Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

– Какого баннерета? Что это за баннерет? – оживились девушки.

Жанна не выдержала и, сопровождаемая десятками любопытных взглядов, медленно пошла по саду к палате. Сердце её бешено колотилось, как у ребёнка, пойманного за какой-нибудь шалостью, а лицо залила пунцовая краска. Зачем Мелисса сказала им про баннерета, зачем выставила на посмешище? Они ведь сейчас смеются над ней… Боже, как стыдно!

– Простите меня, я не хотела, – виновато улыбнулась баронесса Гвуиллит, поспешившая вслед за ней. – Просто мне обидно оттого, что граф женится на Вас.

– Почему? – Баронесса остановилась и внимательно посмотрела на подругу. Что-то ей в ней не нравилось. Но вот что?

– Уж и не знаю, как сказать… Вы так холодны с ним, а он… Ах, почему он ни разу не заехал в Гвуиллит?!

Баронессе Уоршел показалось, что у Мелиссы дрогнула нижняя губа – как у сдерживающего слёзы человека. Но зачем ей плакать? Если только…

– А Вам бы этого хотелось? – удивлённо спросила Жанна. – Хотелось бы, чтобы он часто бывал у Вас?

– Да, – она, сама того не замечая, комкала в руках подол верхнего платья. – Давид говорил, что он много лет прожил при дворе, и мне так хотелось расспросить его о тамошних дамах.

– И только? – Жанне казалось, что она чего-то не договаривает.

– А что же ещё?

– Там, в саду, Вы сказали…

– Вы о поцелуе? Кто же о нём не мечтает! Но все его поцелуи принадлежат Вам, моя милая невеста. Расскажите нам потом, каковы они на вкус.

Баронесса Гвуиллит неестественно рассмеялась и вымученно, нарочито весело и беззаботно сказала:

– Кажется, леди Джоанна пригласила к себе лучших музыкантов, каких только можно найти. Пойдемте танцевать!

Столы в парадном зале сдвинули к стене, и весёлая молодёжь устроила танцы. Гости постарше собрались в соседней комнате за игрой в шашки и шахматы.

Когда наступили сумерки, хозяйка усладила слух гостей пением заезжего менестреля.

Певец выступил вперёд, откинул на плечи кудрявые волосы, приложил к подбородку ротту, провёл смычком по струнам и запел о трагической любви и многочисленных подвигах Ланселота Озёрного. Его осыпали похвалами и щедро одарили.

Зал озарился мерцанием свечей в высоких канделябрах. Прислужники накрыли стол для ужина. Опустошив половину хозяйского погреба и поглотив такое количество еды, что хватило бы на три месяца, гости угомонились и захрапели на разложенных в верхних комнатах тюфяках.

Жанна прислушалась к дыханию Мелиссы (леди Джоанна уложила их рядом) – вроде бы спит. Она осторожно встала, ощупью отыскала чулки и сапожки. Холодно. Из всех щелей в комнату проникала ночная прохлада. По-соседству бормотала во сне какая-то девушка. Пол был деревянным и ужасно скрипел, поэтому сапожки она не надела, решив обуться и зашнуровать котту по дороге – всё равно здесь слишком темно, чтобы кто-нибудь мог увидеть её в непристойном виде.

Быстро, почти бегом, она миновала зал и смежные с ним тёмные комнатушки, в которых на сундуках и просто на полу, на набитых сеном тюфяках спали девушки. Пару раз чуть не споткнувшись о беспорядочно распластавшиеся тела, баронесса наконец выскользнула на лестничную площадку. Подойдя к узкому, забранному решёткой окну, Жанна обулась и привела в порядок котту. Она с опаской огляделась по сторонам, скользнув взглядом по комнатам и тёмной, освещенной скупыми пятнами света от коптивших в держателях факелов, лестнице.

На ступеньках, на пролет выше, коптила масляная лампа. Осторожно ступая вдоль центрального стержня, баронесса поднялась на полпролёта и замерла, прижавшись к стене: оказывается, не она одна не спала этой ночью: чуть выше по лестнице Жанна заметила двоих, мужчину и женщину. Свет лампы падал на крепкие голени мужчины, открытые приспущенными зелёными шоссами. Шоссы были из дорогой ткани, котта тоже – значит, перед ней рыцарь. Ногти женщины впились под лопатки мужчине; руки и ноги крепко обвивали его туловище. Вместе они совершались недвусмысленные движения. Слава Богу, Жанна видела мужчину в таком ракурсе, что приподнятая котта обнажала только напряженные ягодицы, скрывая основные пикантные подробности.

Крепко зажмурив глаза, Жанна скользнула вниз. Это парочка настолько была занята собой, что даже не обратила внимание на удаляющийся шум шагов. Не обратили на неё внимания и двое других, которые занимались тем же самым на столе в нижнем зале. Они не позаботились даже о внешних приличиях и не щадили чувств спящих в той же зале на полу слуг.

Узкий лунный луч падал на обнаженный живот женщины, резко очерчивал каплевидные груди с острыми розовыми сосками, крепко сжатые жилистой рукой мужчины; другая его рука в такт толчковым движениям тела сжимала округлое бедро партнёрши. Свет пятнами играл на напряженном лице мужчины, склонённом над лежащей пластом женщиной, переливался на скомканной разодранной рубашке, обвивавшей её ноги.

Кончив, мужчина оттолкнул женщину, подтянул шоссы и легко соскочил со стола. Женщина села и, всхлипывая, прикрыла наготу рубашкой. Кроме этой непоправимо испорченной дешёвой нижней рубашки, из одежды у неё ничего не было.

– Ишь, разревелась! – Мужчина, оказавшийся Давидом Гвуиллитом, несильно ударил женщину в грудь. – Радоваться должна, что я тебя почтил! Пошла вон, потаскуха!

Гвуиллит столкнул плачущую девушку на пол, презрительно кинув на скорчившееся от страха и позора тело оторванную часть рубашки.

Жанну чуть не стошнило от этого омерзительного зрелища. Тем не менее, она не ушла и, юркнув в смежную с залом комнатку, притаилась за кожаной шторой. Дождавшись, пока оба любовника уйдут, баронесса заставила себя вернуться на лестницу и, спустившись на пол-этажа, благополучно, избегнув встречи с часовыми, свернула в проход, ведущий в часовню.

В часовне было тихо. Тускло горела свеча перед распятием и статуями святых. Косой лунный свет лился через окно на плиты пола.

– А вдруг он не придёт? – Баронесса опустилась на колени перед алтарём. – Господи, что я делаю! Прости мне мой грех, ибо светлое чувство толкает меня против воли отца! Прости грех своей недостойной рабе! На мне грех, я погрязла в грехах, но сердцем своим я стремлюсь к тебе! Вразуми меня, наставь на путь истинный! Что, что я делаю? Если узнают, то это бесчестие… Меня назовут вавилонской блудницей и, вымазав в дёгте, потащат по улицам… Вразуми, вразуми меня, Господи, ибо я запуталась!

Почувствовав чьё-то присутствие, девушка вздрогнула, молитвенно прижав руки к груди.

– Не бойтесь, баронесса, это я! – Фигура Леменора выросла перед ней из темноты.

– Как же Вы меня напугали! – Она встала и присела на скамью, велев Артуру сесть на другую, впереди неё, на расстоянии вытянутой руки.

– Поверьте, я не хотел. Я так спешил… Мы не виделись с Вами целый год…

– Больше, – вздохнула она.

– Ах, лучше бы я умер, чем прожил год вдали от Вас!

– Не говорите так, баннерет! Я бы не пережила, если бы Вы… – Она замолчала, встала и подошла к окну. – Я хочу, чтобы Вы помешали моей свадьбе с графом Норинстаном. У Вас ещё есть время: он уехал до осени, но поторопитесь!

– Но что я могу сделать?

– Что угодно! Попробуйте ещё раз попросить моей руки у отца, увезите, украдите из церкви – мне всё равно!

Баннерет взял её за руку. Девушка вздохнула и осторожно сжала его пальцы.

– Будьте уверены, я не допущу, чтобы Вы стали графиней Норинстан.

– Лишь бы Господь смилостивился над нами! – прошептала Жанна.

Он хотел поцеловать её, но она пугливо отшатнулась, вспомнив об омерзительной сцене в зале. Во дворе послышались чьи-то голоса. Баронесса вздрогнула и быстро скрылась за дверью.

– И принёс же кого-то чёрт! – пробурчал Леменор. – А она мне даже «до свидания» не сказала…

Он ожидал от этого свидания гораздо большего. В конце концов, сколько можно сюсюкаться с ней, заверяя, что он ещё и ещё будет просить её руки у барона! И зачем только он с ней связался? Столько девушек вокруг; есть и красивее, чем она… Но, к несчастью, в домах у большинства из них живёт куча братьев, чья раздутая до непомерных размеров гордость не потерпит родства с Леменорами. Если бы у отца были сундуки золота или хотя бы сотни акров плодородной земли, заселённой работящими крестьянами, то тогда бы дело сладилось. А так…

И угораздило же его предков так поздно обзавестись титулом, а его – влюбиться и признаться в этом Жанне! Самомнение Артура и его врождённое стремление к почестям никак не могли примириться с реальностью. Какое-то крошечное поместье и фамильный замок с обилием пыли и сундуков со старым платьем – это так мало для баннерета Леменора. Ему хотелось давать пиры на всю округу, по праздникам есть из серебряной посуды, с ледяным спокойствием замечать завистливые взгляды мелких землевладельцев… Судьба горько посмеялась над ним, позволив родиться в Леменоре!

Его начинала тяготить любовь к Жанне Уоршел. Нет, он ещё любил её, но не так пылко, как прежде. Да оно и не удивительно – тогда Артур был восторженным мальчиком, совсем недавно произведённым в рыцарское звание, а теперь стал закалённым в боях воином, настоящим мужчиной. Ему мало было клятв и страстных признаний; любовь требовала логического завершения или хотя бы сладостных мгновений обладания, а ни того, ни другого всё ещё не было. Любовь постепенно начинала угасать; в ней появились нотки досады и скуки. К тому же, Леменор завёл себе новую любовницу.

* * *

Покончив с дневными делами, Джуди опрометью бросилась за ворота: возле деревенской харчевни её поджидал Метью.

– Я погляжу, ты не больно торопилась! – заметил он.

– А куда торопиться? Если сохнешь, то и день под дождём прождёшь. Что, опять с пустыми руками пришёл?

Они вышли на околицу. Джуди присела на деревянную ограду и надула губки. Ей нравилось мучить парней, смотреть, как они с трудом подбирают слова для оправдания. А уж для извинений всегда повод найдётся, а не найдётся, так она придумает.

Метью улыбнулся и протянул ей пёструю ленту. Служанка повертела её в руках и вплела в волосы.

– Ну? – Он присел рядом с ней.

– Что «ну»?

– А поцеловать?

– И так хорош!

– Джуди, неужели ты меня не любишь?

Джуди вздохнула и чмокнула его в щёку.

– Э, так не пойдёт! Так только стариков целуют.

Он обнял её и крепко поцеловал в пухлые губки.

– Экий ты скорый! Наш пострел везде поспел! – Служанка оттолкнула его и встала; щёки её пылали. – Ты бы к дяде моему сходил. Давно пора!

– Зачем к дяде? – опешил Метью.

– Руки моей просить. Или ты так, погулять только? Учти, моя Рут безотцовщиной не будет!

– Ну, жениться-то я не против, но чтобы так…

Оруженосец поднял что-то с земли и, насвистывая, зашагал прочь.

– Куда это ты собрался?

– Пойду, поищу себе девушку посговорчивее.

– Ах ты, шельма, чтоб тебе на конюшне задницу расписали! – Джуди рассердилась не на шутку и принялась потчевать дружка самыми отборными ругательствами.

Вот так всегда! Найдёшь парня, время на него потратишь, с животом положенное отходишь, подружкам всем растрезвонишь, что скоро замуж выйдешь, будешь жить припеваючи и на них сверху посматривать – а он хвост трубой и к другой! Выставит тебя полной дурой, даже самой тошно станет… Нет уж, пусть с самого начала катиться ко всем чертям!

– Чего ты так раскудахталась? Ну, куда я от тебя денусь? – Метью вернулся и попытался обнять её, но получил оплеуху.

– Больно ведь! – Он потёр рукой щёку. – Было бы за дело, а то…

– А разве не за дело? Кто сейчас меня здесь бросить хотел?

– Думай, что хочешь, но знай, что мне никого, кроме тебя не надо.

Служанка успокоилась, ласково взглянула на Метью и спросила:

– И за что только я тебя люблю?

– Когда любят, не спрашивают.

Оруженосец обнял подругу и поцеловал в щёчку. Она не сопротивлялась, но на поцелуй не ответила.

– Какая же ты у меня сладкая, Джуди, – прошептал он, – прямо чистый мёд!

– Скажешь тоже…

Джуди зарделась, как мак, и снова присела на ограду.

С мятого стога они поднялись в предрассветных сумерках. Она уступила лишь потому, что Метью обещал сходить к её дяде. Обещали свидеться ещё раз на следующей неделе.

* * *

Смиренно сложив руки на коленях, Мэрилин терпеливо ждала, пока Бертран закончит заниматься с Уитни. Честно говоря, смиренна она была лишь с виду, а мысленно… Её взгляд медленно скользил по нахмурившемуся лбу священника, по его рукам и, не менее внимательно, по перстню-печатке. Правда ли, что все священники принимают обет безбрачия? Ах, какая глупость этот целибат! Такой молоденький, красивый – и вдруг не может жениться…

Она сердилась на Уитни, который никак не мог справиться с заданным уроком. Мэрилин казалось, что, будь она на месте Уитни, то обязательно всё поняла. Да и как не понять, если священник объясняет этому дрянному мальчишке одно и то же уже в десятый раз.

Мэрилин вздохнула и поправила свои чудесные пушистые волосы. Она специально села так, чтобы свет падал ей на плечи. Но во время занятий Бертран ни разу не поднял на неё головы, а ведь она только ради него и выбралась на улицу в этот гадкий дождливый день.

Будь проклят этот тугодум Уитни, и будь он благословлен!

Наконец священник отложил книгу в сторону и, задав новый урок, отпустил своего ученика. Мэрилин встала и, незаметно дав Уитни затрещину, подтолкнула его к выходу.

– Он ужасно дрянной мальчишка, правда? – застенчиво улыбнувшись, спросила она.

– Вовсе нет, просто люди от рождения своего не равны.

– Из него получится хороший священник?

– Не знаю, – пожал плечами Бертран. – Всё зависит от него и от промысла Божьего.

– Значит, не станет, – мысленно констатировала девушка. Это её скорее радовало, чем огорчало – с некоторых пор она недолюбливала Эмму Форрестер и её детей, отнимавших у неё, Мэрилин, часть наследства.

– Как поживает леди Эмма? – Священник поднялся, чтобы проводить её.

Всё внутри Мэрилин перевернулось. «Леди Эмма»! Эта нищая приживалка – и вдруг леди! Почему, почему он думает об Эмме, а не о ней? Ведь она, Мэрилин, намного красивее и моложе. Кроме того, если он захочет, она ведь может… А Эмма Форрестер никогда.

– Спасибо, с ней всё хорошо. Вы не проводите нас?

– Разве вы приехали одни? – удивился Бертран.

– Нет, с нами двое слуг, но это же мужичье… Кроме того, мне необходимо обсудить с Вами одну главу из Священного Писания.

Священник (теперь, после кончины отца Джозефа, он так же по совместительству был замковым капелланом) кивнул, накинул плащ и вышел вслед за девушкой. Уитни уже ждал их на улице: щупленький, серьёзный, в одежде не по размеру. Он не любил тётку и боялся священника, который всё знал и запрещал ему стрелять из рогатки в голубей. Рука у отца Бертрана была тяжёлая, а словом он мог вогнать любого в краску. Кроме того, Уитни искренне верил, что только от священника зависело, попадёт он в Рай или нет.

Когда Бертран возвращался домой, уже стемнело; небо затянула сплошная стена дождя. Решив обогреться у мельника, священник свернул с дороги и поехал вдоль реки. Глина чавкала под копытами мула; холодная вода, несмотря на все предосторожности, стекала по лицу.

Дождь кончился так же неожиданно, как и начался. Бертран с облегчением снял с головы капюшон, отряхнул одежду от воды и огляделся: мельница темнела совсем рядом, на другом берегу реки. Мысль о кружечке чего-нибудь крепкого и о живительном тепле очага заставила запоздалого путника спуститься к воде в поисках брода или мостика.

В воздухе потянуло дымом. Это ещё больше укрепило желание священника обогреться у очага, надёжно защищённого от всех дождей и ветров.

Впереди мелькнул тёмный силуэт. Бертран придержал мула и нащупал рукоятку ножа: темнота и разбойники – лучшие союзники, так что надо всегда быть начеку. Не погнушались же нехристи обокрасть Его преподобие и, надругавшись над его саном, оставили висеть вниз головой на одном из деревьев.

Но тёмный силуэт принадлежал не разбойнику, а женщине, спускавшейся к примитивному мостику из двух длинных брёвен. Из-за дождя брёвна стали скользкими, и бедняжке приходилось балансировать, изображая руками крылья ветряной мельницы. Удача отвернулась от неё в самом конце, и женщина, испуганно вскрикнув, упала в воду. Её юбки раздулись и, стремительно набухая, влекли её ко дну.

Бертран среагировал быстро. Подскакав к месту трагедии, он отыскал на берегу надёжную толстую палку и протянул её утопающей. Та обеими руками вцепилась в неё и позволила вытащить себя на берег. Платье её было безнадёжно испорчено водой и глиной, зато она была жива.

– Да продлит Господь Ваши дни! – стуча зубами от холода, пробормотала спасённая и с ужасом обнаружила, что её головной убор унесло водой. Зато благодаря этому Бертран Фарден узнал, как по-настоящему выглядит Эмма Форрестер – именно её он вытащил из реки. Оказалось, что волосы у неё длинные, густые и слегка вьются от воды. И как же она умудрялась прятать их под барбет? Затем его взгляд привлекла её фигура, обрисовавшаяся сквозь мокрую ткань, обрисовавшая так чётко, что это было даже неприлично. Эмма, занятая своими волосами, пока не осознала этого, поэтому её спаситель мог беспрепятственно любоваться её станом.

От двух острых холмиков и плотно обтянутых живота и бёдер на него пахнуло райским блаженством. Им овладело дьявольское наваждение прикоснуться ко всем этим округлостям, приласкать, сжать их до боли… Бертрану казалось, что он ощущает запах кожи этой женщины, запах её мокрых волос, таких приятных на ощупь. Ах, сколько блаженства сулил ему Искуситель! Хотелось согреть это тело поцелуями, прижаться губами к скромному вырезу её платья, снять ненужные покровы и впервые познать упоение обладания.

Священник почувствовал движение плоти и испугался. Он сопротивлялся, но чувствовал, что если Эмма не оправит платье и не накинет на себя что-нибудь, его животное начало возьмёт вверх. С ним никогда ещё такого не бывало. Ему впервые хотелось быть мужчиной, а не священником.

Собрав в кулак остатки воли, Бертран снял с себя плащ и предложил его Эмме, молясь, чтобы она не заметила, не почувствовала его позора. Та поблагодарила его улыбкой и встала. Запахнувшиеся полы облегчили мучения священника. Взяв с себя слово не смотреть на Эмму, он помог ей сесть в седло, реши проводить до дома мельника.

– Что с Вами, святой отец? – Вопреки всем его стараниям, она все же заметила странности в его поведении.

– Ничего, – поспешил ответить Бертран. Он шёл пешком, опасаясь снова коснуться её, так как точно знал, что мучившее его желание не прошло. – Как бы Вы не простудились, дочь моя.

– У меня крепкое здоровье, – улыбнулась Эмма. – Зато подол Вашей рясы, кажется, насквозь промок. Её нужно просушить перед огнем, иначе мы рискуем лишиться проповедника в ближайшее воскресенье.

– Здоровье моих прихожан мне дороже собственного здоровья. – Господи, что за адское наваждение! Неужели плоть так слаба, что не выдерживает первого же искушения, посланного ему Врагом человеческим?

Вопреки собственному решению пройти весь путь пешком, Бертран все же был вынужден сесть в седло: дорогу размыло так, что не было никакой возможности идти дальше. Эмма дрожала; его плащ не спасал её от холода, и он, втайне радуясь этому, обнял её за плечи и даже, сидя позади неё, наклонившись вперед, якобы случайно коснулся губами её щеки – она не заметила его хитрости. Окрыленный этим, на мгновенье священник заключил её в объятия, а потом, чтобы окончательно не погубить себя, отстранился.

Больше всего на свете он боялся, что она поймет, догадается, но она не произнесла ни слова осуждения, наоборот, в очередной раз благодарила его за спасение.

Оставив её на попечение мельничихи, немного обогревшись и просушив одежду, Бертран поскакал в Форрестер. Ночь была промозглой, ему по-прежнему не мешало выпить чего-нибудь крепкого, но он просто не мог оставаться с Эммой под одной крышей: Бертран за себя не ручался. Доводы вроде принятых обедов, святости и непорочности этого существа, которое он любил, не помогали.

В ту ночь священник понял, что любовь требует прикосновений. Правда, оказавшись у Форрестеров, он сумел убедить себя, что ограничиться самыми невинными из них.

Глава XVI

Солнце клонилось к закату; его огненный край уже коснулся земли. По земле расползлись тёмные тени; над колосившейся в полях пшеницей кружились стрижи.

Сумерки медленно сгущались над долиной Северна. Крестьяне разбредались с полей по домам, где их ожидал кислый домашний эль и горячие бобы с грибной подливой (несмотря на сеньориальный запрет, детишки целыми днями бродили по лесу с лукошками, к вечеру принося матерям изрядный урожай).

Наконец солнце полностью крылось за горизонтом; по лесу пробежал лёгкий ветерок; зашелестела листва. Яркая полоса на западе таяла с каждой минутой и наконец совсем исчезла. На небе робко зажглись первые звёзды; с каждой минутой они становились всё ярче. Когда на небосводе не осталось и следа от дневного светила, из-за кромки леса медленно выплыла двурогая луна.

Хрупкую ночную тишину нарушил стук копыт. Забряцали уздечки. Из-за поворота показались всадники. Они замешкались на развилке, а потом свернули к Уоршу.

– Сеньор, Вы собираетесь заночевать там? – почтительно поинтересовался у господина слуга.

– Где там?

– В замке у Уоршелов.

– Может быть, может быть…

Роланд рассеянно посмотрел на дорогу и пустил коня крупной рысью. Он не был здесь больше года, да и сейчас вряд ли оказался в этих местах, если бы не странное желание хоть издали взглянуть на замок, где жила его невеста. Граф хотел убедиться, что Уорш по-прежнему цел, а Жанна Уоршел всё ещё не замужем.

Норинстан знал, что другого случая навестить Уоршелов в этом году не представится: он вернулся на родину предков всего на несколько недель. Вообще-то, граф сделал порядочной крюк ради того, чтобы заехать в баронство Уоршел, и теперь, оказавшись посреди тёмного ночного леса, ругал себя за то, что не внял голосу разума.

– Ну, и что я там буду делать? – досадуя на самого себя, в который раз думал он. – Как какой-то мальчишка стану вздыхать под её стенами? Вот потеха! Видно, чтобы не ударить в грязь лицом, придётся заночевать у барона. В конце концов, можно будет поговорить о свадьбе. Думаю, предстоящая поездка на север будет последней. Если так, то в начале лета отпраздную женитьбу.

Звёзд на небе стало больше. Луна, окружённая лёгким кружевом облаков, серебрила воды Северна.

Жанна, вздрагивая от каждого шороха, вышла на крыльцо, спустилась вниз и мелкими перебежками добралась до лестницы, ведущей на обходную галерею.

– Нет, нужно было растолкать Джуди и попытаться открыть эту дурацкую дверь, – подумала она, следя за движениями стражников на галерее. – Конечно, там полно крыс, но, по крайней мере, нет слуг, которым хочется выслужиться перед отцом. Но эта соня, как на грех, куда-то подевалась!

Девушка тихонько, стараясь не шуметь, поднялась на галерею и притаилась в тени донжона. У неё бешено заколотилось сердце, когда стражники, о чём-то лениво переговариваясь, прошли всего в нескольких шагах от неё.

– Благодарю тебя, Пресвятая Дева! – Баронесса облегчённо перекрестилась.

Она подошла к одной из бойниц и с замиранием сердца взглянула на противоположный берег. Там блеснул огонёк, чья-то рука начертила свечой в воздухе крест. Жанна улыбнулась и поспешила снова укрыться в тени. Когда стражники в очередной раз прошли мимо, она спустилась вниз и вернулась в донжон.

В сенях баронесса столкнулась с Джуди.

– Вот ты где! – недовольно зашептала девушка. – Я тебя повсюду ищу – а ты здесь!

– Простите, я думала…

– Что ты думала? Зачем тебе вообще думать? – злобно зашипела баронесса. – Да и чем? Лучше помоги мне.

– Он уже здесь?

– Да.

Они вдвоём с трудом привели в действие механизм потайной двери. Джуди зажгла свечу и осветила каменные ступени.

– Мне пойти с Вами, госпожа? – спросила она, подавая ей свечу.

– Да. Там темно, мне страшно… Посвети мне!

Служанка кивнула и первой спустилась вниз по ступеням подземного хода. Разбуженные шагами летучие мыши с громким хлопаньем крыльев пронеслись у нее над головой.

– Вот пакость-то! – прошептала Джуди, когда одна из летучих мышей задела её кончиком крыла. – Так бы и завизжала со страху, да ещё неизвестно, что страшнее: эти твари или барон.

Жанна, зажмурившись, закрыла лицо руками; она тоже побаивалась летучих мышей, но признаться в этой слабости не могла – госпожа во всем должна быть выше своих слуг.

Подземный ход был низкий; со стен и потолка капала вода. Дойдя до конца темного каменного коридора, они остановились у обитой железом двери. Служанка поставила свечу на земляной пол и вопросительно посмотрела на госпожу.

– Она не заперта. Толкни посильней.

С первого раза дверь не поддалась. Набрав в грудь побольше воздуха, Джуди ещё раз толкнула её. Дверь заскрипела и приоткрылась. Жанна, пригнувшись, переступила через порог и оказалась в зарослях акации. Осторожно, чтобы не оцарапаться, она раздвинула ветви – баннерет Леменор прогуливался туда-сюда по берегу реки, в футах тридцати от него стоял Метью, держа наготове лошадей.

– Слава Богу, Вы здесь! – Баронесса выбралась из зарослей акации и подошла к баннерету. – Так Вы не передумали?

Он обернулся и сделал знак оруженосцу отойти подальше.

– Я так счастлив снова видеть Вас, баронесса.

– Я тоже. – Она смущённо опустила глаза. – Ну, как Вы решили поступить?

– О чём Вы?

– Будете ли Вы снова просить моей руки у батюшки?

– Баронесса, Вы же знаете, что это бесполезно! – с лёгким раздражением ответил Леменор.

Ему начинало надоедать её поведение. Да любит ли она его? Если любит, так зачем опять заговорила об отце? Барон никогда не даст своего согласия на брак, им остаётся только одно – бежать. Как она не понимает этого?

– Старик почуял запах денег и крепко вцепился зубами в этого графа, – подумал он, натянуто улыбнувшись взгрустнувшей Жанне. Она не заметила этой фальши.

– Но не всё ещё потеряно, – баннерет взял её за руку и повёл к реке. – Там, – он указал на восток, – Вы не будете связаны узами помолвки.

– Но я невеста графа Норинстана пред лицом Господа, – вздохнула баронесса. – Кто же сможет освободить меня от данного слова?

– Согласие было дано от чистого сердца?

– Нет. Кому же, как ни Вам, знать об этом! – Жанна бросила на него короткий гневный взгляд. – Но слово дано, его не забрать обратно.

– Есть человек, который, если пожелает, сможет освободить Вас от него.

– Кто же это? – Девушка с надеждой посмотрела на него.

– Король. Решайтесь, баронесса! Помните, в замке своей кузины Вы сказали мне, что готовы бежать со мной… Тут стоят две лошади; одно Ваше слово – и наутро мы будем уже далеко отсюда!

Жанна высвободила руку из его ладоней и, оглянувшись, посмотрела на Уорш. Она молчала. Что же ему ответить? Кого выбрать? Отца или возлюбленного? Сохранить репутацию и выйти за графа или бежать с баннеретом, навеки погубить своё имя и опозорить родных? Да и стоит ли жертвовать всем ради него? И если стоит – то сейчас ли? Чтобы бежать с баннеретом, нужно быть полностью уверенной в его любви.

Артур нервничал и торопил её с решением. Он чувствовал, как из его рук медленно уползала последняя возможность разбогатеть, женившись на миленькой девушке, которая ему нравилась. Конечно, кучу денег за баронессой Леменор не получить (может случиться и так, что барон Уоршел откажет ей в приданном), зато после смерти барона, который на смертном одре обязательно простит дочку, ему достанется баронство Уоршелов. Землю можно сдать в аренду и неплохо нажиться на этом. И всё это в придачу к романтическому чувству, которое вызывала в нем эта девушка. Как же она похорошела за прошедший год, а ведь её красота, он это чувствовал, ещё не распустилась, не расцвела в полную силу.

Артур ещё раз посмотрел на неё – как же она прекрасна! А глаза блестят, как звёзды на небе; в них дрожит неверный свет луны. Глядя сейчас на неё, баннерет испытал прилив необычайный нежности и любви. Нет, он никому её не отдаст – и пропади пропадом эти чёртовы деньги!

Так что же она ему ответит?

Но Жанне не суждено было ответить баннерету ни «да», ни «нет».

Подъезжая к Уоршу, граф Норинстан заметил какой-то огонёк у реки (это была свеча, оставленная Джуди у выхода из подземного хода). Он придержал коня, решив узнать, что там такое.

Подъехав к прибрежным зарослям, Роланд услышал голоса: мужской и женский. Прислушавшись, он узнал голос Жанны.

– Интересно, что здесь делает баронесса Уоршел?

Граф подъехал поближе и сквозь листву увидел баннерета и баронессу.

В ту минуту он чувствовал то же, что, наверное, чувствует разбиваемый вдребезги кувшин. Но кувшин – всего лишь вещь, а Норинстан – человек, поэтому его страдания не ограничивались всего одним мгновением. Граф не был готов к такому повороту событий, а внезапное горе, как известно, гораздо сильнее ожидаемых бед: сердце не успевает к нему подготовиться, разум не успевает свыкнуться с его неизбежностью.

Сначала его обдало холодом, а потом бросило в жар. Всё внутри у него клокотало; мышцы на шее напряглись; на миг у него даже перехватило дыхание. Все его существо обратилось в зрение; безмолвное, почти фанатичное наблюдение за двумя фигурами на том берегу реки полностью подчинило себе не только все его чувства, но и разум.

– Так вот чем занимается моя невеста в моё отсутствие! – сдавленно прошептал Роланд. – Э, да этот мерзавец, кажется, собирается её увезти. Нет, ничего у него не выйдет!

Он напоминал разъярённого дикого зверя, приготовившегося к прыжку: левая рука всё сильнее и сильнее сжимала поводья, правая сама собой тянулась к мечу, впившиеся в счастливую любовную пару глаза неестественно блестели, зрачки сузились. Норинстан дышал громко и прерывисто, казалось, через силу.

Вот Леменор обнял баронессу, вот она склонила голову ему на плечо… Роланд едва удержался от того, чтобы не окликнуть Жанну, не осыпать баннерета горой отменных ругательств, но вовремя одумался. Он скрежетал зубами, следя за тем, как влюблённые, взявшись за руки, прогуливаются вдоль реки.

Роланд ненавидел Артура, ненавидел за то, что баннерет опозорил его несколько лет назад во время копейного поединка, за то, что баронесса Уоршел улыбалась ему, за то, что до сих пор питала к нему теплые чувства и, несмотря ни на что, была верна ему. Как она могла променять его на это ничтожество? Он не понимал, и от этого ненавидел Леменора ещё больше.

Он был знатен, богат, нравился женщинам; он привык чувствовать себя хозяином положения – и вдруг такой удар. Не он изменил, а ему изменили, причём изменила та, на которой он с месяца на месяц собирался жениться, та, о возможности измены которой он и не задумывался.

– Женщины ветрены, падки до греха. Это дьявольские сосуды, за дела которых расплачивается род человеческий. Радуйся, что она изменила тебе сейчас, что ты до свадьбы узнал её подлую сущность, – повторял себе Роланд – не помогало.