Текст книги "Дама с единорогом (СИ)"

Автор книги: Ольга Романовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

Проходя мимо расседланного коня Адриана, граф похлопал его по холке:

– Твой хозяин был самонадеянным глупцом, надеюсь, следующий будет умнее.

Ещё раз оглядев конюшню и убедившись, что всё в порядке, Роланд ушёл.

* * *

В воздухе замирали отзвуки колокола. Мокрый снег прекратился; прорезая крыльями молочно-серое небо, одинокие птицы кружились над припорошенной снегом долиной. Ловя воздушные потоки, они спускались всё ниже и ниже, почти задевая разноцветные стяги.

Граф Вулвергемптонский преклонил колени в молитве и выстроил баталии клином, отрядив небольшой отряд для охраны обоза.

Неизбежность. Необратимость. Предопределенность.

Роланд отказался без условий и гарантий отдать себя в руки короля и требовал крови обидчика. Он считал себя невиновным перед Богом и людьми, Осней думал иначе. Это поле должно было рассудить их.

Пара ворон опустилась на комья земли, почистить пёрышки.

Взметнулись знамёна. Тишина взорвалась; вороны с карканьем поднялись ввысь, закружились над долиной.

Противники начали движение друг к другу. Они двигались медленно, а потом пружина атаки разжалась… Всхрапывая, подгоняемые шпорами, кони врезались в ряды пехоты, сокрушительным ударом ощетинившихся копий пробивая кольчуги, разнося в щепки щиты.

В снежном грязном месиве барахтались раненые. Силясь подняться на ноги, они молились, чтобы очередная атака конницы не втоптала их в твердую холодную землю.

Крепко сжав зубы, рубились солдаты, подсекая секирами ноги лошадей. Волны конницы сметали их своей тяжестью, и, израненные, каждый по-своему, они доживали последние часы и минуты.

Потеряв товарищей, оставшись в одиночестве, оглядываясь по сторонам, пехотинцы искали знакомые знамёна. Если они были близко, они стремились укрыться под их сенью. Если нет, то каждый поступал по-своему. Кто-то принимал неравный бой, предпочитая умереть в бою, а не от ран в плену. Кто-то, обшарив карманы новопредставившихся, пытался скрыться в ближайшем леске. Кто-то сидел и тупо ждал прикосновения секиры смерти к своей шее.

Безусые мальчишки, парализованные страхом, взахлёб молились всем святым. Их ругали, гнали вперёд, призывая отомстить за убитых товарищей, – мол, чего расхныкались, словно бабы, умирать всё равно придётся, так уж лучше встать и показать, чего стоит хороший человек.

«Смерть – дело обычное», – успокаивали они себя. Жена и мать поголосят немного, потом смахнут слезу и скажут: «А всё-таки он погиб не так, как этот трус-сосед, который прятался от войны за женской юбкой. Нам не стыдно смотреть людям в глаза». Пройдет время, и жена забудет о почившем супруге – если, конечно, его смерть не сопряжена с материальными трудностями.

Но каждый, умирая, верил, что там, по ту сторону этой постылой жизни, им будет лучше. Верили и те, кого поднимали в очередную атаку командиры. Но, зная, что тело – темница души, всё же надеялись отсрочить свою встречу с Создателем.

Люди Норинстана храбро сражались, но не могли противостоять натиску превосходящего противника. Но граф не желал отступать: он понимал, что, проиграв, откроет неприятелю дорогу на Леопаден, а потеря родового замка была для него равносильна бесчестию.

Граф Вулвергемптонский искал Норинстана. Вопреки собственной теории «холодной головы», им руководили чувства, а не разум. Он хотел отомстить ему за смерть племянника.

Но, оказавшись лицом к лицу с тем, кого так упорно искал, Осней пришёл в замешательство. Он не знал, что делать дальше. Злость улетучилась; ему вспомнились те времена, когда они были добрыми знакомыми. Осней привык считать Норинстана надёжным человеком, верным другом, сотоварищем по пирушкам, а с привычкой нелегко справиться, нужны сильные аргументы. И он искал их, искал мучительно и болезненно.

Сомерсет Осней старался убедить себя в том, что перед ним уже не тот граф Норинстан, а Роланд с горечью вспоминал прошлые годы, когда они были союзниками, когда его честь ещё не была запятнана из-за досадной, непростительной ошибки.

– Как здоровье Вашей супруги? – наконец спросил Норинстан, сократив разделявшее их расстояние до минимума. – Кажется, она подвержена простудам?

Сомерсет кивнул. Встала перед глазами старушка-жена – сухонькая, с пожелтевшей кожей, в последние месяцы еле передвигавшая ноги. Мужественная женщина, пережившая пятерых сыновей. Жива ли?

Роланд хотел спросить о его сестре, но вовремя передумал. С его стороны было бестактно спрашивать о здоровье графини Роданн. Да и не место.

Осней молчал. Он знал, что должен, но не мог. Он думал, что твердо решился, но не мог. Будто бы они встретились в трактире, а вокруг не шелестела смерть. «Пока ты тут думаешь, предаешься воспоминаниям, он заручится тобой, как охранной грамотой», – думал Сомерсет и втайне радовался тому, что граф медлит: значит, он раскаивается в содеянном.

Когда они снова сошлись лицом к лицу, Сомерсет Осней принял решение; его больше не раздирали сомнения.

– Бог снова свёл нас вместе! – горько усмехнулся он. – Кто бы мог подумать, что мы вот так… А я ведь так доверял Вам!

– Бог свидетель, я не нарушил клятвы! – возразил Норинстан, оглядевшись в поисках потенциальной опасности.

– Я хотел бы верить, но не могу, – покачал головой граф Вулвергемптонский.

– Значит, Вы поверили Леменору, – вздохнул Роланд. – Жаль! Я думал, Вы умнее.

– Вас ждет суд.

– Суд… К чему он может меня приговорить? – усмехнулся Норинстан. – К смерти? Быть растянутым лошадьми за измену, а потом, ещё живым, повешенным. Вы мне это предлагаете, Сомерсет?

– Значит, Вы отказываетесь сложить оружие? – с горечью переспросил Сомерсет.

– Я отказываюсь опозорить честь моего рода.

– Это Ваше последнее слово?

– Да.

– Жаль! – Он помолчал и холодно добавил: – Я вынужден обвинить Вас в убийстве.

– В убийстве? – удивился Роланд.

– Как, Вы смеете отпираться?! – взорвался Осней, позабыв о благоразумии и том, что сдерживало его, мешало воспринимать Норинстана как врага. – Вы подло убили моего племянника! Я вызываю Вас!

– Стоит ли? – нахмурился Норинстан. – Мне не хотелось бы убивать человека, с которым я некогда делил кров.

– Я отправлю в Ад Вашу грязную душонку!

– Вам следовало заняться Шоуром и не вмешиваться во всё это, – покачал головой Роланд. Он сделал всё, что мог. Последние слова Сомерсета Оснея перечеркнули все его попытки. В конце концов, почему он должен, словно провинившийся мальчик, выслушивать эти обвинения? У него есть честь, и она требует отмщения.

Если до этого разум Оснея ещё пытался противиться безумной затее своего обладателя, то теперь его слабый голос заглушили гордость и задетое самолюбие.

– Наглец! Вы убили Роданна и теперь хвастаетесь, что убьёте меня!

– Как будет угодно Богу, – между делом Норинстан отпустил без покаяния душу неосторожного солдата.

– Валлийский ублюдок! – почти кричал граф Вулвергемптонский. – Ваше место рядом с Ллевелином!

– Вы уподобились собаке-Леменору? – Это была последняя попытка избежать кровопролития.

Ответа не последовало. Что ж, он чист перед Богом.

– Ну, Осней, хватит сотрясать воздух!

– Я все же хочу знать… – Сомерсет замялся, – хочу знать, за что Вы его?

– Просто так, – раздражённо бросил Норинстан.

Места для копейного поединка не было, хотя оба подоспевших оруженосца держали копья наготове. Рыцари взялись за мечи. Лошади кружились на месте; трещали под ударами щиты.

Роланд чертыхнулся, получив чувствительный укол подмышку, но сдаваться не собирался. Превозмогая боль, он удвоил град ударов. Уставший граф Вулвергемптонский не был к этому готов; у него не было сил отвечать на каждый удар своим ударом.

Воспользовавшись тем, что его конь не так тяжёл, как Сириус, и поэтому подвижнее, Роланд, совершив манёвр, нанес быстрый удар сбоку. Благодаря богатому опыту Сомерсет сумел его парировать – меч Норинстана прошёл по касательной. Но второго удара он вовремя не заметил. Осней пошатнулся, выпустил из рук оружие и тяжело завалился на шею коня.

Роланд с грустной усмешкой посмотрел на поверженного врага и попросил Господа принять ещё одну душу.

Баннерет Леменор издали видел их поединок, но помочь своему благодетелю не мог. Когда он оказался рядом с графом, тот уже истекал кровью. Рана была серьёзной, и баннерет велел оказавшимся поблизости «английским» солдатам вынести Оснея с поля боя.

Артур дал шпоры Авирону (уже не тому, на котором некогда охотился) и ринулся на поиски Роланда. Заметив его в толпе валлийцев, в порыве гнева он выхватил из рук оторопевшего Эдвина фошард и метнул его в графа. Баннерет промахнулся: остриё вонзилось в «английского» солдата.

– Арбалет! – Взбешенный неудачей, рявкнул Леменор. – Чёртова глотка, арбалет, Эдвин!

– Но у меня его нет, – развёл руками оруженосец.

Артур пошарил глазами по земле и велел Эдвину подать обломок копья. Примерив его к руке, он дал шпоры коню и окликнул Роланда. Тот обернулся, и баннерет вновь попытался вернуть давний долг.

На этот раз копьё вонзилось между рёбрами коня Норинстана. Он медленно подогнул ноги и завалился на бок, взрывая копытами снежное месиво. Граф поспешно высвободил ноги из стремян и вскочил на другого коня, незамедлительно подведённого оруженосцем.

Баннерет бросился в погоню, раздавая удары направо и налево. Но его старания были напрасны: предчувствуя неизбежность поражения и не желая позорного плена, Роланд поспешил скрыться.

* * *

Несмотря на серьёзность ранений, Осней был ещё жив; некоторым даже казалось, что ему лучше и он выживет. Действительно, все внешние признаки говорили об этом: лицо его приобрело покойное выражение, хотя мертвенная бледность так и не исчезла. Сомерсет был в сознании, довольно много говорил, даже шутил, но временами его черты искажала боль.

Артур который день ходил из угла в угол в какой-то лачуге, не в силах простить себе того, что не смог помешать Норинстану.

– Кто я после этого? Не сумел попасть в этого негодяя! – мысленно укорял он себя. – Оба раза мимо! Убить его было так просто, так же просто, как вонзить копьё в загнанного оленя!

– Но ничего, я убью Вас, подлец, убью, как убивают бешеную собаку! – в порыве гнева несколько раз на дню выкрикивал баннерет.

Эти же гневные самонадеянные слова Леменор невольно повторил у постели Оснея.

Барон де Фарден толкнул друга локтем в бок и укоризненно прошипел:

– Приберегите гневные речи для другого случая. Помолились бы за здоровье графа – как-никак, Вы многим ему обязаны.

Артур поспешил отойти.

– Баннерет Леменор, – тихо, но чётко приказал граф Вулвергемптонский, – подойдите ко мне. – И добавил, обращаясь к остальным: – Оставьте нас, сеньоры.

Перешёптываясь, они вышли; кое-кто, проходя мимо сконфуженного баннерета, не удержался от усмешки.

– Я часто слышал от Вас, – после минутной паузы произнес Осней, – что граф Норинстан чем-то сильно обидел Вас, знаю, что Вы так и не приняли его вызова, позволив считать себя трусом, но всё же не понимаю причин Вашей ненависти. Безусловно, долги чести нужно платить, но долг чести и ненависть – это не одно и то же.

– Извините, я не сдержался. – Леменор почтительно склонился над постелью больного. – Этого больше не повториться: я уезжаю, чтобы найти и убить предателя.

– Вы останетесь здесь, – возразил Сомерсет, – я приказываю. Несмотря на наши былые разногласия, Вы примете командование над моими людьми. А теперь расскажите, почему Вы так ненавидите графа.

Баннерет задумался. Ему не хотелось посвящать его в подробности своей личной жизни, поэтому он тщательно подбирал слова. Говорить или не говорить? И если говорить, то что?

– Всё началось ещё до первого валлийского похода, – начал Леменор. – Я влюбился, просил её руки, но её отец отказал мне. Она стала невестой графа, которого не любит и никогда не любила. Он везде преследовал её, добивался скорейшей свадьбы и даже сказал, что я погиб. Мерзкая ложь! А баронесса ему поверила, поверила этому негодяю! Я приехал к ней, а она приняла меня за мертвеца. Надеюсь, теперь Вы понимаете, почему я так его ненавижу?

– Нет, – приподнявшись на локте, покачал головой граф Вулвергемптонский. – Подобные истории не редкость…

Он замолчал и тяжело опустился на подушки.

– Будьте осторожны, – прошептал граф. – Гнев – плохой советчик; он застилает глаза мутной пеленой. Не повторяйте моих ошибок, подождите…

– Но я не могу ждать! – вырвалось у Артура. – Я не могу и не желаю ждать. Если я вижу врага, я убиваю его!

– Гнев – плохой советчик, – вновь повторил Осней. – У Вас есть долг чести, и Вы его уплатите, но я этого уже не увижу.

– Почему? – простодушно удивился баннерет.

– Вы же знаете, – усмехнулся Осней. Его лицо искривила судорога. Тяжело вздохнув, он продолжал: – Рана смертельна, Бог призывает меня к себе.

– Зачем поминать Костлявую раньше срока?

– Сейчас самое время. После моей смерти, баннерет, Вас ожидает блестящее будущее. Я бы не удивился, увидев Вас через пару лет судьёй или шерифом.

– Я не хочу разбогатеть за Ваш счёт, – с гордостью возразил Артур.

– К чему это Вы? – Глаза умирающего блеснули.

– Вы говорите, что после Вашей смерти на меня посыплются все блага мира, но мне этого не нужно.

– Не кривите душой, Вам бы этого хотелось, – вздохнул граф.

– Я не могу простить себе, что не смог предотвратить тот удар, эта рана предназначалась мне, – с горечью заметил Леменор.

– Не вините себя, так должно было случиться.

– Нет, я никогда себе этого не прощу, но я отомщу, обещаю Вам!

На улице баннерет кликнул Метью и велел седлать иноходца. Прикрикнув на нерасторопного конюшего и плёткой отогнав крестьянского мальчонку, невольно оказавшегося у него на дороге, Артур скрылся в зыбкой дымке багряного заката.

* * *

После поединка с Оснеем, граф Норинстан в последний раз попытался поднять своих людей в атаку и переломить ход сражения. Собрав солдат под свои знамёна, он врезался в поредевшие ряды противника, когда, просвистев рядом с ним, фошард вонзился в солдата, пытавшегося подрезать ноги его коню. Раненный пехотинец, страшно сквернословя, проклинал валлийцев. Роланд предпочёл добить его. И тут его окрикнули. Обернувшись, Норинстан увидел баннерета Леменора.

– Что ж, хочешь боя – ты его получишь! – повернувшись к нему всем корпусом, подумал Роланд.

Дать шпоры коню граф не успел: в воздухе что-то блеснуло, и обломок копья, пробив седло в дюйме от его поясницы, вонзился в спину гнедого. Обезумевшее от боли животное медленно заваливалось на запястья, затем резко рванулось вверх, силясь подняться, и повалилось на бок, увлекая за собой хозяина.

Пока лошадь билась в агонии, Норинстан высвободился из ловушки стремян. Один из крутившихся поблизости оруженосцев тут же подвёл ему запасного боевого коня и помог сесть в седло.

– Милорд, – он с жалостью покосился на умирающую лошадь, – а что делать с Норманном? Может, хотя бы сбрую снять?

– Отстань от меня, недоумок! – огрызнулся Норинстан, подбирая поводья. – Им займутся люди графа Вулвергемптонского – надо же как-то отблагодарить за усердие баннерета Леменора, – усмехнулся он.

– Что ж, – оглядевшись, сказал себе граф, – это сражение я проиграл.

Значит, выбора нет, нужно бежать на континент.

Он слышал, как Леменор кричал ему вслед: «Стой, мерзавец! Если ты не трус, придержи коня и встреться со мной лицом к лицу, как и положено мужчине!», но даже не обернулся.

Проскакав ещё фадомов пять, увернувшись от шальной стрелы и избавившись от парочки слишком смелых людей Оснея, граф придержал коня и поискал глазами баннерета – тот был далеко и отбивался сразу от двух противников. «Остался бы ты тут навсегда, чёртов сын!» – промелькнуло у него в голове.

Перед ним было поле проигранного сражения, по которому рассыпались группки его отчаянно оборонявшихся людей. Уставшая конница пробивала бреши в их обороне, пыталась загнать в овраг. Пехота была активнее, наверное, у противника были резервы.

– Поданные короля снова убивают друг друга, – пробормотал Роланд, с тоской наблюдая за тем, как его люди оставляют позиции.

Нет, оставаться здесь бессмысленно, руководить бегством бесполезно.

Рядом просвистел болт, и он покинул заснеженное поле, надеясь, что и Дэсмонд принял верное решение. За спиной осталась изрытая копытами земля, торчащие из промерзших комьев стрелы, рассеченные шлемы и люди в пропитанной потом и кровью одежде. Люди, которые ничего не видели и не слышали, даже карканья кружившихся над ними ворон. Они сражались, падали и, наверное, мечтали, что это не конец, а всего лишь начало.

Вечером следующего дня граф Норинстан прохаживался по деревянной галерее внешней стены, теряясь в догадках, сколько людей отрядят на осаду его замка; в том, что она неизбежна, граф не сомневался.

– Вот и конец! – промелькнуло у него в голове. – Нас здесь всех перережут, если найдётся предатель. А уж он найдётся: звон серебра для многих важнее долга. Все эти собаки, пару дней назад лизавшие мне ноги, теперь с радостью загрызут меня! Вот чем обернулась Ваша любовь к родственникам, Роланд Норинстан! – с горечью подумал он.

Граф прислушивался к шагам часовых.

Чёрт возьми, умирать так не хочется! Да и не в смерти дело, а в бесчестии. Смерти он не боялся.

– А я, дурень, мечтал о том, какую охоту устрою после победы Эдуарда! И зачем только я ввязался в это дело? Как же я сожалею, что не остался глух к просьбам по ту сторону рва!

На душе у него было тоскливо. Ему больно было смотреть на эти чудесные поля, леса, луга, холмы, их красоту и бескрайность, смотреть и знать, что они уже не принадлежат ему, что их безжалостно топчут чужие. Может, ещё не поздно, и ещё возможно вернуть их обратно? Никогда родовые земли не достанутся наглым захватчикам! Никогда… Но ведь уже достались.

– Весь этот сброд с радостью присвоят себе мои угодья. – Роланд бросил взгляд на сторожевые огни.

Всё внутри него клокотало при одной мысли о том, что люди без роду и племени присвоят себе всё, что было нажито многими поколениями его предков, береглось, как зеница ока, бережно передавалось по наследству от отца к сыну. И тут он вспомнил о Жанне. Он уже, казалось, забыл о ней, а тут его больно кольнула мысль о том, что и она будет презирать его. Будет презирать или простит – вот что мучило его в это мгновение.

– Отречется ли она? – размышлял граф, прогуливаясь взад-вперёд по галерее. – Презрение собственной жены – этого мне ещё не хватало! Но нет, Жанна не предаст. Мы связаны одной цепью. Наш брак… Я ведь даже не успел им насладиться.

– Жанна Уоршел… – Роланд проследил глазами за часовым. – Не она ли привела меня к такому концу? Если бы я не влюбился, то счастливо избежал наветов сопляка-Леменора.

– Никакая женщина не стоит потерянной чести, – вздохнул он.

– Нет, я сам виноват, это связался с семейкой Ида, – усмехнулся Норинстан. – И сам виноват, что не принял Леменора всерьёз. Нужно было сразу убить этого треклятого баннерета. Пусть Каина огненная разверзнется и поглотит его!

– И всё-таки я дурак! – с досадой подумал он. – Так дёшево продать свою жизнь, так опозорить брата, жену, мать, сестёр…

Роланд глубоко задумался и не заметил, как к нему подошли двое.

– А где же Ваш хвалёный конь, которым Вы так гордились? – спросил один из них.

– Сдох, – безразлично ответил Норинстан.

– Обидно!

– А зачем Вам мой конь? – насторожился граф.

– Просто одна старуха напророчила…

– Что напророчила? – раздражённо спросил Норинстан.

– Что мы погибнем.

– Вы поверили выжившей из ума карге? – рассмеялся Роланд. – Стены моего замка крепки и выдержат любую осаду.

– А я ей верю, – искренне признался его собеседник. – Мы проиграли сражение, потеряли много людей… Удача отвернулась от нас.

– Выше нос! Мы ещё попируем на зависть этим собакам! – Граф начинал сердиться; ему надоела эта болтовня. Как, неужели даже гадалки, эти беззубые ведьмы, шарлатанки, по которым с самого рождения плачет верёвка, – и те говорят, что Норинский замок обречён?

– Та старуха сказала, что если…

– Проспитесь, Гивел! – прикрикнул на него Роланд. – Вино ударило Вам в голову.

– Эх, милорд, нам всё равно крышка! – с досадой махнул рукой Гивел.

– Будете сеять панику – вышвырну прямо в Преисподнюю, – прошипел Норинстан и подумал: – Пора уезжать. Пошлю надёжных людей за супругой и попробую переправить мать с сестрой через Дувр. Наверное, Жанне тоже лучше поехать с ними.

Глава XXXIII

Кольцо сжималось, и обитатели Норинского замка подготовились к осаде, запаслись водой, вином, просом, бобами, солёным мясом и другими съестными и боевыми припасами. Вырыли дополнительный колодец и проверили цистерны для дождевой воды. Мост разрушили; за рвом наскоро устроили палисад, а всё пространство между водой и стенами утыкали кольями и острыми металлическими шипами.

Граф Норинстан распорядился избавиться от лишних ртов. Толпы женщин, детей, стариков вслед за скрипучими повозками с их скудным скарбом потянулись на запад, туда, где пока ещё оставались мелкие оазисы неохваченной войной земли; туда, где укрылись обитатели окрестных деревень. Роланд мог бы уйти с ними, попробовать бежать через один из валлийских портов, но он не мог без боя отдать свой замок – свою фамильную честь.

В Норинском замке остались те, кто способны были полноценно сражаться или, на худой конец, помогать осаждённым. Если человек не относился к выше перечисленным категориям, он безжалостно выставлялся за ворота, а в крайнем случае, при угрозе бунта, просто убивался.

Двери заделали, привратные башни обеспечены людьми и припасами.

Артур Леменор от лица графа Вулвергемптонского потребовал сдачи замка, обещав сохранить гарнизону жизнь и позволить ему беспрепятственно покинуть замок. Всем, кроме Роланда Норинстана, который должен был быть заключен под стражу. Ко всему этому баннерет присовокупил пару крепких слов в адрес хозяина замка. Роланд не удостоил его ответом и велел сбросить к его ногам ощипанную ворону.

Осада затянулась и не была так удачна, как изначально предполагали осаждающие, более того, их лагерь серьёзно страдал от ночных вылазок осаждённых. После недели мелких стычек граф Вулвергемптонский посоветовал Леменору на время отвести войска, но баннерет не желал отступать.

Первый штурм начался на рассвете после того, как осаждённые в очередной раз дерзко отказались сдаться на милость победителя. Вместо капитуляции они вылили на голову парламентерам помои.

Потеряв немало людей, осаждающие оказались у подножья внешних стен к двум часам по полудню. Они пытались вскарабкаться наверх по приставным лестницам, но веский раз неудачно.

Так, в бесконечных неудачных попытках штурма, прошёл весь день. Десятки людей погибли, а овладеть хотя бы внешним кольцом укреплений так и не удалось. Казалось, замок был неприступен.

Поздно вечером баннерет Леменор бесцельно прогуливался по лагерю, с бессильной яростью глядя на стены замка. Внезапно перед ним из темноты вырос солдат.

– Чего тебе? – недовольно спросил Артур, безразлично покосившись на него. – Почему ты не на посту?

– Сеньор, я из Норинского замка.

– Из замка? – Леменор пристально посмотрел на него и обнажил меч. – Что ж, если мне не удалось добраться до твоего господина, я выпущу кишки тебе!

– Подождите, сеньор, я могу быть Вам полезен! – Солдат еле увернулся от удара и отчаянно замахал руками. – Соблаговолите выслушать меня!

– Какой мне от тебя прок, крыса? – Артур пристально смотрел на него; меч по-прежнему был у него в руках. – Ну, говори! Учти, если твои слова мне не понравятся, я отрежу тебе язык, а потом и голову.

– Я Робин, сеньор, – робко начал предатель, испуганно оглядываясь по сторонам.

– Меня не интересует твоё имя, – грубо отрезал баннерет, в нетерпении покручивая в ладонях рукоять меча.

– Я могу помочь проникнуть в замок.

– Как?

– Я открою ворота, сеньор. Надеюсь, – солдат ухмыльнулся, – Вы хорошо отблагодарите меня?

– Отблагодарю! – с усмешкой ответил баннерет. – Я избавлю тебя от знакомства с верёвкой.

– Но, сеньор… – запротестовал Робин, но умолк, увидев, что Леменор нахмурился.

– Ступай, скотина! – Баннерет убрал меч в ножны. – Сначала сделай свою работу, а потом поговорим об её оплате. Не вздумай воспользоваться моей доверчивостью, – пригрозил он, – я лично подвешу тебя и посмотрю, как мои ребята заставят тебя танцевать.

– Что Вы, что Вы, сеньор! Я никогда… – испуганно залепетал солдат и скрылся в ночи.

* * *

– Лучше обойтись без кровопролития, – вздохнул капеллан, наблюдая за тем, как люди Норинстана вносят в часовню тяжёлый кованый сундук.

– Вы боитесь крови, святой отец? – удивился Роланд. – А ведь Спаситель был распят, и крови из его ран вытекло не меньше, чем прольется ныне.

– Почему Вы не приняли парламентеров? Они хотели вручить Вашу судьбу в руки Господни.

– Моя судьба давно в руках Господа, они же пришли от имени дьявола. Молитесь за нас, святой отец, молитесь за наши грешные души и употребите эти скромные дары, – он указал на сундук, – во славу Всевышнего.

– Вы сказали им о том юноше, которого Вы просили исповедовать?

– Сказал. И о нем тоже молитесь, его душа сейчас в большой опасности.

– Зачем Вы просили исповедовать его, милорд? По моим расчетам он ещё не скоро предстанет перед Всевышним.

– Он намного ближе к смерти, чем Вы думаете, – усмехнулся граф. – Он агнец, святой отец, которому суждено заменить Исаака, если Богу будет того угодно.

Помолившись, Норинстан в сопровождении брата и Оливера под прикрытием темноты обошёл дозорные пути.

– Сколько погибших? – спросил он оруженосца.

– С дюжину будет.

– А раненых?

– Не знаю, сеньор. Можете сами посмотреть.

– Позже. Стены не повреждены?

– Каменщики заделывают пробоину возле Совиной башни, – отозвался Дэсмонд.

– Что-то серьёзное? – беспокойно спросил Норинстан.

– Нет, – успокоил Оливер, – за ночь управятся.

– Прекрасно! А провизия?

– Хватит надолго, если немного уменьшить аппетиты Ваших подопечных.

– Об этом не беспокойся, – рассмеялся Роланд. – Они будут есть столько, сколько я скажу. И когда я скажу. Если потребуется, будут пить одну воду.

Граф остановился и через щель бойницы посмотрел на огни неприятельского лагеря.

– Я измотаю их, и они уйдут до весеннего разлива рек. Им никогда не взять Норинского замка!

– Дай-то Бог, сеньор! – протянул Оливер.

Роланд хмуро взглянул на него и пробормотал:

– Нечего надеяться только на Бога, нужно самому позаботиться о своём спасении!

Спустившись вниз, граф столкнулся с женщиной, тайком перебегавшей из кухни в конюшню.

– Так, это ещё что? – прошипел Роланд, ухватив её за волосы. – Я, кажется, ясно выразился: никаких женщин!

– Я… я еду готовлю. Только не бейте меня, сеньор! – заголосила женщина.

– Как получится, – хмуро ответил граф. – Ну, шагай на кухню! Посмотрим, кто ты такая.

Втащив упиравшуюся женщину на кухню, он толкнул её на пол и потребовал огня.

– Не стоит, сеньор, я знаю, кто она, – робко возразил дежуривший тут солдат, но всё же протянул плошку с маслом. – Это Агнесса, наша шлюха.

– Зачем тебе шлюха, если твоя душа скоро расстанется с телом? – сплюнул Норинстан и пнул трясущуюся Агнессу. Он её не помнил. – Ну, зачем врала, что кухарка?

– Я действительно кухарка. Старая приболела, я ей помогаю. Я почти ничего не ем, – поспешила добавить она. Лишь бы он её не выгнал!

– Ладно, живи! – смилостивился Норинстан.

Агнесса с облегчением вздохнула. Она останется рядом с ним!

Граф вышел вон и в задумчивости направился к часовне: каждый вечер перед сном он усердно молился о спасении замка, иногда, как сегодня, по нескольку раз. Коротко на людях и долго, обстоятельно, искренне наедине с Создателем. Пока Бог был на его стороне, но Роланд опасался потерять его расположение.

– Ну, чего расселась! – прикрикнул на проститутку солдат. – Принеси воды и кинь чего-нибудь тому малому внизу.

– А мне можно поесть? – робко спросила Агнесса, оправляя платье.

– Сначала отработай свою еду!

– А тот, внизу, тоже её отработал? – обиженно буркнула женщина.

– Отработает, будь уверена! А нет, так подохнет. Ну, шевели ногами, шлюха!

Агнесса покорно сгребла в миску остатки ужина и плеснула в кувшин воды. Чего, собственно, жаловаться, с ней всегда обращались не лучше. С тех пор, как её мать решила променять красоту дочери на деньги, всех интересовало только её тело. Для всех она не лучше собаки, даже хуже собаки. Её можно до смерти избить, испортить кулаком лицо, вымазать волосы в грязи – и никто их не осудит. Как же ей это надоело!

Помниться, попав к первому содержателю, она хотела умереть и утопилась бы, если бы ей позволили. Потом, пресытившись молодой девушкой, купец продал её компаньону; тот увёз её в другой город, где бросил, оставив без средств к существованию. Так как она не была невинной девушкой, а посему не могла стать честной женой и матерью, пришлось избрать постыдное ремесло, правда, не сразу. Сначала Агнесса стирала бельё, но почтенные торговцы, да и простой ремесленный люд, не давали ей проходу; жилось ей не сладко. А тут ещё всплыло её бесчестье… Словом, бельё она больше не стирала. Добропорядочные горожанки плевали ей в лицо, а их мужья, не скупясь на грязные словечки, стремились затащить её в постель. Естественно, не платя. Агнессе это надоело, и она начала брать деньги за свои скромные услуги.

Потом были частые переезды, гонения и штрафы, и та харчевня, в которой она случайно оказалась, брошенная очередным любовником, та, в котором она встретила графа. И теперь Агнесса была здесь, в осаждаемом замке, и кормила безвестного узника, хотя сама ещё не ужинала. А после она вернётся на кухню, чем-нибудь перекусит и вернётся к себе на сеновал, где, если повезёт, можно будет немножко помечтать о том дне, когда осуществится её мечта. Но Агнесса знала, что она никогда не сбудется, так же, как ей не стать той, кем она была четыре года назад. Что ж, каждому своё.

* * *

Через пару недель, когда долины наполнились птичьим гомоном, возвестившем о вступившей в свои права весне, начался новый штурм. Он был так же неудачен, как предыдущие, и Леменор собрался скомандовать отступление, когда тяжёлые дубовые ворота вдруг приоткрылись. Через образовавшуюся лазейку хлынули осаждающие. Первые ряды попали в ловушку: чугунная решётка за привратной башней опустилась за спиной прорвавшегося противника. Их было не спасти. Осаждающим пришлось отступить и заняться подкопами, отвлекая внимание защитников ложными приступами.

Вновь побывавший у Леменора Робин посоветовал приостановить бесполезные земляные работы, и предложил небольшому отряду вслед за ним проникнуть в замок через один из подземных ходов. Солдат не обманул, незадолго до рассвета ворота Леопадена распахнулись, и конница, беспрепятственно, хлынула внутрь. Крикам о пощаде внимали немногие и то, если они исходили от тех, кто был способен заплатить выкуп. Обезумевшие от страха, почерневшие от копоти мирные обитатели замка хаотично метались по двору, пытались укрыться возле ворот во внутренний двор, барабанили кулаками по доскам. Для наступающих эти бедные люди были чем-то вроде поднятых сворой диких зверушек; они со злорадным смехом гонялись за ними и, словно стремясь перещеголять друг друга в жестокости, убивали их.