Текст книги "Антология советского детектива-48. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Георгий Вайнер,Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 319 (всего у книги 337 страниц)

Одним словом, за нами постепенно вышли почти все рабочие, и действительно быстро подъехали с хлебом и началась раздача. Я выставил посты на всех воротах.

К вечеру завод очистили и оборудование вывезли, а рабочих с семьями следующим эшелоном. Я про себя подумал, рабочие хотят защищать свою Родину, столицу. Им надо было все разъяснить, они бы поняли, что для защиты Родины важнее организовать выпуск не в осажденном городе, а в тылу. Но этого не было сделано. Секр. обкома т. Щербаков растерялся, не сделал эту работу, вот и получилось недоразумение. Конечно, такие дела надо решать не солдатами и пулеметами.

Вечером я донес о событиях на Мытищинском заводе. Т. Сталин на моей записке написал «т. Щербакову – прочитайте записку. Было дело не так, как вы говорили». Щербаков на меня разозлился и долго помнил этот случай.

Вообще нужно сказать, что многие деятели растерялись, когда немец подошел к Москве. Правда, в предвоенный период была занята явно неправильная линия, когда мы всему народу внушали, что если на нас нападут, то будем бить врага на его территории.

Когда же эти иллюзии опрокинулись, то растерялись и, кстати сказать, долго не приходили в себя. Некоторые с большой скоростью мчались по сигналу тревоги в «бомбоубежище», которое мы прозвали братской могилой. Это были подвальные этажи 5-7-этажных домов. Конечно, если такой дом завалит бомбой, то оттуда вряд ли откопают, поэтому я сходил один раз и потом продолжал сидеть у себя в кабинете, когда бывал в Москве. Москвичи же, по моим наблюдениям, вели себя как настоящие патриоты. Все были собранные, подтянутые. В разговорах иногда только спрашивали «Как на фронте?» Находились и подлые трусы, особенно они себя проявили в трудные дни для Москвы октября 17-18 дня. Эти трусы из числа руководителей заводов бросили все и устремились в сторону г. Горького. В горкоме партии нашлись два идиота, которым было поручено отвезти в тыл партдокументы, а они вместо выполнения задания, сдали чемоданы с документами в багаж на ж/д станции, а сами подались в Куйбышев.

Положение под Москвой ужасное. Да и не только под Москвой, т.к. на других фронтах дело обстояло не лучше. 19 сентября нашими был оставлен Киев. 15 сентября немцы были уже под Ленинградом, пытаясь его окружить и взять с ходу или измором. 17 октября немцы заняли Брянск, 7 октября Вязьму. Проще говоря, весь Западный фронт, которым командовал генерал Павлов, быстро выдвинувшийся в Испании, потерял управление».

* * *

У кинотеатра «Смена» на трамвайной остановке комендантский патруль с трудом отбил у разъяренной толпы человека в потрепанной милицейской форме.

Это был латышский оперативник, пробравшийся в Москву через фронт. Он по-русски говорил, вполне естественно, с прибалтийским акцентом, и бдительные жители моего района приняли его за немецкого шпиона.

Слухи о них стихийно расползались по Москве, вызывая у одних повышенную бдительность, а у других панику.

Немцы действительно засылали в Москву большое количество агентуры. Они брали не качеством, а количеством.

Агенты во время бомбежек указывали ракетами цели. В бесконечных очередях у продуктовых магазинов распускали слухи, инспирировали беспорядки и погромы.

Среди них было немало уголовников, которых забрасывали в Москву для работы по «специальности» – грабить и воровать.

В сентябре сорок первого в МУР пришло сообщение, что в районе Сокольников и Марьиной Рощи объявились «попрыгунчики».

Подобную банду московские опера ликвидировали в восемнадцатом году, потом они появились в двадцать втором и нападали на подгулявших нэпманов.

Метод «попрыгунчиков» был достаточно остроумным. Ночью в глухом переулке одинокого прохожего внезапно окружают несколько фигур в белых балахонах. Они не двигаются, как все нормальные люди, а прыгают. К обуви эти умельцы прикрепляли мощные пружины.

МУРом в сорок первом году руководил старший майор Рудин. Он приказал в трехдневный срок ликвидировать возродившихся «попрыгунчиков».

Банда была замечена рядом с парком «Сокольники», потом в Черкизово и Марьиной Роще.

Было создано три опергруппы. Для конспирации военные и милицейские патрули были отозваны из зоны оперативно-розыскных мероприятий.

Несколько оперов должны были изображать припозднившихся прохожих, несущих тяжелые чемоданы.

Первые сутки ничего не дали. Опера-приманки матерно ругали оттянувшие руки чемоданы с кирпичами.

На второй день люди в белых балахонах перелезли через ограду Миусского кладбища и запрыгали навстречу оперу с чемоданом.

Он немедленно открыл огонь. Из засады выскочили милиционеры с ППШ и служебными собаками.

Двоих «попрыгунчиков» уложили на месте. Троих взяли.

На допросе они рассказали, что немецкая разведка, тщательно изучая уголовную историю Москвы, посчитала, что появление «попрыгунчиков» будет не просто уголовной акцией, а неким символом конца советской власти.

* * *

То время с особой четкостью показало, кто есть кто на самом деле.

Я расскажу историю обычного дворника, члена ОСОВИАХИМа, аккуратно платящего членские взносы МАПР, награжденного почетным знаком «Отличник коммунального хозяйства».

Он был не просто работником метлы и совка, но и верным помощником карательных органов. В октябре сорок первого он понял, что настало его время. Он начал ходить по квартирам.

– У тебя сын – большевик, – говорил он, – придут немцы, узнают, тебе не поздоровится. Давай ценности и продукты, тогда я буду молчать.

Однажды он пришел в квартиру военного и повел свой душевный разговор. Но жена командира была дама решительная и набила ему морду.

А тут брат военного пришел с дружком. Они работали в уголовном розыске НКВД. Она им все и рассказала.

Опера спустились в дворницкую, обыскали, нашли вещи и тетрадку, где были переписаны все жильцы с комментариями. После номеров квартир и фамилий стояли следующие разъяснения: жид, семья командира, сын большевик, дочь комсомолка и т.д.

За два дня до этого появилось постановление ГКО «О введении в Москве и пригородах осадного положения».

Пункт 4 гласил: «Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».

Оперативники так и поступили. Вывели дворника во двор и расстреляли у арки.

* * *

Как много лет прошло с тех страшных дней. Но мне кажется, что это было только вчера.

И я беру старую пластинку Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже», ставлю на чудом уцелевшую радиолу, и комнату наполняет трагическая и мощная музыка.

– Б-о-м!

Разверзлись воды озера, и появляются кресты и колокольни не сдавшегося города…

…Самой счастливой минутой в моей жизни была та, когда тарелка репродуктора в нашей квартире передала сообщение «В последний час» о разгроме немцев под Москвой. А человеческая память устроена странно, она отметает все плохое и горькое, оставляя воспоминания о счастье и радости.

Словно вчера это было. Словно вчера.

Хруцкий Эдуард, Степанов Анатолий
На углу, у Патриарших...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ТИХАЯ НОЧЬ.

Телефон зазвонил резкой тревожной трелью. Впрочем, здесь любой телефонный звонок нес в себе заряд тревоги: от хорошей жизни люди сюда не звонили. Дежурный по отделению снял трубку.

– Милиция!

– Приезжайте скорее! – заверещал в мембране женский голос. – Убийство! Труп во дворе! Я, понимаешь, скребу дорожку…

– Адрес! – властно перебил собеседницу капитан Митрофанов. – Называйте адрес, где труп!

Она подчинилась. Милиционер быстро записал координаты злополучного двора.

– Кто обнаружил покойника? – спросил Митрофанов деловито.

– Дворничиха я местная, – отозвалась женщина. – Заступила на уборку, а тут, понимаешь…

– Дождитесь опергруппу! – приказал капитан не терпящим возражений тоном.

– Слушаюсь! – по-военному четко ответила дворничиха.

Несколько минут спустя из двора отделения, надсадно ревя сиреной, выскочил служебный УАЗ.

В поздних сумерках тихий московский двор был беспросветно черен. Фары милицейской машины, разворачивавшейся от въезда, осветили дворничиху, стоявшую у редких кустов так называемого садика.

Человек в потертой курточке – капитан Сергей Никольский – вышел из автомобиля и спросил:

– Где труп?

– Украли, товарищ начальник! – Немолодая толстая женщина в форменной желтой безрукавке поверх одежды недоуменно подняла плечи.

– Как украли? – спокойно поинтересовался Никольский. За годы работы в милиции он привык ничему не удивляться.

– Пошла вам звонить, вертаюсь, а его нет, – заторопилась дворничиха. – Чечены, наверное. Они своих всегда увозят.

– Увозят, говоришь? – механически откликнулся Никольский и включил свой сильный милицейский фонарь, осветив им место предполагаемого убийства. Все выглядело достаточно характерно: замятая человеческим телом слабая городская трава, непонятные темные пятна и хорошо заметная дорожка по еле заросшей земле – видимо, вероятного покойника действительно волокли.

– Донцов, пускай собаку! – приказал Сергей.

Овчарка сразу взяла след, резко натянула поводок и скрылась вместе с проводником за недалекими кустами.

Тем временем из парадного появился амбал в кожанке нараспашку, в несвежей рубашке, мятых джинсах и новых, дорогих, но ни разу не чищенных ботинках, с чемоданчиком в руке. Увидев милицейскую машину, малый замер, попятился и скрылся за дверью подъезда.

Овчарка вдруг остановилась возле одного из кустов и громко залаяла. Донцов склонился над ней, дернул носом и вдруг расхохотался.

– Ты чего? – вскинул голову Никольский.

– Шемяха! – радостно сообщил милиционер. – Он, скотина! Я сразу так и подумал, что он!

– Как догадался? – серьезно спросил Сергей.

– Чую по запаху, товарищ капитан. Хорошо накушался, – разглядывая неподвижное тело, отметил Донцов.

– Вот сволочь пьяная! – завопила дворничиха. – Из-за тебя, паразита, людей от дела оторвала!

И от злости хлестнула бесчувственного Шемяху метлой по заднице.

Амбал в кожанке, притаившийся в парадном, внимательно следил за происходящим. С милицией сейчас ему встречаться было нельзя.

– Лепилов, вызывай перевозку, – приказал между тем Никольский. Потом обернулся к дворничихе: – А ваше, простите, имя-отчество?

– Шакурова я, Рая, – почему-то застеснялась она.

– Большое спасибо, Рая. И просьба к вам: постойте здесь, пока не подойдет машина из вытрезвителя.

– Обязательно, товарищ начальник, покараулю, покараулю, чтобы шпана его, дурака, не ограбила.

– Не беспокойся, мамаша, его в вытрезвителе обчистят, – усмехнулся Лепилов: он отлично знал, что там произойдет.

Усевшись в машину, оперативники облегченно вздохнули. Тревога оказалась ложной, а значит, не надо проводить дознание, бегать по подъездам, опрашивая жильцов в надежде найти случайного свидетеля преступления, не надо писать длинные отчеты начальству и ожидать неминуемого нагоняя… Не будет и очередного «висяка». Вечер складывается пока удачно.

УАЗ медленно выкатился со двора.

Амбал, прятавшийся в подъезде, перевел дух. Он вышел из парадного и споро зашагал мимо садика. Но судьба сегодня была явно против него. Из темноты на него внезапно налетел не сумевший вовремя свернуть мальчишка-велосипедист.

Амбал выронил чемоданчик, отпрянул в сторону и выхватил нож. Потом, поняв, в чем дело, он злобно сплюнул:

– Ах ты, падла! – рявкнул он пацану. – Разуй глаза, сопляк, пока я тебе их не вырвал! Щенок чертов!

Мальчишка лежал на земле. Рядом валялся чемоданчик амбала: оттуда выпали подсвечники, бронзовые статуэтки и какие-то свертки.

Увидев обнаженный нож, пацан испугался.

– Ты чего, дядя? – пробормотал он, косясь на сверкающую сталь. – Нечаянно ведь я…

– Тихо, гаденыш! – сказал амбал, успокаиваясь. – А ну, собирай! – Он кивнул на разбросанные по асфальту вещи.

Ползая по земле, мальчишка принялся собирать их, затем уложил в чемоданчик, защелкнул замки. Встать он не решался.

Амбал взял чемоданчик, подумал, врезал пацану тяжелым башмаком по заднице и скрылся в темноте.

В дежурной части отделения милиции непрерывно трезвонили телефоны. Войдя с улицы, Сергей бросил капитану Митрофанову:

– Саша, отбой опергруппе города. Ложная тревога. Обычный алкаш.

– Никольский! – послышался начальственный рык.

– Здесь я, товарищ подполковник, здесь! – Сергей, пряча усмешку, обернулся на знакомый голос.

В дежурку спускался со второго этажа начальник отделения Беляков. Был он слегка грузен, но мундир придавал его рыхловатой фигуре значительность и столь необходимую при общении с подчиненными строгость. Подполковник очень хотел казаться грозным отцом-командиром. Но служившие под началом Белякова офицеры и сержанты знали: человек он вовсе не злой и от гнева высших чинов из главка всегда прикроет – конечно, если это не в ущерб самому себе. А суровый вид и голос громовержца – всего лишь поза, не более.

– Вижу, что ты здесь, – загрохотал Беляков. – Но в каком виде! Почему не в форме?!

– Она у меня дома, – пожал плечами Никольский.

– Рядом живешь! – Подполковник сменил гнев на милость. – Сходи, переоденься. Известно тебе, что сегодня у нас на территории? Прямо рядом с отделением?! – Он опять слегка завелся.

– Презентация, – фыркнул Сергей.

– А что такое презентация, знаешь? – продолжал Беляков таким тоном, будто пытался «расколоть» матерого рецидивиста.

– От слова «презент». Подарок. Халява. Пьянка за чужой счет, – Никольский едва сдерживал смех,

– Мне неважно, от какого это слова! – вновь загремел подполковник. – Мне важно, что на ней сам генерал Колесников будет! Не дай Бог, попадешься на глаза!

– Убьет? – лукаво поинтересовался Сергей.

– Хуже. Сколько я хлопотал, чтобы он тебе майора присвоил!.. А все без толку… – Беляков даже вздохнул.

– Не имеешь вида – ходи в капитанах, – подал голос дежурный.

– Правильно, – не заметив иронии, согласился Беляков. И вдруг, резко развернувшись в сторону, почти зарыдал: – Как ты несешь, как несешь, Черныш! Побьешь все к едрене фене! Пузом, пузом поддерживай!

Через дежурку, мягко и осторожно ступая, следовали к выходу два милиционера со здоровенными ящиками в руках. Провожая их глазами, подполковник весь напружинился, словно сам тащил ценный груз. Беляков расслабился, только когда сержанты вышли за дверь.

– Знаешь, почем кафель каминный мне обошелся? Пять долларов за штуку, – пожаловался он Никольскому.

– Трудно живется вам, товарищ подполковник, – с преувеличенной серьезностью посочувствовал Сергей.

– Язва ты, – заметил Беляков. – Ну, я отбываю. Убери, пожалуйста, от наших дверей свою развалюху.

– Почему?! – На сей раз шутливость Никольского как рукой сняло: он понятия не имел, куда ему перегнать собственную машину.

– Она позорит органы внутренних дел! – Важно изрек подполковник. Он направился к выходу, но остановился в дверях и отомстил сразу всем: – Спокойной ночи, ребятки! Благополучного дежурства… А на даче как хорошо сейчас!

Менты дружно вздохнули. Да, ночное дежурство – не подарок, до утра торчать в отделении – и то тяжело. Но это если обойдется без вызовов. Только ведь наверняка не обойдется. Не те времена нынче…

Сергей посмотрел в окно на отъезжающую машину начальника и сказал Митрофанову:

– Я отлучусь ненадолго.

– Переоденешься? – невинно полюбопытствовал капитан.

Никольский в ответ озорно сверкнул глазами: он умел ценить юмор, даже столь незатейливый.

По дороге домой Сергея охватила легкая грусть. Пуста, безлюдна была его родная улица, не то что раньше… Теперь здесь не гуляли, не прохаживались – лишь редкие прохожие, опасливо озираясь, торопились куда-то.

Навстречу Никольскому попалась привычная взгляду москвичка. Красивая, как молодая ведьма. Одетая в турецкий ширпотреб. С неподъемной сумкой. Нельзя было сказать, что она несла ее – она ее перла.

– Нинка, ты? – воскликнул Сергей, загораживая дорогу девушке.

Она остановилась, хмуро уставившись на Никольского.

– Неотразима! – восхитился Сергей

– Еще чего?.. – угрюмо буркнула Нинка, окидывая милиционера мрачным неприязненным взглядом.

– Просто хотел сказать, что рад тебя видеть. Очень рад. Замечательно выглядишь. А как упакована!

Он говорил почти искренне, откровенно любуясь женщиной. Даже губы Сергея растянулись в истинно голливудской улыбке, открыв ровные белые зубы. Нинка подумала и смягчилась.

– Я тоже хотела тебе сказать… Давно хотела… – почти нежно произнесла она и, оглянувшись по сторонам, поманила Сергея поближе. Он наклонился к ней, не гася улыбки, ожидая ответного комплимента. И тогда, подурнев от ненависти, она крикнула ему прямо в ухо:

– Чтоб ты сдох, гад ползучий! Тварь поганая! Чтоб тебе век бабы не иметь!

Потом отступила на шаг, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Однако впечатления-то особого и не видать было. Не первый год Никольский работал в милиции и давным-давно привык к оскорблениям, зачастую так и сыпавшимся из уст его «клиентов».

– Ну, про бабу – перебор, Нинка. Возьми назад, – ответил Сергей беззлобно, даже продолжая улыбаться, но теперь несколько насмешливо.

– Это за мужика моего, который срок мотает – по твоей милости! – фыркнула Нинка, удивляясь в душе совершенно неадекватной, по ее мнению, реакции мента.

– А ты думала, я его на курорт отправлю за воровство? – Сергей лихо подмигнул девушке: мол, что ты, не понимаешь что ли, свои ведь люди…

Однако она его тона не приняла.

– Ничего, отольются тебе мои слезы! Ох, отольются! – почти выкрикнула Нинка с истерическим надрывом. Однако ясно было: истерика ее – на три четверти игра. Конечно, обида переполняет Нинку, но чтобы ненавидела – этого нет.

– Неужели? – усмехнулся Сергей.

– Ага, – убежденно подтвердила Нинка. Злость распирала ее. – Жена-то бросила? Бросила! И никто на такого не позарится. Попомни, зараза, глаз у меня дурной и слово верное!

– Жалко мне тебя, – тихо сказал Никольский. – Ей Богу.

Он сочувственно потрепал ее по плечу. Глаза женщины вдруг повлажнели. Резким движением она стряхнула с себя его руку, обошла Сергея, как столб обходят, и поперла свою неподъемную сумку дальше. Никольский проводил ее взглядом. «Эх, бабы… – подумал он. – Русские бабы… Всех ведь мер вы: и красивые, и добрые, и верные… А нормальных мужиков не хватает: либо подонки, либо пьянь да рвань… Вот и рада такая Нинка прилепиться хотя бы к уголовнику, к урке поганому, лишь бы был у нее свой мужик! Эх, Россия, Расея… Ни конца, ни спасения…»

Сергей встряхнулся, отгоняя тоску, и решительно зашагал вперед. Родной дом был уже близко. Вот и подъезд. Кошками пахнет, наскальная живопись на стенах… Заглянешь в такой парадняк мельком – и решишь безоговорочно: дикари здесь живут, не иначе. А вот поговоришь с этими «дикарями» – совершенно неожиданно обнаружишь в них и глубокую внутреннюю культуру, и образованность, и ум. Откуда что берется? Парадокс, однако…

Сергей возился с ключом, когда дверь напротив распахнулась и в ее проеме возникла весьма даже изящная женская фигурка. Без предисловий и без приветствия девушка заявила:

– Жду, жду, жду! Ты мне нужен, мент.

Сергей не спеша повернулся, расплылся в нарочито широкой улыбке и изобразил бурное ликование:

– Яночка, радость моя, Яночка, счастье мое! Ну, во-первых, здравствуй, а во-вторых, на хрена тебе понадобился мент?

– Есть серьезный разговор. – Яна не поддалась на игривые интонации.

– Ну, какой может быть серьезный разговор с представительницей бульварной прессы? – словно бы даже увещевая соседку, сказал Сергей и руками развел.

– Играем на равных: я – бульварная журналистка, а ты – продажный мент! – отбила она атаку.

– Тогда заходи, – решил Сергей и открыл дверь в свою квартиру. Она отличалась теплым старомосковским уютом. В прихожей по-доброму щетинились рогатые вешалки, отливали бронзой модернистские бра, многозначительно поблескивало огромное зеркало от пола до потолка, оправленное ореховой рамой. Все здесь говорило о любви хозяина к домашнему очагу, но и о чисто холостяцком неумении следить за бытом. Уют квартиры Никольского был уютом запустения.

На ходу снимая куртку, Сергей предложил Яне:

– Я душик приму, а ты кофейку приготовь.

– Обойдешься. Некогда мне за тобой ухаживать! – задиристо ответила девушка.

– Ну, Бог с тобой, золотая рыбка… – хмыкнул Никольский.

Они миновали прихожую. И столовая была хороша. Здесь гостей встречали мореного дуба буфет необъятных размеров, дубовый же на крутых мощных ногах круглый стол, шесть стульев вокруг него с резными спинками и мягкими сиденьями, неброские, но старомодно милые картины и картинки по стенам, а еще широченный диван с пристройками и полками. Конечно, все было заметно потерто, продавлено, поцарапано, но как-то мило, спокойно, уютно.

– Значит, не любишь меня? – с наигранной горечью произнес Сергей. – Верно сказала мне сегодня одна роковая женщина: кто на такого позарится?

– Никто, – раздраженно подтвердила Яна.

Сергей посмотрел на нее и, потеряв кураж, серьезно спросил:

– Слушай, а почему, в самом деле?..

– Потому что урод, – объяснила Яна. – Кость у тебя белая, а работа черная.

Сергей достал из буфета банку кофе и направился на кухню. Яна – за ним.

– Долго будешь меня конвоировать? – поинтересовался он.

– Пока не выслушаешь.

– Ладно, излагай. – Он налил в кофейник воды, поставил на плиту и включил газ.

– Ты мои репортажи смотришь? – агрессивно поинтересовалась девушка.

– Это про старушек в рваных башмаках, бродящих по замусоренной Москве?! – воодушевился Сергей. – Как же! Обязательно смотрю! Только их и смотрю, Яночка! Ничем другим вообще не занимаюсь!

– Не старайся, не достанешь, – осадила его Яна. – Месяца три назад у меня сюжет прошел о честном торговце. Видел?

– Во-первых, честных торговцев не бывает… – изрек Никольский, глядя на девушку глазами государственного обвинителя. – А во-вторых, это о недоучившемся студенте Димке, что ли, что кукушечкой у нас на углу в палатке сидит? Видел, видел. Не наврала про честного-то?

– Не наврала. Правда честный малый… – посерьезнела Яна. – А теперь на него наезжают.

– На всех наезжают, – пожал плечами Сергей.

– Ваши наезжают! – вдруг заорала Яна. – Родимые защитники из твоего отделения, гражданин капитан!

– В кои-то веки кофейку спокойно попить собрался… – вздохнул Сергей.

– Не судьба! – съязвила девушка.

– И переодеться мне надо…

– Ждешь кого-то?

– Ага. Презентацией зовут. Слыхала о таком звере?

– Слыхала! – Яна упорно не желала замечать ироничного тона Сергея. – После переоденешься! – непреклонно заявила она.

Никольский выключил газ и сказал с нарочитой безнадежной тоской в голосе:

– Ладно, пошли…

Войдя в палатку, Никольский в изумлении поинтересовался:

– Как ты в такой духоте сидишь?

– А я через окошечко дышу, – серьезно пояснил торговец Дима.

Все у него было в порядке: и холодильник для скоропортящихся продуктов, и маркированные ценники на всех товарах, и кассовый аппарат в рабочем состоянии. Душновато, конечно, но вонючего магазинного духа не ощущалось.

– Говори, Дима, – предложила Яна, усаживаясь на картонку с «Анкл Бене», – это капитан Никольский из нашего отделения.

– Я знаю, – не глядя на гостей, ответил Дима.

– Испугался, что ли? – зло спросил Сергей.

– Надоело пугаться. Так что – нет, не испугался. Веры вам пока нет… – Торговец совсем спрятал глаза.

– Я слушаю тебя, рассказывай! – Никольский стоял, не садился. Его слегка трясло. Не привык он к обвинениям в продажности и мздоимстве милиции. Сам никогда мзды не брал и коллег, ее берущих, ненавидел. А в выражении «честь мундира» главным считал слово «честь». Сколько уж лет стукнуло российской демократии, сколько уж лет все моральные ценности в грязь втоптаны, а капитан Никольский так и не привык, что потеряно многими милиционерами само понятие «честь». Не привык и не смирился.

– Каждую пятницу подъезжает ко мне на служебной машине ваш сержант, – начал излагать Дима. – Мордатый такой. Валентином зовут…

– Значит, и сегодня приезжал? – перебил Сергей.

– Приезжал, – опустив глаза, ответил парень. – И как всегда: ящик «Зверя», две упаковки «Туборга», десять банок растворимого кофе и еще кое-что по мелочи прихватил. На коробках я незаметно надпись сделал: «Бесплатно».

– Заявление напишешь? – напрягся Сергей. Он чувствовал привычный, знакомый любому оперу азарт сыщика при подходе к раскрытию очередного преступления. Тот самый азарт, который еще удерживает на службе настоящих честных ментов – удерживает вопреки нищенской зарплате и постоянным плевкам в душу от прессы и общественности.

– Напишу, ох и напишу! – глядя теперь Никольскому прямо в глаза, с тихой яростью сказал Дима.

У входа в отделение покуривал Лепилов – видимо, дежурный сюда выгнал его дымить. Во дворе, обнесенном бетонной оградой, стояли три машины. Одна из них – с разноцветными крыльями – принадлежала Никольскому. Сергей осмотрел родную милашку и спросил у Лепилова:

– Черныш в отделении?

– Здесь, – ответил тот и ловко кинул окурок в урну.

– Позови, – сказал Никольский, влезая в свой драндулет.

Пока он загонял машину в соседний двор (подальше от начальнических глаз), из отделения вышел здоровенный красномордый усатый сержант. Огляделся, увидел Диму и Яну, кое-что понял и спросил ни у кого:

– А Никольский где?

– Туточки, – откликнулся незаметно подошедший Сергей.

– Слушаю вас, товарищ капитан! – Черныш приосанился, встав почти по стойке «смирно». Он прекрасно понимал: ничего хорошего ему не сулит сегодняшняя встреча с Никольским. Но нарушать из-за этого субординацию сержант просто не мог. Въевшаяся в кровь привычка тянуться перед старшим по званию проявлялась автоматически.

– Ты сегодня на машине? – ровно поинтересовался Никольский.

– Так точно!

– Открой багажник, – распорядился Сергей.

– Зачем? – спросил сержант обреченно.

– Затем, что я приказываю! – Голос капитана зазвенел металлом.

Сержант нехотя подошел к новенькому «Москвичу» с гербом и номером отделения на дверцах и открыл багажник. Там аккуратненько лежали и ящик «Зверя», и упаковки «Туборга», и кофе, и сладости по мелочам.

– Откуда все это? – тихо спросил Сергей.

– Купил, – буркнул Черныш.

– Зачем тебе столько?

– Свадьба у брательника.

– У кого купил?

– Вот у него, – Черныш кивком указал на Диму.

– Чеки, – потребовал Никольский.

– Выбросил! – уже с вызовом заявил Черныш.

Никольский наклонился над багажником, поднял короб со «Зверем», перевернул. На дне картонки толстым фломастером было написано «Бесплатно».

– Пошли, – приказал Сергей Чернышу.

Первым в дверь отделения вошел Дима. Яна последовала было за ним, но Сергей спокойно сказал ей:

– Ты мне больше не нужна, Яна!

Она презрительно скривилась и, резко развернувшись, зашагала прочь.

Черныш, словно конвоируемый Никольским, проследовал в здание. В дежурке Сергей указал на угловой стул.

– Сиди и жди! – строго велел он сержанту.

В кабинете Никольский открыл окно, достал из ящика чистый лист бумаги, шариковую ручку и протянул все это Диме:

– Садись за мой стол и пиши.

– А что писать?

– Начальнику отделения милиции подполковнику Белякову В.П. от такого-то заявление. И все подробно излагай.

Дима приступил к написанию документа, но его отвлекли фотографии, разложенные под настольным стеклом.

– А это что за мужик? – не вытерпев, поинтересовался он.

– Ты пиши, пиши.

Дима снова принялся писать. Но все-таки опять не утерпел: вопрос будто сам собой соскочил с его языка:

– Ну, а все же, что за типы?

– Особо опасные рецидивисты, которых мы еще не поймали, – без воодушевления пояснил Сергей. Его сейчас более всего волновало, решится ли все же торговец заявить на Черныша, не струсит ли в последний момент. Ведь это не шутка – обвинить милиционера в рэкете. А Никольскому очень хотелось уличить нечистого на руку сержанта. Не выносил Сергей тех из ментов, кто грабил тех самых граждан, которых присягал защищать от грабителей. Предателями считал он таких, и пощады от него им не было.

Дима поднял спокойные глаза на капитана и пальцем постучал по одному из портретов под стеклом:

– Вот этот у меня раза три, не меньше, воду покупал.

– Когда? – быстро спросил Никольский.

– Последний раз – вчера.

– А ты не ошибся? – Сергей вытянул карточку из-под стекла и протянул ее Диме. Тот посмотрел и так, и эдак, твердо ответил:

– Не ошибся!

– Ну, нашел ты на свою задницу еще одно приключение, Дима! – Никольский сочувственно похлопал парня по плечу. – Теперь придется допросить тебя по всей форме. А свою бумажку потом допишешь.

Сергей спустился в дежурку, наклонился через барьер и негромко сказал Митрофанову:

– Саша, немедленно сообщи дежурному по городу: на нашей территории был трижды замечен бежавший с этапа Пономарев Виктор Алексеевич по кличке Разлука.

– Во невезуха! – огорчился Митрофанов.

В углу дернулся было Черныш, но Сергей тотчас отреагировал на это:

– А ты сиди, Черныш! Сиди и жди!

Никольский вышел из отделения. К освещенному подъезду особняка, расположенного рядом, караваном катили иномарки. Презентация. Вдруг одна из машин – «Мерседес» последней модели, свернув к тротуару, по которому шел Сергей, резко остановилась. Мягко щелкнула дверца, и перед Никольским возник элегантнейший господин. Высокий, одетый с неброским шиком богача, вальяжный и снисходительно-добродушный – явно от сознания собственной силы и веса в обществе, он выглядел настоящим «хозяином жизни».

– Серега! – заорал господин, заступая Никольскому дорогу и раскрывая объятия.

Несколько секунд Сергей пытался узнать этого барина. Потом весело воскликнул:

– Алеша! Тарасов!

Это был его сокурсник по юридическому факультету. Не то чтобы друг, но знакомый давний. Однако не виделись они давненько. Обнялись.

– Тоже на презентацию? – спросил Тарасов, отстраняясь и не без сомнения оглядывая потертую курточку Никольского.

– У меня каждый день презентация. – Сергей указал кивком на светившуюся вывеску отделения.

– Так ты до сих пор здесь? – изумился Тарасов. – Тянешь лямку? С твоими способностями?.. – Он открыл дверцу «Мерседеса», и оттуда появилась молодая женщина. – Познакомьтесь, Наташа. Мой товарищ. Вместе учились на юридическом. Сыщик! Вы встречали когда-нибудь настоящего сыщика?

– Никогда, – сказала Наташа и взглянула на Никольского с некоторой робостью.

– Наташенька у нас искусствовед, – представил ее Тарасов. – В музее работает. Специалист по малым голландцам. Не то что, Серега, мы с тобой – валенки.

– Очень приятно, – кивнул Сергей девушке.

– Мне тоже, – застенчиво улыбнулась в ответ Наташа.

Выглядела она лет на двадцать пять, а одета так гармонично, с таким изысканным вкусом, что ее предельно недорогой наряд смотрелся ничуть не хуже роскошного «прикида» Тарасова. Умело наложенная косметика – хоть тоже дешевенькая – великолепно оттеняла неброскую, но чистую красоту точеного лица Наташи. И бижутерия была к месту и к лицу.