Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

– Устал, – неожиданно для себя признался Иван. – И мент твой мне надоел. Может, пошлем его к чертовой матери, ничего он нам не сделает. Я уеду, ты останешься, поживем тихо, осмотримся; суд на юге закончится, и все утихнет.

Предложение, конечно, было соблазнительное, но принять его Лебедев не мог. Он Гурова боялся; пока ситуация с подполковником окончательно не разрешится, отпускать Ивана не следует.

– Ну а если он что-нибудь на нас раскопает и республиканской прокуратуре новый материал подбросит? Наших друзей прижмут покрепче, и они заговорят в полный голос? Тогда как с нами будет?

– Не заговорят, – уверенно ответил Иван. – У тебя касса, а меня назвать все равно что застрелиться.

Верно, логично рассуждал Иван, Юрий Петрович готов был согласиться, одно покоя не дает. Ситуация настолько проста и очевидна, что Гуров ее просчитал давным-давно. Тогда почему он не успокаивается и прет как танк? Подполковник не дурак, одними эмоциями руководствоваться он не станет, что-то он знает Лебедеву неизвестное. Кроме того, очень уж хотелось сыщика захватить и перевербовать. В ресторане Лебедев увидел в глазах сыщика уверенность и непримиримость, но они ярко вспыхнули и погасли. А в принципе Гуров производил впечатление человека надорвавшегося, потерянного. Возможно, этот яркий всплеск как девятый вал? Поднялась буря до своего предела и на спад пошла? Сейчас он в изоляторе «протрезвеет», а начальство его идеализм окончательно похоронит. Подловить его на слабости и подкупить… Что угодно, но двойную игру Гуров вести не будет, если возьмет и скажет «да», можно не сомневаться.

– Ты сам-то не двинулся с ума ненароком? – усмехнулся Иван. – Глаза закатил, улыбочка, как у идиота.

– Поздно, спать пора, – Лебедев посмотрел на часы. – Решишь остаться – две с половиной мне завтра занесешь. Уедешь – я тебе эту мелочь дарю, только больше ко мне не обращайся.

– Как бы ни решил, позвоню, – Иван пошел к двери, рассмеялся. – А товарища подполковника мы с тобой неплохо упаковали, будет что на старости лет вспомнить…

Гуров, надев адидасовский костюм, который ему подарила жена, устроил совершенно бессмысленную генеральную уборку. Сегодня в него вселился ранее неведомый бес противоречия, и Гуров занимался мазохизмом. Так, он терпеть не мог этот удобный и элегантный костюм, потому что, облачившись в него впервые на Черноморском побережье, стал похож на студента стройотряда. С небольшой разницей: костюмы студентов свидетельствовали об их причастности к труду, а фирма «Адидас» была клеймом мещанского благополучия.

Гуров бесчисленное количество раз прокручивал в памяти и восстанавливал свои слова и поступки за последние дни. Все вроде делал правильно, а в финале сплошной позор. Конечно, ход с вытрезвителем предугадать было сложно, но что пить он будет только налитое из общей посуды, Гуров вчера решил твердо, потом забыл, расслабился, прошляпил. «Кретин, урод, растяпа, – клеймил он себя. – Сделай хоть что-нибудь полезное».

Он терпеть не мог убираться, да и никакой необходимости в этом не было; девочки уехали недавно, и квартира находилась в отличном состоянии. Однако, натянув ненавистный костюм, он вытащил из стенного шкафа ведро, веник, тряпки и начал мыть сначала чистую ванную, затем кухонную плиту, которую не успел еще ничем залить и испачкать. Гурову мешал и одновременно помогал телефон, осуществлявший связь с внешним миром. Раздавался звонок – и Гуров с легким сердцем и чистой совестью бросал тряпки, вздыхал с облегчением. Ну а если уж снял трубку – надо разговаривать, выслушивать соболезнования, отвечать на бессмысленные, порой издевательские вопросы. Звонили так часто, что вскоре Гуров зашвырнул тряпки на место, устроился в кресле у телефона, расчертил блокнотный лист пополам и стал слева записывать доброжелателей, а справа – недругов. Через некоторое время он был вынужден создать еще одну графу – для дураков, которые не поддавались установленной классификации.

Когда незнакомый баритон, сославшись на газету «На боевом посту», попросил написать заметку под названием «Пьянству – бой», настроение Гурова неожиданно улучшилось. Он начал ласково и дотошно выяснять у абонента, что конкретно в вытрезвителе его интересует, давал подробные советы, что с собой «туда» брать, а какие принадлежности иметь нецелесообразно, к последним причислил совесть и мозги, тут же оговорившись, что если абонент таковыми не располагает, то ему ничего не грозит. Разговаривая, Гуров без конца упрашивал абонента не вешать трубку и довел человека до такого состояния, что тот, заикаясь, крикнул:

– Каким ты был! Был! Таким ты и остался!

– Ну это уже плагиат, – заметил разочарованно Гуров и начал напевать некогда популярную песню из кинофильма «Кубанские казаки».

Видимо, для разнообразия теперь позвонили в дверь. Гуров распахнул ее, шутовски раскланялся, только после этого узнал своего начальника, полковника Орлова.

– Вольно, подполковник, – Петр Николаевич вошел и начал стягивать мокрый плащ. – Ничего страшного с тобой не происходит. Рассказывают, что на фронте, после массированного артналета, некоторые начинали петь и плясать.

– Я только что пел, Петр Николаевич. Рад тебя видеть, проходи и скажи, пожалуйста, как там вот дальше: «Каким ты был, таким ты и остался, казак лихой, казак…» Какой там казак?

Орлов шумно набрал полные легкие воздуха и, медленно выдыхая, долго и внимательно разглядывал своего друга.

– Это пройдет, – сказал он, проходя в гостиную. – Давай, смеха ради, не будем ничего есть, не станем пить чай или кофе, а, не нагружая желудки, тихо, спокойно поговорим.

– Ехать так ехать, сказал попугай… – Гуров замолчал, злорадно ухмыляясь, усадил полковника рядом с телефоном, сам устроился напротив. – Ты остановился на словах «тихо и спокойно поговорим».

Естественно, тут же зазвонил телефон. Орлов снял трубку.

– Слушаю. Кто его спрашивает? Товарищ знакомый, Лев Иванович уехал на две недели в санаторий. Звоните, – он положил трубку, кивнул: – Отключи. Я здесь, а больше по делу звонить некому.

Орлов, утопая в низком кресле, вытянул ноги; на друга смотрел с неприязнью.

– Ты мужик настоящий, иначе бы я с тобой не дружил, – и как-то по-бабьи вздохнул, – в недобрый день ты на мою голову свалился.

– Увольняйте!

Орлов собрался сплюнуть, но, увидев под ногами ковер, сдержался.

– Ладно, с твоей персоной закончили, давай о делах. Врать ты не будешь, а недоговорить можешь, так вот выкладывай все, полностью.

Гуров поднялся, принес из кабинета тетрадь со своими записями, протянул Орлову. Полковник прочитал заголовок, взглянул на Гурова и сказал:

– Ладно, пройди на кухню, организуй кофе или чай, – и начал читать.

Юрий Петрович надел свежую рубашку, даже галстук повязал, хотя никуда идти не собирался. Последние дни он редко выходил из дома, но перестал носить халат и тапочки, одевался, словно ждал гостей. Объяснялось это тем, что он начал замечать в себе непонятную леность, равнодушие. Привыкший жить активно, по жесткому расписанию, после разгрома «империи», потеряв почти все связи, Лебедев начал терять и себя. Целый день он только и думал, чем заняться. Телевизор Юрий Петрович не любил, читал с удовольствием, да сколько можно? Он решил было вести дневник, но тут же понял безумство данной затеи.

Иван деньги принес, решил остаться, поглядеть, чем закончится история с подполковником. Шел третий день, как Гуров выбрался из вытрезвителя, а вестей о себе не подавал. Лебедев не сомневался: Гуров должен объявиться немедля, человек с таким самолюбием молча проглотить подобную пилюлю не способен. В той или иной форме, подполковник должен проявить себя, сделать какой-то ход, тогда Юрий Петрович начнет думать над ответом.

Много хитрых комбинаций осуществил в своей жизни Лебедев, но никогда так напряженно не думал, не считал и не пересчитывал возможные варианты. Его сегодняшняя позиция выглядела неуязвимой. Парадоксально, но процессы, происходившие в обществе, сейчас работали на него. Еще недавно его могли забрать по подозрению, косвенным слабеньким уликам, запереть в каземат, начать мурыжить на бесконечных допросах. Сейчас – дудки! Никто не рискнет: перестроились товарищи, нет ли, а опасность момента отлично понимают. Конкретных улик против него нет, а для профилактики взять под стражу сегодня не позволят.

Мысли кружились по замкнутой цепи, каждое звено он проверял на разрыв – прочно спаяно, надежно, а нет покоя. Где подполковник Гуров, почему не появляется, чем занят? Его отсутствие нелогично. С чем-чем, а с логикой, мыслительным аппаратом у голубоглазого фанатика все в порядке. И недооценивать его может только придурок, а Лебедев себя таковым не считал, потому думал и думал.

И южане молчат, черт бы их побрал! Они же имеют своих людей в милиции. Не могут узнать, что в Москве происходит? Ерунда, один раз сообщили – и точно, Гуров оказался один. Почему сейчас молчат, не понимают опасности? Опять ерунда, все они отлично понимают, не щенки – волки матерые. Мало их на свободе осталось, однако есть еще, и новых вырастим, обучим, не будет по-вашему, товарищи перестройщики.

Юрий Петрович так озверел от навязчивых мыслей и тоски, что взял с полки томик Достоевского, начал перечитывать, листать «Преступление и наказание», незаметно задремал. Снилось нечто голубое и спокойное, цветные сны он видел довольно часто. Он так расслабился в зыбком покое видений, что дверной звонок чуть не подбросил его в кресле.

– Лев Иванович, какими судьбами? – Лебедев неловко растопырил руки, готовый действительно обнять шагнувшего через порог Гурова. – Вот радость нечаянная! А я, признаться, соскучился, честно сказать, привязался я к вам. Вы ведь вроде как бы моя совесть, раздельно с грешным телом кочующая. Перебрали вы тогда в «Загородном», надеюсь, добрались благополучно?

Гуров прошел в комнату, не снимая сырого плаща, провел ладонью по влажным волосам, сказал:

– Должен сообщить вам пренеприятнейшее известие…

– Неужто прибыл ревизор?

– Хуже. Я нашел способ доказать вашу вину. Вы напрасно отравили меня, теперь-то я уж точно не отступлюсь. Вот, пожалуй, и все. Не прощаюсь. Мы вскоре увидимся.

Пока Лебедев подыскивал достойный ответ, Гуров вышел на лестничную площадку, полуобернулся и добавил:

– Вы сейчас начнете искать ответ на вопрос, зачем же я приходил. Скажу. Я пришел, чтобы напугать вас. Вы перестанете спать, есть, будете думать и думать, окончательно запутаетесь. Именно этого я и добиваюсь. Не мучайтесь, явитесь с повинной.

Гуров сел в машину и поехал домой. На душе было муторно, разговор, к которому он тщательно готовился, получился театральный, фальшивый. Гуров заранее выверил каждую фразу, но когда увидел нелепую фигуру Лебедева, его поклон, растопыренные неловко руки, услышал елейный голос, то разозлился, заготовленные слова забыл и произнес фразу из «Ревизора». Как мы не можем объяснить, почему нам вдруг приснился школьный приятель, которого мы не видели и не вспоминали много лет, так Гуров не мог понять, каким образом у него выскочила гоголевская фраза.

Ладно, произнес он про себя расхожее слово полковника Орлова, что сделано, то сделано. Надо жить дальше. Приняв столь разумное решение, он начал думать не о дальнейшем развитии операции, а вспоминать Риту и Ольгу, своих товарищей по работе, собственные слова и поступки. «Неужели Петр Николаевич прав и я эгоцентрист-себялюбец? Одних людей я люблю, к другим равнодушен. Есть и такие, которых недолюбливаю. Так наверняка живет подавляющее большинство. Я никогда никого не стремлюсь унизить, с человеческим самолюбием считаюсь, не считаю себя лучше… – Тут Гуров себя прервал. – Считаешь, считаешь, очень даже часто, не лги себе, Гуров, и кончай заниматься самоанализом, есть проблемы более важные». И тут же выскочила мысль посторонняя: вечером позвонить Рите, узнать, как девочки живут, постараться разговаривать ласково, душевно.

Иван Лемешев изнывал от безделья. Он получил в сберкассе оба вклада, больший забрал себе, пять тысяч разделил, отнес половину Юрию Петровичу. Иван и не заметил, как вместо «мухомора» и «старика» начал называть Лебедева шефом либо по имени-отчеству. Двадцать тысяч, гонорар за выстрел в Кружнева, Иван убрал в тайник, который оборудовал в гостинице давно, там держал и пистолет. Появилась шальная мысль: пистолет уничтожить, он – единственная серьезная улика. Но новый сейчас добыть негде, а сколько стоит Иван Лемешев без оружия? Денег, при его образе жизни, хватит на год, а дальше?

Жил он скучно, однообразно. Выпить как следует, загулять – нельзя. Женщины для души не было, для постели, конечно, находились, так это времени не занимает. Иван неожиданно размечтался о тихом провинциальном городке, в котором был прописан и «работал», о доброй, простой женщине, даже не подозревавшей, чьи рубашки стирает, кого ждет по вечерам, с кем ест за одним столом, спит в одной постели. А чем не жизнь? Тоска подкатывала, и, наконец, Иван не выдержал и достал из чемодана коробочку со шприцем. Иван не считал себя наркоманом, не кололся регулярно. Подкалывался время от времени, снимал напряжение. Видимо, у него был очень здоровый, сильный организм, так как наркотик над ним власти пока не приобрел. Иван в этом не сомневался, убежденный, что «на игле» сидят лишь слабовольные придурки. И не замечал, что интервалы между подкалываниями медленно, но неумолимо сокращались, а дозы зелья увеличивались.

Юрий Петрович не знал настоящего имени своего гостя, звал Иосифом, видел третий раз в жизни, но твердо был убежден, что этот человек – лицо, приближенное к Императору, находящемуся сейчас под следствием и держащему в своих руках ниточку, на другом конце которой висела судьба Лебедева. Иосиф, как и в прошлые встречи, был неряшливо одет, небрит. Он был грустен и говорил извиняющимся тихим голосом, постоянно шмыгая носом. Впервые Иосиф появился у Лебедева вскоре после ареста Императора и «попросил» для его семьи деньги, а также предложил ликвидировать опасного свидетеля, который являлся ближайшим помощником Лебедева, находился пока на свободе, но, в отличие от Юрия Петровича, серьезными средствами не располагал, потому на него табу и не распространялось. Так Лебедев и увяз в грязной истории на юге, где познакомился с Гуровым и чуть ли не смирился с судьбой, но спас Иосиф. Он дал возможность взять за горло местного милиционера, вырвать из рук Гурова исполнителя, уйти чистеньким самому Лебедеву. Конечно, Юрий Петрович отлично понимал, что Иосиф спасает не его, а кассу, но факт остается фактом, помощь пришла тогда в последний момент, и помощь неоценимая. И наконец, именно через Иосифа передали сведения об отстранении подполковника Гурова от дела, и, как убедился Лебедев, информация оказалась достоверной.

Юрий Петрович понимал: раз человек не позвонил, а прилетел лично, значит, дело чрезвычайно важное. Иосиф позвонил из аэропорта и через час уже выкладывал на кухне Лебедева привезенные подарки. И сами подарки, и поведение гостя были таковы, что казалось: разыгрывается для неизвестного зрителя сцена прибытия в Москву заботливого родственника с далекого юга. Иосиф, сильно сутулясь, втащил в квартиру корзинку и чемодан и теперь раскладывал на столе и подоконнике свои дары: дыню, виноград, грецкие орехи и круг сулугуни, баночки с аджикой и бутыль с ткемали, завернутую в фольгу бастурму и бутыль домашнего вина.

– Вот так. Тяжелые времена, но не скудеют наши земли, – Иосиф, потирая руки и шмыгая носом, с довольным видом оглядел свои подарки, будто до конца выполнил возложенную на него миссию, а сейчас выпьет чаю, расскажет о многочисленных родственниках и уйдет.

– Большое спасибо, очень благодарен, – произнес Лебедев, взял сверток с бастурмой, закатил глаза. – Потрясающе.

«Черт бы вас побрал, фальшивых, неискренних показушников», – думал он, усаживая гостя, справляясь о погоде, дороге, здоровье жены и детей, не имея понятия, существуют ли они вообще.

– Ты стал для нас как брат, – сказал Иосиф, выпив вторую чашку чая и жестом отказываясь от следующей.

«Начинается, – понял Лебедев, – сейчас меня, как ближайшего родственника, распнут на кресте».

– Твоя беда – наша беда, твоя забота – наша забота.

– Да, да, я знаю. Когда начнется суд? – не выдержал Юрий Петрович.

Иосиф зашмыгал носом, посмотрел грустно – не поймешь, то ли с осуждением, то ли с пониманием.

– Нам нужна твоя помощь. Твой брат не хочет видеть тебя рядом на жесткой скамье.

– Не повторяйся, – разговор зашел о деле, Лебедев приобрел уверенность. – Не стоит меня пугать. Я вам нужен на свободе, братская могила хороша только для неизвестных солдат.

– Грубый ты человек, русский, – глаза Иосифа были полны укоризны.

– Прямой. Мы не братья, даже не сестры, а деловые партнеры, кончай свои восточные сказки, переходи к делу.

Иосиф потер сизые небритые щеки, затем вроде бы смахнул слезу.

– Трудно с тобой…

– Я же сказал, кончай! – повысил голос Лебедев. – Зачем прилетел?

– Помочь тебе. Вы, русские, словно не одной крови. Даже шакал не душит шакала. А твой полковник хочет загрызть тебя.

– Гуров пока не полковник, – ответил Лебедев. – Что тебе известно?

– Его хотят уволить, и он взбесился, хочет отмыться твоей кровью, ты нам брат…

Юрий Петрович махнул на Иосифа рукой, вышел в гостиную, принес бутылку коньяка, налил в два бокала, отхлебнул.

– Уволить? Это было бы неплохо. Такие дела враз не делаются. Не ждал я от тебя хороших вестей, спасибо, – Лебедев чокнулся с бокалом Иосифа. – Наберемся терпения и подождем.

– Дело твое, но деньги нам нужны сейчас, – голос Иосифа потерял елейность.

– Что вы, как нищие, побираетесь? У ваших единокровных мало денег? Они могут купить госбанк, пошарьте в своих закромах.

– Не лезь в чужой карман. У тебя наши деньги, отдай, – Иосиф заговорил даже без акцента.

– Я не отказываюсь, приходи завтра, приготовлю, свои долги я всегда плачу, – ответил Лебедев, радуясь, что можно враз покончить с этим гиблым делом.

– Я деньги не повезу, – сказал Иосиф. – Слишком старый, в тюрьму поздно садиться, к тебе завтра придет другой человек.

– Нет! – чуть ли не крикнул Лебедев. – Никаких новых людей видеть не желаю! Ты возьмешь здесь, вынесешь из дома, там делай что хочешь, передавай, кому пожелаешь. Напишешь расписку, порядок знаешь. Все выполнишь – и свободен.

Он подумал: «Что, если расплатиться сейчас? Старик не опасен, ему со мной не справиться. Деньги под рукой, отдать, все оформить и забыть. Гуров на последнем издыхании, даже если его не уволят, сошлют в такую дыру, что ему будет не до меня. Сегодняшний его визит – чистый блеф, не более. И слова, мол, скоро увидимся – лишь попытка красиво уйти. – Юрий Петрович взял себя в руки, одернул. – Не спеши, сдохнешь на самом финише. Никто не должен знать, где я держу всю кассу».

Он посмотрел на Иосифа, увидел, что тот внимательно следит за ним, постарался усмехнуться, сказал:

– Давай, Иосиф, не будем ссориться, как мальчишки, приходи завтра.

– Нет, я буду ночевать у тебя, а деньги возьмет другой человек, – твердо ответил Иосиф, – он уже в Москве, здесь, на этой улице. Если я через час не выйду погулять, он придет в твою квартиру. Я желаю тебе добра.

Иосиф неожиданно испугался: знал, что Иван в Москве, и потому врал, на улице его никто не ждал. Они действительно прилетели вдвоем, но содельник уехал к знакомой девице, ждал звонка и ни имени, ни адреса Лебедева не знал.

«Соплеменники своего свергнутого и арестованного Императора бросили, – понял Лебедев. – В закромах их подпольных магнатов такие деньги, что я со своей худосочной мошной рядом с ними как нищий на паперти собора. Иосиф остался верен семье, сохранил кое-какие связи, потому оберегает меня: деньги, естественно, получить хочет. Кого и зачем он притащил в Москву? Что за человек ждет его на улице? Скорее всего врет, но рисковать не имеет смысла, да и выбора нет». Но Лебедев не желал иметь дела неизвестно с кем, лишние свидетели совершенно ни к чему.

– Если хочешь узнать, кто тебе друг, сожги свой дом, – тяжело вздохнув, произнес Иосиф. – Мужчина не проходит равнодушно мимо незнакомого пепелища. В дни моей юности, русский, жили мужчины.

– Наконец ты сказал искренне, – констатировал Лебедев, но не обрадовался своей правоте. – Ты знаешь – Иван в Москве, зачем нужен лишний человек?

– У моего человека нет пути назад, он не может продать.

– У Ивана тоже нет обратной дороги, – возразил Лебедев.

– Иван все знает, может потопить всех.

– Только вместе с собой.

– Да, верно, но человек, живущий «на игле», слаб, если его запрут на замок…

– Иван наркоман? – перебил Лебедев.

Иосиф шмыгнул носом, кивнул и совсем тихо, будто боялся, что кто-то подслушает, сказал:

– С Иваном мы расстаемся.

Юрий Петрович не понял, что услышал приговор, рассмеялся.

– Иван – человек, который сам решает подобные вопросы. И думаю, что он не согласится. Кроме того, он мне нужен еще здесь, в Москве.

– Ты говоришь как мальчик, – Иосиф достал из кармана маленькую пластмассовую коробочку, открыл, и Лебедев увидел, что в ней лежат три ампулы. – Передай Ивану, скажи от меня. Он просил.

И только теперь Лебедев понял, что означает слово «расстаемся», и отстранился.

– Нет. Товарищи знают о моей связи с Иваном. Когда его найдут, проведут анализ, и убийство повесят на меня.

– Ты глуп, – Иосиф положил коробочку на стол.

«Действительно глуп, – подумал Лебедев. – Какая разница, кто передаст смертельный наркотик? Все равно моя связь с Иваном установлена, и его смерть обязательно свяжут со мной. А может, подполковник не доложил начальству и в МУРе обо мне ничего не знают?»

Иосиф положил на стол половинку трехрублевой ассигнации.

– Завтра в девять утра ты позвонишь по этому телефону, – он коричневым сморщенным пальцем ткнул в фиолетовые цифры на засаленной трешнице, – встретишься с человеком, он даст тебе вторую половину. Ты передашь ему деньги, и мы с тобой больше не встретимся.

«И вы уложите меня рядом с Иваном, – подумал Лебедев. – Ну, поживем – увидим. Или, как выражается мой персональный голубоглазый сыщик, еще не вечер».

– Хорошо, – Юрий Петрович положил половинку трешницы в нагрудный карман пиджака. – Ложись, отдыхай.

Иосиф вынул из кармана старинные часы, щелкнул крышкой, склонил набок голову, выслушал переливчатый бой и поднялся.

– Пойду по Москве, надо подарки внукам купить, вернусь в пять.

Через три часа Иосиф дремал в кресле самолета.

В девять вечера, поняв, что азиат обманул и не вернулся, Лебедев позвонил Ивану, но того не оказалось в номере.

Юрий Петрович заново просчитал все возможные варианты и пришел к выводу, что, как бы судьба подполковника ни сложилась, его нельзя оставлять в живых. И сделать это должен Иван. Стрелять он не захочет, следует подсказать ему ход, который использовал покойный Кружнев: свинтить гайки крепления переднего колеса машины. А уж чтобы Гуров выехал на Загородное шоссе и торопился – это забота Лебедева. Сначала убрать подполковника, потом Ивана… Все в жизни повторяется. Совсем недавно Кружнев убил Артеменко, а Иван убил Кружнева. Такую систему тоже придумал не Лебедев, он видел подобную историю по видео, кажется, она называлась «принцип домино». Верно, если костяшки домино поставить рядком вплотную друг к другу и крайнюю толкнуть, то они повалят друг друга.

Предложение Лебедева Ивану понравилось, он и сам задумывался о чем-то подобном, даже приезжал к дому Гурова, разглядывал его «шестерку». Автомобильная авария в наши дни дело настолько обычное, что люди воспринимают ее как неизбежный рок. Создали машины, привыкли быстро ездить. Обязаны за удовольствие платить. В западных кинофильмах машины часто взрываются. Иван всегда переживал, глядя на эти сцены, ведь какие роскошные аппараты гробят проклятые капиталисты на потеху публике. Но взрывчатки у Ивана не было, да и пользоваться ею он не умел. Вторые сутки он размышлял над устройством тормозов, а о переднем колесе не подумал. Если сыщик разгонится – дороги у нас подходящие, – тряхнет несколько раз, колесо и соскочит, лови голубчика в кювете или, хуже того, на встречной полосе.

Иван вернулся в номер около одиннадцати; открывая дверь, услышал телефонный звонок.

– Трезвый? – услышал Иван знакомый голос.

– Во время работы не пью, – спокойно ответил Иван, хотя ему не понравилось, что Лебедев не поздоровался.

– Тогда с богом, Ваня. Закончишь, приезжай ко мне, надо поговорить.

– Лады, – ответил Иван, – я буду у тебя около трех ночи.

– Хорошо, – Лебедев положил трубку.

Иван вышел из такси и несколько кварталов шел темными пустыми переулками, у стоянки присел на лавочку, покурил, присматриваясь к обстановке. Было тихо, огромное здание нависало словно черная скала, ближайшие дома были в основном пяти-шестиэтажные, в доме Гурова лишь два окна светились желтыми, тревожными огоньками. «Кому-то не спится», – равнодушно подумал Иван и затоптал окурок.

Белые «Жигули» Гурова стояли в ряду других машин, и это облегчало работу. Да и работой-то такие пустяки назвать было трудно. Иван отмычкой отпер багажник, взял баллонный ключ, присел у колеса, снял колпак, свинтил все четыре гайки, смазал их загодя приготовленным маслом и две лишь «наживил» на один виток, а две чуть-чуть плотнее.

От дома Гурова до Лебедева было недалеко, а по московским масштабам так просто рядом, и Иван за двадцать минут дошел неторопливым шагом. Улицы и переулки были пустыми, лишь изредка проезжали машины, высвечивая подслеповатыми, залепленными грязью фарами.

Иван оглядел стол, уставленный дарами Иосифа, и, потирая руки, сказал:

– Прибыли гости с юга? Вижу, еще не перестроились, давай закусим, шеф, – он взглянул на часы. – Завтрак или еще ужин? – Усаживаясь за стол, как бы между прочим спросил: – А для меня лично ничего не передали?

– Получишь завтра, то есть сегодня, когда помянем подполковника Гурова, – ответил Лебедев, исподволь наблюдая за Иваном. – Не знал, что ты балуешься морфием.

– Ты меня не воспитывай, хорошо? – Иван был спокоен, так как организм еще добавки не требовал, да и в номере оставалась одна порция. – Выкладывай новости, расскажи, как будем жить дальше.

– Деньги, деньги. Иосифу пора о вечности думать. – Лебедев положил себе на тарелку зелень, налил чуть-чуть коньяку. – Утром подполковник должен поехать в Домодедово, ты его сопровождаешь.

– Надеюсь, не в его машине, – рассмеялся Иван. – Идея твоя, профессор, понятна, только не все так просто. – Он отставил коньяк, налил себе минеральную воду. – А если он не поедет?

– Должен поехать. Если бы Гуров сейчас был подполковником МУРа, то мог бы послать кого-нибудь вместо себя. Но он сегодня частное лицо. Поедет?

– Поглядим, – Иван долго жевал, пил воду, поглядывая на хозяина испытующе. – Ты, профессор, человек умный, хитрый, но не пытайся меня объехать. Если все кончится хорошо, – он имел в виду смерть Гурова, – благополучно… ты выделяешь мне долю сполна.

Юрий Петрович понимал, что Иван потенциальный покойник и разговор ведется пустой, но вынужден был играть по правилам и начал торговаться.

– Сколько?

Иван поднял палец.

– И я ухожу на заслуженный отдых.

– Столько у меня нет, – твердо сказал Лебедев. – Я должен рассчитаться с Иосифом и сам надеюсь еще пожить.

– Точно выразился, – Иван кивнул. – Хочешь пожить, не торгуйся.

– Знаешь присказку про шкуру неубитого медведя? – Лебедев решил не перегибать палку и закончить разговор мирно. – Будет в руках шкура – не поссоримся, люди разумные.

– А мент спит себе и не знает, сколько его шкура стоит, – Иван налил себе немного коньяку. – Пожелаем человеку удачи.

Гурова разбудил телефонный звонок. Подполковник бросил взгляд на часы – шесть. «Как в старое доброе время, – подумал он, – когда я был на Петровке нужен», – и снял трубку.

– Квартира сто три, товарищ Гуров? – затараторил девичий голос. – С почты… На ваше имя поступила телеграмма… Срочная. Почтальон придет позже. Вам почитать?

– Читайте, – Гуров сел и окончательно проснулся.

– Сегодня, обязательно, встречай наш рейс, целую жена. Повторить?

– Спасибо, запомнил, – Гуров положил трубку.

«Что могло случиться? – размышлял Гуров, бреясь, безразлично глядя в зеркало. – Скорее всего ничего, шлея под хвост попала, решила поставить перед фактом. Уж если они хотели выбрать для своего возвращения самый неподходящий момент, то угадали точно. Наш рейс? Давала телеграмму по телефону, не потрудилась взглянуть на билет. А может, что-нибудь случилось? Два рейса… Они летят, конечно, утренним, сейчас в воздухе. Позвонить Серову, спросить? Да скорее всего Рита ему ничего не сказала, чтобы не отговаривал. Да и неудобно признать, что твоя жена творит, что ей заблагорассудится».

Он протер лицо одеколоном и вышел из ванной, когда вновь раздался телефонный звонок.

– Товарищ подполковник, надеюсь, я вас не разбудил? – услышал Гуров прорывающийся сквозь треск и частые гудки голос Серова. – Хочу доложить…

Голос пропал, и Гуров долго дул в трубку и заунывно повторял:

– Алло! Алло! Я тебя слушаю! Ты меня слышишь? Перезвони!

Но Серов не перезвонил, и Гуров не узнал, что жена с сестрой живут прекрасно и сегодня уехали на Байкал.

В восемь утра Гуров выехал со стоянки, дорога предстояла неблизкая, а мысли были невеселые. «Надо бы цветы по дороге купить, – подумал Гуров, – и заправиться. Бензоколонка есть по дороге, а цветы куплю в аэропорту». Гуров переключил свое внимание на людей значительно более грубых, чем жена и свояченица, стал думать совсем не о цветах и ожидавших его объятиях и улыбках. Еще надо было следить за дорогой, и он не обратил внимания на такси, которое следовало за ним в некотором отдалении.

Последние двое суток, чем бы Гуров ни занимался, а в основном он отупело вышагивал по улице Воровского, он продолжал разговор со своим другом и начальником полковником Орловым. Следует отдать Гурову должное: высказываясь за оппонента, он не играл в поддавки, стремился быть предельно аргументированным, жестко доказательным, однако в споре Гуров всегда оказывался остроумнее полковника, убедительнее, мыслил и рассуждал оригинальнее и систематически одерживал заслуженную победу. Сделав небольшой перерыв, он начинал все сызнова, находил за друга новые аргументы, начальственно повышал голос, порой срываясь на грубость, но собственная контригра неизменно оказывалась солиднее, а грубость он искусно парировал тонкой иронией. Сколь ни пыжился Петр Николаевич Орлов, как ни выкручивался, давил, даже прибегал к демагогии, выиграть «дуэль» ему не удавалось.

А в тот день, прочитав дневник Гурова, полковник взглянул простовато и задал простой, чисто женский, а потому не имеющий ответа вопрос: