Текст книги "Полет на спине дракона"

Автор книги: Олег Широкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Джучи. Великий Курилтай. 1206 год

Привычным усилием – пока ещё можно – Джучи остановил громыхающую конную лаву воспоминаний. До них ли? Ещё немного – и он опоздает на главное торжество, надо спешить. Хан Темуджин (он с некоторых пор с опаской называет его в своих мыслях отцом) затаит обиду, все их враги зашушукаются. Куда, мол, Темуджину управлять всеми народами войлочных юрт, если в своей семье порядок навести не может.

Они, враги, и курилтай затеяли, чтобы твёрдо показать: не хан над курилтаем – курилтай над ханом. Понимает ли это отец? Думал Джучи, что понимает, да сделать ничего не может. Отец... от-е-ц, заговорённое слово снова растревожило рану. Он ли вправе заботиться о благополучии чужого человека. Но ехать на праздник всё-таки надо. Мало ли и без его истерик у отца забот, мало ли врагов, соглядатаев? Отца... о-о-о...

Джучи услышал цокот сзади, оглянулся...

Нагнавшая его девушка меньше всего была похожа на врага. Но на кого-то всё-таки... Ну, конечно, – на его мать.

Одета богато, яркая, но и что с того? Сегодня порой и не разберёшь... госпожа перед тобой или простолюдинка... Все на праздник в нарядах, а после усмирения найманов и простые харачу нахватали вволю тангутских и китайских халатов. Кое-что облик незнакомки позволяет определить: девушка без шпиля бахтага[53]53
  Бахтаг – головной убор замужней женщины.


[Закрыть] над головой, значит – незамужняя.

Он развеселился. В таком обществе куда приятнее скакать на это тяжёлое торжество, чем с надоевшими братьями – хорошо, что он вовремя от них избавился.

   – Я шаман, красавица, угадаю, каков твой род, – игриво окликнул девушку Джучи и подбоченился.

   – Я не шаманка, нойон, но скажу, что в тебе больше от меркитов, чем от шаманов.

И попутчица рассыпала мелкий жемчуг беззаботного смеха.

«Меркитов...» Без замаха в печень угодила. «Неужели так похож, что всем и без сплетен всё видно...» Вот тебе и развеялся.

   – Так... похож? – Изнутри поднималась чёрная муть.

   – Ты? – беззаботно щебетала девушка. Она ехала слегка сзади и не заметила, как улетучилась в нижний мир вся его удаль. – Да нет, разве что чёрный. Я не про то. Наверное, ты гнал Тайр-Усуна вместе с сотнями Ная? Меч у тебя меркитский, из тех, которые выменяли их битые удальцы у последнего каравана «белоголовых». Мой эцегэ из той погони такой же привёз. Больше к ним не ходят караваны, к бедным меркитам.

   – Жалеешь врагов? – облегчённо выдохнул Джучи.

   – Всех жалею, разве плохо?

   – Жалость к врагам – удел беспечных, разве не знаешь?

   – Ты говоришь не с воином, разве не знаешь? – поддразнила попутчица. – Кстати, ты пробовал угадать, откуда я родом. Ну-ка, похвастайся.

   – И сомнений никаких: ты – хунгиратка.

   – И вправду, шаман, – опять засмеялась девушка, – или гостил в нашем курене?

   – Ну и... гостил, не в том дело... Моя мать – из хунгиратов.

   – С тех пор как хан Темуджин собрал в походную рукавицу все окрестные юрты, наши девушки в большой цене. Только и слышны хвастливые разговоры. Мол, ханская хатун[54]54
  Хатун – жена; женский титул, который носили жены и дочери хана.


[Закрыть] Бортэ родом из хунгиратов. А значит – бойтесь мангусы. Не иначе Всевидящая Этуген[55]55
  Этуген – Земля, богиня земли.


[Закрыть] рожи им за это разгладит, ума в тороки насыплет, – девушка состроила гримаску, – а раньше – моя бабушка помнит – привезли на сватовство забитого мальчика, всё плакал... собаку увидит – в слёзы, что скажешь не так – в слёзы. Никто с ним играть не хотел, смеялись.

Она была очаровательна в этом обличительном азарте. Её несло, как газель на солончак.

   – А после – прискакал на свадьбу голодранцем, без приданого. Сидел, зыркал обиженно. Величаются, видите ли, перед ним, подарками своими оскорбляют. Дей-Сечен ему и дочь-то отдал – слово нарушить боялся. А потом... Другие сами жён в меха наряжают, а наш удалой жених сорвал с невесты последнюю соболью доху и кинул под ноги хану Тогрулу – смотри, мол, не нищий я. С той дохи, с невесты снятой, и пошло его величие. Теперь не вспоминают. Всё нам «воля Неба», а вот – доха?

   – Много ты понимаешь, доха – и есть знак Небес.

Такого Джучи никогда про отца не рассказывали.

Оттого, что божественный образ эцегэ обрёл земные очертания, полегчало. Цепкая мнительность, однако, сразу выхватила эпизоды из раннего детства. Вспомнилось, как Темуджин особо к нему благоволил, когда Джучи от страха перед ним кидался в истерику. «Себя узнавал, – как будто и с высоты седла неожиданно подумал незадачливый сын, – решил небось, если истеричка – значит, всё в порядке, своя кровь». Но резануло: «Так он САМ НЕ ЗНАЛ, он – сомневался». Встрепенулась заветная НАДЕЖДА.

   – А ты не больно-то разговорчив, – устала от его молчания девушка.

   – Ты же – слишком разговорчива. Не боишься, что за такие разговоры жало с головой оторвут?

Но она не обиделась.

   – Не там осторожность, где молчат. Осторожность – людей различать. Ты – не донесёшь, а донесёшь, так и что с того? Будет твой хан у сплетниц жала вырывать – станут немыми кочевья, как коровьи стада.

   – Знаешь меня, всезнающая? – Задираться с ней было приятно, и вообще он неожиданно ощутил странное чувство тёплого очага после бурана. – Расскажи, что ещё говорят в куренях хунгиратов про нашего хана?

   – Не скажу, – капризно бросила она.

   – Что так?

   – Язык поберегу, ещё отрежешь по дороге. Чем буду нашему благодетелю приветствия кричать...

   – Как же тебя зовут, безъязыкая красавица?

   – Уке, языкастый соглядатай. Поспешим, торжество вот-вот начнётся.

* * *

Обширные нутуги-кочевья вокруг «Золотого Онона», такого ещё не видали никогда. На Великий Курилтай отовсюду стекались бывшие враги, закалённые в боях друг с другом. Как разноцветные осенние леса, одарённые способностью стронуться с места, ползли сплочённые долгим товариществом тумены и отдельные тысячи, а за ними неисчислимые кибитки, повозки, неразборные юрты.

О, Всеблагой, предавший Сына своего на муку, что же это делается под солнцем Твоим? Рассуди. Взял ли этих людей на копьё злой язычник, рыжий дьявол Темуджин (так ещё недавно говорили о нём их ханы и нойоны[56]56
  Нойон – правитель рода, управлявший улусом, отдельной кочевой ордой.


[Закрыть])? Или, напротив, Великий Справедливый Чингис – «обнимающий» хан собрал Божий народ в тяжёлую руку перед лицом свирепого джурдженьского Алтан-хана. И то сказать, – разве не подданные Золотого Дракона заставляли кераитов кидаться друг на друга, оплачивая кровь их детей суетной приманкой фарфора и печенья?

Торжество на Ононе должно всё расставить по своим местам, тем более что все они и так уже строго расставлены по своим десяткам и сотням. Курилтай превратит их из завоёванных в ВЫБРАВШИХ своего правителя. Ради этого стоит забыть, что давно уже нет у них никакого выбора. Давным-давно.

Но умный конь гордо скачет под оседлавшим его багатуром к славе, глупого – тащат на урге. А воля... Где она – эта воля? Или обитель её лишь в сказаниях-улигерах?

На коротких стоянках долго и задумчиво взирали на свои нательные кресты кераитские, найманские, онгутские пастухи, священники, воины. Воздевая руки к Небесам в привычной молитве, просили вразумить и направить их мысли, запутавшиеся в непонятной многолетней резне:

   – Абай-Бабай. Пронеси же мимо чашу смятения. Ниспошли на душу мятущуюся покой и веру, что всякая власть на грешной земле – от Бога. Ибо гонитель волею Твоей обращается в пастыря благочестивого.

Впрочем, хан Темуджин хоть и язычник, а к Миссии благоволит. В его ставке – привычные кераитам и найманам Божьи церкви. Он выдаёт своих сыновей за христианок. Строг, но заботлив.

А значит, да будет благословенно Девятиножное Белое Знамя, и да ниспошлёт Господь благополучие и мужество детям его.

Маркуз. Великий Курилтай. 1206 год

Согбенный пожилой человек в чёрном вскинул сухощавые руки к небу. Крупный, украшенный рубинами крест покачнулся на складках просторного одеяния, как на волнах. Молитву он пробормотал хоть и быстро, но не скомкано. Ни одного из важных слов не пропустил. Медленно, будто очнувшись, наклонил голову.

   – Я должен тебе рассказать, Маркуз, таково повеление. Но сначала спрашивай. Пусть первые семена падут на взрыхлённую почву.

Его собеседник многое уже и сам понял, но спросить всё-таки следовало. Иначе его заподозрят в излишней проницательности. Кроме того, одно дело – догадки, совсем другое – уверенность.

   – Это вы платили за то, чтоб я вытащил Темуджина из джурдженьской ямы?

   – Да, – резко кивнул священник.

   – Но четырнадцать лет назад не кто иной, как вы сами и продали его джурдженям. Зачем?

   – Не продали, нет. Позволили продать. Мы не разбойники, а слуги Всевышнего, – сощурился старик. Морщины, опутавшие при этом глаза, давали знающим понять: ему гораздо больше лет, чем казалось, когда лицо было спокойным. Такое бывает оно у тех, кто редко смеётся. – Теперь Темуджин знает: не спасут непослушного ни золотой пояс Великого Хана, ни тысячи тургаудов-телохранителей. Мы захотим – будет ханом. Рассердимся – будет в джурдженьской яме спать на собственных испражнениях.

   – Чего тут не понять? Но поначалу-то вы и не собирались его вытаскивать? Всё-таки четырнадцать лет в темнице...

   – Не зная корней, не поймёшь и рисунок листвы. Не спеши. Доители кобыл отверзли уши свои ко Слову, когда невыносима стала их земная жизнь. Служители Белой Веры[57]57
  Белая Вера – Христианство.


[Закрыть] утешили народы, обделённые деревьями и пашнями. Но теперь эти земли под пятой у Темуджина, который не христианин, более того – поклоняется нашим врагам, чёрным шаманам Бон. Зачем освободили язычника, в каком затмении вручили ему узду от христианских улусов? Это ли ты хочешь спросить, Маркуз?

   – Да, учитель.

   – Дабы испытать благочестие Иова, не марал Всевышний свои белоснежные ризы, но Сатану просил наслать на Иова муки. Потом же, в нужный час, – явился с руками чистыми и утешил.

   – А после, когда Сатана уже не нужен – можно сказать ему «изыди», аки Иисус на горе Синай, – непочтительно встрял Маркуз.

   – Диавол нужен всегда, – твёрдо отчеканил старик, не заметив лёгкого ехидства внимавшего. Или даже заметил, но нарочито не подал виду. – Нет добра безо зла. Ежели Господь допускает зло в мир без желания своего, то он не всемогущ, а этого не может быть.

   – Стало быть, допускает по желанию... Но зачем?

   – Не забывай, что пути высшей истины прихотливы и скрыты от случайных взоров, – вздохнул старик. – Слово Мессии пришло в земли кераитов, найманов, онгутов, уйгуров, кара-китаев мирно, как дождь в пустыню, ибо они мучились тогда от духовной жажды. Мы не несли Его Завет на лезвии сабли. – Слуга Всевышнего закашлялся неожиданно звонко. – Еретики-паписты вечерних стран рисовали кресты на плащах и в таком одеянии избивали магометанских младенцев, аки Ирод в Вифлееме! И всё это – именем Господа. И чего же добились, кроме ненависти?

   – Как же правильно нести Свет?

   – А так. Белых одежд не замарав. Мессия послан утешать, карать – удел Сатаны. Но, – старик хитро прищурился, – но поступь Сатаны должна служить предтечей утешения, как в откровении Иоанна. Знаешь ли ты разницу меж Люцифером и Сатаной, Маркуз?

   – Люциферу поклоняются язычники. Сатане – еретики...

   – Нет, Маркуз, не так. Люцифер плодит зло без пользы для души. Сатана же – меч Господа, орудье гнева Его. Мы способствовали возвеличению Темуджина, дабы он сокрушил врагов Белой Веры, обуздал заблудших, объединил степи кровью и железом, сунул узду подчинения в зубы старейшинам и ханам.

   – Разве владыка кераитов Тогрул, Инанч-хан найманский, уйгуры и кара-китаи были врагами Веры?

   – Ах, эти, – отмахнулся священник, как от слепня, – эти только называли себя христианами. На деле – погрязли в грехе гордыни, продались за китайские печения Золотому Дракону. Вознося молитвы, они лишь пытались спасти свои ничтожные души. В них не горело праведное сострадание к еретикам, пребывающим во зле и невежестве. Их не заботило, что многие народы по сей день томятся в потёмках. Вот они и наказаны. Теперь все степи в руках Темуджина, а он – наша послушная сабля. Больше нет охотников показывать зубы, но вся ненависть, все проклятья – Чингису. И это хорошо. Проклятия Сатане, любовь – Мессии. Великий Хан пожинает и плодотворный страх, но с Белой Верой ссориться не станет... как Сатана с Господином своим.

   – Почему?

   – В его ставке – наши церкви, старший сын женат на христианке, двое младших – тоже. Он знает, что большинство его нынешних подданных возносят молитвы Мессии, а не Тенгри, а стало быть, вечных мук боятся больше, чем казни.

   – Так ли, святой эцегэ?

   – Так, Маркуз. Пусть в твоём сердце сомнения растают льдом на солнце. Ты хочешь спросить, почему мы выбрали именно Темуджина для этой великой задачи? Так соединились созвездия, Маркуз. Он не связан липкими узами чести и долга, как другие. Имя ему – ненависть, звезда его – власть. Родовые старейшины родного племени – враги его, меркиты – недруги его, татары – тревога дней его, джурджени – ужас его ночей. Нухуры и воины его – люди без рода без племени, и на всех у него нашлись удила. Он умён, хитёр, жесток, красив. Он – ХАН МИРА СЕГО. Ему – тела на муку, нам – души на утешение.

   – Но, святой эцегэ, огонь не сбережёшь за пазухой. Кто держит факел, должен знать: пламя рано или поздно обожжёт руки. Не пора ли его гасить, учитель? Кроме того, не только вы хотите направить рыжие языки его огненных волос на нужную вам кровлю – найдётся немало охотников. Шаманы Черной Веры, например.

   – Им с того костра не выгорит, Маркуз. Темуджин не забыл, как шаманы науськивали против него родичей. Ты говоришь как самаркандский митрополит, да... именно так. Он считает, что нам нужно поторопиться с крещением ханской семьи и усилить проповедь среди монголов... Когда и ловить души, как не сейчас, пока они в смятении, пока оплакивают своих умерших близких, пока им плохо. «Самое время, – сказал он, – поторопитесь, скоро мечи уснут в ножнах, а вдовы утрут слёзы. Тогда язычники задумаются об умножении «стад земных», не о вечности... и снова всё прахом пойдёт...»

   – Да, если настанет мир, чёрным шаманам будет самое раздолье, а наша проповедь покажется неуместной, как мудрые речи на пьяном пиру... – Маркуз вполне согласился с мнением самаркандского владыки, но встревожился – не перебрал ли в вольнодумстве? Присмотревшись, успокоился. Покровительственное выражение не покинуло лица старика.

   – Что до новокрещёных, – осмелел Маркуз, – то накал их Веры тоже уступит место мирским соблазнам, если будет мир. Ну даже удастся вам обратить всех детей Темуджина... и что с того? Они поссорятся из-за богатства, как Тогрул с братом своим, как кераиты с найманами – даром, что повсюду уже давно наши церкви. Кому нужно единство на короткое время?

   – Всё это так, но подумай – кому нужно, чтобы монголы, кераиты и прочие только и думали о том, как подрезать подпругу соседу, чтобы степняки были не гордыми воинами, а попрошайками у осёдлых государей, чтобы молились разным богам, и на них можно было бы устраивать охоту, как на дзеренов[58]58
  Дзерен – зобастая антилопа.


[Закрыть]? Подумай – кому это выгодно?

   – Джурдженьскому Алтан-хану. Из его земель в степи текут сладкие соблазны, разжижающие кровь – фарфоровые блюдца, блестящие котлы, шелка для знати. А обратно бредут, как пойманные дикие кони, вереницы босоногих «рисовых рабов» из простонародья.

   – Да, Маркуз. Алтан-хан – главный наш враг.

   – Воистину так, я ненавижу джурдженей, – уронил Маркуз тяжёлые слова.

   – Ненависть не пристала христианину. Заботясь о душе врага своего, сокращаешь грешную жизнь оного на земле, а сие надо делать – с любовью в сердце... Но я рад, что ты понимаешь больше многих, – тут старик досадливо поморщился, – жаль, что в Самарканде думают иначе.

   – Близость магометан мешает митрополиту видеть дальше тех мух, которые вьются у носа. Также и уйгурским купцам-христианам.

   – Негоже, Маркуз, так говорить об иерархе, стыдись, – деланно пожурил священник, но видно было: он придерживается того же мнения. – Нет, я не думаю, что дело в мухах. Китайские шелка, фарфор, золото – вот источник бед... И не только бед, Маркуз. Наша община Нестория в Уйгурии собирает мзду с караванов. Сияющий ключ от Шёлкового пути у нас. – Тут голос старика снова зазвучал торжественно: – Да, Маркуз, это великий дар Господа для истинно верующих, а румийским мелькитам и прочим еретикам – посрамление. Пошлины с купцов, везущих товары из Китая в Вечерние страны, доставляющих товары оттуда, – о щедрый источник, питающий Истину! – собирают правоверные. Одна беда: Китаем ныне владеют джурджени, рынки Срединной равнины[59]59
  Срединная равнина – Китай.


[Закрыть] в их руках. Потому-то наши в Уйгурии и боятся ссоры с Алтан-ханом больше, чем боится самума одинокий путник. – Старик вдруг обмяк, как падающий шатёр. – Ведь мы одиноки, Маркуз, мы пилигримы в пустыне неверных. Вот и посуди сам: благополучие Золотой Империи для церкви Нестория – как трава для овцы, но... – он возвысил голос, как делают, подчёркивая главное, – именно это не даёт ей превратиться во льва.

   – Мы и ведём себя как смиренные овцы, – вздохнул Маркуз, – Золотой Дракон держит нас на подкормке, но что же тут поделаешь? – вздохнул Маркуз.

   – Вот именно, Маркуз, вот именно... А теперь подумай-ка: для чего мы кормили Темуджина как птенца с рук, для чего крепили его хоругви... сколько золота и мехов на него извели... для чего мы шептали его имя у каждого камня? Для чего ты спасал его потом из джурдженьской ямы, для чего мы бросили ему во власть степные племена? А теперь и уйгурские купцы-толстосумы из оазисов привязаны к его ремню.

Маркуз улыбнулся, ещё не веря. Неужели всё-таки...

   – Вы растили его, как пса на джурдженьское горло. Да, учитель?

   – Точно. Ты молодец... Переговоры с уйгурской общиной были непростым делом, с самаркандским митрополитом – тем более... В случае поражения они потеряют всё, ибо Китай будет разорён и торговля встанет, но в случае победы – добыча хлынет тучным потоком...

Я добился: уйгурская община согласна развязать мошну... купцы-несториане золото на поход тоже выложат с благословения митрополита: уговорил и его.

   – Значит, снова война, учитель?

   – Иначе нашего Темуджина окрутят шаманы Черной Веры и уже при детях его всё вернётся на круги своя. Господу нужна война. Не будет нам покоя, пока на последнего язычника не снизойдёт небесная благодать...

   – Воистину. Но это значит – совершить небывалое: заколоть Золотого Дракона копьём Божьего гнева, как Святой Коркуз заколол Змия.

   – Если понимать сие так, Чингиса нужно было сперва крестить. Осторожнее с аллегориями, сын мой. Что до меня, то я истинно говорю тебе, сын мой: Господь творит кару руками Сатаны, а не своих святых. В том великий замысел. Христианство вернётся в Китай не с красным всадником Апокалипсиса, но дождём утешающим прольётся на землю, разорённую войной... приберёт к рукам души растерянных и страждущих...

«И богатства ограбленных», – продолжил Маркуз не вслух. Теперь он не сомневался – он понял, что от него хотят, но спросил:

   – В чём же моя задача, учитель?

   – Ты избран для неё, ибо Темуджин верит тебе как своему... доверяет как никому... Благодарность, слава Господу, входит в число его столь малых добродетелей. Ты вырвал его тело из вонючей пасти Вельзевула. Теперь же должен действовать во благо его души...

   – Души... Сатаны, – улыбнулся Маркуз.

   – Так или иначе, наверняка он жаждет отплатить своим давним обидчикам и гонителям его родного племени, – ушёл от прямого ответа старик.

   – Если я вас правильно понял, мне нужно идти по узкому лезвию.

   – Воистину так. Закон Ясы гласит: не важно, как человек общается с Небом, – важна покорность. В этом спрятались две силы: первая сила – не пустить шаманов Черной Веры, магометан, служителей Будды и прочих еретиков к струнам его души. Пока есть общий враг, пусть Темуджин объединяет людей. Когда весь мир падёт к ногам его коня, он или его потомки поймут – народы можно завоевать мечом, но удержать их в покорности можно только Верой. Твоя задача (как и многих людей, знать о которых тебе не дано...) – подготовить почву к тому, чтобы и сомнений не осталось – это должна быть Наша Вера.

   – Ты плохо знаешь Темуджина, учитель. Хан не помышляет о захвате всей ойкумены, он думает лишь о покое для тех, кто доверился ему.

   – Но жаждут ли покоя его люди, рождённые для бурана? Да и он – порождение войны – сможет ли свободно дышать без неё. Он лукавит сам с собой, Маркуз, так-то. В нужное Господу время Темуджин поймёт – не может быть мира, пока есть те, кто не покорился справедливости. – Старик перевёл дух и заговорил спокойно и строго: – Ты приблизился к нему вплотную, но главная твоя задача – не он, а его старший сын – Джучи. Мы возлагаем на него особые надежды, и не только потому, что он – прямой наследник по праву первородства. Но и потому ещё, что его родовое древо не безупречно.

   – Это верно, учитель. Одному Богу известно, кто его отец: Темуджин или безвестный меркитский разбойник.

   – Ну, положим, имя удальца не ускользнуло от наших ушей. Это сотник Чильгир-Бух... Печаль не в том. Другое важно. Никогда не истает ехидное сомнение в глазах простых людей, а значит, и соперники на стрёме, как пардусы[60]60
  Пардус — животное, упоминаемое в летописях, некоторыми отождествляется с барсом (пантерой, леопардом), а другими – с рысью.


[Закрыть] перед охотой. Его уже и сейчас зовут «меркитским подарком», этот фатум и Темуджин не в силах изменить.

   – Тогда тем более непонятно, почему внимание к нему, не к другим сыновьям? Не к Угэдэю, например, что также женат на христианке Дорагинэ?

   – Угэдэй ленив, как слепень по осени, его жена – надменная утка, правда, она христианка, и само по себе это хорошо, – старательно растолковывал старик. – Нет, за Угэдэем не пойдут толковые.

   – А Джагатай?

   – Твёрд, решителен, всем хорош, да вот беда – не только мы это понимаем. Будет он как красивая невеста губы надувать – знает себе цену... Он – тайджи чистых кровей. За него те уцепятся, кто считает, что только монголы – белая кость, а остальные племена – вроде вьючных лошадей. Тут где сядешь, там и слезешь. Да и не успокоится он, пока Джучи не изведёт. Ему в том – прямой резон.

   – Это верно, святой эцегэ. Мудрость единорога в словах твоих. Только Джучи, когда придёт пора, станет знаменем покорённых, – восхищённо поддержал Маркуз, – а большинство из них – крещены. Джучи обижен и поддержит обделённых.

   – Темны и капризны всплески благожелательности к нему Темуджина. Тут самая тонкая струна, и твоя же задача, Маркуз, чтобы она не оборвалась. Иначе всё пропало. Впадёт Джучи в немилость – возобладает в степи право чистых монгольских кровей, будет обласкан – воспарит право чистой души, стремящейся к Богу. Но заповедовал нам Мессия: «Несть эллин, несть иудей...» Воистину...

   – Несть монгол, несть кераит... аминь, токмо паства Христова, – вдумчиво промолвил Маркуз. – Абай-бабай, да свершится воля Его. Я беру эту ношу, святой эцегэ. Прощай, и да будет мир с тобой.