Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 134 (всего у книги 337 страниц)

Гуров наконец отлепился от подоконника и пришел в свой кабинет.

Здесь его ждал Крячко.

– Я Бориса в район отпустил, – сказал он. – Пусть побегает, зеленый стал.

Гуров лишь кивнул, не мог забыть разговор, переключиться, сел за стол, пытался вспомнить, зачем снял Крячко с территории и попросил приехать?

– Зачем я тебя вызвал? Не знаешь? Я по телефону вчера ничего конкретного не говорил?

– Что-то о личной версии, Лев Иванович, – ответил Крячко несколько удивленно. – Вы сказали…

– Откуда «вы» появилось? – Гуров вспомнил разговор с Орловым. – Дистанцию устанавливаешь?

– Больно вид у тебя замученный.

– Ты майора Турова знаешь?

Крячко пожал плечами, считая вопрос праздным, не ответил.

– Что он за человек? – спросил Гуров. – Отвечай, пожалуйста.

– Подонок. Все знают.

– А чего мы молчим?

– Говорите, – Крячко цинично улыбнулся. – Погляжу, что у вас получится? Или вы хотите моими руками? Представляю: капитан Крячко, без году неделя в МУРе, поднимается на партсобрании и бездоказательно начинает убеждать офицеров-коммунистов, которые и без него отлично знают…

– Станислав, чего ты такой злой? – перебил Гуров. – Ну, глуп мой вопрос, признаю.

– Ты у нас добрый! – Крячко говорил шепотом, хотя и были они в кабинете одни. – Ты меня год за горло держишь и умиляешься своей доброте. Вы, Лев Иванович, цельно золотой. И пробу вам надо прямо на лоб поставить, чтобы все видели и не сомневались.

Странно, но Гурову от злых слов товарища на душе полегчало, словно гнойник вскрыли, боль еще чувствовалась, но отпускало.

– Загибаешь, – Гуров неожиданно рассмеялся, провел пальцами по лбу. – Не надо клейма, я больше не буду. Есть для тебя дело. – Он отпер сейф, вытащил тоненькую папочку, перебросил на стол Крячко. – Я данной версии цветастое название придумал: «Дуплет в угол». Сколько меня продержат, неизвестно, а работу спросят. Так что читай, вникай, задавай вопросы и двигай. Я посижу, бумажное хозяйство приведу в порядок.

Гуров вынул из сейфа папки, разложил на столе. Крячко сидел напротив, читал рапорты и справки по версии, которую пытался создать Гуров, заложив в фундамент кусочек мела.

«Все это вилами на воде писано, – рассуждал Крячко, перечитывая справки. – Но, признаться, ты, капитан, мелок в руки не взял, ямочку на нем не углядел и ничего похожего не придумал».

Из отделения милиции позвонил майор Светлов, доложил, что провел очередной инструктаж участковых инспекторов, спросил, нет ли чего нового.

– Ни порадовать, ни огорчить, – ответил Гуров. – Просьба, Василий Иванович, позвони мне домой, скажи, что услали меня на несколько дней в тундру. Мол, я звонил, но никого не застал.

– В какую тундру? – не понял Светлов.

– В такую тундру, где нет телефона, и я звонить домой не могу, – пояснил Гуров. – Придумай.

– Хорошо, – Светлов тяжело вздохнул. – Может, Станислав?

– У него глаза профессионального лгуна. Ты у нас мужик открытый, правдивый. Выполняй.

– По телефону глаз не видно, – сказал Светлов. – Хорошо, я тебе перезвоню.

– Насчет лгуна в мой адрес? – поинтересовался Крячко.

– Нет, в мои.

– Докатились до личных оскорблений.

– Между прочим, писать тебе на лбу я не предлагаю, – Гуров не сумел закончить, зазвонил телефон. – Ну, что она? – сняв трубку, спросил опытнейший сыщик.

– Она интересуется, теплые носки в тундре не нужны? – ответила Рита. – Неужели у тебя нет никого с голосом поправдивее? Как вы работаете?

– Правдивость нас и губит, – признался Гуров. – Ты моя любимая и друг. Два-три дня меня не будет.

– Хорошо, я подожду. Целую.

– Эх, конспираторы! – Крячко встал, вернул Гурову папочку с бумагами. – Поехал. Адрес я без ваших указаний знаю. Значит, роста, телосложения и возраста среднего. А вы правы, майор, это не такие уж плохие приметы.

Гуров остался один, ему предстояло ждать.

Ваш выстрел – второй

Улица, на которой группа Гурова приняла под наблюдение Ивана Петренко, не походила на столичную. Асфальт на мостовой в трещинах и выбоинах, чахлые деревца вдоль тротуара, облупившиеся безликие дома, на перекрестке ни светофора, ни указателей, хлопающая дверью булочная, табачный киоск. Лишь в дальнем конце улицы, за забором, высовывал решетчатую шею башенный кран, поднимая современное здание, дотянул его уже примерно этажа до десятого.

На этой улице в пятиэтажном доме с тяжеловесными балкончиками и жила сестра Петренко. Его самого засекли около шести утра, Петренко вышел, из-за угла, не оглядывался, не суетился, устало и привычно вытянул на себя тяжелую дверь подъезда и скрылся в нем. Тут же проверили, нет ли черного хода, сообщили дежурному по городу. Оперативники, обрадованные, что свое нудное, утомительное задание выполнили, ждали группу захвата, но полковник Орлов их разочаровал:

– Спасибо за службу, продолжайте наблюдение, вас сменят после десяти, – он посмотрел на удивленные лица окружающих, усмехнулся: – Человек будет есть, пить, мыться, спать. Гурова и ребят не беспокоить, пусть отдыхают, они еще нахлебаться успеют.

– В квартиру может прийти слесарь, электромонтер, – потирая еще не бритую после суточного дежурства щеку, предположил помощник дежурного.

– Если только вас переодеть, – задумчиво ответил Орлов. – Не желаете?

– Я не специалист, товарищ полковник, но, если прикажут…

– Не бойтесь, не прикажут, – Орлов сердился, что пустыми разговорами его отвлекают, и незаслуженно обидел человека: – Нам не нужны ни подвиги, ни трупы! Ясно? – И еще больше разозлившись, теперь уже на себя, вышел, хлопнув дверью, тут же вернулся и сказал: – Во-первых, переключайте все разговоры с наблюдателями на мой кабинет. Во-вторых, объясните им, что они будут передавать Гурову не подъезд, в который вошел разыскиваемый, а его самого, в натуральном виде.

Еще до появления Петренко установили, что его родная сестра Смирнова Лидия Степановна, тридцати двух лет, разведенная, работает секретаршей в стройконторе, занимает однокомнатную квартиру, которая раньше принадлежала ее мужу, исчезнувшему два года назад. Оперативники его судьбой не интересовались. Лидия характеризовалась как женщина, «совершенно не употребляющая», дисциплинированная, скромная. Появился соблазн вступить с ней в контакт и, не вдаваясь с подробности, просить помощи. Даже сверхосторожный генерал Турилин сказал, что надо, мол, подумать. Но полковник Орлов категорически запретил. Они из одного гнезда, и ее реакция совершенно непредсказуема.

Итак, Петренко в дом сестры пришел в шесть утра, в восемь она убежала на работу. К одиннадцати подъехал Гуров с группой. Нина в форме лейтенанта с жезлом в руке встала на нерегулируемом перекрестке. Небольшой грузовичок, из кузова которого торчали лопаты, дорожные знаки, остановился не далеко, но и не близко, Виктор Терентьев и Александр Прохоров в затертой рабочей одежде, которая скрывала их телосложение, выпрыгнули на мостовую и стали придумывать себе занятие. Гуров в «волге» с шашечками остановился в другом конце малолюдной улицы. Леня Симоненко расположился на заднем сиденье. Он был в форме студенческого стройотряда, пистолет лежал в специально пришитом внутреннем кармане курточки. В «такси» имелся городской телефонный аппарат. Гуров позвонил Орлову, сказал, что прибыли и начали ждать.

– Терпения вам, ребята, – ответил полковник. – Он может вообще до вечера не выйти на улицу. – И неизвестно в который раз напомнил: – Не подходить, наблюдать, изучать. Главное, блокировать от случайных контактов с мужчинами.

Группе повезло, Петренко вышел из подъезда около двенадцати, ждать практически не пришлось. Он был высок, худ и сутул, шел, чуть приволакивая ступни, и казался значительно старше своих лет.

Гуров вспомнил доклад наблюдателя: «Правую руку он держал то ли в левом внутреннем кармане пиджака, то ли под его полой, неизвестно, факт, что дверь подъезда он открыл левой рукой».

Сейчас правая рука Петренко была забинтована и лежала чуть пониже груди в повязке, накинутой на шею.

– Больной-то он больной, а соображает, – прокомментировал водитель, – шарахнет из своей «культи», и вся недолга.

«Возможно, он не держится ни за пистолет, ни за сердце, рука у него повреждена, – думал Гуров, разглядывая Петренко в бинокль. – Больной человек изувечил руку, никого он не убивал, и пистолета у него, естественно, нет. Кто ему руку бинтовал? Он не мог просить сестру упаковать ему руку с оружием».

Петренко подошел к табачному киоску, купил пачку сигарет и спички, довольно ловко вскрыл пачку, прикурил и остановился на углу, раздумывая, куда идти.

Гуров позвонил полковнику.

– Петр Николаевич, у него забинтована правая рука, возможно, камуфляж. Постарайтесь узнать у сестры, бинтовала она ему руку или нет.

– Сейчас сделаем, – ответил Орлов.

Как вопрос, так и ответ прозвучали так просто, словно можно было позвонить Лиде Смирновой и спросить у нее. Действительно, почему бы не спросить? Если она не бинтовала? Если сегодня взять Петренко не удастся, и он вернется в квартиру? Не будем пустословить, спрашивать нельзя, узнать необходимо. Но это уже головная боль полковника Орлова. Майор Гуров обязан наблюдать Петренко.

Слабые, вялые движения, замедленная реакция, рассуждал Гуров, но взгляд быстрый, осмысленный. В бинокль глаза Петренко были видны хорошо. Надо проверить его реакцию на приближающегося мужчину. И, как статисты по команде режиссера, из дома напротив выскочили два молодых рослых парня и направились к табачному киоску.

– Леня, – сказал Гуров.

Симоненко мягким движением поднял пистолет. Парни, жестикулируя, приближались к табачному киоску. Петренко перешел на другую сторону улицы, было видно, что он не сводит с ребят взгляда.

– Он, – категорически изрек Леня, убирая пистолет. – Ну, видно, товарищ майор. Он на парней, как бык на красную тряпку, только реакция обратная. Бык вперед, а наш клиент назад.

– Похоже, – согласился Гуров. – Но только похоже.

– А как и кто проверять будет? – спросил Леня.

– Понаблюдаем его, – ответил Гуров.

– Он сейчас свернет на людную улицу, – усмехнулся Леня, – и мы его потеряем.

Это вряд ли, – спокойно ответил Гуров, не обращая внимания на вызывающий тон лейтенанта.

Петренко действительно направился к улице, по которой проезжали троллейбусы и автобусы. Нина села в подъехавшую машину ГАИ. Терентьев и Прохоров вспрыгнули в грузовичок.

Когда оказываешься днем на многолюдной улице, то на первый взгляд кажется, что похожие друг на друга люди бессмысленно шастают туда-сюда, словно муравьи. Известно, муравьи бегают отнюдь не бессмысленно. Если самому не суетиться, взглянуть на окружающих внимательно, то практически каждый человек обретет индивидуальность, станет личностью, действия его окажутся понятны и предсказуемы. Видеть улицу может, если пожелает, каждый. Оперативный работник улицу понимает быстрее, подробнее, что естественно, он тренирован.

Эта женщина, видимо, живет где-то рядом, идет в магазин. Двое приезжих, тоже ищут магазин… Студенты или убежали с лекции, или бегут на нее… Молодая мама с коляской… Затравленный командировочный одной рукой прижимает к груди портфель, другой держит бумажку с адресом. Два аборигена не знают, как убить время до четырнадцати часов.

Гуров наблюдал Петренко, одновременно просмотрел улицу, оценил плотность движения, количество мужчин подходящего сложения и возраста и приуныл. Вроде движется народ, а Терентьев с Прохоровым здесь сразу начнут «светиться». Гуров знал, что если Петренко убийца, то улицу чувствует обнаженно остро, замечает на себе даже мельком брошенный взгляд.

Зажужжал телефон, Гуров снял трубку.

– Ты что, скромник, молчишь? – спросил Орлов.

– Хвастаться нечем, – ответил Гуров, – насторожен, мужчин близко не подпускает. Улица нам не благоприятствует.

– Может, и к лучшему, – пробурчал Орлов. – К сестре послал человека, скоро будет ответ.

Оперативнику замотали правую руку «окровавленными» тряпками, уложили в перевязь на груди, дали пакет с бинтом. Он вошел в контору, где сидели две машинистки, одна из них была Лида Смирнова.

– Девочки, родненькие, помогите, – сказал оперативник, протягивая бинт, – бревном придавило.

Если утром Лида брату руку бинтовала, она обязательно скажет, не может не сказать. Оперативник сунул бинт именно ей.

– Вы бы к врачу, не умею я, – женщина смотрела на бинт и морщилась.

– Что за женщина, если мужика перевязать не способна, – недовольно сказал оперативник.

– Слава богу, не война, – ответила спокойно Смирнова.

Вдвоем они руку ему кое-как перебинтовали. Оперативник вышел на улицу, через квартал бинты сорвал, бросил в урну, позвонил полковнику.

– Гуров, – сказал Орлов, откашливаясь, – сестра руку ему не бинтовала.

– Хорошо, – ответил Гуров, трубку не положил.

Полковник и майор молчали, а они много могли бы сказать друг другу.

Процент вероятности, что Петренко – разыскиваемый убийца, возрос. И видимо, в повязке пистолет марки ТТ, стреляные гильзы которого находятся в НТО. Если пистолет и есть тот самый, это хорошо. Но было бы куда лучше, если бы он лежал в кармане у Петренко, и убийца не держал бы палец на спусковом крючке.

«Подожди, пока он не уйдет с людного места, и прикажи прострелить ему правое предплечье», – мог сказать полковник. Подобная мысль появилась, старый оперативный работник Петр Николаевич Орлов даже вздрогнул. Устал, черт знает что в голову лезет. Вроде все свидетельствует против Петренко, однако полковник сталкивался и с большим количеством совпадений-доказательств, которые указывали на невиновного.

– Чего молчишь? – спросил полковник.

– Думать вслух не научился, – ответил майор.

– Думай-думай, когда придумаешь, позвони, – Орлов положил трубку, не сказав главного: «Ваш выстрел только второй. А первого ты допустить не должен ни в коем случае».

Гуров думал о том же, в напоминаниях не нуждался.

Петренко долго стоял в подворотне, прошел квартал по улице, вновь свернул в переулок, видно, знал район хорошо, через несколько минут он подходил к открытому кафе, которое прилепилось на уголке маленького сквера.

Оперативники заехали в переулок с двух сторон, неподалеку от кафе были магазины, следовательно, и люди. Место показалось Гурову подходящим, он решил попробовать. Прежде чем выйти из машины, Гуров взглянул на Леню Симоненко и сказал:

– Моя задача не дать ему выстрелить. Твоя – не дать ему выстрелить второй раз. Ты меня понял?

Леня кивнул, откашлялся, ответил:

– Я вас понял, Лев Иванович.

Гуров увидел: истончились у стрелка губы, мелко подрагивает подбородок, и в глаза парень не смотрит – и понял, что Симоненко схватил мандраж. И сейчас он не то что в руку, в дом не попадет. «Зря я вчера вечером отмалчивался, надо было его разговорить, чтобы он до конца понял серьезность предстоящего, перенервничал и расслабился. Сейчас поздно, быстро его в сознание не привести».

Вчера вечером в комнате отдыха Леня рассказывал о первенстве, когда от его последнего выстрела зависело золото, нужна была только «десятка», и Леня ее сделал. Он говорил о психологическом давлении ситуации, о расстоянии до мишени, показывал размеры «десятки». Витя с Сашей слушали с интересом, соглашались, стрельба – более нервный вид спорта, чем борьба. Гуров читал какой-то старый журнал, слушал, злился и молчал.

Дернул бы этого клоуна как следует, объяснил, что человек не мишень и боевую ситуацию не следует сравнивать с соревнованиями.

Ошибся Гуров, промолчал. Сейчас, выходя из машины, понял свою ошибку, но уже поздно. Мы без подстраховки, решил он. Значит, никакого обострения ситуации. Катим пробный шар.

Гуров взглянул на Прохорова и Терентьева. У кого из ребят двойняшки, а у кого жена на последнем месяце, он не мог вспомнить, взял под руку Нину, которая уже переоделась и в джинсах и простенькой кофточке смотрелась девочкой.

Леня остался в машине, до кафе, около которого стоял Петренко, было метров пятьдесят, не более.

Когда Леня впервые пришел в тир, где оперативники отстреливали положенное по уставу, увидел ростовые мишени с кругами на груди, «десятку» в центре, то ему, мастеру спорта по стрельбе из пистолета, стало смешно. Некоторые из офицеров мазали потрясающе, словно нарочно. Конечно, боевое оружие, пистолет Макарова, не тонкий инструмент, к какому Леня привык на соревнованиях. Но Симоненко, нарушая инструкции, отнес свой пистолет оружейному мастеру в спортобществе, маэстро повозился с пистолетом минут сорок, Леня его пристрелял.

В тире он вальяжно вышел на огневой рубеж, сказал традиционное: «Лейтенант Симоненко к стрельбе готов», – услышав команду, поднял оружие, выпустил пять пуль в яблочко. Инструктор посмотрел на Леню насмешливо, не зная его, сказал: «Пойдем искать» – и они пошли к мишени. «Искать» инструктору не пришлось, пули легли одна в одну. Инструктор пытался утверждать, что в наличии только три, а две в молоке. Кто-то из присутствующих сказал, что Леня Симоненко из сборной и именно по этому делу, и он больше в тир не приходил.

Когда он утром увидел Петренко, определил возможную дистанцию, поднял невооруженную руку и увидел цель на кончике собственного пальца, Леня лишь самодовольно улыбнулся. Все так просто, наконец в отделе кончатся оскорбительные разговоры: оперативник Симоненко или заблудившийся в милиции турист?

Эйфория и предчувствие быстрой удачи стали постепенно исчезать. Минуты ожидания вытягивались, Лене стало в машине неудобно, затекли ноги, хотя он пистолет без надобности не доставал, правое плечо наливалось тяжестью, кисть руки деревенела, с каждым прикосновением пистолет становился все неудобнее, уже не прилипал к ладони, а торчал тупорыло и чужеродно.

«Мишень» время от времени двигалась, закрывалась прохожими, проезжавшими машинами, начали уставать глаза, и, уже совсем неизвестно отчего, начала болеть шея. Петренко хоть и был медлителен, но двигался, поворачивался, часто Леня просто не видел его правую руку. Мысль, что в этой руке зажат пистолет, все чаще приходила Лене в голову. Как Петренко стреляет – неизвестно, случается, и неумеха навскидку в летящего воробья попадает. «Я не боюсь, что он мне в лоб засадит, – оправдывался перед собой Леня. – Если он просто успеет открыть стрельбу на улице, во всем обвинят меня». У него вспотело лицо, он начал искать носовой платок, вытер лоб ладонью. «Рукоятка начнет скользить», – подумал испуганно он, судорожно вытер руку о штаны, посмотрел в окно и Петренко не увидел. И взгляд-то Леня отвел лишь на секунду, а человек исчез.

Петренко не исчез, сделал лишь два шага и прислонился к растущему у края тротуара тополю.

Гуров так и не вспомнил, кто из оперативников ждет ребенка, а у кого уже двойня, остановил свой выбор на Терентьеве, который был все-таки поменьше Прохорова. Майор завел лейтенанта в магазин, обнял и тихо заговорил:

– Он сейчас подойдет к стойке, там никого нет, он обязательно подойдет. Ты приближаешься и смотришь только на буфетчицу. Понимаешь, только на нее. Если будет желание, опусти глаза вниз, только не на него, в крайнем случае смотри на его ноги. Ты спрашиваешь пиво и «Беломор», покупаешь или нет, уходишь. Все. Не вздумай шутить, Витя. Ты меня понял?

– Чего не понять? – Виктор встретился с Гуровым взглядом, часто заморгал. – Я не боюсь, легкий мандраж. У меня перед началом обязательно. Двигаться начну, и все пройдет, – говорил он быстро, успокаивая начальство.

– Можно. Тебя подстраховывает лучший стрелок страны.

– Добро, – Терентьев вышел на тротуар.

Гуров шагнул следом, посмотрел на машину, увидел в окне вертящуюся голову Лени, выражение глаз рассмотреть было нельзя, но перекошенный рот – можно.

А Петренко все стоял у тополя левой ладонью щупал его шершавое живое тело. Хотелось есть, у сестры ничего не оказалось, голод и погнал его на улицу, а то бы спал и спал. Ему не нравился молодой плотный мужик, который за одним из столиков в одиночестве пил лимонад, мусолил папиросу и бессмысленно глазел по сторонам. Петренко ждал, вновь осмотрел переулок. Женщины с сумками, пацаны, гоняющие мяч, виделись размазанными, как в пелене. Четко проглянулся высокий мужчина, который подошел к такси. Далеко, неопасно. Еще парень, широченный. Петренко напрягся. Этот ближе… Замасленная роба, руки лопатами… Работяга… В мою сторону не смотрит, зашел в магазин, вытащил какие-то ящики.

Боковым зрением Петренко «держал» мужика за столиком.

– Эй! Я тут! – крикнул мужик и заспешил через мостовую к вышедшей из магазина тетке с узлами. Петренко отлепился от дерева, подошел к буфету:

– Мясное есть?

– Биточки с макаронами, – ответила женщина, жалостливо взглянув на замотанную руку.

– Две порции в одну тарелку. Хлеба. Вино есть?

– Нету.

– Я заплачу. – Петренко улыбнулся.

– Ни боже мой! – буфетчица перекрестилась. – У меня двое, вы что, гражданин?

Петренко, казалось, толкнули сзади, пахнуло жаром. Он быстро повернулся, выставил замотанную руку.

С другой стороны улицы к кафе шел работяга – Терентьев. Петренко вцепился в него взглядом. Работяга оказался молодым парнем. Помахивая пустым ящиком, шел вразвалочку, глядел себе под ноги, что-то насвистывал.

Виктора слегка знобило, чувство знакомое. Он неожиданно услышал гул зала, механический голос: «На ковер вызываются…» Стало легче, он опустил плечи, расслабился. «Чего там майор говорил? Смотреть на буфетчицу? Дудки! Подниму глаза, неизвестно, чего увижу. То ли буфетчицу, то ли в его зенки упрусь. Если что, сразу прыгаю ему в ноги».

И всего-то около двадцати шагов, а много чего успеваешь подумать, когда идешь навстречу поднятому пистолету.

Гуров понял, что Леня вырубился, переложил пистолет из внутреннего кармана во внешний, навалился на машину, решил стрелять с упора. «Но мой выстрел второй, а стрелок я аховый», – подумал он.

Петренко еще раз взглянул на приближающегося Терентьева, положил на мокрую стойку три рубля, сказал:

– Я сейчас, – и отошел к бакам с мусором, якобы по нужде.

Терентьев видел удаляющиеся ноги, ругнулся, шально подумал, что догнать Петренко можно в три прыжка, и подсечка, ничего похожего не сделал, спросил:

– Пиво есть?

Буфетчица оскорбленно отвернулась глянула снова, увидела какие-то шалые глаза клиента, усмехнулась:

– Горит душа? А вчера небось хорошо было?

– Вчера, сестренка, было небо в алмазах, – произнес Виктор слышанную недавно от майора фразу.

– Небо в алмазах, – буфетчица вздохнула, вынула из холодильника припасенную для себя бутылку минеральной.

– Яхонтовая ты моя, – тянул время Терентьев, копаясь в кармане в поисках мелочи. Волнение исчезло, он чувствовал свою силу и ловкость и мечтал: только бы он успокоился и вернулся, я его сверну, как бумажного. Не то что выстрелить, икнуть не успеет.

– С получки отдашь, бриллиантовый, – буфетчица открыла бутылку, сунула Терентьеву в руку. – У Петровны калымишь?

– У нее, – Терентьев жадно пил прямо из бутылки.

«Чего тянешь? Уходи! – пытался телепатировать Гуров. – Что же ты так светишься, на кого я тебя, дурачка, поменяю?»

– Вялый он, медленный! – возбужденно заговорил Терентьев, входя следом за Гуровым в пахнущий сыростью овощной магазин. – Если с четырех сторон одновременно подойти!

– Выдохни, – остановил его Гуров. – Перейди на другую сторону улицы и ближе, чем за квартал, не появляйся.

– Майор, это он! Сердце не обманешь! И как смотался?

– А если человек действительно писать захотел? – усмехнулся Гуров.

– Значит, он не убийца, и мы ничем не рискуем, – Терентьев все еще рвался действовать.

– А если я ошибся? И он именно меня за глупость пришьет первого? – поинтересовался Гуров и, кончая никчемный диалог, сказал: – Выполняйте.

Петренко взял тарелку и сдачу, сел за столик и неловко, левой рукой, жадно ел, роняя с ложки, так как смотрел все время по сторонам.

– Ну как, Леня, выспался? – как можно миролюбивее спросил Гуров, усаживаясь в машину и снимая телефонную трубку.

Когда полковник ответил, он доложил:

– Есть основания считать, что – да. Однако не факт.

– Молодец, – сказал Орлов. – Объемно, конкретно и сжато.

– Стараемся, Петр Николаевич.

– Удачи! – полковник положил трубку. Недавно звонил высокопоставленный чиновник, возмущался. Маньяк-убийца разгуливает по столице нашей Родины, а легендарный МУР бездействует!

В ответ Петр Николаевич лишь поинтересовался, действительно ли Москва – столица. Через несколько минут позвонил Турилин и «попросил» Орлова: ни с кем – тут генерал выдержал паузу – ни в какие разговоры по поводу проводимой операции не вступать, адресовать абонента к нему, Турилину.

Когда Константин Константинович что-либо у него «просил», полковник начинал искать в столе «Казбек», хотя бросил курить уже года два.

«Не заметил! – ликовал Леня, глядя в затылок начальника. – А я уже в порядке, почти в порядке!» – и усиленно массировал кисть правой руки.

Петренко бродил по пустынным переулкам, около часа сидел на лавочке сквера, дважды выходил на людные улицы, стоял и возвращался в переулок. Он ничего не искал, никуда не стремился, болтался явно без дела. Приблизиться к нему, не рискуя жизнью, не удавалось. Поведение его объяснялось просто: Петренко забыл ключ от квартиры, уходя за пропитанием, захлопнул дверь и теперь ждал, когда сестра вернется с работы.

Гуров не понимал подозреваемого, нервничал, скрывал свое состояние от подчиненных и от полковника и устал от постоянного напряжения. Главное – не допустить контакта Петренко с посторонним, не дать ему совершить еще одно убийство.

Нина Быстрова, которая поутру стояла на перекрестке с жезлом, не очень понимая серьезность происходящего, устала от безделья. Она ходила по треугольнику Прохоров – Терентьев – Гуров, удивляясь серьезности майора и насупленной молчаливости богатырей.

Терентьев и Прохоров, которых Гуров передвигал с места на место, где-то к пяти стали равнодушными исполнителями. Встань там, стою. Иди туда, иду. Ближе к месту, дальше от него. Перейди на другую сторону, обгони. Пожалуйста, как прикажете. Гуров их состояние понимал, чувствовал, что они с каждым часом теряют остроту восприятия и ощущение опасности, могут допустить глупейшую оплошность и тогда…

Каждые тридцать – сорок минут Гуров звонил Орлову, говорить им было не о чем, обменявшись короткими фразами, они опускали трубку, ждали.

Леня Симоненко очухался, нашел себя, главное, он, словно актер, определил для себя задачу и сверхзадачу.

Он придумал такие обстоятельства. Я нахожусь за рубежом на соревнованиях, приехали на стрельбище, не вызывают, и, когда вызовут, неизвестно. Необходимо находиться в кондиции, не дремать, но и не перегорать. Он то сидел в машине, то выходил, гулял, приноровившись видеть одновременно и Петренко и Гурова.

Хорошее состояние стрелка действовало на Гурова благотворно. Но старший группы не может расслабляться, он находится под постоянным высоким напряжением, обязан учитывать одновременно несколько факторов. Не выпуская из поля зрения объект, оценивать его состояние и по возможности предугадывать направление движения. Видеть всю окружающую объект среду, не допустить неожиданного быстрого приближения к нему какого-либо прохожего и любого постороннего человека.

Для этого необходимо находиться самому и передвигать оперативников таким образом, чтобы, с одной стороны, в случае чего, не опоздать, с другой – не находиться в поле зрения фигуранта, то есть не светиться. При этом стрелка надо держать не ближе сорока и не дальше пятидесяти метров и чтобы между ним и объектом не сновали прохожие. Гуров не терял контроля над ситуацией даже во время коротких докладов начальству.

Гуров отказался от предложенного им горячего обеда. Нина купила десять бутылок минеральной, они пили воду, есть совершенно не хотелось.

После шести Петренко неожиданно активизировался, шаг его стал увереннее, он будто увидел цель и уже не тащился, а шел по переулку, и видно было, он знает, куда именно идет; через три квартала Гуров увидел магазин «Вино», обычную сутолоку знакомого контингента.

Тут ему деваться некуда, понял Гуров. У нас верный шанс. Здесь он окажется в плотном окружении мужчин, здесь ребята и возьмут его под руки. Все произойдет тихо-тихо, ну пискнет он, не более того. Забинтованную руку его надо опустить, прижать к бедру, если он от судороги выстрелит, плохо конечно, но пуля уйдет в землю.

Прохоров и Терентьев оценили ситуацию так же, не убыстряя шага, двинулись по двум сторонам треугольника, в вершине которого находился Петренко, около него оперативники должны сомкнуться.

Двери магазина узкие, толчея, невозможно распознать, кто есть кто, однородная, почти исключительно мужская среда.

«Такси» передвинулось, остановилось рядом с другими машинами.

– Как ни мучилась, а родила, – сказал водитель, молчавший несколько часов подряд.

Петренко оставалось пройти шагов тридцать, расстояние между ним и оперативниками быстро сокращалось. Гуров находился на дальней позиции и тоже быстро шел к месту встречи.

Когда Лева был еще мальчишкой, во дворе их дома проживал пес неопределенного цвета и неустановленной породы. Пес был ничейный, жил под домом, кормили его все, и он любил всех и страдал от обжорства и добродушия. У него была страсть – гонять кошек. Увидев противника, Дэвик, так вычурно звали пса, превращался в преследователя. Никто никогда не видел, чтобы Дэвик кошку поймал. Однажды Лева стал свидетелем позора всеобщего любимца. Дэвик, по своему обычаю, крутился во дворе, когда из-за сарая вышел серый, обычной полосатой раскраски кот и сел, глядя на окружающий мир с равнодушным презрением, как умеют смотреть только кошки да получившие неожиданное и большое наследство мещане. Дэвик увидел кота, рванулся, казалось, пес способен разорвать на клочки и тигра. Лева открыл было рот, чтобы крикнуть неразумному коту: беги! Кот жмурился, вылизывал лапу, когда до его смерти оставалось всего несколько метров, кот открыл глаза, поднял лапу и замер. Как Дэвик затормозил! Он выставил передние лапы, сел на задние, подняв облако пыли, сумел остановиться в метре от своей «жертвы». Остановившись, пес встряхнулся, с лживой безразличностью зевнул и стороной, стороной затрусил к сараям по своим собачьим надобностям. Кот, зажмурившись, начал долизывать свою лапу.

В отличие от беззаботного дворового пса, Лева понял, что торопиться опасно. Петренко не на последнем метре – тогда бы он свернуть не успел, – а шагов за двадцать, резко свернул в сторону, прошел вдоль витрины, описав короткую дугу, остановился у облезлого заколоченного ларька и уставился на магазин.

Прохоров и Терентьев тоже изменили направление, разошлись в разные стороны. Гуров задержался на стоянке машин.

Ситуация осложнялась, но за весь день была наиболее благоприятной. Нет худа без добра, размышлял Гуров. Чего-чего, а мужиков тут хватает. Сзади подошел Прохоров, тихо заговорил: