Текст книги "Любимый цветок фараона (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

5.8 «Небольшая формальность»

– Не кажется ли тебе, что смысл истории Нен-Нуфер в том, что единожды начав лгать, уже не остановиться?

Сусанна уставилась в лицо именинника, пытаясь уловить хоть какое-то движение глаз, чтобы понять смысл вопроса.

– Мне кажется, это уже не моя история, – ответила она тихо. – А твою я пока не дочитала.

– Но на вопрос ты можешь ответить?

– Если ложь принесет кому-то спокойствие, то я предпочту лгать, как лгала всю неделю сестре. И что Нен-Нуфер, что Сети, что фараон, они лгут, чтобы дать счастье окружающим.

– Но они не дают его. И самое ужасное, что одна маленькая ложь может стать в один прекрасный день правдой.

К чему он несет эту чушь? Если полицейские вернутся, она солжет, не моргнув глазом, чтобы ее оставили в покое.

– Наша ложь не маленькая. Она супер-маленькая, и через два дня мы забудем друг о друге.

– Тогда пойдем! – Реза схватил ее за запястье и потащил к двери. – Ты ведь хотела взглянуть на мою мастерскую?

У него, кажется, отлегло! И она даже согласна спуститься в гробницу, только бы он начал улыбаться. Глядеть на маску из белого золота невыносимо!

Из гробницы, как всегда, веяло холодом. Сусанна с опаской покосилась на Резу, когда они проходили мимо статуй, но тот даже не взглянул на них. Еще посмотрит! Сейчас он, наверное, из фараона вновь превратился в обыкновенного ювелира, увлеченного работой, и сейчас она погрузится в совершенно иной мир, более практичный, ведь чем бы ни была ранее эта комната, сейчас она выглядела довольно современно. На потолке горели лампы дневного света, последнее детище Аббаса, а стены закрывали пробковые доски, на которых висели рисунки всевозможных украшений и схемы для их создания. Пара странного вида станков занимала центральное пространство. По виду одного она догадалась о его предназначении – шлифовальный. На деревянных столешницах, тянущихся по стенам буквой «П», лежали разные инструменты. На специальных растяжках висели неоконченные работы. Красота… Руки у него точно золотые, но вот маску с лица пусть уж снимет! И рот раскроет. Она ждет рассказа о том, как создается эта красота! Но Реза молча придвинул к себе какую-то коробку и достал непонятные железные палочки. Он покажет работу в действии? Отлично, пусть работает. Работа его успокаивает. Мистеру Атертону нервничать нельзя, а усатый капитан изрядно потрепал ему нервы. Или он сам себе из-за глупой правды!

Реза разложил инструменты и молча протянул ей руку. Куда подходить – ей и отсюда все видно, и все же она безропотно вложила в его ладонь свою, но Реза вместо того, чтобы сжать ее пальцы, стащил кольцо.

– Небольшая формальность.

Он опустился на стул и закрепил кольцо на держателе. Молча взял первую палочку, потом вторую, затем третью, и подносил к крутящемуся кольцу…

– Я так и не показал тебе, как по-египетски пишется мое имя, но сейчас ты увидишь заодно и свое.

Сердце Сусанны перестало биться, когда она наконец поняла, что он делает. Маленькая формальность – это превращение обычного кольца в обручальное с именами мужа и жены. Он ведь рассказал ей об этом, когда подарил кольцо.

– Реза, – голос ее дрожал. – Это уже перебор. Капитан не читает иероглифы.

Он отложил палочку и окинул Сусанну все тем же ледяным взглядом:

– А ты делаешь это для полиции или для меня?

– Для тебя, чтобы ты не переживал, что солгал…

Сердце почти не билось, вернее билось так часто, что невозможно стало сосчитать количество ударов в минуту. И сами минуты слились в бесконечную тишину.

– Теперь это не ложь.

Реза сдул с кольца стружку и отложил в сторону. Настала очередь другого кольца. Он снял его со своего пальца и принялся за работу. За спиной был еще стул, и Сусанна поспешила его занять. Спокойствие, Суслик, только спокойствие, и даже если потребуется выполнение другой формальности, то тоже не конец света… Главное, чтобы медовик пропитался. Упасть в грязь лицом перед мадам Газией куда страшнее, чем оказаться с новоявленным мужем по-настоящему в одной постели.

Реза наконец отодвинул свой стул и протянул Сусанне большое кольцо. Пришлось встать. Странно, что они не переоделись для маленькой формальности. Сказать? Молчи, Суслик, ты уже договорилась, кажется, до полного идиотизма.

Реза протянул руку. Конечно, она должна сделать это первой… Она помнит. Только можно хотя бы взглянуть на иероглифы? Красиво, хотя и не поймешь, где чье имя… Неважно… Главное, что ты знаешь, что там написано…

Кольцо вернулось на свое законное место, и Сусанна протянула Резе дрожащую руку. Ее кольцо тоже сидело, как влитое, но Реза все равно поцеловал ей пальцы, будто вновь проверял размер… Суслик, неужели ты поверила в бред про снятие мерок губами… Я уже не знаю, во что верю, и во что можно верить…

– Теперь я имею законное право на твой настоящий первый поцелуй, и никто не назовет меня вором.

Сердце совсем провалилось в пятки, когда рука с кольцом прошлась по ее спине. Она откинула голову, но вместо ледяного взгляда поймала горячие губы, но их влага не утолила ее жажды. Реза отпустил ее также быстро, как и обнял.

– Можно попросить тебя о маленьком подарке?

Сусанна судорожно кивнула, только нужен ли ему теперь ее кивок?

– Сходи со мной еще раз к мумии ребенка, – Сусанна не была уверена, что ее глаза остались на лице, такими огромными они стали. – Мне это очень важно.

Он точно ненормальный! И если ему сумасшествие простительно, то отчего она такая дура, что соглашается на все?

Реза вывел ее из мастерской и подвел к статуям.

– Это их ребенок.

Сусанна кивнула. Понятное дело, чей же еще!

– И немного мой.

А вот это уже идиотизм, с которым она ничего не может поделать.

– Знаешь, почему Аббас такой… Такой нервный, когда дело касается моего отношения к тебе? – Реза сжал ее руку слишком сильно, заставив повернуться к себе. – Он считает себя виновником моего состояния. Поэтому не женится и следит за мой, словно за маленьким.

Реза закусил губу и опустил глаза к ботинкам.

– Мы вместе нашли этого ребенка. Отец тогда уехал по делам в Луксор, и Аббас решил воспользоваться свободой, но я не хотел бросать росписи. Мне оставалось совсем немного. Заплатить долг фараону мне казалось намного важнее всяких кальянов и голых девок. Но Аббас вырвал у меня кисти и… В общем мы с ним подрались, и достаточно жестоко… Он швырнул меня об стену, и я пробил ее головой. В общем, мы, конечно, никому ничего не сказали… Сейчас даже шрама нет, но… Он считает, что все мои бредовые идеи – последствие этого падения, но я-то знаю, что это все из-за мумии. Когда я пришел в себя, мы хотели быстрее залепить стену и закрасить, чтобы отец не узнал про драку – Аббас очень боялся оказаться на улице, и я тоже боялся потерять его… Но когда мы начали лепить на стену гипс, стена просто провалилась под нашими руками, потому как была дверью. Ее после погребения фараона замазали наспех, потому она так легко обрушилась. Ну, сама понимаешь, в шестнадцать мы не могли удержаться и вошли. Хорошо еще сообразили прожечь свечой воздух… Мумию ребенка мы разворотили ради интереса… А потом…

Реза замолчал, и Сусанна заметила в его глазах слезы.

– Мы, конечно, запихнули мумию обратно в крохотный саркофаг, а потом замазали вход, и я умело закрыл свежую шпаклевку росписью – отец не должен был догадаться ни про вход, ни про драку. У меня тогда была пышнее шевелюра, и мы смогли в тайне от Латифы обработать рану, но…

Реза вновь замолчал.

– Отец узнал правду, да? – подсказала Сусанна, увидев, что слеза уже докатилась до подбородка.

Реза покачал головой.

– Нет, отец ничего не узнал. Во всяком случае, я на это надеюсь. Я надеюсь, что там он, – Реза ткнул пальцем в статую фараона, – оставил моего отца в покое.

Суслик, не нервничай. Мистер Атертон немного ненормальный. Вернее очень ненормальный или просто сумасшедший!

– Отец, когда возвращался по ночной дороге, въехал в верблюда. Не смейся!

Она и не смеялась. Вот, где причина сумасшествия!

– Они действительно иногда лежат на дороге. Бедуины оставляют их отдыхать, если не могут сдвинуть с места. Никто не ждал в такой час гонщика на узкой дороге. Отец заплатил жизнью за нашу с Аббасом выходку. Я почти что умилостивил дух фараона за то, что было сделано прадедом и дедом, восстановив росписи и сделав копии украденных драгоценностей, и если бы меня не дернуло трогать ребенка, отец остался бы жив. Мне тогда хотелось умереть, и я не знаю, зачем Латифа вытащила меня с того света – у меня все равно нет никакой жизни. Все, что я делаю, я делаю ради нее и сына, чтобы, когда наконец умру, они ни в чем бы не нуждались.

Сусанна еле успела поймать его. Только не падай! Только не смей задыхаться! Но это не был приступ, Реза просто разрыдался. Он рыдал в голос. Пусть поплачет. Гробницы созданы для слез, и их никто не увидит. Сусанна стояла рядом с ним на коленях, но не чувствовала твердости пола, как и остроты подбородка Резы, пронзившего ей плечо. Теперь ее рука с кольцом скользила по затянутой белым шелком спине. Она подняла глаза на статуи. Подведенные черным глаза безучастно глядели на них. Хотелось плюнуть в их золотые лица и выкрикнуть:

– Довольны?! Что вам еще нужно?!

– Чтобы мы сходили к ребенку…

Она все же это выкрикнула, да еще и по-английски, раз Реза понял. Он вытер глаза подолом юбки и помог Сусанне подняться.

– Я вернулся в гробницу уже в сознательном возрасте, когда начал отворачиваться при виде маленьких детей. Я сделал дверь и, когда становилось совсем невыносимо, брал на руки младенца и представлял, что это мой сын. Только не считай меня абсолютно сумасшедшим. Это нормальное желание мужчины иметь сына.

– Пойдем уже, – Сусанна потянула его к крохотной двери, на которой была изображена девушка, протягивающая фараону лотос. Именно эту картинку Реза нарисовал для нее – недостающая сцена романа. Забыть про роман! Лотос ведь олицетворяет новую жизнь. Пусть проклятье отпустит наконец Резу, пока у того в голове осталась хоть одна здравая мысль!

5.9 «Мать мумии»

Оставленный в крохотной погребальной камере факел пропитал воздух запахом жженого масла. Почему в прошлый раз Реза не взял фонарь? Теперь приходилось платить за аутентичный спектакль удушьем. Если бы только со стен сошли девушки с опахалами, счастью не было бы границ… Сусанна пыталась дышать отрывисто и быстро, но гарь безжалостно проникала в легкие. Она из последних сил сдерживала кашель и желание разорвать на груди футболку.

Реза тем временем приставил к стене деревянную крышку саркофага и бережно взял на руки мумию, обращая к ней тихие слова на забытом языке. Возможно, и в прошлый раз он говорил с ребенком, а не с ней, а ей остается молча протянуть руки. В прошлый раз брезгливость затмил страх, а сейчас ее забило желание побыстрее вдохнуть свежего воздуха. Реза улыбнулся и догадался перейти на английский. И верно, пусть говорит с ней живой, чем с ним мертвым.

– Посмотри, кого я привел к тебе, – Реза так и не протянул ей ребенка. – Ты ведь узнаешь маму? Мы так долго ждали ее, верно, сынок?

Суслик, ты обязана подхватить игру, иначе мистер Атертон расстроится, а ему нервничать нельзя. Он уже исчерпал сегодняшний лимит криков, слез и бреда. Сусанна сделала еще шаг, чтобы руки оказались под его руками. Лен чистый, а под пеленку можно и не заглядывать и продолжать смотреть в лицо новоявленного мужа и отца тысячелетнего младенца.

Реза не убрал руки, боясь, что Сусанна отдернет свои. Нет, она станет качать это невесомое создание так же бережно, как и он, как не качала в детстве даже любимую куклу. Теперь надо что-то сказать, что-то особенное, что определенно доставит мистеру Атертону удовольствие, ведь ради него она согласилась на этот жуткий фарс: стать матерью мумии!

Спокойствие улетучивалось так же быстро, как и последние глотки терпкого кислорода. Руки так дрожали, что заставляли шевелиться мумию, и мертвый младенец будто недовольно вертел головой. Давай уже, соображай быстрее, что нужно сказать. Раз они долго тебя ждали, значит, ты, дрянная мать, где-то шлялась целую вечность, пока одинокий отец качал колыбельку, а ребенок, получается, вообще тебя в глаза не видел – с чего он поверит, что ты его мать?! Да потому что дети чувствуют матерей, они чувствуют их молоко. Какое молоко через три тысячи лет? А чего ж так грудь ломит? Да оттого, что здесь дышать нечем! Говори уже свои слова и тащи папашу наверх!

– Как же я скучала по тебе, сынок. – Добавь, что больше не уйдешь от него! – Мы теперь всегда будем вместе. Гнев Хатор велик, но милость Осириса еще больше. Он простил содеянное мною и теперь настал черед простить меня тебе, ибо я не верю, что твой отец когда-нибудь простит меня…

Суслик, ты чего несешь? Зачем Хатор впутала сюда? Чего молчишь? Ты меня слышишь? Нет, я тебя не слышу, и тебе здесь нет места. Это мое время, которое я бесконечные столетия вымаливала на ледяных плитах у входа в царство Осириса. Уходи, оставь меня с сыном. Ты сделала свое дело и больше мне не нужна.

Ребенок заелозил в пеленках, и пришлось прижать его к себе сильнее, чтоб не выронить, а он, почувствовав грудь, обхватил сосок слабым ртом и высосал первую каплю молока. Сразу стало легче дышать. Сквозь опущенные ресницы просматривалось мерно опускающееся опахало.

– Быстрее! – прокляла она нерасторопности девиц. – Мне совсем нечем дышать!

Ресницы сомкнулись друг с другом, и яркое павлинье перо растворилось в темноте.

– We should call а doctor. (Мы должны вызвать врача.)

– She’s fine, don't worry. She fainted but she didn't hit her head. (Она в порядке, не нервничай. Она потеряла сознание, но не ударилась головой.)

Сусанна с трудом приподняла ресницы и вновь опустила, не вынеся пристальных взглядов. Под головой была подушка, а ноги чувствовали одеяло: она в кровати, и этих знаний достаточно, чтобы не закричать. На данный момент достаточно.

– И кто теперь будет пить шампанское? – в голос Аббаса вернулась прежняя усмешка.

– Мы с тобой.

– Очень романтично. С тобой я предпочитаю пить пиво. Ты уверен, что врач не нужен?

– Уверен. Лучше принеси еще сладкого чая.

В левом ухе звякнуло, и перед глазами промелькнула вспышка. Стакан с ложкой. Выходит, она уже пила чай. Когда шаги Аббаса замерли в коридоре, рука скользнула вверх по голому животу к груди и замерла на влажных волосах. Она успела и душ принять. Прекрасно… Что еще следует вспомнить? Для начала кое– что стоит забыть. Можно, и не забывать. Главное, мистеру Атертону не рассказывать. Но вот спросить, когда она грохнулась в обморок, стоит.

– Я не уронила ребенка?

Реза улыбнулся и убрал с ее лица слипшиеся мокрые пряди.

– Мы не дошли до погребальной камеры.

– Значит, еще пойдем? Это же часть подарка…

Суслик, ты хочешь, чтобы его рот порвался в улыбке? Нет, мне нравится, что на лбу нет волос. Зря, от них холоднее. Но тогда мистер Атертон уберет руку, а я этого не хочу.

– Мой лучший подарок на сегодня, – проворковал он. – Ты на ногах и в здравом уме.

А вот это уже интересно. Суслик, только не спрашивай подробностей. Ага, щаз! В что если я действительно несла ему всю эту чушь про Хатор…

– А что я такого сказала?

Только бы Аббас забыл, где мать держит чай, и не возвращался еще хотя бы минут пять! Мистера Атертона трудно разговорить, так что надо хватать быка за рога и не отпускать.

– Что я такого страшного сказала? – повторила Сусанна настойчивее.

Лицо Резы сделалось каменным.

– Ты сказала, что любишь меня.

Что? Уберите руку, мистер Атертон, и прекратите меня гипнотизировать. Я не до такой степени сумасшедшая!

– Я пошутил. Но ты разговаривала со статуей, помнишь?

Сусанна кивнула.

– Она пялилась на меня.

– Как, впрочем, и ты на нее.

Реза продолжал улыбаться. Пусть не убирает улыбки. Его каменная маска слишком пугающая.

– Про твоего отца мне не приснилось?

– Нет. Я рассказал тебе правду.

Хорошо, что на смену улыбке не пришли слезы, а то она успела испугаться за тревожный вопрос. У человека день рождения! Завтра расспросишь его про дела семейные. Как бы завтра он тебе все еще муж… Лучше бы это мне приснилось! Но на руке, потянувшейся за принесенной Аббасом чашкой, продолжало блестеть кольцо с гравировкой. Хорошо еще, что иероглифы никому не видны.

Реза поправил подушку и заботливо обмотал вокруг ее груди простынь. Аббас так и будет пялиться на нее или сообразит уйти?

– Пора тебе вылезать из гробницы, братик. Там невозможно сделать нормальную вентиляцию.

– Я уже вылез и обратно не собираюсь, – улыбнулся Реза, подставляя под стакан ладонь, чтобы Сусанне легче было пить. – Аббас, тебе не кажется, что здесь кто– то лишний?

– Я жду чашку.

Он сунул руки в карманы и впечатал в ковер ноги. Чего он действительно ждет? И почему так внимательно смотрит? Дура, он брату не верит! Он твои зрачки проверяет. И боится, что ты не удержишь в себе чай. Сусанна подняла к голове руку, как бы расчесать пальцами волосы – кажется, шишки нет. Тогда быстрее допивай чай да руками не маши, а то простынь свалится. Хватит того, что один брат уже полностью изучил твое тело. В таком состоянии ты не могла принимать душ самостоятельно. Ну и ладно. В конце концов он мне муж… Суслик, не смеши мои тапочки! Кстати, про тапочки. Не забудь спросить, практикуется ли здесь их ношение?

– А можно мне домашние тапочки, а то ноги мерзнут.

Она вообще-то у Аббаса спросила, но Реза не запланировано среагировал на вопрос: принялся ладонями растирать ей ступни.

– Мне не холодно! – Сусанна попыталась забрать ногу, но потерпела то же фиаско, что и в их первый ужин, когда подвернула ногу. Могла бы привыкнуть к силе мистера Атертона! – Я просто хочу тапочки, когда встану.

– Пока ты не встанешь. Я хочу, чтобы ты немного поспала.

Реза забрал стакан и сунул в руки Аббасу.

– Оставь нас вдвоем.

Тот подчинился и даже закрыл за собой дверь.

– Я хочу, чтобы ты поспала, а то мать распереживалась, что замутила великий ужин, а есть его будет некому, – Сусанна улыбнулась. – И торт я не стану пробовать без тебя, – Реза прижал свое кольцо к ее кольцу. – Я ничего не стану сегодня делать без тебя. И завтра тоже.

Сусанна даже не пыталась вырвать руку.

– Я не смогу уснуть. Мне кажется, я уже спала.

– Тебе это кажется. Это нормально после обморока, что ты немного потеряла связь со временем.

– Немного? Я не помню ни чая, ни душа. Что я еще не помню? Только не надо больше шутить со мной!

– Не буду, а то ты меня возненавидишь, – Реза так быстро коснулся ее губ, что она даже дернуться не успела. – Поспи. Я не хочу потерять тебя после первого бокала шампанского.

Намек понят, мистер Атертон, и не надо так громко стучать кольцами!

– Я хочу написать сестре, – прошептала Сусанна.

Реза кивнул и почти молниеносно протянул ей телефон. С замирающем сердцем она открыла приложение «Вконтакте» и прочитала: «Мама уже не может дождаться воскресенья! Я тоже соскучилась и больше тебя одну никуда не отпущу». Сусанна быстро набрала краткое «Я тоже уже хочу домой» и отдала телефон Резе.

– Хочешь, я почитаю тебе продолжение рукописи? Я забрал ее из библиотеки.

Сусанна кивнула, но тут же почувствовала разочарование, когда он поднялся с постели. Листы оказались на второй тумбочке. Мог бы и перевалиться через ее ноги. Суслик, спрячь бесстыжие глаза и не следи за каждым его движением! Сусанна покорно опустила ресницы и даже подтянула к носу край простыни. Матрас скрипнул – Реза улегся рядом и сунул ноги под простынь, но, увы, не дотронулся до ее пяток.

– Ты где остановилась?

Листы легли ей на груди и пришлось приподнять голову и вытащить руку, чтобы ткнуть в строчку про лотос. Простынь сползла к груди, но Реза ловко подтянул ткань обратно к ее носу.

Роман Резы: продолжение

Кто же достал лотос? Должно быть, Райя, и его рука коснулась светлых, что солнце, волос. Недозволительная ревность сжала сердце фараона, и он заставил себя отвести взгляд от розового цветка – если он помедпит хотя бы минуту, то не избежит кары Хатор, потому как в руках не осталось иных желаний, как только сжать едва прикрытые светлыми волосами плечи. Но Богиня сжалилась над ним – спасение принесла пара легкокрылых ног. Райя с блестящей от воды кожей дрожащими руками протянул отцу очищенный от тины кнут. Фараон медлил, глядя на склоненную чуть ли не до земли голову сына – какие мысли сейчас растревожили дерзкий чуб? Хоть одной малой надеждой вспыхивала ли в его голове мысль, что он может унаследовать черную землю? И когда следует открыть мальчику его предназначение? Явят ли Боги еще знак или теперь самому следует искать подходящий момент, чтобы поговорить с сыном?

Фараон забрал кнут. Взгляд упрямо тянулся к красной полосе, пересекающей ладонь сына. Он не станет извиняться. Царевич должен знать, что занесенный кнут если и не опустится на тело, то обязательно тронет душу – даже в сердцах оброненное фараоном слово будет передаваться из уст в уста и в конце концов обретет силу свершенного деяния. И пусть помнит, что каким бы безнаказанным он не чувствовал себя среди людей, на суде Осирис спросит с него много больше, чем с простого землепашца. Таков удел правителя двух земель.

– Оставайтесь с миром, – изрек фараон, пытаясь скрыть в голосе горечь разлуки, и молча зашагал к стене. Впереди его ждал полный забот день и кнуту не придется просохнуть, так крепко он станет сжимать его во время судилища.

И ночь не принесла желанного спокойствия. Фараон вновь проворочался без сна, и с губ его пару раз почти сорвалось имя брата. Он хотел крикнуть прислужнику привести к нему Сети – хотелось вновь уйти на террасу под звезды, куда он не успел привести сына. Фараон сел в кровати полный решимости с утра отправить Сети за Райей. Пусть мальчик целый день проведет с ним, пусть узнает, что народ Кемета требует от правителя. Только с утра слуги напрасно искали Сети, а потом стража у ворот сообщила, что возница фараона поздним вечером ушел домой. При этом известии пальцы фараона невольно сжались в кулаки – какие беседы он ведет с Нен-Нуфер, ведь не могут же они завтракать врозь. И, подойдя к столику, он ударил кулаком по блюду с такой силой, что все финики подлетели в воздух и пали на пол.

– Подай завтрак в покои Хемет! – крикнул фараон перепуганной прислужнице.

Длинное одеяние мешало быстрой ходьбе, и фараон безотчетно подтянул его к коленям, неожиданно ощутив в них дрожь. Он уже лет пять не видел мать Райи и вдруг испугался, что не признает ее. Женитьба на Никотрисе и смерть отца положили конец их общению – они даже толком не простились, он просто перестал приходить к ней и сыну. Последним воспоминанием были раскиданные по циновке самоцветы, из которых шестилетний мальчик выкладывал простые иероглифы. Хемет перед зеркалом красила глаза. За долгие годы, проведенные вместе, он видел ее и чисто умытой, и с потекшей от зноя и любви краской, но никогда с разными глазами – подведенным и нет. Он не желал обидеть ее, просто не сдержал улыбки, а Хемет со злости швырнула в него зеркалом. Он, к тому времени уже молодой властитель двух земель, развернулся и, не простившись, навсегда покинул покои любовницы.

Сейчас фараон считал комнаты, чтобы не ошибиться и все же поднял не ту занавеску. Невольница, совсем юная девочка, вскрикнула и, выронив парик, распростерлась перед ним на полу. Он уже думал выйти, но тут дрогнула внутренняя занавеска и замерла, а потом он услышал поспешное шлепанье босых ног. Неслыханная наглость убегать от фараона, и он быстро пересек комнату и шагнул во внутренние покои, темные утром из-за опущенной тростниковой занавески.

– Дай мне минуту, повелитель, и я выйду к тебе. Позволь только моей служанке принести парик.

Он не узнал голоса, но исполнил просьбу и даже придержал занавеску, когда девочка поспешила на зов, а потом уселся в кресло, не понимая, почему просто не объяснил, что ошибся покоями. Что сказать обладательнице тихого незнакомого голоса?

Девочка придержала занавеску и выпустила на свет госпожу. Только лица он все равно не увидел – сквозь плотную вуаль едва просматривался пышный парик.

– Что привело тебя в покои Ти, мой повелитель?

Слава Богам, она назвала свое имя. Она была одной из последних жен отца, ливийская царевна. Он пытался вспомнить ее лицо и не смог.

– Отчего ты прячешь от меня лицо?

– Я прячу его от всех, мой повелитель, уже много лет, потому что не хочу пугать людей своим уродством. Скажи, что привело тебя ко мне? Хотя знаю… Хемет плачет, верно? Оттого ты и не посмел переступить ее порога. В тебе всегда была чуткость, которую ты взял от матери. Ты хочешь, чтобы я сходила к ней и пригласила к тебе?

– Нет. Скажи, что я велел принести в ее покои завтрак, потому что хочу поговорить с ней о сыне. Дождись, когда она будет готова, и вернись за мной.

Ти с поклоном удалилась. Высокая, легкая, худая, что девочка, полная противоположность Хемет. Плачет… Он мог предположить, что она позлится первые дни, а потом явится к нему сама с требованием вернуть сына, но плакать в своем покое? Как не похоже на нее.

Ти вернулась слишком быстро – видно, он ошибся всего одной дверью.

– Она ждет тебя и отослала слуг, сказав, что сама станет прислуживать тебе, но если ты велишь вернуть их…

– Нет. Пусть оставят нас одних.

Фараон сделал решительный шаг к двери и замер: он же не знает, куда идти – все эти пять лет он не ступал дальше покоев Никотрисы, пока своей единственной жены. В выборе приводимых к нему наложниц он полагался на слуг.

– Проводи меня, чтобы убедиться, что Хемет не передумала видеть меня.

Ткань, закрывавшая лицо Ти, дрогнула – должно быть, ливийка улыбалась, но нет, голос прозвучал тише прежнего.

– Того, кто смеет противиться повелителю двух земель, Великая Хатор жестоко карает. Хемет знает это не хуже моего.

Ти опередила его на два шага и прошла мимо следующей двери, не останавливаясь. Как же давно он не был на женской половине дворца, а ведь когда они с Сети мальчишками играли здесь в прятки, дворец не казался таким огромным. Ти сама откинула ему занавеску и замерла в нерешительности. Фараон глянул ей через плечо и велел уходить. Слезы Хемет высохпи быстро, раз у нее хватило времени высыпать на циновку груду самоцветов.

– Опусти зеркало. Иначе я не перешагну твоего порога.

Однако зеркало осталось в руках Хемет, как и кисть, которую она тут же поднесла к ненакрашенному глазу.

– У меня прекрасная память, – продолжил фараон достаточно резко, – но недолгое терпение, потому даже тебе не стоит испытывать его.

– Тогда говори, зачем пожаловал, и уходи.

– Я пришел попросить тебя разделить со мной завтрак.

– Пять лет ты спокойно завтракал без меня, и нынешний день ничем не отличается от предыдущих. А коли тебе скучно, вели отнести подносы в покои царицы, она будет рада увидеть тебя.

Хемет опустила кисть с зеленой краской и подняла другую с черной.

– А ты не рада?

– Я научилась жить без тебя и не хочу ничего менять.

Хемет отвернулась от него вместе с зеркалом, и фараон почувствовал, как у кего затряслось веко.

– Прости меня, – слова сами сорвались с губ. – Я был жесток.

– Твои извинения запоздали. Женщины не ждут так долго.

– Я знаю. Если ты не хочешь завтракать со мной, то отобедай завтра, потому что за моим столом будет тот, кого ты жаждешь видеть.

Хемет вскочила со стула и опрокинула его.

– Райя во дворце!

– Нет! – отрезал фараон. – Но завтра утром я велю привести его и буду с ним весь день. Только у него теперь нет времени собирать твои самоцветы, так что приходи к пруду, и коли он пожелает, то будущим утром принесет к тебе свой завтрак.

Хемет метнулась к нему и поймала губами руку, но фараон не сумел разжать кулак, чтобы прикоснуться к ее волосам.

– Меня забрали у матери раньше, и никогда ни словом, ни жестом не упрекнула она в том моего отца.

Хемет отступила, но не подняла головы.

– Ты принадлежал отцу по праву наследника, но у меня ты забрал сына, чтобы он развлекал твою Асенат. И в том твоя жестокость.

Теперь он сумел протянуть к ней руку. Пальцы мягко коснулись подбородка, и Хемет пришлось взглянуть фараону в глаза.

– Сети избрал для дочери прекрасного учителя, который способен дать моему сыну много больше, чем может усвоить его дочь.

Яркие губы Хемет дрогнули.

– С каких это пор жрица Хатор вдруг превратилась в мужчину?

– Потому что она умнее многих мужчин. Те способны вбить знания лишь палками, и потому наш сын ничему у них не научился, а с ней он кроток и покорен. Я велю ему принести написанные им свитки, и сама убедишься в правоте моего выбора.

Хемет продолжала ухмыляться.

– Если только в выборе Сети. Ты не умеешь выбирать женщин.

– В своей жизни я выбрал лишь одну женщину. Я выбрал тебя и никогда не пожалею о своем выборе.

– Меня выбрал твой отец, а ты нагло украл меня у него. Гляди, чтобы твой сын не пошел по твоим стопам.

– Сколько же в тебе злости! – фараон отдернул руку и вновь сжал пальцы в кулак.

– Наш сын еще слишком мал, но я не подумаю стоять у него на пути, если Бастет зажжет между ним и Асенат священный огонь, как отпустил тебя мой отец.

– Я была одной из многих, и за год, что я прожила во дворце его невестой, он ни разу не зашел ко мне, да и с трудом вспомнил, кто я, когда ему сообщили про тебя. А Асенат твоя единственная женщина. Будь я тобой, я бы не тянула со свадьбой. Фараон только сильнее сжал кулак.

– Райя не вернется под твое крыло, женщина. Смирись с этим, но ты будешь гордиться им, я обещаю, потому что Великая Хатор взяла его под свое покровительство.

– Спроси у Ти! – вскричала Хемет, отшатнувшись от фараона. – Попроси ее открыть тебе свое лицо, и ты узнаешь, что такое гнев Хатор! Я не хочу, чтобы мой сын близко подходил к ее жрицам!

Она схватила его за браслеты и упала к ногам, и фараон еле сумел высвободиться из ее цепких рук.

– Я жду тебя завтра у пруда, но не смей даже заговаривать с Райей. Теперь он мой, и я не потерплю, чтобы вы, женщины, смущали его своими речами. Забудь про обещанный завтрак. Довольно с тебя будет, что ты обнимешь его за обедом!

Он вырвал подол, за который Хемет успела схватиться, и чуть ли не бегом помчался с женской половины. В саду он остановился и присел на скамейку. Сзади ту же подступили девушки с опахалами, и он с радостью ощутил на лице прохладу. Как вовремя он забрал из этого гадючника сына, и пусть его нога в будущем не ступит дальше покоев Асенат. И вдруг он заслышал шелест песка и обернулся на мгновение: к нему спешила Никотриса, но он успел подняться со скамейки и обратить к ней спину раньше, чем их взгляды встретились. С него довольно нынче двух дворцовых женщин, и он лично сообщит сыну про завтрашний день, чтобы увидеть ту, кто не похожа ни на одну из них…»

– Ты спишь или читать дальше?

Сусанна приоткрыла глаза и кивнула, то ли соглашаясь на сон, то ли прося продолжения.