Текст книги "Встречь солнцу. Век XVI—XVII"

Автор книги: Николай Коняев

Соавторы: Владислав Бахревский,Арсений Семенов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Встречь солнцу. Век XVI—XVII

ПРЕДИСЛОВИЕ

На многие тысячи километров от Уральских гор до Тихого океана и от границ Монголии до Северного Ледовитого океана раскинулась Сибирь. Это более половины территории нашей страны, три четверти её природных богатств. «Могущество России Сибирью прирастать будет» – эти пророческие слова М. В. Ломоносова, справедливость которых убедительно подтверждена самой историей, и сегодня звучат актуально. И сегодня мы с полным основанием связываем с подъёмом этого важного региона перспективы дальнейшего прогресса нашей страны, ускорение темпов её экономического и социального развития.

Этим определяется и наш интерес к богатому историческому прошлому Сибири, особенно к тому времени, когда четыре столетия назад началось грандиозное движение русского народа «за Камень», как называли тогда Уральские горы, заселение и освоение им бескрайних сибирских просторов. Именно это массовое, в основном стихийное народное движение на восток, «встречь солнцу», составляет основу процесса присоединения Сибири к России. Только в результате заселения её русскими людьми – крестьянами, казаками, посадскими людьми, образования здесь постоянного русского населения, хозяйственного и прежде всего – земледельческого, освоения её территории она стала неотъемлемой частью России.

В этом движении, как и во всяком другом, были люди, которые шли впереди. Преодолевая таёжную глухомань и суровую тундру, бурные речные пороги и океанские льды, скалистые горы и непроходимые топи, прокладывали они первые тропы в «страну незнаемую», вырывали её из мрака неведения. Их называли землепроходцами. О них эта книга.

Проникновение русских в Сибирь началось с её северо-западного угла – с северного Зауралья. Уже в XI—XII веках, привлекаемые сказочными пушными богатствами края, сюда ходили ватаги и новгородцев, промышлявшие здесь путного зверя и выменивание у местного населения меха на железные изделия. По путям, проторённым ими, шли снаряженные новгородскими феодалами военные отряды, собиравшие дань мехами с обитавших здесь племён. Уже в это время Югорская земля, как называли новгородцы этот край, считалась одной из новгородских волостей, хотя зависимость её от Новгорода была номинальной: всякий раз для сбора дани приходилось снаряжать военные экспедиции, не всегда заканчивавшиеся удачно. После падения независимости Новгорода Москва не только наследовала все его владения, но и существенно их расширила. Московские рати не раз ходили за Урал. В 1483 году князь Фёдор Курбский, поднявшись по Вишере и перейдя Уральские горы, покорил Пелымское княжество, одно из крупнейших мансийских племенных объединений в бассейнах Пелыма и Тавды. Спустившись вниз по Тавде и Тоболу, его войско оказалось в «Сибирской земле» – так называлась тогда небольшая территория в низовьях Тобола, где издавна обитало угорское племя «сыпыр», уже сильно тюркизированное, но сохранившее своё давнее наименование. Отсюда ратные люди по Иртышу прошли на среднюю Обь, где успешно «воевали» угорских князей.

Зимой 1499—1500 года четырёхтысячная «лыжная рать» во главе с князьями Семёном Курбским и Петром Ушатым совершила поход в низовья Оби «на югру и самоядь». Эти походы привели к тому, что угорские «князцы» и старейшины некоторых самодийских (ненецких) родоплеменных групп признали себя вассалами русского государя и обязались ежегодно доставлять в его казну дань, которую сами собирали с подвластного им населения. Однако отсутствие на этой территории русских административных центров, постоянных представителей царской администрации и постоянного русского населения делало эту данническую зависимость непрочной.

В XVI веке движение русских охотников-промысловиков (или промышленников, как их тогда называли) в северо-западную Сибирь возросло. В это время существовало два основных пути из Руси в Сибирь – сухопутный и морской. Первый из них – «чрезкаменный», известный ещё новгородцам, проходил по Печоре и её восточным притокам, берущим начало в Уральских горах, и далее через «Камень» в притоки Нижней Оби. Продвигаясь этим путём, уже в начале века поморские промышленники перешли Обь и попали в бассейн реки Таз – в сказочно богатую пушным зверем, и особенно ценным соболем, страну Мангазею, названную так по имени одного из самодийских племён. Сюда хлынули тысячи искателей богатства. К концу века Мангазея была полностью освоена торговыми и промышленными людьми, понастроившими здесь многочисленные острожки – укреплённые зимовья, служившие местом пребывания промысловых артелей и местом менового торга с хантами и самодийцами. Лишь только в 1600 году государство наложило руку на этот район, открытие и освоение которого явилось результатом вольнонародной колонизации. В этом году здесь появился первый военный отряд и на месте одного из острожков был построен город Мангазея, ставший административным центром этой «златокипящей государевой вотчины», несколько десятилетий являвшейся основным поставщиком ценной пушнины в царскую казну. Мангазея долгое время служила базой дальнейшего продвижения на восток. Отсюда уже к концу XVI столетия промышленники вышли в низовья Енисея и проникли в «Тунгусию».

Другой путь в северо-западную Сибирь шёл «морем-окияном». Этим путём русские мореходы ходили из Поморья на промысел морского зверя в устья Оби и Енисея, плавали морем и в Мангазею. Трудно сказать, когда впервые появились здесь русские кочи – приспособленные для плавания в арктических водах корабли поморов. Во всяком случае, к середине XVI века этот «Мангазейский морской ход» был хорошо освоен и действовал вплоть до 1619 года, когда специальным царским указом было запрещено им пользоваться, чтобы иноземные купцы, проявлявшие большой интерес к Сибири, «в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею не ездили».

Ликвидация в середине XVI века Казанского ханства открыла более удобный и короткий путь в Сибирь – по Каме и её притокам. Этот путь в дальнейшем сыграл основную роль в ходе присоединения и освоения Сибири, особенно для вольнонародной, крестьянской колонизации. Одновременно в верховьях Камы обосновались Строгановы. Это были крупные солепромышленники, купцы и землевладельцы, вышедшие из разбогатевших поморских крестьян. В 1558 году Лишке Строганову и его преемникам были пожалованы Иваном Грозным огромные владения по Каме и Чусовой. Заселяя эти земли пришлыми русскими крестьянами, Строгановы развивали на них земледелие, солеваренные, рыбные, охотничьи и рудные промыслы, строили крепости, в которых содержали свои военные отряды, охранявшие их владения и использовавшиеся для присоединения к России новых территорий. Эти владения явились основной базой продвижения на восток, а сами Строгановы сыграли в этом немалую роль.

Однако путь в Зауралье преграждало Сибирское ханство, осколок некогда могущественной Золотой Орды. Это было паразитическое и довольно примитивное государственное образование, основанное на завоевании и жестокой эксплуатации местных племён пришлой с юга военно-кочевой знатью, совершенно чуждой коренному населению. Устранить эту преграду и тем самым открыть в Сибирь широкий проход мощному потоку русской народной колонизации выпало на долю отряда волжских казаков, предводительствуемому Ермаком. Поход Ермака положил начало действительному присоединению и освоению Сибири. Именно в результате этого похода, как отметил К. Маркс, «была заложена основа азиатской России» (Архив Маркса и Энгельса, т. VIII. М., 1946, с. 166).

С историей похода Ермака читатель может познакомиться по опубликованным в этой книге произведениям. Здесь же следует отметить, что, несмотря на огромный интерес, проявленный дореволюционными и советскими историками к этой славной странице русского исторического прошлого, несмотря на наличие обширной литературы по этой теме, многое в событиях, связанных с этим походом, остаётся неясным, многие вопросы остаются нерешёнными и очень спорными. В каком отношении друг к другу находились три силы: московское правительство, Строгановы и казачья дружина Ермака? Кому из них принадлежала инициатива похода в Сибирь? Какова хронология похода Ермака и прежде всего его начала? Как, когда и почему появился Ермак во владениях Строгановых, имело ли место «призвание» его Строгановыми или нет? В чём состояла истинная роль Строгановых? На эти и многие другие вопросы даются противоречивые, а часто и диаметрально противоположные ответы. Всё дело в противоречивости показаний источников, и прежде всего – сибирских летописей. К тому же самое раннее из подробных описаний «сибирского взятия» (Есиповская летопись) было составлено лишь в 1636 году, то есть через полстолетия после самого похода, а другие – ещё позже.

Личность Ермака глубоко запечатлелась в памяти народной, в устном народном творчестве. В этом отношении с ним может конкурировать, пожалуй, лишь Степан Разин. И тем не менее мы почти ничего не знаем достоверно о биографии Ермака до сибирского похода.

Взять хотя бы вопрос о происхождении Ермака, о его родине. Одно время его считали донским казаком и воздвигли ему памятник в Новочеркасске. Наиболее распространённой в настоящее время, хотя и недостаточно обоснованной, является версия, согласно которой Ермак – прозвище Василия Тимофеевича Аленина, родившегося и выросшего на Урале и служившего у Строгановых в судовых работниках. Есть и другие версии. Так, согласно одному преданию Ермак ведёт своё происхождение из Тотемского уезда, а в другом источнике указано, что «Ермак атаман родом з Двины, з Борку».

Где был и чем занимался Ермак до сибирского похода?

На этот вопрос почти все источники, в том числе и вышедшие из среды самих казаков, отвечают согласованно: разбойничал на Волге, грабя караваны купеческих судов. Однако некоторые историки отказывают этим сообщениям в достоверности, считая их позднейшей легендой, и тем самым «снимают» с Ермака и его товарищей обвинение в «неблаговидных» делах. Эта тенденция нашла отражение и в широкой печати. Вряд ли это оправдано. Ведь само появление вольного казачества явилось следствием народного движения на окраины, вызванного усилением феодально-крепостнического гнёта во второй половине XVI века. И это движение на окраины, составной частью которого был и поход Ермака в Сибирь, и действия казаков на Волге, было проявлением социального протеста низов против тирании господствующих классов.

Много споров вызывает вопрос о дате начала похода. Поход начался 1 сентября. Но какого года? На сей счёт в научной литературе имеются разные точки зрения, дата эта определяется в широких пределах – от 1578 до 1582 года. В последнее время выдвигается и усиленно аргументируется мнение, что поход начался в 1582 году. Однако это мнение не встретило поддержки у большинства историков. Общепринятой и наиболее обоснованной датой продолжает оставаться 1581 год. Вопрос этот не мелочь. От того или иного его решения зависит многое в трактовке событий самого похода. Ведь если Ермак выступил из Чусовских городков 1 сентября 1581 года, а столица Сибирского ханства была взята в октябре 1582 года (эта дата точно установлена), то тогда весь поход продолжался более года и сопровождался отмеченной в источниках зимовкой на перевале. Если же поход начался 1 сентября 1582 года, то тогда получается, что дружила Ермака совершила полуторатысячевёрстный «марш-бросок», преодолев со стругами и немалым снаряжением горный перевал и не встретив никакого сопротивления на пути к Кашлыку, менее чем за два месяца. Кстати, пермские студенты, повторившие на лодках путь дружины Ермака, затратили на это четыре месяца.

Наиболее принципиальным и одним из самых спорных является вопрос о роли правительства и Строгановых в организации экспедиции Ермака, о том, кому принадлежала инициатива этого похода. Очень рано, по живым следам событий, в правительственных сферах возникла официальная концепция «сибирского взятия», провозглашавшая роль государства направляющей и решающей. Согласно ей поход Ермака – реализация правительственных предначертаний и прямой результат действий центральной власти: Сибирь взяли «государевы служилые казаки» по прямому велению из Москвы. Этот взгляд отразился и в позднейшей литературе, в том числе и в советской, хотя и не получил широкого распространения. Более широко распространена другая концепция, отдающая инициативу и решающую роль в деле присоединения Сибири Строгановым: именно они, нуждаясь в защите п расширении своих владений, призвали с Волги отряд вольных казаков, наняли его к себе на службу и на своп средства снарядили и послали в Сибирь. Сторонники этого взгляда опираются на так называемую Строгановскую летопись. Но нужно иметь в виду, что она составлена почти через столетие после похода Ермака, в вотчинах Строгановых, по их заказу и с целью прославления этой фамилии.

Наконец, ещё одно истолкование начала присоединения Сибири уходит своими корнями в народные предания, связанные с рассказами участников и очевидцев похода Ермака и отразившиеся во многих письменных источниках, особенно – в Кунгурской летописи и в «Истории Сибирской» С. У. Ремезова. В них инициаторами похода в Сибирь являются сами казаки, а Строгановы – лишь их невольные кредиторы, вынужденные под угрозой применения силы снабдить дружину Ермака всем необходимым для похода.

Конечно, нельзя отрицать роль государства в «сибирском взятии» хотя бы потому, что правительственные отряды смогли довершить разгром царства Кучума и закрепить за Россией его территорию. Несомненна и причастность Строгановых к сибирскому походу. Но не им, а самим казакам принадлежит инициатива в этом предприятии. Поход вольных казаков в Сибирь явился первой волной мощного потока вольнонародной колонизации Сибири. Именно такое освещение событий читатель найдёт в очерке А. Н. Радищева, публикуемом в этой книге.

Дальнейшее продвижение в Сибирь шло главным образом в восточном направлении, в слабозаселённые и наиболее богатые пушным зверем таёжные и тундровые районы, поскольку пушнина была одним из основных стимулов освоения Сибири на раннем его этапе. К тому же продвижение в лесостепные, степные и горные районы Южной Сибири сдерживалось постоянной угрозой набегов со стороны многочисленных и воинственных кочевых народов, а также сопротивлением монгольских алтын-ханов, джунгарских феодалов и киргизских «князцов», претендовавших на власть над обитавшими здесь племенами.

Дальше на восток (с Оби на Енисей, а затем – на Лену) русские люди шли двумя путями: северным – через Мангазею и южным – вверх по Оби. Ещё в конце XVI века промышленники из Мангазеи по Турухану пришли на Енисей. Здесь в 1607. году на месте одного из поставленных ими зимовий был основан Туруханск, ставший основной базой дальнейшего продвижения на восток. Со временем перенёс сюда свою резиденцию и мангазейский воевода. По мере того как «испромышлялся» соболь в Западной Сибири, ватаги промышленников в поисках новых «соболиных мест» шли всё дальше за Енисей по его восточным притокам – Нижней Тунгуске и Подкаменной Тунгуске. Появились их зимовья и на Вилюе. Каждый год на зимовку в Туруханске собирались многие сотни промышленников. Здесь встречались ватаги, направляющиеся на промысел и возвращающиеся с промысла, шла оживлённая торговля, здесь узнавали об открытиях «новых землиц» и о путях, ведущих к ним, из уст в уста передавались рассказы о великой реке Лене, текущей где-то на востоке.

Примерно в 1620 году из Туруханска на поиски этой реки отправился «гулящий человек» Пенда во главе ватаги из сорока таких же, как и он, вольных промышленников. Это легендарное путешествие продолжалось несколько лет, его участники преодолели около десяти тысяч километров. Отряд Пенды поднялся по Нижней Тунгуске и, преодолев её скалы и стремнины, дошёл до самых её верховий. Перевалив носуху через волок, он вышел на Лену и спустился по ней до того места, где позднее был основан Якутск. Отсюда он повернул обратно, дошёл до истоков Лены и через бурятские степи вышел на Ангару. Первым из русских проплыв по Ангаре, преодолев её грозные пороги, Пенда и его товарищи уже знакомой дорогой по Енисею вернулись в Туруханск. Так впервые русские люди побывали на Лене и познакомились с якутами.

Стихийная вольнонародная колонизация опережала правительственную. Впереди шли вольные промышленники. И лишь по их следам, путями, ими проторёнными, в открытые ими «землицы» шли отряды служилых людей, приводившие под «высокую государеву руку» местное население и облагавшие его ясаком. Весьма характерно в связи с этим выражение «наказа», данного властями руководителю одного из таких отрядов, который в 1629 году был послан из Тобольска на Нижнюю Тунгуску и Леву: ему предписывалось дойти туда, «до коих мест ходят промышленные люди на промысел». И тем не менее именно участников этих походов мы часто несправедливо считаем первопроходцами и первооткрывателями. Мы просто больше о них знаем, так как до нас дошли их отчёты («скаски» и «отписки»), которые они должны были подавать властям. Вольные же промышленники ни перед кем не отчитывались, не описывали своих подвигов и походов. Лишь о некоторых из них мы знаем по случайным упоминаниям в «отписках» служилых людей. Сотни действительных первопроходцев остаются для нас безымянными. Даже о выдающемся походе Пенды мы знаем лишь благодаря тому, что устные предания о нём, передававшиеся из поколения в поколение, были записаны в середине XVIII века известным исследователем Сибири И. Г. Гмелиным.

Южным путём, по Оби и её притоку Кети, русские достигли Енисея в его среднем течении несколько позже – в начале XVII века. В 1619 году здесь был основан Енисейск, ставший центром обширного Енисейского уезда. Продвижение вверх по Енисею столкнулось со встречным движением монгольских алтын-ханов и сопротивлением подвластных им киргизских «князцов». Крайним южным русским форпостом здесь на протяжении всего века оставался Красноярск. Поэтому из Енисейска русские стали продвигаться на восток по Ангаре и далее на Лену. В конце 20-х годов был открыт путь с Ангары – её притоком Илимом и с Илима «Ленским волоком» на приток Лены Куту. Этой дорогой, ставшей вскоре основной, в 1628 году на Лену прошёл казак Василий Бугор. В 1632 году енисейский казачий сотник Пётр Бекетов основал Ленский острог (Якутск), ставший основной базой дальнейшего освоения Восточной Сибири.

30—40-е годы XVII века – самое бурное время в истории русских географических открытий. Каждый год приносил новые открытия. Важным событием явилось достижение русскими людьми Тихоокеанского побережья. В 1639 году отряд томских казаков во главе с Иваном Москвитиным вышел к Охотскому морю и совершил по нему плавание до устья Амура. Рассказ об этом походе одного из его участников читатель найдёт в этой книге.

Особенно значительными открытиями ознаменовались походы в северо-восточном направлении. Уже на следующий год после основания Якутска Илья Перфильев и Иван Ребров впервые вышли по Лене к Ледовитому океану и, следуя далее на восток морским путём, достигли устья Яны, а затем и Индигирки. Этим было положено начало русскому полярному мореходству у северо-восточных берегов Азии. Была открыта и сухопутная дорога на эти реки. В начале 40-х годов объединённый отряд Дмитрия Зыряна и Михаила Стадухина прошёл морем с Алазеи на Колыму и поставил там три зимовья. И сразу же из Нижне-Колымского зимовья начались плавания в восточном направлении. Кульминацией этих походов явилась знаменитая экспедиция Семёна Дежнёва и Федота Алексеева, завершившаяся открытием величайшего мирового значения: впервые был пройден пролив, отделяющий Азию от Америки.

Походу С. Дежнёва и его предыстории посвящена повесть В. Бахревского «Хождение встречь солнцу», вошедшая в этот сборник. Она построена на добротной документальной основе: практически все её персонажи – реально существовавшие люди, а описание основных событий вполне соответствует данным исторических источников.

Поход С. Дежнёва – не изолированное событие, а частица северного потока мощного миграционного движения. Его открытие – не случайная удача смелого морехода, а логическое следствие всей цепи открытий, сделанных его предшественниками, русскими землепроходцами и мореходами. И это, конечно, ни в коей мере не умаляет заслуг С. Дежнёва и его товарищей.

Долгое время существовало да и до сих пор ещё встречается мнение, что открытие С. Дежнёва не произвело впечатления на современников, что оно осталось или вообще неизвестным, или было вскоре забыто и что мир узнал о нём лишь благодаря историку Г. Ф. Миллеру, нашедшему в 1736 году в Якутском архиве «отписки» С. Дежнёва. Это совсем не так! Забыто было имя Дежнёва, но не его открытие. Об этом свидетельствуют неоднократные попытки повторить его маршрут. И хотя они были неудачны, никто из русских мореходов не сомневался в существовании морского пролива на северо-востоке Азии. Результаты этого открытия отразились на русских картах Сибири, начиная с «Годуновского чертежа) 1667 года, на котором морской путь вокруг севера Азии показан свободным. Оказали они влияние и на западноевропейскую картографию. Знали об этом открытии и западноевропейские географы (например, голландский географ Н. Витсен, пользовавшийся русскими материалами). А выходец из Хорватии Юрий Крижанич, проживший 15 лет в Тобольске, в «Истории о Сибири», завершённой им в 1680 году, после отъезда из России, и предназначенной европейскому читателю, писал: «Было и другое сомнение: соединено ли Ледовитое море с Восточным океаном, омывающим с востока Сибирь, затем южнее области Даурию и Никанию и, наконец, царство Китайское, или же моря эти... отделены друг от друга каким-нибудь материком, простирающимся от Сибири на восток? Сомнение это в самое последнее время разрешено воинами Ленской и Нерчинской области», которые доказали, что «указанные моря ничем друг от друга не отделены» и что только льды могут воспрепятствовать кораблям проплыть от Архангельска или от устья Оби до Даурии и Китая. Есть много и других данных, позволяющих говорить, что открытие С. Дежнёва было известно в XVII веке.

Одновременно с исследованием и освоением северо-востока Сибири шло продвижение и в южном направлении – в Приамурье, в «Даурскую землю», как называли этот район русские по имени обитавших здесь дауров. В 1643 году якутским воеводой была снаряжена и отправлена на Амур военная экспедиция во главе с Василием Поярковым для «объясачения» амурского населения. Поднявшись по Алдану и его притокам, Поярков перевалил на Зею и по ней вышел к Амуру. Встретив упорное сопротивление даурских «князцов», он спустился по Амуру до моря, совершил морское плавание вдоль Охотского побережья к устью реки Ульи, откуда по пути, пройденному незадолго до этого И. Москвитиным, в 1(И(5 году вернулся в Якутск. И хотя на сей раз закрепиться в Приамурье не удалось, собранные во время похода богатейшие сведения о географии и природных условиях этого района, о народах, обитавших здесь, сыграли большую роль в дальнейшем освоении русскими Приамурья.

В 1649 году богатый предприниматель Ерофей Хабаров на свои средства нанял и снарядил большой отряд «охочих» людей и во главе его двинулся на Амур. Он пошёл другим путём, уже хорошо разведанным до него, – по Олёкме и через «Тугирский волок» на Шилку. Этот поход, переросший рамки частного предприятия, положил начало освоению Приамурья. Уже в начале 50-х годов здесь появились первые партии переселенцев – промышленников, «гулящих» людей, крестьян. Однако в дальнейшем этот процесс затормозился из-за вмешательства маньчжурских феодалов.

Продвижение в «Даурскую землю» шло и со стороны Енисейска: вверх по Ангаре к Байкалу, в Забайкалье и далее на Шилку. Оно привело к присоединению к России Прибайкалья и Забайкалья, что было закреплено постройкой ряда острогов, служивших защитой селившегося здесь русского населения от набегов монгольских феодалов. В 1658 году в верховьях Амура, у впадения Перчи в Шилку, был основан Нерчинский острог, который должен был служить базой для дальнейших действий в Приамурье.

Событием, завершающим историю открытия русских землепроходцев в XVII веке, является поход Владимира Атласова на Камчатку в 1697—1699 годах. «Камчатский Ермак», как назвал его А. С. Пушкин, прошёл весь Камчатский полуостров из конца в конец и составил его географическое и этнографическое описание. Тем самым был достигнут «край и конец Сибирской земли» и положено начало новому этапу географических открытий, связанных с изучением Тихого океана и северо-западной Америки.

Описание этого похода читатель найдёт в повести А. Семёнова «Край земли», в которой на основе богатого документального материала воссоздана обстановка жизни первых русских поселенцев на Камчатке, без прикрас, правдиво показаны их непростые отношения с местным населением. В центре повествования события, связанные с бунтом служилых людей в 1711 году и убийством ими В. Атласова. Несомненная удача автора – сложная и противоречивая фигура Атласова, отважного землепроходца и в то же время алчного и жестокого администратора. Среди других героев повести выделяется незаурядная личность Ивана Козыревского, первооткрывателя Курильских островов, человека сложной судьбы.

Таким образом, русские землепроходцы, составлявшие авангард мощного потока народной колонизации, за сравнительно короткий срок прошли всю огромную Сибирь от Урала до Тихого океана. Что же двигало ими на этом пути, в этом неудержимом стремлении на восток? Какие внутренние побуждения вели их к свершению подвигов, заставляли преодолевать неимоверные лишения, голод, холод, постоянно рисковать головой? Среди них были разные люди: от крупных предпринимателей до «гулящих людей», бежавших из европейской части России в поисках воли и «новых землиц», свободных от крепостного гнёта. Разными были и побудительные мотивы, руководившие ими. Во всяком случае, вряд ли всё здесь может быть сведено к жажде наживы, к стремлению разбогатеть. Ещё в прошлом веке историк Сибири П. Н. Буцинский по этому поводу заметил: «Я не разделяю того мнения, что будто бы алчность к наживе вела русских всё далее и далее в глубь Сибири... Нет, помимо материальных интересов, ими руководил необыкновенный дух предприимчивости, страсть к рискованным предприятиям, жажда знания – что таится в неведомых местах. Об этом свидетельствуют неопровержимые исторические факты».

По рассказам мангазейских казаков, записанным Г. Гмелиным, знаменитый Пенда отправился в свой легендарный поход потому, что он так много слышал о подвигах своих предшественников, что захотел сделать своё имя столь же знаменитым и громким в памяти потомков. Значит, им двигала жажда славы и великих дел. Не только желание найти богатые охотничьи угодья, лежбища моржей, но и стремление стать первопроходцем, первооткрывателем, первым ступить на землю, на которой ещё никто не бывал, разрешить географическую загадку заставляло многих землепроходцев идти в рискованные путешествия. Отсюда и стремление утвердить и защитить свой приоритет в каком-либо открытии. «А преж, государь, меня в тех местах никакой русский человек не бывал», – с гордостью писал в своей челобитной Пётр Бекетов. Примером этого является и спор между С. Дежнёвым и М. Стадухиным о приоритете открытия Берингова пролива. «А с Колымы реки итти морем на Анадырь-реку, – писал С. Дежнёв в одной из своих «отписок», – есть нос (т. е. мыс. – В. Ш.), вышел в море далеко, а не тот нос, который от Чухочьи реки лежит, до того носу Михайло Стадухин не доходил».

«Отписки» и «скаски» землепроходцев – это не просто рассказы об их походах и описания открытых ими «землиц», это ещё и человеческие документы, рисующие нам внутренний облик их авторов. В них они предстают перед нами людьми, обладающими большим природным умом, жизненным опытом, закалёнными в борьбе, проникнутыми духом предприимчивости и любознательности. Сибирь давала широкий простор для проявления этих личных качеств, их ума и воли.

Как бы ни были велики заслуги землепроходцев, они всё же были только авангардом широкого народного потока, устремившегося вслед за ними на восток. Сразу же после похода Ермака, с конца XVI века развернулся массовый приток в Сибирь переселенцев из европейской части страны. Это были главным образом черносошные, помещичьи и монастырские крестьяне, бежавшие сюда от растущего феодально-крепостнического гнёта, от произвола помещиков и властей, надеясь обрести здесь «землю и волю». По мере продвижения землепроходцев на восток и присоединения новых территорий туда направлялся и поток крестьянской колонизации. Из этих вольных поселенцев и сложилась подавляющая часть русского сибирского населения. Именно вольнонародная колонизация сыграла решающую роль, правительственные мероприятия по заселению Сибири не дали существенных результатов. Уже к концу первой четверти XVIII века русские поселенцы составляли не менее 70 процентов всего сибирского населения.

Принося с собой в Сибирь свои земледельческие трудовые навыки, основная масса крестьян стремилась к своему привычному занятию, мечтала о вольном труде на вольной земле. Конечно, полного избавления от феодального гнёта они и здесь не находили. И здесь они подвергались эксплуатации со стороны феодального государства, произволу местных властей, попадали в кабалу к разбогатевшим предпринимателям. И тем не менее этот гнёт проявлялся здесь в более смягчённых формах: Сибирь никогда не знала помещика и помещичьего землевладения, в ней не прижилось крепостное право в тех жестоких формах, которые были характерны для европейской части страны. И это открывало значительный простор для проявления хозяйственной инициативы и предприимчивости.

Крестьянское население распределялось по территории Сибири неравномерно. Оно оседало вдоль основного южного пути с запада на восток, в полосе, пригодной для земледелия. Однако и в этой полосе налаживание земледельческого производства сопряжено было с огромными трудностями. Дело в том, что в начальный период освоения Сибири русское население было лишено возможности возделывать пашню в плодородной южной лесостепной и степной зоне, приходилось создавать земледельческое хозяйство в условиях сибирской тайги, отвоёвывая у леса участки земли под пашню, Гигантского напряжения сил потребовал этот трудовой подвиг русских крестьян, совершавшийся в суровых и непривычных для русского земледельца природных условиях. Результатом явилось то, что уже в XVII веке возделанные пашни появились почти на всём протяжении Сибири с запада на восток. Сформировались основные районы пашенного земледелия: Верхотурско-Тобольский, Томско-Кузнецкий, Енисейский, в Забайкалье и в Приамурье и даже в Якутии, а в начале XVIII века земледелие появилось и на Камчатке. К концу XVII столетия Сибирь уже избавилась от необходимости ввозить хлеб из-за Урала. Успехи в развитии земледелия позволили С. Ремезову с гордостью заявить, что в «преславной» Сибири «земля хлебородна, овощна и скотна. Опричь мёду и винограду ни в чём скудно».