Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

Сначала он думал убедить баронессу в неверности возлюбленного, но передумал: она вряд ли поверит в это, тем более, если ей расскажет об этом один из людей графа. И тогда Роланд решил заставить её поверить в смерть баннерета. Артур давно не подавал о себе вестей, добиться желаемого не составит большого труда. Если даже после свадьбы Жанна узнает правду, он найдёт, что сказать в своё оправдание.

Нужно сообщить Жанне, что Леменор убит, но при этом выступить лишь посредником. Посредником между ней и человеком, которому она доверяет. И этим человеком должен стать граф Вулвергемтонский.

Баронесса Уоршел очень удивилась, когда человек графа, передав ей пару слов от хозяина, сообщил, что у него есть ещё одно поручение к ней.

– Какое поручение?

– Сеньор просил кое-что передать Вам от графа Вулвергемптонского.

– И что же?

– Сеньор говорит, что ему очень жаль, но на всё воля Божья, и Вы должны это знать… Словом, сэр Леменор убит.

Она вздрогнула и машинально переспросила:

– Как убит?

– Не знаю, сеньора. Наверное, валлийцы убили.

Нет, Жанна не бросилась вон из комнаты, не стала истошно призывать смерть, а просто в недоумении смотрела на человека Норинстана.

Позвав Джуди, баронесса велела накормить посыльного, а сама медленно, не сознавая, что делает, отправилась совершать привычный дневной обход. Сегодня в него был включён ещё один пункт – крыша донжона. Лестница длинная, пока она поднимется наверх, сумеет всё обдумать.

– Убит, баннерета Леменора больше нет, – вертелось у неё в голове, когда она проходила по караульным помещениям.

А потом были разговоры с новым управляющим о закупках на зиму, вопросы Элсбет об обеде, мелкие повседневные хозяйственные дела. И наконец тяжёлая дверь и гулкие ступени тёмной лестницы.

Поднявшись на верхнюю площадку донжона, Жанна прошла мимо башенки часового и остановилась у парапета. Отсюда, с высоты, были видны окрестности на много миль вокруг.

– Другая бы ушла в монастырь. Но зачем? – Мысли вяло текли в её голове. – Он мёртв, а ты молода. У тебя малолетний брат, замок, баронство, люди, которых поручил твоим заботам отец. Любовь живёт и умирает, а долг остаётся.

Баронесса отошла от парапета; по телу пробежали мурашки. Как же здесь всё-таки высоко!

Одна часть её существа говорила: «Уйди из мира, отмоли его грехи!», другая настойчиво возражала: «Не делай глупостей! Может, он давно разлюбил тебя. Да и любишь ли ты его настолько, чтобы стать невестой Христа?».

Победил здравый смысл. Жизнь она любила больше баннерета. Да и где он, баннерет? Время стирает и более стойкие образы.

Разбудив задремавшего часового, девушка отругала его и отправилась на кухню помогать Элсбет.

* * *

Джуди сидела на кухне и доедала остатки обеда, заботливо подогретые дородной румяной Элсбет. Огарок свечи из лярда почти догорел, и закопчённая кухня постепенно погружалась во тьму.

– Что, госпожа-то плачет? – Кухарка присела рядом со служанкой. – Не везёт ей, бедняжке!

– Да нет почти, – равнодушно ответила служанка.

– Сходила бы к ней, может, нужно чего.

– Потом схожу.

– Темно ведь.

– Госпожа темноты не боится. И потом, зачем я ей?

– Ну, – замялась кухарка, – подсобила бы чем.

– Чем? Рыдала бы с ней в три ручья? И потом, не так уж она убивается. У неё ведь, в отличие от некоторых, женихов не убивали.

– Ты о себе, что ли?

– О себе, горемычной. Не видать моей Рут отца!

– Почему? Не его ж убили, а его господина.

– Если баннерета к себе Бог прибрал, то и Метью тоже. Он ведь сеньора в беде не бросит. Может, и к лучшему, – вздохнула она.

– Как это к лучшему? – взвилась Элсбет. – Этак ты о своём женихе кручинишься!?

– Был жених – нет жениха, а я-то есть. У меня теперь двое детей, Элсбет, им отец нужен: на какие шиши мне их растить? Но не было бы счастья – да несчастье помогло. Раз уж так вышло, попытаюсь окрутить Оливера.

– Оливер, Оливер… – Кухарка нахмурила лоб. – Что-то я такого не знаю.

– Да это человек Норинстана. Я краем уха слыхала, будто он дворянских кровей. Если так, то лучшего отца моим деткам не найти. Да и мне о себе подумать надо.

– Вот, значит, какая ты, Джуди! А если Метью вернётся?

– Вернётся, так вернётся. Любовь, конечно, – штука важная, но уж больно пожить хорошо хочется. Да ладно тебе, Элсбет, все так делают!

– Женихов предают?

– Да никого я не предавала! Мы ж даже не сговорены были. У тебя, кажется, тушёные овощи были? Дай-ка их мне.

Целую неделю Жанна почти ничего не ела и по несколько часов проводила в молитве. Но постепенно молитвы становились всё короче, а приёмы пищи – всё длиннее.

Было позднее утро. Солнца не было, небо затянуло серыми клочьями облаков. Ожидали дождя – он так и не начался. Именно в такое утро Метью неожиданно воскрес, возникнув из рассказа одного бродячего торговца. Он столкнулся с оруженосцем Леменора в одном из кабачков, и тот попросил при случае передать привет невесте.

Несмотря на практический взгляд на жизнь, Джуди обрадовало это известие. Не удержавшись, она поспешила поделиться радостью с госпожой.

Жанна проверяла содержимое шкатулки с драгоценностями, когда к ней влетела раскрасневшаяся служанка.

– Госпожа, госпожа, – размахивая руками, взволнованно закричала она, – я получила весточку от Метью!

– Что ж, рада за тебя. – Баронесса захлопнула шкатулку и спрятала себе под юбки.

Джуди потупилась. Да, не следовало говорить об этом той, которая только что оплакала возлюбленного.

– И что твой Метью? Где он теперь? Не говорил, как… как погиб баннерет?

– Не знаю. Он ничего про это не передавала.

– Тот человек, который говорил с Метью, кто он? – оживилась Жанна и больно сжала её руку.

– Да не знаю я, госпожа! Какой-то мелкий торговец. Метью мне всего два слова передал: здоров, мол, и помню.

– А ему можно верить, этому торговцу?

– Кто ж его знает? – пожала плечами служанка.

– Он уже уехал?

– Да, госпожа.

– Жаль. Когда он видел твоего жениха?

– Он не говорил.

– Значит, тогда баннерет был ещё жив… Может быть, был жив.

– Госпожа…

– Чего тебе ещё, несносная? Вот возьму и выпорю тебя! Решила зло надо мной пошутить? – Баронесса дала ей оплеуху.

– И в мыслях не было! – Джуди потёрла щёку.

– Ступай, бездельница, и не надоедай мне глупой болтовнёй!

Когда служанка ушла, Жанна вытащила из-под юбок украшения и, разложив их на постели, задумалась над словами Джуди:

– А ещё говорят, что Господь справедлив! Справедлив… Он забрал к себе отца и Артура, и оставил в живых жениха этой Джуди. Может, и баннерет жив?

Она на миг замолчала и вздохнула:

– Перестань, ты же знаешь, что он мёртв. А этот молодчик Метью, наверняка, сбежал, бросив господина в беде. Трусливый гадёныш! Решено, Джуди за него не выйдет.

Вечером у ворот замка столпились люди, грязные, оборванные, уставшие. На нескольких разбитых подводах сидели дряхлые старухи, качавшие на руках хнычущих детей. Их матери стояли тут же и, одной рукой поправляя свалявшиеся волосы, другой рассеянно гладили по голове старших ребят, боязливо жавшихся к их ногам.

– Чего они хотят? – поинтересовалась вездесущая Джуди у одного из стражников.

– Да в нахлебники набиваются, – буркнул тот.

Заметив какое-то движение, крестьянки заголосили в полный голос, умоляя ради Христа спасти их от голодной смерти. Но их причитания не смогли тронуть даже Джуди. Она слишком хорошо знала, что лишние люди – это лишние рты.

* * *

Бидди во весь рост вытянулась на узком жёстком ложе и с любовью посмотрела на сына. Ей было так хорошо, так сладко; не всем женщинам выпадает удача родить ребёнка от любимого человека. А ей повезло, её Сирил был плодом любви. Баннерет обещал обеспечить его будущее, хоть и не военное, но всё-таки достойное будущее. Он говорил, что отвезёт его в город и отдаст в обучение. Бригитта улыбаясь рисовала себя матерью хозяина суконной лавки или, она даже боялась это представить, матерью торговца пряностями.

Обернувшись простынёй, Бидди встала и принялась собирать раскиданные по всей комнате вещи: её любовник мало заботился о чистоте и порядке. Рубашка нашлась рядом с постелью. Осмотрев её и удостоверившись, что она цела, женщина надела её, потом отыскала котту.

Расчёсывая длинные густые волосы и заплетая их в две тугие косы, она не сводила глаз с Сирила. Скоро у него будет брат или сестричка, Господь снова осчастливил её. Радость переполняла её, лилась через край, светилась в глазах.

Уложив косы и повязав поверх платок, Бригитта принялась хлопотать по хозяйству, наводя покой и порядок в своём маленьком мирке.

– Мама, – Сирил поднял голову и внимательно посмотрел на неё, – а почему солнце светит?

– Боженька велел ему светить – вот оно и светит.

– А почему сейчас трава желтеет, а совсем недавно была зелёная?

– Ума не приложу, Сирил. Я ведь женщина тёмная… Ты мог бы сходить к викарию и расспросить его об этом. А заодно поблагодарил бы его служанку за яйца, которые она нам дала.

– Я схожу к нему после дневной службы, мама. А теперь можно мне пойти поиграть?

– Иди, иди, сынок!

Какой же он у неё умный! Возится целыми днями с палочками, что-то складывает… А зачем складывает, если у них в доме нет ничего? Зато Бригитте было приятно, что её сын тянется к науке. Считать научил его викарий – старый, но приятный в общении человек. Он говорил, из Сирила выйдет толк, советовал отдать его учиться в школу… А где она, эта школа, не сказал. Ничего, при случае она спросит у баннерета и напомнит ему о данном обещании обеспечить будущее сына.

К обеду Сирил привёл целую ватагу соседских мальчишек. Все они были загорелые, чумазые и давно не мытые. Бидди накрыла вдоволь накормила их супом из чечевицы, вдобавок дав по ломтю чёрного хлеба. Она любила детей и не упускала случая сделать им что-нибудь приятное.

После обеда мальчишки затеяли игру в горелки. Раскрасневшийся Сирил упрашивал мать поиграть с ними, и она согласилась. Позабыв о том, что она уже не девочка, Бригитта вместе с ребятами бегала по улице, стараясь, между тем, не навредить будущему ребёнку, из-за чего постоянно водила. Наконец она, усталая, со смехом повалилась на землю рядом с маленькими непоседами и крепко прижала к груди несколько чумазых головок. Ласково гладя их по голове и широко улыбаясь тем, кого её руки не могли обхватить, Бригитта рассказывала одну из тех историй, которые ей самой некогда рассказывали в детстве.

* * *

Жанна перебирала платья, размышляя о том, какие из них можно перешить, и нужно ли послать кого-нибудь на разведку в соседнее баронство. Её тревожили слухи, толпы оборвышей, бежавших на восток. Неужели война подобралась к Уоршу?

Достав зеркало, баронесса бесстрастно подметила, что у неё появились темные круги под глазами.

– Надо от них избавиться, – подумала она. – Да и цвет лица уже не тот, что прежде!

Жанна подошла к окну и погрузилась в воспоминания о безмятежных днях своего детства.

Со двора долетела печальная мелодия флейты. Девушка выглянула в окно и увидела музыканта. Окруженный прислугой, он стоял посреди двора рядом с девушкой. Оба были одеты в выцветшие от солнца и дождей сюрко поверх простых льняных рубах.

Забыв о делах, Жанна облокотилась о подоконник и внимательно ловила каждую ноту, сыгранную бродячим певцом и взятую тонким дрожащим голосом певицы.

 
Красавица Доэтта у окна
Над книгой мыслью в даль устремлена.
Там тот турнир и дальняя страна,
Куда влекли Дона стремена.
– От горя увяну!
 
 
Оруженосец спешился у зала,
Рука сундук поспешно отвязала.
Доэтта по ступенькам вниз сбежала,
Но от предчувствий мрачных не дрожала.
– От горя увяну!
 
 
И вопрошала: «Где мой господин?
Я с ним в разлуке столько злых годин!»
Но в скорби только плакал паладин.
Доэтта помертвела в миг один.
– От горя увяну!
 

Эта грустная песня, эта бесхитростная монотонная мелодия бередила старые раны.

Баронесса тяжело вздохнула и отошла от окна. Попробовала вернуться к работе – а в голове звучала другая песня, под которую она некогда предавалась томной грусти.

 
Но я верна вам до скончанья лет
И чту обет
(Хоть данный мной одной!),
Свой долг святой
Безропотно свершая.
Вас древний род возвёл
На знатности престол,
Мою ж любовь отмел, -
Для вас не столь знатна я.
 
 
Вы для меня затмили целый свет, -
Отказа нет
Для вас ни в чем от той,
Кто день-деньской
Все ждет, изнемогая,
Чтоб ожил тихий дол
И вестник наш прибрел
Иль пыль клубами взмел
Скакун ваш, подлетая.
 
 
Не выдержав, Жанна разрыдалась.
А со двора донёсся последний куплет жалобной песни:
 
 
И основала монастырь вдовица,
Великий столь, что им весь край гордится.
Господ и дам Доэтта в нем стремится
Собрать, в ком от любви страданье длится.
– От горя увяну,
 

Монахиней в церкви Святого Павла я стану.

Мелодия оборвалась на резкой фальшивой ноте.

На следующей неделе баронесса Уоршел получила ещё одну весточку от графа Норинстана: чтобы загладить нанесённую обиду, он подарил ей отрез линона и дорогой фермуар с гранатами. Жанна благосклонно приняла подарки.

В день отъезда людей графа баронессу ожидал сюрприз. Она уже готовилась прочитать вечернюю молитву, когда замелькали отсветы факелов во дворе. Быстро одевшись, Жанна взяла свечу и спустилась вниз.

На полпути её встретила Харриет и испуганно сообщила, что какие-то люди настойчиво требуют впустить их в замок.

– Они камни кидают. Много-много камней.

– Замечательно, вот и незваные гости пожаловали! – с досадой прошептала баронесса и, обращаясь к служанке, спросила: – А кто они, не говорят?

– Говорят, от Уилморов.

Уилморы… Что-то знакомое. Кажется, Изабо была замужем за одним из них. Но кто поручится, что те люди не лгут?

– Пусть предъявят доказательства. Я желаю видеть их лица, лица, освящённые факелами. И пусть оставят солдат в отдалении. Передай, что если они не согласятся, я не стану говорить с ними.

Согласие было получено, и девушка приказала поднять железную решётку и приоткрыть ворота, так, чтобы она видела тех, кто был на том берегу. При её появлении там наметилось какое-то движение.

– Натянуть тетиву и прицелится, – скомандовала баронесса, и дюжина солдат замерла у зубчатого парапета, готовые в любую минуту поразить цель.

– Баронесса Уоршел, Вы должны меня помнить! – Один из всадников выехал вперёд и осветил своё лицо факелом. – Я Дэниел, Дэниел Уилмор.

Напрасно – не был опущен даже малый мост.

– Подъедьте ближе, к самой реке, сэр Дэниел, отсюда мне Вас не видно, – крикнула баронесса. – И Ваш меч, будьте так любезны, оставьте где-нибудь в сторонке.

– Вы мне не доверяете? – удивился он.

– Пока да. Я не уверена, что Вы тот, за кого себя выдаёте.

– Баронесса, перестаньте! Мы очень устали с дороги…

– У меня тут лучники, сэр Дэниел, – напомнила Жанна.

– Хорошо, Вам нужны доказательства, Вы их получите. Патрик, – обратился всадник к младшему из своих спутников, – принесите мой щит и покажите его сеньоре, надеюсь, она узнает герб своей сестры.

– С Вами мальчик? – оживилась баронесса. – Его я могу впустить.

– Держите их под прицелом, – обратилась она к слугам, – особенно того, кто называет себя Дэниелом Уилмором. Стреляйте, если в замок попытается проникнуть кто-то, кроме мальчика.

Мальчик действительно оказался Патриком Уилмором, её кузеном, которого она не видела уже лет шесть; тем не менее, ошибиться было невозможно. По скупым рассказам отца и словам более разговорчивой тетки Бланки, в свое время приезжавшей на похороны сестры (это был первый и последний раз, когда Жанна ее видела), он был копией Изабо, даже также почёсывал подбородок, когда нервничал.

Кузену было уже тринадцать. Скоро он станет мужчиной и освободиться от опеки дяди, сэра Дэниела.

Обогревшись у камелька и перекусив с дороги, сэр Дэниел объяснил цель своего неожиданного визита: связанный обязательствами, он вынужден был покинуть Уилмор, но ему не хотелось, чтобы Патрик сопровождал его, так как поездка обещала быть долгой и опасной. В свете изложенных обстоятельств он почёл возможным поручить заботы о племяннике его кузине, как он слышал, девушке разумной и, как он сам убедился, не робкого десятка. Конечно, добавил сэр Дэниел, лучше было бы оставить Патрика под опекой деда, но раз судьбе было угодно, чтобы барон Уоршел… Словом, выбора у него не было.

– Но почему Вы не оставили Патрика дома? – удивленно спросила она. – Думаю, Ваша жена отлично присмотрела бы за ним, да и его бабка…

– Эта выжившая из ума дура? Она весь день стоит на коленях и молится. А что касается моей супруги, то толку от неё ещё меньше. Её всё время тошнит, и она целыми днями не вылезает из постели. Да и Патрик так хотел повидать кузину и новоиспечённого кузена. Кстати, сколько ему?

– Он ещё маленький, мне до пояса не достает.

– Похож на отца?

– Если бы! Весь в мать. Жуткий плакса; ума не приложу, что из него вырастет! – вздохнула девушка.

– А Вы, баронесса, замуж не собираетесь?

– Это как Бог даст, – уклончиво ответила Жанна.

Решено было, что для экономии тепла, Патрик будет жить в одной комнате с Элджерноном; Жанна надеялась, что общение со старшим товарищем благосклонно скажется на брате. Патрик ничего против этого не имел и быстро обосновался рядом с маленьким дядей. Правда, бывал он в своей комнате не часто, целыми днями вертясь на конюшне или возле тёти. Баронессу это забавляло, да и посильная помощь, которую он ей оказывал, пришлась кстати. Так что временное вхождение Патрика Уилмора в мир Уорша прошло быстро и безболезненно.

Глава XXVI

– Подлей ещё немного холодной воды – горячо. – Жанна закрыла глаза и блаженно, по мере возможности вытянулась в бадье. Вода была тёплая и ласкала тело. Вода – это драгоценность, ей нужно наслаждаться. Так же, как и слуги, она не мылась месяцами.

Когда лежишь так, в тёплой ванне, не думаешь о том, что где-то там, может, совсем рядом, люди убивают друг друга.

Служанка широко улыбнулась и зачерпнула ещё немного воды из ведра.

– Боже, как хорошо! – прошептала баронесса. – Мне кажется, что у меня скоро вырастут крылья…

– Вырастут, обязательно вырастут, госпожа. – Служанка взяла кувшин и окатила плечи хозяйки тёплой водой. – Да и как же не вырасти, если Вас так любят!

Она с улыбкой нагнулась и подняла с пола какую-то склянку.

– Что это? – Жанна села, облокотившись рукой о края бадьи; вода мягко скатывалась с неё, скользя по округлостям подернутого мурашками тела.

Джуди промолчала, с таинственным видом открыла флакон и добавила в воду несколько капель его содержимого. По водной поверхности расплылись круги маслянистой жидкости с нежным насыщенным ароматом.

– Как приятно пахнет! – вздохнула баронесса, почти полностью погрузившись в воду. – Налей ещё немного, Джуди!

– Нет, – улыбнулась служанка и тщательно закупорила флакон. – Я лучше разотру Вас этим перед свадьбой. Уверена, сеньору графу понравится.

– Джуди! – Жанна покраснела и плеснула водой ей в лицо.

– А что? – Джуди вытерла лоб рукавом. – Ведь это он Вам это подарил – так почему бы не отблагодарить его за это?

– Значит, он… – Она мечтательно улыбнулась.

– Настоящее розовое масло, а не та бурда, что тут продают! Я эту баночку спрячу и буду беречь, как зеницу ока.

Она, конечно, умолчала о том, что давно отлила немного в крохотный флакончик, оставшийся от благовоний покойной Беатрис Уоршел, и теперь носила его на груди, словно ладанку.

– Да, спрячь, – рассеянно повторила баронесса, зачерпнула ладонями немного воды и окатила шею.

– Повезло Вам, госпожа, с женихом: и любит, и подарки дарит, и о Вас так нежно заботится.

– Но не грешно ли это? – обеспокоено спросила Жанна.

– В чём же грех? Его к Вам тянет, Вас к нему – чего уж тут такого.

– Но это же от плоти, а всё, что от плоти – грех.

– Вот ещё! Если бы все были святы, люди бы перевелись.

– Как тебе не стыдно, побойся Бога, грешница! – пристыдила её баронесса. – Дабы блюсти добродетель, девушка должна быть целомудренна даже в мыслях, а твой язык приведет тебя прямо в лапы к Дьяволу.

(«Грех думать о нём. Он не должен целовать меня до свадьбы, я не должна оставаться с ним наедине»).

– Вы ведь любите его? – лукаво спросила служанка.

Баронесса задумалась и прошептала:

– Кто знает, всё может быть…

Джуди, в полголоса напевая про двух голубков, достала мыло и скомандовала:

– А ну-ка встаньте, госпожа! Вы тут мечтаете – а вода стынет!

* * *

– Они топчут мои поля, нет ты слышал, Патрик, они топчут мои поля! Какая наглость! Ничего, я их вышвырну, велю всех повесить. Нет, не всех, парочку посажу в подземелье. На одну воду.

– Да, тётя, как пожелаете, – улыбнулся Патрик и помог ей спуститься по лестнице. Сегодня тётя была не в духе, и он всячески старался ей угодить, чтобы не попасть под горячую руку. Да, не повезло крестьянам, что именно сегодня она узнала о том, что кто-то уничтожил озимые на двух полях на северо-западе баронства. Поля вытоптали подчистую.

Баронесса Уоршел велела принести кресло. Укутавшись в тёплую накидку, она заняла своё место на крыльце.

– Можно начинать, – бросила госпожа новому управляющему. Тот кивнул и встал рядом с капелланом, державшим платёжную книгу.

Во внутренний двор потекла унылая толпа крестьян. Они по очереди останавливались перед амбаром, выслушивали из уст священника сумму причитающегося с них платежа, расплачивались деньгами, ставили на землю корзины с овощами, ссыпали в сараи навоз. Несколько слуг вели учёт собранным продуктам и скоту.

– А эти что стоят? – Жанна указала на группку крестьян, жавшихся к стене в стороне от общей очереди.

– Им нечем платить, – объяснил управляющий.

– Порядок для всех один, – отрезала госпожа. – Будут отрабатывать долг работой.

Баронесса откинулась на спинку кресла и недовольно посмотрела на старика, пытавшего доказать неправомерность изъятия у него свиньи и пяти кур.

– Да что же это такое? – Он нервно теребил бородку. – Не прошло и года, как я отдал господину последние деньги; мне не за что платить ему снова.

– А кому принадлежит твоя земля? – потирая лоб рукой, спросил управляющий. – Ты же не выкупал её?

– Куда уж мне! Но урожай был плох, боюсь, мы не доживём до лета…

– Ты же знаешь, всё равно нужно платить. Нет денег – отдавай скотиной или зерном.

– Нет на вас Божьего суда! Может, хоть свинку оставите? – заискивающе спросил он.

Управляющий молчал. Будь его воля, он отпустил бы старика, но, в силу своего положения, ничем не мог помочь бедняге. Тяжело вздохнув, Гарри прошептал:

– Погоди пока со свиньёй. Думаю, обойдёмся курицами. Остальное до Пасхи отдашь монетой.

– Да откуда ж я деньги возьму? У меня дети, внуки, и всем нам жить хочется. А вы за горло берёте, на большую дорогу толкаете!

Старик упал на колени, уткнулся лицом в пыль.

– Гарри, чего ты медлишь? – недовольно спросила баронесса.

– У него нет денег, госпожа, а отдавать свинью он не хочет.

– Что значит «не хочет»? Каждый должен платить за пользование моей землёй.

– Не губите, госпожа! – Старик в мольбе простер руки к Жанне. – Мне дочку замуж выдать нужно!

– Меня это не волнует. Плати или отправляйся к крысам.

Но крестьянин не сдавался и продолжал живописать беды своего огромного семейства – напрасно, «железная баронесса» стойко держалась.

– Так ты отдаёшь свинью или предпочитаешь коротать дни с крысами? – Она начинала сердиться.

– Нельзя мне в подземелье, госпожа, дочка же у меня… Вы бы потерпели со свиньёй до её свадьбы, а я бы после Вам вдвойне отдал.

– Значит, в кабалу хочешь? Ничего, я на тебя крепь быстро составлю, век не откупишься.

Жанна сомневалась. С одной стороны, она должна была посадить его в подземелье, но, с другой… В прошлом году он женил младшего сына, денег у него совсем не осталось. Так, может, простить ему свинью? Держать его в подземелье накладно, да и толку от этого мало – денег всё равно не дождёшься, не откуда им взяться. Да, пожалуй, лучше забрать кур и прибавить ему работу на господина. И пусть каждую неделю чистит господский свинарник и колет дрова.

Чувствуя, что госпожа колеблется, крестьяне, перебивая друг друга, начали повествовать о своих бедах. У кого-то скотина погибла от мора, у другого урожай склевали птицы, третьего ограбили по дороге…

У баронессы разболелась голова; она безуспешно попыталась отгородиться от толпы, напрасно призывала к тишине.

– Убери их отсюда, Гарри! – не выдержав, взмолилась она.

Ей нужно было взять себя в руки, укротить эту толпу и забрать всё, что ей причиталось.

– Замолчите! – встав, крикнула Жанна. – Оброк заплатят все, а потом я разберусь, кому из вас нужно помочь.

Но крестьяне её не слушали; стоит один раз проявить слабость – и люди обязательно этим воспользуются. Их возмущение, того и гляди, могло перерасти в бунт.

Крестьяне обступили подножья лестницы, некоторые даже осмелились взобраться на нижние ступеньки. Они требовали вычеркнуть недоимки из платёжной книги.

Баронесса тщетно пыталась заставить толпу повиноваться себе и чуть не плакала от обиды, когда ей сообщили о приезде графа Норинстана.

– Хвала Господу, он услышал меня! – подумалось Жанне. – Для того чтобы угомонить этих вилланов, нужна крепкая мужская рука.

Роланд без слов понял бедственное положение девушки и конём отогнал крестьян от крыльца.

– Что тут происходит, баронесса? – спросил он. – Эти собаки забыли, кто Вы?

– Они не хотят платить.

– Что ж, это поправимо.

– Эй, земляные черви, – он демонстративно щелкнул хлыстом в воздухе, – вы немедленно отдадите причитающееся баронессе! Иначе, клянусь кровью Христовой, я сдеру с вас вдвое больше.

– Кровопийцы! – крикнул какой-то крестьянин позади него.

Норинстан обернулся, со всего размаха ударил его хлыстом по голове и спине, а потом дал кнутовищем в зубы. Из рассечённой скулы и разбитого рта потекла кровь. Сосед «бунтовщика» хотел за него вступиться, но не решился, встретившись с глазами графа. Такой, как он, шутить не будет.

– Кто ещё хочет со мной поспорить? – Роланд с вызовом обвёл глазами притихшую толпу. Она безмолвствовала.

– Итак, я жду. – Он заткнул кнутовище за пояс.

Через час сбор оброка был окончен.

Велев Дэсмонду проследить за тем, чтобы вилланы покинули замок, и, в случае чего, применить силу, Роланд вслед за баронессой поднялся в комнаты.

– Вы помогли мне, спасибо. – Жанна усадила гостя и села рядом.

– С ними нужно быть строже, иначе они вконец обнаглеют и сядут Вам на шею.

– Да, Вы правы.

– Женщина создана для хозяйства, такими делами должен заниматься мужчина.

Девушка кивнула. Что тут возразишь?

– Вам приличествует растить детей, а не шататься среди мужичья. Такие вещи плохо кончаются.

– Чем кончаются?

– Чем угодно. Без крепкой мужской руки женщины быстро сбиваются с праведного пути.

– Надеюсь, Господу не в чем было упрекнуть меня до сих пор, – медленно произнесла она.

– Вы позабыли о печати первородного греха и Вашей сомнительной верности обетам, – напомнил Роланд. – Не так давно Вы готовы были открыть врата Дьяволу, назначая ночные свидания на берегу реки.

Жанна покраснела и потупилась. Те события снова возникли перед её мысленным взором, так ярко, будто все это случилось вчера. И памятное свидание, на котором она позволила баннерету поцеловать себя, и яростные выпады графа, и гнев отца, и истошные вопли мачехи. Теперь все они, кроме неё и графа, были мертвы.

Баронесса тихо всхлипнула; по щеке скатилась слеза. Она быстро утёрла её. Тоже мне, распустила нюни! И сегодня тоже… А ещё называют «железной баронессой»! Какая она железная?

– Что случилось? С чего Вы разревелись? Совесть?

Она замотала головой и отвернулась.

– Что же тогда? – Граф участливо посмотрел на неё и вдруг испытывал прилив необъяснимой нежности, той самой нежности, которую раньше высмеивал в кругу друзей.

– Ничего, глупая женская слабость, – улыбнулась она. – Я сейчас же распоряжусь об обеде, а вместо себя пришлю Патрика. Патрик – это мой кузен, очень славный мальчик.

– Мне не нужен Ваш кузен. Останьтесь, слуги прекрасно обо всём позаботятся.

Баронесса подчинилась, бросив на него виноватый взгляд.

– А теперь скажите мне, почему Вы плакали?

– Я не плакала, Вам показалось.

– Баронесса! – покачал головой он. Если уж она до сих пор любит баннерета, то пусть хотя бы поплачет о нём у него на плече – если нельзя по-другому, то пусть хоть так.

– Ну была одна слезинка.

– Из-за чего?

Жанна молчала, а граф пристально смотрел на неё, терпеливо ожидая ответа. Ему хотелось успокоить её, приласкать, но он боялся, что она решит, что этот порыв идёт от плоти, как и два предыдущих. Нет, не прав Идваль, дело не в её теле, тут что-то ещё.

– Я напомнил Вам о нём? – глухо спросил Роланд.

Баронесса вновь промолчала.

– Вы его любили?

– Да, кажется, – ответила она. – Но его больше нет, Вам нечего опасаться, не нужно бояться, что Ваша невеста посмеет думать о другом.

Его больше нет. И любви больше нет.

Если разобраться, её и баннерета не связывало ничего, кроме давней юношеской влюблённости.

Теперь всё изменилось.

С некоторых пор баронесса сомневалась, что баннерет, любит её, как прежде. Если любит вообще. В последние годы он словно избегал встреч с ней, изредка посылал весточки о себе, много говорил о свадьбе и гораздо реже о любви. В его словах всё чаще мелькали нотки беспричинной досады…

Она сама тоже изменилась и больше не была той восторженной девочкой, шепотом рассказывавшей Мелиссе Гвуиллит о своей любви.

С графом ей будет спокойнее, да и сегодняшнее происшествие убедило её в том, что баронству нужен хозяин. Их связывало общее прошлое и, как это ни странно, некая привязанность друг к другу. Чего ей ещё желать?

Она обернулась и посмотрела на Роланда: он стоял в нескольких шагах от неё и делал вид, что рассматривает облупившуюся штукатурку, но она-то знала, что граф думает о ней и покойном баннерете. Может быть, он даже завидует усопшему, которого до сих пор, как он думает, оплакивает баронесса.

– Я смогу полюбить его, – подумала она. – Это не так сложно. Я же испытываю к нему некоторые чувства… Я должна отплатить добром за добро. К тому же, он, кажется, любит меня.

Граф обернулся и поймал на себе пристальный взгляд баронессы.

– Если Вы предпочитаете рыдать, я уйду, – сказал он. – У меня нет ни малейшей охоты выслушивать Ваши всхлипывания.

(«Какой же ты дурак, неисправимый дурак! Она тебя не любит и никогда не полюбит, а ты изводишь себя нелепой надеждой. Как тогда, мальчишкой, будто ничего и не было! Вместо того, чтобы утирать её слёзы по Леменору, выпил бы вина с друзьями, хотя бы с этим бахвалом Кеганом, пощупал бы пару его служанок… Нет же, сидишь тут и вздыхаешь! Сам себя не узнаю. Встретил недавно Стью, думал, повеселюсь у него немного – с той войны ведь не виделись! Ан нет, сюда потянуло! Послать бы эту девчонку ко всем чертям и разорвать помолвку. Права мать, на что мне сдалась эта Жанна! И какого чёрта я надел себе на шею эту верёвку и, как сумасшедший, сам её затягиваю? Нет, решено, я женюсь на Абигель! Дядюшка даёт за ней хорошее приданое. Осталось только сказать этой баронессе, что я прямо сейчас… Какие же у неё глаза!»).