Текст книги "Мир вашему дому!"

Автор книги: Олег Верещагин

– Пшенная, – буркнул, тот.

– Да, и пшенная крупа, – Борька явно испытывал удовольствие от рассказа.

– А рыба ни фига не ловилась, к тому же дождь полил. Мы два дня сидели в палатке. Съели морковку. Потом лук с хлебом и солью. На третий день сварили – картошку на сухом горючем и тоже съели, после чего собрались домой. Но тут что выясняется: тропку к озеру смыло начисто, а берег крутой. Надо делать плот, чтобы плыть на другой берег, а оттуда пешком вокруг озера. Ну – надо, значит надо… Решили мы перед этим сварить кашу из пшенки и заодно набить желудки. Я уж не говорю, что крупу эту взялся варить Женька. Я молчу, что он ее сварил, как англосаксы свою овсянку – на воде и без соли…

– Соли не было, – заметил Женька обиженно. – Уже.

– Ладно, это в какой-то степени тебя извиняет, – согласился Борька. – Но она же еще и горячая, эта каша! Вообще-то для каши это естественно. Но нам жрать-то хотелось до кругов в глазах! Что делать?.. И тут опять-таки Женя наш предлагает следующее: затащить котелок с кашей в озеро, поставить, где помельче, и есть по мере остывания… – Борька невозмутимо переждал смех и продолжал: – Нет, вы погодите, это еще ерунда. Самое интересное началось через десять минут, когда появился патруль, который разыскивал нас, И с него увидели, как на мелководье на четвереньках стоят головами друг к другу четверо мальчишек в трусах и ложками что-то черпают прямо из озера – котелка-то не видно!

На этот раз махнул рукой и засмеялся сам Женька – уж очень яркая представилась картинка. А Игорь обратил внимание, что идущий чуть в стороне мальчишка не смеется, а задумчиво улыбается. Этого паренька Игорь заметил уже давно – он был тихий, задумчивый, как его улыбка и вроде бы даже робкий. Как его зовут-то?.. Ян. Ян Реутов, четырнадцать лет…

Ян заметил взгляд Игоря и смутился, опустил глаза. Но тут же снова посмотрел – украдкой как-то – из-под русой челки и снова улыбнулся, но теперь уже не в пространство. "Ну, подойди," – подумал Игорь, и Ян подошел, придерживая на бедре "коновалов".

– Не смешно? – спросил Игорь.

– Почему, смешно, – Ян пожал плечами и чуть сощурился. – Я просто не умею громко смеяться.

"Не умеешь что?" – хотел переспросить Игорь, но решил не допускать бестактностей. Тем временем Ян застенчиво поинтересовался:

– А скажите, это вы?..

– Это я, – прервал его Игорь. – Портрет, статья, монумент в полный рост – что ты там видел? – это я и есть. И хватит об этом.

– Хорошо, – кивнул Ян. – Я просто часто думаю, каково это – быть известным.

– Да никаково, – признался Игорь. – Если ты добиваешься известности ради известности, то это во-первых глупо, а во-вторых – ничего не получится. А если известность просто побочный эффект какого-то дела, то тебе на нее наплевать. Уяснил мою философию?

– Уяснил, – улыбнулся Ян.

– Вот и хорошо… Ну а что тебе нравится, если ты не любишь смеяться?

– Я не не люблю, я не умею, – уточнил Ян и, на миг задумавшись, сделал вывод: – Что мне нравится? Вот.

 
Господин офицер, это ясно и просто:
Революция, царь – кто там прав, кто не прав.
Первый крест – крест Георгия Победоносца
Не отнять, даже с мясом с мундира сорвав…
 

– он взглянул лукаво и добавил: – Вот что.

– Угу, – Игорь кивнул и прочел:

 
– Ты не просить пощады? Гордый…
Ночь всю степь синевой укрыла.
Зарастают травою сорной
Даже самых отважных могилы.
Ты над смертью в глаза смеялся,
Но сегодня над ней не волен.
Почему ты не защищался?
Даже руки связать позволил?
Что молчишь? Иль на сердце пусто?
Иль не сбылись гаданья снов всех?
Но, хоть ты не похож на труса,
Нас щадить не учили вовсе…
 

– А еще, – подхватил Ян: -

 
А ей так хотелось ласки,
Огня, поцелуев, слов.
Но он, как в старинной сказке,
Любил лишь свою любовь…
 

– Белянин, – сказал Игорь с удовольствием. – Его сейчас и не помнят почти… а тебе нравится?

– Очень, – признался Ян. – Я диск с его книгами достал и все у него прочитал. И прозу.

– Он писал прозу? – удивился Игорь. – Я не знал… Интересно?

– Смешно, – улыбнулся Ян, – правда, много непонятного… А вам нравятся стихи?

– Называй меня на "ты", – вздохнул Игорь. – Да, нравятся, как раз старые и малоизвестные… А ты сам не пишешь стихов? – Ян смутился, и Игорь определил: – Пишешь.

– Он не просто пишет, – вмешался нагнавший их Артем. Ян поморщился:

– Не надо, а?

– Почему "не надо"? – удивился Артем. – Так он не просто пишет, он лауреат прошлогодней Ломоносовской премии по литературе. Серебро, поэма "Все наше здесь!". И место в Петроградском.

– Ну хватит же, – попросил Ян.

– Это правда? – искренне удивился Игорь. – Почитай что-нибудь, а?

– Да нет, нет, – Ян не ломался, а искренне был смущен. – Я и сам ничего не ожидал. Насчет премии, я…

 
– Пылает дом,
 

– вдруг заговорил Артем.

 
– Огонь в подворье рыщет. (1.)
И труп, копьем пробитый, у межи.
Степняк в доспехе гибкой плетью свищет
И ловит тех, кто прячется во ржи.
Я вновь в «тогда». И снова вертолеты,
Свистя и воя, нанесли удар.
И слышен гул шагов чужой пехоты,
И вновь над Русью до небес пожар.
Я снова здесь. Огнем объятый колос,
От боли корчась, стонет: «Помоги!»
Мне разрывает душу этот голос,
А через поле движутся враги…
Защита где?! В бою порублен княже,
Спецназ повыбит, армия бежит.
И рабства тень вот-вот на солнце ляжет…
А воздух жаркий над межой дрожит…
Я автомат… рогатину… сжимаю.
Перевожу дыхание с трудом.
Где я, когда – не очень понимаю,
Но знаю точно: защищаю ДОМ…
 

Вот так он написал! Это предисловие…

1. Стихи автора книги.

– Красиво, – честно сказал Игорь. – И сильно… Я бы не серебро дал. Впереди кто-то запел наперекор дождю старую добрую:

– Взвейтесь, костры, под небесною синью!

Мы пионеры, дети России!

Близится эра светлых годов -

Клич пионера: "Всегда будь готов!"

– Ладно, хватит! – повысил голос Женька Рубан, покосившись на Игоря. – Молчание!

5.

К вечеру по расчетам Игоря они все-таки выбрались на уже не контролируемую даже номинально территорию. Во всяком случае – тишком миновали отлично укрепленный поселок, окаймленный минными полами, от которого дальше на северо-запад даже еще толковых тропинок не протоптали. Прошагали километров тридцать пять, не меньше, дождь кончился под вечер, сменившись уже совершенно летней погодой – теплой, сухой и тихой. На Сумерле говорили: «Весна себя выплакала.» Тут в самом деле не календарная, а фактическая весна чаще всего заканчивалась именно таким ливнем, коротким, переходившим в долгий теплый дождик, сразу за которым наступало типичное лето. Небо окрасилось алым, солнце-Полызмей садилось не в тучи, чистое, обещая и дальше хорошую погоду.

Легкие гамаки раскидывали прямо в чаще – звездами, голова к голове. Их делали уже тут, на Сумерле, из нити той самой многоножки, что когда-то напала на Игоря и Борьку на юге – легкие, не вероятно прочные и компактные… Несколько человек тесаками копали яму под очаг; Борька с двумя ребятами канул в чащу на охоту, Женька взял еще двоих и двинулся на близлежащий шум ручья, прихватив с собой фляжки. Игорь между делом размышлял, как различать в разговоре Борек и Женек. Ему вообще-то успели рассказать, что у ребят бытуют прозвища (среди казачат такого не было, а вот ему по лицейским временам это казалось привычным) и Рубана называют Рубакой, а Колобова… ну, тут ясней ясного, хоть и ничего общего. Так что, они, наверное, не будут против…

Игорь растянул свой гамак привычным движением, проверил его и, набросив маскировочную сеть, удовлетворенно кивнул. Потом проверил незаметно, как ставят сканеры и, прислонившись к дереву на краю лагеря, замер – скрестив руки на груди. Нашел взглядом крупную алую звезду на все еще светлом небосклоне.

"– Смотри на нее каждый вечер.

– Так ведь время не совпадает, Свет.

– Ну и что? Я тоже посмотрю, а ты будешь знать, что этой звезды уже касался мой взгляд, Игорек…

– Хорошо, Свет…"

Как-то глупо и поспешно они тогда поговорили. Впрочем, это всегда так получается, наверное. Уходишь – и какие-то бессмысленные, избитые, затертые слова сами собой соскакивают с ящика.

Но все-таки Игорь не сводил глаз со звезды. С Земли она не видна, а тут ее называют просто – Рубин…

За беспомощными словами ведь тоже могут скрываться искренние чувства. И, если любишь на самом деле – услышишь не сказанное, а то, что тебе хотели сказать.

Игорь встряхнулся, зевнул и прислушался. Лагеря слышно не было – кажется, они и впрямь кое-что умеют. Придерживая кобуру РАПа, он вернулся к остальным – одновременно с Женькой и теми, кто ходил за водой. Они принесли не только фляжки, но и целую связку еще живых форелей – самая маленькая оказалась длиной в полруки.

– В ручье, в заводи, они кишмя кишат! – чуть ли не прыгал от восхищения Мариан Торковски, один из тех темноглазых братьев. – Вот, смотрите – пять минут, а тут на всех! Мы… – в этот момент Женька с серьезным видом не глядя закрыл ему рот.

Через несколько минут появился и Борька со своей партией. Они притащили оленя, убитого стрелой – складных луков взяли несколько именно для этой цели, а пользоваться ими умели многие, если не все. Тут же закипела умелая и бесшумная работа, и на угли прогоревшего к тому времени костра начали укладывать форель в глине и мясо, обернутое в широкие листья. Сверху все это завалили землей.

– Чая нету, – вздохнул кто-то, – и даже сухарей нет.

– Чая нет, но есть брусничные листья, – сообщил Борька, щедрой рукой высыпая названное в котелок. – Мы это пили…

– …и вот результат, – буркнул Пейви. Борька ловко выбросил руку и щелкнул его по носу раньше, чем финн успел отдернуть голову.

– Теперь все будет готовиться автоматически, как в микроволновке, – сообщил Женька, вытягивая ноги. Практически совсем стемнело, но где-то за лесами горела заря – на этой широте уже с мая никогда не бывает совсем темно.

– Слышите, что это? – Игорь Колобов, насторожившись, приподнялся. Плачущий то ли вой, то ли плач, то ли всхлип раздался в отдалении. Потом – ближе повторился…

– Гиена, – ответил Борька. – Далеко, и напасть не посмеет.

– Здешняя гиена? – уточнил Игорь. – Это такое?.. – и он обрисовал в воздухе контуры чего-то квадратно-громадного. Борька кивнул: – Вот бы поохотиться?

– Я убил одну, – небрежно сказал Борька. И уточнил: – Рогатиной.

Разговоры на этом почти иссякли. Борька вдруг негромко хмыкнул и засмеялся – услышал только Игорь.

– Рассказывай, – предложил он лениво.

– Мы тогда на севере жили, – услышал он обычную затравку. – Мне было одиннадцать, а сестричке… которая… в общем, ей было четыре. Вот однажды вечером отец ушел на дежурство – он тогда в тюрьме дежурил…

– В тюрьме?! – удивился Игорь.

– А там как раз была – ну и есть – единственная на Сумерле настоящая тюрьма… А мама, как выразилась, "пошла вешаться" с отчетом. Ну, тут нам отцов знакомый звонит. А сестричка моя подлетела к аппарату и вопит: "А мы остались одни! Папа в тюрьме, а мама пошла вешаться!!!"

Игорь не засмеялся, хотя это было смешно. Вместо этого он сказал:

– Мы за нее отомстим, Борь. Обязательно отомстим. А сейчас давай есть и спать.

6.

– Все.

Сидевший за захламленным столом бородач в камуфляже и зеленой головной повязке повернулся к стоящему у окна офицеру армии Штатов. Тот смотрел наружу, покачиваясь с пятки на носок высоких ботинок.

– Что все? – без акцента спросил по-английски бородач, ударом штык-ножа вскрывая банку консервов, с которой весело смотрела в будущее Евросоюза напрочь антиисламская, но вкусная и оптимистичная свиная рожа.

– Снег пошел, – ответил американец.

– Ну и что? – бородач дотянулся до галет. – Э, правда рано, сентябрь еще не кончился… Мне дед рассказывал – два раза при нем в сентябре падал.

– Ничего ты не понимаешь, – штатовец отвернулся от окна. У него было холеное, но усталое лицо профессионального военного. – Это другой снег, Джохар. Боюсь, что он на годы.

– На годы? – бородач моргнул. – А, да… что-то в школе учили. Ядерная зима, да?.. – он задумался и медленно сказал: – Но слушай… это… тут же взрывов не было. Ближняя бомба взорвалась в Ставрополе, давно, скоро три месяца… да? Может, это просто рано зима?

– Проверяй, чтобы твои принимали таблетки, – отрезал штатовец, снова отворачиваясь к окну, за которым падал на зелень редкий снег. Посреди двора, возле двух «хаммеров», несколько молодых парней в повязках на головах, разинув рты, смотрели в небо. Неподалеку штатовский солдат поспешно натягивал капюшон. Снег падал на штабель голых трупов у стены… – Что ты сказал?

– Я говорю, – повторил Джохар, – выкидывают таблетки. Особенно какие молодые. Боятся, что их отравить хотят.

– Кретины, – равнодушно ответил штатовец. – Ты командир или нет? 3аставь. Иначе через пару месяцев все подохнут… Хотя все равно, – вдруг добавил он. – Все кончено.

– Зачем так говоришь? – ваххабит встал и подошел к окну. – Мы победили. Мы выиграли. Вы нам хорошо помогли, да?

– Мы проиграли, – тихо сказал офицер. – Я не знаю, почему не пишет Моди… Последнее письмо было месяц назад. Она тоже писала… солнце пропало. Вроде все ничего, но у нас всегда было солнце. Русские ударили по Хьюстону. От него до моего дома дальше, чем отсюда до Ставрополья. Но солнце пропало… Сейчас там, наверное, тоже идет снег, Джохар… Мы что-то не то сделали. Что-то страшное… У меня два сына. Джеф и Джок, им по шесть лет… Как там Моди с ними? Почему она уже месяц не пишет? Как они без солнца? Как мы все без солнца, Джохар? Что мы наделали?

– Аллах не допустит, чтобы солнце не вышло, – успокаивающе сказал Джохар. – А снег перестанет. Если не сейчас, то в марте. Тут ранняя весна.

– Ты не понимаешь… – покачал головой штатовец, но их разговор прервало появление здоровенного сержанта-негра. Глаза его были испуганными, он стряхивал рукой в перчатке снег с капюшона и следил, как падают на пол его хлопья, но отрапортовал четко:

– Сэр, схвачен мальчишка. Лейтенант Купер уверен, что это тот, кого мы ищем Мне было приказано доставить его сюда.

– Что?! – офицер ожил. – Ведите, сержант, немедленно! Козырнув, сержант вышел. Джохар радостно спросил:

– Э, неужели который Звереныш попался?

– Может быть, – штатовец поспешно достал из стола фотографию, положил под руку. – А может и нет.

Двое солдат с винтовками поперек груди ввели худого мальчишку, одетого – или, точнее, закутанного – во что-то, бывшее еще недавно кожаной курткой на меху. Голова мальчишки была непокрыта, рыжие от грязи джинсы спускались на разбитые кроссовки. На вид мальчишке было лет четырнадцать, лицо покрывали разводы грязи, глаза смотрели тускло и устало. Волосы слиплись сосульками, губы рассекали кровавые трещины. Кожа на руках потрескалась тоже вместе со слоем покрывавшей их земли, копоти и еще черт-те-чего. Мальчишка хлюпнул носом и равнодушно смотрел, как офицер копается в вещах, вываленных из старого школьного рюкзака с почти неразличимой футбольной эмблемой, который внес и положил на стол сержант.

Под руку штатовцу попал школьный дневник без обложки (предусмотрительно!) Он пролистал растрепанные страницы. Мальчишка неплохо учился. Выпала фотография хохочущей девчонки на фоне фонтана. Странно… Еще три месяца назад этот парень ходил в школу, играл в компьютер, наверное… дружил вот с этой девчонкой, а теперь…

А что если у моих сыновей ЭТОГО не будет ВООБЩЕ?!

– Что ты делал около топливного хранилища? – спросил офицер, бросая на стол дневник. Он уже видел, что перед ним именно ТОТ мальчишка – ни грязь ни лохмы, ни выражение лица не могли обмануть…

– Еду хотел украсть, – равнодушно отозвался парень. – Я пять суток ничего не ел.

– Как тебя зовут?

– Лешка, – мальчишка слабо двинул плечом: мол, какая разница? Офицер усмехнулся – ТОГО звали именно Лешка; наглая хитрость.

– Лешка кто?

– Лешка Зимин.

– Родители где?

– От лучевки умерли. Из Ставрика приехать успели и умерли… Я просто еду украсть хотел.

– Как, ты сказал, твоя фамилия?

– Зимин.

– А кто такой Бахмачев, ты знаешь?

– Атаман казачий. Его все знают.

– А кто такой "Ермак"?

Мальчишка посмотрел удивленно:

– Из книжки, из истории, что ли?

Офицер кивнул, и один из конвойных – молодой парень с испуганным и ожесточенным лицом – тяжело ударил мальчишку прикладом между лопаток, швырнув его на пол. Внутри у мальчишки что-то коротко, обрывисто булькнуло. Он закашлялся, сплюнул, пытаясь подняться. Штатовец следил за ним без интереса. Все было ясно, разговор не имел смысла… просто ему хотелось заставить мальчишку говорить правду.

Мальчишка встал. Сказал тоскливо:

– Я просто еду украсть хотел… ну, убейте меня… я все равно от лучевки умру, вон, снег пошел…

– И этот про снег! – по-русски вырвалось у Джохара.

– Как твоя фамилия? – снова спросил штатовец.

– Зимин…

– А не Черняев? – и офицер положил на ближний к мальчишке край стола фотография. – Леша Черняев, 14 лет. По прозвищу в нашей разведке "Звереныш", личный порученец «Ермака», который командует бандами в этих местах и подчиняется самому Бахмачеву? За три месяца – восемь взрывов, в том числе – топливный склад, склад боеприпасов, пожар на аэродроме, пять адресных убийств. И еще много чего по мелочи. Так как, Леша?

Все это время мальчишка смотрел на фотографию. И, когда он поднял лицо, от равнодушия в глазах не осталось и следа.

– Шесть адресных убийств, – сказал он, кривя губы. – Вахиту я гранату в толчке устроил.

– Аааа! – Джохар рванулся с места, с губ полетела пена – солдаты едва успели схватить его. – Брата! Ты… брата, щенок?! Я тебя… я тебя на куски… пустите!!!

– Алаа акбар, – мальчишка спародировал жест молящегося ваххабита. – Чего ты лаешь, абрэк? Твой брат, сука, в рай попал, к вашим гуриям. Ему там в самый кайф. Уж точно получше, чем скоро всем тут будет… А тебе, – он посмотрел на штатовца, – тебе как, из дома не пишут? У вас же это дело поставлено? Снежок на пальмы не выпадает? Все еще впереди…

На этот раз его ударил сам штатовец – так, что затылок Лешки стукнулся о косяк двери с треском. Мальчишку подняли. Он икнул, выпустив кровавый пузырь, потом улыбнулся:

– Давай, бей еще…

– Ну уж нет, – офицер перевел дух. – Сержант! – негр подскочил на месте, принял строевую стойку. – Вывести щенка во двор. И… распять его. Прямо на заборе. Выполнять! – взревел он, видя, что глаза негра расширились, он заколебался. – Ну?! Что не ясно!

Мальчишка на миг замер. Потом рванулся из рук схвативших его солдат и закричал отчаянно, неистово и уже ничего не боясь:

– Пропадете, суки! Все пропадете! Сгниете заживо! Все! А мы будем! Будем! Мы будем! – его поволокли прочь, награждая ударами прикладов и ботинок, но из коридора продолжало слышаться: – Будем! Выживем! Мы будем! Слышите, мы будем! Мы выживем!..

Джохар тяжело дышал. Потом вдруг сказал обвиняюще:

– Зачем ты так, э? Надо было его просто убить. Отдать мне, я бы его застрелил. Он мне кровник. Зачем ты его, как собаку? Он воин, а не шакал.

– Уйди, – сквозь зубы процедил штатовец. Так, что горячий и гордый чеченце молча вышел из комнаты. Тут же.

Штатовца преследовало видение.

Снег опускался на пальмы – и конца ему не было…

…На исходе вторых суток снег продолжал падать. Самое омерзительное было в том, что он пока не ложился. Он таял на все еще теплой земле, превращая ее в грязь, не оставляя иных следов… но он падал. Падал бесконечно и неостановимо из одинакового во все края желтого неба, похожего на гнойную рану. Снег фонил. Не очень сильно. Но он фонил. Звуки техники в снежном воздухе казались потусторонними.

Почта, которую ждали этим вечером, не пришла.

Офицер вышел во двор и, скользя по раскисшей земле, подошел к увеличившейся куче трупов, подтекшей черной, нехотя сворачивающейся кровью. Трупы были не страшные, похожие на муляжи.

Лешка Черняев висел на заборе, распятый тремя строительными скобами – две загнали в руки, одну – в обе ступни. На нем тоже застыла черная кровь. Голый и неподвижный, он казался таким же муляжом, как и трупы возле него, но офицер видел, что грудь мальчишки едва заметно движется.

Он не кричал, только, как говорили, несколько раз начинал стонать, очевидно теряя сознание. Потом снова замолкал. Снег все еще таял и на его теле, похожем цветом на… на лепесток фиалки, почему-то подумал офицер. Моди так любила фиалки. Снег завалит все. Фиалок больше не будет…

– Ты живой? – спросил он зачем-то.

Лешка поднял голову. Губы у него опухли и сочились кровью, но уже не из трещин – они были искусаны в лохмотья. Этими лохмотьями мальчишка улыбнулся штатовцу. Глаза у него были неожиданно чистые и ясные, без тени боли или усталости.

– Ты уже умер, – тихо сказал офицер. – Ты все равно уже умер. Скажи мне, каково это – чувствовать себя мертвым? – мальчишка улыбался. – Ведь ты уже мертв, слышишь?!

– Слышу, – совершенно спокойно и внятно отозвался русский. – Слышу. Наши идут.

Офицер выхватил из кобуры «беретту» и стрелял в распятого, пока затвор не остался, щелкнув в очередной раз, в заднем положении. Но и после этого штатовец продолжал снова и снова дергать курок, что-то шепча… пока не понял, что его рвет за плечо Джохар.

– Слушай, ты что?! – прокричал ваххабит. – Слушай, брось! – во дворе суетились, бежали люди; «хаммер» столкнулся в воротах с "брэдли"… – Патруль доложил: казаки! В километре на север, много, большая сотня, две, не знаю, много больше нашего, сюда идут! Да очнись ты! Ну?! Авиацию вашу вызывай! Ну что там?!

– Снег, – тихо сказал штатовец, мотаясь в руках Джохара. – Авиация не летает… Погоди, дай мне свой тэтэ.

– Зачем, он мертвый уже, – возразил ваххабит.

– Дай, очень надо…

– Ну на… – Джохар протянул штатовцу старый, но надежный пистолет. – Зачем тебе?..

Офицер посмотрел в небо. И, в эту секунду ясно осознав, что писем уже не будет, выстрелил себе в висок.

* * *

Рубан проснулся первым – по крайней мере, ему так казалось, пока он не увидел Игоря. Молодой дворянин, голый по пояс, стоял в развилке дуба – метрах в трех над землей, упершись ногами в ветки. Он что-то говорил – Женька смог разобрать, что это мертвый язык ариев, который обязательно преподавали в лицеях, но, сам зная на нем только полсотни слов, не понял, о чем говорит Игорь. А тот вдруг вскинул руки к начавшему подниматься Полызмею, что-то выкрикнул, смеясь и сделал быстрый кувырок назад – прямо с высоты, устояв на ногах.

– Доброе утро, – кивнул он Женьке и, легким движением усевшись со скрещенными ногами возле окончательно остывшей костровой ямы, достал припорошенный пеплом кусок вырезки. Рванул мясо зубами и, довольно урча, мотнул головой: – Садись, поедим, пока остальные не проснулись… Здоровая пища – то, что ты успел съесть до истечения срока годности…

Женька кивнул, умылся из фляжки и, присев рядом, взял протянутый Игорем ломоть мяса – розоватый в середине и поджаристый по краю. Игорь замети л, что, хотя снаряжение и оружие Рубана остались у гамака, но он положил у колена укороченную охотничью «пушку», наверняка заряженную картечью. Мысленно одобрив его, Игорь сказал:

– Отличное утро.

– Красивое, – согласился Женька, на миг перестав жевать. – Тут немного похоже на Сибирь. Ты был?

– Я там учился, – объяснил Игорь. – Слушай, а почему вы переехали?

– Охота к перемене мест, – задумчиво ответил Женька. – Мой отец не фермер, он офицер гражданских связистов. А мама – агроном, ей тут самое дело.

– У тебя братья, сестры есть? – поинтересовался Игорь.

– Младшие, – засмеялся Женька. – Два брата, и две сестры-близняшки.

– У Борьки была младшая сестра, – Игорь достал нож и начал разделывать мясо на почти порционные куски. – В конце зимы погибла в столице во время взрыва.

– Я слышал, – Женька нахмурился, – ужасно…

– Да, – кивнул Игорь. – Но вообще-то тут смерть – дело обычное.

– Ты в нас не очень уверен, да?

Игорь закончил резать мясо и, любуясь своей полевкой, сказал:

– А ты умный.

– Тебе известен хоть один начштаба-дурак?

– Вообще-то нет, – признался Игорь. – А что до моей не уверенности, то посмотрим, когда дойдет до дела. Лагерь во всяком случае вы разбили очень и очень неплохо. Если так же разобьете вабиска – будет совсем хорошо… Буди остальных. Пора – светает.

* * *

Земли за Дальней опустели уже довольно давно. В ужасе перед нашествием большинство вабиска, некогда довольно густо населявших эти места, бежали на северо-запад, под защиту рубежей границы. Оставшиеся тут оранги находились в ступоре, не понимая, что же, собственно, происходит – для их темного мозга перемены означали крушение устоявшегося и привычного мира. В общем, все происходило согласно рекламной туристской надпись: «Пройдите еще километр. Там никогда не бывает многолюдно.»

Около десяти часов прошли брошенную деревню вабиска. Дома, в которых уже поселились мелкие зверьки, пустыми окнами смотрели на двумя колоннами идущих по улице вооруженных мальчишек в синих беретах, чьи высокие ботинки поднимали пыль на дороге, еще не успевшей зарасти травой. Даже «старожилы» Борька и Женька, даже Игорь – впервые видели вот так селение аборигенов Сумерлы.

В обысканных выборочно домах не было ничего, кроме следов поспешного бегства. Возле небольшого храма высился столб с распростершей крылья Птицей. Несколько мальчишек, достав тесаки, начали подрубать его, но Борька их остановил:

– Это дуб. Тесаки потупите, пока свалите.

– Они что? От нас бегут? – Толька Жильцов, держа на плече плазмомет, подошел к Игорю.

– Ну, не преувеличивай, – усмехнулся тот, пиная камешек. Но потом добавил:

– И от нас тоже. И от германцев, и от других, и даже от своих правителей. Может быть, и правильно делают, что бегут.

– Во, тут и нет никого, – разочарованно заметил Артем. – Я себе это немного не так представлял. С кем воевать-то?!

– А ты что, с местными поселянами воевать собрался? – уточнил Игорь, но из-под берега речной протоки поднялся прыжками Борька Колобов:

– Эй, мы лодки нашли!

Игорь спустился на берег первым. Там, на прибрежном песке, лежали около дюжины лодок из березовой коры, похожих на земные каноэ. Лежали и вёсла. Очевидно, все это было брошено за какой-то странной ненадобностью.

– Пробиты? – поинтересовался Игорь. «Колобок» пожал плечами и сунул руки в карманы:

– Да нет…

– Жень! – Игорь свистнул. – Женек. Рубан!

Обрушив пласт песка, вниз съехал начштаба, тормозя ГАПом.

– Вот, – Игорь кивнул на каноэ. – Можно идти по рекам на северо-запад. Получится быстрее и даже легче. Грести у вас все умеют?

7.

Следующая неделя была похожа своими днями. Поднявшись в пять утра, в шесть уже гребли, пробираясь то широкими речными рукавами, то какими-то глухими протоками, над которыми смыкались зеленые своды – потом шли цепочки небольших озер, кончавшихся болотами; их приходилось обходить. В час останавливались перекусить и отдохнуть два часа – и снова гребли, чтобы остановиться в восемь. Две партии отправлялись охотиться и ловить рыбу, остальные разбивали лагерь, и в одиннадцать уже все спали. День оставлял позади до ста километров, а на память о себе – усталость. Ребята осунулись, но никто не жаловался, а особенно поддерживало то, что местность все больше приобретала жилой вид. Правда – по-прежнему брошенный, но уже по-настоящему жилой.

Во время дневного отдыха Игорь в обязательном порядке устраивал соревнования по рукопашному бою, метанию ножей и еще куче всего – впрочем, русских мальчишек, даже изрядно уставших, особо уговаривать не приходилось. По вечерам Борька или Женька понемногу рассказывали о Сумерле – все, что приходило в голову…

…Это был восьмой вечер. Игорь весь день ощущал напряжение единого ментального поля, висящее над землей – он был почти уверен, что отряд вошел на территорию Иррузая. Перед тем, как лечь спать, юноша спустился к реке и уселся на песок, жуя кусочек ольховой коры. Именно тогда он и увидел на другом берегу россыпь бледных огоньков.

– Проклятье… – пробормотал Игорь. На берег вышел Борька, тут же поинтересовался:

– Чего ты?

– Как ты это определишь? – вместо ответа кивнул Игорь на огни. Борька секунду помолчал, потом медленно заговорил:

– Открытый огонь… Но не колеблется. Это очаги или светильники в домах. – Селение, – Игорь протянул руку не глядя, и Борька хлопнул по ней. – Берем каноэ – и вперед. На разведку.

– М? – предложение понравилось Игорю. – Пошли доложимся. И оружие возьмем…

…Лодка казалась погруженной в странный звездный океан. Темнота с двойной полоской зари, прошитая звездными искрами, окутывала ее со всех сторон, и ребята невольно старались грести как можно тише.

– Смотри, – чуть слышно шепнул Борька, чья спина смутно двигалась впереди, – огонь движется.

В самом деле – навстречу плыло двойное пламя. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять – это отражающийся в воде костер, горящий на носу лодки.

– Ловят рыбу, – прошептал Игорь. – Посмотрим, кто. Мне не хочется, чтобы они наткнулись на лагерь.

По воде доносился плеск весла и негромкий разговор – вабиска не от кого было скрываться. Ребята положили весла. Огонь на лодке уже хорошо высвечивал троих вабиска – один, на корме, сидел неподвижно, другой греб посередине, третий, на носу, наклонился над водой с острогой или чем-то вроде. Борька слегка подгребал ладонями, прикусив губу. Игорь достал кластерник…

Сидевший на корме вабиска что-то сказал повелительным голосом и пихнул ногой в спину того, который греб. Тот съежился молча и заработал веслом тише. В ту же секунду в ночном воздухе еле слышно свистнул диск, и тот, что на корме, судорожно дернувшись, свалился в воду. Через миг Борька уже перехватывался рукой по борту чужой лодки, держа обмерших вабиска на прицеле.

– Привет, – улыбнулся Игорь, но вспомнил, что вабиска улыбаются не так, как люди – не изобразишь, и просто сделал приветственный жест. Его догадка, появившаяся за какой-то миг и помешавшая убить всех троих, оказалась правильной: на шеях у обоих вабиска были широкие кожаные ошейники с замками – знак того положения, которое на родине Игоря когда-то называлось «закуп». Человек, отрабатывающий долг. Вабиска смотрели непонятно, но не спешили кричать, а тот, у кого была острога – пускать ее в ход. – Поплыли к нам, поговорим? Борь, отпусти их.

Помедлив секунду-другую, вабиска двинули свое каноэ за суденышком мальчишек…

…В лагере, конечно же, никто не спал. Кроме того, они разожгли на берегу костер, Игорь хотел уже всех отлаять, но потом плюнул – все равно вабиска на том берегу и в голову не вскочит, кто его тут жжет.

Вокруг привезенных рыбаков немедленно столпились все, и те начали проявлять признаки нервозности. Земляне, особенно русские, не страдали классической ксенофобией уже давно, но к инопланетным расам относились с большей или меньшей долей насмешливого высокомерия, которое вабиска приняли, конечно же, за подготовку к расправе.

– Чаю им налейте, – приказал Игорь.

– Может, их кипятком облить? – спросил кто-то. Игорь, не оборачиваясь, угадал:

– Этот добрый мальчик – Пейви?