Текст книги "Мир вашему дому!"

Автор книги: Олег Верещагин

Потом качал, снова неожиданно потерялся и, пока Игорь настраивал его заново, Борька дотянулся до гитары – и в палатке прозвучала не совсем новогодняя печальная местная песня…

 
– Весенней порой предрассветною. (1.)
Когда сосны еще клонит ко сну,
Глухарь поет свою песню заветную,
Непонятную песнь про весну…
Слушал мальчик его – а под соснами
Лесом ползало эхо молвы,
Что опасность приносится веснами…
Он не слышал щелчка тетивы.
Просто небо качнулось и треснуло,
На куски разлетелось все,
Рассыпая в долины окрестные
Голубые осколки озер.
Эхо крика меж мягкими лапами
Убежало, гуляв полдня.
(Гухх качнул головой мохнатою —
И вабиска унес в березняк).
Болт ударил снизу и сбоку.
Закружилось вдруг колесом
Густо-синее небо глубокое,
Рассыпаясь средь черных лесов.
Попытался шагнуть.
Ну где там…
(А ведь было совсем легко.)
Под пологом разлапистых веток
Рухнул – молча, на месте, столбом.
Падал, падал. Падал. Долго…
(В горле кровь – как неслышный крик.)
Вот и все.
А за дальними елками
Продолжали петь глухари.
 

1. Переделка стихотворения В.Крапивина.

– Это правда было, – сказал Женька, видя, что Игорь, Степка, Зигфрид и Клотти молчат вопросительно. – Когда мы только сюда переселились, весной, недалеко от Водопадного Нагорья… Парня звали Сашка Тропкин… Ну, Игорь, включай там что повеселее!

Палатку снова заполнила веселая музыка. Мальчишки, готовясь к салюту, стали распаковывать пиротехнику.

– Надо откапываться, – сообщил Игорь, влезая в ботинки на меху и куртку.

– Кто со мной?

– Пошли, – Борька подхватил вторую лопату. Мальчишки исчезли в тоннеле, и через пять, не больше, минут со стороны вертолета донесся их крик:

– Эй, идите сюда!

– Скорее давайте!

На ходу обуваясь и натягивая куртки, все ломанулись в переходник и через освобожденную дверь вертушки повыскакивали на снег.

Ветер и метель улеглись полностью. Всё кругом занесло белым. Мороз усилился, воду у берега схватила льдом. От света Адаманта на успокоившейся поверхности мелко дрожали блики. Мохнатые звезды шевелились в холодном ночном небе, а на севере у горизонта переливался хрусткий радужный занавес Северного Сияния, крайне редкого в этих местах. От красоты, открывшейся глазам нашей восьмерки, нефигурально захватило дух.

– Вот это новогодняя ночь, – удовлетворенно заметил Зигфрид. – Смотрите терминал! А вон корабль возле него, вон, смотрите!

– Ага, вижу! – подпрыгнула в снегу Клотти. Остальные – даже Игорь – как ни старались, не смогли различить возле алой звездочки огонек корабля. – Когда-нибудь я буду водить такие!

– Девчонка-пилот? – не то усмехнулся, не то ужаснулся Борька. А Игорь огорошил, как ему казалось;

– Тебя в Гагарин не возьмут.

– А я знаю, – спокойно ответила германка. – Я пойду в космофлот какой-нибудь компании. Русской Колониальной, например.

– Консервы возить, – фыркнул Женька. Клотти пожала плечами:

– Ну и что? Консервы в контейнерах. А я – в пилотской рубке. Завидуйте все. И не говорите мне, что не бывает женщин-пилотов.

– Ну вообще-то бывают, – согласился Игорь. – Мало, но есть.

– А холодно, – поежился Степка. – Вон та – что за звезда?

– Эпсилон Оленя и звезды-спутники, – пояснил Борька. – Огненный Венец, как их тут у нас называют.

– Красиво, – Степка обнял Клотти. – И похоже… С Земли их не видно, кажется.

– Пошли, правда холодно, – Лизка, прижимавшаяся к Женьке, тоже покрутила плечами. – И Северное Сияние погасло… Пошли, пошли!

Почти все вернулись внутрь. Но Игорь еще какое-то время стоял, то разгребая снег незашнурованным ботинком, то поглядывая на небо. Вдали – очень-очень далеко – лежали на нем отсветы Прибоя, а где-то на побережье горел костер. Неужели кому-то еще пришла в голову фантазия отмечать Новый Год "на природе"?

Игорь вдруг почувствовал, что у него намокли глаза. Непривычно и, пожалуй, стыдно… но никто же не видит.

– Мам, пап, здравствуйте, – сказал он, глядя на звезды. Коротко вздохнул. – У меня все ничего, все нормально… только я хотел бы увидеть вас…

Он закрыл глаза и вспомнил зал и разрезанное яблоко в руке преподавателя аутотренинга…

"Круг – символ круга, который описывает над нашими головами Солнце.

Пятиконечный крест в сердцевине разрезанного пополам яблока – означает основные положения солнца на севере, в древнем Туле, откуда вышли наши предки после Великого Потопа.

Разрезанное яблоко – пятиконечный крест в круге. Символ вечности.

Когда вы, мальчики, увидите в разрезанном яблоке весь наш мир – мы продолжим занятия. Смотрите. И помните: ничто не уходит в никуда и не появляется из ниоткуда."

Игорь поднял руку и быстро начертил на фоне звезд три руны – "руны волшбы." Серебристый след пальца на миг обрисовал их в небе, потом – растаял, мерцая, как след частицы на экране осциллографа.

Стало намного легче. Игорь прикрыл глаза вновь, потом открыл их. Нет, надо браться за дело. Сразу после праздника. Иначе никакой аутотренинг не поможет…

…– Где ты там ходишь?! – встретил Борька друга. – Садись, уже скоро!

В самом деле – Новый Год накатывался с неотвратимостью прилива. Девчонки начали расставлять блюда на разложенном мальчишками столе, туда же водрузили бутылки, кто-то искал стаканы. Зажгли все лампы. Женька увеличил громкость – как раз навали показывать картинки Земли – Аркаим, памятник воинам России, елка на Сенатской площади, флаг над императорским Зимним Дворцом в Великом Новгороде… Все замерли, только Степка поспешно разливал вино – на экране появилась запись обретения Его Императоре кого Величества. Знакомые и вообще-то дежурные слова зазвучали в палатке, но их все равно слушали внимательно – за ними слышалась искренняя гордость монарха своими подданными. И, когда прозвучали последние слова, традиционные слова – "храни нас наша вера, будьте счастливы, друзья!" – Игорь пружинисто встал и чистым голосом запел, опережая хор не экране:

 
– Рощ березовых нежные краски, (1.)
Синь озер, журавлиный полет —
Как прекрасно, что это не сказка!
После сумрака будет восход!
 

– и остальные, тоже вставая, подхватили:

 
– Из венца Побеждающей Девы
Ты упала на землю для нас,
Ты чиста среди грязи и гнева,
О Россия – небесный алмаз!..
 

…– Три! Два! Один!.. С Но-вым Го-до-о-ом!

1. Стихи М. Струковой.

5.

Две из четырех бутылок «уговорили» очень быстро за каких-то полчаса

– получилось по два стаканчика на человека. Все пришли – не от вина, а от общего настроения – в расслабленное состояние и валялись на «диване». Потом как-то вяло пошли запускать фейерверк, но когда первые ракеты, взмыв на разную высоту, брызнули разноцветным пламенем, началось оживление с воплями и прыжками, тут же перешедшими в перебрасывание снежками. Впрочем, Женька в снежки играть не пожелал, а запускал новые и новые ракеты. Так это Игорю и запомнилось – они перебрасываются снежками под разноцветным сиянием, льющимся с небес, и Катька кричит, заливаясь смехом: "С тобой неинтересно, Игорь, ты все время попадаешь!" Кажется, он и правда попадал чаще остальных, но дело было не в этом, а в том, как здорово, спеша, уворчиваться от чужих снежков, нагибаться, подхватывать слишком сухой, рассыпающийся снег, лепить из него плотный комок, бросать, снова уворачиваться…

…Падающей звездой догорела последняя ракета. Восемь человек на истоптанном снегу все еще смотрели в небо.

– Новый Год, – задумчиво сказала Клотти. – Пошли внутрь, я опять есть хочу.

В палатке снова пришлось переодеваться и рассаживаться у стола, на котором еще стояло полно всего и не все еще остыло. Игорь навалился на отбивные, делая из них бутерброды – один кусок хлеба, ломоть мяса, второй кусок – и зелень. Одновременно он наворачивал салат с местными крабами и горошком, неэстетично облизывая ложку. Кое-кто уже отвалился от стола, а Катька с Борькой пели новогоднею песенку – простенькую, о снеге и о том, как здорово, что на свете есть зима.

– Очень неплохо, – заметил Зигфрид, когда они допели. – Но у меня получится лучше. Вот, послушайте…

– Погоди, погоди, – вдруг перебил его Женька, сидевший ближе всех к экрану. – Тут что-то с аппаратом.

– Да ну и выключи его вообще, – нетерпеливо посоветовала Лизка.

– Стой, стой! – Игорь оторвался от салата и почти прыгнул к экрану. – Это не неполадки… это кто-то нас вызвать пытается! Ну-к…

Он быстро переключил режимы. Экран «поплыл», изображения, то становясь моноплоскостными, то вновь обретая объем, сменяли друг друга; на какой-то миг появилось лицо херцога фон Брахтера с шевелящимися губами, в профиль… но в следующую секунду возникло отчетливое лицо молодого парня в форме охраны латифундии Довженко-Змая – секунду он смотрел в глаза Игоря, потом отвернулся (Игорь узнал мелькнувший кабинет генерал-губернатора во дворце Озерного – ничем не украшенный, но с людьми, сидящими у круглого стола со множеством работающих компьютеров) и закричал:

– Сергей Константинович, вот он!

– Интересно, – признал Игорь, недоумевающе покосившись на друзей, но тут же вновь повернулся к экрану – на него смотрел генерал-губернатор, и лицо Довженко-Змая было недовольным, обрадованным и озабоченным.

– Ну наконец-то! – выдохнул он.

– С Новым Годом, – поприветствовал его Игорь. Генерал-губернатор посмотрел дикими глазами, пошевелил губами и спросил:

– Ты где?! Тебя уже три часа ищут!

– Я? – удивление Игоря росло. – Вообще-то я отмечаю…

– Ты что, не читал последних сообщений?! – выкрикнул генерал-губернатор.

– Ну… – Игорь подумал, что он не только последних сообщений не читал он уже двое суток не разбирал почту. – Нет.

– Кретин, – обреченно произнес Довженко-Змай. – Ты что, считаешь себя в отпуске?!

– Да, – честно ответил Игорь.

– Где ты находишься, саботажник?! – взревел генерал-губернатор. Бросил взгляд куда-то вбок. – А, вижу пеленг…

– По нам сейчас выпустят ракету? – осведомился Игорь.

– А, так ты там со всей своей бандой?! Ты мне срочно нужен, понял?

– Нет, – с определенным садизмом отозвался Игорь. – Я свое дело сделал – что еще?

– Ты смотрел карты, которые я тебе прислал?

– Листал, – признался Игорь. Видно было, что Довженко-Змай тяжело перевел дух, потом почти въехал в экран:

– Слушай внимательно. Очень внимательно. И делай выводы, как ты это умеешь. Через двое суток в Озерном начнут приземляться катера с переселенческих кораблей «Слейпнир», "Пегас" и «Беллерофонт». Двадцать пять тысяч – слышишь, двадцать пять! – переселенцев из Забайкалья и с Балкан. Семнадцать тысяч из них определенно ориентированы отправиться к Третьему Меридиану, к твоим Зубастым Горам!

– Иррузаю и Аллогуну конец, – вырвалось у Игоря. – Это перережет им глотку… но… двадцать пять тысяч!

– Именно поэтому мне нужен ты! Мне нужен порученец, на которого я смогу возложить ответственность за работу с переселенцами на новых землях. Это минимум две новых губернии, а у меня даже – людей на должность губернаторов нет! У меня всего трое капитанов, а нужно шестеро минимум! Игорь, – генерал-губернатор покачал головой, – если ты не согласишься, то я тебя просто мобилизую.

– А ни фига подобного, – ответил Игорь, чувствуя, как охватывает его бешеная радость, – мне до совершеннолетия еще почти три месяца, по-вашему, по-здешнему – пять. Я вообще могу тут лечь и лежать до конца зимы. Хорошая компания и продуктов хватает. А ты мне что предлагаешь – снова шею ломать? Согласен, конечно.

– Сможешь к полудню быть тут, у меня? – быстро спросил генерал-губернатор, делая какой-то жест назад.

– Буду, – Игорь хотел спросить, когда ожидается начало переселения, но Довженко-Змай уже выключился.

– С Новым Годом, – поздравил Игорь экран. И повернулся к остальным: – Так. Где-то в вертушке есть снегоход. Мне надо в Прибой.

– Попраздновали, – объявил Женька, вставая. – Пойду готовиться к взлету.

"А ведь теперь действительно – с праздником!" – подумал Игорь весело.

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬ (1.)

 
«Уходить отсюда глупо – дальше лишь пески и горы,» —
Говорили, я и верил: такова моя судьба —
Запасать зерно в амбарах, скот пасти, чинить заборы
В деревушке, за которой обрывается тропа.
Но внезапно я услышал голос внятный и певучий,
Повторялся Вечный Шепот днем и ночью: "Впереди
Что-то ждет тебя. Не бойся. Поищи за дельней кручей.
Отправляйся и отыщешь. Что-то ждет тебя. Иди!!!"
И решился я покинуть край знакомый и обильный,
Лошадей навьючил молча и ушел до темноты;
Вера, хоть и движет горы, показалась мне бессильной
В ту минуту, как увидел я провалы и хребты.
Пядь за пядью, шаг за шагом, опираясь на железо,
Шел я вверх, хрипя от жажды, забывая отдохнуть;
И однажды на ночлеге – ниже льда и выше леса —
Я почуял вольный воздух и подумал: вот мой Путь!
В эту полночь я лишился лошадей, питья, съестного
И назвал мою стоянку кратким именем БЕДА.
(А теперь там полустанок.) И раздался Шепот снова:
«Отправляйся и не медли. Там твой путь – иди туда!»
Вот тогда-то я и понял, Чья Рука меня хранила.
Только миг я сомневался, и роптал, и горевал:
Я ведь мог еще вернуться!!! Но…
Он знает, КАК мне было… Я решился… Да, решился – и осилил перевал.
Рыхлый снег сменили травы, а потом – цвели алоэ,
А потом возникли рощи и послышалась река;
А за ней была пустыня – небо жаркое и злое,
И вокруг до горизонта – ни куста, ни родника…
Помню редкие привалы, помню пламени шипенье,
Помню лица и фигуры, проступавшие в дыму,
Помню, я швырнул в них камнем – и отпрянули виденья:
«Отправляйся и отыщешь!» – мне послышалось сквозь тьму.
Помню, как терял рассудок. Помню, как я призывал их —
Этих странников бесплотных, убеленных, сединой.
Но пришел конец пустыне, полной призраков усталых…
Я не раз глядел без страха, как они брели за мной.
Я все шел. Передо мною путь бескрайний простирался,
И знакомый властный Шепот не смолкал в моих ушах…
Я нашел, еду и воду, отдохнул и отоспался.
И вступил в иную землю. Это был последний шаг.
Я вздохнул и огляделся – и забыл про все мытарства,
День за днем и ночь за ночью находил – и вновь – искал.
Как Саул по воле бога не ослов нашел, но царство —
Так и я по Божьей воле то обрел, о чем не знал.
Шел я по горам враждебным, где лавины спят на кручах,
По нетронутым долинам, где руду хранит земля, —
И расслышал за холмами бормотанье рек могучих,
Рассмотрел за ближним лесом неоглядные поля!
Видел травы луговые – пищу будущим отарам;
И очерчивал границы для грядущих городов;
Видел бешеную реку, силы тратящую даром,
Лес, готовый для повала, почву, ждущую трудов.
Знаю, кто добудет славу. Тем, кто отправлялся следом,
Мной оставленные меты заменили глазомер;
Я торил для них дорогу – и другой им путь неведом.
Тот, кто шел за мною следом – он и будет пионер!
Вновь очертят те границы – но не те, что я наметил.
Вновь откроют те же реки – но не те, что я нашел.
Разглядев мою стоянку, мне покажут, где я бредил.
По моим ориентирам мне укажут, как я шел.
Вот железо, медь и уголь; рядом – водная дорога;
(Сэкономите на рельсах!) лес, покуда хватит глаз.
ОН лелеял эту землю и берег ее до срока,
А потом послал мне Шепот. Я нашел ее – для вас!
ВОТ ОНИ – «ПЕСКИ И ГОРЫ»!
ВОТ – «ДА ТАМ НЕ ВЫЖИТЬ СРОДУ!»
ВОТ – "ИДТИ ОТСЮДА ГЛУПО,
ТАМ НИ ДЕРЕВА. НИ ПНЯ!"
Нет ни в чем моей заслуги,
Это – Божий дар народу! Каждый мог дойти!..
…И все же – Вечный Шепот вел МЕНЯ!
 

1. Стихи Дж. Р.Киплинга

* * *

Вертолёт летел над полосой низкого бурана, в чистом небе с россыпями близких звезд и полным Адамантом, дававшим красивые алые отблески. Не так уж долго оставалось до утра, хотя еще было совсем темно.

Игорь вел вертолет сам – остальные спали в салоне, навеселившись. Он слегка ворочал управлением и думал, что зря не разобрал почту, потому что – сейчас он был в этом уверен – где-то там лежала весточка от Светланы. Не могла не лежать. Потому что, потому что… потому что Новый Год – это все-таки праздник.

Праздник – отдых перед новой интересной работой.

6.

Тяжелый минский фургон – такие чаще всего используют переселенцы – урчал лебедкой-самотаском. Выпряженные тяжеловозы, пофыркивая, стояли неподалеку, по их шкурам стекала вода, превращая кожу в атлас; рядом с конями стояли несколько женщин и девочек. Шестеро мужчин и подростков подкладывали под колеса фургона ребристые сетки. За плечами у них висело оружие.

Игорь стоял возле деревьев на тропе – там, где фургон сполз под откос. Ранец-вертолет заставлял его чуть нагибаться вперед, руки он держал на ИПП, висящем поперек груди. Капюшон куртки был откинут, по волосам, как по шкурам тяжеловозов, бежала вода. Типичный для этих мест зимний дождь хлестал по раскисшей земле, сёк деревья. Ручей под откосом распух и громко рокотал, подмывая берега.

Больше всего Игорю хотелось спать. Он ощущал, что опухли веки – первый признак злоупотребления спорамином. По таблетке каждые шесть часов уже четвертые сутки, и через полчаса закончится действие очередной таблетки; до них – четверо суток на чистой воле.

Уже больше недели, как он глаз не сомкнул. И почти не присаживался…

…Семнадцать тысяч переселенцев двигались тремя потоками – по четыре, семь и шесть тысяч человек, под охраной Алых Драгун и охраны Довженко-Змая. Первый поток двигался южнее Пограничной реки на север, к излучине Пограничной и Дальней, фактически через зону боев – там Игорь бывал чаще всего. Второй поток шел к Многоструйной с территории Прибойной губернии. Третий, огибая Пески, двигался с территории латифундии Довженко-Змая на юг, в совершенно еще неисследованные земли. Каждый из потоков делился на десятки ручейков. И каждый из ручейков был – люди, и с каждым из этих людей могло что-то случиться…

…– Сейчас вытянем, – Хлопов-старший подошел к Игорю. Он тоже был мокрый и измученный – Игорь вдруг с усмешкой подумал, что земляне – это все-таки раса безумцев. Ну что ему не сиделось в своем Усть-Илимске?.. А тебе, Игорь Вячеславович Муромцев, дворянин Империи?.. А всем остальным, черт побери?.. – Выпьете чаю, кофе или, если хотите, отдохните у нас… – Отдохну, – неожиданно для самого себя сказал Игорь и, тяжело шагая, пошел к фургону, чувствуя, что отрубается на ходу. Если честно, он не помнил, как снимал ранец и снимал ли его вообще…

* * *

– Ясно вижу, на контркурсе – два фрегата, боевой транспорт, двадцать истребителей! Повторяю, мостик! На контркурсе сторки! Два фрегата типа Хат, боевой транспорт – опознано! – «Сторра дан», скорость сорок махов… двадцать тяжелых истребителей типа шесть, скорость шестьдесят! Шестьдесят! Шестьдесят! Сторки! Расстояние…

"Ррррраа… ррррраа… ррррраа…" – захлебисто и страшно взвыли колокола громкого боя, наполняя истошным криком помещения эсминца, и люди, бросая сон, занятия, еду, неслись по местам боевых вахт, на ходу вскакивая в скафандры, врубая баллоны боевого питания. «Беспощадный», до той поры казавшийся щукой, в дремоте дрейфующей по течению, ожил. С его поста связи вырвался ослепительный луч и, меняя цвет, дал серию вспышек: белый, золотой, пропуск, белый, золотой, пропуск…

Я – Земля. Я – Россия.

Из космоса впереди, из неразличимой для человеческого глаза, но про низанной локаторами дали, вырвялись мечи голубого и алого пламени.

Я – Сторкад. Атакую!

На дальномерном посту 'Беспощадного", на экранах, сигналы преобразовались в изображение. Наваливался гигантский – не меньше километра – "Сторра Дан", переделанный из грузовоза боевой транспорт, с палубы которого стартовали еще не все «шестерки». Прикрывали его похожие на граненые наконечники стрел фрегаты. Далеко впереди мчались два десятка истребителей, до смешного похожих на детские самолетики из бумаги – в своем любимом строю, в «щипцах», привыкших с кровью выхватывать из боков неповоротливых конвоев корабль за кораблем…,

Игорю вспомнилось, как он сложил из листка с задачами такой вот самолетик, запустил его, и они с Риткой стояли у окна третьего этажа, смотрели, как тот кружит и кружит над школьным двором, под прозрачным небом, то снижаясь, то взмывая, но никак не желая падать – так было красиво, и Ритка смеялась…

Ее родители погибли именно в тот день, как позднее оказалось. Оба, сразу – сгорели со своим крейсером "Черная птица". В том же сражении погиб его, Игоря, отец, штурман эсминца «Разящий». А через полтора месяца, когда он заканчивал обучение на курсах дальномерщиков, ему сообщили, что Ритка осталась где-то в развалинах Сельговии…

– Ссссукии… – процедил Игорь, наваливаясь скафандровой маской на нарамник. – Семь, девять, семь, семь, семь, шесть!

Он не видел, но знал, что металлические пальцы мичмана Панченко сейчас бегают по клавишам – и главный калибр «Беспощадного» получает данные – разворачиваются длинные стволы плазменных пушек, нащупывают цель…

– Попадание! Попадание! – закричал старшина Шверда. Но Игорь и сам видел, как два истребителя разлетелись ослепительными брызгами, и засмеялся зло, слыша, как Панченко проревел:

– А-а! Это вам не Антарес! (1.)

1. В сражении у Антареса сторки уничтожили Шестой флот Земли, позднее зверски расправившись с почти двадцатью тысячами подобранных землян, чего раньше не отмечалось в Галактической войне ни за одной из сторон.

Орудия и ракетные батареи «Беспощадного» гремели дружными залпами. Но сторки не были трусами даже на кончик ногтя. Истребители разошлись «косой» – страшной, похожей на лезвие косы смерти – и продолжали атаку.

– Три, три, два, три, один, три! – кричал Игорь. – Три, два, один, один, три, три!

– Попадание! – откликнулся Шверда. – Стартуют еще!

– Игорь, на правый фрегат! – скомандовал Панченко. Мальчишка разогнал нарамник, с выворачивающим нутро сладостным чувством поймал зеркальный борт.

– Три десятки, девять, девять, восемь!

– А-а-а-а! – снова заревел Панченко. – Есть! – опережая Шверду, подтвердившего: – Попадание!

Экран расплылся радужным пятном. Игорь включил очистку, отражая атаку службы помех – наверное, со "Сторра Дан" – и продолжал давать цифры, мыча от наслаждения, когда борт фрегата расцветал вспышками, из которых белыми струями и пузырями брызгал воздух – главный калибр эсминца крепко поймал сторка, и тот вдруг начал проваливаться, падать в космос, вращаясь сразу по всем осям…

– Готов! – ликующе заорал Шверда.

Нестерпимый, палящий, сводящий с ума алый свет брызнул в лицо Игорю из нарамника…

…Внешняя связь скафандра доносила до его слуха истончающийся безумный свист. Игорь лежал на боку и смотрел прямо в космос с огнями звезд. Самая ближняя тянула к нему огненные щупальца.

Он перевалился на спину, раскинув руки. Стены поста на глазах покрывал длинный игольчатый иней, очень красивый. Над лежащим юнгой проплыл Шверда… часть Шверды, потому что остального – по пояс – не было. Стекло шлема изнутри покрывал такой же иней, как на стенах. Рядом плыли какие-то алые комья и снежинки. Все это, медленно вращаясь, уплыло в космос через огромную дыру во фронтальном борту – точнее, его просто не было, и Игорь смотрел в бездну именно через этот провал. Туда же свисал остаток его рабочего поста. Из дальномера сочилась, тут же застывая, оптическая жидкость

Потом через это пространство за бортом, которого больше не было, совсем близко пронесся истребитель, его преследовали очереди зениток – Игорь понял, что бой идет вовсю.

Он поднялся, утвердил сапоги, включив магнитные захваты, на палубе – его было потянуло в космос. Внешних звуков больше не существовало, только тихо шипел в шлеме поступающий из баллона кислород.

Рубка была разбита почти вдрызг. Панченко застрял в неудобной позе между своим столом и стеной, покачиваясь, как воздушный шарик – от старшины непрерывно тянулись нити замерзающего воздуха и… и крови.

Тяжело ставя ноги, Игорь подошел к старшине и почти без удивления увидел, что ног у того нет – край стола отрубил их ниже колен. Оттуда и шли воздух и кровь… но не только. Осколок брони наискось вспорол баллоны старшины, и они "травили".

Качаясь из стороны в сторону, мальчишка подошел к двери, коснулся ее – просто так, на ней горел алый огонь блокады. Пораженные помещения блокируются, если борт не в силах самовосстановиться. И это правильно… хотя в них иногда остаются живые люди.

Как сейчас.

Достав трос, он туго перетянул повыше колен штанины скафандра старшины – тот перестал терять воздух и кровь и открыл глаза. Взгляд, плавающий и безразличный поначалу, стал осмысленным, Панченко сделал слабый жест рукой, и Игорь наклонился к его шлему, прижавшись своим.

– Сынку, – тихо сказал Панченко. – Перетащи меня до аварийки, а сам ховайся в шкаф. До сидишь до конца, шкаф прочный, ще не то сдюжит… ты только меня перетащи, а то калибр-то молчит… загинут наши…

Игорь отстранился. Губы Панченко шевелились, но он больше не слыша ничего, да и зачем? Юнга осмотрел баллоны старшины – они оба были повреждены – и, перекрыв вентиль своего левого, отсоединил его. Действуя быстро и заученно, Игорь снял со старшины поврежденные баллоны и, подсоединив свой, с удовольствием заметил, что Панченко глубоко вдохнул. Одновременно он попытался поймать левой рукой юнгу, но тот уже отошел в сторону. Потом вернулся и решительно отбуксировал старшину в стенной шкаф. Тот пытался оттолкнуть мальчишку, но сейчас, конечно, был слабее. Намного. Игорь запихал его в шкаф и запер дверцу.

Старшина рассказывал, что в Карпатах у него жена и две маленьких дочки.

Один баллон, уже начатый. Его хватит часа на три. Потом – резервный патрон на полчаса. И еще минут пять дыхания тем, что в скафандре.

Конечно, до них доберутся за это время. Вытащат, нечего и говорить.

Игорь включил аварийку и удовлетворенно кивнул, когда экраны ожили. Вставил в разъем кабель связи и услышал голос командира корабля.

– …кто?! Ответьте!

– Юнга Муромцев, даль-пост главного, – по-прежнему очень спокойно ответил мальчишка. – Пост уничтожен. Старшина Шверда погиб. Старшина Панченко тяжело ранен; мною ему оказана первая помощь. Воздуха на посту нет, аварийное оборудование работает, товарищ кап-два.

Кавторанг секунду изучал лицо подростка. Потом сказал:

– Муромцев, нас атакуют. Если успеет подойти их второй фрегат, без главного калибра нас добьют. Вы можете обеспечить работу поста?

– Да, товарищ кап-два, – кивнул Игорь. – Пост будет работать.

– Отлично, – кавторанг вдруг моргнул и тихо-тихо сказал, словно не было боя и не били по эсминцу враги, грозя уничтожить его в любую секунду: – Сынок. Прости нас, сынок. Сделай все, как надо. Все на тебя надеются… прости нас, мальчик, но иначе уже никак…

… – Пять! Пять! Шять! Шесть, три, четыре! – вслепую Игорь задавал данные, одновременно считывая их и сам для себя фиксировал: – Попадание! Четыре, четыре, три, два, два, один – получай, мразь! А-а, горишь, гадина, горишь! Мостик, принимайте!

– Давай, сынок! Давай, юнга! – кричал кавторанг, удерживаясь обеими руками за поручни кресла – на мостике тоже был ад, в котором мельтешили люди. Давай на "Сторра Дан", мальчик!

– Пять! Пять четверок!.. Пять! Пять! Четыре четверки!.. Есть! – крикнул Игорь и захлебнулся от боли – летевший со скоростью пули осколок борта вспорол ему левый бок.

Он прижал локоть к разрыву, ощущая жуткое – как Космос вытягивает из него воздух, кровь и жизнь. – Мо… стик… четыре… четыре, пять, три, два, три… бейте… – и засмеялся, когда увидел, что левая палуба транспорта встала дыбом, подброшенная взрывом: – По… падание…

– Сынок, что с тобой?! – кричал кавторанг. – Что с тобой, сынок?!

– Меня немного… ударило, ничего… – Игорь, скорчившись, зажал рану и теперь лежал боком на пульте. – Принимайте, не отвлекайтесь… пять единиц, два – бейте его!..

…Когда через сорок минут аварийная группа со всеми предосторожностями, но быстро вскрыла пост – Игорь был еще жив.

В госпитале эсминца его все-таки далось спасти.

* * *

Фургон покачивался на мощных амортизаторах, как гамак. Игорь не сразу сообразил, что лежит на откидной койке в носу, там, где обычно устраивают в этих передвижных домах спальни. Куртку и сапоги с него сняли – вещи, ранец, оружие и снаряжение лежали тут же, на полу. На второй откинутой койке, уткнувшись друг в друга носами, спали двое мальчишек-близняшек лет по семь-девять. Больше в комнатушке никого не было, но из-за низкой двери в ногах доносились голоса.

Первое, что Игорь понял – он проспал больше десяти часов. Взгляд на комбрас подтвердил его ощущение. Игорь хотел вскочить… и остался лежать Лениво набрал на комбрасе код личного канала и подождал, пока пройдет соединение через инстанции.

– Привет, – не без удовольствия сказал он появившемуся на экране генерал-губернатору. – Знаешь, а я сплю.

– А я тоже, – Довженко-Змай без стеснения широко зевнул и улыбнулся. – Отдыхай. Похоже, что самое трудное мы снова сделали.

– Ну и хорошо, – согласился Игорь. Несколько секунд они смотрела друг другу в глаза – Игорь почти спросил: "А как Светлана?" Но не спросил, и генерал-губернатор, повторив: "Отдыхай," – отключился.

Игорь потянулся – с наслаждением. Прикрыл глаза – не потому, что собирался спать вновь, а просто с закрытыми глазами лежать было приятнее. Вспомнился виденный сон – и помешал все-таки уснуть вновь, а кроме того Игорь ощутил чей-то любопытный взгляд и приоткрыл глаза.

Тот мальчишка, который лежал с краю, спрятавшись под одеяло, поблескивал из-под него одним глазом. Игорь сделал вид, что не замечает этого и сел. Потянулся к оружию, отщелкнул крышку кобуры «тулы-баранникова», неспешно достал РАП, начал его проверять. Глаз восторженно-любопытно расширился. Игорь выщелкнул из запасной обоймы заряд, положил на ладонь и заставил его пробежаться – до кончиков пальцев, скользнуть между ними на тыльную сторону… потом патрон перескочил в другую ладонь и к нему присоединился второй, они затанцевали по рукам Игоря то плашмя, то вставая на донца и раскланиваясь, как партнеры в танце. Это было простенькое упражнение, Игорь специально разнообразил движения, чтобы ненароком не погрузить мальчишку в транс.

Под одеялом восторженно засопели. Мальчишка приподнялся на локте, одновременно тормоша – тихо, но настойчиво – своего братишку. Рядом с первой парой любопытных глаз появилась вторая. Игорь с усмешкой вогнал – неуловимым движением – оба заряда в магазин и стал обуваться. Он, если честно, не знал, как себя вести с детьми такого возраста – весь его опыт ограничивался лицеем, где он, старшеклассник, выступал по отношению к младшим как командир. Склонности к вожатско-воспитательной работе Игорь никогда не испытывал.

Наконец тот, который проснулся вторым, не, выдержал:

– Скажите, – негромко, но настойчиво позвал он, – скажите, вы дворянин, сударь?

– Доброе утро, – Игорь выпрямился. – Я дворянин, и меня зовут просто Игорь.

– Меня – Ярослав, – представился тот, который проснулся первым и до сих пор молчал, – а его – Владислав. Вы так долго спите! Мы играли, потом легли – а вы уже спали… Папа сказал, что вы очень устали, и чтоб мы не шумели… Мы же не шумели?

– Не шумели, – подтвердил Игорь.

– А как вы это делаете – с зарядами? – снова вмешался «Владислав» – в миру, скорей всего, просто Владька. Он уже сидел, скрестив ноги. – Это биоэнергетика или фокус?