Текст книги "Большая Медведица"

Автор книги: Олег Иконников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

***

Второго августа к централу подъехал Агей, отправил Пингвина с передачами для первомайцев в комнату свиданий, а сам залез на крышу двухэтажного барака, стоящего рядом с тюремным забором и несколько раз крикнул Беспалого.

– Говори, – отозвался он сонным голосом.

– Сидора вам притаранили, слышишь?

– Ништяк.

– У пацанов как?

– Путем.

– Привет всем передавай и за Котом приглядывай, ему-то как сидится?

– А хуй его знает, пусть этот ментяра бывший о себе сам заботиться.

– Ты че ебатень несешь всякую, спецом что ли?

– Да нет, просто у меня с легавыми ничего общего нет.

– Почему тогда на «Акацию» с ним ходил?

Ответа Женька не нашел, а может – и просто увильнул от него, спрыгнув с решки. Костя, сидевший на окне соседней хаты весь базар слышал, он надеялся, что после делюги на «Акации» все прошлые грехи в уголовном мире ему простят, но плохо знал он это мутное болото. Последнюю неделю его особо тщательно на допросах марьяжили менты, а вечерами, когда Кот, выжатый, возвращался в камеру – уголовники, как и он слышавшие, что кричал Андрюхе Беспалый. Десятого, сжатый с двух сторон Костя, выпросив себе свободу под залог, вынужден был дать показания.

В старинном купеческом особняке бывшего КГБ по улице Ленина, а ныне Управления Министерства Безопасности по Читинской области он два дня изливал душу Кунникову по «Акации». На третий, в начале ночи, майор госбезопасности Грознов, его зам капитан Ушатов, следователь Вьялов и Кот были в первомайском карьере. В отличии от Рыжего, он быстро надыбал, где мякнули Жука и на тихо стрекотавшую в темноте видеокамеру Грознова рассказал, как произошло убийство, мяконько подстелив себе при этом. Дав слово операм и Кунникову, что больше ничем не замаран, Костя спрыгнул со сковороды. Но так считал только он, ГэБэшники же дали ему дыхнуть волюшкой в надежде на то, что заметая следы, Костя выведет их на другие трупы банды. Залог за его освобождение в двести тысяч деревянных внес Агей и следующие трое суток Кот, Ветерок и Андрюха западали в люксе. Пили пиво, парились в сауне, изголодавшийся Костя отрывался с девками и все это время возле них отирался Вовчик, пытаясь что-нибудь подсмотреть или подслушать.

Восемнадцатого днем Леха приготовил мешок угля, две канистры с бензином и среди ночи из под теплого Настиного бока юзанул в карьер. Час он проползал на коленях по острым каменкам, вынюхивая, где зарыт труп Пестуна и наконец в нос шибануло мертвечиной. «Вот где ты, дружочек», – принялся Ветерок шустро разгребать холмик валунов, поминутно поглядывая на начинающее сереть небо и минут тридцать спустя обильно полив кости Пестуна горючкой в обложив их углем, запалил. Горело его творение долго и вяло, но Леха упорно сидел рядышком к изредка подплескивал в кострище бензин. В семь утра все таки пришлось завязывать. Ветерок деловито и основательно закидал пепелище породой, выбрался на отвал и отметив, что отсюда ничего не видно, заспешил домой, до чертиков хотелось спать. Двадцатого, двадцать первого и двадцать второго, не обращая внимания на ворчавшую жену, подозрительно смотревшую на то, где это он пропадает по ночам, Леха шарился в карьере, ища труп Лисицына, но напрасно. Место убийства заранее не присматривали и произошло оно зимой, сейчас, в конце лета каменные россыпи, поросшие бурьяном, выглядели однообразно и он никак не мог вспомнить, где задушили Лису. Еще две короткие августовские ночи Ветерок рвал штаны в поисках Жука и на Костино счастье не нашел его. «Харэ, кого я ебу себе мозги. Раз я не в состоянии надыбать, где жмурики лежат, то легавые и подавно их не отыщут».

***

Тридцатого августа Олегу стукнуло тридцать пять.

– Вставай, зек проклятый, – разбудил его Ушан, – бухать будем. Выскобленный стеклышками добела тюремный стол, уставленный ликерами, на тюремный не походил.

– Помнишь, Санька, семидесятые годы, – под теплую струю воды, слабо бившую из крана, сунул голову Святой, – поймают дубаки, что чифир варишь, отмолотят, как резинового, да еще и заставят, собаки, целую кружку этой отравы одного выпить.

– Да-а, это вам не тогда – рассмеялся Ушан.

Настроение ему испортил Клоп, принявший из соседней хаты маляву по кабуре, выдолбленной в толстой стене.

– Кто у нас вчера на следствие катался?

Читавший газету Совенок настороженно поднял на Саньку глазенки.

– Я.

– Вот тут пишут, что вчера на шмоне легавые отмели у тебя два малька, правда?

– Было дело. Камера притихла.

– У-у, сука, – бросил в Совенка зубную щетку чистивший фиксатый рот Сом, – это мои мульки, я хотел через него их на волю выгнать, а эта коблуха спалила их, приехала и помалкивает.

Раньше за такой зехер однозначно провинившегося бы отпидарасили и сломали хребтину, сегодня было чуточку другое время. Ушан задумался, Совенок ждал, хата молчала и только из незакрытого носика крана текла вода, отмеряя последние секунды нормальной житухи Совенка.

– Всеките ему и на продол, – распорядился наконец Санька. Сокамерники били Совенка, моментом переименованного в Поросенка, долго, очень долго и садко, кулаками, сапогами, алюминиевыми мисками. Моцарт, получивший такую величавую кликуху за любовь к губной гармонике, отцепил с левой ноги протез и прыгая возле бездыханного тела на правой, методично и без промаха лупил Поросенка по черепу.

Олег смотрел на бытовую для всех времен и централов сцену и в очередной раз удивлялся насколько живуч зек.

– Хорош, а то кони кинет.

– Да ты че, Святой, – усердствовал Клоп. – его, козла, атомной бомбой не убьешь.

– Сказали вам завязывайте, – пожалел измочаленного Совенка и Ушан, – бросьте его к дверям поближе, на вечерней поверке мусора заберут. Олега, иди сюда, – Санька сдернул с черной бутылки «Амаретто» белую пластмассовую пробку и помаленьку плеснул в стаканы, – а вы, «черноспинки», имейте ввиду, что за такие косяки у любого хребет треснет.

***

От адвоката Беспалого Костя узнал, что того выгоняют под залог. Нужны были только деньги – двести штук. Вечером он поймал в «Кристалле» Агея.

– Здорово, Андрюха, Бурдинского под залог отпускают…

– Да у курсе я уже, а ты не ведись, – заметил он беспокойство Кота, – прейдет, мы с него спросим за то, что он на тюрьме тебя полоскал.

– Не получится, Святой в кадушке, а Женьке вся шпана верит, они на его стороне будут.

– Если у тебя получше предложение имеется, выкладывай.

– Есть. – поближе к Агею двинул кресло Костя. – Давай встретим его и прямо от центра в лес упрем, а там я его сам удавлю и зарою.

– Когда тварину эту освобождают?

– Адвокатша говорит, что сразу, как только за него залог внесут.

Ветерок денег не дал. Два дня Андрюха потратил собирая в поселке нужную сумму и пятого сентября вместе с Котом взяв у Пингвина тачку, понедельники выехали в Читу. Нестерову, защитника Беспалого, они нашли в тихом деревянной двухэтажке коллегии адвокатов. Пожилая дама в громадных роговых очках, закурив сигарету, недоуменно пожала полными плечами.

– Вчера, ближе к вечеру я была у Бурдинского, он отказался от суда выходить под залог.

– Почему?

– Сама не знаю, – ответила она Агею.

– Прочуял, сука, что мы его наебнем, – дал волю эмоциям на улице Костя. – На Акации Святой мне приказал, чтобы я за этой гнидой присматривал, у него ведь тогда жена беременная была, я старался, а он в благодарность за это запустил по тюрьме, что я – мент поганый. Теперь ему от меня не сорваться, он мой враг по жизни.

Возвращаясь в Первомайск, на обочине трассы Чита-Чернышевск подельники неожиданно для себя увидели пустую машину Рыжего. Тормознув Агей посигналил и из густого ельника, словно пугнутый косолапым, выпулился Вовчик.

– Ты что здесь блудишь?

– От родственников вертаюсь, – начал врать Рыжий, – в туалет остановился сбегать.

– Бледный ты какой-то.

– Эпилепсия, вы ведь знаете. Шарабан с утра раскалывается.

– Может помочь тебе чем?

– Не, не надо, вы газуйте, меня не ждите, я еще минут двадцать подрищу, крутит живот, зараза.

– Ну ладно, понось, вечером в «Кристалле» покажись, чтобы мы знали, что ты живой.

Когда иномарка приятелей исчезла за поворотом, Рыжий утер холодный пот с рожи и сел на землю. Эпилепсия действительно давала о себе знать, в неделю по несколько раз он прочесывал трассу, пытаясь визуально вспомнить, где зарыли труп милиционера, но пока безрезультатно, за этим занятием сегодня его и прихватили Костя с Андрюхой. Отболтался Вовчик вроде удачно, но страх в сердце заполз.

Ушел с ресторана Кот рано. Сел с сынишкой к телевизору, но не смотрелось, на душе было муторно и неспокойно. Вспоминая дневную встречу с Вовчиком он понимал, что неспроста тот крутится не далеко от того места, где прошлым летом банда завалила мента. Поведать о своих подозрениях Агею или Лехе Костя боялся, потому что подельники не знали, каким образом он сам ушел от ментов. Навороченного за спиной было много и выход напрашивался один, бежать. «Все равно рано или поздно все откроется. На суде вышак схлопочу, нет, так уголовники зарежут за то, что по Акации колонулся…» – размышления прервал стук в дверь.

– Покурить перед сном на улицу выгреб, – таинственно зашептал сосед, – смотрю, а с крыши дома, что напротив нашего, кто-то в твои окна в бинокль заглядывает.

– Не привиделось тебе?

– Че я дурак что ли, линзы блестят…

Дальше Кот договорить ему не дал.

– Спасибо, Николай, – проводил он соседа.

«Наверное легавые меня пасут, а может и свои», – прокрутил в задымившейся башке Костя.

– Люся, собери в дорожную сумку мои вещички.

– Куда ты на ночь глядя? – всполошилась супруга.

– Долго рассказывать, а если коротко, то рвать надо.

– Ты ведь говорил, что все нормально.

– Врал я тебе все.

Милая его Люсьен уткнулась в кухонный фартук и осела на табурет.

– Значит плохо все?

– Хуже не бывает.

– Куда ты теперь?

– Не знаю.

– Едь к моему брату а Казахстан, республика во-первых, другая, да и далеко от Первомайска. Может обойдется?

– Бесследно такое не проходит.

Потушив в квартире свет, Костя распахнул в спальне окно и никем не замеченный вылез на улицу. Через двадцать минут нервного бега он на приличное расстояние удалился от дома и отдышавшись, дальше шагнул уже неторопливо. К пяти был на железнодорожной станции, а в десять – в Чите. Спустя неделю Люся получила от мужа открытку без обратного адреса и сообразив, что тот благополучно добрался до места, дала объявление в газету о продаже квартиры, собираясь с сыном в Казахстан.

Пятнадцатого Рыжий надыбал все таки труп и лихоматом рванул в Управление Безопасности к Грознову. Тот выслушал сбивчивый рассказ Вовчика и тут же брякнул Кунникову.

– Игорь Валентинович, давай срочно ко мне, Рыжий место захоронения сотрудника милиции отыскал, так что все, что тебе нужно для работы, прихватывай.

Кот из-под «колпака» пропал, Грознову и Ушатову забот прибавилось. Им теперь предстояло копытить и копытить, выясняя убили их подопечного уголовники, или тот просто сбежал, но зато сейчас можно было брать Ветерка и это тоже предстояло сделать им.

Наручные часы, лежавшие на ночном столике у кровати, пикнули четыре и Грознов открыл глаза. Широко зевнул, сел и сбросил на Грягу длинные крепкие ноги, посмотрел по привычке на окно. – «Поздненько нынче светает, осень» – и наклонившись к давно нестриженому Грягу, потрепал его по косматому загривку.

– Опять, урод, тут развалился, зашибу я тебя когда-нибудь нечаянно.

– Куда ты, Сережка, ни свет, ни заря? – скорее во сне, чем наяву прошептала укутавшаяся с головой в плед супруга.

– Служу Советскому Союзу.

– Не сочиняй, нет давно уж никакого Союза.

– Не царапай с утра по сердцу, – в темноте комнаты он нашарил на столике сигареты и тихо пошел в ванную.

Эрдельтерьер, повиливая купированным хвостом, уже поджидал хозяина у входной двери.

– Че, родной, обоссываешься, ну давай чеши, да возле подъезда этим делом не занимайся, а то перед соседями за тебя стыдно.

Гряг кажется понял, но вниз по лестнице не рванул, а пошел, потому что торопиться ему было некуда, а напрудил у подъезда несколько дней назад вовсе и не он, а какой-то пьяный мужик, которого, кстати, эрдель облаял.

Грознов умылся, почистил зубы, всухомятку съел бутерброд с колбасой и когда на вызов сработала рация, даже не стал отвечать, накинул ветровку и отворил дверь. Мимо него в квартиру шмыгнул Гряг, Серега до щелчка английского замка притворил дверь и аршинными шагами заспешил на улицу. В служебной «шестерке», опустив лобасную с небольшими залысинами голову на грудь, дремал Ушатов.

– Проклятый КГБэшник, – постучал в стекло дверцы Грознов, – открывай, кого заперся-то?

– Инструкция, Николаевич, инструкция, – потирая до синевы выбритые скулы, Ушатов впустил в салон начальника, – и не ори, не дома. – кивнул он на заднее сидение, где сладко посапывал Кунников.

Сдвинув чуточку взад седушку, Грозно умостил свое не полное, а большое, ладно сбитое тело в машине и закурил.

– Погнали, Васька.

– Гоню, – улыбнулся тот и на левой щеке его образовалась не ямочка, а целая ямина, за которую бабы и любили матерого опера, – ты только не усни, Николаевич, а то я тоже, того.

– Я тебе дам того, у меня трое детей.

– Вот ты и не спи.

– Ну ладно, спрашивай тогда о чем-нибудь.

По пустым улицам газовать было одно удовольствие, облетевшие тополя позволяли задолго до перекрестков замечать, что там происходит, а уж глядел и чувствовал Ушатов от Бога.

– Вот я тебе сейчас из койки выдернул, ты ведь жене что-нибудь наврал?

– На Луну говорю полетел.

– А она?

– Без лунного камня сказала не возвращайся.

– Серьезное предупреждение, как думаешь выкручиваться?

– На обратном пути с первомайского карьера камушек прихвачу, вот и все, хитрый я?

– Хитрый, – растянул слово капитан, – только громадный не бери, если Борисовна поймет, что каменюга не с Луны, плохо все кончится.

– Дельный совет, – явно передразнивая Ушатова, растянул первое слово Грознов, – теперь давай ты заливай, страшное что-нибудь знаешь?

– Страшное, – Григорьевич, не отрывая взгляд от дороги выудил из кармана Серегиной ветровки пачку сигарет и вытряхнул одну фильтром себе в зубы, – вчера младшую в детсад повел, ее на горшок приспичило, а я на службу опаздываю. Ну посадил принцессу на горошину, она, красавица, свалилась и горшок опрокинула, я ее по попе, она кажется обиделась на меня. Страшно?

– Элемент садизма в этой истории, конечно, присутствует. – пробурчал Кунников и сел, с удовольствием потянувшись руками и ногами. – Давайте кофейком меня поите.

– Во дает. – ухмыльнулся Грознов и вытащил из плотно сжатых губ зама недокуренную «Магну» – Это ты, дружок, должен нас кофе баловать, ты ведь холостой.

– Не-е, – не согласился с ним Игорь, – обо мне некому позаботиться, а у вас жены есть.

– А мы кофе не употребляем, точно, Серега? – посмотрел на него Ушатов.

– Точно.

– Это вы свое не пьете, а мое будете, – полез в дипломат следователь, – с молочком.

– Ну если только с молочком, – затянулся и ткнул окурок в пепельницу Грознов, – Игорь, а че ты не женишься?

– С парашютом завяжу, – скручивал тот с горловины литрового термоса крышку, – и окольцуюсь поди.

– Так ты прыгаешь? – заинтересованно повернул к нему голову Серега, у которого старший сын Аркадий занимался парашютным спортом. – Прыжков много?

– По-моему триста, но пока все без парашюта.

– Так ты во сне летаешь?

– Конечно! – вроде как удивился Грозновской недогадливости Игорь. – Я что на сумасшедшего смахиваю?

– Нет вроде бы, но летать во сне ты будешь до самой пенсии.

– А это значит…

– Что жениться ты не собираешься.

– Во! – поднял ему крышечку от термоса, наполненную горячим кофе Кунников. – Соображаешь, жениться – расходиться мне не грозит.

– Нам тоже.

– Как сказать, вон зама твоего супруга из дома выгоняет.

– Васька, врет ведь он?

Не так давно Ушатов действительно имел неприятный разговор с женой, но не настолько, чтобы его попросили с хаты.

– Ленуся моя как узнала, что примерно еще шесть месяцев я дома редко ночевать буду, естественно, не обрадовалась. Кончим с «Акацией», вот тогда…

– Мечтать не вредно, – то ли оборвал его, то ли поддержал начальник и не сговариваясь троица притихла, понимая, что за этим делом подканает следующее и не известно пока, будет оно легче или тяжелее этого.

Ветерка взяли проще, чем предполагали. Начальник милиции Алимов позвонил ему по телефону домой и через сорок минут тот, как обычно чистенький и опрятно вкованный, вошел в его кабинет.

– Вызывали?

– Присаживайся, Алексей Владимирович, вот ознакомьтесь и распишитесь. – Кунников с некоторым чувством удовлетворения наблюдал, как читал Леха постановление о возбуждении против него уголовного дела.

– Все понятно?

– Да вроде так.

– Что так? – сразу уцепился следователь.

– Напечатано четко, а о убийстве, о котором в вашей бумаге нарисовано, ничего не знаю.

Не снимая наручников, Ветерка завезли домой. Настя была на работе, так что не терпевший слез Ветерок от прощальной сцены был избавлен. Быстренько скидал в рюкзак трусы, носки, полотенце и в полдень синий «Жигуленок» выскочил из Первомайска.

Ночь Леха провел в читинском КПЗ, а утром за ним приехал конвой из отделения милиции, где когда-то служил мент, которого убили в июле прошлого года. Бить Ветерка начали, как только «воронок» тронулся с места, давненько он не попадал в такую мясорубку, но это были только цветочки. Спустя три дня Леха не в состоянии был доползти даже до «параши» и когда Грознов забрал его к себе, то черно-желтая шкура Ветерка вздохнула с облегчением. Понимая, что с арестованным разговаривать, когда тот находится в таком состоянии бесполезно и давая ему прийти в себя, и одновременно пряча Леху от читинской милиции, Кунников этапировал его в тюрьму города Якутска. Показаний Ветерок не дал.

Понесло жаренным, Агей чутко это уловил и свалив с поселка в Читу, затырился.

Как не осторожничал Слепой, но двадцать шестого КГБэшники взяли и его с Корешом, когда они появились в Первомайске проведать свои семьи. Показания давать оба отказались. Кореша утартали в читинскую «кадушку», а Слепому пришлось больше недели позагорать в КПЗ.

***

Третьего октября централ как будто вымер, такая стояла тишина. В камере Святого негромко базарившие меж собой зеки, гуртовались у единственного и тщательно тыринового от шмонов компактного транзистора, слушая репортажи из Москвы. Президент и Руцкой поносили друг друга последними словами, кто-то штурмовал телецентр в Останкино. Вице-президент России с народными депутатами заперся в Белом доме, Ельцин отправил туда войска.

– Как думаешь, Олега, чем все кончится?

– Чем бы вся эта каша не закончилась, таких, как мы, Саня, в первую очередь расшмаляют. Не знаю пока, кто прав, кто виноват, но то, что Ельцин в Беловежской пуще, преследуя личные цели, сожрал Горбачева и тем самым развалил СССР – это точно. Ни капли не удивлюсь, если он прикажет открыть палубу по Белому дому.

– Лишка двигаешь, – засомневался Ушан.

– Дай Бог, чтобы ты оказался прав, но Ельцин не только президент нашей страны, а еще и просто человек, вот в этом-то качестве он мне и не нравится. Был первым секретарем горкома партии Москвы, затем отказался от коммунистической идеи, потом по-моему на девятнадцатой партконференции попросил у коммунистов реабилитации, сейчас опять прет против них. Жестко поступит против тех, кто в данный момент не с ним, вот увидишь.

– Может быть, ход у него и в натуре видимо один, чтобы у власти удержаться.

Как Святой и предполагал, случилось худшее. Танки стреляли по Белому дому. Осажденные, из переполненных смертью автоматов, поливали свинцом шедших в атаку солдат, а тех – отправил убивать избранников народа Президент.

– Ну и дела, – давно не мытую, выбритую черепушку поскреб Клоп, – депутатов выбирали, такая шумиха в стране была, а теперь Ельцин без разрешения народа им, бедолагам, кровь пустил, почему, а, Олега?

– Вот ты у него и поинтересуйся.

Шестого страсти стали утихать, но это там, за решкой, здесь же в камере…

– А-а-а! – протяжно и истошно вопил дед Истрат, – Помогите, ослеп! Ни че не вижу!

Без очков дед Истрат действительно ни черта не различал, даже у себя под носом и пока он дрых, шпана замазала толстенные стекла его очков зубной пастой. Дед проснулся, нацепил на сморщенную картофелину носа окуляры и …

– Помогите! – орал он, а хата надрывалась от смеха. И никто не обратил внимания на откинувшуюся кормушку.

– Иконников, с вещами!

В дежурке его ждали Вьялов и трое омоновцев.

– Здорово, Александр Васильевич, худеешь прямо на глазах.

Вьялов за руку поздоровался со Святым.

– Работа, Олег, такая, с такими жуликами, как ты, забегаешься, скоро штаны спадать станут.

– На шутку это не похоже.

– Шутки для тебя кажется и впрямь кончились.

– Раскопали что-нибудь новенькое?

– Нашли, Олега, нашли, не зря я худею.

Везли его не в аэропорт, как он ожидал, а в Управление внутренних дел по Иркутской области. Подняли на четвертый этаж и завели в просторный длинный кабинет, в глубине которого за массивным дубовым столом дымил сигаретой русоголовый здоровый мужик, слева у самих дверей – смугловатый, с виду одногодок Олега, с пронзительным взглядом опер, тоже в гражданке. Арестованный молча прошел к столу и сел на приготовленный для него стул, слева отрезая его от окон, устроился Вьялов.

«Профессионально пашут», – отметил Святой.

– Здравствуйте, Олег Борисович, я майор госбезопасности Грознов Сергей Николаевич. Приказом прокурора Читинской области сформирована следственная группа из сотрудников Министерства безопасности и работников Управления по борьбе с организованной преступностью, вот откуда я взялся.

– Давай, майор, дальше. Не обращая внимания, что я с тобой сразу на ты, это для связки слов, да и устал я честно говоря от дерьма жизненного.

– Значит и мне с тобой на ты можно? – ослабил тугой узел галстука Грознов.

– Конечно.

Затылок буравили, раскалывали настырные глаза и Святой обернулся к ним. Скрывая выражение лица, Ушатов облокотился на колено и ладонью правой руки до самых глаз спрятался, слегка при этом смежив ресницы.

– Восьмой месяц, Олег, сидишь, ничего в душе не проснулось?

– Святой развернулся к задавшему вопрос и сзади снова зажгло.

– Против вас, Сергей Николаевич, кто не спит по ночам и землю роет, как Вьялов, я ничего против не имею, а на начальников и сильных мира сего – я злой. Сам видишь, что в стране творится, желания разговаривать нет. Тех, кто в мягких креслах сидит и топая ногами кровь людскую льет, я бы повыбрасывал в окна из кабинетов, наверное они высоко сидят, рак от народа так оторвались, а вы им служите, поэтому базара не получится.

– Ну служим мы не сильным мира сего, как ты выразился, а народу. Насчет твоих взглядов на жизнь мы надеюсь еще поспорим, а пока, Олег, давай-ка видик покрутим, правда пока без звука, но по-моему ты и так все поймешь. – Грознов встал и включил видеодвойку.

На экране появился Кунников и две женщины, видимо понятые. Беспристрастный объектив видеокамеры показывал, как опера разгребают опавшие листья и разбирают железобетонный сток грунтовых вод. Потом похоронную процессию и молодую девушку с огромным портретом в руках. Взгляды живого убийцы и погибшего от его руки милиционера встретились.

Ушатов наблюдавший за реакцией арестованного, черкнул на бумажке всего одно слово – «побледнел», – прошел к столу и положил клочок бумажки перед Грозновым.

– Что скажешь, Олег?

– Ничего, Сергей Николаевич.

– Сейчас я воткну еще одну кассету, твой подельник поведает тебе, как вы все это сделали.

– Дело ваше, но имейте в виду, чтобы я не увидел, буду молчать.

– Понятно.

Святого увели на первый этаж и заперли в малюсенькую камеру, без параши, вентиляции и даже без привычного глазка в глухой металлической двери. «Че они меня в тюрьму не уперли?».

В тюрьму его не возвратили потому, что в нее только что завезли Эдьку, а ему предстояло путешествие на другой конец России.

В четвертом часу утра Олега, дремавшего сидя на корточках, разбудил Ушатов, сводил в туалет, позволил умыться и через пять минут пристегнутого наручником к внутренней ручке управленческой «Волжанки», его катили в порт.

– Закуришь? – Грознов протянул Святому сигарету. – извини, ты ведь не куряка, забыл совсем.

– Давай, – прикуренную уже «Магну» взял у него Олег и словно заядлый курильщик, глубоко затянулся.

Николаевич с Ушатовым переглянулись.

– Вот, Сергей Николаевич, любуйся на то, что ты делаешь, – блеснул в темноте салона ровными белыми зубами его заместитель, – не курил ведь человек, зачем предложил?

– Говорю же – забыл, – расстроился похоже Грознов по-настоящему, – Олег, может выбросишь?

Святой молчал и дымил. «…Здравствуй, любимый папа… Березку под окном я поливаю и берегу… Линда большая стала…» – нет, на волю не тянуло.

«ТУ-134» стремительно вспарывая темное небо, набирал высоту.

– Вот так же и ты, Олег, оторвался от реалий жизни и витаешь в облаках.

– Спорить не стану, Сергей Николаевич, может ты и прав. Время у нас есть?

– Навалом.

– Тогда может болтовню мою послушаете.

– Валяй.

Расположились во втором салоне напротив крыла, турбины особо не мешали, но, чтобы лучше слышать и Грознов, и Ушатов немножко склонили головы к сидящему посредине Святому.

– Начну с океана. Люди не только выбили всех китов и выловили все живое, что там водится, но еще и заливают моря нефтью и соляркой. Один только Российский флот устроил из Арктики гигантский могильник. Подводники топят атомные реакторы, отработавшие свой срок, в газетах пишут, что с американского авианосца упали в океан два бомбардировщика с ядерным оружием на борту. Человек за одну секунду вырубает на планете один гектар зеленых насаждений, которые дарят ему жизнь в виде кислорода, но этого мало. Зайца, который питается только морковкой да капустой и не причиняет никому вреда, мы жрем за милую душу и вообще все, что только шевелится, или плавает в этом мире. По телику «В мире животных» показывают, как богатые туристы от нечего делать прямо с вертолетов где-то в Африке шмаляют диких лошадей ради удовольствия, понимаете некуда им тратить капиталы, а в это время только в пяти странах Южной Америки – Уругвае, Парагвае, Перу, Боливии и Чили каждые десять секунд от голода умирает ребенок. Нет людям друг до друга дел, нет настоящего сострадания, всем на все наплевать. Смотрел как-то по ящику аукцион, Австралию показывали, знаете, что на нем продавали? Лицензии, охота на крокодилов, счастливую женщину, которой досталось разрешение на убийство снимали на камеру, как она охотится на зубастых и сдает их шкуры, ее спрашивают – ну и как вам все это? Она отвечает – очень понравилось, на будущий год еще лицензию куплю. Газету иркутскую неделю назад разворачиваю, в связи с конверсией статья. Женщина на оборонном предприятии делает мины и жалуется, что завод замораживают, а по статистике в девяносто втором году на этих минах в мире три тысячи человек подорвалось, из них почти две тысячи детей, а ей своих троих нечем кормить. Своя рубашка ближе к телу тех, которым руки-ноги отрывает где-то там далеко, она не видит, а ее детишки – каждый день на глазах и о них нужно заботиться. Трудно для меня жизнь воспринимается, непонятно и сложно. Каждый школьник знает великого гения нашего столетия, изобретшего атомную бомбу, которую затем сбросили на Хиросиму и Нагасаки, а в моем понимании он сумасшедший. Не верю я в то, что порождая такое зло, человек не предполагал, какая это трагедия. Все знают Гитлера и Пиночета, никто не знает простых Ивановых, или Сидорова, пашущих землю и сеющих добро. Наверное человек – «СПИД» вселенной, скоро мы изобретем межпланетные корабли и станем разрушать вселенную.

– Смысла жизни, вообще, что ли не видишь?

– Не вижу, Сергей Николаевич. Не может, конечно, быть, чтобы человек так и не узнал, что он делает на этом шарике, тогда получается, что смысл бытия нашего заключается в смерти, видимо только тогда мы узнаем, что и как.

– По-твоему, всем надо начинать грабить и убивать? – ярко выраженный холерик Грознов загазовал – у меня другие идеалы и я им служу. Ведь просто все. Не делай зла, раз не хочешь, или не желаешь делать добро. Вот летим мы сейчас в Хабаровск, на положении в городе Пес, правильно? Он за изнасилование девушки отсидел пятнадцать лет, вы, уголовники, ведь насильников в тюрьме бьете смертным боем, а тут вдруг «стекольщику» подчиняются арестанты всего края. Почему? Да потому, что нет, у вас, никакой идем, ворам все равно, кого на положение ставить, лишь бы деньги рвать. Разворачивайся, Олег, пока еще не поздно, умрешь хоть человеком.

От услышанного у Святого перехватило дух. Грознов был прав, «стекольщиков» лудили на всех пересылках и не верилось, что такую мразь, могли поставить ответственным за весь Хабаровский край.

– Ты видишь мир таким, – прервал его размышления Ушатов, – что все мы – твари паршивые, так?

– Так.

– Тогда ответь мне, сына своего, Игорешку, ты тоже ненавидишь?

Вот так просто и доходчиво, особисты навесили Святому моральных оплеух.

– Молчишь? Правильно и делаешь, на этот вопрос есть только один ответ. У меня две дочки, у Сергея Николаевича – два сына и дочь, вон женщина с ребенком сидит, и все мы любим своих детей и надеемся, что из них получится со временем что-нибудь доброе и хорошее.

Самолет лег на бок, показывая пассажирам, величие и красоту Амура, потом выровнялся и пошел на встречу взлетно-посадочной полосе. Вывели Олега с «ТУшки» первого и прямо с трапа усадили в черную «Волгу». Пожилой в кроличьей шапке шофер на него не обернулся, а вот сидевший рядом с ним мужчина лет сорока, с тонкой полоской усов под тонким прямым носом, на переднем сиденье развернулся.

– Вот ты какой, Иконников. Ну давай знакомиться, я – Журавихин Анатолий Васильевич, начальник тюрьмы, в которой тебе теперь придется сидеть.

– Здравствуйте, – не понял Святой, почему его встречает такая «шишка».

Сорок минут, что пилили по длинному городу, усыпанному желтой листвой, чуточку приподняли настрой. Тяжелые темно-коричневые тюремные ворота отъехали в сторону, пропуская в предбанник машину с «гостями», но к удивлению Олега его не выводили. Отворились вторые ворота, «Волга» медленно въехала на тюремный двор и обогнув два «зашторенных» четырехэтажных корпуса, уткнулась носом в еще одни железные с алыми звездами ворота. Журавихин поднял трубку автомобильной рации.

– «Кайрат», первый дом, отворяй.

На улице, разминая затекшие ноги, Святой осмотрелся. Тюрьма в тюрьме, вышки, овчарки, бегающие по натянутой проволоке. Маленькое оштукатуренное трехэтажное здание, беленое желтой известью и выстроенное наверное еще пленными япошками, ничего пока не было понятно. Начальник тюрьмы сунул руку, затянутую в перчатку, в пластмассовый, белый ящик, прилепленный справа над крылечком и недолго покопавшись в нем (видимо с кодовым замком), толкнул от себя металлическую дверь. На первом этаже читинцев встретили три офицера с синими просветами на погонах.