Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 332 (всего у книги 337 страниц)

– Черным ходом прошел? – недовольно уточнил Никольский.

– Совершенно верно, – виновато кивнул Лепилов. – Там я водилу с «газона» поставил, а он по неопытности Авилу не срисовал. В вестибюле Авила говорил с тем мужиком. Поговорил четыре минуты и поднялся к себе на четвертый этаж. В апартаменте живет, сучий сын, под своей настоящей фамилией. Я вызвал всех, кто в отделении был, и обложил гостиницу. Потом позвонил вам. Все. Когда будем брать?

– На выходе, – распорядился Сергей. – В апартаментах заблудиться можно, и он наверняка успеет пушку выхватить.

– А если он не выйдет? – осторожно поинтересовался Миша.

– Его этот мужичок вызовет, если вы с ним убедительно поговорите, – усмехнулся майор. – И позаботься, чтобы Шевелев и Вешняков коридор четвертого этажа перекрыли.

… – Интересный журнальчик? – благожелательно спросил у мужика Никольский. Тот дернулся, выскочил из кресла, но могучий Лепилов схватил его, скрутил, завалил на богатый гостиничный ковер…

…Авила собирался. Он укладывал самое необходимое в спортивную сумку. Не в спальне он это делал, не в гостиной и даже не в гардеробной. В прихожей, прямо у двери в номер. Он, видимо, не успел переодеться и трудился в смокинге, в лаковых штиблетах. Трудился и прислушивался. И вдруг услышал нечто. Рывком он оказался в кабинете у телефона и поспешно набрал три цифры.

– Администратор?! Вы же говорили, что на моем этаже никто не живет! А за стеной шум, треск слышу. Как никого?! Откуда тогда шум?! – Авила бросил трубку.

… – Он ребят просек! – крикнул Никольский. – Где группа захвата?

– На третьем этаже, – ответил Лепилов.

– Да брось ты этого говнюка! – рявкнул Сергей, кивнув на мужика, прижатого Лепиловым к ковру гостиничного холла. – Придется брать в номере! Наверх!

Никольский рванул к лестнице. Лепилов отшвырнул своего пленника и кинулся вслед за начальником.

… – И долго нам еще здесь кантоваться? – спросил даже не у Паршикова, а вообще спросил Климов. Они дежурили во дворе.

– Я думаю, скоро его возьмем. Никольский что-нибудь придумает, – не Климову – себе ответил Паршиков. Он привычно глянул на выходящую во двор стену гостиницы и вдруг зашипел яростно: – Смотри!

По балконной балюстраде осторожно, как канатоходец по канату, ступал черный человек. Климов выхватил из-за пазухи пистолет и бросился к стене с криком:

– Стоять! Ни с места!

Человек с конца балюстрады уже тянулся к пожарной лестнице.

…В апартаментах группа захвата, Никольский и Лепилов стояли в растерянности: Авилы нигде не было. И вдруг услышали выстрел со двора. Никольский распахнул балконную дверь и заорал вниз:

– Не стрелять!

Но было уже поздно: Климов выстрелил во второй раз. Он не попал, пуля щелкнула рядом с головой Авилы, но твердые брызги облицовки ударили бандита по глазам. Потеряв равновесие, Никита замахал руками и рухнул вниз.

…Никольский в своем вечернем пиджаке, с галстуком-бабочкой стоял над распластанным на асфальте Авилой, рассматривая смокинг, пластрон, галстук-бабочку, закатившиеся глаза, разбитый затылок…

Джентльмен склонился над джентльменом. Внезапно Никольский оглянулся и встретился взглядом с Климовым – тот не выдержал взгляда шефа, отвернулся…

…В вечернем костюме, уронив голову на бабочку, Сергей спал в кресле у себя дома, перед включенным телевизором, который уже ничего не показывал. Разбудил Никольского звонок в дверь. Он моргнул, ничего не соображая, зевнул, лязгнул зубами и пошел в прихожую. Милиционер не должен бояться, он и не боялся, спросил только, открывая:

– И кого это черти носят?

– Меня! – звонко сообщила из-за двери Анна, а когда дверь открылась, добавила: – Но не черти, а боги. Греческих цариц боги носят.

– Который час? – сонно поинтересовался Никольский.

– Где-то около четырех, – ответила Анюта. – Только что банкет закончился. Для меня. А для тебя он как раз начинается.

Она легонько отстранила Никольского и прошла в столовую-кабинет, поставила тяжелую сумку на пол, скинула на кресло легкий плащ и оказалась в вечернем платье.

– Как ты меня нашла? – тупо спросил Никольский.

– А еще сыщик! – Анюта уже доставала из сумки коробки с закусками, пакеты с бутербродами, бутылки. – Наш Адам Андреевич твой адрес знает, в отделении по телефону ответили, что ты домой направился. А внимательный господин Китаин меня на лимузине подвез.

Никольский заспешил на кухню за бокалами и приборами, а Анюта подошла к книжному шкафу, за стеклом которого был женский портрет. За ее спиной зазвенели ножи-вилки. Не оборачиваясь, она спросила:

– Дама сердца?

– Бывшая. Даже скорей, отбывшая, – без надрыва, с привычной светлой грустью – отголоском давно отболевших душевных ран – ответил Сергей.

– И куда она отбыла? – полюбопытствовала Анна.

– В Париж. В ЮНЕСКО трудится, – спокойно сообщил он.

– Ну и Бог с ней, – решила Анюта. – Давай начнем?

… – Ты в бабочке, а я декольте. Завтрак аристократов, – девушка подняла рюмку. – За что выпьем, Сергей?

– За здоровье присутствующих дам! – провозгласил Никольский и поднял свою. Выпили, помолчали. Анюта не выдержала:

– О чем думаешь, сыщик неустанный?

Никольский расплылся в улыбке:

– О тебе, Анюта, исключительно о тебе. С премьерой! Ты была замечательна.

Сергей взял руку девушки и галантно поцеловал. Не отпуская ее, он обнял Анюту за талию и произнес только одно слово: – Вальс!

Никольский плавно повел свою даму в вальсе без музыки. Анюта смотрела на него с нескрываемым интересом…

– …Кружится, вертится шар голубой,

Кружится, вертится над головой, – полудекламировал, полунапевал Сергей, танцуя с Анютой.

И как будто зазвучала здесь хорошо знакомая мелодия…

– Крутится, вертится – хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть…

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.
«ГОЛУБЫЕ ДОРОГИ».

Лихо возят генералов. Милицейский «Мерседес» с ухарского разворота мягко тормознул у самого входа в 108-е отделение. Генерал Колесников хозяйским толчком распахнул дверь в дежурную часть и, не останавливаясь, поздоровался-осведомился:

– Здорово, Паршиков, как дела?

– Здравия желаю, товарищ генерал! – Майор вскочил, вытянулся. – У всех одно дело: вас ждем!

А генерал уже серо-синей птицей – молодой, молодой еще! – взлетел вверх по лестнице. Паршиков с непонятной интонацией признал:

– Орел.

– Генерал… – философски-всеобъемлюще подытожил тоже вытянувшийся в струнку сержант.

В кабинете начальника отделения Колесников радостно приветствовал вскочивших на ноги Белякова, Котова, Никольского:

– Здорово, гвардейцы!

– Здравия желаем! Здравия желаем, товарищ генерал! – малость вразнобой, но зато громко откликнулись гвардейцы.

– Что ж, начнем, – генерал сурово оглядел присутствовавших. – Где личный состав?

– В красном уголке, товарищ генерал, – сообщил Никольский.

– В красном уголке! – передразнил генерал и скомандовал: – Пошли!

Менты в форме стояли строем, менты в штатском – компактной кучкой.

Генерал произносил речь оглушительно, как на митинге.

– Сегодня мы провожаем на заслуженный отдых подполковника Белякова Виталия Петровича. За тридцать лет безупречной службы в органах он проявил себя как добросовестный и принципиальный офицер, дисциплинированный и требовательный руководитель. Благодаря его стараниям преступность на территории вашего отделения значительно снизилась, а процент раскрываемости увеличился. Ты, Виталий Петрович, безусловно, заработал свое право на отдых, но нам будет очень не хватать тебя! – Генерал сделал паузу, глянул на дверь, от которой тотчас отделился его шофер с бордовой папкой в руках. – Приказом по Управлению тебе выражена благодарность с сопутствующим поощрением. Позволь мне вручить этот приказ, – он, не оборачиваясь, протянул руку, и в руке оказалась папка. – Будь здоров и счастлив, Виталий Петрович!

Генерал обнял Белякова, Беляков обнял генерала, печально похлопав по спине начальства бордовой папкой. Личный состав зааплодировал.

Генерал оторвался от Белякова. Аплодисменты прекратились.

– Время не стоит на месте, – уже раздумчиво поведал Колесников. – На смену нам, ветеранам, приходит молодая смена. Позвольте вам, товарищи милиционеры, представить нового вашего начальника. Котов, иди сюда! – Котов покорно приблизился. – Многие из вас знают подполковника Котова как смелого и решительного сотрудника МУРа, но мы в Управлении уверены, что на новом ответственном посту он, помимо смелости и решительности, сумеет проявить такие свои качества, как дисциплинированность, ответственность, мудрость и строгость. Будете держать ответное слово, виновники торжества? – вопросил генерал величественно.

Беляков шмыгнул носом, смахнул набежавшую слезу и сказал с чувством:

– А что тут говорить? Вы за нас все сказали, товарищ генерал!

Генерал соколиным оком окинул собравшихся и объявил:

– Все свободны!

Менты, стараясь не топать, повалили к выходу. Колесников же добавил уже не громовым трибунным голосом, а скорее свойски:

– Беляков, Котов, Никольский, останьтесь.

Вскоре они остались вчетвером. Беляков еще раз шмыгнул носом и осторожно приступил к ненавязчивому зондажу:

– Если вы не возражаете, товарищ генерал, то у нас есть предложение…

– Не предложение, а приглашение, которое я с удовольствием принимаю! – Колесников победоносно засмеялся. – Твоя отвальная и котовская прописка. Я правильно вас понял?

– Так точно, товарищ генерал. Прошу, – Беляков сделал приглашающий жест рукой.

– У тебя же ничего не готово, – усомнился генерал.

– Стол накрыт в кабинете Никольского, – пояснил Котов.

От паршиковской стойки Лепилов почтительно наблюдал за неторопливым шествием: первым поднимался на второй этаж генерал Колесников, за ним – Котов и Никольский. Замыкающим был Беляков. Он, задержавшись на лестнице, строго предупредил Паршикова:

– Вася, по пустякам нас не беспокой. Важное совещание, – и скрылся за поворотом.

– Важное совещание! – передразнил Лепилов. – Скажи мне, Антоныч, почему начальство трескает водку всегда втайне от подчиненных?

– Потому что подчиненные трескают ее, родимую, втайне от начальства! – хихикнул майор.

– Остроумный софизм – еще не доказательство, – сказал Лепилов.

– Чего, чего? – удивился Паршиков и предостерег: – Ты полегче со словами-то. Одно непонятное слово такого наделать может… Помнишь «волюнтаризм»?

– Я «консенсус» помню, – сказал Лепилов. – У них там наверху консенсус, Антоныч?

– Полный, – твердо заверил Паршиков.

…Действительно, наверху наблюдался полный консенсус. Генерал в расстегнутом мундире и с приспущенным галстуком предложил очередной тост:

– За Сережу Никольского. За всех пили, а за него не пили. Непорядок. Никольский, ты замечательный сыщик, я бы даже сказал, талантливый, но характер… Заносчивость и дерзость – это еще не принципиальность, а всегдашняя оппозиция к мнению начальства – не доказательство твоей безусловной и каждодневной правоты. Ты не нам жизнь осложняешь, ты себе ее осложняешь.

– По-моему, товарищ генерал, это не тост, а критика сверху, – воспользовавшись небольшой паузой в этом тосте-разносе, заметил Никольский.

– Вот, опять дерзишь! – почему-то обрадовался Колесников.

– Это не дерзость, а критика снизу, – объяснил Никольский.

– Лишь бы укусить, лишь бы укусить! – опять возликовал генерал. – Ну, да черт с тобой. За такого, каков ты есть, за тебя, Сережа.

Выпили, закусили, чем Бог послал. Генерал помотал башкой, слегка задумавшись, взгляд его затуманился. Колесников понял: требуется лирическая пауза.

– Пацаны, а гитара у вас есть? – спросил он.

– Я сбегаю! – опередил всех Беляков.

– Сбегают, которые помоложе! – осадил его генерал.

– У меня ключи от шкафа! – на ходу извлекая из кармана связку ключей в кожаном футлярчике, пояснил Беляков и убежал – в полном смысле этого слова.

Генерал посмотрел на Котова, посмотрел на Никольского.

– Я очень на вас надеюсь, ребята. Старая школа есть старая школа, но наше время уже вовсю требует нового. Новых решений, новых подходов, новой методики, наконец. У вас свежие мозги, молодая энергия, хорошее нахальство. Действуйте, а я вас поддержу. Пора, давно пора…

Фразу не дал закончить быстроногий Беляков: он уже победно стоял в дверях с гитарой в руках.

Генерал попробовал струны, подтянул колки и запел с хрипотцой. Из Окуджавы:

Ах, какие замечательные ночи!

Только мама моя в грусти и тревоге:

Что же ты гуляешь, мой сыночек,

Одинокий, одинокий?

Из конца в конец апреля путь держу я.

Стали ночи и короче и теплее…

Гром среди ясного неба прервал песню – резкий пронзительный звонок телефона. Никольский нажал кнопку громкой связи:

– Я слушаю.

– Сергей Васильевич, убийство на Большой Бронной, в доме шестнадцать! – на весь кабинет грянул голос Паршикова.

– Готовь бригаду. Сейчас выезжаем, – ответил Никольский. И вдруг, вспомнив, допел за генерала:

Мама, мама, это я дежурю,

Я дежурный по апрелю.

Хорошо допел, музыкально.

Труп уже увезли. Следователь и Никольский сидели в низких креслах в новомодной, необъятных размеров кухне-столовой-гостиной. Такие помещения сооружают ныне бегущие впереди прогресса:

– Да вы и сами все прекрасно видите и ясно понимаете, Сергей Васильевич, – устало говорил немолодой следователь. – Ящики письменного стола, комодов, горок безжалостно вскрыты, маленький сейф открыт ключом из связки, которая, надо полагать, находилась в кармане убитого. В квартире нет ни денег, ни каких-либо ценностей и ценных вещей. А следы от них наличествуют. Вывод напрашивается только один: убийство с целью ограбления.

– Но ко всему этому убитый Андрианов был начальником службы безопасности крупнейшего концерна «Кибо» и полковником запаса КГБ… – то ли не соглашаясь, то ли просто размышляя, заметил Никольский.

– И начальников службы безопасности убивают с целью грабежа, – возразил следователь и добавил с улыбкой: – Если это богатые начальники. Наш – богатый.

– За ним числился служебный пистолет, – припомнил Сергей. – Где пистолет?

– Скорее всего, служебный пистолет в служебном сейфе, – предположил следователь.

– Или у убийцы, – предложил свой вариант Никольский.

– Тоже может быть, – согласился следователь. – Боже, как я устал! Если у вас ко мне нет вопросов, то я пойду.

– Счастливого пути, – пожелал Никольский. Следователь ушел. Сергей подождал, пока захлопнется за ним входная дверь, и позвал: – Лепилов!

– Случилось что, Сергей Васильевич? – обеспокоенно спросил Лепилов, появившийся в дверях спальни.

– Случилось. Следователь ушел. Что там у тебя?

Сергей давно усвоил несколько высокомерную начальственную манеру общения с подчиненными. Но они ему это прощали – за его справедливость, за его патологическую честность, за недюжинную оперативную смекалку да и за обычную смелость наконец.

– Спальня там… – Лепилов закатил глаза под потолок. – Не спальня даже, а мечта Дон-Жуана!..

– Впечатления потом, – перебил его Никольский. – Интересное что-нибудь есть?

– Два альбома фотографий, – Лепилов спустился с небес на землю. – Счастливое советское детство, боевая комсомольская юность, уверенная в себе зрелость. Но не это интересно, Сергей Васильевич. Интересно, что из последнего альбома исчезло несколько фотографий.

– А был ли мальчик? – засомневался Сергей. – Может, мальчика и не было?

– Был мальчик, – заверил Лепилов. – В пазах для вставки карточек – надрывы.

– Считаешь, что кто-то из своих его по-дружески замочил? – недоверчиво усмехнулся Никольский.

– Иначе быть не может! – заволновался Миша. – Дверь не взламывали, эксперт не обнаружил в замке следов отмычки, да и признаков борьбы никаких!

– Все-то тебе ясно, Лепилов, – Никольский протяжно зевнул, потянулся в кресле, покряхтел: – Башка раскалывается.

– Это после беляковских проводов пар выходит, – поставил диагноз Лепилов.

– Распустил я тебя, Михаил, – парировал Никольский. – Как там у ребят? Долго еще копаться будут?

– Да кончают уже! Отпечатков масса, вот они и зашились, – стал оправдывать коллег Миша.

– Климов, Вешняков! – крикнул Никольский. – Мы уходим, а вы, как закончите, квартиру закройте и опечатайте.

На лестничной площадке Лепилов глянул в сторону и сказал осуждающе:

– Мадам! Уже падают листья!

– Ты это кому? – удивился Никольский.

– Дамочке из соседней квартиры, которая нас через телекамеру наблюдает. Ужасно любопытная дамочка.

И точно, камера светилась огоньком включения.

– Мадам, – обратился к камере Никольский. – Вы любопытны, и мы любопытны. Сегодня некогда, но завтра мы обязательно удовлетворим взаимное любопытство…

…Тускло поблескивала огоньками глубокая московская ночь. Вышедшие из подъезда капитально и роскошно отремонтированного дома, Никольский и Лепилов слушали ночную Москву. Прошумел спешивший в парк троллейбус, трижды крикнула ворона, ни с того ни с сего в ближнем переулке прерывисто завыла, а потом еще и взвизгнула противоугонная система. Никольский глянул на часы и сказал Лепилову:

– Два пятьдесят три. Чего тебе через весь город тащиться? И часу дома не поспишь. Пойдем ко мне. Поднесу за безупречную службу.

А утром они вдвоем рассматривали замысловатое здание новейшей архитектуры, чей призматический угол черного стекла скромно украшала строгая вывеска «Концерн Кибо». Полюбовались и двинулись к дверям. Не двери – стеклянная стена раздвинулась перед ними, как только они ступили на так называемый «вечный» коврик на пороге.

– Вас ждут, Сергей Васильевич, – сообщил молодой человек в безукоризненном костюме. На Лепилова лакей даже не обратил внимания, развернулся и повел ментов в закоулок, где уединенно существовал персональный лифт. Втроем они вознеслись на четвертый этаж.

– Прошу сюда. – Молодой человек распахнул массивную дверь и остался в коридоре. Его миссия завершилась. Эстафету приняла дивная секретарша. Она приветливо вскочила и безудержно обрадовалась:

– Сергей Васильевич!

– И Михаил Александрович, – недобро присовокупил Никольский.

– И Михаил Александрович, – заспешила согласится секретарша. – Я сейчас же доложу!..

…Они сидели в роскошном кабинете Китаина и пили из роскошных чашечек роскошный кофе, принесенный роскошной секретаршей.

– Что он такое, Борис Николаевич? – спросил Никольский, продолжая недавно начатый разговор.

– Чем он таким был, – уточнил Китаин. – Он бывший чекист, и этим многое, если не все, сказано. Въедлив, пунктуален, дотошен, придирчив. Чтил табель о рангах, с подчиненными был ровен, но подчеркнуто отдален. Скрытность – вот, пожалуй, главная его черта. Даже не скрытность – полная закрытость. А в принципе замечательный был работник.

– Привычки, манера поведения, слабости, пороки? – Никольский ждал конкретики.

– Как это в старом советском анекдоте? – вспомнив, Китаин рассмеялся: – «Из характеристики: в пьянстве не замечен, но воду по утрам пьет с жадностью». О манере поведения я, как мне кажется, уже сказал. Ну, а недостатки, слабости, пороки… У кого их нет? И у него были наверняка. Но он их мастерски скрывал.

– Еще один вопрос, – Никольский в подтверждение близкого конца разговора допил кофе. – Не может ли быть так, что убийство Андрианова в какой-то степени связано с его служебным положением?

– Пожалуй, нет, – Китаин еще чуть подумал, закурил и окончательно решил: – Нет.

– Тогда с вопросами все, – Никольский поднялся. – Сейчас подъедет следователь, и нам придется вскрыть сейф убитого Андрианова. И, естественно, изъять его содержимое. Вы не возражаете?

Китаин пожал плечами:

– Как я могу возражать? Вы действуете по закону. Контрольный ключ от сейфа вам вручит комендант.

– Спасибо. Пусть он понятым будет. Ключ же у меня свой – в наследство от покойника достался, – Никольский натянуто улыбнулся. – Еще раз спасибо.

– Не за что, Сергей Васильевич. Вот мы опять встретились и опять по-настоящему и не поговорили. Суетна наша жизнь, – философски взгрустнул миллионер.

– Безусловно, – согласился Никольский и резким коротким поклоном распрощался.

… – Ничего перспективного, – горько посетовал следователь. В скромном кабинете (с китаинским и не сравнить) он медленно рассматривал кучу бумаг из сейфа, с которыми уже успел ознакомиться; куча разлетелась по письменному столу и выглядела просто жалким мусором.

– Ну, а фотографии эти мы заберем, можно? – попросил следовательского согласия Никольский, играя пачкой фотоснимков, как колодой карт.

– Хоть какая иконография по делу, – наукообразно высказался следователь. – Что ж, попытайтесь, побегайте со снимками. Может, что и выйдет.

– Миша, за мной! – бодро приказал Никольский – не любил он сидячей бумажной работы – и выскочил из андриановского кабинета. Лепилов – за ним.

Раздвинулась стеклянная стена, и вот они уже на воле. При ярком солнечном свете Никольский выбрал из пачки четыре фотографии и протянул их Лепилову:

– Миша, одна нога здесь, другая там!

– Где – там? – недопонял Миша.

– У дамочки, которая нас ночью по телевизору видела. Ну, у той, соседки убитого, – пояснил Сергей. – Покажи ей эти фотки. Может, узнает кого-нибудь. Хотя наверняка узнает: она, я думаю, свой телевизор постоянно смотрит. Действуй!

– Бу сделано! – гаркнул жизнерадостный Лепилов.

…Миша чинно сидел на самом краешке немыслимо красивого итальянского стула и умильно взирал на даму, раскинувшуюся на не менее красивом диване. Была она не бабкой-соглядатаем, не теткой-сплетницей, а зрелой, гладкой, холеной красоткой, постоянно пребывавшей в тихом восхищении собой, любимой. Красотка держала речь:

– Нет, нет, уж вы поверьте мне. Жизнь наша страшна и груба. Вот вы, интеллигентный молодой человек, и то были сегодня ночью со мной непозволительно резки.

– Еще раз прошу прощения, Наталья Валерьяновна, – тихо извинился Лепилов и осторожно приступил к главному: – Но вы все-таки посмотрите фотографии, может, кого-нибудь узнаете? – И протянул ей четыре карточки.

– Кого я могу узнать? Я из дома боюсь выйти, – поведала она с чувством. Снимки тем не менее взяла и принялась с любопытством их разглядывать.

– Но телевизор-то смотрите? – гнул свою линию Лепилов.

– А что телевизор? И по телевизору ужас и грязь! – воскликнула она с отчаянием гимназистки, вдруг узнавшей, что любовь не исчерпывается вздохами на скамейке.

– Я не про тот, я про ваш… – брякнул Миша, но Наталья Валерьяновна его перебила.

– Рома! – вскричала она обрадованно, узнав кого-то. – Это Рома!

– А кто такой Рома? – ласково и осторожно спросил Лепилов.

– Рома, племянник Андрианова! – воодушевленно пояснила дама. – Прелестный мальчик, скромный, застенчивый, изящный, как девушка! Из балетных…

Никольский изучал фотографии, ровными рядами разложенные на столе, когда в дверях возник торжествующий Лепилов. Не обратил на его вид внимания Никольский. Рассеянно глянув на него, сказал:

– Одни мужики, – и спросил то ли у себя, то ли у Лепилова. – Сколько ему лет было?

– Пятьдесят два, – уверенно доложил Лепилов.

– Еще вполне мог. Садись, – и продолжал, когда Лепилов сел к столу. – Накопал?

– Самую малость, – скромно ответил Миша и расплылся в победной улыбке.

– А сияешь как начищенный медный таз. Докладывай лучше! – приказал Сергей.

Лепилов положил на стол фотку и ликующе произнес: – Рома!

– Романа жрет саркома. Ариведерчи, Рома, – неожиданно даже для себя выдал Никольский дурацкий стишок. Изумился своим словам. – С чего это я? Дальше, дальше говори.

– Племянник Андрианова, – заговорил Миша, едва сдержав смешок, вызванный выходкой начальника. – Объявился года полтора тому назад. Посещал дядю чуть ли ни каждый день. Часто оставался ночевать…

– Подожди, – прервал его Никольский, снял трубку, набрал номер, нажал кнопку громкой связи. – И послушай, – после третьего гудка где-то сняли трубку и уверенный мужской голос произнес «Да». – Я хотел бы поговорить с полковником Меньшиковым.

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – обрадовался собеседник.

– Уже по голосу узнаете, Юрий Николаевич, видно, очень уж я вам надоел. Здравствуйте. У меня к вам несколько вопросов… – Никольский выжидающе примолк.

– Вероятно, в связи с убийством Андрианова? – спросил Меньшиков. – Задавайте ваши вопросы.

– Хочу предупредить, ответы будет слушать и мой помощник, – предупредил Сергей.

– Да хоть американский шпион, Сергей Васильевич, – хмыкнул полковник. – Спрашивайте.

– Вы знали его? – первым делом спросил Никольский.

– Весьма приблизительно… – Какая-то гадливость послышалась в голосе Меньшикова.

– Но все-таки ваше мнение? – настаивал Сергей.

– Служака без особой фантазии, – нудно затянул полковник. – Скрытен, насторожен, отчужден от сослуживцев. Впрочем, как и они от него.

– Они от него, – повторил Никольский. – Если не секрет, почему?

– О покойниках либо хорошо, либо. – Меньшиков замялся. – Надо плохо, Сергей Васильевич?

– Надо все как есть, точнее, все как было, Юрий Николаевич.

– Вызывала подозрение, да нет, просто брезгливость его нежная дружба с женоподобным сержантом-сверхсрочком, нашим дверным вертухаем, – невольная брезгливость слышалась в словах Меньшикова.

– Ого, в ФСБ на феню перешли! – пошутил Сергей.

– По фене и продолжу, – не принял шутки полковник. – Возникло подозрение, что Андрианов – глиномес.

– Активный педераст, как я понимаю, – уточнил Никольский. Ничего себе кино начинается!

– Вы по этой версии работаете? – спросил Меньшиков.

– Пока нет. Спасибо вам, Юрий Николаевич, и до свидания. – Никольский положил трубку, одним глазом (другой был лукаво прикрыт) уставился на Лепилова. – А что еще тебе мадам поведала?

– Что жизнь страшна и груба, – с пафосом произнес Миша. – Что она из дому боится выйти. Что по телевизору показывают ужас и грязь…

– По ее телевизору? – осведомился Никольский, приподняв брови.

– По обычному, – сказал Лепилов и, спохватившись, вспомнил: – Да, жаловалась, что ее персональный телевизор последнее время барахлит. То показывает, как надо, то полная темнота.

Продолжить рассказ не позволила Анюта. Она не вошла – просунула голову в дверную щель, повела туда-сюда как бы испуганными очами и натужно просипела:

– Здравствуйте, мальчики.

– Новая роль? – поинтересовался Лепилов, а Никольский гавкнул барбосом:

– Тебя кто сюда пустил?

Анюта тотчас же вышла из одного образа и вошла в другой. Осторожно проникла в кабинет, по-девчачьи клоня голову, застеснялась, замерла в нерешительности.

– А я не знаю… как-то само собой получилось… извините, если что…

– По ней Паршиков неровно дышит, – дал пояснения по ходу действия Лепилов.

Пояснение это почему-то рассердило Никольского, и он сказал Лепилову:

– Нечего ей здесь делать.

– Ну, это мне решать, – уверенно возразила третья Анюта. – Да и вообще я ваш внештатный сотрудник, секретный агент, что хочу, то и ворочу.

– Тогда вороти быстрее. Что тебе? – Ныне Никольский джентльменом не был.

– Ты хоть знаешь, кто такой Тенесси Уильяме? – с доброй насмешкой спросила Анна.

– Мишка знает, – буркнул Сергей. – Знаешь, Миша?

Лепилов важно кивнул.

– Так вот, завтра у нас «Трамвай желание», и я – главная. Держи два билета в тот же третий ряд! – Она протянула ему билеты.

Никольский в размышлении взял бумажку за угол.

– А второй кому? – спросил он недоуменно.

– Мишку захвати, – Анюта скорчила рожу Лепилову. – Он знаток.

– Все? – нетерпеливо осведомился Никольский.

– Усе, шеф, – голосом Папанова из «Бриллиантовой руки» подтвердила Анюта.

И вдруг Никольского осенило:

– Нютка, картинки посмотреть можешь? – И кивком указал на фотографии.

Анюта зашла ему за спину, через его плечо глянула на мини-экспозицию, заметила с пренебрежением:

– Ничего интересного. Дружный коллектив голубых.

– Знаешь кого-нибудь из них? – насторожился Никольский.

Анюта брезгливо фыркнула – настолько выразительно, будто разом произнесла целый мини-монолог: да, мол, знаю кое-кого, но от подобных знакомств ни удовольствия мне, ни пользы.

– А этого? – Никольский через плечо протянул ей фотографию Ромы.

– Личико знакомое, – поморщилась Анна. – Недавно где-то видела… – она примолкла, вспоминая, и вдруг обрадовалась: – Точно! Вчера! В клипе то ли Салтыковой, то ли Ветлицкой – он на подтанцовке кривлялся, пантеру изображал. По ТВ-6.

– Точно? – осторожно, боясь спугнуть удачу, спросил Никольский.

– Господи, врать-то мне зачем?! – спросила Анна удивленно.

– Ты молодец, Анюта, – похвалил он. Пообещал: – В штат возьму.

– И удостоверение выдай, красную книжечку! – подхватила девушка. – Все?

Глядя на нее и в то же время мимо, Никольский задумчиво кивнул.

– Тогда прощевайте, пацаны! – залихватски подбоченилась уже то ли четвертая, то ли пятая Анюта. – Завтра увидимся!

Она упорхнула. Проводив ее глазами и обернувшись к Лепилову, Никольский по-волчьи оскалился.

– Задачу свою понимаешь, Лепилов? На ТВ-6, с клипа копию, узнай, какая фирма его снимала…

– И далее со всеми остановками – перебил Лепилов. – Не первый год замужем, Сергей Васильевич. Я Вешнякова в подмогу возьму. Можно?

…В несусветно громадном павильоне «Мосфильма», перемахивая через толстые кабели, деревянные брусы, металлические крепления, а иногда и спотыкаясь о них, шли к ослепительно яркому пятачку Лепилов и Вешняков. Дошли. На пятачке трое в оранжевых трико по зеленой хлорвиниловой траве подползали к круглому озерцу – зеркалу, лежавшему на полу. От камеры, глядевшей на все это безобразие сверху и чуть со стороны, донеслось наконец:

– Стоп! Спасибо всем. На сегодня закончили.

Погасли осветительные приборы. В тусклой полутьме съемочная группа беспорядочно рассредоточилась. Одного из оранжевых уже в открытых воротах павильона Вешняков цепко схватил за предплечье:

– Молодой человек, не торопитесь. Нам надо поговорить.

– Кому это вам? Не знаю я никого! – жутко тараща глаза от охватившего его ужаса, закричал Рома.

– Нам, работникам сто восьмого отделения милиции, – ответил подошедший Лепилов. – С чего это ты так перепугался, Рома?

Как всегда элегантно одетый в стиле ретро Витек, склонив пробор к клавиатуре аккордеона, самозабвенно пел о том, что

Ты весь день сегодня ходишь дутый,

Даже глаз не хочешь поднимать.

Мишка, в эту трудную минуту

Так тебя мне хочется обнять.

Мишка, Мишка, где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка. Мишка,

То, что ты уходишь от меня.

Ресторанный зал, словив ностальгический кайф, рукоплескал. Но двое в красных пиджаках поднялись, чтобы их заметил певец, и продолжали аплодировать поднятыми вверх руками. Витек кивком обозначил, что заметил их, снял с плеча аккордеон. Остальные музыканты уже сложили оружие. Наступил перерыв.

Витек покуривал у заднего входа в ресторан. Подошли краснопиджачники.

– Привет, – сказал один из них, видимо, главный.

– Привет, привет, – небрежно откликнулся Витек. – С чем пожаловали?

– Товарец, Арсентьевич, – ответил главный. – На этот раз не бумажки, а настоящие картины, – и важно добавил: – Масло.

– В рамах, – робко подал голос второй.

– Где они? – без восторга поинтересовался Витек.