Текст книги "Мир вашему дому!"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

– А вот за этими горами, за Меридианом – там что? Неизвестно?

– Да почему неизвестно? – Женька пожал плечами. – Карты даже есть, аэрокосмическая съемка… Там полосой к северу леса, а южнее – степи, большущие, тут у нас нет таких. А за степями – болота до самого океана… Говорят, на западном побережье через пару лет тоже колонисты высадятся, пойдем навстречу друг другу…

– Они впереди, – сказал Стёпка, вынимая ноги из стремян – так спокойно, что Женька не сразу понял, что к чему. Но потом, бросив один взгляд на сканер, выругался и остановил коня.

– Три… семь… десять. Десять штук в засаде. Они нас едва ли видят. Объедем.

– Ладно, – Степка снова вставил носки ног в стремена. – Забираем направо, стрелять будет удобней, если что.

Но уже через несколько минут выяснилось, что справа объехать засаду не удастся – там начиналось болото, превращавшееся в длинное озеро с топкими берегами.

– Будем туда-сюда шляться – точно заметят. – Женька поглаживал морду коня. – Тогда драки не миновать.

– Слушай, – Степка посмотрел на него, – а давай пробьемся. Ну их к черту.

– А ты знаешь, что им нужно? – возразил Женька. – Может, они только и ждут, чтобы мы себя обнаружили. Хотя… – он задумался. – Давай. Только не пробиваться. Нападем и возьмем языка. Остальных – в гроб.

– По-тихому, – в руке Степки оказалась полевка.

– Точно, – согласился Женька, соскальзывая с коня. – Пошли работать…

…Напасть совсем внезапно не удалось – вабиска, жители лесов, сами отлично ориентировались, и Степка, переползавший первым от дерева к дереву, почти наткнулся на одного из них. Держа в одной руке топор, а в другой – пистолет, тот стоял за толстым стволом, вглядываясь и вслушиваясь; он только не ожидал, что человек будет ползти, поэтому не успел отреагировать – Степка, вскочив, вогнал полевку по самую рукоять под ребра снизу вверх, одним сильным и точным движением. Он ощутил, как тело вабиска сотрясла длинная тяжелая судорога, и тот рухнул ничком, сам снимаясь с клинка. Однако со всех сторон, открыто перекликаясь, уже бежали другие.

Женька возник сбоку. Тесак в его руке мелькнул широким полукружьем и почти отсек одному из нападавших голову. Стёпка припал на колено – прямо над его плечом пролетел топор – и подрубил, как дерево, ногу одного из вабиска, рассек ему в падении правое плечо и уклонился сам еще от одного топора, на этот раз – зажатого в руке. Слышно было, как засмеялся Женька. Степка еще раз точно всадил полевку, но тесак в чем-то завяз, и мальчишка поспешно отскочил, кулаком ударил по глазу надвинувшегося вабиска. Тот охнул совсем по-человечески, отмахиваясь топором – и Степка точным ударом полевки завалил и его, уклонившись от следующего удара.

Драться болите было не с кем. Степка еще стоял в боевой позиции; Женька всаживал тесак в землю, стирая с него кровь.

– Я одного не до смерти подрубил, – сообщил Степка.

– Я тоже, – засмеялся Женька. – Сейчас посмотрим, какой из них разговорчивей…

7.

В развалинах царило нестерпимое пекло. Алый Уррках занимал полнеба, похожий на свежую рану. Все плыло, дрожало и корчилось в полуденном мареве, усиленном жаром от оплавленных, горящих развалин. Равномерно ухала артиллерия, ее залпы перемежались длинным громким шипением – скиутты посылали вдоль улиц хлысты оранжевого пламени, свивавшегося в желтые, быстро тающие в раскаленном воздухе, спирали, и видно было, как вспыхивает и течет, застывая бурыми лужицами, камень.

Майор Легарэ умирал в остатках какой-то комнаты, на подстеленных полотнищах разборной палатки. Его вытащили из-под огнемета, но от прежнего майора Легарэ в этом оплавленном теле не осталось даже голоса – уже полчаса он не приходил в себя, трясся в забытьи и чужим языком твердил:

"Холодно, холодно, холодно… Врачей или хотя бы фельдшеров в батальоне не осталось, но Джен Нэррин понижала сама, что это подбирается к майору посреди инопланетного пекла смерть.

Она сидела возле него не потому, что это было нужно. Просто не хватало сил бросить его – такого красивого, молодого офицера. Вовсе не черный обрубок, пахнущий чем-то страшным, а именно Жана Легарэ – того, кто выступал у них в школе… После того выступления подкласса девчонок записались добровольцами.

И она.

Джен посмотрела сквозь щель на улицу. Одна коробка бронемашины еще вишнево светилась, другие давно остыли и стояли черными гробами. Неподалеку из кучи угля высовывались черные ветки… но она знала, что это за куча и что за ветки.

От 219-го батальона не осталось и десятой части. И по-прежнему перегораживала путь линия обороны скиуттов.

– Сержант Нэррин.

Ей показалось, что она ослышалась. Но потом Джен бросилась к лежащему на грубой ткани телу, нагнулась:

– Я слушаю, господин майор, – «Жан», добавила она одними губами.

Изо рта Легарэ текла кровь. Глаз у него не было, смотреть ему в лицо было страшно, но Джен не содрогнулась, когда черная ветка (его рука!!!) нашла и охватила ее запястье поверх гибкой брассарды.

– Если через час, – майор говорил прежним своим голосом, – если через час линия обороны здесь ни будет прорвана – к завтрашнему утру около Кхрриа-Хорк будут лежать пять тысяч трупов. Бригаде конец, – Джен кивнула, забыв, что майор не может видеть. – Сержант Нэррин. Вы – старшая по званию среди оставшихся. Через сорок минут наш флаг должен быть над опорным пунктом. Сорок минут. Иначе все зря. Иначе, – он вдруг приподнялся, и кровь потекла из трещин в корке, покрывавшей смесь его кожи с остатками формы и снаряжения, – я прокляну вас оттуда, сержант.

– У нас осталось сто пятьдесят детей, господин майор, – ответила Джен очень спокойно, чтобы не закричать, не взвыть, как скиутты. Они выли так, видя, как горят наступающие земляне. А он готова была взвыть от отчаянья… – Я старшая, а мне всего восемнадцать.

– Не имеет… значения… – Легарэ начал задыхаться. – Сорок минут… или бойня для бригады… опорный пункт… долг, сержант…

– Хорошо, – Джен снова кивнула, забывшись. – Через сорок минут наш флаг будет там, господин майор.

– Долг… честь, слава… Земля… только вперед… – Легарэ выгнулся и отчетливо сказал: – Мама.

Джен поняла, что он умер.

Поднимаясь, она закинула краем полотнища обугленное тело. Невидяще посмотрела на свой шлем, лежащий рядом. С силой пнула его, на ходу подобрала «абакан» со штыком и подствольником – и вышла прочь…

…Траншея представляла собой просто подвальный коридор со снятым потолком. Тут тесно, плечом к плечу, сидели оставшиеся в живых бойцы 219-го – оружие между колен, шлем на стволе. Возле пулеметов и тяжелых винтовок, выставленных в импровизированные бойницы, дежурили несколько человек.

На Джен повернулись сто с лишним лиц – одинаковых, закопченных, со смешными пятнами от очков вокруг испуганных и усталых глаз. Она мало кого помнила по именам – пополнения гибли так быстро, что люди не успевали стать своими. Но сержант Нэррин знала, что среди этих полутораста пацанов нет никого старше ее. А вот младше шестнадцати – больше половины.

Бойцы молчали. Первым задал вопрос семнадцатилетний Игорь Муромцев – оторвался от прицела, подошел и тихо опросил:

– Что с ним?

По нынешним меркам Муромцев мог считаться ветераном и опытным бойцом. Джен ответила – не для него, для всех:

– Майор Легарэ умер.

Короткое, почти неуловимое, но испуганное движение прошло по траншее. Потом кто-то тонко спросил – с отчаяньем:

– А… что же теперь?!

Джен подошла к одной из бойниц. Со стороны скиуттов выпрыгнули в закипели а улице два огненных хлыста. Воздух дрожал над развалинами, над сожженной техникой, над обугленными и полуобугленными трупами. Совсем недалеко лежал оплавленный шлем. Девушка долго смотрела на него, пока не расплылось изображение – тогда она поняла, что плачет и, подождав, пока высохнут слезы, повернулась к остальным.

– Готовьтесь к атаке, – приказала она спокойно.

Она опасалась протестующих криков, отказов. Но все произошло ещё страшнее. Никто не двинулся с места. Все плотнее прижались друг к другу и к камню. У Игоря лицо сделалось таким, словно он раскусил лимон.

– Ребята, надо, – тихо, но внятно сказала она. – Бригада погибнет, если мы не возьмем укрепления. Понимаете – бригада погибнет, пять тысяч человек. Вставайте же, ну? – не приказала, а попросила она.

Все оставались неподвижны, только косились в сторону бойниц, за которыми очередной огненный вихрь пожирал развалины. Джэн поняла, что они боятся. Настолько ярким было зрелище горящих людей, много раз виденное за последнее время, что представить себя на их месте было легче легкого. И никто не хотел умирать, как они.

Джен прошлась по траншее; те, мимо кого она проходила, притискивались к камню плотнее, словно боялись, что она станет их хватать и выбрасывать наружу, под огонь.

– Они не пойдут, – еле слышно сказал Игорь, подходя в обнимку со своей снайперкой. Джен бросала на него короткий взгляд:

– А ты?

Он оценивающе посмотрел на улицу. Пожал плечами;

– Бессмысленно. Метров тридцать пробежим – и все.

– Твой отец, кажется, погиб два года назад? – спросила Джен. Игорь понял ее и усмехнулся углом рта:

– Смерть – это не месть.

Она прошла к выходу из траншеи. Остановилась возле рыжего парнишки – лет 15, с усилием вспомнила его имя – Лэри. Джен еще ничего не сказала, а рыжий уже сжался в комок, глядя на нее огромными синими глазами.

– Лэри, надо, – со всеми доступными ей силами убеждения произнесла Джен почти ласково, надеясь на чудо: сдвинешь одного – пойдут и другие. – Ну понимаешь… надо, – она окинула взглядом траншею, повысила голос: – Ну мальчишки же. Ну, я понимаю все. Но НАДО. Наши ведь погибнут… Лэри…

Она осеклась – рыжий вдруг заплакал. Сначала тихо, просто роняя слёзы на обтянутые пятнистой синтетикой коленки, потом – навзрыд, сотрясаясь от плача – и в рыданиях прорвалось отчаянное и откровенное:

– Н-не-е… ппппойду-у… не мммогу-у… – и наконец – самое откровенное, вой, не крик солдата, а вой смертельно перепуганного ребёнка: – Стра-а-ашно-о-о!!!

Траншея заволновалась. Джен заморгала растерянно, наклонилась к рыжему, но тот, бросив «абакан», отшатнулся от нее, закрываясь руками и сжимаясь в комок – и девушка выпрямилась. Сама глотая слезы, закричала сорванно и бессвязно:

– Ну же, мальчишки!.. Ну, я знаю, что… да – страшно!.. Надо, мальчишки!.. Ребята – надо, надо же, ну – плачь не плачь – пошли!

Они – не шли. Нет, они не были трусами, и она это знала. Просто есть вещи, которые превышают человеческие возможности – например встать, сделать полсотни шагов и заживо сгореть в высокотемпературном пламени. И главное – заранее знать, что сгоришь. Солдат идет в бой, надеясь, что убьют не его, а другого. На верную смерть людей словами не поднять. Тогда она выхватила «гюрзу» из открытой набедренной кобуры и, потрясая ею, закричала, перемещая речь русским матом, которому ее научили мальчишки – не эти, но такие же, давно почти все лежащие мертвыми среди развалин Сельговии:

– А ну встать! Застрелю! Трусы! Вперед! Вперед, подонки, предатели!

– Стреляй лучше ты, – сказал кто-то тихо, но она услышала. И поняла – не пойдут. Она их не заставит.

Почему-то от этой мысли стало ясно-ясно перед глазами, а все вокруг как-то отдалилось. Она огляделась и, чувствуя, как закипает на непослушных губах сладкая вязкая пена, а голова куда-то уплывает, чужим голосом сказала;

– Значит, боитесь? – ее пальцы сняли «абакан» с предохранителя, потом переставили переводчик на автоматический огонь. – Ладно. Тогда я сама. Одна.

Она проскочила мимо окаменевшего Игоря (кажется, он рванулся следом, крикнув: "Стой, Женька, дура!!!") и выбросила послушное тело наружу…

…Прихлынувшие к бойницам ребята молча смотрели, как она бежит и стреляет.

Скиутты сожгли ее в пятидесяти шагах от траншеи. Все видели, как Джен сделала в огненном вихре еще несколько шагов, продолжая стрелять, молча – а потом упала вниз, не сгибаясь и не останавливаясь.

Уже обугленной костью.

Тихо-тихо было в траншее.

Да. Словами на смерть людей не поднять.

Игорь подошел к лестнице, опустил очки. Потом повернулся и сказал хрипло:

– Все, кто не гад – за мной…

…Оказывается, через огонь можно пробежать… Скиутт – огромный, в угловатой броне – стреляет раз, другой, двое падают горящими лохмотьями… скиутт отбрасывает оружие, взмахивает правой лапой в когтистой перчатке отшвыривает чье-то окровавленное тело… но рыжий Лэри подкатывается сзади ему под ноги, еще кто-то из пацанов с налета бьет в грудь, заваливает, цепляется за когтистую лапу, наваливаются спереди сразу трое, растягивают гиганта за все четыре – и Игорь, прыгнув сверху, со страшным матом вонзает нож в щель брони на горле – раз, другой, третий…

…Угол большого зала. На замусоренном полу – вперемешку мертвые люди и скиутты, оружие, кровь. Семеро скиуттов притиснулись к стене и друг к другу, выставив когтистые перчатки – последнее оружие ближнего боя, шерсть на всех слиплась от своей и чужой крови. Они хрипло, рычаще дышат – трое настоящие гиганты, четверо – ростом со взрослого человека, тоже подростки, последние резервы почти так же, как и Земля, перенапрягшейся в страшной войне планеты. Один скулит, поджав левую лапу к груди и тесно прижавшись к прикрывшему его собой взрослому.

Напротив – полсотни мальчишек, в ожогах и крови, в пыли и копоти, с выставленным оружием. Со свистом рвется возбужденное, яростное дыхание. Сквозь строй проталкивается Игорь и подходит почти вплотную к скиуттам. У него обгорело лицо слева, правая рука – в крови. Он говорит, не заботясь, поймут ли его:

– Сдавайтесь. Только дернетесь – мы вас в клочья голыми руками порвем.

Тишина, лишь скулит раненый, да похоже дышат те и другие. И вдруг один из скиуттов становятся на колени. Откидывается на спину (кто-то из остальных плачуще взрыкивает). Выпрямляет ноги. И закрывает морду скрещенными лапами.

Поза сдачи.

И ложатся остальные… Только один – подросток – вдруг отчаянно лает-хрипит, прыгает в сторону и перерывает себе горло когтями, сползает по стене, заливаясь кровью.

Остальные – сдаются. Впервые – сдаются людям. Горстке мальчишек…

Ноги больше не держат Игоря. Голова гудит, как колокол, голова раскалывается…

…Проснуться не получилось. Сон сменился и, хотя Игорь активно старался из него выкарабкаться, у него это не выходило и он обмирал, ощущая, как ледяные цепкие пальцы забираются к нему в мозг – вползают в уши и тянутся, а блеклые большие глаза, глядящие прямо в лицо, не дают придти в себя. С трудом опустив ментальную заслонку, он все-таки просыпался, дико озираясь, будил Борьку, и тот в конце концов обругал Игоря и лягнул его ногой. Похоже, что кто-то – или что-то – пытался – или пыталось – добраться именно до Игоря, забравшись в его сны – он предпочел бы и дальше видеть бои на Сельговии. Последний кошмар был самым чудовищным – из леса выбежало паукообразное существо со злым человеческим лицом и, вспрыгнув на грудь Игоря, начало прогрызать ее, одновременно глядя в лицо мальчишки все теми же блеклыми глазами.

На этот раз Игорь проснулся от конского храпа – жеребцы рвались с привязей к людям. Проснулся одновременно с Борькой – было светло, и первое, что Игорь воспринял, был крик друга.

Сперва он думал, что все еще спит, потому что паукообразный монстр величиной с хорошего пони, намеревавшиеся сверзиться ему на грудь с толстенной нити, мог принадлежать только сну. Но все-таки Игорь откатился в сторону, выхватывая свой карманный пистолет с термитом. Борька, стоя на коленях, ахнул по пауку – раз, другой, третий – из РПП, промахиваясь то ли спросонья, то ли от обалдения; чудовище с писком полезло обратно, вверх. Но тут как раз выстрелил Игорь – и старинная пулька калибра 6,35 сделала свое дело. Головогрудь паука взорвалась изнутри, и чудище мокро хрястнулось-таки оземь. Мальчишки большими глазами смотрели друг на друга через неподвижную тушу.

– Доброе утро, – сказал Борька:

– Ага, – согласился Игорь. – Тебе ничего не снилось? – Борька помотал чубом, сдул его с носа. – Ага, – повторил Игорь глубокомысленно. – Ну и гнусь… Этого как назовем?

– А это не арахнид, – Борька присел на корточки. – Педипальпов нет. И ног десять. О, жвала… Это какая-то многоножка, а на паука только похожа, даром что нить выпускает…

Игорь, достав из ножен полевку (тряхнуло – он ей забивал скиутта и помнил это!), подошел к мертвой твари, попробовал нить и, убедившись, что она не липкая, легко отсек невесомый шелковистый кусок.

– Что-то такое я подозревал… – пробормотал он. – Вот и разгадка тканей из Иппы… Давай-ка ее заснимем, Борь, это хорошая находка. Я такую нить – ткань из нее – видел в Иппе, столице Ваббама, Дзюба еще сказал, что не знает, из чего вабиска ее делают. Вот из чего. Можно ферму по разведению открывать.

– Откроем, – пообещал Борька зачем-то…

…К десяти часам утра местность сделалась совершенно непроезжей, превратилась в какие-то дикие джунгли, орущие сотнями голосов. Свет почти не пробивался сквозь сомкнувшиеся многоярусной крышей кроны. Земля мокла, – кони шли по теплой грязи.

– Фонит, – вдруг оказал молчавший последние два часа Игорь. – Два рентгена в час.

– Что фонит? – не понял Борька.

– Да все, – Игорь повел вокруг. – И чем ближе мы к дельте реки – тем выше радиация. Вот и причина такой пышной растительности и того, что связь плохая.

– В Голубых Песках около двухсот в час, – вспомнил Борька. – Лучевую болезнь там схватывают все, да и на границах селиться не стоит. Ты ведь радиацию держишь?

– До двухсот рентген в час как раз и держу, – ответил Игорь. – А тебе…

– А мне придется жрать полирадиофаг, – вздохнул Борька. – Да ладно… Как ты думаешь, откуда радиация, где ее источник?

– В горах, – уверенно ответил Игорь. – Залежи радиоактивных руд, скорей всего – урановых. Уранинита, например. Уран-238, уран-235… Все это добро вымывается подземными водами – и в реки. Но такой уровень радиации, как – здесь, только благоприятен для живых организмов, можешь не тратить таблетки… Радиоактивные руды, это интересно…

– Не вижу ничего интересно, – отмахнулся Борька, – полны Пески этого счастья…

– Ты не геолог, – возразил Игорь. – Я жду не дождусь, когда мы доберемся до гор.

– А вот дальше мы, похоже, не поедем, – Борька, соскочив наземь, шнырял между стволами. – Вот черт, погоже мы все-таки лишку забрали к югу… Если тут поставить струнник, то можно будет отлично разводить фрукты, но пока – как же топко!

– Меня смущает одна вещь, – Игорь вытер лицо кисеей, свисающей с тульи его шляпы. – Где караванные тропы? Где торговые фактории? Где, наконец, местные жители? Впечатление такое, что вабиска здешних мест и не посещают…

– Может, и не посещают, – Борька вернулся к своему Раскидаю и гладил его по крупу. – Германцы на запад далеко забираются, вот и перерезали им все пути… Или они теперь за Меридианом товары возят.

– Да вот они, их товары! – Игорь махнул рукой. – Древесина, металлы в горах, ткани! Понимаешь, в чем дело – эта река, которая впереди, она и есть главный источник всех иррузайских богатств! Она – и радиоактивные залежи в горах, из-за которых тут такое буйство жизни!.. Я ни за что не поверю, чтобы иррузайцы просто вот так все бросили. Так где же они, я вас спрашиваю?!

Борька изобразил задумчивость и пожал плечами:

– А ты что думаешь?

– Они про нас знают, – ответил Игорь. – Вот, послушай, что мне снилось…

Он пересказал свои кошмары (только их, не первую часть снов).

– Может, они попрятались, потому что нас испугались? – самонадеянно и нахально предположил Борька.

– Я не жалею, что мы сюда забрались, – Игорь его слов будто и не услышал. – Но если бы я сейчас принимал решение – я бы не делил экспедицию. Их тут полно. Они вокруг нас.

– Ты что, боишься? – удивился Борька.

– Я? – высокомерно спросил Игорь. – Боюсь. Я боюсь, что у колонии просто не хватит людей – освоить все эти пространства. Тут нужно тысяч десять, не меньше. И так – мы в лучшем случае получим третий фронт вдобавок к тем, что на севере. А в худшем – распылим свои силы и профукаем достигнутое. Может быть, они даже этого и добиваются, – добавил Игорь задумчиво. – Знаешь, Боря Утесов, друг мой чубатый – мне кажется, иррузайцы то ли сами раскусили, то ли кто им подсказал одну нашу главную черточку – неу…

– …емное любопытство, – закончил Борька. – Да?

– Да, – кивнул Игорь. – И они могли решить закормить кота сметаной – пусть русские подавятся большим куском. И мы вправду способны подавиться… способны были бы. Но я, – Игорь положил ладонь, покрытую грязными разводами, на кобуру РАПа, – я верю в генерал-губернатора. Поэтому я веду эту экспедицию. И буду ее вести.

– Знаешь, – Борька вдруг рассмеялся, негромко, но искренне, – чудно это все-таки.

– Ты о чем? – Игорь невольно улыбнулся в ответ.

– Да так… Я два года назад, еще когда жил на севере, познакомился с парнем с Нова-Гоби, он у нас гостил. Ну, разговаривали… Он рассказывал про свою планету. Я тогда просто слушал, интересно же было. А сейчас… Вот есть где-то на Нова-Гоби губерния Чернопалатинская. В ней – Колодезный уезд. Рядом – вассальная орда кочует, а с ней кочует капитан Тодоров, отец того мальчишки… Тебе что-нибудь это говорит – Чернопалатинская, Колодезный?

– Нет, – Игорь продолжал улыбаться. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Тому парню тоже было просто интересно, а слова «Прибойная», «Чернолесье» ему тоже ничего не говорили.

– Ну, Прибоя и Чернолесья тогда еще не было, – уточнил Борька, – но в принципе – верно. Планеты… планеты, планеты – и на каждой проблемы и проблемы. И люди каждой планеты работают, воюют, нас, сопляков воспитывают – и так мало знают друг о друге!

– А вот тут ты не прав, Борь, – тихо возразил Игорь. – Это только кажется, что каждый варится в собственном соку. А на самом деле это скорей сборный компот, где ягод много, все разные, а вкус один. И Империя у нас одна, и маленькие проблемы маленьких поселков – или большие, вроде того же Иррузая – это только часть большого дела. Экспансии. Ты читал Ханти, "Закономерности развития европеоидной расы"?

– А как же, – оскорбился Борька, – этому же в школе учат. Теория поглощения пространства…

– Вот-вот… Пока экспансия осуществляется – индекс нарастания энтропии равен нулю. Те, кто вывел эту формулу, – Игорь черкнул размашисто рукой по воздуху, и на миг вспыхнули золотистые знаки:

Экс. = Бесконечность ergo Энт.=0

– они были великие люди. Они это выстрадали, а мы только пользуемся… И не так уж важно, чтобы о нас знали по всей Вселенной. Давай-ка попробуем, Борь, проехать подальше – вот и будет наш вклад…

8.

– Значит, яшгайаны, – Женька обгладывал птичью ножку, придерживая локтем ИПП. – Вот черт.

– Кто такие яшгайаны? – Степка, догрызая крылышко, ходил среди трупов. – Про них говорят, говорят…

– Секта, – пожал плечами Женька. – Отрицают любой прогресс… да, фигня. Игоря вон они пытались убить и вообще… Многие даже говорят, что яшгайаны на самом деле и управляют Иррузаем и Аллогуном. Вот ещё и засаду на нас устроили. База у них тут, блин…

– Игорю сообщить бы, – Степка уселся на древесный корень.

– Связи нет, – напомнил Женька. Мальчишки посмотрели друг на друга. Женька поднял бровь. Степка пожал плечами и, сняв с ремня ручную гранату, подкинул ее в руке.

– Я в целом не против, – ответил он на невысказанное, но красноречивое предложение Женьки…

…Пленные под пыткой рассказали, что ими руководили трое яшгайанов, которые находятся не так уж далеко, "на базе", как определил Женька. Задачей засады было не нападать на русских, а только выслеживать их и позже навести пограничников, более подготовленных и гораздо лучше вооруженных. Указали они и пути к базе, и ориентиры…

…-Вот что, – Женька проверил ИПП. – Яшгайаны умеют чуять врага, как наши дворяне. По этому блокируйся, как на школьных занятиях.

– М-м-м… ага, – промычал Степка, мысленно выругавшись. Он уже знал, что такое «блокироваться» – прием психотехники, позволяющий создать на месте своего сознания «пустоту»: нет меня, пусто тут – и все. Степка обладал организованным умом и упорно тренировался с Игорем – лучшего тренера, чем выпускник лицея, и представить нельзя – но в реальной боевой обстановке еще не делал этого и заволновался. Да и вообще стало не по себе – Степка вспомнил, как тот же Игорь раскалывал на расстоянии взмахом ладони пластиковые подносы, подбрасывал в воздух гантели, лежащие в другом конце комнаты, открывал, не прикасаясь к ним, двери, валил с ног любое животное движением пальцев и сгибал монетки, становившиеся при этом горячими, как из печки.

– А помнишь, – пришло ему в голову, – Игорь говорил, что этих яшгяйанов так просто не убьешь…

– Да, они некротическая форма жизни, – подтвердил Женька, – их только серебро берет… Посмотри, там, в запаске, гранаты к подствольнику с серебряной картечью – Игорь постарался.

Они перезарядили «печки» спецгранатами…

…Лошадей оставили в небольшом, наглухо заросшем распадке. Кони не подпустят к себе никого чужого и сохранят снаряжение. Под недоуменным взглядом Степки Женька разделся до пояса, разулся и аккуратно, но быстро и ловко раскрасился гримом из маленькой коробочки. Подмигнул Степке:

– Это меня так отец учил.

– Он же пожарный, – вспомнил Степка.

– Ну и что? Он и охотник. Между прочим, так и правда удобнее.

– Ну уж нет, – помотал головой Степка, – я не бушмен, спасибо большое.

– Бушмены кто такие? – без интереса спросил Женька. – Ладно, пошли.

Они выбрались на край распадка и долго лежали, вглядываясь и вслушиваясь. Пока что ориентиры, полученные от пленных, совпадали – меж двух отлогих холмов, на которых деревья редели, тек ручей. На его берегу, за этими холмами, и должна была находиться «база». Наконец Женька сказал:

– Начало неплохое… Смотри, часовые по обоим холмам – двое там и там. Видишь?

– Теперь вижу. Стоят за подлеском совершенно неподвижно. Двоих слева я беру на себя, двоих справа – ты?

– Угу, – согласился Женька. – Без шума…

Степка еще успел восхититься, как беззвучно канул Женька в заросли. Он сам в своей "прошлой жизни" не раз подкрадывался вплотную к весьма осторожным противникам, но чтоб двигаться – так, нужно было вырасти на природе, среди лесов.

Степка вздохнул и – тоже, кстати, очень тихо, зря он хаял себя – двинулся в сторону, доставая полевку. Для него было приятным открытием, что эти отличные лезвия до сих пор тут выпускаются – абсолютно такие же, как это, с которым он очнулся на столе в гараже Борьки.

Он полз, отталкиваясь ногами – от бедра, не особо заботясь о скрытности, потому что от часовых его отделяли кусты. Подобравшись к зарослям вплотную, он поднялся на ноги и двинулся дальше легкой побежкой. В голову пришло почему-то виденное не так уж давно – Игорь шагает туда-сюда, как по мостику, по натянутой между двух пеньков тонкой бумажной ленте…

До вабиска оставалось несколько шагов – их хохлатые головы маячили над кустами впереди. Правок рукой, перекинув полевку в левую, Степка вытащил тесак и, собравшись, прыгнул. Как учили, вкладывая в бросок массу тела и скорость прыжка.

Он раскроил голову вабиска, на которого обрушился, до груди и, оставив тесак в трупе, перекатился через плечо, вскакивая с фехтовальным выпадом в грудь повернувшемуся к нему второму часовому – полёвка вошла точно, уложив того на месте.

Все заняло около двух секунд – от момента броска до того, как Степка оказался стоящим над двумя трупами. Он извлек оба клинка из тел и помахал ими туда, где появилась фигура Женьки, махавшего в ответ.

Мальчишки встретились на берегу ручья.

– Не пикнули, – негромко сказал Женька. Левая руна у него была густо забрызгана все той же бледной кровью, – Готовь пушку, – он сам перебросил в руки ИПП.

Они пробрались зарослями вдоль ручья, то и дело останавливаясь и поводя сканерами, туда, где холмы и ручей исчезали в лесу. На берегу стояло типичное жилище вабиска – с привязанными у грубо ошкуренного бревна гуххами. Возле нее слонялись еще трое часовых, с ружьями, и, как раз когда мальчишки выбрались на позицию, из дома вышла еще парочка – явно офицеры. Их голоса отчетливо, но неразборчиво доносились до Степки и Женьки.

– Добросишь? – тихо спросил Женька. Степка посмотрел на него. Женька прошипел: – Контролируй мысли! – в самом деле, оба офицера обеспокоенно закрутили головами. – Добросишь?

– Я на полсотни метров бросаю, – не обижаясь, так же шепотом ответил Степка, – а тут меньше.

– Когда я появлюсь вон у того угла – бросай гранату, – с этими словами Женька вновь растворился в зелени. Степка аккуратно разогнул усики гранатной чеки и подвытянул ее. У этой современной несерьезно-легкой модели готовые осколки и летели-то всего на десять метров – не сравнить со старой доброй «лимонкой». Степка и взял-то ее только потому что привык носить на снаряжении гранаты… Он прятал эти мысли за черным фоном блокировки – "ничего".

А вон и Женька… Степан поднялся в рост – прятаться не имело смысла – уже замахиваясь.

Вабиска увидели его. Но ничего сделать не успели – Степка побежал сразу за броском и, когда граната разорвалась, преодолел уже половину отделявшего его от врагов расстояния – те поднимали ружья. Он забрал чуть в сторону, потому что сразу после взрыва Женька, вывернувшись из-за угла хижины, вломился в дверь.

Оба офицера, синхронно взмахнув руками и выронив оружие, рухну ли на траву. Один из часовых высоко подпрыгнул и, прогнувшись в воздухе, повалился тоже. Другой упал и, визжа, колотя себя ладонями по голове, покатился кубарем. Третий только пригнулся и остался стоять, тряся головой. Степка, на бегу перехватывая ИПП, слышал, как внутри хижины быстро стреляет Женька – тиу, тиу, тиу! Не стараясь даже целиться, Степка дважды выстрелил в грудь оставшемуся на ногах, дважды – в того, который катался по земле – и буквально нос к носу столкнулся с вывалившимся из окна яшгайаном. Капюшон его рясы был сорван… и Степка застыл. То, что он увидел, не было вабиска – не вполне человеческим, но уже привычным существом. Лишенная подбородка и шеи голова, казалось, растет прямо из широких плеч. Рот походил на перевернутую букву П, поднимавшуюся к единственному удлиненному влево-вправо иссиня-черному глазу с белым зрачком. По сторонам от этой «буквы» пульсировали диафрагмоподобные отверстия. Красноватая кожа не имела волос. Степка застыл, пораженный видом яшгайана – и тут же почувствовал, как немеют губы. Чтобы нажать на спуск ИПП, пришлось приложить невероятное физическое усилие – еще миг, и мальчишка стал бы безвольной куклой. Но гранатомет харкнул в упор, вгоняя серебряную картечь в этот ходячий кошмар – и дымящееся тело вполне реально стукнулось о стену, сползая по ней наземь. Очнувшегося Степку пробрала длинная дрожь – ему стало страшно.

– Жень, ты тут?! – заорал он просто чтобы услышать свой голос.