Текст книги "Любимый цветок фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
Роман Сусанны: 6-10 главы
6. «Встреча у пирамид»
Нен-Нуфер с трудом приподняла веки и вместо палящего солнца встретилась со тьмой. Тьма поглотила лик Бога и не желала возвращать. Теперь, среди прочих, будет дожидаться она дня, когда легкое перо Маат оценит вес накопленных за пятнадцать лет грехов. Теперь она уже ничего не в силах изменить – ни слова, ни действия – и решение Осириса будет твердо, как камень, на котором покоится ее безжизненное тело. Она будет покорно ожидать своей участи во тьме и холоде и станет молиться, и тогда дни пробегут незаметно, и твердь камня станет мягкой и теплой, как человеческое плечо.
– Открой глаза, девочка. Посмотри на меня, – гремело цимбалами в ушах, но, вместо глаз, она открыла рот, чтобы выпустить на свободу стон. Это вновь был его голос, голос Гора… Но она ничего, ничего не могла ответить. Видно даже милость богов не властна над мертвыми. И он ушел, вновь оставив безжизненное тело на ледяном камне. Зачем только он возвращается к ней? Чем заслужила она божественную милость? Звон цимбал сменил легкий шелест. To, видно, змеи скользят по песку к ее распростертому телу…
– Я ведь знаю, что ты слышишь меня!
Она слышала, но не имела права разговаривать с Богом.
– Здесь больно? Ответь!
Тьма закачалась, и на смену ей пришел свет, но Нен-Нуфер не зажмурилась. Она глядела прямо на огонь, за которым проступили очертания гробницы, последнего пристанища фараона Менеса.
– Пей!
Голове вновь стало мягко, и у губ задрожала чаша. Она жива, жива… И с ней вовсе не Бог… Тело его мягко и горячо, а ее – холодно и неподвижно.
– Пей!
И то ли чашу наклонили слишком сильно, то ли она просто не сумела разлепить губ, только вино потекло по подбородку.
– Поднимись! – ее подтянули выше, и в ноздри сильнее ударила терпкая смесь масел и разгоряченного тела. – Попытайся сделать хоть один глоток.
Она проглотила три капли, и тяжелая голова откинулась обратно на мягкое плечо.
– Позволь мне вынести тебя на солнце.
Нен-Нуфер уткнулась носом во влажную шею, уколовшись ворсинками парика. Не открывая глаз, она считала ступеньки, и на последней ее безвольное тело вновь почувствовало камень, но уже не ледяной, а обжигающе горячий. Шаги удалились, она вновь считала их, пока не сбилась, заслышав за спиной конское ржание. Скрежет колесницы, искаженное ужасом лицо возницы… Нет, сейчас оно абсолютно спокойно. Лишь краткий миг темный взгляд задержался на ее лице, и мужчина вновь склонился к ее ногам, и в этот раз с губ ее сорвался не стон, а крик.
– Кость цела, – донесся до нее далекий шепот. Она лежала с закрытыми глазами, не в силах противостоять боли. – Царапины глубокие, но крови почти не осталось. Терпи. Или кричи. Как тебе легче. Кроме меня и лошадей тебя никто не услышит. А я никому не скажу о твоей слабости.
По губам мужчины скользнула улыбка, и по щеке скатилась еще одна темная капля. Он плакал.
– А ты, девочка, никому не скажешь, что видела мои слезы.
Теперь он повернулся к ней полностью, и она в смущении отвела взгляд, ведь неприлично разглядывать людей – тем более любоваться их слабостью. Колени его прикрывал драный край юбки, от которой он оторвал приличный кусок, чтобы протереть вином ее раны.
– Я почти поверил, что убил тебя, девочка, – свободной рукой он попытался вытянуть у парика волос, чтобы смазать со щеки поплывшую краску. – Ты так долго оставалась в беспамятстве, что я каждую секунду прикладывал к твоей груди ухо, – Нен-Нуфер потупилась, заметив на ярких губах улыбку, – А когда ты наконец открыла глаза, то назвала меня Гором, и вновь я потерял тебя так надолго, что у меня успели закончиться все молитвы.
Он подсел ближе и подложил ей под голову руку, и теперь Нен-Нуфер могла смотреть лишь ему в лицо – даже с потекшей краской он оставался красив, и Гор не станет сердиться на нее за то, что она обозналась.
– И ты никому не скажешь, что я сбил тебя. Это будет наш с тобой маленький секрет. Твой и мой. Никому, слышишь, девочка?
Она глядела на запачканную кровью ткань, которую возница продолжал держать на весу, не решаясь вновь опустить на рану.
– Я умею управлять колесницей. Я просто не ожидал никого на своем пути.
Она прикрыла глаза, готовясь к новой волне боли, и та не заставила себя ждать. Зачем он продолжает оправдываться? Она сама виновата, что высочила к нему под колеса. Даже в городе народ разбегается, заслышав конское ржание. Она не посмеет обвинить его. О, Великий Гор, забери от него эту боль. Он вынес достаточно, думая, что убил ее.
Нен-Нуфер открыла глаза. Возница продолжал склоняться над ее ранами, хотя боль в ногах стихла, переместившись в сердце.
– В последний момент я сумел развернуть колесницу, и тебя задело лошадью, а не колесом, – он замолчал на мгновение и, отбросив мокрую от вина и крови тряпку, уселся на ступени, чтобы смахнуть с колен крупные песчинки.
– Я узнал корзину, которую ты несла. Скажи, кто твои хозяева? Они не в первый раз посылают дары фараону.
– Это моя корзина, мой господин, – Нен-Нуфер попыталась приподняться, чтобы подтянуть ноги и хоть немного прикрыть разодранные колени остатками надорванного подола. – Тебя, должно быть, смутил мой жалкий наряд, но я не рабыня. Я – жрица Великой Хатор.
Нен-Нуфер ухватилась за узел Исиды, прося Богиню простить невинную ложь, да и ложь ли это? Она танцует в честь Хатор, и в храме уже окончательно решена ее судьба, иначе бы Амени лично не пришел к ней. Полноватая верхняя губа возницы дрогнула в доброй усмешке.
– Если господин не верит, он может спросить о Нен-Нуфер в храме Великого Пта.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он поднялся и чуть заметно поклонился ей.
– Прости мне мое недоверие, Нен-Нуфер, и я непременно отблагодарю и Пта, и Хатор за то, что они уберегли меня от смертоубийства. Я ведь мог лишить храм и народ Кемета такого прекрасного цветка. Давно ли ты там? Отчего я никогда не видел тебя на праздниках?
– Разве можно приметить меня среди других танцовщиц? Перед Великой Богиней мы все равны, не так ли?
– Тебя невозможно не приметить, оттого, прости, я и принял тебя за рабыню. Прости меня еще раз, но подобную красу мы, египтяне, добываем лишь силой в чужой земле, – прикосновение к волосам было кратким, но успело опалить огнем щеку будущей жрицы. – Кто были твои родители? Мы не ведем нынче войн, и ты должна была родиться в нашей земле.
– Я не знала их, – Нен-Нуфер вновь глядела вместо лица на колени возницы. – Быть может, их и добыли силой, а я выросла при храме Великого Пта.
– Я бы запомнил тебя, прекрасная танцовщица, – возница присел подле нее и приподнял за подбородок, заставив глядеть ему прямо в глаза. – Но я отчего-то верю тебе и понимаю, что у моей слепоты была иная причина.
– Светлые волосы укрыли париком. Вот и вся причина, мой господин.
– Тогда я возьму с тебя еще одно обещание, – теперь в обеих руках возницы оказалось по светлому локону. – Ты не позволишь сбрить их.
Он убрал руки, и пряди мягко упали вдоль пунцовых щек.
– Я не могу давать обещаний, которых не в силах сдержать, – голос Нен-Нуфер дрогнул. – Я буду делать то, что мне повелят.
– Так кто же велел тебе приносить дары моему отцу?
Нен-Нуфер, позабыв про боль, вскочила на ноги, но сильные руки остановили ее, не дав опуститься на разодранные колени.
– Прекрати, жрица! Это я должен стоять перед тобой на коленях за то, что ты сумела отскочить от моей колесницы.
– Кто будешь ты, мой господин?! Сам Сети?
Она глядела ему в лицо, позабыв все запреты, и вновь его губы дрогнули в улыбке.
– Сети старше меня на три года, а выглядит так, будто и на все пять, – он даже рассмеялся. – И ты не встретишь Сети не в золотой колеснице. Меня зовут Райя, о жрица, о мой прекрасный лотос. Кто дал тебе это имя был очень мудр.
– Имя мне дал Пентаур.
При имени жреца улыбка исчезла с губ царевича.
– Это тот, кто не в силах прочесть молитвы?
Нен-Нуфер стиснула губы. Она сама слышала недовольный ропот в толпе вельмож, да и все в храме, вплоть до рабов, с неделю обсуждали неудачу Пентаура. Но неужто во дворце не забыли до сих пор!
– Он самый, – кивнула она.
– Амени не прав дважды, что допускает до таинств неумех и что прячет от нас такую красоту, – царевич потянулся, чтобы вновь коснуться волос Нен-Нуфер, но тут же отдернул руку. – Я сказал лишнего. Забудь мои слова, жрица. А сейчас нам следует вернуться к отцу. Я собрал все твои дары.
Нен-Нуфер опустила глаза:
– Да простит меня царевич Райя, что я приношу дары фараону.
– Отчего ты просишь прощения? Кто может запретить тебе?! Ты имеешь такое же право приходить к нему, как и я. И ты делаешь это всяко больше моего, не давая ему заскучать. Ему повезло больше сына, он видит тебя без парика.
Царевич сжал ее плечи, и Нен-Нуфер опустила глаза, не в силах вынести его улыбки. Ладони Райи медленно скользнули по рукам и замерли на дрожащих от волнения пальцах.
– Сделай ко мне шаг, о мой прекрасный лотос. Я хочу увериться, что ты в состоянии идти без поддержки.
Под пронзительным и тревожным взглядом она не могла вытряхнуть сандалии, да и боль в рассеченных ногах затмевала боль в стопах, но Нен-Нуфер шла вперед, а Райя все отступал и отступал, не желая давать свободу ее пальцам.
7. «Секрет Нен-Нуфер»
Она глядела на толстые золотые браслеты, сжимающие запястья холеных рук, и от их блеска или боли на глазах наворачивались слезы. Волосы упали на лицо, и, чтобы избавиться от них, Нен-Нуфер вскинула голову. Никогда еще она не кричала с такой силой. От неожиданности Райя замер, и лишь это спасло его от неминуемой смерти. Еще шаг, и он полетел бы со отупений в темноту отцовской гробницы. Нен– Нуфер рванула руки, зная, что царевич не отпустит ее пальцы. Он сделал шаг от гибельной ступени. И еще один. Теперь Нен-Нуфер отступала, ведя за собой царственного возницу, и тот покорно шел. Священную тишину нарушало лишь их сбившееся дыхание и недовольное фырканье застоявшихся коней. Нен-Нуфер уперлась в колесо колесницы. Райя разжал пальцы, и руки его плетьми повисли вдоль тела, а ее так и остались висеть в раскалившемся воздухе.
– Ты дважды спасла меня, Нен-Нуфер. За твоей спиной стоит Великая Богиня. Уверен, Пентаур знал об этом. Никогда прежде мне не было так страшно, как нынче перед тобой.
Райя отвернулся, и Нен-Нуфер догадалась, что он борется с подступившими слезами.
– Я должен возвратить тебя в храм, покуда не причинил еще больше вреда. Я и так вызвал довольно гнева Великих Богов.
Райя протянул руку. Нен-Нуфер недоуменно проследила за его взглядом и в страхе затрясла головой.
– Жрица, ты вольна не доверять поводьям в этих руках, – царевич опустил глаза.
– И если ты отказываешься всходить на мою колесницу, я пойду подле тебя той дорогой, что ты пришла сюда.
Нен-Нуфер вновь затрясла головой, не в силах разлепить сомкнутые страхом губы.
– Доверься мне, – рукопожатие стало сильнее и вторая рука легла на ее отогретое солнцем плечо. – Зной становится невыносимым. Долгая дорога пойдет тебе лишь во вред, и ты намного дольше не сможешь радовать Богиню танцами. Доверься мне, мой прекрасный лотос.
Она сделала шаг к лошади, и Райя опустил ее руку на гриву – такую же колкую, что и его парик. Царевич улыбнулся, и Нен-Нуфер улыбнулась в ответ, а потом дотронулась до его щеки и смазала краску со словами:
– Я напугаю своим видом весь храм, а от тебя придет в ужас весь дворец, мой господин.
Он накрыл ее руку теплой ладонью и только сильнее прижал к своей щеке.
– Пусть пугаются. Я не стану умываться, дабы сохранить твое прикосновение.
Нен-Нуфер чувствовала, как дрожит на груди крохотная фигурка Исиды, и все равно не в силах была отдернуть руки, но Райя сам вдруг отпустил ее, чтобы в следующее мгновение сомкнуть руки вокруг талии. Скованный голодом желудок сжался в комок, дыхание замерло. Царевич оторвал ее от земли, их глаза вновь встретились, но Райя не разомкнул губ и поставил ее на колесницу так быстро, словно тело ее обожгло его. Нен-Нуфер судорожно вцепилась в бортик, но тут же вновь почувствовала на спине руку царевича. Когда он успел вскочить в колесницу и откуда в его руках окровавленная материя… Райя швырнул ткань под ноги и обернулся на миг к отцовской гробнице, чтобы удостовериться, что не оставил никаких следов.
– А теперь держись крепко.
Он натянул вожжи и хлестнул лошадей. Нен-Нуфер покачнулась, но рука с хлыстом успела остановить падение. Наверное, царевич правил умело, не хуже старшего брата, которому Божественный доверяет свою жизнь и жизнь Великой Царицы, но она весь путь держала глаза закрытыми, не смея шелохнуться. Сухой ветер царапал щеки. Пальцы болели от напряжения, хотя лошади бежали ровно, и колесница почти не подпрыгивала. И вдруг все замерло. Они, казалось, только оставили позади великие пирамиды, а перед ними уже выросли белые стены Мемфиса. Райя спрыгнул с колесницы.
– Ты помнишь, что должна хранить нашу встречу в тайне? – прошептал царевич, не позволяя Нен-Нуфер коснуться ногами пыльной дороги.
– Ты предлагаешь мне лгать, мой господин? – горящие глаза были мучительно близки, и она даже видела лучики морщинок, подчеркнутые расползшейся краской.
– Нет, я бы никогда не посмел просить такое от жрицы Хатор, – царевич будто опомнился и опустил Нен-Нуфер на землю. – Богам известно о моем проступке, но людям об этом знать необязательно. Неужто никто из вас никогда не оступается, ведь танцуете вы так, что у меня замирает сердце. Скажи, что ты просто упала. Ведь ты просто упала, ведь так, мой прекрасный лотос?
Нен-Нуфер с поклоном отступила от колесницы:
– Будь покоен, мой господин. Никто не узнает о нашей встрече. Оставайся с миром.
– Оставайся с миром, – как эхо повторил возница, возвращаясь в колесницу и, уже занеся хлыст, крикнул: —Да хранит тебя Великая Хатор!
Толпа расступилась, пропуская вельможу, а Нен-Нуфер поспешно отвернулась, чтобы поднятая копытами пыль не попала в глаза, но знакомой дорогой так и не пошла. Ее давно хватились в храме, и теперь точно придется лгать, чтобы выгородить царевича, но она не могла предать его веры. Ну что ей могут сделать за самовольный уход – оставить без ужина, но она, кажется, способна не есть до следующего утра, вот только бы воды испить, так невыносимо душно.
Ноги болели, горло саднило от жажды. Но сил идти вперед не было. Она уселась под пальмой и стала смотреть в сторону пирамид, надеясь, что Великая Богиня поможет ей, как спасла от смерти царевича, но его отец фараон Менес теперь Бог и не мог оставить сына, а кто она… Лишь назойливая девчонка, тревожащая его покой своими глупыми страхами.
Проглотив подступившие слезы, Нен-Нуфер поднялась на ноги, но не успела и шагу ступить из спасительной тени, как почувствовала на руке железную хватку.
– Нен-Нуфер, что ты делаешь здесь? За городскими воротами?
Богиня послала к ней одного из храмовых стражников. Его старшего сына недавно взяли в школу, и она помогала мальчику с первыми иероглифами. Должно быть, сейчас его отец возвращается в храм от своей семьи.
– Я ходила за похоронной процессией.
Нен-Нуфер не боялась лгать, ведь не могло быть, чтобы в таком большом городе никого не хоронили.
– Я упала, – тут она не лгала, и стражник даже присел у ее ног осмотреть ссадины. – Мне помогли, – Нен-Нуфер чувствовала, что заливается краской, будто у ее ног продолжал сидеть царевич Райя.
– Я донесу тебя до храма.
И, не спрашивая согласия, стражник подхватил ее на руки. Его пальцы впились в кожу, но легкое прикосновение царевича было намного крепче.
– Сколько раз говорила тебе, чтобы ты не смела одна отлучаться из храма, – напустилась на Нен-Нуфер наставница, когда та лежала на жесткой циновке, отдав тело на растерзание невольницам. Целительная мазь жгла сильнее вина. – Теперь ты не сможешь танцевать, и если даже к Великому празднику кожа затянется, то время будет упущено. Как, как ты предстанешь перед великой Тирией?
Нен-Нуфер молчала, понимая, что ей в глазах наставницы нет оправдания. Она огорчит и Амени, и, конечно же, Пентаура. Только этой ночью она не спала не из-за страха предстоящей встречи со жрецами, ей снился Райя, и сколько бы не хваталась она за фигурку Исиды, царевич не желал покидать ее сны. Она окончательно проснулась задолго до зари и с открытыми глазами стала ждать, когда чернота под потолком станет серой и наступит новый день. Никем незамеченная, Нен-Нуфер выскользнула на улицу и поднялась на крышу пристройки. Где-то там, далеко, фараон сейчас внимает гимну Осириса и отпускает в небо светило, пережившее еще одну ночь хаоса. И, быть может, царевич Райя преклонил сейчас колени подле Божественного брата. Нен-Нуфер простерла руки навстречу восходящему солнцу и зашептала гимн Осирису, который не имела права читать, но который знала наизусть, потому что писала его для фараона Тети пять лет назад.
8. «Ночной приезд фараона»
После легкого завтрака из хлеба и фиников, Нен-Нуфер осталась одна – наставница в наказание не позволила ей даже смотреть, как танцуют остальные девушки. Нен-Нуфер дождалась, когда невольницы примутся за работу, и отправилась к входу в храм. Быть может, именно сегодня царевич принесет Пта обещанные дары. Она готова была стоять у пилонов без еды и отдыха, только бы увидеть его еще раз. Она вздрагивала, завидя вдали каждое облако пыли. Богатые прихожане сменяли друг друга, но царевича Райи среди них не было.
– Нен-Нуфер, ты забыла обо мне?
Она обернулась – сын стражника тянул ее за подол. Она достала лучшее свое платье и надела подаренное женой Амени ожерелье, чтобы ее больше не принимали за рабыню. Даже мальчик не мог не заметить ее необычный вид.
– Ты кого-то ждешь?
– Нет, нет, – замахала рукой Нен-Нуфер и поняла, что покраснела.
Он прижимал к голой груди табличку, и даже чубчик на бритой голове недоверчиво колыхался в поднявшемся к вечеру ветерке. Нен-Нуфер опустилась прямо на дорогу, позабыв про наряд. Мальчик сел рядом и положил табличку на колени. Нен– Нуфер то и дело вскидывала голову и чуть ли не вскакивала, заслышав конское ржание.
– В другой раз отыщи иное место для занятий.
Нен-Нуфер вскочила и встретилась с осуждающим взглядом Амени. Верховный жрец Пта отправлялся домой. Не в носилках, пешком, в сопровождение лишь двух невольников. Нен-Нуфер попыталась отряхнуться, но пыль прочно засела в платье. Скорее бы стражник забрал сына – в таком виде стыдно повстречать даже Пентаура, не то что царевича, но даже когда мальчик ушел, она еще полчаса не могла заставить себя вернуться в храм.
– Мы закрываем ворота, – подошел к ней один из младших жрецов. В его взгляде не было осуждение – в нем было иное, то, что таилось на губах Райи, и Нен– Нуфер постаралась опередить жреца на несколько шагов, чтобы тот не вздумал протянуть к ней руки, как часто делал с проходившими мимо рабынями. Она – жрица Хатор, и никто не смеет касаться даже ее руки.
Сейчас засов скрипнет, и растает последняя надежда увидеть царевича. Однако засов не скрипнул. Наоборот створка с шумом распахнулась.
– Фараон! – услышала она крик стражника. – Фараон! – закричал он уже в лицо жреца, хватая того за руку.
Нен-Нуфер побежала следом, и ее никто не остановил. Колесницы и носилки растянулись на половину храмовой аллеей – в великие праздники свита растягивалась на всю улицу, но и сейчас их было слишком много для простого жертвоприношения, да и фараон никогда не посещал храм в ночи и в отсутствие верховного жреца.
Нен-Нуфер прижалась к пилону, где простояла весь день. Так много колесниц! Среди них должна быть и та, на которой она вчера стояла, и, быть может, она сумеет разглядеть Райю! Сердце подскочило к горлу, но зазевавшийся вначале стражник опомнился и схватил ее за руку:
– Ждешь, когда тебя растопчут!
Она бросилась к стене. Факелы осветили небо, как днем, но плотная стена стражников скрывала от взгляда Нен-Нуфер не только Божественную чету, но и всех остальных, но как же хотелось увидеть Райю, и как хотелось, чтобы он улыбнулся в ответ! И тут Нен-Нуфер вспомнила о втором входе. Там ворота закрывали последними, чтобы те, кто жил вне храма, могли уйти домой. Стражник дремал, привалившись к пилону. До него явно не дошла еще весть о приезде фараона, но только Нен-Нуфер прошмыгнула мимо, как затрубили фанфары и ее едва не сшиб несущийся сломя голову молодой жрец, но признав, он обернулся и схватил Нен-Нуфер за плечи. Она закрыла глаза, готовая разреветься от досады – сейчас ее погонят прочь к пристройкам, а ей нужно во внутренний дворик, чтобы увидеть процессию.
– Где Пентаур?
Она затрясла головой. Жрец оттолкнул ее и побежал дальше, а Нен-Нуфер метнулась во дворик и замерла в темном углу, где ее никто не должен был заметить, зато ей было видно всех. Мимо в панике пробежали еще двое жрецов – оба искали Пентаура. Только он в отсутствие Амени мог встретить Божественного. Где же он? Ведь явно первым делом жрецы проверили башню, да и не заслышать фанфары Пентаур не мог. Только мысли о наставнике покинули ее, лишь она увидела, как распахнулись двери, чтобы пропустить Божественную чету, а за ними. За ними должен был идти Райя!
– Что ты тут делаешь? – громом обрушился на нее голос Пентаура.
Он развернул ее к себе – дыхание сбилось, накинутая наспех шкура соскользнула с плеча.
– Искала тебя, – ложь сама слетела с губ, да и разве она лгала – ее ведь спросили о нем. – Все искали тебя…
Пентаур сжал ей запястье и потащил в сторону с такой силой, что она застонала.
– Шевелись. Вот, здесь… – Пентаур толкнул дверь. – Ты будешь сидеть здесь и молчать, пока я не приду за тобой. Молчи, слышишь, чтобы ни случилось, кто бы ни позвал тебя. Если жрецы найдут тебя здесь, ты погибла.
Пентаур толкнул ее в темноту и затворил дверь. В тишине злобно ухнул засов, и когда стихли торопливые шаги разгневанного жреца, наступила пугающая тишина. Глаза долго отказывались привыкать к темноте. Нен-Нуфер шарила по пустым стенам, пока не нащупала скамейку. Холодную. Но сейчас она села бы и на голый пол. Ноги ныли от долгого стояния, а раны саднили. Забытая в предвкушении встречи боль вернулась с удвоенной силой. Она не наложила с утра мазь, и теперь в раны набился песок – какой же неосмотрительной она была, и отчего мысли о Райе не отпускают ее даже сейчас, наполняя усталое тело огнем?
Нен-Нуфер прижалась к стене, представляя, что это не камень, а сильная ладонь царевича. Он здесь, совсем рядом и, может, вспоминает ее имя в благодарственной молитве Пта. Тогда и ей следует молиться. И она молилась. Долго и жарко, перебирая все молитвы одну за другой, даже те, что ей не были дозволены, слова из Книги Мертвых, которую фараон Тети держал перед собой всякий день.
Тишина становилась мучительной. Отчего до нее больше не долетают песнопения? Где Пентаур? Отчего он оставил ее в ледяном мраке так надолго? И почему вообще запер ее? И пугал карой? Что такого она сделала, чтобы напугать его так сильно?
И вот тишину пронзили шаги, тяжелые. Явно принадлежащие не жрецу. Нен-Нуфер вжалась к стену, затаив дыхание. Если кто-то откроет дверь, ее не увидят. Шаги приближались. Шло несколько человек. И голоса их не были стройными. Они спорили, и среди них слышался прерывистый голос Пентаура и другой… Она узнала его – Райя, царевич Райя стоял за стеной. И кто-то еще, который сейчас говорил громко, перебивая шепот Пентаура. Нен-Нуфер прижалась ухом к стене, но слов разобрать не могла. Неужто Райя решил разыскать ее, но отчего Пентаур не открывает дверь? Из-за чего они спорят? Новые шаги, тяжелые и спешные, новые голоса. Потом грохот и короткий приказ. Шаги удалились. Наступила тишина. Тревожнее прежней. Нен-Нуфер вжалась в скамью. Кто был за дверью? Кто?
И вот засов скрипнул. Нен-Нуфер прижалась к стене, чтобы вошедший не увидел ее. Темноту полоснуло тусклое пламя лампы.
– Это я. Выходи.
Нен-Нуфер сползла со скамьи. Колени дрожали. Боль прожигала тело. Но она не ждала, что Пентаур протянет руку.
– Выходи, – повторил жрец чуть громче.
Нен-Нуфер поравнялась с лампой.
– Ступай за мной как можно тише.
Сам он был босиком, и ей пришлось взять в руки сандалии, и теперь она шла на цыпочках, будто по острым иголкам. Жрец пару раз нетерпеливо оборачивался и наконец опустил лампу к разодранным коленям.
– Это ужаснее, чем мне сказали. Как могла ты снять повязки так рано?
– Не было никаких повязок, – выдохнула несчастная, хватаясь рукой за стену. – Мне наложили лишь мазь.
– Почему же ты не пришла ко мне?
– Ты для меня занят, – выдохнула свою сердечную боль Нен-Нуфер, хотя не думала с утра просить помощи ни у одного врача. Если бы она не простояла целый день в пыли у храмовых пилонов, помощь бы ей не понадобилась.
Пентаур поднял лампу к бледному лицу воспитанницы и лишь сейчас заметил ожерелье, закрывавшее фигурку Исиды. Нен-Нуфер закусила губу, не в силах выдумать ничего в свое оправдание, но Пентаур не спросил про наряд, он отвернулся и продолжил свой путь под звезды. Во дворе он перестал шептать.
– Идем в больницу, иначе раны твои к утру загноятся.
Поняв, что каждый шаг дается Нен-Нуфер с трудом, жрец замер на мгновение и вдруг подхватил ее на руки. Он оставался в церемониальной одежде, и Нен-Нуфер уткнулась носом в шкуру, но даже сквозь нее слышала, как заходится сердце воспитателя. У дверей горел одинокий факел, но привратник заметил их, и Пентаур внес драгоценную ношу в придерживаемую стариком дверь.
Молодой врач, присматривавший в ночи за больными, бросился к ним, но Пентаур сам уложил больную на узкую кровать и велел принести чистой материи, вина и меда. Нен-Нуфер не знала, куда деть сандалии, и те продолжали болтаться в воздухе, зажатые дрожащими пальцами. Пентаур уже склонился над ее ногами, как врач легонько тронул его за плечо, прося снять шкуру. Нен-Нуфер лежала неподвижно, не издавая и звука, хотя Пентаур всякий раз с открытой тревогой склонялся к ее лицу, то и дело опуская на лоб ледяную, пахнущую медом, руку.
– Теперь ты должна поспать, – сказал Пентаур, убирая от губ обессиленной девушки чашу. – Утром я загляну к тебе и решу, можно ли тебе вставать. – Он наклонился совсем низко, и Нен-Нуфер ожидала, что жрец запечатлит на ее лбу поцелуй, как давно в детстве, но он лишь прошептал: – Забудь, что было нынче вечером. Ты пошла прямиком ко мне в башню и дождалась моего возвращения от фараона. Ты ничего не знаешь, чтобы ни стал спрашивать тебя Амени. Тебя не должны были видеть, но коли я не доглядел кого подле кельи, ты все отрицай. Я приду утром, а сейчас спи.
Пентаур отступил от скамьи, и тогда над Нен-Нуфер склонилась невольница, чтобы прикрыть простыней.
– Спи, – повторила она за жрецом единственные услышанные слова.
Нен-Нуфер закрыла глаза. Пентаур просит ее лгать, но что же такого она совершила, что расстроит Амени? Что же… Неужели Райя что-то сказал Пентауру, но даже скажи он всю правду, которую просил таить, ей не в чем упрекнуть себя. Не мог же он оговорить ее и зачем ему могло понадобиться это… Нет, она не понимает злобы Пентаура. Но он обещал прийти утром, и тогда она спросит его, в чем провинилась. Не может же он вечность злиться на нее молча. До утра не так долго ждать, а утром он придет и заберет от нее все сомнения.
9. «Лотосы в храме»
Нен-Нуфер прождала Пентаура до полудня, и когда тот так и не объявился, покинула больницу. Ноги почти не болели, а вот на душе было неспокойно – не бывало такого, чтобы Пентаур не сдерживал обещаний, да и проводивший ее до порога жрец выглядел обеспокоенно, как и все обитатели храма. Невольники и прислужники суетились, как обычно, только в воздухе разлилось подозрительное молчание. Ее накормили с остальными больными, и Нен-Нуфер прямиком отправилась в башню – только бы узнать, что Пентаур просто занят, и тогда можно поискать себе занятие – ее еще долго не допустят до танцев.
Однако у входа в башню она столкнулась со стражником. При виде ее юноша расставил ноги и сжал в руке хлыст, будто охранял вход в храмовое хранилище.
– Велено никого не пускать, – отрезал он, когда Нен-Нуфер еще даже не задала вопроса.
Он опустил руку, и плетка задрожала в нагретом воздухе. Нен-Нуфер непроизвольно попятилась.
– Скажи Пентауру, что Нен-Нуфер желает видеть его.
– Мне велено никого не пускать, – повторил стражник с непроницаемым лицом.
Кнут распрямился еще больше, и Нен-Нуфер не посмела продолжить беседу. Она поспешила во дворик, где в этот час в тени колонн Амени обычно беседовал с учениками. У него она узнает, отчего к башне приставлена стража.
– Кого ты ищешь здесь, Нен-Нуфер?
To был вчерашний нахальный жрец, с которым она бежала навстречу фараону. Не дожидаясь его приближения, Нен-Нуфер развернулась и побежала прочь с такой быстротой, что чуть не опрокинула корзину с финиками, которую несла на плече рабыня.
– Прости меня, – отступила от нее девушка и поспешила к себе в пристройку. Теперь она знала, почему Пентаур не навестил ее. Они заперлись в башне с Амени. Нечто серьезное свело их вместе в неурочный час, потому как Амени никогда не отменял бесед со жрецами. А что может быть серьезнее вчерашнего жертвоприношения фараона?
Нен-Нуфер уселась на служившую ей постелью циновку и взяла флейту.
Ей запретили танцевать, но не играть. И как только Нен-Нуфер заиграла, в пристройку тут же со смехом впорхнула стайка танцовщиц, но заметив ее, девушки замолчали и переглянулись. Нен-Нуфер опустила флейту. Они видели, как она вчера наряжалась, а потом не явилась ночевать… Должно быть, об этом успели доложить и наставнице. Ей скорее надо бежать к ней, чтобы рассказать, что Пентаур отправил ее залечивать раны в больницу – жаль, она не спросила имя врача, но коль потребуется свидетель, она сумеет узнать его среди остальных жрецов. Бежать, пока сплетни не достигли ушей Амени… Он видел ее у храмовых пилонов и, зная ее прежний скромный вид, тоже мог заподозрить неладное. Как же могла она так неосмотрительно открыто искать встречи с царевичем! А он, искал ли он после службы встречи с ней?
Пурпурный румянец, окрасивший бледные щеки Нен-Нуфер, только сильнее подогрел интерес смешливых товарок. Нен-Нуфер хотела ухватиться за фигурку Исиды, но ей помешало ожерелье. Девушки опустились перед ней на циновки – да только зря глядят в глаза, ведь ей нечем утолить их срамной интерес. И отчего каждая держит в руке цветок лотоса?
– Ты знаешь, что теперь будет с Пентауром? – начала старшая из троицы совсем шепотом, а остальные в страхе обернулись к откинутому пологу, за котором в дневном мареве двигались невольники.
Нен-Нуфер сжала флейту. О чем ее спрашивали, она не понимала.
– Ты видела его после службы. Мы знаем, что он отвел тебя в больницу.
Они знают! О, Великая Хатор! О Всемогущая Исида! В ее чистоте никто не усомнился,