? Кстати, никаких больше поездок в Мерроу.

– Но я уже не маленькая!

– Не возражай! – рявкнул он.

Тон отца не оставлял ни единого шанса на любимые прогулки до деревни. Значит, никаких свиданий с баннеретом? Впрочем, он вряд ли появиться здесь раньше лета.

Жанна нахмурилась, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию. Ей, во что бы то ни стало, нужно было узнать, долго ли продлится война. Она никак не могла понять, зачем людям в очередной раз убивать друг друга и простодушно спросила об этом отца.

– Война есть война, тут и понимать нечего! – отрезал барон. Женское любопытство не входило в список его любимых недостатков.

Будь на её месте сын, он бы, наверное, ответил:

– Просто Длинноногий решил покончить с этими валлийцами. Всё бы хорошо, туда им и дорога, но, боюсь, как бы он заодно не украл остатки свободы своих подданных, которым он обязан гораздо больше, чем они ему. Ему мало наших денег, мало владеть своими поместьями, ему хочется отобрать наши! Но мы ему не позволим, не будем так глупы, как были раньше. Ничего, придёт время, и мы укажем тебе твоё место, долговязый Плантагенет! Но пока ты прав: вероломным валлийцам давно пора испробовать закона палки.

Имя Ллевелина всколыхнуло в нём череду событий прошлых лет; на какой-то момент даже появилось чувство вины по отношению к покойному Монфору, который, хоть и был французом, лучше иных англичан ратовал за справедливость и свободу. Ему не давали покоя прежние времена, когда бароны были единовластными хозяевами страны и могли по своему усмотрению короновать и смещать монархов, когда они не были низведены до слуг короны. А эти налоги… Они душили английское дворянство так же, как и бесчисленные войны.

Но стоит ли ввязываться в эту компанию? Ему ведь не присылали письма… Барон в тайне надеялся спокойно отсидеться в замке, чтобы не поплатиться за опрометчиво принятое решение. Как-никак, у него дочь на выданье, и она должна удачно выйти замуж.

– Я съезжу в Гвуиллит и переговорю с бароном, стоит ли нам вмешаться в эту заварушку – объяснил Джеральд.

Жанна кивнула и с облегчением вздохнула. Хоть он останется дома! А вдруг нет? Девушка на минуту представила себе жизнь в отсутствии отца и поняла, что без него ей не обойтись. Она не имела понятия о том, как вести дела, как собирать оброк, кому и сколько платить или не платить налогов. Да, она умела вести хозяйство, да время от времени разговаривала с крестьянами об урожае, знала, кого из слуг зачем можно послать, в какую цену специи, шерсть и другие продукты домашнего хозяйства, но не более. Жанна была хозяйкой Уорша, а не владелицей баронства; отец никогда не посвящал её в таинства земельных отношений.

Баронесса быстро отогнала от себя мрачные мысли о грядущем одиночестве – нет, такого с ней просто не может случиться! – и посмотрела на отца – он уже сел в седло.

Уоршел поцеловал и перекрестил дочь. Внутренний голос подсказал Жанне, что он не хочет, чтобы она проводила его громкими рыданиями. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться, и вымученно улыбнулась; эта улыбка никак не вязалась с её внутренним состоянием.

Он вернётся через пару недель, так что плакать не надо. А вдруг он поедет на эту чёртову войну? Нет, отец не может так поступить; это будет нечестно по отношению к ней.

– Запомни, на время моего отсутствия ты хозяйка Уорша и должна беречь его, – на прощание сказал барон. – Надеюсь, ты оправдаешь моё доверие. Вставай рано и погоняй этих ленивцев. Пару раз, если будет не опасно, съезди на ближние поля, проверь, не отлынивают ли вилланы от работы, и посмотри, где они пасут скот. Не давай им спуска и вида не показывай, будто чего-то не знаешь. Но при малейшей опасности возвращайся домой и поручи всё управляющему. Думаю, я надолго не задержусь, так что они не успеют сесть тебе на шею.

Баронесса проводила отца до ворот и тихо расплакалась лишь тогда, когда подняли подъёмный мост. Она попыталась пересчитать слуг и убедилась, что и её скудных познаний в арифметике хватит для того, чтобы понять, что их осталось ровно столько, сколько нужно для охраны замка. Для охраны, но не обороны. Ёжась от ставшего вдруг ледяным ветра, Жанна вошла в палату и почувствовала странную, пугающую пустоту комнат и большого зала, где всё ещё горел камин. Джуди следовала за ней, словно тень.

Баронесса долго бродила по залам, стараясь избавиться от душивших её рыданий. Она и сама не знала, почему и о чём она плакала. Наконец девушка успокоилась, прошла к себе и в раздумье остановилась напротив окна.

Вздох служанки вывел баронессу из болезненной задумчивости.

– О чём ты вздыхаешь? – Девушка присела на краешек сундука. – Из-за войны?

– Из-за неё, проклятой! Многие на неё уйдут, а вернутся ли? И мой Метью тоже…

– Ты, вроде, замуж за него собиралась?

– Было дело, – снова вздохнула Джуди. – Теперь уж вряд ли.

– Ничего, ещё выйдешь.

– Всё это, как во сне. – Девушка размышлять вслух, не обращая внимания на присутствие служанки. – Баннерет, отец… Зачем они уехали, оставив меня одну? Как они могли бросить меня?

Волна досады вдруг захлестнула её, но тут же отхлынула, побеждённая голосом совести.

– Боже, что я говорю, – ужаснулась она, – это же их долг! И у меня тоже есть долг перед ними.

– И что же теперь мне делать? – Жанна бросила мимолётный взгляд на окно. – Сидеть здесь и вышивать, пока они…

– Война – слово-то какое страшное! – Она невольно поёжилась. – Мне слышатся в нём волчий вой и боевой клич. И вот на неё ушли самые дорогие мне люди… А вернутся ли они? Мой отец стар, а любимый молод и горяч; мало ли найдётся людей, чтобы убить их? А что станет со мной? Мне остаётся только смиренно ждать, полностью положившись на волю Господню.

– Ждать, положившись на волю Господню, – словно эхо, повторила Джуди и разрыдалась.

– Господь, Царь наш небесный, за какие грехи насылаешь на нас огонь и смерть? – Служанка бухнулась на колени перед распятием, одной рукой крестясь, а другой утирая слёзы. – Прости их всех, Господи, не дай им убить моего Метью!

А рядом с ней молилась Жанна:

– Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим. Помилуй людей Твоих, и обретут по милосердию Твоему успокоение и избавление от тягот. Через Христа, Господа нашего. Аминь.

Глава XIV

Вечером Джуди забралась на сеновал и с головой зарылась в сено. Её всю трясло (то ли от холода, то ли от страха), и девушка инстинктивно свернулась калачиком, обхватив живот руками. Пролежав так немного, она успокоилась и выбралась наружу. Вытряхнув труху из волос, Джуди свесила ноги с сеновала и посмотрела вниз – лошади мирно хрустели сеном.

– Батюшки, да что это со мной? Весь день колотит, и на душе неспокойно!

Девушка осторожно слезла вниз, обошла конюшню и остановилась возле одной из лошадей.

– Хрустишь себе – и не до чего дела нет! – пробурчала она и потрепала её по шее. – А где теперь твой хозяин? Охрани его Господь, дай вернуться живым! Хоть мы порой и ропщем на него, не желали бы другого господина.

Служанка достала старое седло, отряхнула его и села на него рядом с лошадьми.

– Тревожно-то как нынче! Повсюду лихие люди рыщут, деревни грабят, скот угоняют. Того и гляди, людей убивать начнут! А вы тут стоите, едите…

Она подняла с пола несколько травинок и просунула их в кормушку ближайшей лошади.

– Где теперь мой Метью? – вздохнула девушка. – С тех пор, как началась эта война, я места себе не нахожу, всё из рук валится. И зачем только сеньоры её затеяли? Если уж им так хочется шкуру себе дырявить, собрались бы где-нибудь в укромном месте и тешились бы на здоровье. Нет, же, им нужно женихов у нас отнимать, честных девушек бесчестить, дома наши грабить! А из-за чего? Наступил один сеньор другому на ногу – вот и повод для войны. А говорят-то, что за благое дело воюют! Знаем мы их благие дела – счёты друг с другом сводят да в свои сундуки чужое золото пересыпают.

– Джуди! – донеслось со двора. – Где ты, Джуди? Подсоби мне!

– Иду, иду, Нетти! – встрепенулась девушка.

– Совсем я расквасилась, – пожурила она себя и убрала седло на место. – Ещё чуть-чуть – и разревусь. А из-за чего? Из-за дурня, который даже толком не сказал, что любит меня и приплодом наградил. – Она погладила едва заметно округлившийся живот. – Ну, и кто ты после этого, Джуди? Самая что ни на есть дура.

Оказалось, что Элсбет решила помыться и, заодно, заставить помыться служанок.

– Да зачем мыться, я же чистая! – возражала Джуди. – Когда тепло было, я в реке купалась. А руки у меня всегда чистые – моешь что-нибудь, так и их заодно.

– И то верно, зачем нам мыться-то? – поддакивала Лизбет. – Я понимаю, если госпожа иногда ради удовольствия воды себе прикажет нагреть, а нам этого не нужно. Лицо, руки ополоснули – и ладно. Когда совсем припрет, можно мокрой тряпкой по телу пройтись. Да и опасно это – мало ли что можно с водой смыть?

– С тебя давно смывать нечего, так что не боись! – усмехнулась Нетти. – А что до мытья… У меня так тело свербит, что я, побожившись, окунулась бы. А то так чешусь, что мочи нет!

Немного повоевав между собой, Нетти и Лизбет все же выволокли из кладовой бак для воды, водрузили его над огнем и доверху наполнили водой. Пока вода грелась, девушки отыскали лохань для мытья. Положа руку на сердце, большинство из них сомневалось в полезности водных процедур, кое-кто даже решительно отказывался от мытья, но кухарка настаивала, что «уж раз в год можно ополоснуться, особого греха нет. Да и праздник скоро». И они сдались, хотя продолжали ворчать, что достаточно с них того, что летом они купались в речке.

Когда вода согрелась, девушки отлили немного в лохань и смешали её с водой из бочки. Элсбет подбросила в очаг дров, и языки пламени весело заиграли на стенах. Кухарка встала на часах возле двери и строго следила, чтобы никто из слуг не подсмотрел в щёлочку за тем, как служанки поочерёдно плескаются в лохани. Потом Элсбет вымылась сама и, переодевшись во всё чистое, накинула на плечи тёплый платок и выкатила из-под стола маленький бочонок.

Джуди вместе с другими служанками попивала из глиняной кружки дрянной джин (не слишком вкусно, зато согревает) и постепенно забывала о прежних страхах. Она тщательно отжала мокрые волосы и заставила себя улыбнуться. Война войной, но хоронить себя заживо ради ушедшего на неё дружка рановато. Дружков много – она одна. Молодость пройдёт, не воротиться; словно яблоневый цвет, осыплется красота. Так что жить надо в полную силу, не вздыхать и не лить понапрасну слёз. Любовь – дело наживное, не драгоценность какая-нибудь, чтоб над ней всю жизнь трястись, пыль сметать.

Одна из служанок стащила из господских сундуков вытершееся платье покойной баронессы и, надев его, стала изображать перед сохнущими возле огня товарками знатную сеньору.

– Ах, что-то нынче у меня голова разболелась! – Кривляясь, она театрально приложила руку ко лбу. – Представляете, сэр Альберт, я так устала сегодня, отчитывая служанок. Но, думаю, танец с Вами избавит меня от моего тяжкого недуга.

Служанки покатывались со смеху, когда она степенно вышагивала по полу, томно закатывала глаза, чуть слышно вздыхала и жеманно улыбалась.

Конец веселью положила Элсбет:

– Ишь, расшумелись! Кудахтаете так, что, того и гляди, госпожу разбудите. Ну, а если она спуститься сюда и увидит тебя, Пегги, в платье её матери, то живо объяснит, кто мы все и где нам надлежит быть.

– Вот всегда ты так, Элсбет! – недовольно пробурчала одна из служанок. – Ну, что из того, что Пеги надела платье баронессы? Она ведь и не заметит пропажи.

– Угомонитесь, курицы! Уже за полночь. Вот погодите, выйдете вы отсюда и встретитесь в темноте с… рогатым чёртом!

Произнося последние слова, кухарка незаметно плеснула воды в очаг. Угли зашипели, над ними поднялось облачко пара. Девушки испуганно завизжали и кинулись врассыпную.

* * *

Мелкий дождь, перемежавшийся со снегом, моросил который час. Был холодный, промозглый день, такой, в который люди предпочитают лишний раз не выходить на улицу. Сквозь косые потоки воды проглядывали очертания раскисшей грязной долины с небольшим селением на берегу мелкой речушки.

Возле деревни строился в боевой порядок отряд; перед ним разъезжал туда-сюда граф Вулвергемптонский. Он поторапливал солдат и расставлял по местам копья. Покончив с этим, граф отъехал в сторону и с гордостью взглянул на свою работу. Убедившись, что всё в порядке, он снова погрузился в состояние странной задумчивости. Издали граф и его конь походили на каменные изваяния, но вблизи иллюзию портил Сириус, время от времени стряхивавший с морды мерзкий мокрый снег.

Копья терпеливо ждали; они привыкли к тому, что Осней часто и подолгу размышлял о чём-то в одиночестве. Их кони фыркали и недовольно рыли копытами землю; слуги тихо проклинали погоду и прятались от снега под плащами из грубой шерсти; стрелки, не теряя времени даром, натягивали тетиву, проверяя, насколько она прочна.

Наконец граф очнулся, тронул поводья и занял своё место во главе отряда. Обернувшись к рыцарям, Осней произнёс маленькую патетическую речь. Верил ли он в то, что она действительно необходима? Вряд ли, здесь собрались те, кому не нужны были высокие слова. Они сражались за деньги, а не за идею. И слабаков среди них не было.

– Доблестные вассалы короля, храбрые рыцари, не знающие слова «страх» – торжественно начал граф, – настал день для того, чтобы доказать свою преданность Его величеству. Покорим же королевской воле тех, кто не захотел благоговейно склонить пред ней голову!

Все вы знаете, что опасность подстерегает нас повсюду. Не забывайте о длинных луках Гвента, способных в один миг пригвоздить вас к седлу. А тех, кто проявит беспечность, ожидает участь Френсиса Гендерса. Он пренебрег осторожностью, решив в одиночку, без поддержки соседей, преследовать разбойничий валлийский отряд, и, заманенный в ловушку, погиб от рук диких кимров. Его не спасли ни храбрость, ни сила – стрела пробила его насквозь. Помните об участи Гендерса и берегитесь хитроумных валлийцев.

Но мы не должны бояться смерти. Наши враги жаждут нашей погибели, но мы не позволим им насладиться лёгкой победой. Пусть они узнают, как бьются настоящие рыцари. Я уверен, что среди вас нет трусов, а если они есть, то пусть убираются с позором в свои владения к жёнам и детям. Там им и место! Только настоящие мужчины пойдут за мной, и пусть все мы погибнем, но погибнем за короля и веру Христову. Поэтому навострите мечи, помолитесь Господу, ибо только Бог может помочь или воспрепятствовать нам – и в путь! Мы соединимся с нашими братьями по оружию в Вустере и под командованием нашего доблестного короля двинемся вперёд, к победе. Забудьте все раздоры, оставьте печали за порогами своих домов.

– Согласны ли Вы идти за мной и сражаться под королевскими знаменами? – крикнул Осней, потрясая в воздухе обнажённым мечом.

По рядам прокатился одобрительный гул.

– Тогда поднимите знамёна и выньте из ножен мечи: скоро для них найдётся работа. Вручим судьбу свою Господу нашему; пусть смилуется он над нами, грешными, и ниспошлёт нам победу.

Все спешились и в едином порыве опустились на колени, замерев в благочестивой молитве.

А после был долгий утомительный переход под низким серым небом, с необыкновенной щедростью потчевавшим их перемежавшимся со снегом дождем. Обыденный военный переход с грабежами земель тех, кого подозревали в сотрудничестве с валлийцами, во время которого им так и не удалось проявить ту отвагу в бою, к которой так страстно призывал граф Вулвергемтонский. Потом небо просветлело; немного потеплело. Решили сделать большой привал в одной из деревень. Владелец её приветствовал начинания короля Эдуарда, посему её существованию ничего не угрожало. Зато нешуточная угроза нависла над запасами местных жителей, которые, несомненно, должны были быть почти полностью уничтожены не обременявшими себя обозом солдатами.

Две крестьянских девушки с любопытством наблюдали за военным отрядом, въезжавшим в деревню. Обеим было лет по тринадцать, и обе, судя по ведрам, спешили за водой до того, как увидели рыцарей. Ведра тут же оказались на земле; девушки притаились за деревом и жадно провожали всадников глазами.

– Ты только посмотри, Марта, какой он высокий! – восторженно прошептала одна из них. – Наверное, даже кузнец будет ниже его.

– Нет, кузнец, пожалуй, выше, но вряд ли так хорош.

– А тот, Марта, ты только глянь! Какой у него конь!

– Дорогой… Да конь хорош.

– Ох, Марта, какие у того плечи! Свидетельница святая Катерина, он любого парня из нашей деревни на кулаках побороть может.

– Ах, Хэтти! – Марта вздрогнула и ухватила товарку за руку. Сердце её вдруг замерло, а потом, как бешенное, застучало в груди.

– Что случилось? – Хэтти с беспокойством взглянула на неё. – Да ты побледнела… А теперь раскраснелась, как спелое яблочко.

– Как он красив, как статен… А лицо, Хэтти, лицо! У меня аж дыхание перехватило… Как же ловко он управляется с конём!

– А, по-моему, вон тот покрасивее будет, – успокоившись, вскользь бросила крестьянка.

– Да как ты можешь сравнивать, Хэтти! Тот ведь увалень какой-то, а он… А руки, наверное, сильные, но нежные, в таких руках и бояться-то нечего…

Марта вышла из-за дерева и медленно, не сводя восторженных глаз с барона Фардена, пошла вслед за ним вдоль дороги, позабыв о своём ведре, поручении матери, Хэтти – обо всём на свете. Она молитвенно сложила руки на груди; глаза её были широко раскрыты, а сердце бешено стучало. Девушка то бледнела, то краснела и до смерти боялась, что барон обернётся. Затаив дыхание, Марта остановилась у частокола первого деревенского дома и всем телом подалась вперёд, к нему. Ей казалось, что ещё немного – и у неё вырастут крылья, и она полетит…

– Да что с тобой, Марта? – тревожно спросила Хэтти.

– Ничего. Просто…

Иллюзия растворилась в воздухе; Марту грубо опустили с небес на землю. Девушка очнулась и, тяжело вздохнув, вернулась за ведром.

Вечером, сидя в крестьянской хижине, Артур старательно придумывал своё послание Жанне Уоршел. С одной стороны, нужно было уверить её в том, что он любит её, с другой – не навлечь на неё бурю отцовского гнева. И после долгих размышлений он сочинил следующее:

Любезная моему сердцу баронесса, да продлит Господь Ваши дни!

Надеюсь, застать Вас в добром здравии. Будьте осторожны и берегитесь валлийцев – они не гнушаются жечь церкви вместе с несчастными прихожанами, ищущими защиты у Бога. Я слышал, что они уже сожгли несколько у границы. Также говорят, что они продают нечистым женщин. Умоляю, будьте же осторожны, ибо мне не хочется Вас потерять!

Да накроет Вас свои покрывалом Пречистая Дева, дабы, возвратясь, я оставил Вас такой, какой и оставил.

Радуясь своей сообразительности, он, затверживая в голове только что сочиненное послание, накинул плащ и отправился на поиски Метью. Поручив ему передать послание с оказией в Уорш, не называя его отправителя, баннерет зашёл в соседний крестьянский двор. Он бесцеремонно заглянул в амбар и овчарню, а затем вошёл в дом.

На пороге его встретила старуха, поддерживаемая хорошенькой девушкой лет тринадцати. Обе они были чем-то напуганы и старательно отводили от баннерета глаза.

– Это твоё? – пренебрежительно бросил Артур, указав на дворовые постройки, и со скуки пнул ногой мешок, прислонённый к косяку двери.

– Моего сына, – прошамкала старуха и, опустившись на колени, вместе с девушкой, стала собирать высыпавшиеся из мешка бобы.

– На меня смотри, карга! – Баннерет безжалостно высыпал на землю оставшееся содержимое мешка и грубо дёрнул за рукав старую крестьянку. – Сегодня же мои слуги заберут у тебя трёх овец и пять мер зерна.

– Да за что же это, сеньор? – Крестьянка чуть не плакала, даже не думая о том, чтобы встать на ноги. – Как мы жить-то будем? С голода ведь помрём. А ведь у моего сына дети малые…

Она пробовала поцеловать ему руку, но Леменор не позволил и, оттолкнув, вошёл в дом. Осмотревшись, баннерет провёл рукой по скамье – вроде бы не грязная – и осторожно присел на краешек.

– Эй, старуха, сходи за своим сыном! – бросил он через плечо.

Старая крестьянка утёрла слезу, кивнула и, взяв в руку суковатую палку, побрела прочь со двора. Вся её юбка была в подтаявшем грязном снегу – она забыла её отряхнуть.

Баннерет тихо вздохнул и со скуки принялся разглядывать молоденькую внучку хозяйки. А она была ничего, свеженькая, румяная, с длинными тёмно-русыми волосами. Девушка стояла к нему спиной и старательно разжигала огонь в очаге.

– Послушай… – Артур бросил короткий взгляд на дверь.

– Что Вам угодно, сеньор? – Крестьянка выпрямилась и обернулась. У неё были удивительные зелёные глаза и пухленькие розовые губки.

Баннерет прищурился и внимательно рассмотрел её с головы до ног. Ему было скучно, а хорошенькая девушка – это лучший способ приятно провести время.

Крестьянка залилась краской и, опустив глаза, повторила свой вопрос: