Текст книги "Мир вашему дому!"

Автор книги: Олег Верещагин

И знай – проживи я тысячу лет, мне все равно никто не был бы нужен, кроме тебя, родная моя. Я бы ни с кем не связал свою судьбу, кроме тебя, кроме тебя, Свет, радость моя, жизнь моя, свет мой…

Я тебя люблю.

Я тебя целую.

Я тебя помню.

Всегда, всегда, всегда.

Прости.

Твой навечно – Игорь."

Он закрыл блокнот и тщательно убрал под разгрузку, в карман, подшитый к внутренней стороне.

Вот и все, что он мог сделать.

12.

Пить очень хотелось. Что самое мерзкое – даже во сне, хотя этого и не могло быть. Игорь подозревал, что это шуточки яшгайанов.

Но уж если ему было так тяжело, то каково остальным?! Вот и сейчас, проснувшись, он с жалостью смотрел на лица спящих мальчишек. У всех были запекшиеся губы и черные тени под глазами, грязные разводы на щеках от пота и пыли. Руки – в пятнах, в царапинах – во сне сжимали оружие.

Жаль было будить Женьку Рубана. Игорь осторожно подобрался к нему и отключил будильник в комбрасе – Женька не проснулся, даже не пошевелился, только облизнул губы. Игорь выпрямился и бесшумным шагом отправился проверять посты…

…Ян, лежа на своём месте, наклонял рукой ветви куста и слизывал с них росу. Лицо у мальчишки было измученным и погудевшим; увидев Игоря, он страшно смутился, резко оттолкнул ветку и изо всех сил сделал вид, что нагибал куст, чтобы получше видеть, что происходит внизу.

– Не так, – тихо сказал Игорь, доставая кусок термопленки и сворачивая его фунтиком. Зажав нижний конец, он методично обтряс в этот фунтик ветви кустов – пришлось этим заниматься минут десять, но в результате набралось примерно поллитра – Фляжку давай, – приказал Игорь молчавшему все это время Яну. Тот захлопал глазами, но протянул фляжку, сдернув с нее крышку. Игорь, героически не глядя на воду в фунтике, вставил его кончик во Фляжку и отпустил, посвистывая – чтобы не слышать журчания воды. – Держи.

Ян недоверчиво поболтал фляжкой, посмотрел на Игоря… и разревелся. Отвернулся и пробормотал:

– Я думал… думал, ты будешь смеяться…

– Какой тут смех, если пить хочется, – Игорь хлопнул Яна по плечу. – А плакать не надо, и так организм обезвожен. Лучше попей.

Ян еще раз поболтал фляжкой, несколько раз сглотнул и сказал:

– Знаешь, что?.. Ты лучше Мило отнеси это, ему больше остальных хочется…

…Мило послал Игоря с фляжкой к Марианну, тот – обратно, и братья услали его к Пейви. Там фляжка пропутешествовала по всем четверым братьям Ориккайненнам и от Рютти перескочила к братьям Колобовым. После этого Игорь опомнился и, весело ругаясь, подошел с фляжкой к проснувшемуся «Рубаке». Всем даже меньше стало хотеться пить. С кустов натрясли еще поллитра и дружно разделили воду на всех. Получилось примерно по глотку на брата; эту воду проглатывали залпом…

– На росе мы долго не протянем, – подвел итог Борька Колобов, отбрасывая со лба свои длинные волосы, превратившиеся в грязные сосульки. – Может попробуем вырыть колодец какой-никакой?

– Можешь мне поверить, – мрачно сказал Игорь, – под нами метр почвы, а дальше – базальтовая подушка.

– Можно попробовать прорваться, – Пааво щелкнул ногтем по магазину. – Ротор вперед, ГАПы углом за ним, рубануть окружение и…

– …и они нас догонят верхами, окружат уже на ровном месте и расшибут пушками, – заключил Борька Утесов.

– Откуковал пастуший мой рожок, коровки, не рыдайте без меня, – добавил Артем.

– Предлагайте сами, – махнул рукой финн. – Русские все страшно умные, вот глупый чухонец и послушает, что вы надумали.

Наступило молчание. «Колобок» выкидывал лезвие складного ножа и убирал его. Пааво дулся. «Рубака», кусками укрупняя карту на экране комбраса, внимательно рассматривал ее. Артём еле слышно насвистывал сквозь зубы какой-то пионерский маршик. Борька закрыл глаза и был неподвижен. Женька костяшками пальцев постукивал по прикладу плазмомета. Игорь смотрел в небо, щурился и улыбался. Потом посмотрел на Женьку Рубана:

– Ну?

– Поехали, – отозвался тот «складывая» карту. – Тем, ночью посты ты обходил?

– Да, – подобрался тот.

– Костров у них много была?

– Вот-от-то, – удовлетворенно вклинился Игорь. Сейчас он не без самодовольства ощущал себя в роли генерал-губернатора, разговаривающего с ним самим.

– Много, – подтвердил Артем.

– А шевелились возле костров много? – продолжал странный допрос начальник штаба.

– Порядочно, – подтвердил Артем и это. – То тут, то та… там…

– Вот-вот, – хмыкнул Женька, покосившись на Игоря. – То тут, то там. А не везде…

– Они уходят ночевать, – Борька Колобов в последний раз сложил нож и оглядел всех. – А оставляют дежурных – те вокруг костров шляются и поддерживают огонь. Фон создают.

– Верно, – согласился «Рубака». – Поэтому мы ночью и правда пойдем на прорыв, но тихо. Снимем тех, кто окажется на пути, и за ночь уйдем далеко.

– Рискованно, – заметил своему тезке Женька Вислоусов. «Рубака» пожал плечами:

– Мы еще два дня тут посидим – и нас возьмут голыми руками. А просидим четыре – нас и брать не будут, зачем им покойники? Вон Игорь еще два дня потом продержится, разве что. Один за всех.

– Да, восемь дней без воды для меня предел, – согласился Игорь. – План мне нравится.

– На том и решим, – улыбнулся Женька. – А сейчас отдохнем еще, – он повысил голос. – Всем спать, кроме часовых, пока не опухнем! Через силу – спать!!!

13.

– Ты меня держи, – Борька улыбнулся. – А то ляпнусь.

– Помолчи, – буркнул Игорь, перекидывая через ветку дуба, клонившегося над обрывом, веревку и натягивая ее. – Пошёл.

Борька перехватил веревку над головой рукой в перчатке, подмигнул и, оттолкнувшись ногами, бесшумно скользнул вниз…

…Борька, Женька, Пааво и Эдька опустились на изгиб тропы почти одновременно и, оглядываясь, сбросили со строп карабинчики. Костер горел метрах в десяти, возле него сидели и стояли шестеро вабиска. Мальчишки, присев и почти не дыша, вслушивались и вглядывались. Наконец, Борька, ухмыльнувшись, тронул Женьку за плечо и указал чуть дальше, где на тропу уже не падали отблески костра. Там еле заметно пошевелилось пятно темнее самой темноты.

Женька несколько раз быстро мигнул фонариком с красным светофильтром. Сверху, визжа и свистя, стартовала ракета, заливая все вокруг белесым сиянием; вабиска повскакали, мальчишки вжались в землю, а в кустах стали отчетливо видны двое – по обе стороны тропы! – часовых в секрете. Сверху их не видно, конечно, как ни свети. А что их будут рассматривать сзади – этого иррузайцы, конечно, не могли предположить.

Подождав, пока уляжется суматоха, ребята пережидали и еще четверть часа – не лучшие в их жизни. Борька коснулся плеча Женьки и, указав направо, достал засапожник. Женька перекатился через дорогу и пополз мимо костра по направлению к секрету. С другой стороны так же полз Борька. Пааво и Эдька подобрались ближе к костру и залегли, держа наготове оружие.

По тропке шагом проехал всадник на гуххе – мальчишки застыли – и, остановившись у огня, громко и повелительно заговорил. Ему отвечали – можно было понять в том смысле, что все нормально, светили, конечно, от отчаянья и из страха. Всадник уехал обратно – он был без головного убора, «хохол» прыгал над плечом.

Пааво достал финку и показал ее Эдьке, который обнажил свою полевку. Сейчас они лежали вровень с костром, по разные его стороны…

…До иррузайца оставалось около метра. Борька ощущал его чужой запах и слышал тихое дыхание. Он чуть приподнялся и, кивнув смотревшему на него Женьке, метнулся вперед, обрушился на часового, вбил длинное, чуть изогнутое лезвие засапожника ему в затылок до самой рукояти, одно временно всем своим весом вмяв лицо часового в землю. Переждал длинную судорогу, вырвал нож и прислушался.

Тихо было. Женька в кустах на против, дыша открытым ртом, показывал нож, черный с алым в свете Адаманта, потом указал им на костер. Мальчишки поползли обратно и заняли позиции напротив своих друзей – так, что костер оказался как бы внутри квадрата, углами которого были затихшие ребята.

Вабиска уселись у огня, на котором булькал большой котелок. Оружие их лежало рядом, головные уборы были сняты, ремни снаряжения распушены.

Пааво щелкнул пальцами – резкий и четкий щелчок перекрыл треск огня, и мальчишки прыгнули вперед с четырех сторон…

…Эдька за ноги вытащил из огня упавшего туда солдата. Пааво и Борька, растянув за углы трофейный плащ, закрыли им огонь и начали подавать сигналы. Женька спихивал с тропы убитых – из ребят не пострадал никто, а из шестерых вабиска ни один не успел крикнуть.

– Пока все нормально, – Борька отшвырнул плащ и посмотрел в сторону других костров – не ждут и не копошатся… А варили они что-то вкусненькое, – он опрокинул котелок. Из темноты почти бесшумной побежкой появлялись остальные, проскакивали мимо. Последним, держа наготове ИПП, пробежал Игорь.

* * *

Бежали непрерывно почти четыре часа. Конечно, никто больше не думал о лодках или о городе – стремились только уйти подальше и запутать следы в бесконечных ручейках и речушках, на каменных осыпях. Не останавливались – даже чтобы напиться – пили на бегу, снова и снова, и на смену жажде пришли усталость и голод.

– Оторвались, – Женька остановился не сразу, а постепенно – очевидно, ноги завелись так, что не подчинялись приказам мозга.

– Похоже, – затормозив рядом с ним, прислушался Игорь. И недоверчиво спросил сам себя: – Неужели вырвались?!

ИНТЕРЛЮДИЯ: ПЕСНЯ КРАСНОГО ВОЛКА (1.)

 
Я – красный волк.
Я обложен, как беглый зэка
И охотничьи слышу рожки…
Я – красный волк.
Моя шкура впитала закат,
Мне не страшно бежать на флажки…
Я – красный волк.
Серым выбили зубы, шакал
В ихней стае теперь вожаком,
А. я – красный волк.
Так неужели жакан
Промахнется с десятка шагов?!
Когда пуля ослепнет,
И пламя взвоет: «Ложись!»
Рассмеется вослед мне
Моя прошлая
серая жизнь.
Сговорится двустволка
С ней на красной пене —
Ведь у красного волка
На снегу смерть краснее вдвойне!
Я – красный волк. Пожелтела луна от тоски,
У нее календарный запой…
Я – красный волк.
Жить с волками, а быть по-людски —
Это значит – остаться собой.
Я – красный волк.
Волчья ягода – мой талисман,
Я на ней настоял свою кровь!
Я – красный волк.
Мною ночь довольна весьма,
Этой мастью, давая мне кров…
 

1. Слова А.Земскова

14.

Весь день они перележали недалеко от дороги, по которой шли войска, в густом кустарнике. Спали, просыпались, снова спали, пока не отлежались. Дорога на какое-то время опустела, в вечернем свете все еще висела над нею сухая пыль.

– Они серьезно взялись за подготовку к походу, – «Рубака» кусал травинку. – Сколько же тут войск, черт бы их побрал!

Ему никто не ответил. Игорь смотрел на эту дорогу, на висящую над нею в воздухе желтую пыль – и почему-то вспоминал, как в прошлом… нет, в позапрошлом (что это он?) году, летом… мысли как-то сбились, он никак не мог сообразить, о чем, собственно, думает. Потом почему-то услышалось, как ревет и трещит огонь, всплыли какие-то перекошенные лица под ногами, и РПП, из которого он стрелял через плечо, держась за веревку одной рукой, вдруг подскочил, попав ему по губам торцом… а мокрое от пота лицо Витьки Сердюкова приближалось так медленно… И вдруг это оказался не Витька, а Денис Карташов – сидя на поваленном дереве, он постукивал стволом РАПа по колену и, чему-то улыбаясь, пел по-английски дикую, заунывную старинную песню:

 
– Ах, бедный мой Томми,
бедный мой Том —
о-хэй… о-хэй…
Зачем ты покинул
старый свой дом —
о-хэй… о-хэй…
Под парусом черным пошли мы в набег —
Все семьдесят пять человек!..
о-хэй…
 

«Странно, почему я на экзамене?» – подумал Игорь. И сообразил, что просто спит. Он открыл глаза и снова увидел пустынную дорогу, но впереди уже где-то маячила темная голова нового строя.

– Я не знаю, что теперь делать, – буркнул «Рубака». – Тут слишком много войск.

– Брр! – Игорь потряс головой и потер виски. – Надо сделать крюк и выбираться к реке. Они не ожидают, что мы вернемся.

– Думаешь, не нашли лодки? – спросил Артем.

– Не должны были, – ответил Игорь. – И во всяком случае – это самый лучший выход.

* * *

Обоз переползал реку медленно и. тяжело. Слева и справа от крытых кожей телег гарцевали всадники, разбрызгивали воду. На облучках сидели возницы.

– Полсотни охраны, – Борька передвинул ногу удобнее.

– Нападем, – решил Рубан, снимая с предохранителя оружие. – Лодки близко, потом сразу погрузимся и погребем.

По залегшей над берегом цепочке пионеров прошло легкое движение. Ехавший вперед офицер без головного убора поднял голову – и Ян выстрелил, словно давая сигнал к началу атаки.

Игорь, встав на колено, стрелял почти без перерывов, потом свистнул, поднялся на ноги. Мальчишки, на ходу стреляя, рванулись вниз, к воде, Растерянная охрана попыталась начать отбиваться, но потом побежала – впрочем, убежать-то никто не успел. Несколько человек почти бегом бросились вдоль возов с меланхолично остановившимися тягловыми животными, на ходу полосуя полевками ремни – туго натянутые покрышки отлетали, как резиновые.

– Порох!.. Гранаты!.. Порох!.. Порох!.. Пули!.. – раздавались голоса. В одной повозке оказались сухари и копченое мясо, которыми тут же запаслись.

– Военный обоз, – задумчиво сказал Игорь, сооружая себе бутерброд (мясо было "с душком", армейская заготовка, небрежно-поспешная). – Всерьез собираются воевать…

– Сожжем, – предложил Пааво. – Отплывем – и гранатами…

– Пошли… оторвитесь от повозки, все не унесешь! – рявкнул «Рубака». – Скорее, ну?!. – и на ходу поменял магазин.

Игорь немного задержался, осматривая плавающие на отмели трупы. Перевел взгляд на возы…

И увидел нацеленный ему в грудь – от заднего колеса – арбалет. И глаза вабиска.

Щелкнула тетива.

Игорь выстрелил.

Человек, бросившийся наперерез, коротко охнул и повалился на спину к ногам Игоря – в глухо плеснувшую воду.

* * *

Толька Жильцов умер уже в лодке, через два часа, так и не придя в сознание. Арбалетный болт, пущенный в горло Игорю, попал ему в грудину и что-то повредил внутри, потому что мальчишка при каждом выдохе коротко булькал кровью изо рта. Игорь ощущал, что у парня внутреннее кровотечение – и ничем не мог помочь.

Ничем.

А лодки летели, подгоняемые ударами вёсел. Но никуда не могли успеть. Слишком далеко было до мест, где могли спасти умирающего в одной из них мальчишку с белым и очень спокойным лицом, на котором кровь казалась черной. Игорь мог только снова и снова вытирать ее. И еще – сделать так, чтобы там, в беспамятстве, Толька не ощущал боли.

Вечером, когда отсветы заката зажгли темно-зеленым и алым верхушки деревьев на берегу, Толька умер.

Его похоронили во время короткой остановки у подножья тройного дуба, похожего на старинный венец.