Текст книги "Большая Медведица"

Автор книги: Олег Иконников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Что за тачка?

– «ГАЗ – 66».

– Договорились.

– Паспорт, военный билет и трудовую давай. Сам подожди меня здесь, я в отдел кадров смотаюсь. Оформлю тебя на скорую руку, время жгет. Ты не болен случаем?

– С чего вы взяли? – на всякий пожарный соврал Олег.

– Блеск в глазах нездоровый.

– Прекрасно себя чувствую.

– Надеюсь. В артель приезжают пахать, а не прохлаждаться. Да и больничных листов у нас не оплачивают.

– Здоров я, здоров.

И через три часа они благополучно добрались до Кутулика, в пяти километрах от которого и базировались старатели.

Новая, чем – то смахивающая на лагерную жизнь, прихватила Святого. В шесть утра его будил ночной дневальный. Он шустро чистил зубы, умывался и летел завтракать в просторно-теплую и по домашнему уютную столовую участка, где круглые сутки была горячая пища, а на столах восседали большие эмалированные тазы, полные вареных вкрутую куриных яиц, булочек и лепешек. Шеф – повар, кормивший в былые времена в здравницах Черного моря самого Брежнева, забичевал после смерти супруги и уже третий сезон подряд кулинарным искусством развращал работяг артели. Приняв котлету, напичканную тушеной капустой и глазуньей, Олег запивал это дело кружкой крепкого кофе с молоком. Плотно одевался, вооружался паяльной лампой и шел разогревать «верблюдицу», как ласково окрестил он свой вездеход за горбатую будку. В половине восьмого смена пропитых в отпуске рож, сморкаясь и кашляя, грузилась в машину, и Святой увозил их на дробилку, где они превращали каменюги в щебень для отсыпки дорог, а обратной ходкой забирал ночников, отмантуливших положенные им по уставу двенадцать часов. Затем шныри набивали будку грязной робой старателей и узлами с бельем для прачечной. Поверх лантухов повара швыряли молочные бидоны и пустые мешки под хлеб. В кабину подтягивал полновато сбитое тело главный механик участка и проторивая в рыхлом снегу дорогу, вездеход пробирался в Кутулик. Сначала заезжали на почту за свежей прессой и письмами для рабочих, потом, сдав прачке белье, рвали по магазинам. Крутанувшись по ремонтным мастерским районного центра в поисках запасных частей для мощных бульдозеров и «КРАЗов», возвращались на базу. Повара устраивали меж лавочек будки термоса с горячим обедом для бичей, в кабину садился Грибов и, опростав машину от жратвы на дробилке, Олег с начальником мотали в Черемхово. На обратном пути прихватывали дробильщиков на участок. Ночная смена уже толпилась на крыльце барака, поджидая «верблюдицу» и, едва успев сбегать в туалет, Святой падал за руль и вновь под широкими баллонами шестьдесят шестого, уминался снег целяка. Заканчивалась эта круговерть почти в полночь. Он с наслаждением булькался в сон и если до утра его не тревожили, что бывало крайне редко, то в четыре ровно, по будильнику вставал и, продрав глаза, занимался ремонтом, готовя машину к рабочему дню. Сегодня ложиться спать не имело смысла. Грибов приказал ему к двум быть на стреме, он собирался по делам на лесную стоянку, где бригада «Робинзонов», как их погоняли в артели, отсыпала для лесовозов трассу. Задрав в сыплющее влажноватыми хлопьями снега черное небо кабину вездехода, Олег взобрался на теплый еще мотор и, закрепив за верхнюю пуговицу бушлата то и дело мигающий плоский фонарик, принялся снимать со свечей зажигания нагар. Кроме одиноко светящего в метели окна столовки, да маячка на груди, душу согревала фотография жены и детей в нагрудном кармане комбинезона. Снизу несло теплом двигателя. Пальцы голых рук, правда, закоченели, но – «жизнь хороша, и жить хорошо».

Ночной поваренок и дневальный, уложив в будке приготовленные с вечера продукты и запчасти, подгоняемые пронизывающим ветром, чесанули в барак.

– Святой, час ночи уже. Ты просил напомнить. Баня протоплена, веник свежий в парилке, в бочке мокнет. Шел бы погрелся!

– Спасибо, Семеныч!

– Женька, ты не в курсе, че Олега один всегда в баньке плещется?

– Не а, – потер прихваченные морозом уши поваренок.

Может, привычка?

Он ошибался. Святой просто боялся, что его синюю шкуру увидит кто нибудь из рабочих, судимых в артель не брали.

Оттаяв в парной, он напился кофе, взял сухой паек и почти враз с начальником нырнул в журчащую выхлопной трубой «верблюдицу».

– Не сломаемся по дороге, Олег?

– На мази все, Игорь Николаич, сами знаете, я каждый болтик в эту конягу своими руками вкручиваю.

– Ну ладно. Сначала на дробилку давай, посмотрим, что там у них творится.

Экскаватор грузил «БЕЛАЗы» камнями, те высыпали их перед приемником дробилки, кучу эту сталкивал туда бульдозер и могучие жернова железяки, не напрягаясь, глухо молотили их в щебень. Непогода вкалывать не мешала. Пользуясь тем, что начальник ушел в вагончик к чаюющим бичам, Святой подогнал машину вплотную к на минутку заглохнувшему экскаватору и опустил боковое стекло.

– Мишаня, ты че без кабины нагребываешь?

– А когда ее мастырить, некогда, – простужено откликнулся тот.

– Сука эта, кивнул он на дробилку, – сутками трещит, проклятущая.

– Ты словно снеговик, хоть бы толью прикрылся, что ли или шапку одел. Околеешь ведь.

– Мне не женатому один хрен, когда боты заворачивать, – отряхнул Мишка кожаную кепку.

– У тебя – то как?

– Ништяк!

– Куда намылился, на ночь глядя?

– В Аренцехой.

– Че там потерял? – попытался он прикурить.

– Шефу поблукать захотелось.

– Вон он, бредет, легок на помине. Счастливого пути!

Фосфорические стрелки часов вездехода показывали пятнадцать минут шестого, когда с врубленным передним мостом он, осторожно выхватывая круглыми фарами из темноты, следы тракторов, припорошенные снегом, продирался сквозь тайгу. Прогоняя смеживающий ресницы сон, Грибов свернул с литрового пластмассового термоса крышку и плеснул в нее кофе.

– Не тормози.

На сене, подрагивал телом и, подняв настороженные морды, лежали красавцы псы.

– Извини, Николаич, но давить их я не буду.

– Любишь собак?

– Допустим.

– Волки это. Поехали, или ты на улицу сиганешь разгонять их?

– Светать еще и не собиралось, когда «верблюдица» наконец замерла в прямоугольнике трех полузасыпанных старым и свежим снегом вагончиков на полозьях. Шеф выпрыгнул в сугроб и, разминая затекшие в унтах ноги, пару раз присели.

– Пошли, Олег, перекусим.

За прокопченным стеклом керосиновой лампы слабо чадил фитиль, бросая тени на маленькое, грязное помещение лесной столовой. На дырявых мешках с картошкой валялось сырое мясо, а на буханке сухого хлеба стоял махонький, перемотанный черной изолентой транзистор и пищал по «Маяку» последние новости. Тесно окружившие его старатели швыркали пустой кипяток, заварка кончилась неделю назад. На базе же общепит блестел, как котовы яйца и не было такого, чтобы бичи мяли хлеб без масла.

– Срань господня, что тут за бардак? – притопнул, сбивая таившую на унтах порошу Грибов.

– Где повар?

– Я вроде, – скребанул пятерней щетину пузатый мужик, – а че?

– Почему людей, как положено не кормишь, тебе за что деньги начисляют?

– А че им надо? Вон картоха, мясо. Пусть жарят, а ты не шумел бы, новости мешаешь слушать.

– Ты, урод, – вмешался в разговор ставивший на газовую печку чайник Святой, если пахать не хочешь, собирай чемодан и вали отсюда. Хряк медленно оторвал зад от колченого табурета и недобро блеснул узкими щелками бухих глаз.

– Заткнулся бы ты, паренек.

Левой рукой Олег пробил ему печень, а правой смачно снизу вверх хукнул по отвисшей челюсти.

– Это в кино, дядя, пасти рвут и моргалы выкалывают, а в жизни я вас, блядей, вот таким макаром переворачиваю. Гоните вы, мужики, этого козла из бригады. Руки мозолите и голодные сидите – пнул он по ожиревшему рылу валяющегося под перевернутым столом пузана и вслед за начальником шагнул в подвывающие ветром утренние сумерки.

Почти такой же паршивой ночью, какой и покидал базу, спустя двое суток вездеход вернулся назад. Святой, похлопал дремлющего шефа по плечу, возвещая о прибытии домой и, не глуша чихающего мотора, уставший бездорожьем, побрел в барак. Переодевшись, сдернул с веревки сохнущее в кухне банное полотенце, взял припустил в манящую дымком трубы баньку. Поддав ковшом на раскаленные камни, растянулся на верхней полке парнушки, потом исхлестал себя облупленным березовым веником и, полузадушенный мокрым паром, выскочил в моечный зал. Главный механик, мыливший лысоватую голову, перед которым нежданчиком нарисовался татуированный Олег, слегка опешил.

«Все, врюхался», – окатил себя холодной водой Святой.

– Ты че, сидел что ли?

– Маленько.

– Сколь?

– Червонец.

– Ни че себе маленько, а за какие грехи?

– Магазин выхлопал.

– И все?!

– Но-о.

– А че так много вмонтировали?

– Восемьдесят девятая, часть третья. Кража государственного имущества свыше двух с половиной тысяч рубликов наказывается от шести лет тюряжки и аж до вышака.

– Ясненько, – стал промывать щипавшие мылом и без того воспаленные глаза механик.

– Анатолий, не растаскивай по участку, что я судимый?

– Ты за кого меня держишь, я с измальства глух и нем. Вены-то пошто резал, с жиру, поди?

– Человека подкармливал, тот на голодовке сидел.

– Как это? – перестал шаркать вехоткой по курчавой груди механик.

– Осколком стекла вскрылся и нацедил ему алюминиевую миску крови, грамм пятьсот примерно. Он выпил половину, а другую поджарил и слопал.

– Может быть, и в натуре главный механик артели был глух и нем, но бичи каким-то другими каналами узнали, что этот фиксатый балагур, молотящий по вечерам кулаками мешок, набитый землей, жизнь повидал. Однако ничего страшного не произошло. Вкалывал Святой, как надо. Не прогуливал, не бухал. Одним словом трудовую дисциплину не нарушал, а Аранцехойская история, выплывшая наружу, только сыграла ему на руку и до этого уважавшая его босота, относиться к нему стала еще лучше.

Ощутимо, но незаметно, улетели в прошлое весна с летом. От работы на износ по восемнадцать часов в сутки к концу сезона Олег устал и, хотя отпахал положенные уставом двести десять трудаков, в отпуск уйти никак не получалось.

– Игорь Николаич, отпусти меня домой. В глазах метелит, расшибусь где-нибудь на дороге.

– Не, убьешься – дети ждут тебя, не дождутся. А если серьезно, то потерпи, Олег до первого снега. Бичей на каникулы спровадим и вместе свалим. Я, между прочим, тоже домой хочу.

Наконец в начале ноября механик, с которым Святой успел сдружиться, увез его на железнодорожный вокзал Кутулика и, «раздавив» в ожидании поезда на Читу бутылочку водки с шоферюгой, крепко обнял его.

– Пару месяцев отдохнешь, и давай назад, мы тебя ждем!

***

Воровать стало намного труднее, чем раньше. Сторожа и менты до того оборзели, что иногда шмонали на выезде из базы ОРСа не только Лехину машину, но и его самого. «Собаки красные» – в одних трусах вышел он в прихожку, где стоял телефон и, сняв трубку, закрутил диск.

– Лена? Здравствуй. От Олега ничего нет? Как дома? Неделю назад припылил! А почему мне не позвонил – обиделся Ветерок. Спит без задних ног, говоришь. Буди его, волка, я минут через десять подбегу.

Святой кое – как добрался до ванной и, сунув под струю ледяной воды не совсем еще проснувшуюся голову, через минуту немножко одыбал, а за пузырем «Советского шампанского», что припер Леха, пришел в себя окончательно.

– Ври скорей, торопил его приятель, что да как в стране Лимонии. Внимательно выслушав ответ Олега, он стал жаловаться.

– Не хило ты пристроился, а я с базы сматываюсь. Заработки фуфловые, а красть, сволочи, не дают. Словно с ума все посходили, подсматривают друг за другом, да подслушивают. С товароведшей одной недавно сплелся, так не поверишь, официантка с кабака жене моей, которая в кассе управления сидит, об этом натрекала. Прикидываешь? База, ресторан, касса. Вот это связь.

– Чем кончилось?

– Не убацал еще.

– Понятно теперь, почему тебе Настя чемодан собрала, донеслось из зала.

– Хороший у твоей жены слух, – не то похвалил, не то удивился Ветерок, поплотнее затворяя на кухне дверь.

– Послушай, айда со мной. На этот сезон как раз бензовоз без водилы остался. Я помогу тебе на него сесть. Выход, по-моему. Пока батрачишь, здесь все по тихой само собой утрясется.

– Подумать нужно, хотя вроде все и логично. На всякий случай скажи, когда примерно готовым быть?

– Новый год справим и рванем, раньше меня Ленка все равно не отпустит.

Ноябрь с декабрем Святой заслуженно бездельничал. Ходил с Игорем и Максимом в спортзал и бассейн. Морозил уши на катке, где сыновья гоняли шайбу. Шарился по друзьям, знакомым. Просиживал часами у жены на работе, слушая, как она стрекочет на пишущей машинке. Резался с Котом в шахматы и помогал Лехе чинить его государственный драндулет.

Пятого января межгородом запел телефон.

– Папа, тебя, – подал отцу трубку Максим.

Звонили с Кутулика.

– Здорово, Олег!

– Здравствуй, Николаич – узнал его голос Святой.

– Хватит расслабляться, я на базе…

– Еду, еду – сразу заскучал по бичам Олег – дня через три прикачу.

– Можно другана с собой притаранить?

– Специальность у него есть?

– Шофер.

– Судимый?

– Как я.

– Горькую шибко глычет?

– Как я.

– Тогда вези, – глухо рассмеялся Грибов, – но под твою ответственность.

– Спасибо, Николаич. До свидания.

Подождав пока в трубке послышатся гудки отбоя, Святой перебрал номер.

– Ветерок, привет. Если надумал со мной ехать, готовь мешок. Восьмого отчаливаем.

– На стреме я, на стреме. Скорей бы сквозануть.

***

Каждый день из отпусков прибывали старатели и, собираясь по вечерам у телевизора в столовой, с удовольствием ржали, вспоминая, как, сваливая, зарекались сюда возвращаться. Всех или почти всех тянули сюда уже не длинные деньги, а тягло работы, мужская дружба и черт знает, что еще. Постепенно Олег вновь втянулся в лямку по-прежнему бешеного ритма работы. Леха от такой житухи был не в восторге, но возможность прилично отхватить капусты, заставляла его пахать, как все, а уж денежки-то он любил.

Три с половиной месяца проскакали махом и в конце апреля вместе с пригревающим весной солнышком, Святому подканала телеграмма. Серый телеграфный бланк с приклеенными к нему печатными буквами сообщал, что едет Эдик. По времени выходило, что сто восемьдесят четвертый прибывает через час и, отпросившись у шефа сбегать до вокзала встретить брата, Олег завел машину.

– Стой, стой! – тормознул его выскочивший из окна барака Ветерок – ты не в Кутулик?

– Туды.

– Вот и славненько. Забросишь меня по дороге в одно место, – влез в кабину вкованный приятель.

– Это по какому такому случаю вы так принарядились, моншер? – подозрительно окинул его Святой.

– Втюрился. Барышня, скажу тебе по секрету – огонь!

– Пьяница, что ли?

Леха юмора не понял.

– В банке служит, соображаешь? В него шаромыг не пускают. Татарка, правда и ребятенок есть, а так, баба – ништяк!

На центральной улице райцентра он спрыгнул, а «верблюдица» торопливо пошла на вокзал. До подхода пассажирского оставалось целых десять минут и, приткнув вездеход в тень, наверное, столетнего тополя, Олег приготовился покемарить, как вдруг открылась дверца, и в салон следом за залетевшей объемистой спортивной сумкой полез Эдька.

– Здорово! – обнял он старшего брата накачанными руками боксера.

– Привет! Где поезд-то, не пойму?

– Ушел, минут пять уже.

– Нежданчиком значит, решил нагрянуть?

– Надоело по Чите дерьмо пинать. На работу устроишь?

– Так ты не в гости?

– Нет.

– Молодец. Родичи как?

– Путем все – пригладил Эдик растрепанные волосы русого чуба – батя вкалывает на машзаводе. Мать дома, как всегда сидит, вяжет да книги читает. Носки шерстяные тебе отправила, в сумке где-то лежат.

– Погорбатить значит надумал?

На территории базы, день и ночь, громыхая, вращались заляпанные гудроном огромные барабаны двух асфальтно-бетонных установок. На одну из них Святой запихал братана оператором и спустя всего неделю, тот уже смахивал на бывалого старателя. Чумазый, в порванной майке и американской бейсболке, натянутой на самые брови, он самостоятельно варил асфальт и грузил машины, а в узкие минуты затишья, тягал самопальную штангу и дорывал болтающуюся еще с прошлого сезона грушу Олега.

В дружно стучащую ложками столовую, выискивая кого-то, заглянул Грибов.

– Старшего Иконникова никто не видел?

На экране цветного телевизора в дамских подштанниках летал над ареной цирка Казанова Леонтьев, поворотом звуковой фишки Святой заткнул ему рот и, допив компот, встал из-за стола.

– Здесь я, Игорь Николаич.

– Олег, собирай бригаду дорожников. Пусть лопаты берут, и вези их прямо сейчас в Средний.

– Это военный поселок, что на трассе на Иркутск стоит?

– Да. На КПП вас будет ждать комендант, он покажет рабочим, где асфальтировать. Я за вами шесть «КРАЗов» отправлю, когда они разгрузятся, в кузов последнего ураловский двигатель бросите и назад все, ясно?

– Обед на дробилку кто утянет?

– Я что нибудь придумаю.

– Тогда все.

У зеленых створок металлических ворот пропускного пункта городка, украшенных алыми звездами, машину встретил молодцеватый капитан с повязкой дежурного на рукаве.

– Вас Грибов прислал?

Высунул голову на улицу Святой, утвердительно кивнул, потеряв при этом с носа темные очки. Капитан ловко поймал их и подал шоферу.

– Комендант у штаба вас караулит. Поедешь вот так, видишь? – показал он рукой – у памятника Ленину свернешь налево и метров через двести упрешься в штаб.

– Понятно. Отворяй воротья.

– Степанов, пропусти машину, приказал кэп часовому. Бичи сноровисто шпаклевали выбоины в асфальте перед двухэтажным зданием штаба, когда к «верблюдице» подкатил Ветерок. Из его бензовоза, вытирая лицо белоснежным носовым платком, вылез смугловатый подтянутый генерал и, прикурив папиросу, сунул сгоревшую спичку обратно в коробок.

– Найденов?

– Я, товарищ генерал.

– Скажи солдатам пусть двигатель со списанного «Урала» старателям отдадут.

– Слушаюсь, Джохар Имрамович.

Переждав ревущие на взлете «Бигфайер» и охраняющие его четыре истребителя, Олег подошел к приятелю.

– Ты че тут делаешь?

– Солярки бочку закачал, за асфальт, наверное.

– А это что за туз?

– Командир полка, Дудаев. Ниче говорят мужик. Олега, я у Хадичи ночевать буду. Забери меня утречком, а?

– Базара нет, – пообещал ему Святой.

– Любит она тебя хоть децал?

– Хуже, – зачем-то пнул он колесо, – жениться заставляет.

– Ты не забыл, что уже женат?

– Нет, конечно, но она не знает.

– В натуре?

– Серьезно.

До первых петухов Олег провозился с вездеходом, переобувая его в новую резину и в седьмом часу, подъехав к татаркиному домику, посигналил. Заспанный Ветерок появился в калитке минут через пять, за его спиной с мальчуганом на руках маячила Хадича.

Папа, ты сегодня придешь? – неожиданно звонко выкрикнул пацан.

Святой, протиравший забрызганные грязью фары вздрогнул, чуть не выронив тряпку. В гробовой тишине приятели миновали Кутулик, и только потом Олега прорвало.

– Ты что, обалдел? В Первомайске жена с ребенком, а ты этим душу калечишь. Свалишь ведь в октябре, думаешь, они тебя не потеряют?

– Не поеду я никуда, Хадича беременна – обреченно ответил Леха. Услышав такое, Святой резко нажал педаль тормоза и схватился за голову.

– Леха, я как твоей бабе на глаза покажусь? Представляешь, она меня спросит, где тебя, волка, черти носят?

– Ты-то тут при чем?

– Притом, что я тебя в эту глухомань сманил. Пугай Хадичу, пусть абортируется.

– Поздно, – помял нос картошкой Ветерок, – она через четыре месяца рожать будет.

«Сегодня девятнадцатое августа, – машинально про себя ответил Олег, Значит перед Новым годом разродится».

– Домой поедем, Леха – зло плюнул он себе под ноги, а то привезу сюда Настю, она живо твоей татарке бельма выцарапает.

Зря облегченно вздохнул Святой, неприятности на этот погожий день еще не закончились. Уплетая с бичами на дробилке мудрено вкусную котлету, аппетит окончательно испортила тридцатых годов радиола дребезжащим динамиком выплюнувшая сногсшибательную новость о том, что в Москве идет вооруженный переворот. «Тебя-то нам как раз и не хватало», – бросил в недоеденный рис вилку Святой. Кто кого и с какой целью захватывает, пока было не понятно.

Эдик, сыпавший в колхозный «КАМАЗ» очередную порцию смешанного с гудроном щебня, обернулся на стук шагов поднимающегося в операторскую брата.

– Слышал, Олега?

– Слышал.

– Что делать будем?

– Выждем пару дней. Узнаем все толком, а там решим.

Под установкой оглушительно рвануло и в наступившей тишине остановленного Эдькой завода, на чем свет стоит залаялся колхозник.

– Куда смотришь? Навалил столько, что сразу два баллона стрельнули – да у меня никогда такого не было. Я жаловаться буду!

Назавтра пригнав «верблюдицу» с почты, Святой еще от въезда на участок увидел целое столпотворение у непривычно молчащих установок.

«Митингуют, что ли?», – направился он к галдящим артельщикам, в гуще которых ожесточенно размахивал руками Грибов.

– Олег, наконец-то приехал, где пропадал? Впрочем, не важно. Твой брат отключил оба завода и не разрешает никому грузиться.

– Где он?

– На подстанции, от рубильника всех шугает.

Воткнув лом в землю возле электроцеха, загорал присыпанный пеплом установок Эдик.

– Что стряслось? – улыбнулся при виде взъерошенного брата Святой.

– Пока тебя не было, по телику передавали выступление Ельцина. Он обратился ко всем гражданам СССР объявить, бессрочную забастовку. Говорит, что незаконно сформированный комитет по чрезвычайному положению арестовал Горбачева. Я сразу обесточил базу.

– Правильно сделал. Бросай лом и пошли, нужно все это дело бичам разжевать.

Подошедших братьев сразу обступила толпа.

– Мужики! В Москве кипишь. Горбачеву ласты крутят. Ельцин просит нас работу бросить, – начал Олег.

– Пахать надо! Нам – то какое дело до всего этого! – ответил один из шоферов.

Одобрительным гулом артельщики поддержали его слова.

– А вы где живете, мыши? На Луне или в России? – стал закипать Святой.

– Не хочешь вкалывать, вольному воля, а нам капусту не мешай рубить, – выкрикнул кто-то из кучи старателей.

– Если мы выполним просьбу президента, то выполним свой гражданский долг – так я понимаю? – встрял в базар Эдик.

– Так, но и вы в наше положение войдите. Мы сюда со всего Союза скучковались деньгу зашибить, а теперь ежели сворачиваться, то выходит, зазря семьи побросали.

– Олег, бери брата и пошли ко мне в кабинет, поговорим.

– Вы за них, Игорь Николаич?

– Я думаю, они правы.

– Пошли, Олега, че с ними язык мозолить, а то сбегаю я за ломом да угоню их, блядей, дальше, чем они видят, – запустил в сторону заводов свою бейсболку Эдик.

– Сваливаем мы, Николаич, – принял решение Святой. Вечерним поездом братья уехали, Ветерок остался.

Баню Хадиче дострою и приеду, – успокоил он Олега.

В плацкартном вагоне Эдик купил у проводников бутылку водки за четвертак, и до рассвета братья проговорили.

– Не знаю, Эдька, что дальше будет. Хоть по новой воровать начинай. Цены, словно сумасшедшие, вверх лезут, если честно работать, то «жигу» до самой смерти конечно не возьмешь. Живи пока у родителей. Понадобишься, я тебе брякну, припылишь.

***

Первого, как всегда суматошного, сентября, Олег с Леной провожали сыновей в школу.

– Игорюха, ну как учиться будешь, наверное, на четыре и пять? – помогал закинуть ему за спину ранец Максим. Характером в отца, Игорь телячьих нежностей не любил и брату не ответил. Но улыбка в пол – лица выдавала его любопытство и радость перед неизвестным пока океаном знаний, по которому обещал на вчерашней линейке покатать учеников директор. Праздничное настроение ребятишек незаметно передалось и Святому. Давно шла перестройка, непонятно кому нужная перекройка СССР и разрушение социальной защиты рабочих, фронтовиков и пенсионеров, но в это мягкое осеннее утро нарядные мальчишки и девчонки, весело орущие на школьном крыльце, прикрыв собой все напасти, безрадостной, в общем – то жизни, напомнили Олегу его детство. Прижимая руками к груди огромный ярко красный букет цветов, седовласая учительница повела свой класс в здание школы. Впереди торжественных первоклашек, звеня колокольчиком, в синих бантах важно вышагивала махонькая девчушка. В самых дверях, улыбаясь, обернулся Максим и сумкой с учебниками приветственно махнул родителям.

– В какой, Ленка, он у нас класс пошел?

– Папаша называется, в седьмой.

– Ох, что я маленьким не сдох?

– Ты это что вдруг? – забеспокоилась жена.

– Счастливые маленькие человечки, будут на переменах дергать девчонок за косички и протирать штаны на лестничных перилах. Вон Игорешка наш, пошли, посмотрим, за какую парту его посадят, – Святой взял Лену под руку.

– А ты в их возрасте каким был?

– Я-то? Тоже штаны в клочья рвал, и мать каждый день пришивала мне пуговицы на рубашку. Но стабильность в жизни была, по крайней мере, финансовая. А сейчас страна начинает разваливаться, денег никак не заработаешь. Надо одеваться, обуваться, детей кормить, а им ведь не объяснишь всего этого. Раз ты отец – вынь и положь.

– Не раскисай – жена с упреком посмотрела на Олега – проживем как нибудь.

– Вот именно, как-нибудь. А почему человек должен так жить? Мне кажется, что если человек – рабочий, честно отпахал месяц, то должен получить за свой труд не прожиточный минимум, чтобы концы с концами сводить, а зарплату, на которую можно нормально жить.

– Вот увидишь, будет все хорошо. Президент никого в обиду не даст.

– Я тоже надеюсь на это, – невесело блеснул золотом рта Святой.

– Ведь не может того быть, чтобы такая великая страна на колени встала.

– Не сочиняй.

– Благодушие на тебя первое сентября навевает – стал то ли хохмить, то ли говорить правду Олег – капиталисты спят и видят, как уничтожают Союз. Не только балетом сильна страна наша, но и военной мощью. Буржуи нас шугаются и если здраво разобраться, то обязательно должны уничтожить нас и морально, и физически. Постепенно конечно. Сначала раздробят СССР, потом придумают какую-нибудь конверсию и разоружать станут, а там глядишь – и до балета доберутся.

– Прекращай жену запугивать, остановил его подкравшийся сзади Кот, – здравствуй, Лена. Можно я украду у тебя Олега на полтора часа?

– Здравствуй. Мы вообще-то к Игорю заглянуть собрались, а куда ты его утащить хочешь, да еще ровно так – на полтора часа?

– Футбол наши гоняют с краснокаменским «Строителем».

– Отпустить тебя?

Во время матча приятели подзатянулись и допивать направились к Косте домой. Жена его, работающая медсестрой в поселковой больнице, сегодня была на дежурстве, а сын у бабушки на даче. Домывали детский праздник они в «Кристалле» и только потерявшая мужа Лена разогнала их из ресторана. При ее решительном виде Костя, сделав вид, что уронил вилку, успел нырнуть под скатерть стола, и этим самым ему удалось избежать неприятного разговора, а может и оплеухи.

***

Свалив камень с души Святого, в ноябре прикатил с артели Леха и этим же вечером случайно словившись с Котом, отдыхающим после смены, шагнул к приятелю.

– Привет, белазисты! – встретил их, обняв по очереди, Олег.

– Распрягайтесь. Лена, сделай нам что-нибудь закусить, друганы объявились!

– Светишься, будто счастье привалило, – съязвила жена, но пока мужчины раздевались и мыли руки, стол в кухне соорудила.

– Идите, готово, – вернулась она к телевизору.

Накинув на полустеклянную дверь ручное полотенце, Святой поплотнее притворил ее и, пододвинув к столу табурет, сел.

– Рассказывай?

Помня о всеслышащей Ленке, Ветерок шепотом поведал о своих злоключениях.

– Хадича через месяц родить должна, кое-как с Кутулика сорвался. Слез пролила море. Пришлось пообещать, что в январе приеду.

– Значит, скоро копытца рванем обмывать? – пошутил Костя.

– Да-а, дела, – протянул Олег, насыпая в рюмки коньяк. – Где «капусту» брать думаешь, теперь тебя на две семьи шкуру рвать нужно?

– Не знаю пока, – озабоченно почесал ежик на башке Леха – воровать придется, заработать все равно не дадут.

– И видимо, по-крупному, – поддержал его Святой.

– Вы зачем в артель ездили, бабки делать или баклуши бить?

Не сговариваясь, Святой с Ветерком рассмеялись.

– Понимаешь, Кот, мы отпахали как надо, но расчет придет месяца через четыре, когда деньги обесценятся, а он – Леха кивнул на Олега – вообще ничего не получит, потому что нарушил устав старателей и раньше срока подался до хаты.

– Понятно, – Костя разлил остатки «Дойны» по фужерам, – ну давайте вмажем, да я побегу, – виновато вздохнув, опрокинул он в себя коньяк.

– Побздехиваешь жены?

– Да ладно тебе – отмахнулся он от Лехиного вопроса – я и сам бью, как конь копытом. Андрюшке хлестанулся коньки наточить, а детей обманывать грех.

– Не зря мы при нем про воровство говорили? – зыркнул Ветерок на Олега, когда тот проводил Кота.

– Он с ментами полощется, как бы не наболтал чего?

– Не должен. По-моему он парень нормальный, – открыв в раковине кран с холодной водой, стал споласкивать рюмки Святой – его судьба тоже мордой по грязи навозила, не дай бог. Как дембельнулся, так до сих пор денежки на машину и копит. Мы с ним на одном «БЕЛАЗе» вкалывали, он даже в столовую, бедолага, не ходил, все откладывал, а до мечты так и не хватает.

– «Жигули» все дороже становятся, – согласился Леха.

Он хотел продолжить, но его перебил толкнувшийся в дверь Игореха.

– Папа, иди быстрей, мама зовет!

– Игорь, я посуду мою.

– Межгород вызывает, – вмешалась Лена – Эдька, по-моему, его голос.

Вытерев мокрые руки фартуком, Олег взял лежавшую у телефона трубку.

– Здорово, че звонишь, соскучился?

– Есть малость. Чем занимаешься?

– Ветерок нарисовался, «Дойной» балуемся.

– Правда?

– Ты что, волчара, брату не веришь? На, Леха, побазарь с ним.

– Привет, Эдька.

– Здорово, ну как у тебя, я имею в виду, в Кутулике?

– Погано.

– Подробней расскажи?

– Не могу, уши кругом.

– А-а, врубился, Ленка подслушает?

– Конечно, – покосился на нее Ветерок, а та, сгораемая женским любопытством, посматривала на него.

– Рули сюда, если в Чите делать нечего, загуляем?

– Добро, завтра электричкой прикачу. Олеге дай трубку, базар есть.

– Говори, я слушаю.

– Братан, я с девчонкой недавно познакомился. Она из Шилки, от вашего поселка это всего минут сорок на рейсовом автобусе.

– Правильно.

– Можно, я ее с собой прихвачу? Она здесь в пединституте учится и на выходные к родителям домой ездит. Вам ее светану, да на автобусе дальше отправим?

– Ты че, влюбился?

С ответом Эдик подзамялся.

– Вези, вези. Как ее зовут?

– Вика.

– Кого ты там еще приглашаешь? – оторвалась от телика жена.

– Эдька подружку привезет. Ну ладно, братан, до завтра, Леха меня снова на кухню тянет.

Ветерок, проверив, хорошо ли закрыл дверь и, прибавив громкость в динамике, висевшем на стене над хлебницей, заговорил чуть раскованней.

– Говорят, пока мы в артели батрачили, тут кооператив какой-то появился?

– Если ты про «Юникс», то контора действительно солидная. Председателем там Манто, а в замах у него Миловилов. У первого шарабан отбит напрочь, от легавых день и ночь не вылазит, а вот зам – в отличие от него, не дурак. А что ты вдруг ими заинтересовался?