Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"
Автор книги: Николай Леонов
Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
Жанры:
Криминальные детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 59 (всего у книги 337 страниц)
ДРУГОЙ УМ
Лора немного успокоилась, ее перестал бить колотун. Тесно прижавшись, она тихо сидела рядом со мной, будто дремала.
А Серегина подруга – девка-молоток, крутит баранку, негромко напевает модный хит «Белив», покуривает сигарету, хоть бы хны!
– Сережа, ко мне надо ехать, – сказала она, как только мы с визгом дернули с Куликова поля нашего, с Ледового побоища на Бородине. – Надежнее всего. Там искать будут в последнюю очередь…
– Поехали, – согласился Серега. – Езжай не быстро, не нарушай.
Она вздохнула, на миг обернулась ко мне:
– И это говорит мне полицейский якобы с человеческим лицом! – И тихо, ликующе засмеялась: – Который втравил меня в страшные уголовные события! Невинная чистая девушка попала в бойню, как кур в ощип…
– Невинная чистая девушка, не говорите этого никогда при болгарах! – драматически воскликнул я – не мог удержаться, не поделиться с таким боевым товарищем из сокровищницы жизненных наблюдений.
– Почему? – удивилась она.
– У меня был дружок, Любомир Танев, чемпион Болгарии. У нас на соревнованиях услышал про этого самого кура и пришел в ужас от такой садистской жестокости. На их южнославянской фене кур обозначает мужской член, и Любо никак не усекал, зачем его совать в щи, в любимый всенародно, можно сказать, кипящий кислый суп из капусты…
Серега положил ей руку на колено:
– Так, Лена, все в порядке. Жить будет – шок прошел, Кот вернулся в свой репертуар… По-моему, я рановато расстегнул на нем наручники. Его надо, как Пугачева, возить по Москве в клетке.
– А ты молчи! – строго окоротил я его. – Вы, Лена, не верьте первому впечатлению, оно обманчиво. Смотришь на Серегу – такой, кажется, солидный господин, на службу по утрам в смокинге чапает, а на самом деле он паренек незамысловатый.
– Обидеть художника может каждый, – заступилась за него Лена.
– Клянусь, правду говорю! – сказал я и поклялся нашей старой дворовой клятвой: – В рот меня тя-ля-па-тя жареными пончиками!
И Серега вспомнил, засмеялся – лет двадцать пять назад мы присягали на правду этой чепухой. Я хотел его вывести из стресса, немного разрядить, развеселить – ему сейчас наверняка очень тяжело. Он ведь там, на мостовой в Теплом Стане, шагнув с тротуара, сделал очень трудный, жизнераздельный шаг. Про него, ненормального, наверняка в служебных аттестациях кадровики пишут – «лично честен»…
– Так вот, сообщаю вам, Лена, что учеником в средней школе этот красавец был вполне убогим. И помогал ему наш общий друг, наоборот, очень талантливый, тогда он был гордостью школы и звали его Хитрый Пес. Сейчас он выбился в большие люди, заведует огромным зверинцем… При правильном вашем поведении я вас с ним познакомлю как-нибудь.
– Спасибо большое! – радостно согласилась Лена. – Мечтаю заглянуть в зверинец…
– Ну, однажды бьется Хитрый Пес с бедным Серегой час, другой, растолковывает какое-то уравнение или теорему, а может быть, закон природы… Мне это, честно говоря, все едино – бим-бом, не упомню сейчас…
– Я догадываюсь, – поддакнула Лена.
– Не берет Серега объяснение в ум, не врубается, о постороннем мечтает, и наконец завизжал от отчаяния Хитрый Пес: «Как же можно быть таким тупым кретином! Как это можно не понимать?» А Серега ему мягко так, спокойно, ласково говорит: «Не злись, Саня! Я не кретин, честное слово! Просто у меня совсем другой ум»…
– Изумительно! – захохотала Лена. – Я то же самое говорю! Но один вопрос покоя не дает – что во время этих занятий делал Кот Бойко?
– Я? Как что? Лежал на тахте и смотрел иллюстрации в «Гинекологии» Штеккеля…
По плечам, по затылку Сереги я видел, что он уже отошел немного, расслабился. Мы, наверное, проехали километра два, от Востряковского кладбища до Минского мотеля, когда он обернулся и спросил:
– Ты к чему эту историю вспомнил?
– Ни к чему! Просто так! К слову пришлось! – заверил я, а потом все-таки сказал: – Спасибо великому духу Цакуге-дзену за то, что у тебя, Серега, другой ум…
– Уймитесь, мужики! – вмешалась Лена. – А то я от умиления зарыдаю, слезы застят мне глаза, и я совершу наезд…
Молодец, кремневая девка! Как говорят лошадники – напор класс бьет! Генерация Некст!
– Да мы уж спозаранку на «Бетимпекс» наехали, – заметил я.
На подъезде к Ленинградскому шоссе Серега сказал Лене:
– Здесь не съезжай, до следующего поворота гони. На Левобережную…
– Зачем? Здесь же быстрее?
– Делай, что я тебе говорю! – коротко и хлестко сказал Серега. – Минуешь Ленинградку, сразу перестраивайся в правый ряд.
Чего-то он там хитрое, непонятное кумекал своим другим умом. Из бортового кармана на двери достал трофейные пистолеты и черный пластиковый мешок, свалил в него громыхнувшие пушки. Взял сумку Лены, вытащил из нее никелированный браунинг-автомат – дорогую вещичку, и тоже бросил в мешок.
– Сережа, ты что? – ахнула Лена.
Я своего другана знаю лучше – помалкивал. Слава Богу, ему не пришло в голову открыть мой чемодан.
Машина въехала на широкий многополосный мост через Москву-реку. Виды отсюда – волшебные. Яхты плавают. Песок на пляжах призывает. Красота!
– Притормози, пожалуйста, на середине, – попросил Серега.
Лена оглянулась, за нами было пусто, в соседних рядах – ближе к осевой – телепалось несколько попутных машин. Джип остановился, Серега выскочил на бордюр, на ходу завязывая горловину мешка, нагнулся через балюстраду и кинул в водяную бездну роскошный арсенал, тысяч на пять хорошего товара в пучину булькнуло. Осмотрелся на мосту, прыжком вернулся на сиденье, хлопнул дверцей:
– Теперь помчались… Съедешь на Левобережную, через Химки-Ховрино выскочишь на Водный стадион…
– Хорошо, – сказала Лена, но голосок ее, тон не предвещали ничего хорошего. И не утерпела, добавила: – Хорошо было бы тебя вслед за мешком скинуть…
– Послушай меня, – предложил ей Сергей, и это была не любовная просьба, а жесткий приказ. – Запомни, как Бог свят – кто бы и когда бы тебя ни спросил, что ты делала сегодня ночью, отвечать будешь одно: около полуночи, точнее не помнишь, ты вместе со своим отцом покинула празднество у Серебровского и ночевала под родительским кровом. Поговори с отцом и втолкуй ему это твердо. Никогда и ни с кем ни в какой Теплый Стан не ездила и не знаешь, где он находится. На любой вопрос, который тебе не понравится или покажется затруднительным, отвечай – не помню! Не помню, не видела, не знаю… Поняла?
– Не помню! Не помню, не видела, не знаю! – бойко отрапортовала барышня.
Серега покачал головой:
– Не остроумничай, остроумица моя, девица Остроумова…
Потом мы приехали к ней домой, Лена упорхнула в душ, Серега отправился на кухню варить кофе, а Лора наконец оттаяла совсем и несокрушимо мягко сообщила мне:
– Кот, любимый, я уезжаю.
– Куда? – не смог я подключиться. – Когда?
– Сегодня. Я тебе говорила… ты, наверное, не помнишь… у меня друзья живут в деревне…
– В глуши, в Саратове?.. – задохнулся я.
– Под Брянском. Я бывала у них…
– Лора, там же необитаемая жизнь! Ты уверена, что из нас выйдут Робинзоны Крузы? Томом Крузом я еще могу попробовать! А Робинзоном – ну ни за что! Ну просто никогда!
– Кот, ты не понял меня… Я одна поеду.
– Яблочко мое, ты боишься?
– Нет, Кот, уже не боюсь… Но сейчас я тебе не помощник, не подруга. Гиря на ногах, камень на шее… Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня с досадой. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне с радостью…
Вошел Серега с кофейником, и я сразу запросил его:
– Слушай, командир, Лора хочет свалить в деревню… Это же дичь!..
– Где деревня? Далеко? – деловито осведомился Серега, разливая по чашкам кофе.
– В Брянской области, недалеко от Жиздры, – сказала Лора. – Там у меня друзья фермерствуют в выморочной деревне…
Не очень долго раздумывал мой друган, поведал с солдатской искренностью:
– Лора, вам, пока суд да дело, все равно возвращаться домой нельзя. Лена соберет для вас необходимые на первое время вещички. Сегодня же надо ехать! – отрубил Серега, как судебный исполнитель.
Я еще только возбух, чтобы сказать пару ласковых, а Серега развернулся на каблуках и уперся в меня свирепо:
– Лучше помолчи! Лора дело говорит. Мы не контролируем ситуацию, мы бежим и прячемся. И не выеживайся! Попробуй понять, что Серебровский – это не наш бывший дружок Хитрый Пес. Это совсем другой, неизвестный нам человек… – Он постоял, подумал, будто вспоминал что-то, а потом медленно проговорил: – И, если хочешь, можешь меня не уважать… Но я часто, со стыдом и болью, ловлю себя на том, что боюсь его…
Я подошел, обнял его за плечи, спросил растерянно:
– Верный Конь, он что, сломал тебя?
А Серега покачал головой:
– Дело не во мне. Он и такие, как он, сломали мир…
Александр Серебровский:УТРЕННИЙ СОН
Утром, совсем рано, еще не рассвело по-настоящему, ко мне пришла Марина. Нырнула под простыню, обняла меня, прижалась, и тягота моя, страдание и боль мгновенно утонули, растворились в половодье острого счастливого наслаждения.
Я слышал ее тихо рокочущий голос, смотрел на эти приоткрытые для поцелуя губы с чувственно-нежным разрезом, прикрытые сумраком ресниц глаза – и, безумея, я не воспринимал смысл ее слов, я был с ней, в ней, и мне было все безразлично, и со всем я был заранее согласен. Жаркий, бредовый, сладкий лепет, адреналин, бормочущий в крови, как весенний ручей…
– Санечка, давай плюнем на все. Бросим, забудем… Сделаем другую жизнь…
– Да…
– В богатстве нет ни смысла, ни кайфа. Есть только азарт движения наверх.
– Да…
– Ты все уже сделал… Ты все всем везде доказал… Дальше – пустота, дальше – больше горестей и потерь.
– Да…
– Ты и так почти один… Вчерашняя толпа – не родня, не друзья, это противные статисты, исходящий реквизит. Еще не поздно вернуться в люди…
– Да…
– Ты – умный, талантливый, сильный… Ты можешь все. Стряхни наваждение.
– Да…
– Вокруг – огромный, сказочный мир. Давай обойдем его… Давай подружимся с людьми, которые не зависят от твоей власти и денег… Ты еще не изведал счастья бескорыстной раздачи добра.
– Да…
– И губернатором тебе не надо быть – ты больше любого губернатора. Поверь мне, у нас губернатором человека можно называть только в насмешку. Бетховен, узнав о коронации Наполеона, в ужасе закричал: «Боже, какое снижение вкуса!»
– Да, моя любимая…
– Вся твоя жизнь и так сплошное Ватерлоо, и это звучит не ода «К радости», а Реквием… Остановись, Саша…
– Да…
– Ты сделал свое имя нарицательным, и обозначает оно – деньги!.. Ты стал первосвященником дьявольской религии, где веру заменяет жадный азарт. Это дорога в ад.
– Да. А что такое ад?
– Это твоя жизнь, помноженная на бесконечность…
– Да, наверное…
Господи, как невыносимо остро я любил ее в этот момент!..
Какое волнующее недостоверное блаженство!
Короткое счастье, как вздох, – она ведь мне врет. Не знаю, в чем ложь – в чувствах, мыслях, обстоятельствах, планах, намерениях, мотивах.
Но она меня сейчас обманывает. Пытается обмануть. Хотя меня обмануть нельзя, потому что я, пролетая сквозь детали, как безмозглый детектор лжи, как электронный полиграф, все равно сразу фиксирую недостоверность поступающей информации. В системе – сбой! Правильный ответ невозможен…
Не знаю почему, не понимаю зачем, но она хочет обмануть меня. Может быть, уводит за собой, стаскивает со следа? Не знаю.
Но я ее люблю и счастлив прикосновением к ней. Все разумею, все понимаю, а сделать ничего не могу. Да и понимать-то нечего, потому что разум и любовь – непересекающиеся поля, сходящиеся параллели, эмоциональная геометрия Лобачевского.
А иначе как объяснить, что Пушкин, умнейший в русской истории человек, любил беспамятно пустую хорошенькую бабенку, которая его в грош не ставила и стеснялась его, а страстно обожала, наоборот, здорового блондинистого кавалергарда и не угомонилась, сука, пока не погубила единственного, избранника, гения, пришельца…
Глупо рассуждать об уме и любви, когда в твоих объятиях женщина, которая делает абсолютно неинтересным для тебя существование остальных трех миллиардов баб на земле…
Раздался телефонный звонок. Снова, и снова, и снова рвала утреннюю тишину тревожная трель – сигнал тревоги, знак беды.
– Не бери трубку, – испуганно сказала Марина.
– Этот номер знают всего три человека… В пять утра?
Включил с ненавистью и страхом телефон и услышал голос человека № 3 – аппарат Президента.
– Александр Игнатьич, примите меры, если поспеваете… Сегодня – занавес. Ресурсы исчерпаны… Так сказать, технический дефолт…
Так, лавина поехала вниз. Положил трубку.
– У тебя проблемы? – спросила Марина.
– Да. Сегодня они станут проблемами всей страны…
Гул в голове. Руки немного дрожат. Я встал и начал быстро собираться. Телефонный звонок вышвырнул меня из пространства счастья, он отсек все предыдущее, как гильотина отрубает и мечты, и воспоминания.
И снова зазвенел телефон. Многовато для закрытой линии в рассветный час! Рванул трубку – человек № 2, Сафонов.
– Александр Игнатьич! Наш боец ненормальный, Серега Ордынцев, час назад уложил «бетимпексовский» патруль, который захватил Кота.
– Ордынцев?
– Вот именно…
– А где Кот?
– Я же говорю – его Ордынцев увез из Теплого Стана… Наш человек наблюдал.
– Только этого еще мне не хватало сегодня! У вас связь с Ордынцевым есть?
– Он отключил мобильник. Но мы его ведем, – заверил Сафонов. – Я уверен, он повез его к Ленке Остроумовой…
– К Лене? Остроумовой? Странно, – удивился я. – У него радиомаяк есть?
– Есть. Но я ничего не предпринимал – жду ваших указаний…
– Какие ты ждешь указания, Кузьмич? Я тебе вчера сказал – мне эта история уже поперек глотки! Сегодня же реши этот вопрос…
– Мне надо знать меру допустимых решений!
– Ты что, старая министерская крыса, ждешь от меня письменных резолюций? – взбесился я окончательно. – Не играй со мной! Я сказал – решить! Вот и действуй – по обстоятельствам…
– Есть! Решим по обстоятельствам!
Я обернулся – Марина лежала ничком, закопавшись лицом в подушки. Как в обмороке, как в коматозном сне.
Уже одетый, присел рядом с ней на край кровати, погладил ее нежно:
– Марина, сегодня ужасный день… Надо пережить его. Я должен выстоять сегодня… Потом мы сделаем все так, как ты говоришь. Я готов…
Ничего не ответила. Не пошевелилась. Ладно, надо пережить сегодняшний день.
Сергей Ордынцев:ПРОЩАНИЕ
– Я Лору провожу на вокзал, – сказал я Коту. – А ты отсюда пока не высовывайся. Для тебя будет здоровее, а нам всем – поспокойнее…
Кот пробурчал под нос что-то досадливо-сердитое, ему было невыносимо быть ведомым, зависимым. Здравый смысл все-таки одолел кураж, он махнул рукой:
– Тогда не тяните Кота за душу – давайте прощаться…
Мы с Леной вышли на кухню, она притворила дверь и спросила:
– Солдатик, может, мне поехать с вами на вокзал?
Я помотал головой:
– Спасибо, не надо. Подержи тут Кота на сворке…
– Пустое! Он – самопрограммирующийся механизм. Его уговорить невозможно, проще убить…
Я посмотрел в ее круглое личико куклы Барби, подавшейся в банду.
– А тебе раньше приходилось стрелять в кого-нибудь?
– Конечно! В тетеревов, в зайцев, в лося стреляла… Меня отец лет с двенадцати брал на охоту!
– Ну, это все-таки другое!
– Естественно, другое! – подтвердила Лена. – Зверюшек потом, когда запал уходит, жалко до слез… А этих шакалов… Потом жалела, что яйца ему не отстрелила…
– Фи, девушка! Ты же невинная и нежная – забыла, что ли?
– Она и есть! Нераспустившийся цветок! Но когда я увидала, как он припустил к тебе с пистолетом навскидку, так я и распустилась сразу… – Она вдруг обняла меня и стала хохотать: – Если бы ты мог на себя взглянуть – в смокинге, с клювастым веником в руках и с криком «Шикадама!». Я боялась описаться от ужаса и смеха…
– Такие нежные и невинные на Западе идут в террористки и грабительницы банков, – подытожил я.
Она быстро, остро поцеловала, как прикусила.
– Ты все забыл! Пистолетчики, грабящие банки, – нищие обреченные отморозки. Банки берут изнутри, в тишине и благолепии, при полном непротивлении сторон…
Я видел через дверное стекло, как Кот запихнул Лоре в заплечную сумку-рюкзачок две толстые пачки долларов. Ну да, все правильно – она там, в деревне под Жиздрой, по казино и бутикам пойдет! У Кота свое, нетрадиционное понимание народной жизни.
– Все, поехали…
Заплаканная Лора тихо сказала Коту:
– Ты уж постарайся, побереги себя…
– Я буду! – заверил Кот. – Я буду беречь себя, носить на руках, тютюшкать, кутать, холить и лелеять. – Обнял ее крепко и твердо пообещал: – Приду! Не бойся, ни черта мне не станет! Ты же знаешь – я везун… Не прощайся навсегда…
По-моему, Лора не слышала, что он говорит ей. Нервно оглаживала его плечи, смотрела неутолимо и незряче. Она не прощалась с ним на неделю или на год. Лора расставалась с ним навсегда.
Я крикнул: «Жду в машине!» – и вылетел из квартиры…
Мы ехали через проснувшийся, суетящийся, испуганно-злой город, я включил радио, и тревожная разноголосица дикторов в эфире звучала, как сообщение о войне. Вероломное нападение, военное вторжение, репортаж с разразившейся битвы, списки потерь, надежда на второй эшелон обороны.
«– …Правительство России приостанавливает выплату по государственным казначейским обязательствам…
– Крупнейшие коммерческие банки страны заморозили депозиты…
– Тысячи вкладчиков безуспешно штурмуют банки и офисы инвестиционно-финансовых учреждений…
– По оценкам экспертов, потери составят десятки миллиардов долларов…
– Биржа не функционирует…
– Угроза финансового краха страны…
– Нерезиденты покидают Москву…
– Потери иностранных вкладчиков пока не поддаются исчислению…
– Считается, что крупнейший западный инвестор Джордж Сорос потерял около 2 миллиардов долларов…
– Финансовая катастрофа грозит непредсказуемыми последствиями населению страны…
– Очередное ограбление народа…
– Тысячи и тысячи бизнесов будут закрыты…
– Технический дефолт…
– Дефолт… Дефолт…
– Премьер Сергей Кириенко объявил об отставке правительства…»
Я почему-то вдруг вспомнил Палея, бормочущего, как в бреду: «…значит, меня убили!» При чем здесь Палей? Чепуха какая-то.
От бессонной ночи звонко гудела пустота в голове, легкий сумрак застилал глаза, было зябко-дремотно, как с тяжелого похмелья.
Лора негромко произнесла:
– Я хочу вам сказать об очень важном…
Я не сразу и расслышал ее сквозь взволнованную радиоистерику и гул мотора, удивленно взглянул на нее.
– Да?
– Я знаю, что вы самый близкий человек Коту. Я хочу, чтобы вы знали. Если сочтете правильным, вы скажете Коту…
Из глаз ее снова неостановимо потекли слезы. Я протянул ей платок и попросил:
– Лора, не волнуйтесь… И не плачьте, а то я совсем потеряю соображение…
– Не обращайте внимания, это у меня от испуга. Они так жутко били Кота, я была уверена, что они его убьют…
– Все обошлось, не нервничайте. Все как-то устроится, – говорил я обязательные банальные глупости.
– Ничего не устроится, – покачала она головой. – Я по просьбе Кота подготовила файл. Он называется «Меморандум»… Там шла речь о «Бетимпексе», о концерне Серебровского «РОСС и Я», об огромном кредите, там были имена, фамилии, банки, счета…
– Да, Лора, я знаю – о Поволжском кредите.
– Там было не только о Поволжском кредите, там была масса чудовищных историй! Кот велел сделать так называемый почтовый ящик со стопором… То есть если я не подтвержу команду, через неделю вся эта информация вылетит в Интернет…
– Да, Лора, я догадывался об этом.
– Он считал, что это наша страховка, защита от врагов. На случай, если с нами случится что-нибудь. Кот, видимо, предупредил их об этом.
– И что?
Она судорожно вздохнула, в горле ее клокотали рыдания.
– Я впервые в жизни ослушалась Кота… Когда я прочитала все это, я поняла, что он ошибается. Никакая это не защита. Те, кто знает об этом файле, не разрешат ему жить на земле. Если файл будет обнародован, Кота просто необходимо станет убить…
– И что вы сделали?
– Не включила автоматический выпуск файла в Интернет. Он спит. Пока я сама не запущу его в сеть… Если Кот узнает, он решит, что я предала его… А это не так… Я только хотела оберечь его. Я бы лучше сама умерла.
Н-да-тес, вот такие пироги! Не знаю какие именно, но Хитрый Пес наверняка предпринял титанические усилия, чтобы нейтрализовать угрозу Кота. Мне бы очень хотелось знать – включает ли он в свои системные комбинации такие факторы, как женская любовь? Учитывает ли он, что женщина, пытающаяся спасти своего любимого, может совершить абсолютно непредсказуемый поступок?
Я запарковал машину у Киевского вокзала, положил ей руку на плечо и совершенно искренне предложил:
– Забудьте! Забудьте, Лора, об этом! Вы слышите, что происходит сегодня? Не до Кота сейчас никому, не до вас, не до дискеты! А когда он появится в вашей пейзанской благодатной дыре, наврите ему, что вы уничтожили файл…
– Как можно? – испугалась Лора.
Я вспомнил свою бесхитростную прямодушную подругу Лену, всю из себя нежную и невинную, и засмеялся:
– Обычно, по-женски. Немного бескорыстной лжи, как смазка, смягчает трение между любящими людьми. Скажите ему, что, когда к вам вломились «бетимпексовцы», вы от испуга нажали «delete» и стерли всю информацию! Что, кстати говоря, было бы только правильно…
Потом мы долго бесплодно толкались в кассах, пока я не подозвал милиционера, подарил ему на память десять долларов, и он через несколько минут принес нам билет на кишиневский поезд.
Я посадил ее в вагон, обнял на прощание и шепнул:
– Однажды все снова будет хорошо. Кота долго не будет… Пока не жди… Но он появится. Обязательно!
Ехал по забитой машинами Садовой, через жару, синий смог и пугающие новости по радио, и нервная дремота качала меня за рулем, как пьяного.
И долго не мог сообразить, что это такое звонит долго, резко, на мне, – пока не встряхнулся, поняв, что это звонит у меня в кармане сотовый телефон.
Выхватил трубку, включил и услышал рвущийся голос Марины:
– Серега! Серега! Сафоновцы сегодня убьют Кота…
– Подожди! Откуда ты?
– У метро «Динамо». Я убежала от своей охраны, еду к Лене Остроумовой… Они туда обязательно придут, они знают, что он там!
– Каким образом?
– Не знаю! Как я поняла, на твоей машине стоит радиомаяк, Сафонов всегда знает, где ты был, где находишься…
– Не паникуй, Марина! Я сейчас приеду, ничего не предпринимайте без меня! – заорал я в трубку.
– Ты не успеваешь, Серега! Я должна вывезти его оттуда, они не посмеют стрелять – я пока их хозяйка…
– Марина, послушай, вам некуда ехать! Дождитесь меня, я через полчаса буду…
– Кот знает, что я еду к нему. Я позвонила… Кот сказал, что приедет какой-то его друг, он поможет… Кот не хочет подставлять тебя…
– Марина, не делайте глупостей! Я… – В трубке затрещало, и связь прервалась.
Тупая непроходимая пробка забила Садовую. Машины двигались медленно, вязко, тяжелыми толчками по склеродированным улицам, забитым жестяными газующими полчищами.
