Текст книги "Большая Медведица"

Автор книги: Олег Иконников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

– Погоняй!

Вырулив за город, Серега прибавил газу. Система охлаждения сразу забросала автолом двигатель, и тот вонюче задымил.

– Тормози, я поковыряюсь в потрохах этой калоши, а ты, если желание есть, можешь пока храпануть.

– Дело мастера боится, – балагурил наконец-то выспавшийся Дымок – надо же, женатый человек, не пьет, не курит, на государство хребет гнет, ворует. Тебя хоть в партию принимай.

Загнав машину в редкий придорожный ельник, он заглушил ее, и вырубил габариты.

– На моих двенадцать, – поднес Серега к циферблату наручных часов тлеющий огонек сигареты, – но в последний раз я был в этом распрекрасном месте много лет назад и, честно говоря, маненько подзабыл, где находится объект моей страсти. Поэтому предлагаю выдвигаться.

– Никак в толк не возьму, как такие хорошие родители произвели на свет божий такое дерьмо. Ты почему, собака, почти всегда мне врешь, я думал, тут все чики-брики, подломим и – на ход, а ты даже не знаешь, в какую сторону идти.

– Почему не знаю? Видишь, лампочка маячит, одна на всю деревню, это точно на сельсовете, а может на общественной бане, – добавил он, прихлопнув на щеке комара – но, по любому, магазин где-то рядышком притырился.

– Бери сумку и пошли, философ сраный, в следующий раз за такой зехер по горбу получишь.

Держа курс на мигающую лампочку и облаиваемые цепными псами, подельники, пропетляв минут сорок по укутанным влажно ночью улочкам спящей деревушки, выбрались прямо к сельмагу, над вывеской которого и раскачивал ветерок маяк для любителей легкой наживы. В заваленной пустой тарой и всяким хламьем ограде магазинчика сторожка отсутствовала, и это было уже неплохо.

– Работать будем вдвоем, – сориентировался Святой, и по приставленной к бревенчатому зданию лестнице приятели нырнули на чердак. Отгребли от кирпичной кладки печной трубы шлак и принялись ее разбирать, поминутно прислушиваясь к посторонним шорохам. Через полтора часа почти бесшумной возни, лаз в потолке был готов. Порядком измазанный Дымок, опустил в него ноги, затем скрылась голова и прижавшись потной спиной к оштукатуренной печи, цепко держась за плаху потолочного перекрытия, он попытался в кромешной тьме нащупать кроссовками хоть какую-нибудь точку опоры. Неожиданно трухлявая доска треснула, и Серега вместе с ней приземлился в стеклянную витрину прилавка.

– Начало есть, – бросил вниз инструмент Олег, – конец будет.

На этот раз разбушлатившийся подельник удивил Святого еще больше. Он опять перевернул в торговом зале все вверх дном и вдобавок ко всему этому, сварганив из оберточной бумаги огромный факел, запалил его. С обжигающим лицо и руки пламенем самодельной свечи, Дымок носился среди рассыпанных по линолеумному полу кулей сахара и манной каши в поисках денег. Взламывая несгораемый шкаф в директорском кабинете, Олег учуял запах гари.

– Серый, кажется, горим! – крикнул он, вбегая в зал, где вовсю пиратничал приятель.

Свернув с горловины двухсотлитровой железной бочки пробку, он завалил ее на бок, и подставив цинковое ведро, предварительно вытряхнув из него помойную тряпку, которой уборщица каждый вечер убирала помещение, ждал чуда. Но вместо вина бочка плеснула ему на трико тягуче-толстой струей подсолнечного масла.

Увиденная картина шокировала Святого. Как это еще пожарная команда не приехала, представил он магазин с улицы, – ведь любой случайный прохожий, не говоря о стороже, может подумать, что внутри здания пожар.

– Дымок, ты что, сука, давно на каторге не был! – заорали лопнувшие нервы – все, выпуливаемся, не понимаю, как легавые нам еще лытки за спину не заворачивают.

Серега ткнул горящую бумагу в ведро с маслом и, опрокинув его в наступившей темноте, кинулся к печке, где заранее поставил друг на друга два телевизора, чтобы удобней было выбираться на крышу. Решетчатые окна без ставень, подсвечивая яркой луной, помогли Олегу нагрести полмешка шоколадных плиток. Он вытолкнул их в дыру и, подтянувшись на руках, выскользнул сам. У чердачного проема лестницы не было, потому что в эту слегка душноватую ночь от подельников ушла масть. Деревянная ступенька хрустнула под ногами Дымка, и теперь он со сбитым от удара дыханием валялся на куче ржавых обручей с рассохшихся кадушек из-под квашеной капусты. Святой кинул мешок и спрыгнув на землю, с трудом вырвал у ничего не соображающего от боли приятеля лестницу, которой он был придавлен.

– Давай, чучело, рожай. Еще пять минут и нас тут накроют.

Пытаясь выдавить из себя хоть слово, тот подтолкнул Олега в сторону забора.

– Завязывай, дохлятина, никуда я без тебя отсюда не уйду. Если не хочешь, чтобы красота наша сгнила где-нибудь на лесоповале в Краслаге, подымайся.

Загибаться в таежных сугробах Красноярского края Сереге не хотелось, и, встав на карачки, он пополз к воротам, а час спустя облегченно скрючившись на задней седушке «запороги» и, подложив под свою дурную голову мешок с шоколадом, шуршал золотинками.

– «Сказки Пушкина», на, попробуй?

– Отстань, – напряженно всматривался в набегавшее на машину едва различимое в свете фары полотно дороги Святой.

– Ты че, обиделся?

– Да нет, ты что, я думал, наоборот, ты на меня дуешься за то, что я не дал тебе магазин сжечь.

Дымку было не до смеха, он и так понимал, из какой каши они только что юзанули и, развернув очередную шоколадку, произнес где-то вычитанную фразу.

– На то она и жизнь, чтобы в ней спотыкаться!

– Это точно, – подтвердил Олег. «Если в деревне щекотнулись, то должны позвонить в читинскую сельскую милицию, а значит, в любую секунду навстречу может показаться синий огонек вертящейся мигалки ментовского «УАЗика». Хорошо, что эти придурки всегда с шумом летают, замечу я их издалека.

– Не переживай, пронесет, – кажется, допер Серега, о чем гоняет подельник.

– Оказывается, в твоей жующей башке кое-какие мысли еще бродят.

– А как же, – отломил он кусочек от «Сказок» и сунул Святому в рот, – с недельку заходить к тебе на хату не буду.

– Че так?

– Теперь-то Ленка мне точно харю расцарапает.

– За что? – сверкнул зубами в зеркало заднего вида Олег.

– С понтом, не догадываешься?

– Нет.

– За то, что дома не ночуешь.

– Соображаешь.

За квартал от слабо светившихся в утренних сумерках окон квартиры, Святой заглушил «Запорожец».

– Ну, ладно, пират двадцатого века, словимся в моем гараже или я к твоим родителям заеду.

– Шоколадок возьмешь? – пересел Дымок за руль.

– Ты что, родной, меня вместе с этим мешком жена на улицу вышвырнет. Она, по-моему, и так о чем-то догадывается.

– Дело твое, – он вывернул руль до отказа влево, желая с шиком развернуться почти на месте, и, воткнув вторую передачу, резко газанул, опустив педаль сцепления. Со страшным скрежетом металла об асфальт и звонка брызнувшим по сторонам лобовым стеклом, машина встала на крышу. Серега шустро протиснулся в образовавшуюся дыру и разорался на остолбеневшего приятеля.

– Помогай! Не видишь, в домах свет включают!

Надрываясь от хохота и тяжести горбатенького «Запорожца», они перевернули его на колеса.

– Братан, врубай первую скорость и очень тебя прошу, докати до хаты живым, а то Любаня прилетит, а родичи сына хоронят. Да и вообще, сам понимаешь, для одной ночи приключений многовато.

Исчезла с небосвода последняя звезда. Сидя грязными штанами на выбеленной вчера тещей завалинке, Олег жабрами чуял, что Ленка, как обычно, когда муж искал на жопу приключений, не сомкнула до утра глаз. «Что я, волк, потерял? Нюх, что ли? Пацана мне баба, как путнему, родила, работа нравится. Кружит вокруг да около нож острых ощущений, не напороться бы».

– Олежка, заходи давай, – в отворенную форточку позвала его жена, – ни днем, ни ночью тебя дома не бывает.

Не отвечая на Ленкины вопросы, выжатый, как лимон, Святой угрюмо ковырялся в яичнице, а тем временем старший брат Дымка, не веря глазам своим, с ужасом ощупывал мозолистыми руками природного пахаря свой исковерканный «Запорожец».

– Серега, что это?

– Тачка твоя, не узнаешь, что ли?

– Издеваешься, что я Наташке скажу?

– Не рыдай, толстопуз, отмажемся от твоей мегеры. В бане пока шкуру полоскал, эту букашку какая-то сука на бульдозере переехала. Купим, Андрюха, новую, «Волга» подойдет?

– Скотина ты, Серега, мы на дачу собрались, жена с детьми на узлах посиживает.

– Олега иногда тоже меня дразнит, а что там у тебя в канистре?

– Пиво.

– Брат называется, у него пива десять литров, а он помалкивает, давай сюда!

Присосавшегося к горлышку капроновой канистры Дымка, оторвала тормознувшееся у соседнего подъезда такси.

– Леха? Ты че прикатил?

– Не завтракал еще.

– Выручай, кентила, пока хаваешь, дай тачку. Андрюху на дачу утянуть?

– Полчаса хватит? – бросил тот на капот машины ключи зажигания.

– Одна нога здесь, другая там, – забожился Серега – ты же меня знаешь.

– Поливай.

– Благодарю, разлюбезный! Братан, падай, – и такси рвануло из-под себя тротуар.

Ровно тридцать минут ушло на то, чтобы утартать Андрюхино семейство на дачный участок. Рассматривая небритое лицо в прилепленное на приборной доске зеркальце, Дымок с удовлетворением отметил, что щетина ему даже идет. «Забегу-ка я к Олегу, узнаю, что у него творится. Леха похрястал, теперь ему не грех и покемарить».

Святой баюкал в коляске Игорешку, клюя носом от бессонно проведенной ночи, а Лена подметала щелистые доски крыльца, когда словно реактивный самолет, в ограду влетела белая «Волга». Обнажив в улыбке редкий ряд нижних прокуренных зубов, Серега, как ни в чем не бывало, высунув голову в опущенное стекло водительской дверцы, приветливо подмигнул жене приятеля.

– Здравствуй, Лена! Как поживаешь?

– Сейчас узнаешь, – прислонила она к стене веник и направилась к машине.

– Олега, дело есть, минут на пять, больше.

Получив пощечину, Дымок не сразу понял, что произошло.

– Ты озверела, что ли, я же говорю – на пять минут, – защищался он.

– Знаю я ваши пять минут, опять на сутки смоетесь!

Святой силой оттащил от машины сопротивляющуюся жену.

– Успокойся, лапонька. Никуда я не поеду, не устраивай соседям цирк. Он сел на лопнувшую от старости кожу сиденья, рядом с ошарашенным другом.

– Ты что, на место ее поставить не можешь? – потирал красную от оплеухи щеку Серега – несколько часов назад судьба-злодейка чуть хребтину мне не переломила, а сейчас жена единственного друга боксует мое рыло, как Мухаммед Али.

– Ты же обещал неделю не рисоваться.

– Было дело.

– Вот и не паникуй, что схлопотал по хлебальничку.

– Резонно, но не будь она твоей половиной, придушил бы.

– Успокойся, я, честное слово, и сам не ожидал, что Ленка так разбушуется. А если мы сейчас с тобой уедем, то она, красивая, не только дом снесет, но и весь околоток разрушит – Олег посмотрел в метавшие гром и молнии злющие глаза жены, жгущие через пыльное лобовое стекло.

– Вылазь! – приказала она мужу.

– Если скучаешь, ворюга, то в понедельник на работу ко мне проканаешь, – попрощался он с подельником.

Пиво разбередило раненую душу Дымка, и он дернул на железнодорожный вокзал. Запарковав меж рейсовых автобусов тачку, Серега побежал к частникам, которые торговали втридорога, но зато в любое время суток, водкой.

– Шеф! До Атамановки не подкинешь? – остановил его очкарик с туристическим, судя по размерам, рюкзаком.

«Не далеко, вообще-то, – решил Дымок, – да и по пути почти. Правда, немножко за городом, но Леха не должен обидеться, выручку ведь ему отдам».

– Прыгай в машину, она не заперта, а я огненной водицы у барыг прикуплю и мухой вернусь.

Курносый паренек не успел, как следует устроить свой огромный баул в салоне, а запыхавшийся шофер уже нетерпеливо пригазовывал.

– Ну, что, на взлет? – как заправский таксист, Серега врубил передачу – пристегнись на всякий случай и стекляшки с носа в карман убери, – не без оснований посоветовал он начинающему проявлять нервозность молоденькому пассажиру.

От неожиданно выскочившей из-за «Икарусов» «Волги» шарахнулся в сторону проезжавший мимо «Рафик», а куривший на стоянке пожилой водитель, естественно обратил внимание на странные фортели, выписывающего на дороге такси.

Боковым зрением Дымок тоже его устриг: «Неужели в парк сообщит, что за рулем не тот, кто должен находится», – прикидывал он, вжимая гашетку газа в резиновый полик, – может, пронесет?»

Словно молния мелькнули, мычащие на деревянных улочках окраины Читы, пятнистые буренки и Серега понял, что на этот раз не повезло. Из ментовского сине-белого «жигуленка», торчащего в тополях, резво вылез, не обратив внимания на свалившуюся с кудряшек головы фуражку, гаишник и требовательно поднял жезл.

– Привет, легавый, – чуть не сбив его, Дымок прошелестел мимо.

– Зря вы не остановились, теперь сотрудник милиции запишет номер вашей машины и в лучшем случае штраф вам обеспечен.

– Ты так думаешь?

– Конечно! Еще и выговор на работе влепят!

– Твои слова да Богу в уши, по-моему, канитель эта решкой пахнет.

На посту ГАИ в поселке Песчанка, за которым была Атамановка, такси встречали, раскатив поперек проезжей части «ежа».

– Врешь, меня так просто не возьмешь – заусило Серегу и, крутанув до упора баранку влево, он, лихо, тормознув, развернул почти на месте машину на сто восемьдесят градусов.

Задние скаты, швыряясь кусками наварной резины, буксанули растопленные выбоины асфальта и понесли «Волгу» в сторону города.

– Что происходит? – просипел посеревший пассажир – остановите, пожалуйста, я выйду.

Он с такой силой в тщедушном теле вцепился в ручку дверцы, что казалось, что еще чуть-чуть, и она оторвется.

– У меня в хате холодильник стоит в прихожей, а за ним, отгороженная фанерой, сидит коза. Они же любопытные твари и вот, когда я обуваюсь, она, дура, высовывает свою бородатую морду, а я ее бац ботинком по рогам и у нее становятся вот точно такие же, как у тебя сейчас, испуганные глаза. Не гундось, вундеркинд – выйдешь, если раньше, чем это случится, нас не прошьют автоматной очередью.

На встречную полосу выехал ментовский «УАЗик», но Дымок ни останавливаться, ни отворачивать не собирался, понимая, что хлопцы в милицейских мундирах запинают его до смерти. Он пошел в лобовую атаку. Прощаясь с жизнью, заткнув уши и крепко зажмурив глаза, выл очкарик. У сидящего за рулем старшины было трое детей и дрогнувшее сердце, в последнюю перед столкновением секунду, свалило машину в водосточную канаву.

«Хана! Теперь точно живым не сдамся».

Из «Жигулей», которые пытались тормознуть угонщика в Песчанке, видели, как кувыркнулся «УАЗик» и едва успели поставить свою машину поперек дороги, надеясь таким образом задержать бешеное такси. Удар пришелся в заднюю часть подставленной легковушки, размотав ее, как юлу на щербатом полотне проезжей части. «Волга», с лопнувшим вентилятором и расписанной от мелких осколков вдребезги расколовшегося ветрового стекла, кровью перекошенной Серегиной рожей, вылетела на обочину и попала всеми четырьмя колесами точно в колею грунтовки, ведущей на дачи. Где-то совсем близко за спиной истошно верещали сирены.

– Они че, грибососы, всей областью меня ловят?

Свернув в лес, Дымок еще метров сто пятьдесят, как слаломист, увертывался от сосен, торкаясь бортами тачки о деревья и неожиданно ухнул в не очень глубокую дождевую промоину, заполненную месивом глины и тухлой воды, при этом сильно боднув подбородком оплетку эбонитовой баранки.

«Зашибись, хоть зубы теперь не вышибут» – он выплюнул их на капот и отчаянно газанул. Закипевший радиатор гулко выстрелил пробкой и заливаемый жидкостью двигатель мгновенно укутал все паром.

– Выметайся, конечная остановка – ткнул Серега локтем в бок обалдевшего от маневров вундеркинда.

– Что? – кажется, не понял тот.

– Бери, говорю, ноги в руки и чеши к мамочке. Догонят – убьют. Последние два слова очкарик воспринял буквально и рванул так, словно между ягодиц ему мазнули скипидаром.

«Во дает» – восхищенно мотал гудевшей башкой улепетывающий в противоположную сторону Дымок.

– Держи его! – и сбитому с ног пареньку, завернули ласты.

Серегу взяли попроще. Получив резиновой дубинкой по основанию черепа, он взбороздил лицом мох корявых корней могучей сосны и, успев прошепелявить кровавым ртом: «Я – пассажир», отрубился.

– Этому хватит – распорядился взопревший от преследования старлей, – может и правда, не виноват.

Как в синие от наколок запястья рук впились колючие браслеты, Дымок уже не чувствовал. В таком же виде запихали во чрево «воронка» и второго беглеца. На половине пути к отделению милиции, стреляющий глушитель старенького «ГАЗика», который мог бы поднять из могилы даже и покойника, вернул к действительности кайфовавшие в состоянии комы истоптанные души двух, случаем сведенных сегодня людей.

– Мне-то за что попало? – нацепил на распухший нос треснутые очки турист.

– Дело прошлое, мы ведь не успели познакомиться?

– Антон.

– Было бы за что, Антоха, убили бы вообще, – улыбался в темноте дребезжащей, металлом коробке Серега.

– Что нам теперь сделают, не знаете?

– Не выкай, сморчок, и не бзди. Разберутся и тебя выгонят, а вот мне вмонтируют по-хозяйски. Жаль, погужбаниться толком не успел и жениться.

***

Взобравшись с ногами на диван, Олег лежа смотрел по телику «Футбольное обозрение». Привалившись теплым боком и расстелив у него на спине «Забайкальский рабочий», жена лузгала семечки, читая все статьи подряд.

– Да-а, не зря я твоему приятелю по морде дала.

– Ты что это вдруг вспомнила?

– Слушай, что про него в газете пишут – и через три минуты Святой уже знал о похождениях Сереги.

– Вот, урод паршивый, славы захотел. Дай, Ленка, я встану!

– Куда собираешься?

– Родителей его проведаю и узнаю заодно подробности.

– Ты что, нянька ему?! Сиди дома!

– Не ворчи, красивая, у медали жизненной еще и обратная сторона имеется, я с Дымком столько овсяной каши слопал, что любая коняга в обморок упадет, если про это узнает.

Святой быстро оделся и, выскочив из подъезда, успел поймать соседский «жигуленок».

– Толян, на Украинский бульвар гони, не спрашивай только ни о чем. На душе муторно.

Бряцая цепочкой двери, открыла зареванная Серегина мать.

– Здравствуйте, тетя Лена. Опять наш бандит в историю попал?

– Отец вторые сутки машины выправляет, которые Сережка угробил – вытирала она передником градом сыпавшиеся слезы.

– Где он сейчас находится, знаете?

– Вчера из центрального КПЗ в тюрьму перевели.

– А Люба?

В это время сильный порыв ветра, ворвавшийся в распахнутое окно зала, повалил стоящую на подоконнике голубую вазу с гладиолусами, а на серое полотно бетона взлетно-посадочной полосы Читинского аэропорта мягко упала серебристая птица «ТУ-134». Напрасно симпатичная хохлушка, привлекающая к себе похотливые рожи мужиков, прощупывала разношерстную толпу, запрудившую привокзальную площадь, в надежде поймать ответный взгляд своего баламута, никто ее не встречал. «Неужели телеграмма не дошла? Наверное, дома ждет» – успокаивая прыгающее под ситцевым платьем сердце – она села в свободное такси.

Потерявшая Дымка облезлая коза грустно блеяла за холодильником.

– До свиданья, тетя Лена. Спасибо за чай и не терзайте себе душу из-за этого ишака. Передачу я ему завтра соберу и Любаня, как прилетит, пускай сразу меня отыщет.

С кухни было слышно, как с лестничной площадки в прихожку кто-то вошел.

– Это отец с работы – пошла встречать его жена, но она ошиблась. Это была пока еще не состоявшаяся невестка.

– Телеграмму получали?

– Была Любаша, была. Вот только встретить тебя оказалось некому.

– Почему?!

Это был уже не плачь, а истерика девушки, так неожиданно потерявшей свое счастье. Теперь торопиться было не куда. Олег налил себе полную кружку горячего ароматного чая и понимая, что женщины наревутся не скоро, смастерил бутерброд с ветчиной.

– Ты не спокойный, а каменный – спустя минут десять психовала на него подружка Дымка – Сережка избитый, холодный и голодный в тюрьме сидит, а тебе хоть бы хны. Делай что-нибудь!

– Не шуми. Отсидел я не меньше его и знаю, что от судьбы не убежишь, так что сопли на кулак не мотай и запомни, все, что ни делается, делается к лучшему. Не обижайся, если жестко сказано, утром заеду за тобой и к централу мотнем.

– Куда?

– К тюрьме. Мешок Сереге толкнем и подкричим, в какой он, бедолага, хате парится.

Этой промозглой ночью моросящей дождем на городской смог, не спал никто. Отец Дымка глотал валидол, его жена с Любой пекли булочки, которых Серега так и не наелся за свое короткое пребывание на воле, в квартире Святого тоже не гас до самого утра свет. Игорешка, мучаясь болями в животе, кричал так жалобно и тревожно, что даже Максим, подставив к кроватке стульчик, гладил братишку по пушистой головке, как будто это могло ему помочь.

– Как думаешь, Ленка, Дымок пассию свою любил?

– Тебе – то, какое дело? – чуть ревниво ответила она.

– Для меня важно. Если это просто мимолетный роман, то я не буду помогать ей материально, пока он парится, а если их связывает нечто большее, чем дружба, то совсем другое дело.

В половине девятого, приклеив путевой лист под кусочек магнита на ядовито зеленую панель грузовика, Олег прямо из гаража поехал к Серегиному дому. Сигналить не пришлось. Люба, караулившая на балконе его машину, здороваясь, махнула снятым с бельевой веревки полотенцем и резво спустилась вниз с увесистой сумкой продуктов. Святой помог ей устроиться в кабине и, плавно выжав сцепление, тронулся.

– Олега, в тюрьме страшно?

– Не очень. Тюрьма это такое место, куда никто, естественно, не хочет попадать. Но, попав туда, никак не может вырваться, а, вырвавшись, клянется себя, что больше туда ни-ни. Болото это мутное, служащее пристанищем для убийц, воров всех мастей, наркоманов и случайно оступившихся, приняв к себе человека один раз на временное жительство, не отпускает его долго, чаще всю жизнь, потому что, когда блудный сын в очередной раз возвращается в родные пенаты, централ с радостью старого друга принимает его. Постояльцы этого дома – зэки, далеко не серый и забитый люд, как это может показаться со стороны. Каждый тянет лямку сообразно своим принципам и моральным качествам. Живут, хлеб жуют. Днем тюрьма ведет себя тихо, а ночью начинается невидимое движение – курсирует почта, каторжане перекрикиваются между камерами, ища знакомых. Ржут, как лошади, вспоминая то, чего не было. Шпилят в карты, домино, шарабешки катают – дурдом, короче. Но когда с воли подходят к забору чьи-нибудь родственники или друзья, тюрьма глохнет, давая возможность состояться базару. Сама увидишь. Десять лет лагерного стажа Серега имеет, шарабан варит у него, как нужно, так что оснований для треволнений нет, прорвется.

Толкнув передачу черед комнату свиданий, прапорщица, со злым удовольствием на крысиной роже, шустро разбанковала мешок, на что положено перечнем и нет. Святой спрятал от посторонних глаз грузовик за кирпичной будкой конечной остановки троллейбуса и пошел с подругой подельника к засыпающему централу. Взобравшись на кучи мусора, наваленные у серой штукатурки высоченного забора с колючей проволокой и путанкой по верху, Олег сложил ладони вместе и набрал полную грудь воздуха.

– Тюрьма, тюрьма! Дымка на решку вздерните?!

– Да я с ночи тебя, волка, на ней пасу! – сразу откликнулся тот. Любаня не прилетела?!

– Рядом стоит? Тебе че, не видно?

– Вот теперь вижу – радостно заорал Серега.

– Я вот где – сквозь узкие изъеденные ржой полосы металлических штор, навешанных на решетку с лицевой стороны здания, просунулся белый лоскут зэковской наволочки.

– У меня ни закурить, ни заварить, – не меняя интонации голоса, продолжил он – шевелись, братан.

– Сидор полчаса назад передали, после обеда получишь – успокоил приятеля Святой – по делюге, может, подсуетиться?

– Не-е! Отец, кажись, укатал все. Легавые живы – здоровы, а пацаненку, которому седло поправили при задержании, ну тому, что со мной по делу канает, слышишь?

– Да-да?

– У него оказывается мамаша в Чите шишка большая, за переломанные ребра своего сынули, она ментам такой чих – пых устроила, что мне много не накатят. Потише, вы – обратился Дымок к сокамерникам, которые забавлялись с загнутым на параше раком старым пидором.

– Люба?!

– Базарь – ответил за нее Олег – тут море слез, сам понимаешь. Неугомонный арестант, блеснув повлажневшими глазами, бессильно ткнулся бледным лицом в толстые прутья, отделившие его на несколько лет от будущей свадьбы.

Остаток знойного дня, захандривший Святой отпахал вяло и таким же смурным заявился утром на работу.

– Попался, голубчик? – не без ехидства мерила ему врачиха давление – сто двадцать на семьдесят – сбавила она обороты тона – в трубочку дыхни? – та-ак, и здесь ничего. Голова болит?

– Нет.

Почесав кончиком шариковой авторучки синюю жилку, пульсирующую на переносице, врач, наконец, вынесла приговор.

– На линию, Иконников, я вас не выпускаю. Машина была на мази, да и возиться с ней желания не было. После вчерашней перепалки с женой, опять же из-за Дымка, домой идти не хотелось, хотя его и ждали не только Лена с Максимом, но и весело гукающий после перенесенной болезни Игорешка.

– Санек, шлепай сюда – подозвал он катившего на самодельной тележке коробку передач засоледоленного напрочь автослесаря.

– За спинкой в моем грузовике пузырь белой по душе твоей томится.

– Приятно слышать – в предвкушении опохмелки тот стал живо обтирать мозолистые лапы ветошью.

– Что надобно?

– Потеряет если меня из начальства кто, будь другом, отболтайся, что я где-то здесь верчусь?

– Добро.

– Димка, тебя куда зарядили?

Только что прошедший через медицинский кабинет, и после этой неприятной процедуры принявший стакан вина Димка, перемалывая желваками фиксатого рта плавленый сырок, не мог ответить Олегу, куда его сегодня кинули, но сразу сообразил, что от него требуется, и кивнул на свободное место рядом с собой. Меж обтянутых клетчатым байковым одеялом седушек, торчало заткнутое старой путевкой зеленое горлышко початой бутылки «Биссера».

– Как вас, стребузитчиков, гаишники не выщипывают на дорогах, а?

– Бес его знает. Два года стабильно по утрам на грудь беру.

– Подбросишь до родичей?

– Конечно. Отпросился?

– Да нет. Мегера крест поставила.

– Она могет, стервоза. Без мужика с измальства мается, вот на нас, несчастных, зло и срывает. Димка посигналил, моргнув фарами механику, чтобы тот открывал ворота.

До родителей добраться не удалось. Когда грузовик громыхал плохо подогнанными друг к другу бортами кузова мимо центральной гаупвахты Читинского гарнизона, Святой от неожиданности чуть не вывалился прямо на ходу из кабины, увидев, как из резных дверей этого военного заведения, дымя папиросиной, выходит Клим.

– Дима, тормозни!

– Ты что, передумал? – резко прижал тот машину к обочине.

– Знакомого встретил.

– А-а, ну давай, счастливо.

Быстро перемахнув через дорогу под фарами вильнувшего в сторону автобуса, Олег продрался сквозь жесткие ветви подстриженной акации, и небольно ткнул кулаком бывшего сокамерника под лопатку грязной тенниски.

– Генка, привет, бродяга!

– Святой?! – обрадовался он – знал, что ты где-то в городе, но встретить так лихо тебя не думал.

– Ты че, в этой конторе блудил, на работу что ли устраивался? – улыбался Олег.

– Не поверишь – выплюнул со сгустком крови на мостовую недокуренный бычок Клим – построился в очередь у бочки за кружкой пива и вдруг патруль катит, офицерик метр с кепкой, но важный, собака, до не могу, пригребся: ваши документы? Какие ксивы – отвечаю, я три дня назад откинулся. Короче они мне боты завязали, подумали – раз лысый, значит солдат в самоволке. Пока разобрались, что к чему, пришлось ночку на «губе» здоровенных, как танки, военных клопов шугать по камере. А возмущаться попробовал – по зубам, суки, врезали. Ну, ладно, все я да я, ты то, как в этом безумном мире маешься?

– Ништяк.

– Каким ты был, таким и остался – не удивился Генка, в одно слово полжизни впер. Пошли ко мне, если никуда не торопишься – жрать охота. Наташка пельменей сварганит, потреплемся?

– Айда, согласился Святой – сколько тебе хоть годиков стукнуло?

– Двадцать пять.

– Десяточку отмотал?

– Пока девять, но это дело наживное, сам знаешь. Через те же кустики они вышли к проезжей части.

– Филки есть? – Олег вынул из кармана мятые рубли.

– На тачку до хаты твоей хватит, если там же обитаешься?

– Там – ответило, посмурнев, скуластое узкоглазое лицо Клима.

– Отец с матерью разбежались, и с новой своей клушей он с Читы куда-то свалил, а маманя почти сразу после этого богу душу отдала, теперь вдвоем с сестренкой кантуемся, помнишь ее?

Наташку, что ли? Конечно, ей, поди, сейчас лет восемнадцать?

Калитка древней одноэтажной деревяшки, в которой ютились две семьи, была незапертая. За трухлявыми досками покосившегося забора, разделяющего неухоженную ограду пополам, забесновалась учуявшая приятелей немецкая овчарка. На ее лай в пыльных стеклах окна мелькнула русая Наташкина челка, и сразу загремели кастрюли.

– Соседи от тебя собакой отгородились?

– Соседка – поправил его ухмыльнувшийся Генка – молодая, но курва конченная. Днем официанткой в кабаке наворачивает, а по ночам водочкой спекулирует. Четвертак за пузырь дерет, я у нее в первый же день двести «рябчиков» оставил, но телка шикарная, – закатил он глаза под лоб. Чего у этой змеи не отымешь, того не отымешь, седло вот такое – показал Клим руками, раздвинув их шире плеч, какая у соседки попа. Ножки от коренных зубов видимо растут и пазуха полная, никак деньги там таскает, потому что та-ких грудей у баб не бывает…

– Замолчи, балаболка, – оборвала его в открытую форточку застеснявшаяся сестра, – идите лучше в дом, пельмени закипают.

– Сейчас – отмахнулся от нее Генка и добавил для Святого:

– Холостая, между прочим. Познакомить?

– Одинокая, говоришь – на секунду задумался Олег – а где сейчас эта очаровашка?

– Наталья! – заорал Клим – золотую рыбу с соседнего двора не видала?

– Уплыла твоя мечта, – весело откликнулась сестра.

– Куда, не знаешь?

– На работу, куда же еще.

– Может, выхлопаем ее? – с ходу предложил Олег.

– Ну, ты даешь – крутанул восхищенно лысой башкой Генка – я прикидываю, как бы затянуть тебя на это дело грязное, а ты сам – с усам оказывается, только, чур, сначала похаваем.

Летом в жару рубать горячие пельмени вроде не подходяще, но делал это Клим с явным удовольствием. Святой маленькими глотками прямо из двух литрового пластмассового бидончика потягивал намерзшее за ночь в подвальном леднике вкусное молоко и понимающе смотрел на приятеля, который обыкновенных пельменей не хрястал несколько лет.

– Генка? – оторвал он его от пиршества души и тела.

– Че? – перекатывал тот по рту обжигающий фарш.

– Собака на цепи?

– Не совсем, по проволоке бегает.

– Окна на улицу выходят?