Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 336 (всего у книги 337 страниц)

– А Валька с Аликом – не водопроводчики? – спросил Тарасов насмешливо.

– Это в каком смысле? – удивился Коломиец.

– В самом прямом: и заложить могут, и украсть, – пояснил Леша.

– Они у меня на коротком поводке и в строгом ошейнике, – заверил Иван. – Чуть что – удавлю.

– Ну, смотри сам, – Тарасов обнял Коломийца за плечи. – С лирикой покончили, теперь о самом насущном. Пойдем к тебе.

Они прошли в кабинет директора музея. Вольно раскинулись в павловских креслах. Тарасов закурил и спросил, не глядя на Коломийца:

– Твой фальшивый Фаберже уже готов?

– Приступил, – сообщил Коломиец.

– Так вот, Ваня, – Тарасов заговорил жестко. – Никаких двух недель не будет. Три дня. Иначе все разваливается.

– Три дня не разговор. Один день уже прошел! – заявил Коломиец решительно.

– Сегодня не в счет, – отмахнулся Тарасов. – Но восемнадцатого они уезжают. Так вот получилось.

– До восемнадцатого девять дней! – возмущенно воскликнул Иван.

– Ты что, думаешь, у них забот нет? – повысил голос и Алексей. – Один только вывоз через дипломатов чего стоит!

– В пять дней мой ювелир уложился бы, но вся загвоздка в изумрудовых стразах, – сник Коломиец. – Мастер по отливке потребовал неделю.

– Заплати так, чтобы согласился сделать за три дня, – Тарасов извлек бумажник, отсчитал пятнадцать купюр. – Полторы сверху, и любой мастер тебе за день алмазную пулю отольет.

– Попробую, – Коломиец взял бумажки. – Но три дня, ей-Богу, несерьезно.

– Четыре, считая с завтрашнего, – согласился Тарасов. – На пятый день мы будем здесь.

– С полным расчетом, надеюсь? – осведомился Коломиец.

– И я надеюсь, Ваня. Пожалуй, все, – Тарасов встал, потянулся. – Три часа за баранкой. А то махнем в Москву, расслабишься, погудишь, а?

– Рад бы, да некогда, – Коломиец тоже встал, и тоже потянулся. – Эхе-хе-хе! Были когда-то и мы рысаками.

– Когда-то – это в годы комсомольского секретарства? – осклабился Тарасов.

Коломиец приосанился.

– Домик, в котором ты миллионеров принимал, нашей основной резиденцией был, – заявил он. – Члены Политбюро дряхлые, какая им рыбалка, ну мы там и резвились. А девочки какие были, Леша! Чудо что за девочки!

– Сергей Васильевич! – ласково донеслось из полной тьмы. Никольский распахнул глаза. И тьмы не стало. Просто он задремал ненароком. Светила настольная лампа, переставленная на ночной столик, и в мягкой полутьме совсем рядом, в кресле, сидел Анатолий Яковлевич. Увидев, что Никольский проснулся, старик заговорил:

– Неосторожны вы, запираться надо в наше время, на все замки запираться.

– Запираться на все замки надо вам, ювелирам, а у милиционера что возьмешь? – весело возразил Сергей.

– Единственное и самое главное – жизнь, Сергей Васильевич, – серьезно ответил гость. – Я думаю, многие из вашей клиентуры мечтают до вас добраться. И вы это прекрасно понимаете. Пистолетик-то под простыней у правой руки недаром пристроили.

– Глазасты вы, Анатолий Яковлевич! – восхитился майор.

– Ювелир, – скромно определил себя Анатолий Яковлевич. – Кстати, о глазах. Мне есть что сообщить вам по этому поводу.

– Нечто, безусловно, важное и весьма срочное, – догадался Никольский. Часы показывали половину второго. – Я слушаю вас.

– По позднему времени буду краток, – начал старик. – Сегодня утром явился ко мне некто Павел Барсуков. Из неважнецких ювелиров. И человечишка дрянной. В свое время был уличен в подмене камушков. В связи с этим пришлось ему покинуть златоглавую. Теперь он в Твери на первых ролях. Визит как визит: при сотворении заказанной копии ему не хватает дефицитных в Твери материалов. Другие бы ему наверняка отказали, памятуя его художества. Ну так он, зная мой неконфликтный характер, кинулся ко мне, как к спасителю. Случайно он заметил на рабочем столе наш, Сергей Васильевич, эгрет. Кстати, я его слегка почистил и освежил. Боже мой, какая красота! Так вот. Схватил он наш эгрет и стал рассматривать. И вдруг: «А знаете, Анатолий Яковлевич, на самом большом сапфире маленький скол». Это он мне хотел свой высокий профессиональный класс показать. Действительно, скол есть. Но весь фокус в том, что этот скол и практически, и теоретически без лупы увидеть нельзя. Он не увидел скол, у него сработала зрительная память! Он видел эгрет раньше, он изучал его!

– Уже интересно, – отметил Никольский, глянув на торжествовавшего Анатолия Яковлевича одобрительно. – И есть предложение?

– Если бы не этот скол, я бы вас сегодня не беспокоил, – заверил ювелир. – Хотя нет, все-таки обеспокоил бы, – тотчас спохватился он и продолжал: – Не предложение, Сергей Васильевич, вторая сюжетная линия. Для убедительности своей просьбы Барсуков привез гипсовый слепок и фотографии оригинала фигуры, копию которой ему заказали. И если в определении скола он выказал себя профессионалом, то в оценке фигуры оказался полным профаном.

– Скорее всего, он морочил вам голову, – предположил Сергей.

– Нет, вряд ли он знает истинное значение и ценность изделия, – сказал старик. – Показав его мне, заведомо куда более высококлассному ювелиру, Барсуков подвергает себя страшной опасности. Нет, он даже не представляет, что у него в руках! Шедевр Фаберже, мало ему свойственный и в то же время чрезвычайно характерный. А если глаза у фигуры и вправду изумрудные, то это нечто фантастическое!

– Что же это за фигура, Анатолий Яковлевич? – заинтересовался Сергей, окончательно заинтригованный.

– Сова, божественная, таинственная сова! – торжественно произнес старик.

Никольский с трудом скинул ноги на пол, непроизвольно кряхтя, поднялся и доковылял до стола. Сел на стул, взял со стола листок, пробежал его глазами, прочитал:

– Фигура совы. Размер: 42 сантиметра 5 миллиметров на 18 сантиметров. Серебро, бронза.

Анатолий Яковлевич начал лихорадочно рыться по карманам. Наконец нашел свой блокнот. Дрожащим голосом зачитал оттуда:

– Обмеры: 42 сантиметра 5 миллиметров на 18 сантиметров. Это я обмерял гипсовый слепок, Сергей Васильевич, я сам!

– Да успокойтесь вы, Бога ради, – ласково попросил Никольский. – Ведь у меня ясно написано: серебро, бронза.

– Писали невежды, вроде Барсукова! – воскликнул ювелир пылко. – Где сова?!

– В музее города Осташков, – сообщил Никольский.

– Что же это такое намечается?! – вскричал старик. – Подмена?!

– Скорее всего, – кивнул майор. – Кто-то и помимо вас знает истинную цену совы. Не ценность, Анатолий Яковлевич, а цену.

– Но пока этот мерзавец Барсуков делает копию, она будет на месте! Я хочу видеть ее! – ювелир заметно волновался.

– Приведите, приведите его сюда, я хочу видеть этого человека! – вдруг с завыванием продекламировал Никольский.

– Что с вами, Сергей Васильевич?! – изумился старик.

– Не со мной, с Есениным, – пояснил Никольский. – Это из поэмы «Пугачев». Так звучит в авторском исполнении. Но я действительно хочу видеть этого человека!

– Какого человека? – опешил Анатолий Яковлевич.

– Который собирается украсть нашу сову. Вы страстно желаете увидеть ее? – поинтересовался майор лукаво.

– Да, – твердо сказал Анатолий Яковлевич.

– Завтра, – предложил Сергей.

– Да, – сразу согласился ювелир.

– У вас какая машина? – спросил майор.

– «БМВ» девяносто девятого года.

– Сойдет для сопровождения, – кивнул Никольский. – А костюмчик, в котором вы бы смахивали на скоробогатея, есть?

– Я не скоробогатей, я богатей, – улыбнулся наконец Анатолий Яковлевич. – Но я могу встретиться там с Барсуковым.

– Вы же сами сказали, что он трудится в поте лица, – напомнил Сергей.

– Ах, да. Но я все-таки не совсем понимаю… – замялся старик.

– А что тут понимать, – сказал майор. – Супербизнесмен на отдыхе совершает давно задуманный вояж к истокам великой русской реки. По пути решает посетить живописный город Осташков. И посещает в сопровождении лучшего друга и охраны. Я устраиваю вас в качестве лучшего друга?

– Вполне, – закивал ювелир.

– Завтра вы в оговоренном костюме и на «БМВ» ровно в двенадцать у моего подъезда! – распорядился Сергей.

– Может быть, пораньше? – спросил Анатолий Яковлевич.

– Не терпится? – усмехнулся Никольский. – И мне не терпится. Но… Мне еще «Паккард» раздобыть, охрану приодеть и человечка из одного места заполучить, специалиста по сигнализации…

«Паккард» во всем своем величавом чуть старомодном великолепии стоял у замызганного подъезда, а рядом застыл джентльмен в строгом костюме. На почтительном удалении от него топтались трое молодцев в дорогих пиджаках. Шофер «Паккарда», как прикованный, сидел за рулем.

«БМВ» остановился рядом с «Паккардом» и из него энергично выпрыгнул немолодой, но полный жизненных сил, безукоризненно одетый человек, по виду – серьезный бизнесмен: банкир или председатель акционерного общества, владелец заводов, газет, пароходов.

Джентльмен поручкался с бизнесменом. Шофер «Паккарда» выскочил из машины, поспешно распахнул дверцу. Бизнесмен, правда, кинул обеспокоенный взгляд на «БМВ», но все-таки полез в бледно-розовое сафьяновое нутро шикарного «Паккарда».

– Поехали! – скомандовал троице джентльмен и последовал за бизнесменом.

– Водитель-то на моем «БМВ» хоть приличный, Сергей Васильевич? – забеспокоился Анатолий Яковлевич. Никольский ободряюще похлопал его по колену.

– Миша Лепилов был профессиональным гонщиком, Анатолий Яковлевич, – сообщил майор.

– Вот это-то меня и тревожит… – вздохнул ювелир. – Ну, да поздно, чему быть, того не миновать. Да. Новость. С утра позвонил Барсуков. Просил, слезно просил, прямо-таки рыдал, умоляя, чтобы стразы были готовы через три дня. Пятьсот баксов сверху предлагал.

– А ваш мастер успеет за три дня? – покосился на него Никольский.

– Он и за сегодняшний вечер успеет, а уж если дают пятьсот баксов сверху, то и за три часа справится, – заверил старик.

– Значит, вы Барсукову голову морочили? – сообразил Сергей.

– Время тянул до беседы с вами, – подтвердил его предположение старик. – Хотите предварительно на сову посмотреть, Сергей Васильевич?

– Каким же это образом? – удивился Никольский.

Анатолий Яковлевич молча протянул ему пачку полароидных фотографий. Рассмотрев внимательно, Никольский вернул их и сказал:

– Переснято вполне качественно. Успели, значит.

– Я и еще кое-что успел, – со скромной гордостью заметил ювелир.

– Отливку с отливки? – быстро предположил догадливый милиционер.

– Как приятно с профессионалом беседовать: ничего не надо растолковывать! – восхитился ювелир.

– Следовательно, и вы, Анатолий Яковлевич, можете изготовить копию? – спросил Сергей, не сомневаясь в ответе.

– И быстрее, и качественнее, чем Барсуков, – с законной гордостью сказал ювелир. – Естественно, после того, как увижу оригинал.

Миновав поворот на Шереметьево, маленькая кавалькада помчалась с соответствующей скоростью. Деревеньки, поселки, невысокие ели и сосны северо-запада, только мелькали в глазах – проносились мимо.

В «БМВ» шел свой разговор. С удовольствием вертя баранку, Миша Лепилов слегка подтрунивал над Шевелевым:

– Ну, какой из тебя охранник, Митька? Ни плеч, ни затылка, ни ляжек, ни походки врастопырку. Так, фрей тонконогий. И глаза бегают. А у охранника глаз должен быть сонный и устрашающий,

– Миша, а радио здесь имеется? – ни с того ни с сего спросил Шевелев.

– В этом бегунке все имеется, – заверил Лепилов.

– Тогда включи, а?

– Это зачем?

– Чтобы радио слушать, а не тебя, – на голубом глазу заявил Шевелев.

– Уел, – признал свое поражение Лепилов и включил радио. Зазывно-кокетливый женский голос переливчато завывал в бойком ритме:

Я помню все твои трещинки…

– Веселые дела! – удивился Лепилов. – Мои трещинки она помнит. А какие у меня трещинки? Трещинка – у нее. Так ведь?

– А может она лесбиянка, – заметил с заднего сиденья третий пассажир. Все помолчали, обдумывая вероятность подобного предположения. – Ребята, а что я там буду конкретно делать?

– Неспокойный ты какой-то, Андрюха. Тебе же Сергей сказал: изучить систему охранной сигнализации музея, – ответил Шевелев.

– А зачем? – не унимался Андрюха.

– Изучишь, тогда он тебе скажет, зачем! – отрезал Дмитрий.

– Нет, про трещинки я слушать не могу, – решил Лепилов и выключил радио. – Лучше уж я сам спою нашу строевую. А вы подпевайте: «Ох, рано встает охрана!»

Проскочили Торжок, застроенный разномастными домами, и выехали на узкую асфальтовую полосу, проложенную среди полей и редких перелесков. Вскоре показался длинный озерный залив.

«Паккард» и «БМВ» остановились у музея.

Первым в это культурное учреждение проник Лепилов. Под сводами вестибюля он осмотрелся. По стенам были размещены витрины с вышитыми полотенцами, бисерными кокошниками, расписными передниками, дореволюционными газетами и многочисленными пожелтевшими фотографиями. А прямо у входа торчала конторка кассира, за которой никого не было.

– Есть кто-нибудь?! – зычно позвал Лепилов.

На зык поспешно прибыл миниатюрный гражданин неопределенных лет. Пристальный милицейский взгляд Лепилова сразу определил: гражданин слегка выпивши.

– Ты кто? – невежливо поинтересовался Лепилов.

– Сторож, – ответил гражданин.

– А где кассир? – продолжал Миша все так же грубо.

– Я и кассир, – сознался сторож.

– Тогда шесть билетов! – приказал Лепилов. – Почем они у тебя?

– Пять рублей штука, – ответил кассир.

– Дорого берете! – возмутился наглый охранник Лепилов.

– У нас музей очень замечательный, – объяснил кассир.

– И чем же он замечательный? – Наглец Миша презрительно скосорылился.

– Да уж не знаю. Так знающие люди говорят… – Выпивший гражданин неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.

– А сейчас в музее есть знающие люди, которые так говорят? – пытал субтильного сторожа нахал Лепилов.

– Есть, – кивнул тот. – Экскурсовод Валентин Сергеевич.

– Так зови знающего! – велел «бык» Миша.

Звать не пришлось, уже больно мощен был голос Лепилова: на его громыханье явился краснопиджачник Валентин.

– Вот, Валя… – начал было сторож-кассир. Краснопиджачник зыркнул на него, и он исправился: – Вас видеть хотят, Валентин Сергеевич.

– Чем могу быть полезен? – Обучен был краснопиджачник, обучен.

– Многим, браток, – сурово сказал Лепилов. – Мой босс со своим другом ни с того ни с сего решили ваш музей посетить. Чем-нибудь удивить можешь? Мы у вас проездом, к волжскому истоку едем. Стоит им время терять?

Краснопиджачник видел в окно «Паккард», «БМВ», солидно беседующих у входа джентльменов. И двух охранников рядом с ними видел.

– Не знаю, удивим мы вас или не удивим, но в нашем музее имеется ряд экспонатов, которыми не побрезговали бы многие столичные хранилища.

– Лады, – удовлетворился Лепилов. – Проведешь экскурсию как надо – в обиде не будешь.

Он кинулся к выходу, распахнул дверь, позвал умильно:

– Анатолий Яковлевич, Сергей Васильевич, нас уже ждут!

Владелец заводов, газет, пароходов был демократичен: в экскурсии принимала участие вся шестерка. Бизнесмен и джентльмен вели себя подобающе: сосредоточенны, предельно внимательны и любознательны. Остальные же – сообразно обязанностям и характерам: шофер покорился судьбе и послушно следовал за хозяином, двое охранников, отстав, делали вид, что исполняют свою столь важную работу – стояли в дверях, сторожа входы и выходы. А третий охранник, преодолевая невыносимую скуку, отделился от всех и бесцельно бродил по залам.

– Наш музей, – курским соловьем заливался Валентин Сергеевич, – был основан в самом начале двадцатого века. Сперва это были две комнаты при церковно-приходском училище, в которых экспонировались этнографические предметы деревенского быта…

Услышав словосочетание «этнографические предметы», джентльмен косо глянул на экскурсовода. Однако тот ничего не заметил: ему самому такое словосочетание отнюдь не казалось ни странным, ни неуклюжим.

– Но в девятнадцатом году, – продолжал Валентин, – музей получил в свое распоряжение это здание и пополнил свой фонд за счет богатейшей коллекции купца-мецената Кукушкина…

– А купца Кукушкина расстреляли, – грустно не то догадался, не то спросил бизнесмен.

– Да, – так же грустно подтвердил краснопиджачник. – Но, как потом оказалось, по ошибке. Вы еще о чем-то хотели спросить?

– Да нет, продолжайте.

– Сейчас мы входим в зал, где хранится наша гордость – серебряная, бронзовая, оловянная, латунная и медная посуда, с которой едали наши предки. – Произнеся столь изысканную фразу, экскурсовод обвел аудиторию торжествующим взглядом. – Здесь тарелки, блюда, ендовы, штофы «журавли» семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого веков. Прошу обратить внимание на выразительность форм и изящество отделки…

…Охранник Андрюха ходил у окон, осматривал притолоки и стенды. Незаметно пробрался к электрораспределительному щиту…

Курский соловей, не умолкая, подходил к финалу:

– Вот в основном и все наши сокровища, которые ярко иллюстрируют культурный уровень, быт и нравы нашего своеобразнейшего края. Хотелось бы показать вам новейшие поступления, но увы, в зале, где они размещены, ведутся небольшие ремонтные работы. Да и мы, используя это время, решили произвести учет…

– Учет! – заворчал от двери Лепилов. – Здесь что, колбасный ларек?

– Миша, – тихим голосом прервал тираду «быка» джентльмен, извлек из внутреннего кармана бумажник, а из бумажника двадцатидолларовую купюру. – Здесь все свои люди. Я, дорогой, простите, не запомнил вашего имени-отчества…

– Валентин Сергеевич, – немедленно доложил краснопиджачник.

– Этого хватит, чтобы преодолеть все препятствия, Валентин Сергеевич? – Джентльмен протянул банкноту.

– Не в этом дело… – замялся экскурсовод. – Просто помещение не совсем готово к приему посетителей…

– Если вы считаете для себя невозможным принять эти деньги, то отдайте их вашим плотникам, чтобы они как можно скорее все привели в надлежащий вид, – вмешался бизнесмен.

Валентин Сергеевич при такой постановке вопроса свободно принял купюру, небрежно сунул в карман и попробовал пошутить:

– Что ж, будем считать вас нашими спонсорами, – и махнул рукой, указывая направление. – Прошу.

Двухсветный зал испещряли яркие тени в виде геометрических фигур: это шалило невысокое уже солнце. Даже две-три рейки – следы неторопливого ремонта – не мешали теплому сверканию стендов в центре зала, уюту, исходящему от межоконных банкеток. Стариной веяло от портретов кавалеров и дам в париках и фижмах. И сову все увидели сразу же. Она сидела на небольшом постаменте в темном углу, но глаза ее, огромные зеленые глаза, горели мистическим каким-то огнем.

Анатолий Яковлевич, не отрывая взгляда от совы, рванулся было к постаменту, но был незаметно остановлен твердой рукой и мягким шепотом Никольского:

– Успокойтесь. Для начала полюбуйтесь портретами.

– В этом зале мы постарались воссоздать образ торжественного дворянского зала середины прошлого века, однако не нарушая при этом последовательность экспозиции, – дудел в свою дуду Валентин Сергеевич. Закончить ему не дал Лепилов:

– Откуда дворянский-то? Хозяин купцом был.

– Ну, это, конечно, не буквальное воссоздание, а некоторым образом фантазия на тему… – замельтешил экскурсовод.

– Лучше помолчи. Не мешай людям смотреть. Они, я думаю, поболе тебя понимают, – внятным шепотом посоветовал Лепилов.

Эти люди уж точно понимали в искусстве поболе незадачливого краснопиджачника. Рассматривая портреты, они неторопливо приближались к заветному углу. Добрались. Анатолий Яковлевич, не отрывая глаз от птички, машинально похлопал по внутреннему карману пиджака.

– Лупу доставать не надо, – тихо-тихо посоветовал Никольский. – Смотрите так, – и громко добавил, повернувшись к краснопиджачнику: – Уж не Фаберже ли это?

– К сожалению, нет. В манере Фаберже, как утверждают знатоки, – солидно ответил Валентин Сергеевич и кашлянул в кулак.

– Мы вас задерживаем? – осведомился джентльмен.

– Что вы, что вы! – замахал руками тот. – До закрытия еще двадцать минут.

Бизнесмен и джентльмен проследовали к «Паккарду», у раскрытой дверцы которого их уже ждал шофер. Двое охранников направились к «БМВ». А главный охранник Миша задержался, стоя рядом с Валентином Сергеевичем, который обходительно вышел проводить дорогих гостей. Когда пятеро расселись по автомобилям, Миша, не поворачивая головы, произнес без выражения:

– Я ж тебе сказал: не обделю. А ты крысятничаешь, козел, – и зашагал к «БМВ». Вскоре обе машины медленно тронулись с места.

…У залива, на обочине пустынной асфальтовой полосы безнадежно голосовал рыбак. Обычный рыбак: каскетка, штормовка, рюкзак, резиновые сапоги.

– Останови, – приказал шоферу Никольский. «Паккард» остановился. В хвост ему пристроился «БМВ». Никольский вышел на обочину и позвал: – Лепилов!

Лепилов выбрался из-за руля «БМВ». Метров сто было до рыбака. Рыбак бежал им навстречу, а они шли медленно: заметно хромал Никольский. Встретились. Рыбак сиял:

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, здравствуй, Миша. – Миша похлопал рыбака по плечу, а Никольский пожал ему руку.

– Обрадуй нас, Вешняков! – предложил майор.

– И обрадую, – с достоинством пообещал Вешняков. – По мелочам много чего, но самое главное случилось вчера вечером. С мелочей или с главного?

– С главного, но по порядку, – предложил Никольский.

– Подружился я тут со сторожем музея, – начал Вешняков. – Он мне про заветные рыбацкие места рассказывает, а я его водочкой слегка угощаю.

– Слегка! – возмутился Лепилов. – Он еще и сегодня лыка не вяжет!

– Это без меня, – отмахнулся Вешняков. – Пусть Мишка не перебивает, Сергей Васильевич, а то собьюсь. Днем я вокруг мотался, а к вечеру, когда музей закрывается, я завалился к дружку в сторожку, из которой вид – лучше не надо. Так вот, вчера, сразу же после закрытия, как только в сторожку явился мой жаждущий дружок, подкатывает к музею «мерс»-шестьсот с вальяжным пассажиром на борту. Высокий, седоватый, элегантный до невозможности. А директор Коломиец уже на крыльце его встречает. Пробыл этот господин в музее часа два, а потом отбыл.

– Ну, и почему это главное? – удивился Лепилов.

– Ты дослушай, дослушай. По-моему, Сергей Васильевич, я этого господина узнал, но стопроцентную гарантию дать не могу, – Вешняков вытянул из нагрудного кармана штормовки клочок бумаги. – Вот номер «мерса».

Никольский взял бумажку, глянул и тут же в ярости разорвал.

– Я правильно догадался? – спросил Вешняков. – Тарасов?

Вместо ответа на этот вопрос Никольский распорядился:

– Вы все в «Паккард», а я на «БМВ» с Анатолием Яковлевичем, – он положил руку на плечо Вешнякову. – Ты хорошо поработал, да и помотался достаточно. Отдыхай. И Шевелев пусть отдыхает. Миша, ты с Андреем – ко мне.

Анатолий Яковлевич блаженствовал за рулем «БМВ».

– Если уж разобью свою тачку, так разобью сам. – Как ни странно, он был очень доволен, говоря это.

– А то давайте я поведу, – предложил Никольский. – Вы, наверное, устали.

– Намекаете, что я старый. А я не старый, – бодро заявил ювелир.

– Вы молодой и работоспособный, – польстил Никольский. Помолчал и вдруг выпалил: – У этого Барсукова – четыре дня!

– Да, если стразы через три дня получит, – кивнул Анатолий Яковлевич.

– Пусть получит, – разрешил Никольский.

– А я через два дня их должен получить? – быстро спросил Анатолий Яковлевич. – То-то вы весь день вокруг да около ходите.

– И ходил бы дальше, если б не одно обстоятельство. На горизонте появился… – Он неожиданно перебил сам себя: – Нет, не на горизонте появился! Из вонючей норы выскочил гаденыш, способный на все! Он сам прокручивает это мерзкое дело.

В квартире Никольского хозяин сидел в кресле, а начальник отделения подполковник Котов валялся на диване-кровати, который уже был превращен просто в диван.

– Ты как Валерий Брюсов, – сказал начальнику подчиненный, – который в одной из своих статей написал: «Боюсь, что из Маяковского ничего не получится». После этого Маяковский любил изображать сценку: среди ночи в холодном поту просыпается Брюсов с душераздирающим криком: «Боюсь! Боюсь!» Все домочадцы сбегаются: «Что случилось, Валерий? Чего так испугался?» А он в ответ: «Боюсь, из Маяковского ничего не получится!» Так вот, из Маяковского получилось, и из Никольского кое-что получится.

– От скромности ты не умрешь, – хмыкнул Котов.

– Не умру, – согласился Никольский.

Котов вскочил с дивана, прошел к окну.

– Мы нарушаем все, что можно и нельзя. Дело не наше, территория не наша, а главное – компетенция не наша! – Он волновался, и было отчего.

– Можешь еще одно обстоятельство добавить: своего агента я в свидетели не отдам, – подлил масла в огонь Никольский.

– Вот видишь! Тогда у нас совсем ничего! – воскликнул Котов.

– За исключением Тарасова, – возразил Никольский.

– Достал он тебя… – покачал головой Слава.

– А тебя не достал?! – тотчас вскинулся Сергей.

Не ответил Котов на глупый вопрос. Заговорил о другом:

– Ты знаешь, сколько я задниц вылизал, чтобы все твои спектакли оформить? Знаешь, сколько я на чистом глазу начальству лапши на уши навесил?

– Спасибо, – серьезно произнес Никольский.

– А если неудача? – резко бросил Котов.

– А если землетрясение? – Никольский встал, нахально пропел речитативом: – Эх, начальничек, ключик-чайничек, отпусти на волю.

– Ты уже начал, мерзавец, – догадался Котов.

– Ребята уже на месте, – подтвердил Никольский.

– А я тебе разрешил?! – снова крикнул Котов.

– Разрешил. По глазам вижу – разрешил! – хохотнул Никольский.

Подполковник помолчал, отвернувшись к окну, затем опять взглянул на майора.

– Когда?.. – Котов не окончил вопроса: Никольский все понял.

– Мы сегодня в ночь, – ответил он, – а они, по всем расчетам, завтра днем. Зал-то закрыт на ремонт.

Сторож-кассир жарил рыбу и философствовал, не оборачиваясь к Вешнякову:

– Ты, Петя, все кричишь: демократия, капитализм, частное предпринимательство! Ладно, кричи. А я что вижу? Был богатый коммунист, а теперь он богатый капиталист. Возьми, к примеру, нашего Ваньку – директора. Был секретарем райкома комсомола, зарплата по ведомости двести рублей, а жил, как заведующий столовой. Стал директором музея, всего на триста рублей больше меня получает, а живет, как новый русский. Вот такой, выходит, капиталист-коммунист.

– А если он просто жулик? – спросил Вешняков.

– Все жулики, – многомудро заметил сторож-кассир. – Только один может украсть, а другой не может.

– Долго твою рыбу ждать? – прервал его излияния Вешняков. – Уже налито.

– Рыба не моя, а твоя. – Сторож оторвался от плиты и подошел к столу. – Первая и под зеленый лучок пройдет…

…Андрей бесшумно подошел к темному окну. Тень, следовавшая за ним, еле слышным шепотом спросила голосом Лепилова:

– Посветить?

– Не надо. Я в тот раз основную работу сделал на всякий случай, – тоже шепотом отозвался Андрей. Он ласково погладил оконную раму малопонятной штучкой. Штучка коротко промычала. – Действуй. Форточка на крючке, а вся рама на верхней задвижке.

Лепилов поставил коротенькую лестницу и добрался до форточки. Оттуда он прошептал:

– Порядок, – и, осторожно открыв окно, мягко прыгнул в неизвестность. Андрей последовал за ним. Затем высунулся наружу, забрал лестницу. Посоветовал:

– Смотри, на умывальник не наткнись.

– А где мы? – спросил Миша.

– В сортире, – просветил его Андрей. – Дай фонарик, я первым пойду.

И они пошли. Миновали коридор, первый зал, лестничную клетку. Спустились в полуподвал. Дорогу освещал кинжальный луч потайного фонаря. Вот и электрораспределительный щит.

…Никольский с Шевелевым лежали на травке под прикрытием кустов городского сквера как раз напротив музея. Видно было, конечно, хреновато: один фонарь на целый сквер да жалкая лампочка под крышей музейного крыльца…

– Молчат, – сказал Шевелев.

– Значит, решили действовать вдвоем, – предположил Никольский.

– Меня чего-то колотит, Сергей Васильевич, – виновато сказал Шевелев.

– И меня, – признался Никольский.

…Андрей священнодействовал у щита, оскалясь и беззвучно матерясь.

– Чем недоволен? – поинтересовался Лепилов.

– Портачи, какие же портачи, ни одного правильного соединения… – Он не успел завершить фразу, потому что на щите что-то пискнуло. – …Твою мать!

…Выпив по второй, Вешняков и кассир с удовольствием закусывали жареным судачком. Любил сторож выпить и поговорить:

– Тебе, Петя, по уму министром быть, а ты кто? Программист, говоришь, и гордишься. Чем гордиться-то? Вроде машинистки по клавишам стучишь. Нет, раньше лучше было!

– Когда – раньше? – спросил, разливая по третьей, Вешняков. – При царе Горохе?

…Издалека послышался негромкий стокот мотоциклетного мотора.

– Это еще что? – изумился Шевелев.

Ответ он получил быстро: к музею подъехал милицейский мотоцикл с коляской. Подъехал, остановился у крыльца. Из коляски выскочил некто в серебряных погонах. И позвал зычно:

– Егорыч! Александр Егорыч!

…В сторожке сторож-философ схватил бутылку и два стакана со стола, сунул их в руки Вешнякову и прошипел:

– Затаись! В кладовке!

Вешняков нырнул в кладовку, а сторож – на боевой пост. Опоздал: у двери черного хода стоял и ждал его лейтенант, который строго потребовал ответа:

– Почему не на посту?

– Да на минутку отошел, у меня там рыбка жарится, – начал ныть-оправдываться сторож, сам от себя такого не ожидавший. – Рыбки хочешь, Леонид?

– Рыбки! Рыбки! – зло передразнил лейтенант. – Не рыбки, а под рыбку! Опять поддатый?!

– Бога побойся! – замахал руками Егорыч. – Я ж на посту.

– Ничего не видел, не слышал? – строго спросил милиционер.

– Ничего, – покачал головой сторож.

– У нас на пульте ваша лампочка мигнула, мигнула и погасла, – пояснил лейтенант.

– В первый раз, что ли? – отмахнулся Егорыч. – Опять, наверно, от ветра.

– Нету никакого ветра, – проворчал лейтенант.

– Тогда просто так, – уверенно заявил сторож. – Ваш Кузяков – халтурщик и портач. А корчит из себя!

– Все равно, пойдем проверим, – не попросил – приказал милиционер. – По инструкции положено.

…Из скверика, из-под кустов Никольский с Шевелевым с тихим ужасом наблюдали, как в музее поочередно вспыхивал свет в окнах.

– Прокол, Сергей Васильевич? – произнес Шевелев.

– Типун тебе на язык, – цыкнул на него Никольский.

Особнячок светился, как при купце Кукушкине.

– Но тихо. Тихо, Сергей Васильевич, – с надеждой констатировал Шевелев.

… – Все посмотрели, все окна проверили. Пошли что ли, Леонид? – бодро предложил Егорыч. Очень хотелось ему назад, в сторожку, к рыбке.

– А сортир? – вспомнил лейтенант Леонид.

Зажгли свет. Сортир был как сортир: четыре кабины, желоб для сбора и стока мочи. Лейтенант прошел к окну, проверил задвижки, подергал форточку.

– Вроде все в порядке, – он расстегнул ширинку и повернулся к желобу. Сторож за компанию пристроился рядом. Журчали. – А всю сигнализацию в музее надо менять, Егорыч, к чертовой бабушке.

– Не систему надо менять, а Кузякова. К чертовой бабушке, – возразил сторож. Лейтенант отвечать не стал. Иссякли. – Пошли, Леонид?