Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 333 (всего у книги 337 страниц)

– В машине. В багажнике, – сообщил главный, но, видя вялую реакцию певца, решил уточнить: – Смотреть будешь?

– Посмотрю на всякий случай, – лениво согласился Витек, отшвырнул окурок и стал наблюдать, как краснопиджачники доставали из багажника утлой «Мазды» нечто обширно-прямоугольное, опутанное тряпьем…

– Вот, – сказал главный и поставил на пол, привалив к стене, полупейзаж-полуинтерьер: на первом плане была изображена притемненная, оформленная в стиле ампир гостиная некой усадьбы, за обширными окнами которой виднелся яркий осенний парк.

– Еще что есть? – без всяких эмоций выспрашивал Витек.

Вторая картина изображала деревенскую избу в перевивах кумачовых подолов, багряных платков, лазоревых рубах, свекольных лиц. Крестьянская свадьба!

Далее следовало нечто батальное: шеренги солдат с ружьями наперевес, ядра горкой, орудия на лафетах и всюду – круглые дымы.

Три картины стояли у стены закутка – артуборной. Витек цыкнул зубом.

– И сколько вы за них хотите?

– Вот за эти – палец главного указал на усадьбу и избу, – по двести, а за ту, Арсентьевич, пятьсот, не меньше.

– Откуда они, Валентин? – прищурился Витек.

– В прошлые разы ты вроде не очень интересовался, откуда бумаги… – Валентин явно смутился и от этого стал слегка развязен.

– В прошлые разы были листы графики, которые могли храниться, как ты утверждал, в сундуке твоей бабушки, – жестко возразил Витек. – Я поверил или захотел поверить, что так и было. Но на этот раз в сказочку о том, что ты нашел эти картины на чердаке, поверить не смогу. Откуда они?

– Слово, Арсентьевич, не ворованные! – испугался Валентин.

– Это ты так говоришь! – отрезал певец.

– Он тебе слово дал, фраер! – вдруг ощетинился второй.

Не испугался Витек, сказал презрительно:

– Огонь-то из ноздрей убери, Змей Горыныч.

Валентин ссориться не хотел, он продать картины хотел.

– Поутихни, Алик, – приказал он. Алик поворчал, утихая.

– Последняя цена, Арсентьевич, эти по сто пятьдесят, а за войну четыреста, – определил сумму Валентин.

– Семьсот баксов, – подсчитал в уме Витек и твердо решил: – Шестьсот.

– Грабишь ты нас… – Парень загрустил.

– За шестьсот я не требую ответа на вопрос, откуда они, – напомнил Витек, выдвинул плоский ящичек хилого стола и, не считая, протянул тоненькую пачечку «зеленых» Валентину.

– Торговался, значит, чтобы в наличные вложиться, – догадался малый, пряча зеленые во внутренний карман красного пиджака.

– Именно так, мой юный друг, – ничуть не смутился Витек.

– Я думаю, в загашнике у тебя зелени поболе будет, – предположил незадачливый торговец живописью.

– Ты что, ограбить меня собираешься? Не советую! – усмехнулся Витек.

– Зачем же грабить? – Валентин суетливо заметался по комнате.

– Ты что копытами топочешь? – прикрикнул на него певец. – Если надо, сортир – вторая дверь направо по коридору.

– Шутишь все, Арсентьевич, шутишь, – Валентин остановился посреди комнаты. – А у нас к тебе еще одно дело. Нешуточное. Тысячами пахнет…

– Я не убивал, – в который раз повторил Роман. – Я дружил с Николаем Сергеевичем Андриановым, я часто навещал его, но я не убивал его. – И, заплакав вдруг, прокричал тонко: – Не убивал!

В черных джинсах в обтяжку, в черной фуфаечке на голом жидком торсе, он казался юным. Скверным мальчиком. Два мужика тускло смотрели на него: Никольский от своего письменного угла и Вешняков из угла.

– Надоел ты мне, Сурков, – Никольский глянул на часы, встал из-за стола. – И зря ты со мной в бесперспективную отказку играешь. Вешняков, садись на мое место и продолжай его трепать по всем пунктам. А я на полчасика отлучусь.

Вешняков сел за начальнический стол, откинулся в кресле и спросил задушевно:

– Ведь ты, Рома, никакой Андрианову не племянник. Зачем ты себя выдавал за племянника?

…Никольский осторожно открыл дверь с табличкой «Начальник отделения».

Увидев его, Котов осклабился, раскинул руки.

– А вот и Никольский с блестящим раскрытием!

Никольский молчал. Начальник паспортного стола, докладывавший Котову, почувствовал, что он лишний, и без слов удалился.

– Пролетаем, начальник, – грустно признался Никольский. – Как фанера над Парижем.

– Излагай, – предложил Котов уже не столь оптимистично.

– Только что звонил Лепилов, – вздохнул Сергей. – В педерастическом гнездышке хиляка, в однокомнатной квартире, которую ему купил этот козел Андрианов, ничего. Ни пистолета, ни вещичек. Ничего.

– Продолжай колоть его, Сережа, пока он еще тепленький! – азартно воскликнул Слава. – Ступай, действуй!

– А если он действительно не убивал? – пробормотал Никольский, уже выходя прочь.

…Веселым вихрем ворвался в кабинет Никольского подполковник Котов. Обнял за плечи вскочившего Вешнякова, по-отечески предложил:

– Ты иди, Вешняков, отдохнуть тебе надо!

Вешняков вышел. Котов обернулся к несчастному Гею и произнес торжествующе:

– Все упираешься, паренек, а зря. Зря. Зря, – повторил он, устраиваясь за столом.

Никольский скромно сел на место Вешнякова в уголке.

– Я не убивал, – в очередной раз, как попугай, повторил Рома.

– Жалко мне тебя, Рома, – Котов смерил голубого действительно жалостливым взглядом и окончательно уверился: – Жалко. Отказывайся – не отказывайся, но мы очень быстро отыщем доказательства, что убил именно ты. И что тогда? Тогда предумышленное, с заранее обдуманным намерением убийство с отягчающими обстоятельствами. Квартира-то ограблена по-настоящему. А дальше страшная и бесконечная дорога – пожизненное заключение, Рома.

– Я не убивал, – прошептал Рома и заплакал.

– Не плачь, – бодро сказал Котов. – У тебя есть выход.

– У меня нет выхода, – заявил Рома и высморкался в кружевной платочек.

– Есть, есть, – заверил Котов. – Ты делаешь чистосердечное признание. Так, мол и так, в припадке ревности, в состоянии аффекта я, Сурков Роман Эдуардович, застрелил Андрианова Николая Сергеевича из его же пистолета. Мы тебе оформляем явку с повинной, и самое большее, что тебе грозит, восьмерик. А при хорошем адвокате пятеркой отделаешься. Тебе сколько лет?

– Двадцать два, – прошептал Рома.

– Вот! – опять обрадовался Котов. – В двадцать семь выйдешь – вся жизнь впереди. Договорились?

– Я не убивал, – повторил Рома в отчаянии.

– Значит, не убивал, – тихо сказал подполковник. И вдруг заорал яростно: – Слушай меня внимательно, пидор гнойный! Не сознаешься – я тебя недельки на две по камерам с лагерными глиномесами пущу! Что они с тобой сделают – не знаю, но догадываюсь. После этого ты признаешь все, что я захочу! Выбирай! У тебя, – Котов посмотрел на часы, – у тебя еще двенадцать часов на размышление. Завтра в девять часов я жду ответа. Сергей Васильевич, ты еще будешь с ним заниматься?

– Попытаюсь… – кивнул Сергей.

Откровенно говоря, он не верил в виновность Ромы. Не тот он типаж, педик. Не способен такой на убийство. Из ревности? Чушь! Из ревности Рома будет рыдать, устраивать сцены, умолять партнера не бросать его… Но убить? Нет! Разве что случайно…

– Что ж, пытайся, – неприязненно бросил ему Слава. – А я пойду.

Подполковник Котов ушел. Не стал пересаживаться Никольский, заговорил из своего угла:

– Допустим, ты не убивал. Но кто-то же убил его в тот вечер, когда и ты был у него на квартире. Есть свидетели, Роман.

– Наталья Валерьяновна? – зачем-то поинтересовался Рома.

– Наталья Валерьяновна, – подтвердил Никольский. – Расскажи, что ты видел там в тот вечер.

Рома переплел пальцы, жалким этим двойным кулачком трижды ударил себя по сомкнутым коленям и лихорадочно начал:

– Я.все понимаю, гражданин начальник…

– Сергей Васильевич, – поправил Никольский. Роман начал вновь, уже спокойнее:

– Я все понимаю, Сергей Васильевич. Вы с подполковником разыгрываете классический спектакль с двумя детективами, один из которых злой, а другой – добрый. Вы играли доброго, но мне хочется верить, что вы добры по-настоящему…

Роман вопросительно и с надеждой глянул на Никольского. Тот заметил только:

– Я не собирался и не собираюсь играть с тобой.

– Я хочу вам рассказать все, как было на самом деле, но боюсь, что вы мне не поверите. Да и вряд ли кто может поверить в такое! – Роман опять ударил себя по коленкам.

– Мое дело – верить или не верить, а твое дело – говорить правду, – Сергей попытался максимально смягчить суконную, давно ставшую профессиональным штампом фразу. Никольский понимал, кто перед ним: человек слабый, да еще и культивирующий свою слабость, чтобы как можно больше походить на женщину. Слишком испугаешь такого – замкнется, слова не скажет. Или понесет несусветную ахинею, спасая свою шкуру…

– Сергей Васильевич, поверьте мне! – чисто по-женски воскликнул Рома.

– Постараюсь, – пообещал Никольский.

Теперь Рома не отводил от него взгляда.

– Да, я был там в тот вечер и был незваным гостем. Вы только поймите, поймите меня! Я любил, любил Коку…

– Какую еще Коку? – не понял сильно уставший Никольский.

– Николая. Убитого, – упавшим голосом пояснил Рома и взвизгнул в отчаянии. – Нет, вы мне ни за что не поверите!

– Да не надо истерики мне закатывать! Рассказывай, – раздраженно приказал Никольский. И, как ни странно, его нескрываемое недовольство успокоило Рому.

– Наш роман длился почти два года, до самого последнего времени, – начал рассказывать гей, едва слышно всхлипывая. – Для меня не было ближе и дороже человека, чем Кока. И он любил меня. Но месяц тому назад он охладел ко мне. Я почувствовал это, я не мог этого не почувствовать. У него появился кто-то другой. Я сказал ему о своих подозрениях, он все отрицал, хотя под всякими предлогами отменял и откладывал наши встречи, говорил со мной ледяным тоном и пренебрежительно. Я стал тайно следить за ним. И выследил, Сергей Васильевич, выследил! Хотя и Кока, и тот, другой, старались сделать так, чтобы их связь не была обнаружена. Тот, другой, приходил к Коке, как на конспиративную квартиру. Прятался, пережидал…

– Опиши мне его, – перебив, потребовал Никольский.

– Как его описать? – Рома недолго подумал. – Ну, брюнет, ну, высокий. Нет, не высокий, просто выше меня ростом и здоровее… – Педик замолк, потом добавил с ненавистью: – Красивый!

– Не густо, – сказал Никольский. – Продолжай.

– Я же говорю: тот, другой, очень ловко прятался. Поэтому я и попал в эту историю… – Рома невольно пустил слезу: жалел себя. – У меня был ключ от Кокиной квартиры…

– Был или есть? – уточнил Никольский.

– Теперь наверняка был, вы ведь его отобрали, – напомнил голубой. – Так вот, я думал, что Кока дома один, и решил навестить его для окончательного разговора. Когда я открыл дверь, Кока уже был в прихожей. Злобный, яростный, он сразу же стал кричать на меня. Потом утих и провел к себе. Сказал, чтобы я сидел смирно, а сам ушел на кухню чай приготовить. Я знал, где у него хранится пистолет, прошел к столу, открыл секретный ящик и взял его. Просто так, чисто интуитивно. Но когда вошел Кока с подносом, я, сам от себя этого не ожидая, снял пистолет с предохранителя и навел его на Коку. Мне самому сразу стало ясно: я потребую от него, чтобы он навсегда порвал с тем, другим. И я потребовал. Он испугался, но слегка. Стал говорить что-то о моей мнительности, вообще всякую ерунду. И вдруг я почувствовал, что кто-то выворачивает мне руку с пистолетом. Тот неслышно вышел из спальни и обезоружил меня. Он смеялся, помахивая пистолетом. Кока тоже засмеялся. Тот спросил: «А ты-то что смеешься, дурак?» и выстрелил Коке в лоб. Потом приказал мне сидеть, начал шарить по ящикам и полкам, собирая в две сумки, которые он вынес из спальни, все ценное. Я сидел в кресле и смотрел на мертвого Коку. Тот, другой, заставил меня нести сумки. Он что-то сделал с глазком телекамеры из соседней квартиры, и мы спустились по лестнице. Богословским переулком мы вышли на Тверской бульвар, где он поймал такси. На прощание он мне сказал: «Денька через два тебя поймают, и, когда ты им расскажешь все, как было, они тебе не поверят, будут трепать дальше. В общем, пяток дней у меня есть. Жди ментов, засранец». И уехал. А я ждал ментов. И дождался. Все, Сергей Васильевич.

– До того неправдоподобно, что даже противно, – ухмыльнулся Никольский. – А врать ведь стараются правдоподобно, а, Сурков?

– Я же говорил, что вы мне не поверите, – в спокойной уже безнадеге сказал Рома.

Никольский встал, прошел к столу, проверил, закрыты ли все ящики, вытряс окурки из двух пепельниц на лист старой газеты, свернул газету в комок, а комок швырнул в мусор.

– Сейчас ты, Сурков, пойдешь в камеру… – начал было Сергей.

– В какую камеру? – в ужасе перебил Рома.

– Пока еще не в ту, которую тебе обещал подполковник Котов, – успокоил его майор. – Посиди, подумай ночку. Главное – мелочи, мелочи и подробности вспоминай…

…Знакомым путем Сергей возвращался домой. Он миновал много раз исхоженные переулки, затем Патриаршие пруды, прошел по родной улице, свернул и оказался у своего подъезда. Никольский поднялся наверх и уже вынул ключи у собственной двери, когда сверху его позвали:

– Васильич!

Пролетом выше на ступеньках сидел Витек.

– Ты, что спятил? – взъярился Никольский. – Засветиться захотел?

– Извини, – повинился Витек. – Не мог иначе. Цейтнот.

– Ладно, проходи. – Сергей был недоволен, но дело явно было срочное.

Они прошли в квартиру. С видом разоблаченного заговорщика певец-барыга достал что-то из кармана и водрузил на стол в гостиной. Сергей глянул и обмер. Не шибко-то он разбирался в цацках, но от подобной красоты дух захватывало…

Сверкающее деревце с немыслимо голубыми плодами лежало на столе у Никольского. Деревце размером с большую зажигалку, валявшуюся рядом.

– Картинки от этих проходимцев ты заглатывал без страха и сомнения. А такую штучку в оборот пустить заробел, Витек? – спросил Никольский, переведя дыхание.

– Заробел, – признался Витек. – Я не особый в ювелирных делах специалист, но уж поверь мне, Васильевич, вещь эта – уникальная. Одни сапфиры чего стоят!

– Да и цену они, наверное, заломили для тебя неподъемную. Так, Витек? – насмешливо спросил Сергей. Он уже оправился от первого потрясения и мыслил теперь привычно: категориями оперативно-следственной работы.

– Так-то так, но я бы в любом случае не решился… – замялся стукач.

– Кто они? – резко задал вопрос майор.

– По чьей подсказке, я не знаю, но пришли они ко мне месяца два тому назад, – начал рассказ Витек. – Провинциальные пижоны, темные, как ночь в Мухосранске. Для начала предложили мне десять графических листов по двадцать долларов каждый. Я поторговался и взял по пятнадцать.

– Не прогадал? – хмыкнул Никольский.

– Три карандашных портрета Бакста, два сомовских наброска, два Бенуа, три театральных эскиза Добужинского. Я прогадал, а, Васильевич? – засмеялся Витек в ответ.

– Прямо-таки галерея мирискусников! – восхитился Никольский. – Но ты мне про пареньков, пареньков!

– А сегодня они три картины приволокли, пареньки, – охотно отозвался певец. – Замечательная усадьба Жуковского, весьма приличный Малявин и привычное, с пушками, ядрами и дымами варево Самокиша. За все про все – шестьсот долларов.

– Грабишь ты своих клиентов, ох и грабишь! – усмехнулся майор.

– А тебе их жалко, аж сердце щемит, ага, – парировал Витек. – Так вот дальше: я с ними старательно прощаюсь, а они что-то мнутся. То да се, и вдруг они бах! – мне эту штучку на стол. У меня матка до полу отвисла, но вида я не подал, сразу про цену. Просят пять зеленых кусков. Срок – сутки. Вот я и прибежал к тебе, чтобы ты за меня думал.

– Я думаю, думаю…

– Одного Валентином зовут, другого Олегом, – продолжал Витек «про пареньков». – Валентину лет тридцать пять, Олег помоложе. Машина – дряхлая «Мазда». Номерок тебе нужен?..

…С раннего утра Анатолий Яковлевич был в мастерской, где и появился Никольский в назначенное время. Без слов положил деревце перед ювелиром.

– Господи, – прошептал Анатолий Яковлевич и закрыл глаза. Тут же открыл один, в глазницу которого воткнул профессиональную лупу. Опять прошептал: – Господи!

Никольский дал ювелиру поволноваться, но потом все же спросил:

– Что скажете, Анатолий Яковлевич?

– Что я скажу? – Ювелир отвечал, не отрывая «вооруженного» глаза от деревца. – Что я скажу… – Он обернулся к Никольскому, уронил лупу себе в ладонь. – Я не скажу, я просто поздравляю вас. Вы вновь открыли замечательнейшее произведение ювелирного искусства конца восемнадцатого века.

– Поподробнее, если можно, Анатолий Яковлевич. – Майору было не до лирики.

– Господи, – опять вздохнул ювелир, подбирая понятные для дилетанта слова: – Эгрет называется это изделие. Они были украшением женских шляпок и причесок, в них вставляли перья, обычно страусовые. Всякие они были, но эгрет, что перед нами, – шедевр. Смотрите, от условного ствола дерева как бы расплескиваются ветви, заканчивающиеся подвижно закрепленными плодами сапфировых бриолетов и кандилоков. Сапфиры разных оттенков при малейшем движении эгрета – наблюдайте, Сергей Васильевич, наблюдайте – загораются темно-синим огнем. И тени, тени на бриллианты ветвей как падают, видите?

– Эгрет, – уважительно произнес Никольский. – Это очень ценная вещь?

– Это бесценная вещь, – строго сказал Анатолий Яковлевич.

… – Не трогался твоего пидора, не трогал, как договорились, – заверил Никольского Котов. Низкое еще солнце било в окна котовского кабинета и ненадолго доводило сияние подполковничьего погона до нестерпимой яркости.

– Про пидоров потом. Я тебе сначала кое-что покажу, – Никольский осторожно положил на начальнический стол свое сказочное деревце.

– Брошка, – догадался Котов. – И дорогая?

– Не брошка, а эгрет, – важно возразил Никольский, – которому, если по делу, давно пора в Алмазном фонде России находиться. А им два захолустных пузыря торгуют. Пять зеленых кусков просят.

– У кого? – скорее машинально, чем надеясь на ответ, спросил Слава. Вопрос был глуп. Уж кто-кто, а Котов знал: свою агентуру опера не выдают.

– Так я тебе и сказал! – злорадно воскликнул Сергей, не удержался – ткнул начальника носом в его ошибку.

– У твоего агента, значит, – туповато уточнил Котов, стремясь наигранной непонятливостью скрыть смущение. Он поднял деревце за ствол. Солнечный луч ударил в эгрет, и он заиграл. – Господи, красота-то какая!

– Командир, пять кусков необходимы к девятнадцати ноль-ноль, – деловито заявил Никольский. – Чтоб казенные получить, надо неделю с бумажками бегать. У меня есть пятьсот, на Италию коплю. У тебя сколько?

– Полторы тысячи наскребу… – вздохнул Слава. – На новую «девятку» отложил.

– Итого две. Где еще три раздобыть? – Сергея разбирал азарт.

– Может, этих двух козлов за задницу, и дело с концом, а? – предложил Котов. Так было привычнее и проще.

– За что?! – чуть в голос не расхохотался Никольский. – За то, что им бабушка, обливаясь слезами, свою брошку, завещанную ей ее дедушкой, подарила? А если эгрет этот не один? Здесь до дна осторожно копать надо.

Котов все играл деревцем, думая. Додумался:

– Белякова надо на конвульсию взять. Он кулак, он богатенький.

Некстати загремел телефон, Котов снял трубку и после «да» долго слушал. Дослушал, ничего не сказав, положил трубку. – Андроновский пистолет выстрелил.

– Мои дела, – понял Никольский. – Ты уже без меня Белякова обработай, у тебя получится, он тебя побаивается.

– Постараюсь, – пообещал Котов. – Да, дельце-то сикось-накось пошло. А что если твой пидор Рома все-таки убил, а пистолет продал?

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? – усмехнулся Сергей. – Уломай Виталия, очень прошу. И эгрет в сейф спрячь. Я – в бега.

Котов встал, открыл сейф, осторожно уложил деревце.

– Серега, а что такое эгрет? – спросил он неожиданно застенчиво.

– Вернусь – объясню! – уже от дверей отозвался Никольский.

Два милицейских «газика», синхронно тормознув, застыли друг против друга. Из одного выпрыгнул Никольский, из другого – приличный гражданин приблизительно тех же лет. Ровесники молча поручкались.

– Ты-то что, Никольский, хвостом бьешь? Убийство-то мое, – скучно сказал приличный гражданин.

– А пистолет – мой, – возразил Сергей.

– Оперативно нынче муровские трассологи работают, ничего не скажешь, – проворчал приличный гражданин.

Они стояли посреди торговой площади у станции метро «Медведково». Кругом толпились бесчисленные магазинчики, киоски, палатки…

– Расскажи, как все было, – попросил Никольский.

– Расскажу и покажу, – пообещал приличный. – Может, на мое счастье, дело к тебе уйдет.

Они подошли к крайнему магазину. Магазин как магазин, таких сотни по Москве. Беленький, чистый, стеклянный.

– Вот тут все и случилось, – сказал ровесник.

– Убийца здесь инкассаторов подглядел? – уточнил Никольский.

– Да нет. Он, пожалуй, вел инкассаторскую машину с самого ее выезда, потому что этот магазин последним деньги сдавал, – объяснил коллега.

Фамилия коллеги была Ерохин. Он тоже работал оперативником, только в другом отделении милиции Москвы.

– Значит, убийца на машине был? – продолжал уточнять обстоятельства дела Никольский.

– На машине, на машине, – подтвердил Ерохин. – На угнанной. Он после ее здесь оставил, а сам на инкассаторской укатил.

– Каким это образом? – удивился Никольский.

– Элементарным! – фыркнул Ерохин. – Пока инкассатор в магазине тары-бары разводил, он в его машину забрался и ждал.

– Так двое же инкассаторов должно быть! – возмутился Никольский.

– И шофер в придачу, – добавил Ерохин. – Но в централизованной инкассации. А эти жлобы, что магазинами владеют, норовят с дерьма пенку снять. Централизованная им дорого! И находят богатырей, которые по глупости берутся миллионы возить. Вот наш и довозился: как только подошел к своей машине, так пулю в лоб и заработал. А бандюга мешочек в салон – и с концами.

– Много в мешке было? – задал очередной дежурный вопрос Никольский.

– Шестьсот сорок тысяч… – вздохнул Ерохин. Ему такие деньги и не снились.

Кассирша обменного пункта, глядя на клиента, спросила:

– Вам справку на вывоз выписывать?

– Да, – твердо сказал клиент.

Кассирша раскрыла паспорт и, удивившись, вновь подняла глаза:

– Вам, что, правда, пятьдесят два года?

– Ох, извините! – засуетился вежливый клиент. – Паспорта перепутал. Это дядьки, а вот это мой. – Он подтянул к себе металлическое корытце для передачи через пуленепробиваемое стекло документов и денег, положил в него второй паспорт, задвинул корытце обратно в закуток кассирши и виновато улыбнулся.

На этот раз все было в порядке. Машинка долго считала сотни, а кассирша выписывала справку. Потом машинка считала доллары.

– Ваших три тысячи, – подытожила кассирша, положила в корытце пачку зеленых, два паспорта и выдвинула его к клиенту.

– Спасибо, – сказал тот, не считая, засунул деньги и документы в карман и вышел из обменника. Как только он исчез, кассирша громко позвала:

– Дима, Дима!

На крик явился не столько мощный, сколько упитанный охранник.

С шоссе, рассекающего российскую бескрайность, «Мерседес» свернул на асфальтовую дорожку и осторожно докатил до стилизованного под громадную северную избу дома, чистенького до игрушечности. Из «Мерседеса» солидно вынес себя известный московский юрист Алексей Тарасов. Захлопнул дверцу и окинул взором окрестности. Было на что посмотреть: перед ним огромным ятаганом лежал залив бескрайнего озера, окаймленный причудливыми зелеными берегами. А от дома уже бежал хитрый на вид мужичок с криком:

– Дорогой гость! Заждались!

Они ходили по комнатам, и Тарасов придирчиво осматривал внутренние помещения домика. Роскошные номера, уютные ванные комнаты, буфетная, гостиная, столовая. В столовой Тарасов заглянул в резные светлого дерева поставцы и огорчился:

– Да, посудка у тебя не того, Матвеич.

– Не того! – обиделся вдруг Матвеич. – С этой посуды сам Арвид Янович Пельше едал и не жаловался.

– Пельше! – теперь обиделся Тарасов. – Послезавтра сюда на рыбалку американские миллионеры прибудут, а ты – Пельше! – Он осмотрелся, и взыграло в нем художественное воображение: – Неужто ты не понимаешь, что вся твоя посуда в полном диссонансе со стилем «рюс», в котором решен интерьер? А представь себе: на столах серебряные ендовы и блюда, из поставцов – черненые штофы, на полках – кувшины в виде журавлей. Только где все это достать?

– У нас этого добра в городском музее навалом, – спокойно сообщил Матвеевич.

– У вас в музее, знаю я такие музеи, ни хрена, кроме прялок, глиняных горшков и ухватов, нет, – заводя Матвеевича, презрительно высказался Тарасов. Он нарочно «заводил» слишком спокойного Матвеича.

– А ты знаешь! – вдруг, перейдя на ты, окрысился Матвеевич. – Много ты знаешь! Знаешь, какие там картины? А посудой этой чудной все полки заставлены!

– Брешешь ты все, Матвеевич! – пренебрежительно заметил Тарасов и даже рукой махнул.

…Он, конечно, махнул рукой, но «Поехали!» все-таки сказал. И «Мерседес» помчался на поиски музея.

В дивном городе, окруженном водой, будто вдруг вырастающем из нее, уродливый металлический жук на колесах тормознул у крепенького купеческого особняка, на фронтоне которого уже советскими умельцами штукатуркой было вылеплено слово «Музей». Тарасов понес свою драгоценную персону внутрь здания. Пренебрежительно морщась, принялся осматривать экспозицию. Зал с вышивкой, зал с прялками, ухватами, зал с картинами, зал с серебряной посудой Алексея не впечатлили. По ним без энтузиазма бродили две московские семьи, старичок – местный интеллигент да две девицы, со вкусом лакомившиеся мороженым. Тарасов миновал залы с вышивкой и утварью, мельком глянул на картины и штофы, кувшины в виде журавлей.

– Есть тут кто-нибудь?! – позвал Алексей. И тотчас из служебных чертогов явился вежливый человек лет сорока, который сказал традиционные в этом краю слова:

– Здравствуйте, дорогой гость!

– Здравствуйте! – приятнейше улыбаясь, ответствовал Тарасов. – Вы экскурсовод?

– К сожалению, нет. Экскурсовод в отъезде. Но я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Я директор музея. Что вас интересует?

– На ловца и зверь бежит! – обрадовался делец. – Позвольте представиться: Тарасов Алексей Владимирович, – он протянул свою визитную карточку.

– Коломиец Иван Степанович, – представился директор и протянул Тарасову руку. Тарасов задержал директорскую руку в своей и сказал доверительно:

– У меня к вам деловое предложение.

Директор уже оценил и костюмчик Тарасова, и ботинки, и часы от Картье, и золотые запонки с рубинами. Поэтому откликнулся с энтузиазмом:

– С удовольствием выслушаю вас, Алексей Владимирович. Прошу в мой кабинет.

А Тарасов сразу же оценил кабинет: и бюро карельской березы, и ампирные консоли, и павловский диван с двумя креслами. Директор сел за конторский стол – к сожалению, обычный, советский, жестом пригласил Тарасова в павловское кресло и приступил к делу:

– Готов выслушать вас, Алексей Владимирович.

– У вас чудесная коллекция старорусского серебра, – не спеша начал Тарасов.

– Старорусское – лишь единицы. Основная часть – стилизация девятнадцатого века.

– Приятно иметь дело со специалистом, – Тарасов обворожительно улыбался, не спешил снимать с лица театральную маску. – Но, к счастью, мои высокие гости таковыми не являются.

– Не совсем понимаю… – осторожно сказал Коломиец.

– Все объясню, все объясню! – заторопился Алексей. – Завтра в рыбацкий домик приедут несколько моих друзей. Но, если быть откровенным, не друзей, а партнеров по бизнесу. Американцы, миллионеры. Признаюсь, мне бы хотелось их ублажить, чтобы они стали более сговорчивыми. Затея немудреная: развлечения на рыбалке в стиле «рюс». Большой правительственный домик вполне для этого подходит, но посуда там – в кричащем диссонансе. Короче, Иван Степанович, я очень прошу вас разрешить мне воспользоваться вашим серебром на правах, так сказать, аренды. Всего лишь на один вечер.

– Оплачиваемой аренды? – поинтересовался Коломиец и тоже улыбнулся.

– Пятьсот долларов, – с прямотой демократа отозвался Тарасов.

– И мое постоянное присутствие при серебре, – решительно добавил директор.

– Вы будете почетным гостем! – Тарасов даже всплеснул руками.

Тарасов встал. Встал и Коломиец. Теперь сияли оба. Они понимали друг друга, они были довольны друг другом.

– Вы все у нас осмотрели? – осведомился директор.

– По-моему, все, – кивнул бизнесмен.

– А по-моему, не все. Прошу, – директор сделал приглашающий жест.

Из зала с утварью они через незаметную дверь проникли в двухсветную комнату, в которой межоконные пространства были заставлены застекленными шкафами, а всю середину занимали хорошо оборудованные стенды.

– Зал для избранных? – спросил Тарасов.

– Почему для избранных? – : лицемерно возразил Коломиец. – Для всех, кто захочет.

– А захотеть может лишь тот, кто знает про этот зал, – понимающе ухмыльнулся Тарасов. – Многие знают?

– Не об этом речь, Алексей Владимирович, – отмахнулся директор. – Вы видели в каком-либо другом провинциальном музее нечто подобное?

Ничего подобного Тарасов не видел. А сейчас он вообще не хотел видеть ничего постороннего, потому что в данный момент неотрывно смотрел на серебристо-золотистую с черным сову с зелеными глазами, которые мерцали почти живым светом.

– Что это?.. – ошалело спросил Тарасов.

– О, в этом зале вещи, которые связаны с удивительной историей! – начал Коломиец.

– Но учти, Котов, деньги – казенные! – В шикарном кабинете шикарный новоиспеченный частный детектив Беляков подошел к шикарному сейфу, открыл его, загораживая спиной проем, покопался внутри, развернулся, захлопнул дверцу и положил на стол пачку зеленых. – Пиши расписку.

– Ну, насчет казенных ты мне, Петрович, на уши лапшу не вешай, – подмигнул ему Котов. – Просто хранишь здесь свои, потому что сейф надежный. А расписку почему не написать…

С привычной быстротой строча шариковой ручкой, Котов говорил:

– Напишу я тебе расписку. И спасибо скажу… Все, написал. – Слава протянул бумагу Белякову.

– Ох, и боюсь же я! – сказал, внимательно изучая расписку, Беляков.

– Не боись, вернем мы тебе твои три тысячи, вернем! – обеими руками Котов хлопнул Белякова по плечам справа и слева – для ободрения.

– Я за вас с Сережкой боюсь, чудак! – воскликнул Беляков. – Ведь по сути дела вся эта ваша авантюрная затея – чистая самодеятельность, без всякой подстраховки. Я бы не рисковал, ребята.

– Времени нет, Петрович! Цейтнот! – отвечал Котов весело.

– Цейтнот, – проворчал Беляков. – Я бы такое никогда не разрешил. Ну, а в общем, как там дела у нас?

– Даем стране металл! – бодро провозгласил Котов, запихивая баксы в карман.

Никольский подошел к своей «Оке», открыл дверцу и сел рядом с Шевелевым – тот был за рулем.

– Шевелев, готовься, сейчас поедешь.

– А зачем? – вопросил втайне недовольный Шевелев. – Вы же по номеру этой вонючей «Мазды», – он кивком указал на заграничную развалину, стоявшую метрах в пятидесяти от «Оки», – узнали, кто они и откуда.