Текст книги "Любимый цветок фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
Фараон дождался у выхода из купальни, когда из спальни исчезнет последняя прислужница и, отбросив полотенце, шагнул к ложу. Нен-Нуфер молча ждала его приближения. Он сорвал простыню с желанного тела, и на нем заиграл отсвет непотушенного светильника. Нен-Нуфер поднялась, увлекаемая вверх сильными руками. Пальцы фараона заскользили по щекам, ледяным от воды, пока не нашли губы, готовые встретить его поцелуй.
– Обними меня, моя царица, и подари поцелуй, о котором я грезил, вырывая его силой.
Тонкие руки сомкнулись за его спиной, и он удержал робкий поцелуй, прикусив ее дрожащую губу.
– Как же я люблю тебя, моя царица.
– И я люблю тебя, мой Божественный супруг, – едва сумела прошептать сквозь его неистовый поцелуй Нен-Нуфер.
Теперь за нее говорили губы, покрывающие поцелуями блестящую макушку фараона, чтобы удержать рвущиеся из груди под натиском его губ стоны, и вскрик ее, когда он наконец сделал ее до конца своей женой, был едва различим за его тяжелым дыханием.
5.13 «Иероглифы»
Сусанна откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Кровь стучала в висках, и она пожалела об опущенном пологе. Спасибо, мистер Атертон, что обошлись без подробностей. Выдохнув, Сусанна вновь придвинулась к столу и закричала явно громче Нен-Нуфер, когда перевернула страницу. Дальше листы были исписаны иероглифами. Один, второй, третий… Ну что ж, достойное мистера Атертона продолжение! За подобное издевательство хочется швырнуть кольцо в его улыбающееся лицо или демонстративно выкинуть в реку. И он будто догадался об ее намерении и, чуть откинув полог, проскользнул под навес.
– Что-то случилось?
Да, мистер Атертон, что-то случилось! Терпение закончилось! И все же Сусанна сказала достаточно спокойно:
– Просто я дочитала до иероглифов. Так что напугать меня изначальным объемом у тебя прекрасно получилось!
– Отбрось страх и читай дальше, – улыбнулся Реза, занимая привычное место напротив нее.
– Только вот выучу египетский для начала. Когда у нас первый урок? Прямо сейчас?
Суслик, ты хамишь, кажется! Вот именно, что кажется. Я только поддерживаю его игру!
– Урок уже был. На крыше, когда мы встречали солнце. Другого урока тебе не потребовалось. Гляди!
Реза приподнял рукопись и отлистал на пару листов назад – ни одного английского слова, одни иероглифы. Сусанна вырвала рукопись и принялась судорожно потрошить ее лист за листом. Он обдурил ее в музее с мумиями, и сейчас тоже за секунду перепутал все листы – иллюзионист чертов! Но стол и оставшийся диван уже скрылся под листами, а английского текста она так и не нашла.
Реза сидел прямо, будто мачту проглотил. Рука его на автомате схватила лист и сунула под нос Сусанны.
– Читай!
Она отпрянула, чтобы не пялиться на дурацкие немые значки, вдруг поняв, что ее просто-напросто от выпитого вина сморил сон, и это дурацкое продолжение ей приснилось. Сон выветрил опьянение и точно не навеял желания вступать в очередную сумасшедшую игру мистера Атертона. Хватит!
– Мне без разницы, что здесь написано, – выпалила Сусанна. – Я довольна своим сном. Не зря говорят, что вдохновение приходит во сне. Я напишу, что фараон дождался возвращения царицы Ти и решил пойти еще дальше…
– Решил соврать Нен-Нуфер, что она ему сестра, чтобы та согласилась стать ему женой.
– Да, да, – закивала Сусанна. – Не спорю, что банально, но достаточно логично, ведь так? – Реза кивнул. – Нен-Нуфер поразится жестокости фараона, так спокойно посылающего ее на смерть ради наследника, но примет выбор Богов и в душе не станет особо злиться, ведь фараон подневольный, и наследник превыше любой любви, но у нее будет с ним хотя бы девять месяцев счастья, а потом они все равно встретятся в загробном мире, ведь она ему жена.
Сусанна не заметила, как замахала перед носом Резы собственным кольцом, и теперь, вспыхнув, спрятала руку под стол.
– Допустим, – усмехнулся Реза. – А дальше?
– Потом, конечно же, Ти все расскажет дочери, – продолжила Сусанна с запалом, чтобы сгладить неловкость с кольцом, – и Нен-Нуфер успокоится и, скорее всего, поверит в любовь фараона, решившегося на обман, чтобы заполучить ее. Ведь он взял ее не просто в любовницы, а в жены! – выпалила Сусанна и чуть не прикусила губу из-за собственной глупости.
Суслик, прекрати уже проецировать отношения выдуманных героев на собственные реальные, потому что мистер Атертон над тобой просто издевается!
– Интересно, интересно, – протянул Реза и принялся собирать разбросанные Сусанной листы в только ему одному известном порядке. – Позволь мне все же прочитать тебе настоящее продолжение истории самому, раз ты вдруг резко разучилась читать по-египетски.
Сусанна согласно махнула рукой. С сумасшедшими, особенно в день рождения, спорить бесполезно. Тем более посередине Нила.
Роман Резы: продолжение истории
Давно таким спокойствием не веяло с Великой Реки. Фараон выходил на террасу и вдыхал прохладу, прежде чем погрузиться в пропитанную благовонными маслами темноту спальни. Он не отпускал Нен-Нуфер от себя ни на одну ночь, и она почти не ступала на женскую половину дворца, хотя ей отвели лучшие покои вдалеке от запершейся у себя Никотрисы. Та лишь однажды предстала под очи новой царицы, в первое же утро ее супружеской жизни, когда фараон собрал всех в тронном зале. Всех, за исключением Хемет и Ти, которых Никотриса тоже давно не видела, хотя обе нынче играли при дворе роли куда значительней ее собственной. Рассказ фараона и жреца Пта казался слишком неправдоподобным, но никто не смел усомниться в их словах. Да и вокруг слышались одобрительные перешептывания старых придворных, помнивших еще лицо ливийской царевны.
Пентаур сравнялся лицом с тиной, и палка в его руках служила не столько символом жреческой власти, сколько поддержкой. Однако голос в вялом теле оставался тверд и взгляд пронзителен, и от Никотрисы не укрылось, как несколько раз фараон опускал глаза долу, не вынеся его. Одна лишь новая Великая Царица сидела на троне величественно и безучастно, будто говорили вовсе не о ней, а о какой-нибудь простой прислужнице. Сестра, она не пожелала встретиться с Никотрисой, и та, решив, что таков ее нрав или же приказ фараона, целые дни проводила неубранной в своих покоях, лишь изредка выходя в сад, зная, что не встретит там Нен-Нуфер, потому что после завтрака с фараоном та, не пропуская и дня, отправлялась в дом Сети к Райе и Асенат, чтобы продолжить их обучение. Никотриса задумчиво глядела на лотосы в пруду на женской половине дворца, гадая станет ли царица так же рьяно заниматься чужими детьми, когда появятся свои собственные. И если да, то дозволено ли ей будет нянчиться с наследником, пока Нен-Нуфер открывает храмовые тайны сыну Хемет? Никотриса даже пару раз подходила к покоям царицы Ти, надеясь заручиться поддержкой будущей бабушки, но та не выходила к ней, и Хемет, однажды застав Никотрису в саду, бросила, что мать с дочерью еще даже не виделись. Никотриса отвернулась и поспешила покинуть сад, не желая впускать в сердце съедающую Хемет ревность. Той Хатор и Таверет даровали счастье прижать к груди ребенка, а ей остается лишь уповать на милость Нен-Нуфер. Только, сколько бы она не вслушивалась в перешептывания служанок, весть о беременности царицы так и не приходила. Никотриса прижимала руки к пустому животу и валилась на ложе, чувствуя, как прежние слезы возвращаются к ней, и она готова была лить их за двоих.
Один фараон оставался спокоен и заботливо утирал щеки Нен-Нуфер, когда та находила утром на простынях кровь, вестницу еще одного бесплодного месяца.
– Всему свое время, – говорил он, пряча от жены собственный бешеный пульс. – Это Бастет, сладострастная жена Пта, вымолила у супруга для нас время насладиться друг другом.
Нен-Нуфер улыбалась сквозь слезы и спешила в купальню, а он продолжал неподвижно лежать на мятом ложе, невидящим взглядом уставившись в потолок, вспоминая недавние слова Сети, поймавшего его в одинокий закатный час на террасе.
– Я боюсь подумать, Райя, что истинная причина в тебе, а не в наших сестрах? – начал Сети осторожно. – Уверен ли ты в верности Хемет?
Фараон не обиделся на слова брата. Райя слишком похож на него и на деда, чтобы сомневаться в отцовстве, а другого ответа он не мог дать Сети. Возможно, Боги подарили ему Нен-Нуфер, чтобы утолить печаль души и тела, и вся ложь его была напрасна, ибо брак Райи с Асенат предрешен, и теперь остается лишь молить их дать Нен-Нуфер силы продолжать обучение детей.
– Пустые тревоги, Сети, – сказал фараон, отходя от террасы. – У Кемета остается Асенат и мой Райя, и я смирюсь, коль на них пал выбор Великого Пта. А ты, ты поддержишь выбор любой дочери, когда придет время.
Братья разошлись, не сказав друг другу больше ни слова. От них уже ничего не зависело. Однако разлив Великой Реки принес не только плодородный ил, но и наградил царицу утренней слабостью. Фараон теперь поднимался на крышу один, пока прислужницы приводили Нен-Нуфер в чувства. Завтрак его стал скромен, потому что пустующее кресло царицы дарило горечь самому сладкому финику. Он и сам начал испытывать приступы тошноты и спешил запить водой вставший в горле горький ком.
Теперь Райя и Асенат приходили к царскому пруду, когда у Нен-Нуфер были силы говорить. Днем она все чаще удалялась в свои покои, и Никотриса являлась туда с опахалом, отослав прислужниц. Они почти не говорили, но молчание не тяготило двух цариц, и Никотриса второй после фараона прикоснулась к округлившемуся животу Нен-Нуфер, с таким же нетерпением ожидая первых толчков, как и будущая мать. А Асенат теперь чувствовала превосходство над наставницей, рассказывая ей про беременности матери, и в эти минуты Райя брал самый тяжелый камень и швырял в пруд, желая вернуть внимание Нен-Нуфер к уроку.
Ти часто стояла подле покоев дочери, боясь войти, хотя Никотриса пару раз хватала ее за руку и чуть ли не силой тащила за собой. Но Ти не шла, пока однажды Нен-Нуфер сама не вышла к ней навстречу. Ливийка не сумела отвернуться. Она простерла руки, и Нен-Нуфер тотчас бросилась к ней на грудь. И кто плакал громче, мать с дочерью, или стоящая позади них Никотриса, знала одна лишь чуткая Хатор. Теперь мать и сестра сидели по обе стороны от кресла царицы, пытаясь нащупать сквозь истончившуюся кожу живота ручки и ножки наследника.
– А если это будет дочь? – внесла сомнение в уверенность обеих цариц Ти.
– Тогда, – поспешила ответить Никотриса, – Нен-Нуфер отдаст девочку мне и родит сына.
– Я отдам тебе и сына, – вдруг глухо ответила Нен-Нуфер.
– Прекрати! – вскочила Никотриса. – Жена Сети, поговаривают, уже беременна пятым, хотя не знаю, когда он успевает навещать ее с детьми, он ведь не отходит от Асенат и на минуту, словно он не отец, а ревнивый любовник!
Нен-Нуфер опустила ладонь поверх проступившего через тонкий лен пупка:
– Но если так будет угодно Хатор, ты ведь полюбишь моего сына, как своего?
– Прекрати! – уже кричала Никотриса. – Прекрати говорить глупости!
– Это не глупости, – послышался тихий голос Ти. – Это обычные страхи женщины, но я верю, что все будет хорошо.
– Все будет так, как пожелают Боги, – прошептала Нен-Нуфер и пожелала остаться одна, чтобы подремать. Однако только лишь мать с сестрой ушли, Нен– Нуфер сразу покинула покои с желанием отыскать Рамери, но вместо него ей попался Кекемур.
Он склонился перед ней, и она тихо сказала:
– Мир тебе, мой спаситель!
Она впервые виделась с ним наедине после встречи на рыночной площади.
– Я к твоим услугам, царица.
Он не поднимал глаз.
– Свободен ли ты покинуть дворец, чтобы исполнить мою просьбу?
– Как будет угодно царице.
– Передай это Пентауру, – Нен-Нуфер протянула стражнику ожерелье с лотосами, подаренное женой Амени. – И ничего говорить не надо.
Кекемур снова поклонился.
– Должен ли я сообщить тебе, что исполнил просьбу?
Теперь он поднял глаза, на мгновение задержав взгляд на большом животе.
– Не надо. Я знаю, что ты ревностно исполнишь просьбу, и так же знаю, что Пентаур ничего не передаст тебе для меня. Ступай с миром!
Нен-Нуфер вернулась к себе и, опустившись в кресло, склонилась к окаменевшему животу. Схватки с каждым разом становились все болезненнее и болезненнее, хотя у нее оставалось еще целых два месяца радости единения с Божественным супругом, а потом долгое ожидание его нисхождения в загробный мир. Быть может, фараон Менес не оставит ее одну в эти годы, и они вместе будут следить за подрастающим наследником Кемета – Никотриса подарит ему нерастраченную материнскую любовь, а Пентаур даст необходимые знания, чтобы будущий фараон не ввергнул Кемет в хаос.
Она так и уснула в кресле, и прислужницам пришлось растирать затекшее тело прежде, чем облачить царицу к ужину. На стол подавали мало, потому что царица к вечеру едва прикасалась к еде, а фараон после целого дня разлуки готов был пожертвовать трапезой, чтобы скорее припасть ухом к огромному животу. Они могли часами лежать в полной тишине, ловя каждое движение ребенка. Фараон без устали целовал живот жены, забывая про потемневшие соски и высушенные ожиданием поцелуев губы, а потом, спохватившись, зарывался носом между лопаток жены и прижимался к трепещущему телу, чтобы утолить взаимную страсть.
И чем ближе была разлука, тем слаще были их поцелуи, и в эти минуты Нен-Нуфер восхищалась мужеством супруга, ни жестом, ни словом даже в минуты безумного экстаза не выдавшего ей тайну страшного пророчества, и тогда она ругала себя за слабость, ведь всякий день, возвращаясь после завтрака в свои покои, она плакала, но совсем беззвучно, чтобы не взволновать внимательную Никотрису. Та уже собрала в ларец самоцветы и каждое утро вынимала по камню, считая дни до родов.
Во дворце не было никого на сносях, потому родильня стояла пустой, и Никотриса собственноручно каждое утро поднимала на единственном окне тростниковую занавеску, чтобы пустить свет и воздух, а вечером опускала, вознося молитву к Таверет. Это дарило успокоение растревоженной странными словами Нен-Нуфер душе. После родов они проведут здесь вместе две недели, прежде чем отцу будет позволено взглянуть на ребенка. Две недели она сама будет носить младенца на руках, не позволяя делать это даже Ти, которая тоже не отойдет от дочери, а потом, потом фараон покажет придворным сына, и молодой матери наконец будет дозволено покинуть этот покой. Она не допустит сюда Асенат – только она и Ти имеют право на этого ребенка в первые дни его жизни. Только она…
В тот день Нен-Нуфер отпустила детей много раньше обычного и чуть ли не бегом вернулась в свои покои, где, как всегда нетерпеливо дожидались ее прихода мать и сестра, но она попросила их уйти, сославшись на невероятную слабость. Нен– Нуфер отпустила и всех прислужниц, чтобы никто не видел с какой жадностью она поглощает воду и сладкие финики. Фараон утром ускользнул совсем тихо, позволив ей спокойно доспать утренние часы, хотя она и просила его взять ее с собой для прочтения гимна. Весь вечер он играл с появляющимися то с одной стороны живота локтями ребенка, то с другой, но вот уже почти десять часов она не чувствовала ни одного шевеления, хотя насчитала с дюжину привычных схваток. Обычно, когда с живота спадало окаменение, ребенок устраивал невероятные танцы. Нен-Нуфер прилегла на бок, надеясь, что хотя бы любимое сладкое кушанье разбудит его. Нет, живот оставался тяжелым и неподвижным и только сильнее тянул вниз. Она встала и вновь, позабыв про тяжесть и боль в спине, побежала по длинным переходам дворца в надежде отыскать Кекемура, но в этот раз ей попался Рамери. Она спросила о Его Святейшестве. Фараон только что отпустил всех и по обыкновению отдыхал перед ужином на террасе.
– Передай энсеби, чтобы он немедленно пришел в спальню. Я жду его.
Рамери поклонился. Нен-Нуфер насчитала десять ударов его босых ног по плитам коридора и бросилась в покои фараона. Там еще не было накрыто к ужину, но она приказала всем уйти и не приближаться к дверям, даже если сам фараон будет их звать.
– Даже если энсеби будет звать, – повторила Нен-Нуфер медленно для растерянной прислужницы. Фараон шел слишком долго, или же теперь просто каждая минута казалась ей вечностью.
– Отчего здесь так тихо, моя царица? – улыбнулся он, задергивая полог. – Ты знаешь мое нетерпение видеть вас обоих, но ты никогда не проявляла такой настойчивости, чтобы самой посылать за мной.
Он раскрыл объятья, но получил по рукам.
– Здесь некого обнимать. Больше некого.
Фараон отступил на шаг, но растерянность его была недолгой. Он вновь протянул руки и успел схватить запястья Нен-Нуфер, чтобы она не ударила его вновь.
– Я целый день не чувствую шевелений.
Фараон постарался остаться спокойным.
– Он иногда долго спит…
– Нет! – перебила Нен-Нуфер почти криком. – Не после схваток! Нет! Слышишь меня?!
Он слышал, он попытался поймать мокрые щеки ладонями, но Нен-Нуфер извернулась и метнулась к столику в глубине комнаты, где хранилась коробочка с письменными принадлежностями. Она развернула папирус.
– Погоди писать письмо отцу для защиты, – фараон не смел прикоснуться к бегающей по папирусу руке. – Приляг, я принесу фиников и меда. И давай лучше напишем потом послание моей матери. Ей, женщине, проще просить милости у Таверет и Хатор. Послушай меня…
– Нет, ты! Ты послушай меня!
Она сунула ему перед глаза влажный папирус, но он не взял его. Едва опустив глаза на две единственные строки, он отпрыгнул от жены, как ошпаренный.
– Я писала это для тебя под диктовку Пентаура. Можешь вновь сжечь его!
– Послушай, – фараон протянул к ней руку. – Послушай меня…
Нен-Нуфер рухнула на циновку и сложила руки на макушке.
– Это я должна была умереть, а не наш сын…
– Послушай меня, – фараон присел рядом и попытался оторвать плачущую царицу от циновки, в которую она теперь вцепилась, и получилось поднять ее лишь вместе с циновкой. Так он и донес ее до постели.
– Я дам тебе вина!
– Нет! – Нен-Нуфер схватила его за руку, которой он только что отшвырнул циновку. – Нет!
Фараон припал ухом к животу, пытаясь услышать удары детского сердца, и ему удалось, только Нен-Нуфер вновь зарычала:
– Это мое сердце, дурак! Не его! Наш сын мертв!
– Нет! – фараон стиснул плечи жены. – Дай время, он проснется. Было же такое, чтобы он спал…
– Нет! Слишком поздно! Оставалось меньше месяца… Почему… Почему Хатор не позволила мне исполнить волю Пта…
Она упала лбом на сомкнутые пальцы мужа, которыми он сдерживал ее руки.
– Потому что будет другой ребенок. Потому что предсказание не о тебе… Потому что ты мне не сестра! – закричал фараон ей в ухо, поняв, что она не слышит его.
– Ты дочь Ти, но не моего отца, слышишь? Это только Асенат могла умереть или Никотриса, и не одной из них я не желаю жертвовать. А ты, ты просто мне жена, и у нас будет другой ребенок, слышишь? А Асенат, Асенат, когда придет время родит Райе законного наследника, а этот папирус сожги. Он уже ничего не значит! Слышишь меня?
Но Нен-Нуфер не слышала. Тогда фараон прижал ее к груди, уже не заботясь о животе, и попытался заглянуть в полные слез глаза.
– Неужели ты могла подумать, что я спокойно пожертвую тобой, которую люблю так, как людям не дано любить! И молчала все время, ты молчала, зная про послание. Сколько же тайн ты хранишь еще, мой прекрасный лотос, ответь мне!
Но Нен-Нуфер ничего не отвечала. Она глядела на него и не видела.
– Нен-Нуфер, – позвал фараон тихо, и так же тихо она ответила ему:
– За моей спиной больше нет Хатор. Теперь она за твоей. И какое же злое у нее лицо…
Нен-Нуфер ударилась лбом ему в грудь, но он сумел обернуться, но никого не увидев, попытался поднять голову жены, чтобы забрать поцелуем боль, но Нен– Нуфер вскрикнула, и через мгновение он почувствовал, что кровать под ними стала мокрой.
– Я позову врача, слышишь?
Он вновь попытался распрямить сгорбившуюся жену, но опять не увидел ее лица.
– Не нужно врача, – простонала Нен-Нуфер. – Великая Хатор сказала, что я получу сына. Его не получишь только ты, лгун!
– Тебе нужен врач!
Теперь она глядела ему в глаза, и фараон не смог сдержать дрожи.
– Боги не знают прощения для лгунов, слышишь меня, Райя?
– Тебе нужен врач! И я позову его.
– Сожги папирус. Пусть никто не знает про слова Пта, которые не горят. Которые выжжены на твоем лбу. Неужто ты не видишь их в зеркале?
Фараон продолжал крепко держать ее за плечи, боясь, что она опрокинется с кровати.
– Я вижу их в твоих глазах, их не сжечь! Прошу, доверься мне, моя любовь! Я сейчас приведу врача…
– Сожги папирус!
Фараон кивнул и, схватив послание с мокрой простыни, бросился к светильнику. Папирус запылал. Только в этот раз он не глядел на пламя, постоянно оборачиваясь к постели, боясь за Нен-Нуфер, и не заметил, как пламя подобралось к пальцам, но он не вскрикнул, а молча приложил обожженные пальцы к мочке, кляня оставшиеся в ушах серьги.
– Я позову врача! Не вставай с кровати.
Однако с порога ему пришлось вернуться, чтобы подхватить скорчившуюся Нен– Нуфер.
– Дыши, просто дыши, – рука скользила по согнутой спине царицы, вбирая проступивший на шее пот. Он не стал поднимать ее с циновки обратно на кровать.
– Дыши, мой прекрасный лотос, отпусти боль…
Нен-Нуфер откинулась ему на плечо и прошептала:
– Я люблю тебя, Райя. Люблю даже за ложь, которая подарила мне почти год счастья… Но Хатор не простит тебя, сколько бы я ни молила ее нынче…
– Я позову врача, – шептал фараон, собирая губами со лба жены испарину. – Позволь только положить тебя обратно на кровать.
– Оставь меня здесь. Мне привычнее на циновке… Пока она служила мне постелью, Боги слышали меня…
Фараон поднялся, но тут же вновь пал на колени, чтобы удержать голову Нен– Нуфер.
– Ты ударишься так!
Но новая схватка уже скрутила тело царицы, и ее стон поглотил слова фараона.
– Кекемур!
Фараон помнил, что именно он находился сейчас ближе всех к царским покоям.
– Кекемур! – закричал он громче.
Но стражник не шел.
– Я велела им всем не приходить, – простонала Нен-Нуфер, приподнимаясь на локтях, и фараон вновь с трудом сумел спасти ее лоб от встречи с напольными плитами.
– Кекемур!
Наконец юноша прибежал на зов, но не посмел переступить порога царской опочивальни, потому что царица корчилась на полу, а фараон стоял перед ней на коленях, крепко держа голову.
– Сюда! – фараон продолжал кричать, хотя юноша стоял уже в двух шагах от него, вцепившись пальцами в юбку. – Держи ей голову, олух!
Кекемур рухнул на колени и подставил руки. Нен-Нуфер продолжала метаться, и фараон не решился полностью доверить ее юноше. Кекемур в панике переводил взгляд с одного царственного лица на другое. Оба были смертельно бледны. Фараон сильнее нажал ему на руку, но стражник не мог пошевелиться.
– Держи ей голову, остолоп! Чтобы она не билась об пол! Никого не подпускай к ней!
Фараон надел ему на палец перстень, обличающий его в отсутствие повелителя властью над всяким, даже самим визирем.
– Гони прочь любого, кто посмеет приблизиться к вам!
Кекемур оглох, в голове шумел страх и прилившая к лицу кровь. Он уже прижимал тело Нен-Нуфер к груди, но тогда оно еще не принадлежало фараону. И голос, который раздавался сейчас под сводами дворца, не принадлежал фараону. Это кричал обезумевший от страха супруг.
– Никого не впускать! – фараон отдавал приказы всем подряд, и плотная стена стражи встала у него за спиной у входа в царские покои. На крики, несмотря на поздний час, сбежались и прислужники, и придворные, но фараон ничего не объяснял. Он бежал к конюшням, и за ним бежали все остальные. Только с конюшим он раскрыл рот, приказав немедленно вывести прогулочную колесницу, и наконец повернулся к дворцовой толпе:
– Я еду за Пентауром. К царице, кроме жреца Пта, никто не войдет. Это мой приказ!
– Ты не можешь ехать сам!
Один из придворных набрался смелости ухватить его за юбку, но тут же получил по руке кнутом.
– Прочь!
Ему уже вывозили колесницу. Ту, в которой он чуть не раздавил Нен-Нуфер. Сети ночевал у себя в доме, и не было лишней минуты, чтобы посылать за ним, а только брату он доверился бы сейчас, а коли нет Сети, так он сам привезет Пентаура!
Ворота уже распахнули, но трубы молчали, не возвещая об отъезде фараона из дворца. Паника фараона передалась всем, даже страже у ворот. Он хлестнул лошадей, и колесница рванула с места. В храме тоже не успели открыть ворота. Фараон спрыгнул на землю и, оттолкнув храмовых стражников, побежал по аллее. И здесь не успели оповестить фанфарами о его приезде, но два жреца все же выбежали навстречу. Фараон, боясь, что те падут ниц, заорал еще издалека:
– Где Пентаур?!
Жрецы рванули с места быстрее царских лошадей. И когда фараон добежал до башни, он уже слышал торопливые шаги жреца. Пентаур взглянул на фараона и закрыл глаза, но тот схватил его за плечи и зашептал в лицо:
– Дитя мертво, слышишь?! Но ее ты можешь спасти! Слышишь?!
Он за руку поволок жреца к воротам.
– Мне нужны инструменты! – кричал Пентаур на бегу.
– Все будет!
Они бежали, как два загнанных льва, хотя ни у одного не развевался, подобно гриве, платок, оба потеряли их еще у башни. Стражники, державшие лошадей, бросились врассыпную, и фараон чуть ли не закинул жреца в колесницу. Пентаур едва успел ухватиться за бортик, когда хлыст просвистел над его головой. У дворцовых ворот оба замерли, чтобы отплеваться от забившего рот и ноздри песка, а потом вновь понеслись по дворцовым переходам, как угорелые, и никто не рискнул встать у них на пути.
У стены стражников стояло трое врачей, но их не впускали. Вооруженные кнутами юноши стойко закрывали уши на посылаемые им проклятья. Приказ фараона! – слышал в ответ каждый, кто пытался их усовестить, слыша крики царицы.
Пентаур вырвал ящик с инструментами у ближайшего врача и ринулся за фараоном в открывшуюся в стене стражников лазейку. Фараон пал на колени подле Кекемура. Юноша зажал Нен-Нуфер в кольцо рук, и та билась теперь головой ему в грудь. Фараон подхватил обессиленную царицу на руки и, велев Кекемуру убираться вон, опустил на кровать. Пентаур тотчас припал ухом к ее животу.
– Я верно ошибся в расчетах! – прохрипел жрец. – Это смерть не царицы, а ребенка…
– Ты не ошибся, – пролепетала Нен-Нуфер, поднимаясь к воспитателю, и вновь со стоном повалилась на спину.
– Она мне не сестра, – закончил за нее фараон, – и потому ребенок не мог быть наследником, за которого я платил бы матерью.
– Не сестра? – Пентаур даже выпустил запястье Нен-Нуфер, на котором прощупывал пульс.
– Да, я врал! – прорычал фараон, протирая ладонью лоб жены. – И заставил Ти подтвердить, что отец ее дочери фараон, чтобы Нен-Нуфер оставила ради меня Хатор, и теперь Хатор наказывает меня! Но не ее, слышишь? Сохрани ей жизнь, даже если она решит оставить меня.
– Я сделаю все, что в моих силах, если на то будет милость Пта, – едва слышно сказал Пентаур, не склоняя перед фараоном головы. – Позови слуг.
– Сейчас я твой слуга. Никто не должен знать нашей тайны. Ты сам прекрасный врач, а согреть воды и принести свежую простынь я сумею сам. Сохрани мне жену, слышишь?!
– Ты не должен видеть ребенка, – настаивал на своем жрец.
– Я сделал многое, что не должен. И взять на руки мертвого сына после всего не такой уж и грех.
– Если я сумею достать его целиком.
– У нее отошли воды, он должен родиться сам, насколько я смыслю в женской природе.
Фараон вновь склонился к Нен-Нуфер, когда она со стоном вцепилась в покрывало.
– Положи ей на лоб, – Пентаур протянул фараону смоченную в опиуме губку и одним рывком разорвал подол платья. Фараон отвернулся от жреца, глотая слезы, готовый для себя самого попросить маковых зерен, которыми успокаивают детей. Он слышал звон медицинских инструментов и страшился обернуться, да и смотреть в ныне спокойное лицо жены было куда приятнее, чем на окровавленные простыни в ее ногах. В ноздри бил запах воскуренных жрецом смол, уши заполнял его тихий голос, шепчущий молитвы, и фараон не сразу расслышал приказ Пентаура.
– Надави на живот!
Фараон, обернувшись, увидел лишь покрытую испариной макушку жреца, склонившегося к поднятым коленям царицы. – Дави на живот! – повторил Пентаур нетерпеливо. – Я держу его голову. Еще! Еще! Как только я сумею выкрутить плечи, он свободен! Все!
Даже когда Пентаур положил на покрывала склизкое тельце, фараон не сумел убрать рук, а только сильнее надавил на пустой живот жены.
– Ступай в купальню и омой его, – Пентаур убрал нож, которым перерезал пуповину, и когда фараон не двинулся с места, добавил едва слышно: – Я понимаю, как это тяжело, но и мне сейчас не легче, поверь мне.
– Я знаю и совсем не уверен, что мне дано любить ее сильнее твоего.
Фараон бережно взял мертвого сына на руки и, как слепой, нащупывая ногой каждую ступеньку, спустился в купальню. Холодная вода казалась кипятком, так обжигала она дрожащие руки. Бережно закутав ребенка в полотенце, фараон остался сидеть на приступке ванны, пока к нему не спустился Пентаур, чтобы омыть руки.
– Время, – сказал он тихо, но фараон не протянул ему ребенка, только сильнее прижал к груди.
– Как долго Нен-Нуфер будет спать?
– Достаточно, чтобы сильная боль стихла. Потом я дам ей новое лекарство. Швы могут болеть с месяц, и пока ей лучше не садиться.
– Ты останешься при ней?
Пентаур покачал головой.
– Мне нужно вернуться в храм. Амени не справится без меня.
– А здесь не справлюсь я! – почти закричал фараон.
– Я не врач, повелитель. Я – жрец Пта, но я дам наставления дворцовым врачам. Самое страшное позади, – он вновь протянул руки. – Отдай ребенка.
Фараон склонился над младенцем и запечатлел на лбу поцелуй.
– Как скоро Нен-Нуфер проснется? – повторил он вопрос. – Я бы очень хотел, чтобы она взяла на руки сына прежде, чем из него сделают мумию.
– Нынче слишком жарко, чтобы ждать. Да и не думаю, что Нен-Нуфер пойдет это на пользу. Как и тебе. Отдай ребенка! Дождись живого и положенного срока. Не гневи Богов, повелитель.
И фараон, в последний раз поцеловав сына, протянул неподвижное тельце жрецу и тут же отвернулся, чтобы не видеть, как тот тоже нагнулся к ребенку с поцелуем.
– Умойся, повелитель, – сказал Пентаур, закрывая лицо ребенка свободным краем полотенца. – Я велю сменить на кровати простыни. Сейчас царица не проснется, если осторожно приподнять ее.
Пентаур вышел, а фараон продолжал сидеть с согнутыми руками, будто все еще держал в них мертвого сына.
