Текст книги "В степях Зауралья. Трилогия"
Автор книги: Николай Глебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
ГЛАВА 16
Вальтер Ган, лежа на широкой кровати, думал о Жанне де Гиньяр. За последние дни она заметно к нему охладела: отказывалась от дорогих подарков, которые охотно принимала раньше, избегала встреч. Вальтер чувствовал, что француженка, через которую он получал нужные сведения от генерального консула Гарриса, начинает не на шутку увлекаться русским офицером. Ган протянул руку к папиросам.
– Как его фамилия? Да, Топорков, – бросив спичку, стал следить за кольцами дыма, медленно расплывавшимися по комнате. – Пожалуй, его лучше убрать, – решил Вальтер и опустил ноги на пол.
В дверь раздался осторожный, но настойчивый стук. Ган накинул на себя теплую пижаму и, поправив одеяло, крикнул:
– Войдите!
В дверях показался Уильям Доннель. По его растерянному виду Ган понял, что случилось нечто необычайное.
Англичанин вошел в комнату и в изнеможении опустился в кресло. Достав платок и обтерев потную шею, произнес, покачивая головой:
– Вагон с деньгами сгорел…
Вальтер подскочил к Доннелю, встряхнул его за плечи и заорал бешено:
– Вы со своим Уордом – чистейшие болваны. Да, болваны. – Бросив трясти Доннеля, он забегал по комнате, не переставая ругаться. – Тупорылые свиньи! Беконщики. Вы понимаете, что наделали? Вы сорвали мой план. Понимаете, мой план! – потрясая кулаком перед растерянным Доннелем, вопил Вальтер. – Сейчас полетят ко всем чертям ваши проекты по покупке медеплавильных заводов и приисков. Вы знаете, что красные подходят уже к Уфе?! Не знаете? Вы ничего не видите за вашими торговыми сделками.
В Доннеле заговорило самолюбие:
– Я не позволю оскорблять меня и полковника Уорда. Вы забыли, что он член английского парламента.
– К черту! Убирайтесь вон отсюда! – Ган пинком открыл дверь и показал Доннелю рукой. – К чертям! Иначе я за себя не ручаюсь. Карл! – В комнату поспешно вошел атлетического сложения немец. – Выбросьте этого господина!
Тот взял под руки пытавшегося что-то сказать Доннеля и вывел его из комнаты.
Успокаиваясь, Вальтер зашагал по комнате. Его мысли вернулись к Топоркову.
«Допустим, этот офицер не имеет никакого отношения к пожару, но он мне мешает. Жанна может попасть под его влияние, я лишусь информации о работе ставки Колчака, а заодно и американской миссии. Терять ее я не намерен. – Ган задумался. – Разве устроить охоту на зайцев и там пристрелить Топоркова? Но как это сделать?!»
– Карл! – крикнул он в коридор. Немец вошел. – Мой винчестер в порядке?
– Да.
– Патронташ?
– Полон.
– Достань из него два патрона и вместо них вложи – с жаковскими пулями. Не забудь сделать на них отметку.
– Хорошо, – слуга вышел.
«Кого пригласить на охоту? – Ган побарабанил пальцами по столу. – Штабс-капитана Дунаева, человек он надежный. Доннеля… Правда, придется перед ним извиниться за горячность: терять с ним связь в мои планы не входит. Можно позвать и Жанну де Гиньяр. Это будет кстати: мирная охота и несчастный случай. – Вальтер потер от удовольствия руки. – Загонщиков с собаками можно найти в деревне».
Ган подошел к телефону.
– Квартира де Гиньяр. Алло, Жанна? Это ты? Как самочувствие? Как ты смотришь на небольшой променад, ну хотя бы на охоту за зайцами? Кто будет? Из дам – ты одна. Из мужчин штабс-капитан Дунаев, поручик Топорков, Уильям Доннель и еще двое. Согласна? Чудесно. Завтра выезжаем на двух тройках. Я заранее абонирую место с тобой. Что? Кто будет третий? По выбору дамы. Благодарю. Адрес Топоркова не знаешь? Жаль. Но я надеюсь, что сегодня он у вас будет. Не знаешь? Плохо. Все же надежду терять не будем. Что? Слышал. Большая неосторожность со стороны полковника Уорда. Думаю, что Гарри сегодня не в духе. Сгорело несколько миллионов. Знаки были крупные. Что? Есть директивы от Джона Даллеса? Копию сняла? Хорошо. Подробности сегодня вечером. Адью! – Вальтер повесил трубку.
«Предприятия Смолина в Зауральске переходят к Уркварту. «Унион» – тоже. Завод в Кыштыме и золотые прииски сданы в концессию ему же. Все это мелочь. Пока идет мутная вода, будем ловить рыбу покрупнее».
– Карл! Приготовь охотничий костюм к утру. Людей пропускай ко мне только с паролем. Ты его не забыл?
– Нет, – вытянулся тот по-военному.
– Отлично, ступай.
Вскоре Ган услышал телефонный звонок и знакомый голос Жанны.
– Вальтер, у меня только что был поручик Топорков. Он не возражает против поездки; наоборот, мое предложение принял охотно. Но, кажется он человек со странностями: предлагает ехать на первой тройке без ямщика и будет управлять ею сам.
– Русская натура, – криво усмехнулся Вальтер. – Ширь, размах, лихая гонка. Что же, я не возражаю.
В тот день, когда сгорел вагон, Андрей услышал от омских товарищей нерадостную весть: зауральская контрразведка арестовала Нину Дробышеву. Виктор Словцов сидел в Челябинской тюрьме, надежды на его освобождение мало. Андрею вспомнился Марамыш, студенческие годы, и вот теперь, может, Нины и Виктора уже нет в живых. Проклятье! Хватит ли у него сил посещать это паучье гнездо? Андрей уселся за стол, закрыл лицо руками. Перед ним выплыл отвратительный облик Вальтера Гана – шпиона и диверсанта. За ним – красивая головка де Гиньяр и нахальное лицо штабс-капитана Дунаева. «Нет, пока не поздно, нужно их уничтожить. Может, я погибну, но долг перед Виктором и тысячами замученных людей должен выполнить!»
Андрей оделся и вышел на улицу.
Город по-прежнему бурлил праздной толпой бежавших из России буржуа, спекулянтами всех мастей и щеголеватыми военными.
Андрей вышел на Степную, где была квартира одного из подпольщиков, Радо Эдмунда, старого коммуниста. Он встретил Фирсова в маленьком дворике.
Выслушав, сказал не торопясь:
– Надо действовать осторожно, разумно, без эффекта. Самопожертвование свойственно каждому из нас. Поездка матерых контрразведчиков на охоту будет кстати. У меня такой план, – хозяин подвинулся ближе к Андрею: – Когда будешь приближаться к Черной скале, что стоит на Иртыше, нужно разогнать тройку так, чтобы кони и люди по инерции могли скатиться в промоину реки. Подробно тебе расскажет ямщик, вместо которого ты будешь править тройкой, надежный человек. У Черной скалы, за ледяными торосами, в поле будет дожидаться наш товарищ; он скроет тебя на заброшенной заимке.
Вечером Андрей зашел к Жанне де Гиньяр. Сняв шинель, внимательно осмотрел вешалку: посторонних нет.
Жанна немедленно распорядилась насчет чая и, усевшись возле Фирсова, пытливо посмотрела в глаза.
– Вы слышали о пожаре?
– Да, а что? – Андрей насторожился.
– Говорят, сгорел ценный груз. Виновниками, считают коммунистов.
– Может быть, но, признаться, это событие меня не интересует, – заметил Андрей.
– Вы когда возвращаетесь в полк? – спросила Жанна.
– Очевидно, на днях.
– Вам нравится в Омске?
– Не все… – ответил неопределенно Фирсов.
– Но вы хотели бы остаться?
– Это зависит не от меня.
– Ну, допустим, некий важный военный ведет разговор в штабе армии о том, чтобы вас прикомандировали к начальнику омского гарнизона. Как вы на это смотрите?
– Я хотел бы прежде всего знать фамилию этого важного военного.
– А это так нужно?
– Но как я могу поблагодарить своего протеже?
– Это я устрою. Полковник Войцеховский – мой друг. В ставке главнокомандующего он имеет вес.
– Благодарю вас, – с едва заметной усмешкой ответил Фирсов.
– Но при одном условии… – продолжала Жанна.
– А именно?
– Вы будете изредка информировать меня, о состоянии штабных дел.
– К этой роли я не подхожу, – сухо ответил Андрей и поднялся.
– Вы обиделись?
– Повторяю: для этой роли я не гожусь.
– Я вижу, вы сегодня в плохом настроении. Проигрались в карты?
– Нет, в игре я остаюсь без проигрыша.
– Бука, – Жанна потянула Андрея к себе: – Садитесь теснее. Я не люблю скучных мужчин. – Жанна откинулась на спинку дивана.
Тонкий запах духов, ощутимая близость женщины привели Андрея в волнение. С усилием он снова поднялся и зашагал по комнате.
Полузакрыв глаза, француженка произнесла со вздохом:
– Как вы не похожи на других! Поэтому и нравитесь больше, чем кто-либо.
– Благодарю вас.
– Ехать на охоту не раздумали?
– Нет, – коротко ответил Андрей. – Кто еще будет с нами?
– Вальтер Ган, Дунаев, Доннель и двое военных.
– Хорошо, согласен. Очевидно, будет две тройки?
– Да.
– Я уже говорил вам… хотелось бы лично выбрать лошадей. Есть желание управлять одной тройкой самому. Надеюсь, возражать не будете?
– Нет, конечно.
– Вторая просьба: в качестве судьи о моем искусстве езды хотелось бы иметь вас, Вальтера Гана и Дунаева.
– Хорошо, я согласна. Думаю, что остальные против не будут. Итак, ровно в девять утра ко мне! – видя, что Андрей собирается уходить, сказала она на прощанье.
ГЛАВА 17
В конце марта девятнадцатого года бурно начали таять снега. Лед на Иртыше вздулся, местами покрылся полой водой. По берегам и в низинах еще лежали дряблые снега, по ночам были сильные заморозки, но весна брала свое. Ярче светило солнце, по оврагам шумели ручьи, пенились в заторах и, упорно пробивая себе путь прятались под рыхлые сугробы. Порой над снежной равниной гонялись друг за другом вороны, то взмывали вверх, то падали вниз. В палисадниках весело чирикали воробьи, трепетно топорщили перед подругами перья, исчезая парами под старой опалубкой домов.
Горнист протрубил «зорю», и во дворе казармы раздалась команда: «Строиться!»
Для охоты Фирсов оделся в полушубок, который накануне дал ему Радо Эдмунд.
Возле квартиры француженки он увидел запряженных в просторные кошевы две тройки лошадей. Возле них, заткнув за опояски огромные рукавицы и перекидываясь изредка фразами, курили ямщики.
– Давно приехали? – спросил Андрей одного из них.
– С полчаса стоим. Ждут кого-то… – Подойдя вплотную к Андрею, пожилой ямщик спросил вполголоса: – Вы от Радо?
Фирсов кивнул.
– Ружье-то добро бьет? – заметив проходившего мимо колчаковца, спросил ямщик нарочито громко.
– Ничего, если упадет с гвоздя на лавку, ни одного горшка целым не оставит, – ответил шутливо Фирсов.
Ямщик улыбнулся. Помолчав, заметил:
– Ехать придется неторопко.
– Почему?
– Разводины на реке пошли. То и гляди, нырнешь.
– А объезды есть?
– Куда свернешь. Снег рыхлый, да и береговые подъемы тяжелы, – подмигнув, ямщик продолжал: – Есть отсюда верст так за пятнадцать Черный яр – шибко муторное место. Иртыш там поворачивает вправо, когда едешь, то перед тобой скала. Вода бурлит – спасу нет. Проезд шибко узкий. Да и раскат, как на грех! Слева, значит, глыбины льда стоят, у скалы полынья сажен так на пять. Боязно ехать. В Иртыш нырнуть за мое почтение можно, и следов не найдешь, затянет под лед. Глубина страшнейшая.
Увидев второго ямщика, который подходил к ним, он перевел разговор на другую тему:
– Кто-то из господ собирается править моей тройкой? Уж не вы ли, грешным делом?
– Я, – ответил Фирсов.
Покосясь на товарища, ямщик продолжал:
– Только вот что, милок, левую пристяжную кнутом не бей: бедовая. Натворит делов, сам не рад будешь: как хлестнешь – сейчас на дыбы и падет на коренника. Оборони бог, прирвет всю упряжь.
– Ничего, обойдемся без кнута! – успокоил ямщика Андрей.
«Черный яр, успею ли выпрыгнуть из кошевки? – пронеслось в голове. – Но чем бы все это ни кончилось, я должен выполнить задание!»
Фирсов направился на голоса, которые слышались из комнаты. При входе его мужчины замолчали. Видимо, речь шла о нем.
– Я не помешал? – Глаза Фирсова вопросительно посмотрели на Вальтера Гана.
– Нет… – ответил тот и, засунув руки в карманы мехового пиджака, бесцеремонно вытянул ноги.
Андрей, скрывая неприязнь, сказал спокойно:
– Прошу извинить за опоздание, – и, отвернувшись к окну, закурил.
Вскоре, одетая в модную венгерку с отделкой из серого каракуля, вошла де Гиньяр.
– Все в сборе, господа? – Глаза Жанны окинули собравшихся. Мужчины поднялись с мест и стали разбирать ружья, стоявшие в углу комнаты, Андрей поклонился Жанне.
– Поручик, я вас не узнала. В этом крестьянском полушубке вы выглядите, как настоящий ямщик. Надеюсь, сегодня покажете свое искусство управлять тройкой.
– Да, – тряхнул решительно головой Фирсов. – Сегодня вы увидите, что значит любить просторы родной земли.
Охотники вышли на улицу. В первую кошевку уселись Вальтер Ган, штабс-капитан Дунаев, Жанна де Гиньяр. Андрей взобрался на облучок и, взяв вожжи, оглянулся.
Во второй кошевке сидели: Уильям Доннель и два незнакомых ему офицера.
– Готовы?
– Трогай, – ответил задний ямщик.
Тихо звеня колокольцами, тройка побежала по людным улицам города. Спустившись к реке, лошади пошли быстрее. Солнце грело по-весеннему, со степи веяло теплом.
Дунаев, привалившись к Жанне, рассказывал анекдоты; француженка, заливаясь смехом, порой игриво закрывала ему рот меховой перчаткой, Вальтер Ган был угрюм и неразговорчив. Его мысли были заняты Топорковым.
«Поручик будет выдвинут от меня на расстоянии выстрела, это облегчит задачу, версия о несчастном случае на охоте вполне правдоподобна. Предположим, заяц делает большой прыжок в его сторону. Я, не рассчитав дистанции, выстрелил. Пуля угодила в Топоркова, и все в порядке, – по холеному лицу Гана пробежала легкая усмешка. – Следствие? Это проформа. В военном отделе контрразведки есть мои люди».
Успокоенный, Ган откинулся на спинку кошевки и закрыл глаза. Дорога была ровной, и Андрей ехал неторопливо. Кругом лежала широкая равнина, покрытая редким кустарником. На желтых буграх виднелась прошлогодняя трава. На вербах набухли почки; над равниной, недалеко от берега, тяжело махая, крыльями, пролетел сарыч.
Ослабив вожжи, Андрей задумался. Кто знает, может быть, это его последний день. Хорошо, если прыжок будет удачным, а если нет? В трепетном весеннем воздухе перед глазами Андрея выплыл образ Христины.
Неожиданно лошади остановились. Впереди лежала полынья. Вырываясь из-под толстого слоя льда, бурлила вода. Андрей осторожно объехал опасное место и оглянулся. Второй ямщик отстал. Фирсов подобрал вожжи и, встряхнувшись, крикнул на коней. Коренник перешел на крупную рысь. Фирсов стал следить за пристяжными. Те бежали ровно, красиво изогнув головы, скосив на ямщика глаза.
– Держитесь крепче, господа, – бросил через плечо Андрей и первый раз ударил коренника кнутом. Тот вскинул голову к дуге, прибавил ходу. Раздалась трель колокольцев. Тройка понеслась. Приподнявшись на сиденье, Андрей внимательно смотрел вперед. Его лицо было серьезно. Вдали показалась сначала верхушка Черного яра, затем на белом фоне равнины отчетливо выросла и сама скала.
Вальтер Ган, пригретый лучами яркого солнца и убаюканный нежным звоном колокольцев, дремал. Жанна де Гиньяр, не переставая болтать со штабс-капитаном, увертывалась от его поцелуев, бросая взгляды то на широкую спину Андрея, то на дремавшего Гана.
Еще верста.
«Нужен сильный разгон», – слегка побледнев, Андрей второй раз ударил коренника. Бешено работая ногами, откинув голову чуть не под самую дугу, тот летел так, что в ушах свистел ветер. Не отставали и пристяжные. В одном месте кошевку встряхнуло, и Вальтер очнулся от дремоты.
– Нельзя ли потише, – подергал он рукой полушубок Андрея.
– Признаться, не понимаю я людей, которые гоняют на лошадях сломя голову, – обратился он к Дунаеву.
– Русская натура, – ответил тот, усмехаясь.
– Рисовка, – произнесла презрительно Жанна и плотнее прижалась к своему кавалеру.
Андрей круто повернулся к говорившим.
Ему хотелось бросить в лицо контрразведчикам: «Нет, это не рисовка, это жертва человека, который любит Родину и борется за ее счастье!» – но, увидев довольные физиономии седоков, сжал плотно губы, отвернулся.
Иртыш стремительно обрушивается на гранитную скалу, яростно бьется волной, бросая вверх каскады брызг.
Над Черным яром висела легкая пелена тумана. Не спуская внимательных глаз с дороги, Андрей с каждой минутой приближался ближе к скале. Бросив тревожный взгляд в сторону Омска (второго ямщика не видно, отстал), Андрей поднялся во весь рост на сиденье и взмахнул кнутом.
Вскоре коренник, сдерживая ход, стал упираться старыми истертыми подковами о лед, но увлекаемый пристяжными, покатился по ледяной дорожке к большой полынье. Вот и раскат, о котором говорил ямщик. Андрей с силой ударил вожжами левую пристяжную, прыгнул с облучка на лед и, потеряв равновесие, упал, покатился по инерции к ледяной глыбе, ударился о нее плечом и, превозмогая боль, заполз в торосы.
Коренник поднялся на дыбы перед потоком: раздался сухой, точно выстрел, треск льда, крик испуганных людей, и все стихло. Только Иртыш по-прежнему яростно бил волной о Черный яр. В стремительном водовороте крутилась одинокая форменная фуражка штабс-капитана Дунаева.
Андрей пополз меж ледяных глыб к противоположному берегу, с трудом поднялся на него и залег в кустарнике.
Вскоре появилась вторая тройка. Показывая рукой на полынью, прокричал что-то испуганный ямщик. Люди выскочили из кошевки и, пятясь от страшного места, повернули к городу.
Андрей выбрался из кустов и побрел к видневшемуся невдалеке стогу. Возле него стояла лошадь в упряжке. Человек, взмахивая вилами, накладывал воз сена.
Андрей ощупал ушибленное место, засунул руку за пазуху, проверил, тут ли револьвер, и смело направился к стогу. «Вероятно, это и есть тот крестьянин, о котором говорил Радо…»
Из-за стога выскочила большая собака и, заливаясь яростным лаем, кинулась навстречу.
Раздался окрик хозяина:
– Цыц, окаянная! – Собака виновато виляя хвостом, повернула обратно.
Крестьянин внимательно оглядел Фирсова:
– Из Омска?
– Да…
– Поехали, – столкнув сено с дровен, тот торопливо повернул лошадь к заброшенной в степи заимке.
* * *
В одиночной камере всегда держался полумрак. Свет проникал через небольшое окно, расположенное на высоте двух метров. К полу привинчена железная койка с брошенным на нее грязным тюфяком. Каждый день Виктора Словцова вызывали на главный пост для допроса и каждый раз жестоко избивали. Такой же участи подвергались братья Новгородцевы.
Дело Виктора Словцова и группы усть-уйских казаков находилось за следственной комиссией, которая по нескольку месяцев не рассматривала материалы обвинения.
Еще в январе Михаил Новгородцев был вызван на главный пост, где начальник тюрьмы зачитал ему постановление:
«…Войсковое правительство на основании протокола третьего чрезвычайного Войскового круга постановило: нижеупомянутого казака Усть-Уйской станицы третьего округа Новгородцева Михаила, как имеющего склонность к большевизму и ведущего агитацию среди населения в пользу Советской власти, лишить казачьего звания, душевого надела и выселить с семьей за пределы Войсковой территории Оренбургского казачьего войска…».
– Достукался, – закончив чтение, произнес злорадно начальник тюрьмы и, распаляясь, заорал:
– Я из тебя все кишки вымотаю, большевик!
Сильным ударом он чуть не свалил с ног Новгородцева. Пошатнувшись, Михаил уперся одной рукой о стену, второй рванул начальника к себе. Навалившись на него туловищем, подмял его под себя, схватил за горло. На помощь тюремщику кинулись надзиратели. Михаил очнулся в камере. В коридоре все еще был слышен топот встревоженных тюремщиков, доносился шум из камер и выстрелы охранников-сербов, стрелявших в окна тюрьмы снаружи.
Волнение заключенных, узнавших о расправе над Новгородцевым, долго не утихало в тот день.
Михаил с трудом дотянулся до койки и лег. Через стену соседней камеры, где сидел Виктор, послышался перестук. Новгородцев приподнял голову:
– Крепись, Михаил: свобода близка! – методично выстукивал Виктор.
Дорого слышать в такую минуту слова утешения от товарищей. Многих уже нет в живых. Старший брат Петр в тюремной больнице. Сошел с ума от пыток Тювякин, лежат пластом от голода Клюшин и Ковальский.
– Когда же это кончится?
– Не падай духом, – слышится стук Виктора. – Свобода близка, – повторяет он. Михаил смотрит на луч солнца, который, проникнув в камеру, вбирает в себя миллиарды пылинок.
Проходит час. В соседней одиночке слышны шаги. Виктор занят вычислением:
– Два шага вперед, два назад. Сколько же можно пройти за день?
Исхудалое, бледное лицо заросло бородой. Кто бы узнал теперь в нем прежнего жизнерадостного студента! Все прошло: и горячие студенческие сходки, задушевные беседы с Русаковым, встречи с Андреем, Ниной. При воспоминании о девушке Виктор остановился и, зажав виски руками, покачнулся.
– Нина… – Словцов подошел к тюремному окну и долго смотрел на яркую полоску света. – Родная, где ты? – Чувствуя, как тяжелые спазмы давят горло, Виктор закрыл лицо руками.
– Минутная слабость… пройдет… – прошептал он и выпрямился. – Будем бороться за новый, солнечный мир! – заговорил он вслух. – Буду жить светлой мечтой. Я знаю, что мир обновится. Надо верить… верить в победу!
В морозный день февраля Виктора неожиданно вызвали в контрразведку. Проходя по тюремному коридору, он крикнул в волчок камеры Новгородцева:
– Прощай, Михаил. Передай привет товарищам!
Сильный рывок конвоира оторвал его от волчка. Михаил отчаянно забарабанил в дверь.
– Товарищ Словцов! – донеслось до Виктора. – Това… – последние слова были заглушены яростной руганью надзирателей, сбежавшихся на шум.
Словцова повели на допрос.
После ряда формальностей, следователь контрразведки, щеголеватый офицер, спросил:
– Я вижу, вы интеллигентный человек… Что может быть у вас общего с большевиками?
– Это мое дело, – сухо ответил Виктор.
– Мы дадим вам возможность искупить вину. Допустим, вы поступите добровольцем в нашу армию, мы направляем вас в офицерскую школу, перед вами открывается блестящее будущее.
– Благодарю, – усмехнулся Виктор, – свои политические убеждения я не меняю.
– Подумайте, я вам дам достаточный срок для размышлений. Кстати, может, вы припомните имена челябинских коммунистов? Мы знаем, что одно время вы были в аппарате губкома РКП(б).
– На роль провокатора я не гожусь, – с достоинством ответил Словцов.
– Как бы вам не пришлось об этом пожалеть! – Следователь нажал кнопку звонка.
– Отведите в камеру номер три, – приказал он появившемуся в дверях егерю, показывая глазами на Виктора.
Втолкнув Словцова с помощью второго егеря в каменный мешок, часовой закрыл тяжелую железную дверь на засов. Виктор сделал попытку встать во весь рост, но низкий свод камеры придавил его книзу.
Можно было сидеть, упираясь лбом в дверь. Словцов в отчаянии забарабанил кулаками в железо. В коридоре по-прежнему слышались мерные шаги часового. Через час ослабевший Виктор впал в полузабытье.
Утром загремел засов, и Словцов вывалился через открытую дверь лицом на пол. Так продолжалось два дня. Виктору казалось, что он начинает сходить с ума. На третий день его поместили в обычную камеру.
