Текст книги "Большая Медведица"

Автор книги: Олег Иконников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– Два, но они ставнями закрыты.

– Понятненько – Олег потер переносицу – колбаса есть?

Услышав о чем, просит брата Святой, в комнату с кухни заглянула Наташка.

– Может все – таки положить пельмешек?

Сидевший на кровати Клим, перегнулся через табурет, на котором исходила паром остывающая тарелка и, взяв у Олега бидон, жадно осушил его.

– Лови – бросил он пустую посудину сестре – и лети, голубка, за – молоком, а то к обеду разберут.

– Денег не хватит – зарделись Наташкины щеки.

– На квас тоже?

Сообразив, что ее просто выпроваживают из дому, сестренка, припудрив веснушки на носу, быстро исчезла. Над когда – то отцовой, а теперь Генкиной кроватью заброшенной зеленым пледом, красовалась прибитая к стене сухая кабанья морда, из свирепо оскаленной пасти которой торчала наборная рукоятка охотничьего ножа. Святой выдернул его и, насадив на острие полпалки обезжиренной колбасы, лежащей на нижней полке холодильника, вышел на скрипящее высокое крыльцо. Ограда, расположенная по ту сторону забора, просматривалсь отлично. Полузадушенная яростью и «строгим» ошейником черная с рыжими подпалинами по бокам псина, выкатив налитые кровью белки глаз на подельников, захлебывалась хрипящим лаем. Но была она не только злая, но еще и голодная. За пролетевшим к высоким воротам куском колбасы, собака кинулась, забыв все на свете и в мгновение ока, проглотив его, уже притихшая, вернулась к сидящим верхом на заборе жуликам.

– Клим, вот балабас – разломишь по середочке. Один шмат швырнешь вон туда, поближе к сараю и пока пес его спорет, я до окна пробегу.

– Думаешь, он тебя не достанет?

– Чуть чего – я его пропорю, а ты тут, на стреме посиживай. Обратно с хаты вылезу, отвод барбосу сделаешь, понял?

Вместо ответа Генка надкусил вкусно пахнущую колбасину, и лениво шевеля челюстями, почти без замаха, бросил остаток, куда Олег его и попросил. Овчарка, звеня цепью, метнулась к сараюшке, а Святой, свалился с забора на спасительный пятачок под зашторенным окошком спальни. Опредил он «сторожа» всего на один шаг. Бессильно клацнув за спиной жадными клыками, пес, вздыбленный на задние лапы натянутой цепью, отчаянно завыл, понимал, что его дуранули. Вор, даже не обернувшись к нему, встал на широкую завалинку и принялся при помощи ножа аккуратно выковыривать из гнезд рамы штапики, а спустя пять минут, выставил стеклину и нырнул в квартиру. На заморской софе невиданных размеров, застеленной таким же невиданным покрывалом с пушистыми кистями, возвышалась белая, как иней, гора пуховых подушек, под которыми Олег сразу нашел тряпичную сумку, полную разнобойных купюр. В принципе, можно было сматывать, работал он всегда на «хапок», но неодолимый чес по шкуре толкнул его пошариться в хоромах спекулянтки. Опустив сумку с деньгами в кожаное кресло, стоящее под плюшевым абажуром торшера, Святой шагнул в узкий полутемный коридор, соединяющий комнаты. На пестрой ковровой дорожке тяжелым небритым лицом вниз крепко дрых азиат, торгующий на базаре яблоками и вместе с официанткой приехавший вчера в крепком подпитии на ее хату из ресторана, где прожигал легкую «капусту».

Утречком он опохмелился так, что теперь даже бешеный лай собаки не потревожил его глубокого пьяного сна. Олег склонился над «чуркой», воняющим винным перегаром и, разомкнув замочек, стянул с его бронзовой шеи толстую золотую цепочку. Из заднего кармана «фенциперсовых» дудочек осторожными пальцами выудил пачку червонцев в банковской упаковке и, не дыша, переступил через тело в раздвинутые портьеры зала. Обычно женщины хранят свои украшения в хрустале забитых посудой сервантов, не отличалась от них и спекулянтка. В одной из многочисленных вазочек Святой надыбал столько рыжих побрякушек, что в одну горсть они все не уместились. Подгоняемый ворчанием овчарки, которую от нечего делать дразнил скучающий подельник, Олег торопливо ссыпал остатки золота в шерстяную рукавичку хозяйки, валявшуюся на бархатной скатерти круглого стола, и пошел в спальню. Взяв сумку, сунул туда тугую пачку «снегирей», две бутылки пива, стоящие на трельяже, рукавицу и, отдернув плотный материал штор в сторону, ступил на уставленный цветовыми горшками подоконник.

Овчарка, вяло повиливая обрубком хвоста, внимательно наблюдала от своей будки за действиями крадуна. Тот вставил стекло на место и, сняв с тела мокрую от пота футболку, тщательно протер все места на раме, где могли быть отпечатки его пальцев. Затем что-то сказал Климу, и к воротам просвистел приличный шмат колбасы. Игра продолжалась, собака ее приняла, но, сделав прыжок к подарку, неожиданно круто развернувшись, стремительно понеслась наперерез пересекавшему охраняемое пространство Святому. «Как аукнется, так и откликнется» – вихрем пронеслось в сознании. Теперь пес опережал его буквально на один шаг. Оседая на левый бок, Олег все-таки успел подставить под лохматую грудину овчарки широкое лезвие «мясореза» Железо, рванувшее сердце, помешало собаке мертво вцепиться в горло жертве, она промахнулась и – это стоило ей жизни. По занемевшей, неудобно подвернутой руке сочилась густая, тошнотворно липкая кровь. Ошеломленный происшедшей на глазах короткосюжетной драмой, Генка, наконец, покинул свой наблюдательный пост и в три огромных прыжка добрался до валявшихся на середине двора тел.

– Святой, жив?

– Не ори, как потерпевший в темной подворотне – откликнулся тот и попытался самостоятельно выбраться из – под придавившего его трупа.

– Помогай, ты че, замерз?

– Щас – щас, – торопливо уцепился Клим за проржавевшую цепь и оттащил мертвого пса от подельника.

– Что теперь делать-то будем?

– Не трусись – ткнул он отточенным, как бритва солнечным зайчиком клинка в алую пену хрустнувших резцов пасти и с усилием нажав на пластиковую рукоять орудия убийства, потянул на себя прокушенную слюнявую сумку, – расстегивай ошейник и волоки эту кобылу к забору.

– Зачем? – растерялся Генка, – давай здесь оставим.

– Нельзя, «рыбина» с работы припылит и ментов вызовет, а так подумает, что кобель сорвался и просто сбег.

– Все равно она им брякнет, когда заметит, что в хате кто-то был.

– Вот потом пусть звонит.

– Не понял?

– Мерин бухой в квартире дрыхнет.

– Че, в натуре?! – обрадованно схватил Клим за корень хвоста труп и, напрягаясь, попер его через ограду.

– Представляю, какой ночью концерт будет! Есть хоть за что этому мудаку хлебло набить?

– Есть, – перебросил через заплату свежеструганных досок забора Олег сумку с деньгами и подсобил подельнику туда же перевалить дохлую овчарку. Теперь командовал Генка.

– В стайку этого волкодава. Зароем и вместо памятника, сверху поленницу дров сварганим.

– Ништяк, – одобрительно кивнул Святой, и спустя полчаса, устало воткнув штыковую лопату в мягкий грунт земляного пола сарая, присел на «козла» для распиловки бревен, а приятель, собирая яйца, гонял в затянутых паутиной углах помещения перепуганных куриц.

Олег распечатал одну бутылку пива и с наслаждением поперхнулся учащенным дыханием янтарным напитком «Жигулевского». Вернувшийся Клим деловито сполоснул в цинковой ванне с тухлой водой большой алюминиевый ковш и, расколотив в него пять яиц, залил их пивом второй бутылки.

– Не вздумай пить эту бурдомагу, обдрищешься, – вполне серьезно предупредил его Святой.

– Не понимаешь ты ничего в красивой житухе – сожалеюще усмехнулся Генка, помешивая черт знает что, выломанным из метлы прутиком.

– Свисток от этого нектара дымит сутки, всех баб на нашей улице перетрахаю.

– Вы что тут секретничаете? – просунула лукавые глазищи в приоткрытую дверь стайки, неслышно подошедшая Наташка и, увидев у ног Олега кучу «капусты», обомлела.

– Не боись, кудряшка, проходи, я с твоим братцем банк ограбил, пока ты за молоком толкалась.

– Мне и не страшно нисколечко, просто раньше я столько денег никогда не видела.

– Вот и молодец, – поворошил Святой кроссовками купюры, – разбанкуй это богатство на две доли и себе на платье за работу возьми.

Словно ураганом сдунуло Клима в хлопнувшую дверь. Охнула ничего не понявшая сестра. Мгновенно среагировавший Олег кинулся за подельником, а тот молчком вломился в деревянный без крыши туалет и едва успев стянуть штаны, опустился на толчок. Блевал и поносил Генка одновременно. Через перекошенный гримасой боли рот, летели пельмени, а снизу реактивно била жгучая струя пива с яйцами.

В сорванную с жестяных петел дверцу сараюшки, во двор с кудахтаньем вылетали переполошенные куры, на параше ржал во всю глотку подельник, у которого блядки на сегодня явно срывались. Задыхаясь смехом, катался в зелени дурманящей полыни Святой…

***

Обедал в студенческой столовке, листая «Науку и технику» будущий офицер КГБ Ушатов, пока еще работающий преподавателем в Читинском техникуме железнодорожного транспорта, а вновь испеченный двадцатисемилетний лейтенант спецслужбы Грознов в это время пристреливал новенький «Макаров» в тире, оборудованной в прохладном подвале старинного особняка Управления Комитета госбезопасности. Несостоявшийся пока следователь по особо важным делам Кунников, загорая на пляже в газетной пилотке, надвинутой на самые брови, зубрил азы криминалистики. И никто из них не подозревал в этот звенящий зноем и тополиным пухом день, что скоро судьба столкнет их жизненные дороги, и они проведут вместе не одну бессонную ночь, раскручивая банду убийц и грабителей братьев Иконниковых…

– Генка, ты не помер там? – вытирая слезы, встал Олег с травы.

– Нет, а че?

– Выметайся, дело есть, да заодно Наталью успокой. Лица на девчонке нет.

– А где оно? – вновь заорал он, придуриваясь, – Наташка, цел я и невредим, обосрался – и все.

– Вот дурак, – залепив по-детски тонкими ладошками рдеющее лицо, сестрица убежала в дом.

Спустя час приятели, еще путем не отошедшие от делюги, сидели у пятиэтажки, где жили Серегины родители и поджидали ушедшую в овощной магазин Любу. В животе Клима так бурлило и журчало, что из щели подъездного крыльца выполз облезлый одноухий котенок и, взъерошив загривок, подозрительно заурчал на подельников, вопрошая, кто это посмел потревожить его сон.

– Прекращай на дамочек сырыми яйцами строполиться, а то не то, что стоять не будет, вообще подохнешь.

– Франца помнишь? – продолжал балдеть Генка. В памяти всплыла вытянутая, словно дыня, желтушная физиономия сухопарого арестанта с неприятным шрамом на бритой макушке.

– Это которого лошадь в детстве кусанула?

– Его.

– С каких щей он тебе привиделся?

– У нас в зону продукты для пищеблока коняга древняя, как мамонт, завозила, вот она, подлая, Франца и сгубила. Пока черпаки телегу разгружали он, лиходей, на оглобли – прыг и стал сзади к своей возлюбленной пристраиваться.

– Врешь, чучело? – усмехнулся Святой.

– Гадом буду – перекрестился Клим, – его дубаки спалили на самом интересном и чуть срок не намотали за то, что животину хотел изнасиловать. Но Франца счастье, что она заявление писать не стала.

– Потому что не умеет – закончил Олег.

– Точняк, откель знаешь?

– Там, где у тебя, мудака, учили людей обманывать, я преподавал. Прихваченное студеным молоком горло, начала зудить ангина. «Весело будет среди лета заболеть».

От беспокойный мыслей его оторвала показавшаяся из-за угла стоявшего напротив дома подруга Дымка с накрученной на кисть руки пустой сеткой – ни картошки, ни капусты, как, впрочем, она и предполагала, в коопторге не было и в помине. Приятели поднялись ей навстречу.

– Привет, красивая, ты почему босиком?

– Каблук сломала, – огорченно повертела она беленькой, под юбку, туфелькой – в чем теперь ходить, не знаю.

– Новые купишь.

– На что?

– На денежки – Святой подал ей заранее приготовленную тысячу, – пошерсти город, возьмешь Сереге все, что он просил, а это на черный день – опустил он в висевшую на растопыренных пальцах туфлю золотую цепь, – филки кончишь, продашь.

– Спасибо, Олег.

– Не за что. Дымок – мой друг. Шустри, давай, утречком заеду. Мешок на тюрьму упрем и заодно подкричим твоего милого.

– Ниче лялька, – глазея Любане вслед, облизнулся Клим, – где он такую откопал?

– На Украине. Работать со мной будешь? – вернул его к действительности Святой.

– А как же! Пахать, не напрягаясь – одно удовольствие, да и масть кажется, хезает.

– Вот на ней и попрем. Завтра до обеда я у Сереги на централе поторчу, а потом к тебе загляну.

– Ладненько, – согласился Генка – забухаем?

– Извини, я до хаты – горло разболелось.

– Тем паче, сполоснуть необходимо.

– Да отвяжись ты, алкаш несчастный.

– Понял, на нет и суда нет.

Разбитым добрался Олег до квартиры и, не отвечая на вопрошающий взгляд жены: «почему не на работе», раздевшись, не похоже на себя побросал одежду на коврик у кровати и зарыл покрытый испариной лоб в свежепахнущие наволочки подушек. «Что за полоса канает? Все перемешалось: хандра, температура, откупился путем» – вспомнил он раздутый деньгами карман спортивных брюк – «правда, при этом собаку убить пришлось. В рот меня мама целовала, забыл со штанины запекшуюся кровь отшоркать», – это последнее, о чем успел подумать Святой и бред уволок его сознание в своей огнедышащий мир.

…В этом измерении горел лес. Плескались паром кипящие ручьи, нестерпимая боль жгла тело, увитые пламенем падали деревья и так всю протяжно тягучую, по-летнему короткую ночь.

– Где интересно умудрился в такую жару простыть? – встретила потухшие глаза мужа до сих пор не спавшая Лена.

– Не знаю. Время сколько?

– Восемь, а что?

– На работу пора.

– Какая работа и так без выходных вкалываешь. Лежи, сейчас мама в булочную пойдет и по пути врача вызовет.

Олег, удерживаемый женой, собирался на работу, а в это же самое время Дымок, сидя на жестких нарах, по-турецки подобрав под себя ноги, хлебал из алюминиевой тюремной миски пустую баланду с вкусным погонялом «глазунья». Местные повара – умельцы из числа зеков, пожелавших остаться отбывать срок наказания при тюрьме, в хозяйственной обслуге так вываривали головы минтая, что восхищенные злым гением человека, те удивленно таращили за завтраком на подследственных вылезшие из орбит глаза, за что и получили такое вкусное название. Вокруг – кто кемарил, кто скреб ложками, молодежь резвилась в картишки. Обсосав хребтину чудо – рыбы, Серега поставил чашку к обитой жестью двери камеры и, вытерев исколотые «восходом» и «заходом» солнца руки вафельным полотенцем, взял карту. Играли в двадцать одно на сигареты, кучкой наваленные посередине двух расстеленных на бетонном некрашеном полу матрацах.

– Меньше пяти не бьем, – предупредил его «банкир».

– Потянет, – хитро сщурился он, – за десять две карты дай, – и через полтора часа укатал «пряников» за все, что они с таким трудом набанковали за трое суток почти беспрерывной игры.

Забряцавший амбарными ключами дубак и стукнувшая за тем кормушка никого не оторвала от своих занятий.

– Дымов?

– Есть такой, бросил он стиры.

– Имя, отчество?

– Сергей Владимирович.

– Вам передача, от кого ждете?

– Фамилия мужская или женская?

Контролерша читала ровный почерк Святого.

– Мужская.

– Значит от Иконникова, Олега Борисовича.

Получив сидор, Дымок высыпал его на содержимое на шконку, где спал и чем – то недовольный, влез на облупленный подоконник решки, зная, что подельник, толкнув мешок, обязательно подойдет к забору, как по заказу. Тот уже стоял на фундаменте снесенного когда-то военизированного склада и болтал с Любой.

– Святой, здоровенько!

– Привет, бедолага, передачу поймал?

– Ты что это мне притаранил, – из решетки вылетели несколько больших шмотьев копченого сала – не знаешь, что в тюрьме надо?

Олег весело покосился на вмиг расстроившуюся девушку.

– Ты чего там этому психопату напихала?

– Что он дома любил есть, то и покупала…

Вроде совсем недавно Дымок светанул ему три рыжих кольца, не зная, куда бы их пристроить и на предложение угнать золото по вене, сразу согласился. Старая знакомая Святого жила в раскоряченном среди пятиэтажен приземистом бараке, выбеленным фиолетовой известью, который после первого же дождя превратился в огромную кляксу, расплывшуюся бельмом на глазах по свежему нарядному микрорайону. Лариска собиралась на дежурство, крутя перед осколком зеркала бигуди, когда Олег постучался в дверь ее однокомнатной квартиры.

– Добрый день.

– Здравствуй, здравствуй, – подозрительно окинула она гостя.

– Как женился, так больше и не заходил ни разу, чем сегодня-то тебя в наши края занесло, а?

– «Рыжиков» принес чуточку, – он слегка подкинул их на ладони – ампалух двадцать морфина мне бы хватило.

– Много, – начала врать медсестра, алчно блеснув зрачками – где столько взять, у меня всего-то ампул шесть где-то завалялось.

– Ох, скупая ты стала, не доведет это тебя до добра, ну ладно, договорились, тащи свою белую смерть.

Лариска метнулась в комнату и, скрипнув дверцами платяного шкафа, порывшись в нем, вернулась с «отравой».

– Прячь и провожай меня до остановки, на работу опаздываю.

Серега видел, как Святой выгреб на улицу под ручку с вертлявой белокурой телкой и, выждав, пока та исчезла из поля зрения, направился к приятелю.

– Вот липучка, чуть до троллейбуса меня не уперла, кое – как отмазался.

– Сраслось?

– Не то, чтобы очень.

– Всего шесть?! – кипишнул он, – вот козень обмороженная, она че такая наглая?

– Да ладно тебе, хоть это вырулил и то ништяк.

– Какой ништяк, я эти цацки у родной тетки спер.

– Ну и засранец вы, гражданин. Пошли.

– Куда?

– Сейчас увидишь.

Подельники обогнули дом, и Олег на всякий случай, хоть и был уверен, что в хате никого нет, костяшками пальцев побарабанил в засиженное мухами стекло Ларискиной кухоньки.

– Стой здесь, если кто запалит мой нырок, цинканешь. Он быстро и без шума выдавил форточку и через минуту, в картонной коробке из-под женских сапожек, замаскированной клубками шерсти, в шкафу нашел почти сотню ампалух морфина. «Крыса, теперь почувствуешь, как жадность фраера губит». В кармане осеннего пальто покоились кольца. Чтобы хозяйка не заявила о краже в милицию, больше ничего брать не стал и, запрыгнув на изрезанную клеенку кухонного столика, Олег полез на свежий воздух. Гача недавно пошитых в ателье брюк, зацепившись за гвоздь, торчащий из рамы, порвалась.

– Вот тварина, все-таки испортила мне настроение.

– Кто? – не врубился приятель.

– Да тупость твоя, урод! На «рыжье» и подбрось незаметно своей тетушке, а то вообще из-за них башку где-нибудь потеряем.

***

– Серега! – сложив ладони рупором, крикнул Святой, – «отрава», что мы у той лярвы вертанули, кончилась. Как еще надыбаю, сразу подгоню.

– Слышу, «почтальона» принимай, – из железных штор стрельнули смастыренной из большой щепки, отколотой от лавочки обеденного стола, стрелой и подхваченная ветром, она приземлилась далеко за спиной Олега.

Он подобрал «почтальона», к которому серыми нитками были примотаны несколько конвертов и, обломав о колено конец, сунул его за пазуху.

– Святой, вали, давай. Письмо стремное, не дай бог, дубаки поймают и отметут. Любаня на словах передаст тебе, что да как.

«И так знаю, что почта запалу не подлежит», – бежал он по кучам к оставленной, где обычно машине, а в решку уже несся увлеченный треп подельника о том, что когда он освободится, то у них с Любашей будет роскошный лимузин и дача не хуже обкомовской. И жить они станут в двухэтажном каменном коттедже, а всех соседей поведет от черной зависти. Прикинув, что до первых звезд Дымок девчонку не отпустит, Олег мотнул на мелькомбинат и, затарив грузовик мукой, отвез ее в продовольственный магазин, находившийся рядом с хатой Клима. Дородная заведующая, прямо в кузове пересчитав мешки, сверила количество мест с указанным в фактуре и приказала разнорабочим открывать борта, а Святой, пока опрастывают машину, как вчера и обещал, шлепнул до Генки. За квартал от его дома, он столкнулся с Наташкой.

– Привет, кулема, куда шаришь?

– Я думала ты знаешь. Сегодня ночью брата милиция арестовала. Сказали, что он в ресторане дебош устроил. Вот белье чистое поехала ему передать.

– Где Клим сейчас?

– В центральном отделе.

– Денег на хлеб оставил?

– Почти все, да зачем они мне?

– Не плачь, Наталья, на то она и жизнь, чтобы в ней спотыкаться. Не успеешь оглянуться, как Генка воротится, приходящее обязательно уходит.

Распрощались они на остановке, девчонка, хлюпая носом, осталась ждать троллейбус, а Святой с подскочившей температурой и навалившейся вновь хандрой, двинул к магазину. «Пацан вроде не глупый, зачем эту ерунду спорол? С другой стороны все, что наделается – делается к лучшему, так, кажется, базарят. Клима нет и красть теперь не с кем, придется завязывать».

Эта ночь была не лучше, прошлой и очнулся он не оттого, что жена тормошила его на работу, а от противного запаха ватки, смоченной нашатырным спиртом. Татуировки обсыпали водянистые пузырьки. Лена осторожно протирала их влажным полотенцем, а усатый врач, посасывая таблетку валидола, строгими глазами за стеклами очков с интересом рассматривал наколки и неизвестную болезнь.

– На что жалуетесь?

– На жену.

– В каком смысле?

– Работать мешает.

– А если серьезно?

– Горло болит.

– Покажите, пожалуйста. Точно, ангина, да к тому же гнойная, а что такое это?

Это была корь, и загремел Олег в больницу.

***

После того, как попала в автомобильную аварию, мать Святого часто болела и почти никогда и никуда не выбиралась из дому, но недели за две до Нового года навестила сына. Посмотрела, как живут молодые, и предложила праздник провести вместе, а заодно и обсудить размен квартиры.

– Куда нам с отцом четыре комнаты. Этот вечер Олег с Леной только и говорили о новом жилье.

– Завтра заедешь ко мне на работу и попросишь девчонок объявлений побольше напечатать, а потом крутиться по городу будешь и расклеешь.

– Не торопи, Новый год справим и займемся.

– Ты соображаешь, что бормочешь, – возмутилась жена – делай, что тебе говорят?

– Все, все – сдался Святой.

Утром он был у родителей.

– Мать, где Эдька?

– В спальне у себя, на гитаре тренькает.

– Кликни его, а? Раздеваться неохота.

– Шуруй на кухню, – пошла та за младшим сыном – чай стынет, пока не поедите, не отпущу.

– Сыт я, мамуля, а Эдька позже намолотится, мы с ним весь день мандарины по магазинам развозить будем.

Брат, услышав голос Олега, засунул семиструнку в чехол и выскочил в прихожую.

– Здорово!

– Привет, музыкант, если желание покататься есть, собирайся.

– Я мигом, – кинулся он на кухню и, схватив здоровый кусок батона, намазанный сливочным маслом, стал одеваться.

– Может, научишь меня «газоном» управлять?

– Не вздумай его за руль посадить.

– Не волнуйся, мать, не расшибемся, открыл дверь на лестничную площадку Святой, – догоняй.

Через час братья подъехали к товарной секции, с которой грузили машины. Спятив грузовик откинутым задним бортом к растворенному входу вагона, Олег полез в кузов к принимающему мандарины товароведу, поминутно прикладывающемуся к бутылке водки.

– Сопьешься, Николай Ефимыч.

– Предпочитаю от белой горячки загнуться, чем от холода. Почему подзадержался?

– Колесо проколол.

– От этого никуда не денешься, – посочувствовал ему Ефимыч, выписывая накладные на груз.

– Смотри, не пропадай никуда, до темноты еще хоть парочку рейсов сделай, а то я околею тут, если ночевать придется.

– Ладно, старый, договорились.

Выехав за территорию базы, Святой загнал «газик» в небольшой глухой тупик. Кругом на укатанном в саже кочегарок снегу, валялись порванные коробки и пустые ящики.

– Зачем мы сюда?

– Мандарины хочешь? – в свою очередь спросил Олег, доставая из-за спинки сиденья мешок.

– Конечно.

– Нет проблем, двигай за мной.

– Далеко?

– В кузов, только шустро, а то поморозим нежные дары вьетнамских братьев.

– Тебе за это ничего не будет? – поинтересовался Эдька, следя за тем, как старший брат, осторожно, чтобы не сломать дощечки, вскрывал ящик.

– Если никому не расскажешь, то ничего.

– Что ты. Я ничего не видел и не слышал.

– Тогда помогай. С одной упаковки много брать нельзя, а со всех помаленьку, пожалуйста, – поучал Святой брательника, который уже и так врубился в схему воровства.

Сделав последнюю ходку, Олег завез Эдика к старикам. Они с трудом занесли полный мешок цитрусовых в квартиру и, сполоснув руки, уставшие, сели чаевать.

– Умаялся, бедненький, – поставила захлопотавшая мать перед братьями по кружке горячего молока, – пейте, пока не остыло.

– Кушать он умаялся, – размешивал сахар в кружке Святой, – весь день мандарины трескал.

– Не забудешь завтра за мной заехать? – в который уже раз напомнил Эдька.

– Не забуду, не забуду. Жуй проворнее, да на гитаре мне что-нибудь сбацай.

– О-о, хорошо, что подсказал, я специально для тебя вещь одну сочинил, – встал он из-за стола.

– Мамка, я за рулем гонял.

– Умри, хвастун несчастный. Не переживай, мать, можно ему свою жизнь доверять, нормально баранку крутит.

Младший брат настроил инструмент, поудобней устроился в кресле и откашлявшись, тронул струны.

Тихо – тихо в камере, только зек не спит,

вялится на нарах, в потолок дымит,

грабил он и воровал, вот и все дела

и особенно опасным стал для общества.

Повисшую в спальне минутную тишину первой спугнула мать.

– Эдька, ты откуда этого нахватался?

– Олега рассказывал, а остальное – дело техники и воображения. Ну, как?

– Молоток, – похвалил его Святой – душу щипануло. Утречком пораньше продирай глаза, я заходить не буду. Услышишь – посигналю, выметайся.

– Олежка, все забываю спросить, где сейчас Леончик и Сережка, Дымов его фамилия, кажется.

– Там, где и положено, мамуля, сидят.

– Опять? – всплеснула она полными руками.

– Не опять, а снова.

– Не везет парням.

– Наоборот, раньше сядешь, раньше и выйдешь.

– Уходи давай, уходи. Все тебе хиханьки да хаханьки. Кстати, объявление напечатали?

– А как же.

– Расклеили?

– А как же.

– Все, иди. Разговаривать с тобой невозможно, придуриваешься, словно маленький.

Сегодня Святой забрал брата и сначала заехал домой. Жена стирала. Навозив флягами, спертыми летом на молокозаводе, воды с водонапорной башни, вмерзшей в лед соседнего квартала, ровно в десять грузовичок вкатил на территорию товарной станции. Подставив ноги под теплую струю воздуха обогревателя салона, Олег заполнял путевку, а Эдик, теребя уши, которые нещадно щипал дед Мороз, не без удовольствия принимал у Ефимыча восемьдесят разодранных в пути картонных коробок с шоколадными конфетами. Потом в приспущенное стекло подал брату накладные, тот расписался в получении груза и минут через тридцать они потрошили в знакомом тупике сладкий товар.

– Олега, мы сейчас мешок конфет украдем, неужели этого в магазине не заметят?

– Рюхнутся, конечно, но шуметь не станут.

– Почему?

– Не зачем. Продавцы себе отсыпят килограмм по пять и только после этого груз взвесят, а недостачу на железную дорогу спишут. Дорога, как понимаешь, лицо неодушевленное и все стерпит, и всех прокормит. Мое же цело доставить получателю в целости и сохранности столько мест, сколько указано в накладной. Коробки мы не берем?

– Нет. Вот и все.

– Так просто?

– Удивление твое от молодости, лично я государству за этот навар благодарен.

– Не понял?

– Заработка кот наплакал, а с таким приваром согласись, работяги ноги не протянут.

Остаток смеркающегося с обеда дня братья промотались по городу, расклеивая объявления о размене квартиры, и в шестом часу газанул и в гараж. Пока Святой загонял свою железную конягу в дальний угол бокса, его брат с интересом шарился по стоянке.

– Эй, Николаич, – вынырнул из-под капота «ЗИЛа» автослесарь, менявший под головкой блока прогоревшую прокладку – ты, что такой кислый, не стибрил что ли сегодня ничего?

Курившая рядом с ним шоферня заржала, поддержал их и Эдька.

– Да иди ты – отмахнулся Николаич, добывая из кабины несколько бутылок вина. Поставив их на перевернутый ящик из-под запчастей, застеленный не свежей и по числу, и по виду газетой у переднего колеса грузовика, одну откупорил. В таких случаях выпивки никто никого не приглашал. Кто хотел, подходил сам, насыпал себе, сколько душа просит и, если никуда не спешил, то присаживался, составляя компанию угощавшему. Николаич пил сухое, это означало, что он его возил.

– Дядя Саша, здорово, винишко еще имеется?

– Есть, куды ему деться, – поскреб седую щетину заслуженный ветеран труда.

– У меня конфет море, может возьмешь внучатам на Новый год?

– Брось в кабину. Под сиденьем, пассажирским, пойло лежит. Бери, да родителей угостить не забудь.

– Эдька, подмогни, – окликнул его Святой. Тот подбежал и поддержал объемистую сумку, пока брат складывал в нее вытянутые бутылки «Котнари».

– Что весело у нас в конюшие? Ну ладно, пошли, еще насмотришься.

***

В резной козырек рамы тарабанил весенний дождь. По комнате шустро, но, все еще хватаясь ручонками за находившиеся вокруг него предметы, опасливо передвигался Игорешка.

– Давай-ка, маленький, на мир глянем.

Святой взял сына за подмышки и поставил на подоконник, слегка придерживая сзади за распашонку. Карапуз сразу радостно загукал, заметив знакомую фигурку тещи, снимавшую с веревки сохнущее с утра белье и на понятном только ему одному языке, попытался о чем-то с ней заговорить. Валентина Афанасьевна, кажется, поняла внука. Оставив пододеяльники и простыни на волю неба, она подобрала в луже мокрого и грязного, отчаянно пищавшего стрижа и засеменила в подъезд.

– Видишь, Игорюшка, дождик на асфальте пузырится? Старики сказывают – к грибам это. Подучишься к осени на ногах крепче стоять – и махнем с тобой в лес, по грузди.

– Максима с мамой возьмете? – отряхивалась от водяной пыли на пороге зала теща.

– Возьмем, Игорешка?

Тот, не обращая внимания на слова отца и постучавших ему в плачущее маем стекло брата и мать, восторженно рванулся к взъерошенной среди разбросанных игрушек птице.

– В окно кто-то стукнулся или мне почудилось?

– Дочь ваша, Валентина Афанасьевна, с внуком из бюро по обмену квартир вернулись. Встречайте.

– Легки на помине, – теща пошла отворять дверь.

– Ой, промокли-то как. Почему без зонта утопали? Разувайтесь. Новенькое, Лена, что-нибудь есть?

– Одни вариант есть, но не в городе.

– А где?

– В области. Первомайск, поселок городского типа. Населения двадцать тысяч. Находится в пяти часах езды на электричке, к востоку от Читы, – выпалила она с ходу.

– Олежка, давай глянем, что это за городок? В бюро женщины нахваливали.

Святому не хотелось уезжать из Читы, но и загоревшиеся надеждой глаза жены гасить тоже не хотелось.

– Как скажешь.

– Я хочу, очень.

– Уговорила. Ищи теперь, с кем детей на выходные оставить.

– Со мной, – твердо вставила Валентина Афанасьевна, – с кем же еще.

– Вы ведь по субботам вроде работаете?

– Раз такое дело, посижу, – ответила она зятю и взяла у него с рук Игоря. Пока вас дома не было, участковый приходил, соседи сказали ему, что я над вами живу. Вот, он для Олега повестку оставил.