Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

Глава XXX

– Вы его любите?

Жанна молчала. Она сидела с шитьём в руках и прислушивалась к голосам служанок, выбивавших ковры.

– Я его жена, – подумав, ответила графиня.

– А Вы знаете, что он обещал жениться на другой?

Жанна покачала головой. От баннерета не укрылось, что произнесенная наугад фраза произвела должное впечатление и, воодушевившись успехом, продолжил:

– Ходило столько слухов о её смерти.

– Так она умерла? – с облегчением спросила графиня.

– К сожалению. Она без памяти влюбилась в Вашего мужа, когда он заехал к ее отцу, чтобы уладить какой-то земельный спор. Ну, а зная Вашего супруга… Словом, он соблазнил её, пообещав жениться, но к тому времени граф уже был помолвлен с Вами. Смею Вас заверить, это была порядочная девушка из хорошей семьи. Но за ней не давали приданного. Когда она узнала, что граф и не думал на ней жениться, она пригрозила рассказать обо всём Вашему отцу. На следующий день она не вернулась с мессы.

– Вы утверждаете, будто к этому причастен мой муж?

– Возможно, – уклончиво ответил Леменор – всё-таки это серьёзное обвинение. – Зато мне доподлинно известно, что он спасал от виселицы валлийцев. Он укрывает у себя своих мятежных родственников. На Вашем месте я бы расторгнуть этот брак: Вы рискуете лишиться владений и своего доброго имени. Может статься, Вас бросят в темницу.

– Бог убережёт! – перекрестилась графиня.

– А если Вы вслед за ним взойдете на эшафот? Его казнят, как изменника. И Вас, как его супругу.

– Я делила с ним радости, разделю и смерть.

– Я не понимаю Вас… Неужели ради него Вы готовы принять мученическую смерть, вытерпеть весь этот позор?

Она промолчала.

– Вы думаете, он Вас любит? Это брак по расчету, обыкновенная сделка. Часть договора, заключенного Вашим мужем с Вашим отцом. И знаете, ради чего он был заключён? За счет Вас Ваш отец хотел поправить своё положение. Вы не были нужны ни тому, ни другому. У графа были деньги, у барона – связи…

– Да, отцу были нужны деньги – и что? – с вызовом спросила Жанна.

– А то, что он не погнушался продать Вас изменнику.

– Перестаньте! Он не изменник!

– Бросьте, графиня! О предательстве графа известно всем. Я могу защитить Вас от наветов, помогу законно расторгнуть брак.

– Я не хочу. Я его жена перед Богом и людьми.

– А как же моя любовь к Вам? – пылко возразил Артур, картинно упав перед ней на одно колено. – Все эти годы я думал только о Вас, жил только Вами, грезил тем днём, когда смогу назвать Вас своей женой…

– Но почему же Вы не женились на мне, если так пылко любили? – покачала головой Жанна. Она снова принялась за шитьё – те же чепчики и распашонки для ребёнка, что и прежде. – Я ничего не слышала о Вас с весны.

– Как, Вы ни один из моих гонцов не доехал до Вас? – разыграл удивление баннерет.

– Нет. Ни один.

– Но я посылал их! Может, это граф?

– Что граф?

– Перехватил их. Если б Вы только знали, сколько раз он покушался на мою жизнь! Только Божественная защита уберегла меня от смерти. Но я боюсь за Вас, не за себя. Что сделает это чудовище, когда узнает, что я был у Вас? Он убьёт Вас!

– Зачем ему убивать меня? Если он спросит, я все расскажу ему.

– Жанна, Вы не понимаете! Это бешеная собака! Когда он поймет, что Вы всё знаете… Чтобы защитить Вас, я оставлю Вам солдат.

– Я не боюсь его, он мой муж.

– Но могу я хотя бы надеяться? – Взяв её за руку, он не сводил глаз со своей собеседницы.

– Чем был бы этот мир без надежды? – грустно улыбнулась Жанна.

Артур пробыл в Уорше пять дней, и все эти пять дней настойчиво повторял ей, что ее брак был ошибкой, корил за измену, но обещал все простить, если она «отринет с себя печать врага». А она лишь виновато улыбалась в ответ и думала о том, как же труден человеческий выбор.

– Но Вы ведь сожалеете, что вышли за него?

Молчание.

– Как я могу жалеть? Он подарил мне ребенка.

– Но это должен был быть наш ребенок!

– Что же Вам мешало жениться на мне?

– Вам ли не знать!

Опять молчание.

– Если бы Вы хотели…

– Жанна, Вы обещали!

– Я выполнила все свои обещания.

– Вам приятно быть вещью, которую продали?

– Меня продали в хорошие руки.

– В руки изменника! У меня есть доказательства, Жанна! Он обманывал Вас, он обманул Вашего отца! По его вине погибли невинные люди! Их резали, как свиней, а он смотрел!

Она низко опустила голову.

– Я буду молиться за спасение его души.

– А кто помолится за спасение Вашей? Изменников ждет мучительная смерть! Но если бы только смерть! Это пятно никогда не смыть, Ваш брат все потеряет, ему придется уйти в солдаты.

«Он изменил Вам, Жанна. Он предал Вас, Жанна. Он изменник, Жанна. Вы товар, Жанна. Он сбежит и бросит Вас. Ваша семья будет навек опозорена. Вы останетесь без средств, без крыши над головой. Беззубые вилланки будут плевать Вам в лицо. Вы в одной рубашке пойдете на эшафот», – вертелось у нее в голове. Она отчаянно зажимала уши, чтобы не слышать этого, но слова Леменора бились где-то там, в глубинах ее сознания и разрывали его на части. Жанна не могла верить и не могла не верить. Она молилась, но желанное спокойствие не приходило.

В день отъезда баннерета её мучила тоска, гнетущая ноющая тоска.

(«Уезжает… Живой. А я остаюсь одна… Господи, неужели нельзя сделать так, чтобы со мной всегда был кто-то? Кто бы любил меня, заботился обо мне… Неужели я так много прошу, неужели я этого не заслужила? Они даже не догадываются, что эти короткие встречи – желанное вознаграждение за долгие дни ожидания, за томительное одиночество, за ежедневные сомнения и страх. А он отругал меня, разбередил душу, посеял сомнения – и уехал. Но всё равно, храни его Господь!»).

Графиня стояла на верхней ступеньке крыльца, не решаясь попрощаться с ним: она была замужем. Да она и не знала, как с ним теперь прощаться.

– Я не могу согрешить в глазах людей. Я не желаю, чтобы говорили, будто я прелюбодейка, – думала она. – Если бы он хотел, он бы поцеловал меня, сказал бы мне что-нибудь наедине – но он не хочет.

Баннерет обернулся к ней, и графиня пожелала ему доброго пути.

Когда он уехал, она ещё несколько минут стояла на крыльце, будто пытаясь силой взгляда удержать Артура – бесполезно. Тоска заполнила её сердце; ей хотелось любить, безгранично, не отдавая себе отчёта в том, что и зачем она делает, – а любить было некого. Ветер раздувал её юбки, хлопал ими по её ногам, а ей казалось, что это душа рвётся туда, где счастье. Ведь где-нибудь да должно быть это счастье…

Джуди принесла накидку, накинула ей на плечи.

– Пойдемте, госпожа! – Служанка тронула её за плечо. – Я Вам травяного отвару налью.

– Отвару? – горько усмехнулась Жанна. – Он не поможет, пей его сама! Ступай, помоги Элсбет.

– Ох, заболеете Вы! И про ребёночка бы не забывали…

– Перестань причитать, я уже ухожу.

Она в сердцах толкнула тяжёлую дверь.

К Великому посту похолодало. Земля покрылась серебристым инеем, на полях лежал двухдюймовый снежный ковёр, водоёмы сковал прочный лёд.

Жанна целыми днями сидела у камина, вышивала, переделывала старые платья. В перерывах она вместе с управляющим и священником разбирала долговые книги, мечтая о будущей счастливой сытой жизни.

Постепенно холода отступили, и Джуди начала время от времени отлучаться из Уорша к деревенской родне, которую, не взирая на разногласия, всё же любила. Во время одной из таких прогулок, уже у самой развилки, её напугал цокот копыт. Приглядевшись, она заметила впереди, на большой дороге, всадников. Решив, что лучше скорее вернуться в замок, чем прозябать в томительном неведении, Джуди, самым коротким путём поспешила к Уоршу. Вынырнув их кустарника, служанка разглядела небольшой отряд, приближавшийся к замку.

– Ба, да тут целая армия! – прошептала она. – Никак, граф пожаловал за супругой. Только обрадуется ли она?

Разумнее было переждать, притаиться, но в дело вмешалось любопытство.

Когда доложили о приезде Норинстана, Жанна дышала воздухом в саду. Она не знала, как поступить. Первым порывом было впустить его и попытаться узнать, правду ли говорил о нём баннерет, спросить, почему он обманул её. Ведь должно же быть какое-то оправдание, и если он попросит прощения, она простит его. Да, непременно, простит, хоть и не сразу. Ей так хотелось его увидеть, снова услышать его голос, почувствовать себя в безопасности. Он любит её, он поймёт её, а она попытается понять его… Почему, почему она должна оттолкнуть его?

– Почему? – ответила гордость. – Потому что он обманул тебя, заставил тебя страдать, насильно сделал своей женой. Из-за него ты чуть не взяла грех на душу – и ты всё ещё думаешь о том, чтобы простить его?

Всё верно, он заставил её страдать. Ей хватит на всю жизнь. Этого не забывают.

– Он солгал тебе дважды, и вторая ложь гораздо страшнее, – отравлял сознание внутренний голос. – Он предатель, тебе подтвердил это человек, которому ты можешь полностью доверять. И это говорит не один человек – можно ли не верить? А твой муж… Он малодушно лгал тебе, пытался очернить другого. Он не думал о тебе, он думал только о себе.

– Нет-нет, неправда! – возражала Жанна.

– Но зачем же он так настаивал на отъезде? Не потому ли, что знал, что кара неизбежна? Баннерет говорил правду: из-за него ты взойдёшь на эшафот.

– Но ведь были мгновенья любви и счастья, – пыталось робко возразить сердце. – Разве они не стоят того? Разве его любовь не стоит того, чтобы быть ему верной до гроба?

– Вот именно, минуты. Минуты счастья и часы страданий. Если бы он любил тебя, лгал ли бы он тебе?

– У нас будет ребёнок.

– И что же? Его отцом должен был стать не он.

– Но я его люблю.

– Может, и любила… Но любовь требует доверия, а ты ему больше не веришь. Он сам убил любовь.

– Но его жена. Должна быть с ним в горе и радости.

– И на эшафоте тоже? – съязвил внутренний голос. – Он-то спасется, он мужчина, а ты? Твой брат? Ты хочешь, чтобы его лишили имени и выбросили в канаву?

Сердцу нечего было возразить.

Графиня велела передать, что не желает его видеть. Но Норинстан настаивал, угрожал, требовал объяснений, и она вынуждена была переговорить с ним.

Помолившись, Жанна приняла решение: она поговорит с ним наедине, под крышей, но под надежной защитой слуг.

– Скажите мужу, что я впущу его одного, – распорядилась она.

Разумеется, он не был доволен; все его лицо было еле сдерживаемый гнев. Быстро, по-хозяйски, войдя в зал, Роланд вперился глазами в жену и покосился на сопровождавших его слуг.

Графиня не дала ему заговорить первым.

– Зачем Вы приехали? – холодно спросила Жанна. Её самолюбие было ущемлено и не позволяло ни одной тёплой нотке пробиться сквозь лёд её слов. Она всё ещё любила его и, пересиливая себя, старалась казаться бесстрастной.

– Что за дикий вопрос? Я приехал к своей жене, а она вместо того, чтобы встретить меня с распростертыми объятиями, отказывается впустить меня, морозит моих людей. Или Вы не рады тому, что я вернулся? – нахмурился он.

– Мне казалось, что после Вашего отвратительного поступка Вы должны были забыть сюда дорогу.

– Какого поступка? – Норинстан сел. Похоже, он действительно не понимал, в чем дело.

– Ну вот, Вы уже забыли…

– Забыл что? Жанна, я устал и не желаю препираться по пустякам! Велите подать элю и какой-нибудь закуски. Лошадей – в стойло, людей – накормить и устроить на ночлег.

– Нет.

– Что «нет»? – опешил Роланд.

– Ваши люди сюда не войдут, пока я не буду уверена…

– Перестаньте дурить! Вы немедленно пустите их и…

– Нет.

– Что Вы хотели этим сказать, жёнушка?

Она вдруг начала задыхаться, ловить ртом воздух, словно рыба.

– Жанна, что с Вами? – Он подошел к ней, но Жанна не позволила ему прикоснуться к себе.

– Да что с Вами, Жанна! Эй, кто-нибудь!

– Нет, не надо, – пробормотала она и почувствовала, как пошевелился там, в ее утробе, его ребенок. Нет, она не могла все так обрубить.

Графиня вышла во двор, вслед за ней вышел муж. Она обернулась, посмотрела на него и прямо там, на крыльце, спросила:

– Почему Вы сказали мне, что он умер?

Казалось бы, здесь было много воздуха, но его ей по-прежнему не хватало, будто кто-то сжимал грудь тисками.

– Кто умер? Вам нездоровиться?

Графиня не знала, что ответить.

– Ничего, полежите немного и все пройдет. Где Ваша вертихвостка-служанка?

– Не надо служанки. Я не больна.

Она низко опустила голову.

– Тогда какого чёрта, жёнушка? Надеюсь, – насмешливо напомнил он, – Вы не забыли, что священные узы брака накладывают на Вас определенные обязательства? Так потрудитесь, – уже жестче добавил граф, – перестать ломаться и впустить моих людей.

– Нет, пока я не уверюсь… Знаете, – Жанна медленно спустилась во двор, прошла мимо группки навостривших уши слуг и остановилась напротив мужа, – все эти дни я молилась. Я просила Господа укрепить меня.

– Что-то мне это не нравится, – нахмурился Роланд. – А ну-ка признавайтесь!

– Я чиста перед Вами. А Вы передо мной? – Её голос окреп. Она решилась и должна была дойти до конца. Она пройдет этот путь, каким бы тяжелым он ни был.

– Так, поднимайтесь сюда и выкладывайте.

– Я не хочу туда, я задыхаюсь!

– Так какого чёрта Вы не хотите позвать служанку? Я же вижу, что с Вами что-то не так.

– Потому что она мне не поможет. Уйдите, не мешайте нам! – крикнула она навострившей уши черни. Два красных пятна зарделись на ее щеках.

Слуги покорно разошлись, и они остались одни.

– Я знаю, что Леменор жив, Вы обманули меня. Зачем?

– Этот гадёныш прислал Вам весточку?

(«Хотя бы слово в оправдание! Неужели он действительно такой, как о нём говорит Артур, неужели всё это было обманом?»).

– Нет.

– Тогда откуда…

– Правды не утаишь.

– Если и жив, то что?

– То, что мне очень больно, – пробормотала Жанна.

– Кстати, почему Вы до сих пор здесь? Кажется, я ясно дал понять, чтобы Вы уехали к матери.

– Я передавала, что мне нездоровиться. А сейчас дороги замело…

– Глупые женские оправдания! Решили всё делать наперекор мне, думаете, я не найду на Вас управу? Жанна Норинстан, я хочу, чтобы Вы были покорной женой, и Вы ей будете! – рявкнул он, теряя терпение.

– Как Вы не понимаете? Ваша ложь…

– Какая ложь? Графиня, немедленно впустите моих людей, иначе, клянусь, Вам не поздоровится!

Жанна отвернулась и заплакала. Но она не желала, чтобы он это видел.

– Я…. я… мне так… Мне сказали, что Вы… Что я жена изменника. Я хочу знать, это правда?

– Мы это уже обсуждали. Я сказал все, что должен был сказать, остальное Вас не касается.

– Нет, касается! Теперь, когда я… Я ведь так и не сказала Вам, почему не уехала в Рединг. Я думаю, Вас это обрадует…

– Меня обрадует, если Вы накормите меня обедом.

– Но я совсем не об этом, – смущенно пробормотала Жанна. – Это касается нас обоих…

– Потом, Жанна, сначала обед. Я распоряжусь, чтобы отворили ворота.

Она сдалась и пустила бы все на самотек, если бы взгляд мужа случайно не выловил на стене солдата в котте чужого цвета.

– Мерзавка, дрянь, так-то ты блюла верность! – Он в ярости сжал кулаки. – Так вот от кого ты узнала?

Жанна испуганно посмотрела на него и попятилась. Сердце бешено колотилось: она поняла, что он заметил одного из солдат Артура. Зачем, зачем она уступила ему, зачем согласилась приютить на ночь солдат, после выполнения его поручения возвращавшихся через Уорш в расположение войск?

– Так вот о чем ты молилась? Замаливала свои грешки, прелюбодейка? – Его голос гремел а расстояние между ними неуклонно сокращалось.

Жанна отчаянно мотала головой.

– Он был здесь, да? Артур Леменор был здесь в мое отсутствие? Признавайтесь!

(«Прошу, не говори со мной так, не говори, прошу тебя!»).

– Да был.

– Что происходит за моей спиной? – Он наступал, а она отступала.

– Уходите, – отвернувшись, пробормотала Жанна. – Мне все рассказали.

– Кто? Леменор, Ваш любовник?

– Он не любовник мне! – закрыв лицо руками, крикнула графиня. – Не любовник!

Не выдержав, она заплакала.

– Тогда зачем он был здесь?

– Он раскрыл мне глаза.

– Раскрыл глаза?

– Да. Теперь я знаю, что Вы лгали мне, моему отцу, даже своему сюзерену!

– Заткнись! – Он побелел от ярости. – Барон перевернется в гробу, узнав, кого вырастил вместо дочери! Это так она заботится о спасении своей души!?

– Я не изменила Вам, Богом клянусь!

– Сколько он здесь пробыл? – набросился на одного из слуг Норинстан. – Сколько здесь пробыл проклятый Леменор? Отвечай, а то кишки выпущу!

Надеяться на чудо было бесполезно, граф узнал правду, и она ему не понравилась.

Графиня предприняла последнюю попытку оправдаться и наконец выяснить, зачем он ей лгал. Она надеялась, что он понимает, что поступил дурно, но он и не думал каяться. Он вскользь признался во лжи и отмахнулся от ее упреков – для него это было не стоящей внимания мелочью. Виновной в его глазах была она, посмевшая принять баннерета Леменора без его ведома.

– А измена, измена – это правда? – с замирающим сердцем спросила Жанна.

– Как, ты ещё смеешь? – Будто резкий удар хлыстом. – Ты, прелюбодейка!

– Господи, жизнью своей клянусь, пусть рука моя отсохнет и покроется струпьями, если я хоть в мыслях… – Двор расплывался у нее перед глазами, фразы получались рубленными и давались с трудом. – Но эти валлийские родственники, Вы действительно с ними?

– Тебя это не касается! Моя родня – это моя родня, мы связаны узами крови.

На нее обрушились очередные потоки слов, она утонула в них. Тонкая ниточка таяла и наконец выскользнула у нее из рук. Жанна осталась одна на один с предательством мужа, и она не выдержала:

– Наш брак был ошибкой, я не желаю Вас больше видеть. Никогда!

Жанна прерывисто дышала. Со стороны казалось, что она полна ненависти к супругу, но только графиня знала, какой ком стоит у неё в горле.

Она говорила быстро, чтобы не передумать, чтобы убедить себя в верности принятого решения:

– Уезжайте и не возвращайтесь. Прощайте!

(«Ещё не поздно, скажи, что ты этого не делал! Я поверю, я во всё поверю… Но ты… Неужели ты не видишь, чего мне это стоит? Неужели ты думаешь, что я способна так быстро возненавидеть тебя? Ведь я отдала тебе свою руку по любви. Если ты меня любишь, я всё прощу. Но у тебя в глазах только злоба. Господи, но почему ты?!».

– Какого чёрта, графиня? – переменившись в лице, подавшись корпусом вперёд крикнул Норинстан. – Святой Давид, Вы так просто от меня не избавитесь!

Графиня дала себе слово не смотреть на него. Чтобы было легче, она повернулась к нему спиной. Жанна выстрадала этот разговор, у неё не было сил продолжать его. Зато его хотел продолжать её муж.

– Стоять! Что, возомнила себя свободной? Вы моя супруга до конца Ваших дней, хотите Вы этого или нет! Предупреждаю: либо мост сейчас же опустится, либо я…

– Мост останется там, где он есть.

– Ну погоди же, дрянь, я тебе устрою!

Характер мужа – вот о чём забыла Жанна, когда опрометчиво впустила его.

Графиня испуганно прижалась к стене, обхватив руками живот; ей казалось, она уже ощущает удары, которые обрушатся на неё через пару мгновений. О бегстве она и не помышляла.

Но ей повезло – кто-то из слуг заслонил её и втащил на галерею стены. Вслед вероломной супруге полетели угрозы.

А потом Жанна увидела кровь на рукаве своего спасителя.

С молчаливого согласия госпожи Норинстан оказался за воротами.

Графиня слышала глухие размеренные удары и знала, что это люди её мужа. Ей было всё равно; порой казалось, что умереть сейчас – это лучшее, что она может сделать. Жить с человеком, предавшим её доверие, – было выше её сил.

Обеспокоенный управляющий спрашивал её указаний, а она не могла ничего ответить. Ей было плохо; перед глазами плыли красные круги…

Люди графа успокоились только под прицелом лучников. Роланд, униженный и оскорблённый, приказал отступать; тихие смешки его спутников тут же смолкли под его гневным взглядом.

– Сучья дочь! – Он тронул поводья коня. – Погоди, я тебе припомню, ты у меня в ногах будешь ползать! Ты слишком много о себе возомнила, дочь английского выродка, ничего, я поставлю тебя на место. Так опозорить меня перед людьми! Это тебе отольётся, отольётся сторицей!

Бросив взгляд на плодовый сад, Норинстан приказал рубить деревья: ему нужно было найти выход своей ярости. Продираясь сквозь боярышник, люди графа сначала заметили осла Джуди, а потом и её саму. Не желая, чтобы её труп по весне всплыл в пруду с рыбой, бросив осла, она попыталась спастись бегством.

Её загнали к плотине; проклятые юбки сковывали движения. Пятеро мужчин, осклабившись, готовы были в любую минуту исполнить приказ господина. Один даже спрыгнул на лёд и многозначительно подмигивал остальным: мол, подходящее место.

Творя молитвы Пресвятой Деве, служанка в ужасе уставилась на окруживших её людей. Сразу убьют или…? Её судьба была в руках графа, а тот вряд ли проявит милосердие.

Её схватили под мышки и приволокли к Норинстану.

– Что ты тут делаешь, падаль? – презрительно спросил Роланд. – Следила за мной? Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю, тварь!

Хлыст просвистел в воздухе и больно ударил её по подбородку, но сейчас было не до боли.

– Я тут случайно, вот Вам крест! – Девушка дрожала, одновременно боясь смотреть и не смотреть на него. – Я не следила, нет!

– А что ты делала? – Второй удар, по спине.

– Возвращалась в замок.

– И поэтому пряталась, да? – Этот удар был больнее предыдущих.

– Я…я так испугалась, когда…

– Хватит! – нетерпеливо оборвал её граф. – Так и быть, я поверю тебе. Ведь ты не солгала мне? – Он бросил на неё тяжёлый взгляд исподлобья.

– Нет, сеньор, клянусь всеми святыми! – Она съёжилась под его взглядом и втянула голову в плечи. Утопят, ей Богу, утопят!

– Если хочешь жить, проведёшь меня в замок, к супруге. – Это был приказ.

– Но как? Меня не пустят в господские покои, – робко сопротивлялась Джуди, наблюдая за тем, как его пальцы снова сжимаются на кнутовище.

– У меня хорошая память! – усмехнулся Норинстан. – Я помню тебя: ты всё время вертелась возле моей супруги. Подумай перед тем, как отказаться, я хорошо заплачу.

Он вытащил из кошелька солид; монета заманчиво заискрилась на солнце.

– Ну?

– Нет! – преодолев соблазн, ответила служанка. – Я не предательница!

– Что ж, пеняй на себя. Второй раз я предлагать не буду.

Убрав монету, Норинстан отъехал в сторону и, указав на Джуди, отдал какой-то приказ. Его суть красноречиво прояснила верёвка в руках ухмыляющегося солдата. Служанка пронзительно завизжала и со всей мочи, петляя между деревьев, бросилась прочь.

Почти ощущая петлю на шее, девушка нырнула в заросли у реки и, отчаянно отбиваясь от преследователей, закричала:

– Питер, Сирил, кто-нибудь, помогите! Это я, Джуди! Всеми святыми заклинаю, стреляйте, не дайте оставить мою душу без покаяния!

– Оставьте её! – приказал граф. – Пусть катится ко всем чертям, визгливая свинья. Мои люди мне дороже.

У Джуди отлегло от сердца, когда петля соскользнула с её шеи. Дорого же порой даётся верность! Ни за что на свете она не согласилась решиться на такое снова.

Но если кому-то везёт, кто-то обязательно должен чего-то лишиться.

По большой дороге возвращался домой из кабачка крестьянин. Шёл он не торопясь, на ходу придумывая, как оправдаться перед женой, и заодно размышляя, как быстрей пристроить замуж дочь. Крестьянин не ожидал повстречаться с вооружёнными всадниками. Вся его беда заключалась в том, что он оказался не в том месте не в то время и, по мнению графа, недостаточно низко поклонился.

– Проучить его, сеньор? – с ухмылкой спросил один из слуг.

Роланд молча кивнул и провёл ребром ладони у горла.

– Только быстро, – сказал он и поскакал дальше.

Трое слуг догнали его через пару минут; свидетельство их работы – ноги крестьянина в дрянных башмаках – торчали из придорожной канавы.

Потом, уже вечером, весело запылал один из арендаторских домов – видимо, он тоже чем-то не понравился Норинстану. Хотя бы тем, что стоял на землях его строптивой супруги.

* * *

Бидди на мгновенье выпрямилась, чтобы перевести дыхание, и снова принялась за стирку. До чего же беспомощной делает беременность женщину: раньше она без труда справлялась с любой домашней работой, могла, если понадобится, перестирать не одну дюжину рубашек, а теперь мучилась с вещами сына. И где этот чертёнок Сирил успел так измазаться! Ведь прекрасно знает, что ей не из чего сшить ему новую рубашку. Ладно, ещё немного – и со стиркой будет покончено; главное, чтобы голова не закружилась.

Сделав ещё один короткий перерыв, Бригитта быстро простирнула пару чулок и осторожно, чтобы не замочить ноги, вылила воду. Тяжело вздохнув, она переложила бельё обратно в таз и, взвалив его на плечо, побрела к реке. Ребёнок постоянно напоминал о себе: шевелился, бил ножками, ей то и дело приходилось останавливаться и успокаивать его.

– Ещё один мальчик! – с гордостью думала Бидди, поглаживая живот.

Баннерет, конечно, обрадуется второму сыну и чем-нибудь одарит её: мужчины любят женщин, рожающих мальчиков. А когда она ему наскучит, он выдаст её замуж, дав хорошее приданое – это всё, о чём она могла только мечтать. Бригитта с радостью отказалась бы от этой мечты: она любила отца своих детей и не хотела его терять, ни сейчас, ни в будущем. Но она понимала, что не принадлежит к его миру, а, значит, это когда-нибудь случится, нужно было наслаждаться каждой минутой, проведённой в его обществе. Его такие мелочи не заботили, он ничего не был ей должен и часто отнимал у неё не только драгоценные минуты, но целые дни и месяцы.

– Такова уж женская доля! – улыбалась Бригитта и, если он хотел, провожала его.

В этот раз он даже не сказал ей об отъезде; Бидди узнала о нём случайно, от чужих людей. Что ж, баннерет не обязан был говорить ей.

Поставив таз с бельём на землю, она осторожно спустилась к проруби и разбила прихваченным с собой камнем тонкий ледок. Медленно, с остановками, Бригитта перетащила на лёд таз. То и дело отогревая руки дыханием, Бидди по очереди погружала в холодную воду выстиранные вещи и, отжимая, складывала их на свежий снег. Она не любила стирать зимой, особенно в мороз, но совсем отказаться от стирки было нельзя.

Бидди мечтала о весёлом огоньке и миске горячей похлёбки, но это нужно было заслужить, выполоскать это чёртово бельё в этой гадкой ледяной воде.

На полпути к дому, на узкой тропинке, сбегавшей к реке, ей повстречался один из наёмников. Бидди его знала, – это был Симон Грэхем, или, как его называли товарищи, Симон Рыжая борода – поэтому не испугалась и приветливо поздоровалась.

– Тяжело? – улыбаясь, спросил он.

– Есть немного, – честно призналась Бригитта.

– Домой?

– Куда ж ещё?

– Хочешь, помогу?

– А с чего бы? Среди вашего брата доброта – на вес золота.

– Да просто руки твои жалко. Видать, твой их не ценит, – подмигнул Симон, подошёл и легко поднял таз. – Скоро родишь?

– К светлому Воскресению Христову.

– Будет ещё одна душа небо коптить, – расхохотался Рыжая борода и по-дружески потрепал её по щекам.

Дома, разворошив угли, Бригитта накормила нежданного помощника нехитрым обедом. Прибежал Сирил, быстро, с присущим детворе волчьим аппетитом, доел остатки похлёбки. Симон изъявил желание немного позаниматься с ним воинским искусством, – он, либо другие наёмники часто со скуки делились с Сирилом азами своего мастерства. Оба вышли во двор. Прибиравшаяся в доме Бидди, то и дело слышала громкие, но добрые ругательства учителя сына и с радостью думала о том, что сын сможет постоять за себя.

Развесив бельё, Бригитта прислушалась: ругательства во дворе стихли. Наверное, Симон увёл куда-то Сирила. Лишь бы не в харчевню! Нет, мальчик, конечно, должен быть мужчиной, не чураться эля, но в этих харчевнях разгуливают женщины, способные заразить её Сирила дурной болезнью, от которой проваливается нос. Да и не только в этом беда: всем известно, что не случается и вечера, чтобы там не было поножовщины.

Накинув пелисон на дешёвом меху, Бидди пошла к соседке, спросить, не видела ли она Сирила. С ехидной улыбкой Долорес подтвердила её худшие опасения:

– Как же, видела я его! Вместе с Рыжей бородой пошёл пропустить кружечку в «Весёлом монахе». Там теперь новая рыжая стерва завелась, так что скоро домой не жди.

– Так ведь он ещё мал! – возмутилась Бригитта. – Ты ему чужие грехи не приписывай!

– Ой, ой, кто бы говорил! Нашлась цаца! Какова мать – таков и сын. – Долорес захлопнула дверь перед её носом.

Чёртова баба (прости, Господи!), так бы и плюнула ей в рожу! Ничего не понимает и лезет со своей ханжеской добродетелью! Она, Бидди, любит баннерета и не скрывает этого, а такие, как Долорес, тайком изменяют мужьям с кем попало, а после кичатся своей мнимой честностью. Бог им судья!

Возле «Весёлого монаха», как всегда, было шумно; парочка пьяных посетителей отсыпались в сугробах, ещё несколько остужали пыл на свежем воздухе, потирая ушибленные места. Не обратив внимания на сальное замечание хозяина, переступая через лужи кислого пива и нечистот, Бригитта переходила от стола к столу, разыскивая сына. При виде размалёванной рыжей шлюхи она сплюнула: «И бывает же такая мерзость!» и толкнула мочившегося себе на сапоги лохматого крестьянина, от которого воняло навозом. Нет, её Сирилу тут не место!

– Какая краля! – крякнул один из посетителей и смачно выругался. – Можешь, подсядешь, поболтаешь с нами немножко?

– В другой раз. – Бригитта наконец заметила сына: он сидел в уголке и, открыв рот, слушал разоткровенничавшегося за кувшином эля Симона. – Сирил, сейчас же ступай домой!

– Сейчас, мама! – отозвался мальчишка, но вставать со своего места не спешил.

– А хороша у тебя мама, сынок, просто розан! – причмокнул человек, предлагавший ей посидеть рядом. – Кто же сорвал такой бутончик?

Он попытался поцеловать её.

– Да отвяжись ты! – Бидди двинула ему локтем в грудь.

– Извини, девочка, денег нет, так что придётся поработать за так.

Он схватил её за руку и насильно усадил рядом с собой на скамейку:

– Выпей с нами для затравки!

Бригитта оттолкнула протянутую ей кружку и укусила пьянчужку, пытавшегося пошарить у неё под платьем.

– Грэг, она меня укусила! – плаксиво пожаловался он товарищу, показывая кровь на запястье.

– Ничего-то ты не умеешь, дурак! – обругал его друг. – Смотри, как надо.

Он ловко повалил Бидди на скамейку и велел товарищу крепко держать её голову и руки.

– Э, полегче там, парень! – крикнул вовремя подоспевший Симон.

– Да ладно тебе, Рыжая борода, тебе тоже достанется.

Вместо ответа Симон больно двинул ему в скулу.

– Всё из-за тебя, дрянь! – сквозь зубы процедил посетитель и со всей злости ударил Бригитте в живот. Она вскрикнула и медленно сползла на пол. Перед тем, как потерять сознание от боли, волнами расходившейся от живота по всему телу, Бидди успела услышать глухой звук падающего тела и порадовалась, что убийца её не родившегося сына не остался безнаказанным.

* * *

Это вертелось в его голове, вертелось и билось, словно птица, попавшая в силок. Он не мог думать ни о чём, кроме своей последней поездки в Уорш. Несмотря на обилие дел в Норинском замке, у него из головы никак не шла последняя выходка супруги. Она посмела выгнать его, да как! С позором! Его, собственного мужа, на глазах у его людей. Его выставили за ворота ее слуги, выставили, будто он был безродным бродягой…