Текст книги "Любимый цветок фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)
4.10 «Лотосы в пруду»
Неприятный запах печенки полностью перебивался восточными пряностями, но на вкус она оказалось жутко кислой – лимон, что ли, в ней? Не может же зеленый перец давать такую кислинку, но с рисом и хлебом все пошло на ура. Или же живот просто не насытился мороженым.
Мадам Газия не села с ними, но зато принесла ароматный чай. Только отхлебнуть его Сусанна не успела, оглянувшись на дверь после фразы Аббаса:
– Perfect timing, Ьrо!
Реза молча опустился на стул и вперил взгляд в аккуратно сложенную салфетку. Чисто вымытый, но жутко бледный. В свободной серой футболке с длинным рукавом и в джинсах. Как он вошел в дом? Ах, да, в спальне, кажется не окно, а дверь – в сад. Значит, он уже видел ее собранный чемодан. Впрочем, неужели он ожидал иной реакции после случившегося?
– Я ничего не буду, – замахал он на мать, когда та появилась из кухни с чистой тарелкой.
Аббас поставил на стол пустую чашку, поднялся и поманил брата за собой. Реза покорно поплелся за ним, так и не взглянув ни разу на Сусанну. Хорошо, что она поела. Сейчас от жалкого вида хозяина дома у нее собственная печенка встала поперек горла.
Какое-то время Сусанна просидела за столом в полном одиночестве и в полной тишине, но вскоре ее вновь оглушили арабские вопли Аббаса. Только на этот раз Реза ему отвечал, а потом кто-то из братьев с такой силой шарахнул дверью, что у нее в стакане задрожала ложка.
Аббас ворвался в столовую. Реза наступал ему на пятки.
– Я действительно не помню, куда положил паспорт. Что ты хочешь от меня?
Они перешли на английский здесь, специально для нее, или же она просто издалека не могла понять их речь и потому приняла за арабскую?
– Уже ничего! – орал Аббас. – Я хотел, чтобы ты изначально его не брал.
– Я его не брал! Она его потеряла, – теперь Реза ткнул в гостью пальцем, но не удостоил взглядом. – Почему ты мне не веришь?
– А потому что ты мне врешь постоянно!
– Ты мне тоже всю жизнь врешь!
– Зато я не играю с детьми в дурацкие игры!
– Она не ребенок!
– Она ребенок, идиот! Она ребенок! Она еще и из другой страны.
– Мы найдем паспорт. У нас есть два дня…
– Мы что, всю мастерскую перевернем? Вдруг ты туда отнес.
– Если потребуется… Но этого не потребуется. Просто пойдем в посольство и сделаем ей документы.
– Тебе так хочется вновь туда идти?! – продолжал орать Аббас.
– У меня нет выбора, – отвечал спокойно Реза. – Я беру на себя ответственность за случившее, – и он наконец повернулся к Сусанне. – Не переживай. Я завтра, надеюсь, все вспомню.
Аббас вытащил телефон:
– Нужно заявление из полиции.
– Зачем? У нее его не украли.
– Ага, – нагло усмехнулся Аббас. – Если паспорт потерян, тоже нужно заявление… У тебя, малыш, есть какой-нибудь документ с фотографией?
– Студенческая карточка.
Сусанна удивлялась своему слоновьему спокойствию. Блин, она без документов теперь! Впрочем, после всего, это, пожалуй, самое простое… У родителей есть копия паспорта. О, нет… Это же надо будет рассказать, где она потеряла паспорт и кто пойдет с ней в посольство. Нет! Мистер Атертон, ну напрягите память! Мозги вам напрягать бесполезно!
– А есть знакомые, способные подтвердить личность? – продолжал читать с телефона Аббас.
– Есть.
Только Паши с Мариной не хватало! На их месте она бы сказала, что они не знают эту дуру. Или групповод? У него все-таки доверенность на нее… Мистер Атертон! Ну, елки…
– Отстань от нее, Аббас. Все сделаем в срок. В крайнем случае, купим новый билет.
– У меня школа в понедельник.
И зачем она это вставила?
– Ты ему про школу не говори, он не знает, что это такое…
Реза промолчал, и Аббас вышел в кухню к матери, но, услышав его речь, Реза кинулся следом. Ну и Сусанна не осталась на месте. О чем на этот раз спор? Явно о ней, раз Аббас тычет в нее пальцем. Мадам Газия даже позволила себе повысить голос, но Аббас не унимался, и Сусанне показалось, что он готов наброситься на брата с кулаками. Наверное, не показалось, потому что мать встала между братьями и, когда Аббас, плюнув, вышел из кухни, она, наглаживая Резе спину, вывела его обратно в столовую, куда Сусанна успела ретироваться от греха подальше. Хозяйка взяла с подноса чашку и наполнила до краев чаем. Реза произнес тихо:
– Шакар, Латифа.
И она ушла. Реза медленно потягивал горячий чай, не поднимая на Сусанну глаз. Ему стыдно, что она видела его в таком состоянии. Он планировал шокировать ее драгоценностями и костюмами, а получился этот ужас со шприцем и мумией. Мумией… Хотелось задать ему вопрос, но она боялась первой нарушать тишину. Наверное, это не тот случай, когда женщина первой заговаривает с мужчиной. После трех печений, она стащила с блюда еще с десяток фиников, и во рту стало можно открывать сахарную фабрику!
– Сусанна, ответь на один вопрос и болыие ничего ке говори, – Реза поставил пустую чашку на блюдце, но глаз на Сусанну не поднял. – Мне есть за что извиняться? Или я вел себя пристойно?
Он ничего не помнит. Совсем ничего… И боится, что перестал быть джентльменом, оттого и глаз не поднимает.
– Нет, Реза, тебе не за что извиняться, – И он тут же поднял на нее глаза, покрасневшие то ли от гари факела, то ли от попавшей в них краски. – Если только ты не обидел меня словами, которые говорил.
Она улыбнулась, но он не подхватил улыбки.
– Нет, словами я тебя точно не обидел. Спасибо, что ответила. Мне это очень важно.
– Мне это тоже важно, Реза. И еще… Это настоящий ребенок?
Реза кивнул.
– Настоящий. Ты же видела, там все настоящее.
– И статуя?
– Которая? – теперь губы Резы искривились в улыбке, ко слишком уж грустной. – Аббас сказал, что ты ее видела.
– Обе, наверное, – теперь пришлось опустить глаза Сусанне.
– Настоящие. Из этой гробницы. Можно еще вопрос?
Сусанна кивнула.
– Что ты почувствовала, когда взяла на руки ребенка?
Она так долго смотрела ему в глаза, что успела сосчитать все лопнувшие сосуды.
– Я так испугалась за тебя, что забыла свой страх. Вернее, брезгливость. Все же это ребенок…
– И все?
А что еще? Вы уж наводящие вопросы задайте, мистер Атертон, чтобы понять, по каким полочкам раскладывать чувства…
– Ты так аккуратно уложила его спать…
Спать? Вы именно этот глагол использовали? Я не ослышалась?
– Я боялась его сломать.
Давайте уж, мистер Атертон, говорить начистоту: вы чокнутый, а я пока нет. А вообще лучше прекратить разговор, хотя…
– Это гробница ребенка?
Реза покачал головой.
– Нет. Детей, умерших раньше родителей, клали в приготовленную для отца гробницу. У меня глаза не рентгеновские, но, похоже, этот ребенок родился до срока. Во всяком случае мне так показалось по его деформированным конечностям, когда я его перепеленывал.
Зачем? Вопрос можно было не произносить. Он высветился на лбу, как на электронном табло.
– Тряпки были слишком ветхие… А класть ребенка обратно в саркофаг голым я посчитал кощунством. Ты ведь хочешь спросить другое, – продолжил Реза без паузы. – Раймонд действительно рыл винный погреб, а нашел, что нашел. Нетронутую гробницу, которая могла прославить его не хуже Картера. Но он выстроил вокруг дома высокий забор и никому не сказал о ней.
– Почему?
– Поначалу, думаю, потому что открыл ее самостоятельно, да еще во время войны, когда все раскопки заморозили, а потом… – Реза пожал плечами. – Да кто ж его знает! Семейная хроника умалчивает, – он улыбнулся по-старому добро, без сарказма. – Довольно на сегодня мумий. Поверь, это не было запланировано.
– А остальное?
Зачем спрашивать? Ты знаешь ответ. Он все приготовил для тебя. И ты знаешь, как должна отреагировать на его кивок.
– Спасибо.
Больше добавлять было нечего. Она впервые поблагодарила его от всего сердца.
– Я боялся, что тебе не понравится. Боялся, что ты не захочешь играть в эту игру… Я слишком боялся. А мне нервничать нельзя…
Так вот причина приступа? Значит, все из-за нее? Ну, все, как всегда… Старая песня! Без вины виноватая! Якобы нервничал, гадая, какое впечатление произведет на нее его балаган тщеславия! Только вид у него настолько потерянный, что во все поверишь. Суслик… Заткнись, а? Тебе цветов, кроме папы, никто не дарил!
– А можно взглянуть на пруд?
Реза кивнул, поднялся и протянул ей руку. Ту, в которую недавно вошла игла. Ту, на которой оставалась заметной рана, спасшая ее от придурка на улице.
Они прошли мимо кустов, закрывавших вход в гробницу, и Сусанна содрогнулась.
– А мумия отца есть?
– Нет. Больше нет.
– Раймонд передал ее музею?
Реза рассмеялся.
– До сих пор никто не знает про гробницу. Он содрал в первой камере все росписи, чтобы никто из посетителей мастерской не догадался, что находится за стенкой. В угоду своей художественной страсти и дани первой египетской профессии, он все зарисовал. По его рисункам я и восстановил росписи…
Реза раздвинул кусты – гранатовые, небось, и вывел Сусанну на площадку. В свете окаймляющих пруд фонариков, она увидела мозаику из лотоса, и в темной воде уже раскрылись белые цветы.
– Прекрасный лотос в мутной воде… Как чистая душа в несовершенном теле…
Мистер Атертон, уберите с моих плеч руки! Тело мое точно несовершенно… Абсолютно… Да пустите же меня!
Сусанна дернула плечами и чуть не свалилась в пруд, но Реза успел ухватить ее за руку?
– Устала?
От вас, мистер Атертон! От вас! Куда вы опять меня тащите?
– Мне хочется показать тебе рассвет над пирамидами. С крыши открывается прекрасный вид. Сейчас спальня в твоем распоряжении, – он распахнул дверь и откинул портьеру. – Если уснешь сразу – хорошо. Тогда я смогу разбудить тебя тихим стуком в стекло. Если же ты его не услышишь, спи дальше… У нас в запасе еще один рассвет.
– Если вы найдете мой паспорт.
Сусанна нырнула под портьеру. Реза остался на улице.
– Я совсем забыл про паспорт, – он мотнул бритой головой, и Сусанна поверила в забывчивость – Реза явно еще не пришел в себя до конца. – А ты хочешь, чтобы я его нашел?
Прежняя улыбка и уже недобрая.
– Очень хочу!
Реза нагнулся к ней, но не коснулся губами щеки.
– Лайля-саида.
И Сусанна сама закрыла дверь, повернув замок. Зачем, Суслик? Вторая дверь все равно не закрывается. Чем баррикадироваться будешь? Страхом! Чем же еще?!
Сусанна достала из чемодана щетку – чистка зубов всегда успокаивает. Всегда! Только в ванной комнате не оказалось ни мокрого платья, ни мокрых полотенец. Реза сам прибирался? Ага, мужчины в этом доме ничего не делают. Мадам Газия все убрала. И за ней тоже.
Сусанна вернулась к комоду, чтобы снять тяжелые серьги. Ёлки, ожерелье исчезло, а на его месте лежали ее сережки. Отлично! Что-то он забыл, а о чем-то прекрасно помнит! Главное, пусть не забывает, что спальня в ее личном распоряжении хотя бы до рассвета!
День пятый. 5.1 «Реза-писатель»
Кровать действительно оказалась слишком большой для одного человека. Сусанна попыталась лечь сначала на один край, потом на другой, затем на середину, но сон не шел. Тогда она включила лампу и уставилась на растекшуюся по потолку тень, но и это не помогло уснуть. Тяжело вздохнув, Сусанна откинула одеяло и подошла к двери в сад. Прогуляться, что ли, у пруда? Нельзя! Вдруг там Реза! И все же можно подышать воздухом через щелку, но только лишь Сусанна открыла дверь, по ее ногам тут же скользнула мягкая шерсть.
– Так это ты снова не давала мне уснуть?
Но Санура ничего не ответила и запрыгнула на подушку.
– Отлично. Теперь мне не осталось выбора, куда лечь.
Только кошка опять промолчала, и Сусанна забралась обратно под одеяло. Однако лампу выключать не стала. С кошкой и светом спокойнее. Если он будет выключен, она точно будет знать, что кошмар происходит во сне, а не наяву. Спокойного сна тебе, Суслик!
Кошка вытянула лапу и дотронулась до Сусанны.
– Погладить?
В ответ раздалось урчание. и Сусанна вновь уткнулась носом в теплый бок. Сон только того и ждал, чтобы принять ее в свои объятья. Однако оказался кратким. Или не очень… Или вообще продолжался, ведь в комнате было темно. Сусанна потянулась к лампе и увидела подле себя тень. Только испугаться не успела, потому что тень обернулась и заговорила:
– Я не хотел тебя разбудить.
Реза отошел от кровати к открытой двери в коридор.
– Я заметил свет и решил, что ты не спишь, а потом хотел тихо выключить лампу, но не получилось, увы. Ты всегда засыпаешь со светом?
Какая разница, что она начала бояться темноты только в Египте. Можно согласно кивнуть.
– Как Санура сюда попала?
– Я впустила ее. Зачем же ей из-за меня лишаться привычного места!
– Она никогда не спала на кровати. Тем более со мной.
– Прости, я не знала, – Сусанна тронула подушку: песка на ней, кажется, нет. – Чисто. Но можно сменить наволочку.
Реза едва слышно усмехнулся.
– Это что, приглашение присоединиться к тебе?
Дура ты, Суслик! Язык бы тебе морским узлом завязать!
– Я подумала…
Да ничего ты не подумала! Ты ляпнула чушь, чтобы только не молчать в ожидание того, что скажет он. А вот что подумал мистер Атертон…
– Я рад, что зашел… Никогда не думал увидеть в своей кровати женщину…
Сусанна подтянула одеяло к самому носу. Лучше бы она погасила свет. Он не отогнал кошмар, он привел его к ней.
– Спи, моя царица. Я приду за тобой на рассвете.
И Реза ушел и даже дверь затворил. Сусанна выдохнула. Он ушел и забрал с собой сон. И кошки нет, чтобы обнять. Зачем выгнал бедное животное? Или Санура сама сбежала при виде хозяина? Она бы тоже сбежала, будь у нее документы.
Она закрыла глаза. Бесполезно. Свернулась калачиком. Не помогло. Вытянула ноги, и одеяло странно зашуршало. Включила свет. В ногах лежал лист бумаги. Вот зачем приходил Реза! Принес очередной, миллионный по счету, рисунок, чтобы она нашла свой портрет на рассвете. Ничего. Она найдет его прямо сейчас.
Листов оказалось аж три. И то были не рисунки, а распечатанный английский текст. Ничего, у нее по переводам всегда пятерка. Это разговорной практики не было. До нынешней недели.
«Шел двадцатый день четвертого месяца времени сбора урожая пятого года правления царя двух земель Тети III. Бог-солнца Ра в своем ночном путешествии уже достиг четвертой провинции и вновь установил на земле иерархию четырех рас, где выше всех стояли люди Кемета, затем белые-ливийцы, за ними желтые– азиаты и наконец черные-нубийцы, а фараон до сих пор не спал. Он вслушивался в тишину дворца, стараясь уловить дыхание Сети, спавшего за занавеской. Ровное. Значит, не проснется, когда он на цыпочках пройдет мимо, чтобы направиться на террасу. Там он ляжет на голые плиты, и, возможно, их холод подарит долгожданный сон. Только Сети проснулся и с тревогой уставился в лицо брата.
– Райя, ступай спать.
Всегда, когда Сети хотел напомнить фараону о братском авторитете, он обращался к нему по имени, данном отцом при рождении. Имя, которое он принял после восхождения на престол, не часто произносилось вслух, больше значилось в официальных документах. Им он подписал вчера свиток, чтобы опустить в Реку для начала половодья. Правда, рука дрожала сильнее вод Великой Реки. В месяц шему, когда каждый житель Кемета, вышедший из младенческого возраста, спешит помочь со сбором урожая, властитель двух земель, вместо серпа, взял в руки фиал с вином. И не сладость винограда оставалась на губах, а горечь бессилия перед судьбой…»
– What the fuck!
Сусанна поправила подушку, чтобы удобнее было подсунуть листы под лампу. Суслик, ты же сама велела ему писать продолжение! Я не говорила этого вслух! Так он, похоже, научился читать твои мысли…
«– Ступай спать!
Сети поднялся с походной кровати, которую велел поставить подле царской спальни, и сжал кулаки. Фараон вздрогнул, припомнив детские драки из-за вечно сломанных луков. Сейчас Сети не посмеет его ударить, и все же прежнее преклонение перед силой братских кулаков страхом поднялось в груди фараона.
– Не могу уснуть, – сказал он жалобно, совсем как ребенок, пришедший ночью в материнскую спальню.
– Пригласить к тебе светлоокую ливийку?
Ох, как жаль, что он был босым. Так бы и запустил в наглое лицо сандалией! Да, их никто не слышит сейчас, но сколько можно изводить его язвительными шуточками!
– Это последний раз, когда я позволил себе с тобой откровенность.
– Конечно, – Сети продолжал сжимать кулаки. – Больше тайн и не будет, потому что ты теперь не в состоянии вывести колесницу даже из ворот! Никогда не думал, что из-за женщины ты позабудешь долг перед Кеметом!
– Я помню свой долг. Много лучше чем ты свой! Научись придерживать язык с фараоном, как ты сдерживаешь коней в его колеснице!
– Я сдерживаю коней, чтобы сохранить тебе жизнь. И сейчас я бросаю тебе в лицо правду про твою жрицу, чтобы сохранить для Кемета правителя.
– Нен-Нуфер не имеет к этому никакого отношения! Сколько раз я должен повторить это?
– Столько, сколько необходимо, чтобы я поверил тебе, – выдохнул Сети. – Это началось с разговора со жрецом, и не смей отрицать! Что ты попросил у Пентаура? Разрешения уложить на свое ложе жрицу Хатор!
– Не смей!
Кулаки сжались сами собой, но фараон заставил ноги стоять на месте.
– Не смей приписывать мне грехи, которых за мной нет! Я довольно прогневал Великую Хатор, но нынче и душа, и тело мои свободны от греховных помыслов. И я вижу, что Хатор простила меня… Я столько молил Пта, и он не слышал меня, но стоило жрице Хатор замолвить обо мне слово – я получил ответ.
Сети сделал шаг к фараону и теперь мог бы дотронуться до его груди, но нет, даже наедине он не позволял себе лишних вольностей.
– Так Пентаур принес ответ от Амени?
Фараон покачал головой.
– Мы говорили с ним о твоей дочери.
– Какой прок в беседах с простым жрецом, когда мы ждем разрешение от Амени?
– Пентаур не простой жрец. Он жрец бога Пта и отличный врач. Даже если Амени даст разрешение на брак, я не возьму твою дочь.
На мгновение воцарилась тишина. Сети открыл рот, но фараон успел остановить его поднятием руки.
– Я возьму твою дочь, но не сейчас. Когда мы видели Асенат последний раз до прошлого разлива Реки, у нее и груди еще не было…
– Девочки взрослеют очень быстро, – не смог сдержаться Сети.
– Насколько быстро… Даже если грудь ее станет половинкой граната, Асенат не готова еще стать матерью. Я слишком ее люблю, чтобы подвергать опасности.
– Ты взял Никотрису в тринадцать. Асенат скоро исполнится двенадцать.
– Не сравнивай их. Никотриса уже в десять лет носила платья. Она в мать. И твоя дочь в мать. Сам вспомни, как тяжело было в родах твоей жене. Я не сделаю подобного с твоей дочерью.
По лицу Сети скользнула тень.
– Ты только что сказал, что я не люблю жену.
– Я этого не говорил. Я сказал лишь то, что не хочу подвергать твою дочь опасности, которой ты подверг ее мать по незнанию. Ты не виноват, а мне придется каяться и перед Хатор, и перед Таверет, если с Асенат случится беда. И вот потому я пью. Потому что оставлю Кемет еще на три года без наследника. Отец слишком рано ушел в иной мир, вручив мне бесплодную жену.
– Теперь ты обвиняешь отца! Ты знал с рождения, что женишься на Никотрисе, потому что нет больше во дворце царской крови, достойной тебя, и то не был выбор отца, то был выбор Богов. И теперь выбор Богов – моя дочь, и никто из нас не смеет противиться высшей воле.
– Ты ничего не знаешь про волю богов, а я знаю! – фараон поднял руку и оттолкнул брата. От неожиданности Сети даже пошатнулся. – Моя гробница закончена. Осталось расписать ее. И если я не дождусь брака с твоей дочерью…
– Ты и в правду не дождешься, коль не прекратишь пить!
– Не смей перебивать своего повелителя! – уже рычал фараон. – Если я умру, ты отдашь Асенат Райе, и в их наследнике будет довольно отцовской крови, чтобы править Кеметом. А пока мой сын подрастает, ты будешь направлять его действия во благо Кемета.
– Райя, ты болен? – голос Сети задрожал. – Ты что-то скрываешь? – Фараон покачал головой. – Так отчего ты вдруг заговорил о сыне, которого даже не ты учил стрелять из лука?
Фараон отвернулся.
– Я был ему плохим отцом, но я хочу остаться добрым дядей для Асенат много больше, чем плохим мужем. Мой Райя на год младше твоей Асенат, но когда придет время, он будет уже способен произвести потомство, и она будет способна родить здорового ребенка, – фараон тяжело вздохнул и поманил к себе Сети. – Не смотри, что Райя бастард. Смотри на то, что в нем моя кровь. И рожден он был в любви.
Фараон ухватил Сети за плечи и уткнулся головой ему в грудь.
– Отчего Боги столько лет оставались глухи к моим молитвам? И отчего хватило одной от Нен-Нуфер, чтобы у меня открылись глаза? Отчего?
Сети обнял его и прошептал на ухо:
– Я не понимаю тебя, Райя. Что она сделала, кроме как раздразнила тебя своим телом?
– Она сказала, что молится за меня и Никотрису, и той же ночью я, тая последнюю надежду, отправился к Никотрисе. И что думаешь? – фараон продолжал прятаться на груди брата. – Я оказался бессилен. Что только она ни делала… И так весь этот месяц…
Сети затряс царственного брата за плечи:
– И потому ты пьешь? Неужели? Никотриса никому не скажет.
Фараон усмехнулся.
– За кого ты меня принимаешь? Во дворце довольно женщин, чтобы опровергнуть ее слова. Я пью, потому что отец ушел слишком рано, оставив по себе никчемного правителя, с которым не желают говорить Боги! Отчего я тратил на Никотрису столько лет вместо того, чтобы заниматься сыном? Слушай, не будь я тогда с Райей, я бы не узнал от него про Кекемура. Это знак от Хатор. Знак от нее, не от Пта. Это знак, что я должен теперь воспитать себе достойную замену. Райя умен, хотя и взбалмошен, как его мать. Он не усидчив в ученье, но коль найти ему достойного учителя, – теперь фараон держал брата за плечи. – Я все думал послать его к Пентауру… Или Амени даст моему сыну иного учителя. И Асенат, твоя Асенат может учиться вместе с ним, и тогда я спокойно смогу начать роспись гробницы.
Сети молчал и не двигался, а потом сказал совсем тихо:
– Ступай спать, Райя.
– Я не могу уснуть. Неужто ты не понимаешь!
– Тогда я приведу к тебе кого-нибудь.
– Я не хочу женщину. Я хочу спать. Но Боги лишают меня сна…
– Ты сам лишаешь себя сна чрезмерными возлияниями и чрезмерными мыслями. Я приведу к тебе женщину, и ты уснешь.
– Нет, лучше отведи меня на террасу. Ночные воды Реки дарят спокойствие и прохладу. Там я сумею уснуть.
И братья молча пошли плечом к плечу по длинному коридору, через тронный зал на террасу, затененную пальмами от лунного света, и легли прямо на пол, будто вновь были мальчишками.
– Надо будет как-нибудь взять сюда Райю. Ему понравится, – сказал фараон, лежа с открытыми глазами. – Я хочу послать в Фивы богатые дары. И обязательно скажу Тирии про Нен-Нуфер. Она не должна быть простой жрицей. Ее слишком любят Боги.
Сети сжал брату руку.
– Ее слишком любит фараон. Так что не смей даже заикаться о Нен-Нуфер перед Тирией. Женщины читают по глазам. Не навреди Нен-Нуфер за все то добро, что она сделала для тебя.
Фараон минуту лежал молча.
– Наверное, ты прав. Она уже слишком натерпелась за меня… Я должен был оказаться подле Реки…
– Там оказался твой стражник. Это одно и то же. Не забывай, что ты правитель двух земель, а она всего лишь одна из жриц. И она не сделала ничего особенного. Мы приносим в храмы приношения, чтобы жрецы молились за нас.
– Ты снова прав. Возможно, ты должен воспитывать моего сына?
– Я ничего не смыслю в воспитании мальчиков. Не напрасно же Боги посылают мне одних дочерей, – усмехнулся Сети и подсунул руку под голову брата. – Спи, Райя. Я разбужу тебя на рассвете, и вместе с солнцем ты наконец вылезешь из хаоса мыслей и действий.
Но Сети ошибся. После прочтения гимна Осирису фараон, пошатываясь, спустился в пустые по воле брата покои. Сети опустился перед повелителем двух земель на колени и снял с него юбку, а потом за руку, словно ребенка, спустил по двум ступенькам в купальню.
– Дальше я сам.
И все же, когда фараон опустился в мраморную ванну, Сети успел первым поднять сосуд с водой и опрокинуть одним махом на голову царственного брата. Тот отряхивался и фыркал, как лошадь.
– Еще один, и я сумею держать глаза открытыми.
Сети исполнил просьбу и велел подниматься. Завернувшись в простыню, фараон вышел из ванны и принялся несуразно растирать тело, пока Сети не сорвал с него простыню и не вытер насухо в два счета, после чего фараон покорно растянулся на скамье. Сети ударил в ладоши. Тут же явились прислужники, и в шесть рук принялись натирать маслами мускулистое тело повелителя. Молоденькие служанки опустили на стол в царской опочивальне блюдо с финиками и фиалы с вином, и когда Сети подал им знак удалиться, фараон вскарабкался по ступенькам и рухнул в кресло. Царская рука тут же потянулась к фиалу.
– Ты обещал…
– Напомни мне это за ужином, – улыбнулся фараон, – а сейчас вели принести сенет. Я должен встряхнуть мозги перед встречей с чати.
После трех проигранных в угоду брату партий Сети кликнул прислужников, и те помогли фараону облачиться в длинную юбку из тонкого льна и огромный воротник на половину груди, прикрыли плечи платком и возложили на голову корону с коброй. Братья вновь, как и ночью, двинулись по длинному коридору в сторону тронного зала. Только нынче плечи их не касались друг друга. Поступь фараона была тяжелой, он смотрел вперед и с каждым шагом двигался все быстрее и быстрее. Мимо проносились колонны в виде стеблей папируса, под ногами плыла плитка со сценами охоты, которую он всегда любил рассматривать, но сейчас он старался не опускать глаз, чтобы не запнуться. Фараон прошел мимо склоненных стражников и быстрее обычного пересек тронный зал, чтобы отыскать в троне желанную опору. Перед началом приема посетителей предстояло выслушать сводку о сборе урожая. Фараон из последних сил сверял в уме услышанные цифры и, когда чати велел ввести первого просителя, несчастный правитель уже почти спал. Лицо фараона оставалось бесстрастно-спокойным, когда он изрек:
– Хентика, сегодня ты сам вершишь суд.
– Слушаюсь, Божественный, – жрец Маат склонил перед троном голову, и богиня божественного равновесия и порядка, изображенная на его груди, вздрогнула, но фараон безучастно поднял к потолку глаза и сложил руки на коленях.
Просители сменяли друг друга, но правитель двух земель их не видел – перед его взором летали голуби, нарисованные на голубом небесном фоне потолка. Ладья Амона слишком медленно двигалась на Запад, и до того момента, как небесная ладья Осириса серебряным полумесяцем появится на горизонте, отпустив его спать, оставалось слишком много часов.
– Божественный может отдохнуть, – от шепота чати фараон вздрогнул. – Нынче слишком много просителей.
Маат сжалилась над ним! И фараон чуть ли не бегом выбежал на террасу. Сети поспешил следом, чтобы принять корону.
– Я буду у пруда, если потребуюсь тебе. По пустякам или из-за обеда никто не смеет меня тревожить.
Сети кивнул, и фараон начал спускаться в сад, отмахиваясь по дороге от прислужников, чтобы те не вздумали идти за ним с опахалами. Добравшись до пруда, он думал сначала выловить голубой лотос, но решил, что сонливости ему нынче довольно и без дурмана. Он развалился в кресле, наслаждаясь тишиной и одиночеством, и даже расстроился, когда на соседнее кресло запрыгнула кошка.
– Прислужница Великой Бастет, я давно забыт Богиней… Быть может, в том ее милость, ибо даже это ожерелье не в силах вынести мои плечи… А мне так нужна сила, чтобы отвратить неизбежное от моей несчастной Асенат.
Кошка перепрыгнула ему на колени, и фараон прижал ее рукой, опустил тяжелые веки и мгновенно уснул. Только Бастет не желала дарить властителю Кемета покоя. Кошка слишком сильно оттолкнулась лапами от живота, и фараон проснулся:
– Вернись!
Пусть хотя бы Бастет не покидает его! Он протянул руку, но кошка стояла слишком далеко. Ничего, он догонит ее, если только сумеет выпрямиться. Кто это здесь? Кто посмел нарушить его приказ?
Глаза скользнули по тонким босым ногам, выше к платью, прикрывшему едва приметную грудь. Асенат! Он уже почти выкрикнул ее имя и раскрыл объятья для непослушной дочери такого же непослушного отца, скрывшего от него возвращение племянницы, но тут туманный взгляд приметил у кустов еще одну фигуру. Конечно, кто отпустит Асенат одну… О, нет, Великая Хатор, с одного фиала не может быть видений… Ты ведь не послала вновь свою жрицу во плоти….»
Сусанна отшвырнула листы. На третьем пропечаталась всего лишь одна строка. На пустом листе должно быть продолжение того, на чем они остановились в гробнице. Хорош же, мистер Атертон! Как он смог написать столько текста за те пару часов, которые она спала? Может, наркотик – энерджайзер для него. А для тебя, Суслик? Ведь мистер Атертон ждет твоего хода. Это же ролевая игра, ты еще не поняла? Аббас же обвинил брата в том, что тот играет с тобой. Но ведь текстовая игра не опасна. Так чего ты ждешь? Пиши ему ответ. На английском? Нет, я и так в переводчик в итоге залезла… Пиши, он ждет. Нет, он спит. Озвучу ответ на рассвете, когда он за ним придет. Спустимся к пруду и озвучим… Может, и прислужница Бастет вернется. Бойся прислужниц богини любви, кошки никогда не приходят одни, они приводят за собой хозяев… Ступай уже спать, глупый мозг! Хватит доводить меня!
Сусанна погасила свет и уткнулась в подушку. На соседней лежали листы, но утыкаться в них носом она не стала. Она ведь только-только из них вылезла!
