Текст книги "Мир вашему дому!"

Автор книги: Олег Верещагин

ГЛАВА 3
ВРАГИ ВОРВАЛИСЬ КО МНЕ С ВОЙНОЙ

Враги ворвались ко мне с войной -

И стал я драться – за право жить…

Дж. Р.Киплинг.

1.

Через два дня после встречи у бассейна в меблированных комнатах над «Бараном и вертелом» впервые собрался в полном составе личный отряд Игоря Муромцева, дворянина и несовершеннолетнего.

Лично Игорь устроился, скрестив ноги, в большом мягком кресле. Второе такое же оккупировал Борька Утесов – туда же к нему втиснулись Катька Островая. Из третьего кресла торчали ноги Степки Рощина. Женька Вислоусов сидел на широком диване, раскинув одну руку по его спинке, а второй – обнимая Лизу Одинцову. Зигфрид фон Брахтер, положив скрамасакс на колено, устроился на стуле возле бара.

Семь человек. Игорь не стал набирать двенадцать. Машина была им запущена. Он выспался и уже ознакомился с первыми результатами в штабе. Трупов пока не имелось, но стычки с вабиска – уже происходили. Довольно суматошные – похоже, враг не представлял себе масштабов и истинных целей начавшейся операции, но ощущал инстинктивно ее опасность. Кроме того, позавчера генерал-губернатор лично возглавил начавшееся наступление на север, в направлении Кухлона, столицы Союза Аллогун. Это значило, что события на Сумерле пустились вскачь…

…Игорь: геолог, информколлектор, полевой врач, пилот малого космического корабля, оператор видеосистем, военный инженер.

Борька: лесничий, астроэнергетик, следопыт.

Катька: генетик, кулинар, голограф.

Степка: кадет времен Безвременья – что тут добавить?

Женька: зоопсихолог, лесотехник, вертолетчик.

Лизка: полевой врач, картограф, снайпер.

Зигфрид: оператор сельхозмашин, инструктор боя холодным оружием, водитель наземного транспорта.

Вот такая подобралась компания – частично усилиями Игоря, частично – сама собой, и Муромцев и вздохнуть не успел, как оказался знаком с двумя симпатичными девчонками и скуластым черноволосым парнишкой с чуть раскосыми серыми глазами – раньше он их знать не знал, сейчас Борька ему их отрекомендовал как "очень надежных людей, для нашего дела – самое то". Похоже было, что это и в самом деле так. Вся эта компания активно обживала офис, помогала (и даже не очень мешала) работать, таскала туда-сюда кучи снаряжения, купленного за свои деньги или вытащенного из запасников, относилась к происходящему, как к очень интересному дополнению к каникулам и временами заставляла Игоря усомниться в здравости собственного рассудка: на каком свете он живет – на этом или в выпусках "Библиотеки приключений для юношества"? Те походы, в которых Игорь участвовал в лицее, выглядели по-другому и не рождали такого чувства ответственности.

Первый рейд был назначен на завтра. Предполагалось использовать дирижабль и забраться подальше на север – Игорю было интересно своими глазами взглянуть на земли вабиска и на то, как гам живут. Планы их городов имелись – довольно подробные, кстати, так что полет был продиктован обычным любопытством. Что, впрочем, с точки зрения человека было вполне обычной и весомой причиной.

– Никогда не летал на дирижаблях, – немного нервно сказал Степка. – У меня при слове «дирижабль» сразу «Гинденбург» вспоминается, я про него в книжке читал.

– Какой гинденбург? – удивился Женька.

– Гинденбург – это германский полководец и государственный деятеля начала XX века от Рождества Христова, – уверенно сказал Игорь. – Он разбил наших в 1914 году при Гумбинене и был рейхсканцлером Германии до Гитлера… А при чем тут Гинденбург? – так же удивленно спросил он Степана.

Степан посмотрел на них дико:

– Ну… как же… Такой дирижабль был, он взорвался при посадке в 30-х годах… – мальчишка подумал и добавил, – от Рождества Христова. Водород в баллонах долбанул.

– Во-до-ро-о-од? – протянул Женька. – Да все дирижабли сейчас на негорючих наполнителях…

– А ты здорово знаешь историю, – уважительно сказала Лизка. – Наверное, хочешь поступать куда-нибудь на исторический факультет?

– М… да, наверное… – кивнул Степан. Никто, кроме Игоря и Борьки не знал кто он такой. А о том, что он пишет с ужасающими ошибками – знал вообще только Игорь, который представил Степана, как своего приятеля, прилетевшего следом, сына дворецкого, друга детства.

– Сейчас дирижабли не взрываются, – авторитетно сообщил Борька. – У них мало того, что наполнитель инертный, они же еще заряжаются от мягких батарей, тканевых. Весь верх дирижабля ими выложен. Летит и заряжается от местного солнца. Фактически – вечный двигатель.

– Так ты что, никогда дирижабля не видел? – удивилась Катька.

– Говорю же, боюсь я их, – пояснил Степан.

– Позанимался историей! – фыркнула девчонка. – Мы тут на них на экскурсии летаем!

– У отца есть… была, а теперь у меня есть, – поправился Игорь спокойно, – аэрояхта. Это в самом деле классная вещь, Стёп. Сам убедишься. Конечно, военный дирижабль – это совсем не то, там все для дела…

– Гитару кто-нибудь с собой берет? – спросил Борька. Зигфрид поднял два пальца. Игорь кивнул:

– Ну вот и отлично… Сейчас можно разойтись, завтра в четыре утра соберемся.

* * *

Лежа поверх разобранной постели, Игорь читал с комбраса микрофильм приключенческого романа, не вполне понимая, что именно читает. Он находился сейчас в странном, «промежуточном», состоянии, когда все решено и ты сидишь, так сказать, «на чемоданах» – все ясно, карты получены, сроки оговорены, маршрут подписан, предпоходный рапорт сдан и дело только за временем, а оно ползет, как сороконожка из сказки: раздумывает, какую ногу сначала переставить.

Теперь – даже если он погибнет в первом же рейде, завтра – запущенную машину не остановить всеми силами Иррузая. С его союзниками вкупе. С ним кончено. К середине весны на стол генерал-губернатору лягут карты самых глухи мест севера между Вторым и Третьим Меридианами – и уже летом Довженко-Змай начнет планомерное на наступление, взламывая лесные крепи, берегущие границы надменного теократического болота, мешающего развитию своего собственного народа. Глупцы, пленники ограниченного высокомерия… Их не спасут ни фанатизм, ни знание местности, потому что он, Игорь Вячеславович Муромцев, пятнадцати лет, выпускник Селенжинского Императорского Лицея, сделал свое дело. ВСЕ. И он ощутил странную жестокую гордость, представив себе ту бездушную и могучую силу, которую привел в движение – силу Империи, перемалывающую, превращающую в пыль все, что встанет на ее пути. И себя – часть этой Империи. Непредставимо крохотную часть – и в то же время достаточно значимую, чтобы «запустить» в действие эту Силу. "Моя Сила – Сила всех людей Империи," – вспомнил Игорь. Он забыл, чьи это слова, но они были точны…

– Ты бы гордился мной, отец, – тихо сказал он в пустоту комнаты.

В холле мягко шлепали шаги – Степан не спал, ходил, похоже, из угла в угол. Трудно парню. Легко сказать – Империя одна на все времена, Россия вечна. Она-то одна, да люди разные…

– Ты не спишь? Можно к тебе?

Степка стоял в дверях, опираясь рукой на косяк – босиком, в своих грубых пятнистых штанах, которые не захотел менять на современные камуфляжи. Он курил – все-таки купил в фактории пачку «Беломорканала» и дымил с явным удовольствием, вызывая недоумение и восторг девчонок.

– Заходи, – Игорь отложил комбрас. – Только выбрось свою погань. Заработаешь рак легких, смотри.

– У вас его все равно лечат, – Степка вошёл, сел в кресло.

– У нас его просто не бывает, – уточнил Игорь. – Только как результат несчастных случаев с облучениям, а это довольно часто… У отца лучевая болезнь была дважды.

– Отец был военным? – тихо спросил Степан.

– Офицером Флота… Он погиб три года назад.

Степан кивнул, но как-то так, словно и не слышал. Потом вдруг закрыл глаза и сказал:

– Страшно мне что-то. И очень. Что мне потом-то делать?

– Дурак ты, Степ, – легко ответил Игорь. – У нас целая Вселенная в кармане, как завалявшийся мусор, так неужели ты себе дело по душе не найдешь? Не здесь, так еще где?

– Я иногда мечтал машинистом стать, – вдруг заявил Степан. – Все думал: вот кончится вся наша война – пойду учиться…

– Становись, – не удивился Игорь. – Императорский Гражданский Инженерный Корпус. ВУЗ даже тут, в столице, есть, а «РуссоДор» на Сумерле струнники еще лет сто будет строить, для тебя работы до старости хватит.

– Сейчас ведь не электровозы… и не паровозы, а я только паровоз и видел. Даже ездил однажды.

– Хотеть – это мочь, Степ, – серьезно пояснил Игорь. – Ты не дурак, не лентяй, не больной. Если чего не знаешь – научишься. А если не научишься – никого не вини, кроме себя.

Степан ничего не ответил, и Игорь тоже не стал продолжать разговор. Он вдруг подумал о маме, о том, что никогда ее не увидит… и эта мысль причинила неожиданно острую боль – Игорь даже дыхание задержал, чтобы переждать ее.

О чем думал Степан – неизвестно. Но и его мысли, судя по всему, не относились к разряду веселых.

– Степ, я спрошу, – вырвалось у Игоря – неожиданно для него самого, пожалуй, даже против его воли. Степан медленно покивал, как бы не вполне понимая, что это к нему обращаются. – Как это… когда бомбят… и все такое?

– Ужасно, – признался Степан спокойно. – Кажется, что… – он сморщился, повел рукой, – что небо на тебя падает. Упадет, прихлопнет… Целые кварталы валятся, стены падают, как картонки… Дым, пыль, грохот, трупы… Вы же все время воюете, оружие вон какое, неужели ты не знаешь?

– Мы давно не воюем на Земле, – пояснил Игорь. – Она слишком маленькая для наших войн. А так – я видел только хроники… Да брось же ты смолить! Ты что, там, у себя, не соображал, что прокуренного унюхают за километр?! Степан сделал стойку и внимательно посмотрел на сигарету:

– Правда, что ль?

– Доказано, – кивнул Игорь,

– Жа-аль… – протянул Степан. Провел ладонью по столику, потом спросил вдруг: – Хочешь, спою? У меня, правда, голос так себе. Но мы эту песню очень любили…

Он еще раз провел по столу ладонью, убрал со лба волосы и негромким, слегка сбивающимся голосом запел – правда, довольно приятно:

 
Не секрет,
Что друзья в облака обожают
Уноситься на крыльях и без,
Но бросаются к нам,
Если нас обижают,
К нам на помощь бросаются
Даже с небес… (1.)
 

Игорь удивленно сел на кровати и в следующий миг поддержал Степана хорошо поставленным на уроках музыки дискантом:

 
– Не секрет,
Что друзья не растут в огороде,
Не продашь и не купишь друзей…
 

– У вас ее тоже поют? – удивился Степан. – Ёк, приятная неожиданность…

– Давай допоем, что ты? – улыбнулся Игорь и, встав, подошел к столу. Присев на край, Степка помедлил и кивнул:

 
– Не секрет,
Что друзья убегают вприпрыжку,
Не хотят на цепочке сидеть!
Их заставить нельзя
Ни за какую коврижку
От безделья и скуки
Балдеть!
Не секрет,
Что друзья – это Честь и Отвага,
Это – Верность, Отвага и Честь!
А отвага и честь —
Это рыцаря шпага,
Всем глотателям шпаг
Никогда их не съесть…
 

1. Стихи Ю.Мориц.

– А где сейчас остальные… – Степка запнулся, но решительно закончил, – наши?

– Остальные? – Игорь задумался. – Ну… Женька сейчас гоняет на НЛО по холмам вокруг станицы, а, может, и по всему уезду… Сзади у него сидит Лизка, обняла его за талию и прижалась щекой к куртке на спине. Борька с Катькой, наверное, устроились у себя на станции, слушают музыку и молчат, им и без разговора хорошо. Зигфрид оккупировал тир внизу и упражняется в стрельбе. Короче, никто не спит.

– И мы не спим, – засмеялся Степка. – Знаешь, я хочу есть. Спустимся вниз?

– Одеваться неохота, – поморщился Игорь. – Давай закажем сюда.

* * *

Этой ночью Алые Драгуны и ополченцы под командой генерал-губернатора закончили операцию по захвату Кухлона.

2.

Все увидели, что дирижабль все-таки испугал и – даже больше – поразил Степку. Он резко побледнел, на висках выступили капли пота.

А между тем, это был самый обычный армейский «Облако-500». Не очень даже и большой, особенно если сравнивать с непредставимо огромными транспортами «Слон» или даже пассажирскими «Полет-Т». Серо-стальной, с трехъярусной гондолой, казавшейся маленькой в сравнении с тушей баллона, на котором были нанесены огромные опознавательные знаки и надпись стилизованно-славянским шрифтом:

ПОКОРИТЕЛЬ РАССВЕТА

Дирижабль слегка «водило» у решетчатой причальной мачты, лифт стоял внизу, и около него замер Ревякин…

…В эту ночь все-таки удалось поспать – по крайней мере, Игорь поспал, часа три, а, когда проснулся, Степка тряс его за плечо со словами:

– Пойдем кофе попьем. Четвертый час.

– Ты приготовь, а я сейчас оденусь, – Игорь поднялся на локте…

…Когда они выходили, было еще темно, сыро и туманно. Белесые клочья плавали на. пустой улице. Около киоска, завернувшись в куртку, стоял и отчаянно зевал Зигфрид – вид у него был тоже не очень выспавшийся, но поприветствовал остальных он с энтузиазмом, который тут же объяснил:

– Устал ждать. Где остальные?

– Будут, – буркнул Степка. – Вы, я погляжу, за последние три века так и не изменились ни фига…

– Почему за три века? – проявил неподдельный интерес Зигфрид, но щекотливая тема была пресечена в начале развития появлением Бориса и Катьки. Последние несколько дней они вообще были неразлучны, и Игорь сильно подозревал, что Борька все-таки прояснил свои отношения с девчонкой (правда, он не знал, что произошло это объяснение у рыбного садка на биостанции, а единственный свидетель – щуренок – в данный момент уже плыл где-то по рекам материка.). Во всяком случае, эта парочка старалась находиться как можно ближе друг к другу и прямо-таки изливала на окружающих свет, тепло и душевное единение.

– Что вы все такие грустные? – весело спросил Борька. Игорь с удовольствием отметил, что на его личном проводнике все пригнано и сидит, как вторая кожа. Видно, что для него поход – привычное дело. Впрочем, так же – или немногим хуже – выглядели все здешние ребята и девчонки. Лесовики, чтоб их…

– Просто не очень выспались, – ответил Игорь.

– Давайте пожуем, – Катька достала из набедренного кармана отпотевший изнутри пластиковый пакет. – Пирожки с мясом… Кому?

– Всем, – Игорь чихнул, покрутил головой. – Когда успела?

– Не я, мама, – девчонка ловко раздавала еще горячие пирожки. – Говорит, что я все равно готовить не умею – это я-то!!! – она искренне возмутилась. – Лопайте, лопайте…

– А эти четыре? – Зигфрид подбородком указал на пакет.

– Молчи, недоразумение… – отмахнулась Катька. – А, вот они?

Женька и Лизка тоже шагали вместе, на ходу перебрасываясь, как мячом для регби, здоровенной южной дыней, какие развозили по всей Сумерле из Хрустального на Новом Мадагаскаре.

– На верхотуре съедим, – не здороваясь, пояснил Женька, и все семеро зашагали по улице в ряд…

…Ревякин был сух и официален. И Игорь заметил, что Степка смотрит на подтянутого, запаянного в форму кадета с легкой ностальгией. "Были когда-то и мы рысаками…" – всплыла в мозгу фраза, которую любил повторять отец. Из какого-то старого романса…

Вблизи дирижабль казался не просто огромным – он закрывал утреннее небо.

– Добро пожаловать на борт "Покорителя рассвета", – Ревякин отдал честь и отступил, давая проход не открытую платформу лифта.

– Если страшно – держись ближе к центру, – шепотом сказал Игорь Степке. Тот поморщился:

– Я не высоты боюсь, а дирижаблей…

Платформа плавно пошла вверх. В креплениях мачты начал посвистывать незаметный внизу ветер; станица уплывала под ноги, а лес раскидывался все дальше и дальше, до самого горизонта. В приближающихся небольших дверях стояли трое кадетов, придерживавших створки. И уже через две минуты вся группе вошла на нижнюю палубу. Экипаж, выстроенный вдоль левого борта, прокричал, вскидывая фуражки:

– Ура! Ура!! Ура-а!!!

Ревякин, заулыбавшись наконец-то, показал рукой наверх:

– Там грузовая палуба и каюта для десанта. Мы вас разместим в ней, уж не обижайтесь. Там все, что нужно, есть. Отчаливаем?

– Давайте, – кивнул Игорь, мельком взглянув на своих ребят, которые вели себя совершенно спокойно, лишь Степка переводил дыхание как-то затаенно, да напряженно осматривался. Ревякин вскинул к губам свисток, выдал прерывистую трель – и экипаж с высоким профессионализмом испарился с боевой палубы. Сам командир кивнул – и тоже исчез.

* * *

Десантная каюта была рассчитана на взвод с легким оружием. Рядом, в грузовом отсеке, стояли четыре Ка2б2дробь со сложенными лопастями. Игорь ради интереса проверил – грузовые места в самом деле были забиты под завязку, на полгода полета, не меньше.

Его группа уже расположилась, размещая вещи в ячейках, а оружие – в стойке, рядом с тесаками, хранившимися здесь постоянно. Иллюминаторов не было, горел мягкий дневной свет. Под стереоэкраном, вмонтированным так, чтобы изображение видели лежащие в гамаках, грудой лежали коробки дисков.

– Бытовые фильмы, – сообщил Борька, уже успевший сунуть туда свой нос. – Наши и англосаксонские, а еще с Брэссудзы.

Между гамаками были подъемные – из пола – столы и стулья, приводившиеся в действие кнопками. Над стерео кто-то присобачил постер с "Русской красавицей-01" из "Нашего мира", над входом – тоже постер, но с профилем Алого Драгуна на фоне городских улиц и размашистой алой подписью "Защитим наш дом!" И, наконец, на противоположной стене белой краской было аккуратно написано:

ЛУЧШЕ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕКОМ,

ЧЕМ ВЕЧНО ЖИТЬ СКОТОМ

ДЖЕК ЛОНДОН

Эта надпись как бы доминировала над всем остальным, в том числе – над конфетными вкладышами с экранопланами, НЛО и инопланетным зверьем, которыми кадеты густо уделали стену в изголовье гамаков.

– Пойду в рубку, посмотрю, как они, – бросил Игорь, зашвыривая в нишу рюкзак.

– Можно мне с тобой? – оторвался от своего гамака Степан. Игорь мотнул головой:

– Пошли…

…Коридор третьего этажа – с овальными дверями – был обшит планками цвета гречишного меда. В иллюминаторы заглядывало бледно-голубое утреннее небо с розовыми отблесками зари.

– Дерево? – спросил Степка, проводя на ходу ладонью по планкам.

– Полимер, – отозвался Игорь, – негорючий… Разрешите?

Последнее относилось к решетке переговорника у двери в рубку. Изнутри отозвались:

– Да, входите.

Мальчишки вошли. Степан тихонько охнул. Для новичка тут и впрямь всё было удивительно.

Весь перед рубки – треть стены, – четверть пола и столько же потолка были сделаны из прозрачной брони, создававший эффект отсутствия. Оттуда наплывали лес и небо – только лес и небо, без конца; наплывали медленно и беззвучно, красиво и неостановимо. Слева у стены за мощной армейской станцией связи сидел кадет. Ревякин, развалившись в кресле, держал одну руку на штурвале; справа от него замер над бегущими огнями приборов штурман с совсем детским лицом.

– Скорость?

– Семьдесят.

– Давление?

– Ноль семь.

– Напряжение в системе?

– По нормали.

– Доложить по кораблю.

– Все системы работают в обычном режиме.

– Давай курс.

Игорь пересек рубку и замер около Ревякина.

– Идем на Сааск, – сказал он. Кадет кивнул:

– Есть… Расчет?

– 102 норд-норд-вест.

– Давление на единицу.

– Есть.

– Поднимаю скорость на сто пятьдесят… Курс зафиксирован. Включить автопилот, – Ревякин легко поднялся и улыбнулся: – Все. Восемнадцать часов непрерывного лёта – и мы на месте.

– Ты летал над Сааском раньше? – спросил Игорь, разглядывая экран курсографа.

– Несколько раз, – кивнул Ревякин.

– Сбить не пытались?

– Чем? – удивился кадет.

– Чем они сбили над Иппой самолет Довженко-Змая?

– Во время штурма? – Ревякин пожал плечами. – Я слышал, но слабо верится. Скорей всего, просто какие-нибудь неполадки в двигателе. Что-то вроде этого, – потом помялся и добавил: – Не верю я во все эти фокусы с биоэнергетикой, которые там, у вабиска, кто-то вроде бы может выделывать.

– Может быть, – согласился Игорь и выкинул ладонь в сторону лежащего на откидном столике диска с кодами.

Диск, как НЛО, перелетел через всю рубку и мягко упал на одно из сидений. Ревякин кашлянул, помотал головой. Игорь посмотрел в сторону Степана.

Тот явно не замечал ничего кругом. Лицо русского из Безвременья выражало всего одно, зато всеобъемлющее чувство – восхищение. Он окаменел вновь, глядя вперед.

– Он что, раньше никогда не летал? – спросил Ревякин тихо. Игорь ответил:

– Тяжелое детство, – кадет удовлетворился объяснением. – Степ, ты тут останешься?

– Что?.. Да-да… – кивнул тот, не оглядываясь.

– Ему можно? – уточнял Игорь. Ревякин кивнул. – Тогда пошли, покажешь мне, где аппаратуру установили…

…Аппаратура для съемки стояла, как и распорядился Игорь, в носовом блистере, куда вела лесенка. Игорь пропустил Ревякина вперед, тот ловко соскользнул вниз, не касаясь ногами ступенек. Игорь слетел вслед за ним так же умело, наклонился над «прицелом» камеры.

– А ты раньше летал на дирижаблях, – сказал Ревякин, и это был не вопрос.

– Много раз, – мельком ответил Игорь, рассматривая отличное, многократно увеличенное изображение. – Высота у нас какая?

Ревякин сверился с комбрасом, связанным с рубкой.

– Полтора километра.

– Ветер?

– Встречный, несильный.

– Ясно.

Аппарат легко поворачивался на кронштейнах, послушно приближая и показывая то кроны деревьев, то какие-то тропинки в промежутках зелени, то воду лесной речушки… Потом мелькнул всадник – рысью скакал он вдоль ручья, слившись с конем.

– Вперед, МакДафф – и будет проклят тот, кто первым крикнет "хватит, стой!" – произнес Ревякин. Он смотрел в дублирующий аппарат. Игорь поинтересовался:

– Ты английский в школе учишь?

– Да нет, – отозвался кадет. – Я два года назад был на каникулах в международном лагере на Зеленом Шаре, подружился там с одним парнем, Кейтом Линдеем. Он и учил, а потом я сам… Мы с ним долго визитами обменивались, встретиться хотели опять, а год назад… слышал про атаку сторков на Холлидей? – Игорь кивнул. – Кейт там как раз жил… Они школу обороняли, чтобы младшие успели убежать – почти без доспехов, с одними плазмометами против десантных машин… – кадет поморщился. – Я потом видел в новостях, уже когда сторков отбили – как трупы выносили и складывали. Почти все обугленные сильно, а он не очень, только правой руки с плечом нет и лицо справа обожжено, но видно, что Кейт.

Ревякин говорил без особой горечи. Он был хоть и мальчишка, но военный мальчишка, сам не раз видел смерть и убивал и воспринимал ее, как нечто вполне естественное, плату за хорошую жизнь. Вот жил хороший парень, англосакс Кейт Линдей. Сторки напали на его родную планету, Кейт, как и было положено, взялся за оружие и защищал тех, кто слабее. Потом его убили. Жалко. Но ничего необычного и сверхъестественного. И Ревякин был понятен Игорю – разве не погибли на экзаменах его одноклассники, доказывая свое право стать лидерами? Каждый сам выбирает. Сам решает. Сам делает. Сам побеждает или умирает. И некого тут винить, и плакать нечего.

– Ладно, поедем, – Игорь легко подскочил, подтянулся и выметнул себя наверх. – Хорошо место обустроили… Ты там Степку не гони, пусть посмотрит.

– Странный он, – признался Ревякин. – Никогда не летал на дирижаблях – это что, шутка?

– Да вот не доводилось ему. Но, по-моему, понравилось.

– По-моему, тоже…

3.

Степка, судя по всему, продолжал торчать в рубке. Остальные дрыхли в гамаках, добирая свое за ночной недосып. Секунду Игорь боролся со вполне идиотским желанием заорать какую-нибудь чушь вроде «подъем!», вздохнул и отказался от соблазнительной мысли.

Ему самому тоже хотелось спать, но не настолько, чтобы просто завалиться и удрыхнуть. Тем более, что Игорь ненавидел гамаки и, если честно, предпочел бы просто спальник на полу. Но за спальником надо было лезть в ячейку – он пристегнут под клапаном рюкзака – и Игорь, покопавшись в дисках, выбрав несколько с микрофильмами книг и влез в гамак.

Странно, но первый диск оказался антологией поэзии, причем самодельной антологией – кто-то просто надергал отовсюду любимые стихи, не позаботившись даже чаше всего указать авторов. Игорь «полистал» его – и наткнулся на одно стихотворение, заставившее его задержаться. Он прочел стихи раз и другой… а потом по своей привычке начал негромко читать вслух…

 
– Кто посмел тосковать о жизни? (1.)
Забудьте думать о мелком и бренном.
Номер приказа… Слушай, Отчизна…
Всем, всем, всем, чья могила – Вселенная.
Матросы, старшины и офицеры!
В годовщину славных побед наших
Флагман приказывает задраить двери
И залатать пробоины наспех.
Вакуум стылый вселенской пучины
Подкачкой насосов гнать прямиком.
Куртки заштопать – есть причина!
Бляхи драить метеорным песком.
Ровно в полночь, с ударом четвертым
Склянок Флота, мои друзья,
Идти к Земле, равняться побортно —
Парадом командовать буду я.
И, как приказано, – в полночь
Мы поручни трапов молча хватали.
Горели мы молча. Взрывались молча.
И молча сейчас к Земле возвращались…
В просторах Вселенной, запрокинув головы,
Распластав руки, открыв рты,
Мы возвращались из десятипарсековой —
А, может, и более – темноты.
Горнисты вскинули к звездам горны
И затрубили, не видя звезд:
Началась перекличка сквозь солнц чужих волны,
Слова наши солнечный ветер нес.
– Корвет «Шквал»? – Разорвало миной…
– Ребята с крейсера «Огненный Лис»?..
– А вы, с эсминца «Орлиный»?
– Мы сгорели… Рейдер-разведчик «Сюрприз»?
– Фрегат «Удалой»? – Не вернулся на базу.
– Фрегат «Заря»? – Три ракеты – в машину…
– А нас лишь двое. И без приказа
Мы смерти своей не откроем причину…
От страха съежились звезды
и в ужасе космос стонал,
Когда на расколотый мостик
Поднялся наш адмирал.
В парадной форме, спокойный
Пришел он – наш командир.
Горят на его погонах
Вега и Альтаир.
За ним адъютанты тяжко
Идут по ранжиру вслед —
Сияют на их фуражках
Эмблемы летящих комет…
Смерть второй шанс не подарит нам.
И нынче – считайте, что в гости.
Нам уж никогда не состариться,
Никогда не мерзнуть в космосе.
Поднявшись над палубной кровлей,
Мы, третье столетье подряд,
У планеты, нашей спасенной кровью,
Проводим привычный парад.
Отбой. Уходим назад мы.
Назад – в бездонные глуби.
Ложимся возле реакторов,
Падаем в башнях орудий.
Но если вам придется с врагом
Сойтись в час решающей мести,
Ждите нас – мы снова придем.
Мы придем с кораблями вместе.
Мы были когда-то. Нас нет.
Мы были…
М Ы – Б У Д Е М.
М Ы – Е С Т Ь.
 

1. За основу взято стихотворение В. Пикуля «Марш мертвых команд».

…Игорь отложил диск и прерывисто вздохнул. «И папа… тоже на этом параде…» – бессвязно подумал он, почувствовав, как перехватило дыхание. И мальчик поспешно взялся за другие диски. Ему попался трофейный набор – тоже любительский – сторкианского произведения. Три года назад Игорь начал изучать язык сторков из интереса к врагам, увлекся и начал доставать литературу на нем, даже собрал аппарат для чтения распространенных у сторков аналогов земных микрофильмов, которые нельзя было читать с помощью обычной аппаратуры.

Попавшая в руки Игоря повесть тут же начала его страшно смешить. Это была чистой воды пропаганда. Мальчишка уже достаточно хорошо знал сторкианский, чтобы понимать идиомы, обороты речи и жаргонные словечки, без которых читать на иностранных языках не интересно и которые теряются при переводе, даже самом лучшем.

Речь в книге, правда, шла не о русских – главными противниками благородных и отважных героев "из лучших семей Первых Родов Сторкада" были вечно пьющие виски, надменные, трусливые, лживые и невероятно, просто как-то ликующе тупые англосаксы, фамилии и имена которых автор, ничтоже сумняшеся, брал, кажется, из литературной энциклопедии – Байрон, Киплинг, Бэдадостопочтенный (о как, в одно слово – лихо!), Шелли… Своей тупостью книга просто завораживала, от неё невозможно было оторваться. Игорь сдержанно фыркал, раскачиваясь в гамаке и в который уже раз размышлял о том, не кажутся ли Чужим столь же плоскими и глупыми их собственные образы в земной пропаганде? Хотя – вряд ли. В бесчисленных «внутренних» войнах своей истории с равными по изощренности противниками земляне отточили искусство пропаганды и накопили ее колоссальный опыт – тогда как на других планетах нигде не было такого разнобоя стран, а значит – не было и подобного земному накала внутренней борьбы и нужды в столь развитой пропаганде. Отсюда – полная, даже какую-то жалость вызывающая наивность в вопросах информационной войны. Игорь поражался беспомощности подобных произведений. Хотя, конечно, штампы имелись и на Земле. Сторки – злобные, нетерпимые, трусоватые рабовладельцы и консерваторы… Джаго – почти что колдуны, совершенно чуждая нам пара техническая цивилизация… Фоморы…

Игорь резко опустил руку с комбрасом. К черту!

Неожиданно эта вспышка злости вызвала в его памяти образ отца Зигфрида, и мальчишка вспомнил, откуда ему показалась знакомой фамилия фон Брахтер. Точнее – штабс-капитан императорских «пластунов» – Карл фон Брахтер. Тогда, во время войны с фоморами – высадка на почти полностью оккупированную врагами Океаниду и двухмесячный марш по островам, сопровождавшийся восстаниями колонистов, взрывами, налетами, диверсиями, атаками баз и складов… Потеряв всего трех человек, штабс-капитан фон Брахтер заставил фоморов эвакуироваться со взбунтовавшийся планеты раньше, чем прибыли регулярные силы Земли… Отец Зигфрида – герой войны!.. Конечно, ему обидно терпеть поражения от вабиска…

"Надо все-таки поспать, – подумал Игорь, откладывая диски и закрывая глаза. – Потом разберемся, что и как, потом, потом…"…

…Обычно Игорь спал без снов или видел плохо запоминающиеся, суматошные и веселые цветные сны – обычные сны здорового, быстро растущего мальчишки, оставляющие безадресное, но стойкое чувство счастья, иногда не рассеивавшееся по нескольку часов. Но – случалось – сны были мучительными кошмарами, всплывавшими из пучины генетической памяти, словно странные глубоководные рыбы, никогда не видевшие света дня. Хорошее знание истории позволяло наяву определять эпохи, в которых странствовал во сне его разум – пожалуй, это было бы даже интересно, но в сновидениях все переживалось, как реальность, надрывало нервы и вышибало холодный пот.

Вот и на этот раз он проснулся от какого-то – на этот раз не запомнившегося – жутика и сел в гамаке, обхватив колени руками и раскачиваясь. Диски шлепнулись бы на пол, но Игорь подхватил их на лету, еще не открывая глаз.

– Проснулся? – негромко спросила Катька, возившаяся возле полевой печки. – К обеду.

– Степка не возвращался? – спросил Игорь, оглядываясь. Зигфрид продолжал непобедимо дрыхнуть. Борька вскрывал консервы. Женька и Лиза тоже спали.

– Торчит в рубке, – сообщила Катька. – Мы его звали, а он только мычит в ответ. Дар речи потерял.

– Ладно, не трогайте его, – Игорь выбрался на пол. – Сколько еще лету?

– Командир говорит – часов шесть, – через плечо бросил Борька. – Хорошо поспали!

– Поднимусь в рубку, – Игорь затянул шнуровку ботинок. – Я быстро, а вы будите этих… – он кивнул в сторону Женьки и Лизки…

…Степан в самом деле никуда не уходил из рубки. Он сидел перед огромным иллюминатором и не отрывал глаз от разворачивающейся перед ним величественной панорамы. Ревякин что-то объяснял ему, почти лежа животом на пульте.