Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)

Глава XXXIV

Восточный ветер разносил по двору старую солому. Джуди, спотыкаясь и путаясь в юбках, стрелой вылетела из амбара и с суковатой палкой набросилась на плешивого человека, с нескрываемым интересом посматривавшего на пёструю курицу, бродившую у конюшни.

– А ну, пошёл отсюда, собачий сын! – Служанка налетела на него и прошлась толстой веткой по спине. – Мало нам вас, дармоедов…Ступай прочь, возвращайся, откуда пришёл!

– Совсем взбесилась, кошка дранная! – Он ловко увернулся от очередного удара. – Уже знакомых не узнаёшь?

– Не знаю я тебя и знать не хочу!

– Джиби я, от сеньора Леменора.

– От баннерета? – От неожиданности девушка выронила палку.

– От него. На словах велено кое-что баронессе передать. Пустишь?

– Ладно, – смилостивилась она, – сходи на кухню, может, у Элсбет осталось чего от завтрака. А потом я тебя к госпоже позову. Только ты, это, веди себя прилично!

Графиня сидела у окна и зашивала нижнюю юбку из кэнсила, когда Джуди сообщила ей о появлении Джиби и его горячем желании поговорить с ней. Жанна сначала нахмурилась, а потом улыбнулась:

– Хорошо, приведи его сюда.

– Как Вам будет угодно, госпожа.

Графиня выслушала его наедине, потом позвала Джуди и велела его накормить.

– Так я уже осмелилась…

– Шустрая же ты у меня! Хочешь, я тебе расскажу, что велел передать баннерет?

– Если пожелаете. – Конечно, ей хотелось.

Жанна откинулась на подушки и наспех пересказала нехитрое послание, упустив пару деталей; служанка слушала её с пристальным вниманием. Конечно, ни слова о Метью. А ведь от него не было вестей с прошлого года!

– Ты счастлива за меня? – тихо спросила Жанна.

– Если Вы счастливы, то и я. Дайте-ка мне Вашу работу, я доделаю.

Это точно, лучше самой доделать. Графиня сейчас расчувствуется – значит, за работой следить не будет. А шов должен быть аккуратным, ровным.

– Бери. Джуди, я не знаю, право, не знаю… – пробормотала Жанна. – Я не знаю, счастлива ли и должна ли быть счастлива. Иногда проснусь ночью – будто давит, давит мне что-то грудь…

– У знахарки спросить?

– Это не хворь, Джуди, это грех! Так грехи к земле давят. А потом думаю, что и нет греха…Да, тебе не понять!

– Куда уж мне, деревенской дуре! – усмехнулась Джуди, раскладывая на коленях рваную юбку. – Говорить со мной о Ваших делах всё равно, что с чёртом о спасении души.

– Не болтай глупостей! – одёрнула её госпожа.

Она нахмурилась и холодно приказала:

– Принеси рубашку из кмента: к ней нужно пришить тесьму.

– Какую тесьму, госпожа? – в недоумении переспросила служанка. – Разве что от старой камизы отпороть.

– Так отпори, – буркнула Жанна. – Да поживей!

Джуди укоризненно посмотрела на неё, но побоялась напомнить о привезённом графом Норинстаном полотне для рубашек. В последнее время говорить с ней обо всем, связанном с графом, стало опасно. Служанка помнила о Нетти, вскользь спросившей, не проветрить ли немногую оставшуюся в Уорше одежду господина. Жанна тогда переменилась в лице и оттаскала бедняжку за волосы.

Джуди видела только внешнюю сторону поведения госпожи и даже не подозревала, какую мучительную борьбу вели между собой её разум и сердце.

Любовь… Странное чувство, появляющееся из ниоткуда и исчезающее в никуда. Оно – хрупкий материал. Слишком хрупкий. Доводы для этого вовсе не должны быть железными, главное – собственными.

Неизвестно, когда в сердце дочери Джеральда Уоршела зажёгся новый огонёк, но для того, чтобы он превратился в пламя, нужна была соответствующая почва. Формировалась она медленно, по песчинке, и становилась тем плотнее, чем больше делал ошибок баннерет Леменор.

Потом началась валлийская компания; Жанна на время осталась наедине с мачехой, а в одиночестве поневоле больше думаешь о себе. Ей надоело ждать Артура, захотелось ясности, внимания к себе. На расстоянии вытянутой руки был граф Норинстан, и Жанна в шутку сказала себе: «А почему бы и нет?». А потом оказалось, что не в шутку, а всерьёз. Образ баннерета поблёк, и, как она ни старалась, больше не представал ей в божественном ореоле.

Время – слишком большое испытание для романтического чувства; оно нуждалось в подпитке, а подпитки не было.

Артур, умевший так красиво говорить об их будущей свадьбе, не пошёл дальше слов. Отказ её отца, казалось, заставил его смириться. Он стал нервным, раздражительным, молчаливо обвинял её в чём-то – в чём, она не понимала. Он больше не говорил о любви, не изъявлял, как прежде, желания проводить с ней каждую свободную минуту.

Потом настали черные времена. Умер отец Жанны, оставила у неё на руках маленького брата мачеха. В этот критический момент на пороге Уорша снова возник Норинстан. Вначале баронесса даже не предполагала, что любит его. Чувство по отношению к графу казалось ей всего лишь разумной благодарностью, обыкновенной привязанностью к давно знакомому, не чужому человеку.

Новым этапом стало известие о гибели Леменора. Она сопротивлялась, отчаянно сопротивлялась, думая, что совершает грех. А потом всё как-то само собой устроилось, и ей стало так хорошо, так спокойно, как никогда ещё не было.

Нежная привязанность расцвела, но, к сожалению, ненадолго. Она сама задушила любовь, вернее, загнала её в потаённые уголки души, не взирая на то, что это было больно. Боль выплёскивалась наружу в виде беспричинной раздражительности и жестокости.

Любовь не была уничтожена, а старое чувство к баннерету не было прежним. Она пыталась убедить себя, что любит его, что всегда любила его, что граф – всего лишь недостойное увлечение, искушение дьявола, которое нужно скорее забыть.

Она не могла простить предательства. Да, была ложь, да, были те обидные хлесткие слова, которые он бросал ей в лицо, нежелание объясниться, всё это больно вгрызалось ей в сердце. Но предательство разбило его вдребезги. Баронесса Уоршел не могла быть женой предателя.

Жанна полагала, что самый лёгкий способ вернуть всё на круги своя – не упоминать в разговоре о Норинстане и всём, что с ним связано. И, как ей казалось, она преуспела в этом занятии, хотя носила его ребёнка и постоянно думала о своём малыше.

Вернувшись, Джуди застала госпожу за непривычным занятием: Жанна перебирала драгоценности. Служанка сразу узнала несессер – его подарил когда-то граф Норинстан.

– Ну и дела! – с укором подумала служанка. – Нечего сказать, верная вдовушка – уже хвост распушила. Она ведь и к алтарю пойдёт в подарках милорда! Эх, знал бы он… А госпожа-то хороша! Наденет его подарок – и рука не дрогнет!

– Что-то ты долго. – Графиня захлопнула шкатулку. – Садись, отпарывай тесьму. Да осторожно – оно дорого стоит!

– Ничего, скоро сеньор Артур Вам тесьмы накупит, он ведь теперь богатым станет, – протянула Джуди, удобнее устраиваясь на полу со своей работой.

– Джуди! – вспыхнула Жанна. – С чего вдруг?

– А с того.

На этот раз графиня пропустила её слова мимо ушей.

Служанка отпорола тесьму, искоса бросила взгляд на госпожу и тихо сказала:

– Я не верю в смерть милорда.

Жанна вздрогнула и испуганно посмотрела на неё.

– Почему ты о нём вспомнила?

– Так шкатулка ведь…

– Замолчи, замолчи! – накинулась на неё баронесса. – Забудь о графе, не было его!

– Но Вы же его жена, то есть вдова, – возразила девушка. – Да и ребёнок…

– Он вынудил меня, запомни! – Она говорила быстро, порывисто, почти задыхаясь от нахлынувших чувств. – Не смей болтать про мою свадьбу, слышишь, дрянь! А что до графа… – тут ей пришлось ненадолго замолчать и набрать в грудь побольше воздуха. – Хвала Богу за то, что он избавил меня от этой змеи!

– Как бы Ваши слова бедой не обернулись! – покачала головой Джуди.

– Что это тебе в голову взбрело? – недоумённо спросила Жанна.

– Накажет Вас Бог.

Графиня перекрестилась и поцеловала крестик.

– Упокой Господь его душу! – пробормотала она. – И, правда, нехорошо… Пусть помолятся о нём. И я буду молиться…

– Заодно и о нас, горемычных, – плаксиво добавила служанка.

– А о вас-то зачем?

– Так ведь совсем задушили подати проклятые! Больно они высоки нынче.

– Вовсе не высоки, нечего болтать! После войны, может, снижу немного. Тем, кто будет платить серебром, безвозмездно дам по полосе земли на месте выгоревшего леса.

– После войны? Да ещё серебром платить? – разочаровано протянула Джуди. – Когда же она кончится, эта проклятая война? Нам есть нечего, а Вы с нас три шкуры дерёте. Ну, а если война и кончится, не забудете Вы о своём обещании?

– Ты смеешь не верить моему слову?! – Жанна схватила с пола старую рубашку и отхлестала служанку по лицу. – Все вы твари неблагодарные! Я забочусь о вас, хлопочу день и ночь, а вы…

Она тяжело дышала, крепко сжимая в руках рубашку:

– Вы вечно ропщете, всегда чем-то недовольны. Но не из-за податей, вовсе нет!

– Успокойтесь, госпожа, успокойтесь! – Джуди бросилась перед ней на колени. – Вы, Вы наша благодетельница!

– Воли вам захотелось? – продолжала, не обращая на неё внимания, Жанна. – Посмотрела бы я на вас, если бы дала вам волю! Вы разорились бы и превратились в чужих вилланов. Тогда-то вы добрым словом помянули свою хозяйку!

– Простите меня! – оправдывалась служанка. – Поверьте, у нас и в мыслях нет уходить от Вас. Уорш для нас – единственная защита, единственный дом…

– То-то же, Джуди, – графиня успокоилась. – И впредь не смей об этом заикаться!

– Хорошо, госпожа, конечно, госпожа!

Жанна окинула её уничижающим взглядом и вышла, бросив на ходу:

– Чтобы к вечеру всё было готово!

Но на душе было гадко. Гадко от себя самой.

Незадолго до обеда одиночество вдовствующей графини было нарушено приездом Гвуиллитов.

Жанна, теперь больше не заботившаяся о своих туалетах, дрожащими руками поправляла косы, пока Джуди пристёгивала рукава к котте. Больше всего её беспокоил наметившийся живот, и она радовалась возможности замаскировать его, слегка завысив талию и собрав платье в глубокие складки. Мода, из-за особого изгиба фигуры делавшая любую женщину беременной, была ей на руку.

– Не идёт, совсем не идёт Вам тёмный цвет! – причитала служанка, оправляя складки на платье.

– Я обязана носить траур. По отцу, а не по мужу. Запомни, мужа у меня нет и не было. – Графиня взяла со столика сетку для волос. – Хотя бы на людях нужно соблюдать приличия.

– Если все носили траур по отцам, мужьям, женихам да братьям, торговцы разноцветными тканями разорились бы! – заметила Джуди, аккуратно собрав сюрко в складки на левом боку.

– О ком это ты? – нахмурилась Жанна. – О каких таких мужьях и женихах?

– Я о женихе Мюриэль вспомнила. Бедняжка только вчера узнала, что её Дэн того… Да стойте Вы спокойно! Вот так. Давайте, я Вам волосы как надо соберу.

Жанна покорно села. А ведь она виновата, – промелькнуло у неё в голове – виновата, и не перед кем-нибудь, а перед отцом. Она и месяца в трауре не проходила, а теперь одевает его напоказ. Да, она согрешила: радовалась, предавалась любовным грёзам – а на могиле отца не успела вырасти трава. Да и мачеха… Каролина тоже была ей не чужая.

И муж. Что бы она ни говорила, она знала, что он был. Несмотря ни на что, она не имеет права носить яркие ткани, петь и веселиться. Хватит того, что она так и не покрыла голову горжем, как того требовал обычай. И, по большому счёту, ни о какой свадьбе с Леменором не могло быть и речи ещё года два. Да, плохая из неё вышла жена… Жена, оскорбившая память мужа, лишившая его душу спасения. Гореть ей в Аду!

– Уже поздно, – поспешила задушить голос совести графиня. – Зачем кривить душой? Лучше заказать молебен за упокой их душ. А за него я отныне буду молиться и, видит Бог, отмолю его грех.

Жанна вышла к Гвуиллитам, одетая строго и скромно, вовсе без украшений. Из-под плотно облегавшего голову полотна не выбивалось ни волоска. Она знала, что от впечатления, которое она произведёт на барона, может зависеть многое.

Барон Гвуиллит стоял возле супруги; позади матери примостилась Мелисса. Видеть её в гебенде было непривычно, баронесса Уоршел с трудом скрыла улыбку при виде её деланного серьёзного выражения лица.

– Рад Вас видеть в добром здравии, баронесса! – Гвуиллит тронул за рукав задремавшую супругу, та вздрогнула и расплылась в улыбке, сердечно приветствовав хозяйку. Очаровательная женщина лет тридцати пяти с не менее очаровательными ямочками на щеках. Несмотря на нелёгкую жизнь, сложный характер мужа, постоянные заботы и беспокойства, на лице её не было ни следа болезненной бледности.

– Вижу, Вы носите траур по отцу, – заметил барон Гвуиллит, скользнув глазами по наряду Жанны.

– Да, – смущённо ответила она.

– И по жениху, полагаю? – будто вскользь спросил он, внимательно наблюдая за выражением её лица.

– И по нему тоже. – Она даже не переменилась в лице.

– Однако, я слышал, Вы собираетесь замуж.

– Зачем Вы так? Она ведь хорошая девушка! – укоризненно шепнула на ухо мужу баронесса Гвуиллит. В ответ тот лишь пожал плечами.

– Быть может, – слабо улыбнулась Жанна. – Если будет угодно Богу.

– Мы приехали, чтобы пригласить Вас на свадьбу моей дочери.

– Примите мои поздравления. Когда состоится торжество?

– На Иванов день. Мы надеемся Вас увидеть.

Графиня расплылась в улыбке. Такое говорят всем, но всё равно приятно.

После обеда Мелисса улучила минутку, чтобы поговорить с подругой наедине.

– Вы действительно рады за меня? – спросила княгиня Гратхалдт.

– А Вы?

– Моё мнение об этом гадком англичанишке не изменилось. Он по-прежнему глуп и пьёт столько эля, что порой мне кажется, что его живот разорвётся, – злорадно усмехнулась Мелисса.

– Он Вам противен? – Жанна с сочувствием посмотрела на неё.

– Так, что и словами не описать. Мерзкий вонючий тюфяк! Надеюсь, он умрёт раньше, чем наградит меня ребёнком.

– Вы не хотите иметь детей? – удивилась графиня.

– Хочу, только не от него. Если б Вы его видели, Вы меня поняли.

Она отошла от стены, в задумчивости скользнув взглядом по обстановке комнаты.

– Это серьёзно? – спросила княгиня.

– Что серьёзно? – не поняла Жанна.

– Ваш траур. Когда была у Вас, Вы не носили его. Значит, он не по отцу и мачехе.

– А по кому же?

– По мужу, – небрежно бросила Мелисса.

Жанна вздрогнула, княгине даже показалось, что та даже отшатнулась от неё:

– Нет!

– Но Вы так превозносили его, так хвалили… – У неё не хватило сил сказать: «любили».

– Я ошибалась. Он мерзкий, гадкий человек, не напоминайте мне о нём! – Она отвернулась и разрыдалась.

«И почему этого не случилось раньше? – мелькнуло в голове у Мелиссы. – Тогда, может быть, мне не пришлось выходить за эту бесчувственную бочку». Собственные мысли ужаснули её – подруга страдает, а она радостно потирает руки оттого, что та отступилась от графа Норинстана. Это отвратительно, такого она от себя не ожидала: ревновать даже мёртвому и радоваться (кто знает?) его смерти как способу разрушить нежеланный брак.

– А ребёнок? Вы же носите его ребёнка. Вы его тоже не любите?

– Люблю, – вздохнула графиня и провела рукой по животу. – Очень люблю. Порой только о нём и думаю.

– Странно, Вы его любите, а мужа нет. Разве так бывает?

– Бывает, – всхлипнула Жанна. – Ребёнок – это одно, а Роланд…

Плечи её затряслись. Вспомнился муж, почудился его голос.

– Ну, Жанна, утрите слёзы! – Княгиня сочувственно коснулась её плеча. – Он этого не стоил, я всегда Вам говорила…

– Нет, нет, не говорите мне о нём! – всхлипывая, взмолилась графиня. – Пожалейте меня, прошу Вас! Видите, – она сделала над собой усилие и утёрла слёзы, – я уже не плачу.

– Хорошо, о нём больше ни слова. Но Ваше положение так деликатно…

– Брак был тайным, он даже не сказал матери.

– Я не об этом, а о ребёнке. Вы не задумывались о том, что сделает с ним баннерет? Он будет не в восторге и, скорее всего, поспешит избавиться от младенца.

– Нет! – закричала Жанна, крепко обхватив руками живот. – Я ему не позволю! Это мой ребёнок, моё любимое дитя…

– Подумайте об этом, пока есть время, – посоветовала Мелисса.

– Я распоряжусь о ночлеге. Вы ведь заночуете в Уорше? – с деланной весёлостью спросила графиня.

– Да, конечно.

– Прекрасно! Я скоро вернусь.

Она поспешно вышла из комнаты. Да, получилось невежливо, но, честно говоря, Жанна давно искала более-менее приличный повод для того, чтобы уйти и прервать этот мучительный разговор.

Бросившись на постель, графиня разрыдалась, повторяя: «За что, за что, Ро?». Её отрезвило воспоминание о предательстве мужа. Вытерев слёзы, Жанна, помолилась за упокой его души. Теперь можно было снова выйти к Гвуиллитам: совесть уже не грызла её, не скреблась по сердцу, как кошка по дереву.

* * *

Оливер осторожно вёл под уздцы коня раненного господина. Графа Норинстана по-прежнему мучили боли в боку и в груди, так что дорога давалась ему нелегко. Но он был жив – а это самое главное.

– Хватит, Оливер, у тебя ноги не железные! – сказал Роланд, забрав у оруженосца поводья. – Я прекрасно обойдусь без твоей помощи. Или ты считаешь, что из-за какой-то царапины Роланд Норинстан вдруг превратился в беспомощного ребёнка?

Оливер пожал плечами и посторонился, пропуская лошадь хозяина. Он тоже думал, что не всё ещё потеряно. Кое-кому из замка удалось спастись, у них были лошади, так что Богу придётся подождать их прибытия. Забравшись позади угрюмого солдата на сомнительного происхождения мерина, он взглянул на приближавшиеся горы. Да, им повезло, очень повезло: куда бы они делись, если бы не наткнулись на остатки защитников Норинского замка, рассеянные по всему графству. Повезёт ли им так же на родине предков сеньора?

– Куда мы едем? – спросил оруженосец.

– Сначала на запад, а потом на юг, – лаконично ответил граф. Во Францию, только во Францию! Только теперь придётся петлять, словно зайцу, путая следы. Хорошо, что он в своё время сумел припрятать часть денег, хотя бы нищенствовать не придётся.

– А на счёт посвящения – это правда?

– Какого ещё посвящения?

– Ну, тогда, в донжоне, Вы сказали…

– Что-то я не слышал, чтобы бастардов возводили в рыцарское достоинство! – усмехнулся Роланд. – Мои слова не имели силы. Но если ты и впредь будешь вести себя достойно – кто знает?

– Значит, я по-прежнему не имею права носить меч? – Оливер сник и с тоской взглянул на потёртые ножны.

– Носи, кто тебе мешает? Отныне ты становишься моим полноправным оруженосцем.

Оруженосец вздохнул и погладил рукоять. Первый меч в его жизни, настоящий меч, которым ему посчастливилось вспороть брюхо парочке через чур ретивых противников. Но он по-прежнему не был его мечом, так как был вынут из рук мёртвого законного владельца.

Пейзаж был тоскливым: неровная, поросшая вереском, равнина и нависающие над ней покрытые лесом холмы. На несколько миль – ни единой деревушки, даже ноги обсушить негде. А повсюду – люди Оснея и шерифа, горящие желанием исправить плохую работу.

– Брейди, ничего горячительного не осталось? – толкнул соседа Оливер.

– Бурдюк не у меня, – вздохнул солдат и покосился на сеньора.

– Осточертели мне эти кусты! Хоть бы речушка по дороге попалась!

– Скоро вокруг тебя будет столько воды, что захлебнёшься, – рассмеялся Норинстан. Перед своими людьми он старался держаться бодро, как прежде, но уже который день мечтал о продолжительном отдыхе, который не мог себе позволить. Порой ему казалось, что у него начинается лихорадка: кружилась голова, лоб покрывался испариной, тело будто поджаривали на сковородке и кололи тысячью игл, но каждый раз брал себя в руки, отхлёбывал немного из бурдюка и заводил разговор с Оливером, не позволяя жару и боли овладеть своим разумом.

Он видел, что его люди устали, что им тоже нужна передышка и надеялся, что милостивый Господь пошлёт им заслуженный отдых в виде какого-нибудь селения, до которого ещё не добрались эмиссары Эдуарда.

День клонился к закату; длинные фиолетовые тени ложились на чёрно-белую долину. Дорога резко пошла вверх, огибая озерцо. Возле него решили остановиться, напоить лошадей и, если удача будет к ним благосклонна, добыть себе еду.

Поужинав, Роланд предложил взобраться на холм и устроиться на ночлег там, чтобы контролировать большую часть равнины. Стоило им выехать на дорогу, как одна из лошадей неожиданно упала. Приглядевшись, они поняли, что её свалил выпущенный из арбалета болт.

– Спокойно, черти! – прикрикнул на запаниковавших спутников Норинстан. – Противника положено встречать лицом, а не задницей. Там всего один арбалетчик, а вы уже в штаны наложили! Ну-ка, Грэм, сними этого мерзавца. Вон он, за бугром.

Оба выстрела последовали почти одновременно. Арбалетчик упал. Довольно хмыкнув, граф отрядил часть отряда на обследование подозрительной местности. И тут он ощутил резкую боль, заставившую его смачно выругаться. Боль продолжала пульсировать, растекаясь по животу и спине к раненой груди, стекала наискось к боку. Роланд в недоумении провёл рукой по телу и вдруг почувствовал что-то липкое, а потом обнаружил торчавшую между пластинами «бригандины» стрелу. Значит, там был не один арбалетчик. Замелькали красные круги; стало тяжело дышать. Голова упрямо тянула за собой тело, туда, вниз, к ногам лошади.

Дыхание стало редким и сиплым; он как будто захлёбывался воздухом. Непомерным усилием воли Роланд заставил себя выпрямиться и отдать приказ об атаке. Лишь бы не упасть с лошади, не потерять сознание!

* * *

В один из скучных весенних вечеров, когда дождь стучал по крышам, Жанна и Джуди просматривали содержимое сундуков.

– Эх, много вещей мы продали! – сокрушалась служанка. – Взять хотя бы ковёр – ведь этот негодяй дал за него полцены. А какой ковёр был! В самом Шрюбери, поди, нет.

– Не Шрюбери, а в Шрусбери, – с улыбкой поправила баронесса. – А тот ковёр был не так уж хорош.

– Это тот самый Шрусбери, где король собирал войска? – простодушно спросила Джуди.

– Нет, по-моему, Эдуарда собирал под свои знамена в Вустере.

– Длинноногий?

– Опять ты с этим прозвищем! – рассмеялась Жанна.

– А что? Я его, как все, Длинноногим называю. Честно говоря, – шёпотом добавила она, – видела я его на монете – ни за что не сказала бы, что король.

– Почему? – удивилась графиня.

– Ну, он ничем от других людей не отличается.

– А ты хотела бы, чтобы, прости Господи, у него нимб был? Ты мне лучше скажи, как у нас с припасами.

– До Вознесения хватит, а потом… Скотины-то мы много порезали, а нового приплода мало. Кур с десяток, две свиньи с поросятами да гусь – вот и всё богатство!

– А зерно? – с беспокойством спросила Жанна.

– Сами знаете, в прошлом году урожай был невелик – поля-то вытоптали.

– Пусть перемолят в зерно.

– Но, госпожа!

– Сколько тогда будет?

– Мешков… Уж не знаю. У каждой семьи, может, по мешку осталось.

– Мало. Придётся отбирать корм у лошадей. Только меру знайте!

– Как прикажите, – вздохнула Джуди. – Только зерна им давно не дают – одну солому.

– Мне нужно платье, хорошее платье, но где его взять? – Жанна нервно закусила губу.

– А я из Ваших старых платьев новое сошью, по последней моде, – с готовностью предложила служанка. – Вы у меня такая красавица будете!

Интересно, зачем ей платье? Скоро ребенок родится – а она платье…

– Видно будет, – вздохнула графиня.

– Ну, – девушка замялась, – есть одна материя…Вам её милорд привозил.

– Не трогай! – завизжала графиня.

– Хорошо, – пожала плечами Джуди, – я перешью старые платья. Только ткань жалко, без толку пропадает!

С кухни долетел слабый запах похлёбки, навеяв мысли о сытом благополучном будущем. Служанка, у которой от голода развилось собачье чутьё, мгновенно вскочила со своего места.

– Сейчас Элсбет обедать позовёт. Пойдемте, госпожа, она специально для Вас испекла вкусный хлеб.

– Опять бобы! – поморщилась Жанна. – Как они мне надоели!

– А по мне хоть свиное пойло – лишь бы не с пустым пузом спать ложиться! – тихо вздохнула Джуди. – С голоду и траву бы жевала!

После обеда они принялись за работу: служанка сучила нитки и складывала их в корзину, а графиня зашивала разорвавшейся подол домашнего платья.

– Джуди, принеси-ка мне платья: я хочу посмотреть, осталось ли что-нибудь приличное.

– Сейчас, госпожа.

Она скоро вернулась, бережно неся ворох нарядов. Жанна внимательно осмотрела их, но ей ничего не нравилось. Под конец Джуди смущённо протянула ей последнее платье, цвета красного вина, из дорогой заморской ткани.

– Откуда оно? – Глаза графини заблестели.

– От Вашей покойной матушки осталось, – соврала служанка. Это было свадебное платье Жанны, то, в котором она должна была предстать перед алтарём, если бы свадьба не была отложена из-за войны. Графиня Норинстан о нём забыла, а Джуди отыскала.

– Какая прелесть! – Графиня улыбнулась; платье она не узнала. – Принеси зеркало и шкатулку с драгоценностями.

– Вы у меня красавица! – заметила служанка, подавая госпоже зеркало.

– Надень мне фермуар. Да поживее – холодно!

Но примерить украшение Жанна не успела – сквозняк задул свечу перед зеркалом. Джуди испуганно вскрикнула.

– Что с тобой? – шёпотом спросила графиня.

– Свеча, госпожа. Он пришёл.

– Кто он?

– Милорд.

Жанна покачнулась, с трудом опустилась на колени и зашептала молитву. Служанка поспешила снова зажечь свечу.

– Господи, спаси меня! – испуганно бормотала графиня. – Я никогда больше не надену его подарков, буду день и ночь молиться за спасение его души! Прости, прости меня, грешницу! Я не виновата, я не хотела… Пресвятая Дева, не оставь меня в беде!

– Это всего лишь сквозняк, не бойтесь, – поспешила успокоить её Джуди. – А мне сдуру показалось, что это милорд с того света вернулся.

С помощью служанки Жанна поднялась с колен и ещё раз перекрестилась.

Унося платья, Джуди искоса бросила осуждающий взгляд на госпожу.

– Вот оно, вероломство! – пробормотала она. – Труп ещё не остыл, ребёнок не родился, года не прошло, как она графу слово перед Богом давала – а она уже всё забыла! Как она клятвенно обещала быть верной женой, о здоровье его справлялась, желала удачи… А теперь и слышать о нём не хочет. Боюсь, боюсь за нее, как бы госпоже плакать не пришлось! Бог-то всё видит!

Служанка вздохнула:

– А как он её любил! Души в ней не чаял – а она даже заупокойную службу не заказала. А ведь он перед смертью, поди, о ней думал!

И ей захотелось высказать всё это в лицо госпоже, пристыдить её, напомнить о гиене огненной, но промолчала. Зачем говорить, если у неё ледяное сердце? Тут весь огонь Преисподней не поможет. И, вообще, не ей её судить.