Текст книги "В степях Зауралья. Трилогия"
Автор книги: Николай Глебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
ГЛАВА 31
Прошла неделя, вторая… месяц, два…
Семеновцы следили за каждым шагом политических заключенных. Часть их отправили на станцию Байкал. Морозной ночью состав был загнан в тупик. Люди не спали. Накануне возникли упорные слухи, что эшелон с заключенными будет спущен в озеро. Обреченные волновались.
– Нет, мешкать нельзя. Бежать, пока не поздно. Но как?
В тупике, где стояли вагоны, с одной стороны – высокие отполированные ветрами скалы, с другой – часовые, за железнодорожными путями – крутой берег Байкала. Двери закрыты снаружи. Попытаться прорезать пол? Но чем?
Михаил подошел к брату. Старший Новгородцев лежал в углу нижних нар и, казалось, спал.
– Ну, что?
– Бежать надо, – ответил Михаил тихо.
– С Григорием говорил? – Петр с трудом приподнялся на локте, и сразу же закашлялся, отхаркивая кровь. – У Якова напильник. Потолкуй с остальными ребятами. А я – пропащий человек… – Петр тяжело вздохнул.
– Мы поможем.
Старший Новгородцев с грустью покачал головой:
– Нет, обузой вам не буду. Удастся вернуться домой, не забудь мою семью, – Петр опустился на нары и устало закрыл глаза.
Михаил окликнул Гришу Рахманцева, сидевшего на верхних нарах.
Тот спрыгнул на пол.
– Как думаешь насчет побега? – спросил Новгородцев.
– А что думать? Нашлись бы товарищи.
– Найдутся…
Бежать согласились шесть человек.
Работали попеременно. Отверстие пола было уже достаточно широко, чтобы через него пролез человек. Михаил подошел к маленькому оконцу и посмотрел через железные прутья. На путях мерно пыхтел маневровый паровоз, из его трубы вылетали искры. Резкий, пронизывающий ветер дул в щели вагона и гремел оторванным листом железной обшивки крыши. Безлюдье, холод, мрак.
– Пора.
Небольшая группа людей, стоявшая у отверстия, пропустила Михаила. Прыжок. Почувствовав под ногами почву, Новгородцев пополз. За ним последовал Рахманцев. Неожиданно на землю упала доска. Среди заключенных наступило замешательство. Послышались шаги часового. Двое беглецов замерли под вагоном. Напрягая зрение, Михаил не спускал глаз с ног колчаковца. Часовой остановился. Несколько раз чиркнул спичкой, но она гасла. Бесшумно выбравшись из-под вагона, Новгородцев поднялся на ноги и рванул часового к себе. Падая, тот выронил винтовку из рук, и она со стуком ударилась о рельс. Второй часовой, стоявший у соседнего вагона, заслышав подозрительный шум, выстрелил. Михаил, бросив полузадушенного колчаковца, вместе с Гришей кинулся на пристань. Открылась беспорядочная стрельба. Добежав до высокого берега, беглецы не раздумывая прыгнули вниз.
Выбравшись из сугробов, они через некоторое время оказались возле истоков Ангары.
Пристань осталась далеко позади. На ней смутно маячили фонари, затем исчезли и они. Прислушиваясь к шуму воды, бурлившей в невидимых полыньях, беглецы осторожно обходили опасные места. Ноги разъезжались по льду в разные стороны. Рахманцев при падении ушиб коленку и шел теперь с помощью Михаила. Начиналась поземка. Не останавливаясь, зябко кутаясь в рваные ватники, путники пересекли реку, прислушиваясь к ночным звукам. Еще несколько шагов, и они стояли, уже на санном пути, идущем через Ангару.
– Похоже, деревня недалеко, – вглядываясь в темноту, промолвил Михаил. – Ну, как нога?
– Должно, коленную чашечку расшиб. Но ничего, пошли, – припадая на больную ногу, Гриша поплелся рядом с товарищем. Вдали мигнул слабый огонек и погас за поворотом. Потянуло едким дымом.
– Скоро жилье.
То физическое и душевное напряжение, которое они испытывали с момента побега, улеглось. Оказавшись у берега, оба почувствовали усталость. Казалось, ныло все тело, болели кости, ноги слушались плохо. Подъем на крутой берег был мучителен. Рука Рахманцева невольно отрывалась от идущего впереди Михаила, и каждый раз он скатывался с обледенелого обрыва обратно к Ангаре. Пришлось взвалить его на плечи. Огоньки незнакомой деревушки мелькали теперь слева и справа. Нащупав огородный плетень, они ухватились за жерди, ощупью добрели до низенькой постройки, сплошь утонувшей в снегу.
– Должно быть, хлев. Ты дожидайся здесь, а я постучусь, – прошептал Новгородцев и стал медленно продвигаться к избе. Под сенками глухо затявкал пес.
На стук вышел немолодой крестьянин с наброшенным на плечи полушубком.
– Кто тут? – спросил он сердито.
Михаил отделился от стены и шагнул к хозяину.
– Я сбежал из «поезда смерти». Со мной один товарищ, – сказал он устало крестьянину и, помедлив, добавил: – Может, скроешь нас?
Молчание хозяина казалось долгим. Послышался вздох.
– Не знаю, паря, что и делать с вами… Твой-то друг где?
– Ждет возле хлевушки.
– Вот чо, пускать в избу вас опасно. В деревне карательный отряд, – заговорил медленно крестьянин. – Оборони бог, нагрянут! Не миновать мне тогда пули вместе с вами. Как пособить, не знаю. Наших с полдеревни ушло в партизаны, каратели и рыскают теперь по избам. Однако вот чо, – сказал он уже решительно. – Спрячу вас в хлевушке. Там у меня свиньи живут. Соломы много, залезете к ним в гайно, как-нибудь ночь проведете, а там будет видно. – Прикрыв сенки, крестьянин повел Михаила к постройке, где ждал их Рахманцев, открыл тяжелый засов. Из хлевушки потянуло теплом. – Залазьте, а я схожу тут к одному мужику, посоветуюсь, – сказал он и, закрыв дверь снаружи, ушел.
Почувствовав человека, испуганно хрюкнула свинья и поднялась. Под соломой было тепло; прижавшись друг к другу, беглецы долго молчали.
– А если он выдаст нас карателям? – произнес с тревогой Рахманцев. – Кто его знает, что за человек?
– Вот что, Гриша, – зашептал Новгородцев, – во дворе я заметил поленницу дров. Не лучше ли нам перебраться туда? Устроим лаз, заделаем его и будем ждать рассвета.
Они выползли из-под соломы и, оказавшись возле двери, нажали на нее плечами.
– Закрыты снаружи.
На душе обоих стало неспокойно. Неожиданно под самым ухом Новгородцева пропел петух, на шесте завозились куры.
– Напугал, проклятый, – выругался Михаил.
Нащупав отверстие у дверного косяка, он просунул руку и с трудом отвел задвижку. На дворе было по-прежнему тихо. Через Ангару с севера на юг хорошо был виден Млечный путь.
– Куда идти? – В деревне, по словам крестьянина, стоит карательный отряд.
– В поле?
От одной мысли, что они будут бродить по незнакомой местности, утопая в сугробах, в поисках приюта, стало тоскливо.
Стук упавшей жерди и скрип сапог заставил их попятиться обратно в хлев.
– Кто-то идет, – прошептал Новгородцев и плотнее закрыл за собой дверь.
Шаги приближались.
– Похоже, хозяин, а с ним еще двое. Может, каратели? Ты стань по ту сторону косяка, а я буду здесь. Как только войдут, навалимся дружно на них. Ты не робей, – шептал Михаил.
За дверью послышалось сначала покашливание, затем голос хозяина.
– Как бы не замерзли ребята. Ночь-то морозная.
– А ты соломы потом побольше накидай, а утре обсудим, что делать, – раздался второй голос.
Беглецы вздохнули с облегчением.
Крестьяне вошли в хлев.
– Эй, ребята, где вы? – негромко спросил хозяин.
– Здесь, – радостно отозвался Михаил.
Из разговора выяснилось, что в тайге находится большой отряд партизан. Связь налажена, и как только будет удобный случай, их отправят к повстанцам.
– Через денек, может, что придумаем, – заметил на прощание один. – Только из хлева не выходите, упаси бог, заметят каратели, тогда все пропало.
Мужики ушли. Новгородцев и Рахманцев забрались обратно в гайно и начали укладываться на ночлег. Большая нора была плотно закрыта соломой, холодный ветер сюда не проникал. Михаил уснул. Гриша долго ворочался. Мешала больная нога. Забылся сном только перед утром.
Разбудил их голос хозяина, который принес хлеб и горячую картошку.
Через маленькое оконце лил яркий свет. Выбравшись из соломы, друзья огляделись. Сверху была положена жердь, и на ней, нахохлившись, сидели куры. В углу лежало деревянное корыто с остатками пищи для свиней. Хозяин – могучего телосложения сибиряк, казалось, весь обросший волосами, – стоял с пустой чашкой в руках и смотрел добрыми глазами на ночных гостей.
– Стало быть, утекли от беляков? Ишь ты. Много их понавалило к нам в Сибирь. Похоже, жарко приходится. Откуда сами-то?
– Из Зауралья, – перекидывая с ладони на ладонь горячую картошку, ответил Новгородцев.
– Ладно, отдыхайте, а я схожу тут к ребятам, может, утре отправим вас в горы, – и, как бы отвечая на мучивший беглецов вопрос, крестьянин сказал веско: – Не сумлевайтесь, не выдадим. У меня у самого младший брательник белыми расстрелян, – сдвинув сурово брови, он вышел.
День казался долгим. Оба пытались уснуть, но не могли.
Сегодня ночью они должны уехать к партизанам. Удастся ли проскочить колчаковскую заставу? Хозяин и те двое – люди надежные. Но сумеют ли они отвлечь подозрение карателей? Мысли беглецов прервало дикое кудахтанье упавшей спросонья на пол курицы. Птица продолжала кричать точно под ножом. Михаил выругался.
– Черт тебя хватил. Еще услышит кто-нибудь!
Нервы беглецов напряжены до предела. Обостренный слух ловил каждый шорох. На Ангаре треснул лед. Холодные струйки воздуха просачивались через щели хлевушки, оседали на стенах плотным куржаком, куржак искрился под лунным светом, проникавшим в оконце, играл кристаллами. Беглецов начало клонить ко сну.
Кто-то подъехал к избе. Рука Рахманцева легла на плечо дремавшего Михаила:
– Слышишь, идут…
Сонливость Новгородцева враз исчезла. По двору шли двое, остановились возле хлевушки и отодвинули засов. Один сказал вполголоса:
– Кто тут, выходи. Да пошевеливайтесь, ждать некогда.
– Лезьте в короб. – Крестьяне помогли беглецам укрыться в лежавшее в коробе сено. Прикрутив короб веревками к саням, чтоб не слетели на раскатах, тронули коней. На окраине подводчиков остановил колчаковский патруль и потребовал пропуска. Михаил лежал на дне короба, затаив дыхание.
– Черт вас носит по ночам, чалдоны, – возвращая пропуска, выругался патрульный офицер. – Чтоб вас волки задрали. Езжайте! – скомандовал он.
ГЛАВА 32
Крестьянская подвода свернула с большака в лес. Скрываться под сеном не было нужды. Выбравшись из него, беглецы вздохнули с облегчением. На санях, положив винтовки на колени, ехали трое партизан. Михаил думал о брате: жив ли Петр?
Подвода, петляя среди лиственниц, удалялась все дальше в глухомань. Сидеть было трудно. Сани бросало из стороны в сторону, порой полозья скрипели по корягам, скрытым под слоем снега, упирались передками в бурелом, приходилось расчищать дорогу и помогать лошадям.
– Ну и сторонка, – соскакивая с воза, промолвил довольный Михаил. – Сюда беляки не скоро попадут.
– Если и попадут, то живыми не выберутся, – отозвался немолодой партизан и, помолчав, добавил: – А ты, человек хороший, садись-ка обратно в сани. Доставим в штаб, а там будет видно.
– Значит, едем вроде как пленники?
– Иначе нельзя. Люди вы неизвестные. Может, вас беляки подослали вроде лазутчиков.
– Правильно, отец. Хвалю, – Михаил полез обратно в короб.
– Хвалить меня нечего, я свое должен сполнять. Вот сдадим вас Звереву… Поди, курить охота, держите. – Дозорный протянул табак Михаилу.
Миновав заставу, подвода перевалила небольшой овраг. Лиственный лес отступил, и перед глазами открылась широкая поляна с занесенными снегом землянками. О жилье можно было догадаться лишь по трубам, из которых шел дым.
– Вот и приехали… – Дозорный повел беглецов с подводчиками к большой землянке, стоявшей обособленно от остальных. Полусогнувшись, Михаил вошел в жилье. Несмотря на яркий морозный полдень, в землянке сумрачно. Залепленные снегом окна пропускали слабый свет. От стоявшей в углу «буржуйки» шел нестерпимый жар.
За столом, сколоченным из грубых досок, сидел огромного роста человек в расстегнутом английском френче и чистил парабеллум. Рядом на лавке лежала деревянная кобура револьвера и полевая сумка. Двое спали на низеньких нарах.
«Должно, это и есть Зверев – командир отряда», – подумал Михаил, с любопытством оглядывая здоровяка.
Тот поднялся.
– Ну как, Терентий? Вижу, гостей привел? – вопрос относился к старшему дозора. – Что ж, давайте раздевайтесь, – сказал он крестьянам. – А это что за люди?
– Мы коммунисты. Бежали с «поезда смерти», – ответил Новгородцев.
– Так, – командир партизанского отряда настороженно оглядывал беглецов. – Когда прибыл поезд на Байкал?
Михаил ответил. Наступило короткое молчание.
– Садитесь.
– Беляки все еще у вас в деревне? – Зверев повернулся к крестьянам.
– Озоруют, шарят, проклятые, по сусекам, забирают хлеб. Поочистили крепко. Как весной будем сеять, не знаем… Сено, что было накошено с лета, все отправили на станцию. Порют нещадно. Шугануть бы их надо.
– Скоро… а сейчас, ребята, идите отдыхать. Ваших лошадей накормим и овса на дорогу дадим.
Мужики сгрудились возле дверей землянки.
– Стало быть, в гости вас ждать?
– Будем на днях.
Как только закрылась за крестьянами дверь, Зверев, сделав несколько шагов по землянке, остановился возле Михаила:
– Рассказывай.
И чем больше говорил Михаил о своих мытарствах в колчаковских застенках, тем сильнее темнело лицо командира. Да и сам Новгородцев чувствовал, как порой к горлу подкатывает тяжелый ком.
– Об одном прошу, отправь меня скорее в бой! – закончил он.
– Отдохнуть сначала надо да и твой товарищ вижу прихрамывает.
– Расшиб коленку на Ангаре. Поскользнулся на льду, – виновато произнес Гриша и опустил голову.
– Поправишься, – похлопал его по плечу Зверев. – А теперь – в баню. Вася! – окликнул он спавшего на нарах ординарца.
Тот вскочил:
– Что, где, кто?
Командир улыбнулся:
– Ты, Вася, как всегда, в боевой готовности. Отведи-ка вот товарищей к завхозу. Пускай выдаст им по паре белья и обмундирование. Сапоги сами подберете по ноге да побриться не забудьте. Вечером часов в пять жду вас к себе.
Никогда с таким наслаждении не мылся Михаил. Нещадно хлестал себя веником, выскакивал на снег и, повалявшись в нем, вновь забирался на полок. Утихла боль в ноге у Гриши. Побритые, в новом английском обмундировании, они явились к командиру отряда.
– Ну вот, теперь у вас другой вид, – оглядывая прибывших, произнес довольный Зверев и, обращаясь к Михаилу, добавил: – Твое желание рассчитаться с беляками будет выполнено сегодня ночью. Остальной счет предъявим в Иркутске. – Как с ногой? – спросил он Рахманцева.
– Как будто успокоилась. Разрешите и мне ехать с товарищами.
Крупное лицо командира с небольшой бородкой и глубоко сидящими глазами было сосредоточено.
– Пожалуй, тебе трудновато придется. Снега глубокие… Нет, пока оставайся здесь.
Около полуночи партизанский отряд на девяти подводах выехал из лесу. В полкилометре от деревни бойцы сошли с подвод и, оставив их под надежной охраной, двинулись дальше. Новгородцев с тремя товарищами, утопая в сугробах, подошел к окраине. Ночь светлая. По дороге от изб лежали тени. В деревне – ни огонька, ни звука. Только у крайней избы на выезде маячила фигура часового, мурлыкавшего под нос песню. Партизаны залегли в снег.
– Сейчас я его уберу, – прошептал Михаил лежавшему рядом соседу и бесшумно пополз возле плетня. Прошла томительная минута. В ночной тишине раздался приглушенный крик колчаковца и смолк. Михаил ловко засунул ему в рот кляп. Сняты были часовые и с противоположной стороны деревни, перерезаны телеграфные и телефонные провода. Взвилась ракета – сигнал к наступлению.
Михаил отцепил от пояса две гранаты и вместе с остальными партизанами приблизился к школе, в которой жили каратели. Взмах руки, звон стекла и грохот. Колчаковцы в панике выскакивали на улицу в одном белье. Их тут же пристреливали.
К рассвету все было кончено.
Как только взошло скупое солнце, жители деревни высыпали на улицу. Возник митинг.
Заметив в толпе знакомого крестьянина, Новгородцев поздоровался.
– Не узнаешь?
Крестьянин оглядел партизана.
– По голосу как будто признаю: а по обличию што-то не знаю, – ответил сибиряк.
– Да мы у тебя в хлевушке ночевали.
– Глико-сь, да ты ли это, паря? – Крестьянин снял рукавицу и подал загрубелую руку.
– Ну здорово, здорово. Опять пришлось свидеться.
Командир отряда, поднявшись на табурет, говорил:
– Товарищи! Скоро настанет день, когда Сибирь, Дальневосточный край будут очищены от белогвардейцев. Красная Армия недалеко. Мы, партизаны, с вашей помощью будем бить колчаковскую нечисть до тех пор, пока не выбросим ее с Советской земли. Да здравствует вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин!
Распределив между жителями продукты, забранные карателями, захватив с собой трофейное оружие, партизаны снова ушли в леса. Перед уходом Михаил крепко пожал руку крестьянину:
– Спасибо тебе, друг! Не забудем тебя никогда!
ГЛАВА 33
В Зауралье крепла власть Советов. Беднота взяла у кулаков на учет машины, хлеб, поделила землю. Началась организация товариществ по совместной обработке земли.
Вернулся Михаил Новгородцев и сразу же явился в уком партии.
Жизнь в селах и деревнях Марамышского уезда постепенно налаживалась.
На уездной партийной конференции Русакова избрали председателем Марамышского укома. Федот Осокин был назначен начальником уездной милиции. Демобилизовался из армии по состоянию здоровья и Василий Шемет. Звериноголовская беднота избрала его председателем станичного исполкома. Епифан находился где-то под Волочаевском.
– Люди нам нужны… Очень нужны люди! – обрадовался Русаков. – Будешь работать военным комиссаром в Усть-Уйской.
– Справлюсь ли, Григорий Иванович?
– Справишься. Людей знаешь, места знакомые. Приглядись внимательно к Луговой. Есть сведения о появлении там банды. Она еще не так активна, но надо смотреть в оба. Необходимые документы получишь в уездном военкомате. Желаю успеха.
Летом вернулся в станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой блестели позолоченные пуговицы от погон, не спеша рассказывал отцу:
– В нашей сотне начался разброд. Состоятельные казаки тянули за границу, голытьба – домой. В алтайских горах от сотни осталась половина людей, остальные утекли. А тут, как на грех, наш командир застрелился. Помнишь, Сергея Фирсова?
– А как же! Накануне отхода ночевал у меня. Как он попал в начальники?
Поликарп махнул рукой:
– Умеешь шашкой владеть да зол на Советскую власть, значит, командуй! – гость захрустел соленым огурцом.
– А рядовые казаки разве пообмякли? – Сила испытующе посмотрел на сына.
– Как тебе сказать… – Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. – Одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных, ударились за границу вместе с зажиточными станичниками. Пугали шибко: будто большевики расстреливают казаков без разбору.
– Ишь ты! – удивился старый вахмистр. – Убивать не убивают, а прижимают крепко! У меня из амбаров весь хлеб выгребли! Ладно, припрятал маленько, а то бы жевать было нечего!
– Дивно припрятал? – по-хозяйски спросил Поликарп и налил себе второй стакан.
– Да как тебе сказать? – Сила повел глазами по потолку. – Мешков сорок… Вот только боюсь как бы вода к яме не подошла. В низком месте вырыта. Съездить бы посмотреть. Отдохнешь – прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? – спросил ой Поликарпа.
– Придется явиться в исполком, – вздохнул тот. – Кто там теперь верховодит?
– Васька Шемет, вредный для нашего брата.
– Лупан жив?
– Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.
– Устинья? – Поликарп подался вперед.
– Замуж, говорят, вышла… – Сила отвел глаза в сторону.
– За кого?
– За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйской?
Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руки за спину, остановился перед отцом.
– Весточка, – криво усмехнулся он, – нечего сказать, веселая…
Старый вахмистр исподлобья посмотрел на сына.
– На кой она тебе ляд сдалась? Не найдешь лучше, что ли? В Прорывной я тебе девку приглядел: дочь старшего урядника… Хозяйство немалое, сыновей нет, и из себя статна! Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила…
Утром Сила говорил сыну:
– Забыл тебе вчера сказать. Наши-то управители отдали спорные покосы мужикам. В петровки ездил туда, глядел, стогов двадцать понаставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога-то стоят друг от друга близко. Товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им… – Старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.
Тот понимающе кивнул:
– Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Не забудь в походные манерки керосина налить да выбери спички получше. Саврасого еще не отобрали? – спросил Поликарп.
– Отстоял.
– А каурого?
– В конюшне.
– Ну, однако, я пойду на поклон к товарищам, – делая ударение на шипящей букве, усмехнулся Поликарп.
Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры, и пшеница, не успев набрать колос, захирела на корню. Пробившись с трудом через толстую корку земли, поникли овсы, опаленные жаром. Стебель ржи был тонкий, тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам, вблизи озер и болот.
Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена.
Осенью в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец, велик ростом, одетый в белый саван. Становилось жутко, когда выплывала луна. По пустынной сельской улице медленно двигался облитый лунным светом мертвец, казалось, тихо плыл по воздуху, навевая ужас на сельчан. Весть о пепелинском мертвеце достигла и Марамыша. Григорий Иванович вызвал Осокина.
– Церковь в Пепелино долго служила очагом контрреволюции, теперь закрыта. Но враги не унимаются. Надо поймать пепелинского мертвеца. Сказка о белом саване – дело их рук. Кого думаешь послать?
– Двух милиционеров. Ребята смелые, чертей не боятся!
– Не годится, – решительно заявил Русаков. – Как только появятся твои милиционеры, человек в белом саване исчезнет. Он не глуп. Наша задача – поймать врага, разоблачить его проделки перед народом. А они заключаются вот в чем. Вопреки желанию народа кулаки настаивают на открытии церкви в Пепелино. Для агитации и пустили миф, что человек, без покаяния, без церковного обряда не найдет «покоя» в земле. Советую послать Герасима.
– Поговори с ним. Он опытный разведчик. В помощь дай милиционеров.
Осокин вызвал к себе кривого Ераску.
– Ты слышал о пепелинском мертвеце?
– Бает народ…
– Ну так вот, чтобы через три дня этот мертвец был здесь, в милиции. Понял?
– Отчего не понять, понял, – обидчиво произнес Ераска и, переступив с ноги на ногу, спросил: – А помощь будет?
– Пошлю с тобой двух милиционеров.
– Погоди, Федот Поликарпович, – Ераска зажал в кулак жиденькую бороденку, задумался: – В село пускай они не кажутся, а спрячутся в ближнем колке от поскотины. Когда потребуется, явлюсь к ним сам… Оружие нужно?
– На всякий случай, возьми револьвер – и в добрый час!
Ераска вышел от начальника, уселся возле конюшни и пробормотал:
– Исшо новая должность: мертвецов ловить. Так, кажись, работаю справно. Но, стало быть, без меня не обойтись! А загробного пришельца поймать надо. Спрошу, не слыхал ли про покойную куму Федосью, ласковая была баба. – Ераска зажмурил единственный глаз: – Не поминает ли она меня там?
В Пепелино Ераска, попросившись на ночлег к пожилой крестьянке, положил котомку под лавку и скромно уселся у порога. Словоохотливая хозяйка стала рассказывать сельские новости.
– Мертвец появился да страшный такой! Народ говорит – не к добру! Я на ночь окна ставнями запираю, до утра не сплю! Вдруг постучится…
– Где он больше бродит? – спросил как бы невзначай Ераска.
– По нижним улицам. А выходит, говорят, из Наймушинского переулка, что к озеру идет, там камыши. Кладбище-то у нас на той стороне озера, в обход – версты две будет.
– Значит, напрямик идет, по воде?
– По воде, милый, по воде, – закивала головой женщина. – По воде и по воздуху!
– Ишь ты, – покачал головой удивленный нищий.
– Прошлой ночью встретил его на улице один старик, так и упал, едва отходили.
Ночью «нищий», сунув за пазуху револьвер, незаметно выскользнул через дверь и, перевалившись через плетень, зашагал к нижним улицам. Здесь, спрятавшись за углом дома, стал ждать таинственного мертвеца.
Через улицу пробежала кошка, забравшись на угол дома, посмотрела зелеными глазами на Ераску. Стало жутко. Показалась высокая фигура, закутанная в белую простыню. Ераска, казалось, врос в стену. Мертвец шел медленно, вытянув вперед руки. Сидевшая на углу кошка, жалобно мяукнув, метнулась на землю и стремительно унеслась. Под шапкой Ераски заходили волосы. Мертвец приближался. До слуха бобыля донесся могильный голос:
– Давит меня земля, давит…
Дробя мелко зубами, Ераска стоял не шевелясь.
– Давит меня земля, давит… – послышалось уже близко. И белый саван исчез, как видение.
Ераска с облегчением вздохнул, залез в сенки избы и уснул. Разбудила его хозяйка.
– Вставай, похлебай редьки с квасом.
Ераска от еды отказался. Взяв котомку, быстро зашагал к лесу, к милиционерам. Вечером он занял с одним милиционером свой наблюдательный пункт, второй милиционер направился к озеру.
Ждать пришлось недолго. Белый саван выплыл из переулка. Леденящим голосом он тянул заунывно:
– Давит меня земля, давит…
Преодолевая страх, бобыль подал знак товарищу. Выхватив оружие, оба метнулись к «мертвецу».
Тот скинул саван. Ераска, к своему удивлению, узнал расстригу. Никодим, сделав огромный прыжок, навалился на милиционера, подмял его под себя. Стрелять было нельзя. Ераска бегал вокруг барахтавшихся людей и, выбрав момент, стукнул Елеонского по голове рукояткой револьвера. Никодим затих.
Скрутив руки «мертвецу», милиционер дал свисток товарищу, сидевшему в засаде у озера.
В полдень Никодима привезли в уездную милицию.
– Откуда, муж праведный, явился? – рассматривая обросшего длинными волосами Никодима, спросил Осокин.
– Из мира, где несть ни печали, ни воздыхания, а жизнь вечная, – смиренно ответил тот и опустил глаза.
– Давно скончались?
Расстрига вздохнул.
– В девятнадцатом году при крушении града Гоморры, сиречь Марамыша… Нет ли у вас покурить? – спросил он уже беспечно.
– Удивительно, как вы сохранились в земле! – спрятав улыбку, произнес Осокин, передавая Никодиму табак.
– Тело мое нетленно, душа бессмертна…
Ераска, сидевший у порога с винтовкой в руке, сплюнул:
– Дать ему, лохматому черту, по загривку, и весь разговор.
– Пришвартоваться к месту! – видя, что бобыль поднимается с порога, скомандовал Федот.
Елеонский скосил глаза на Ераску.
– У мудрого Соломона сказано: «На разумного сильнее действует выговор, чем на глупого сто ударов!» – и, повернувшись к Осокину, промолвил елейно: – Продолжим нашу душеспасительную беседу?
– Что вас заставило одеть саван и бродить по ночам? Никодим не спеша скрутил цигарку и потянулся через стол к Осокину:
– Разрешите прикурить?
Тот предусмотрительно убрал лежавший на столе револьвер и подал расстриге спички.
– У пророка Исайи… – выпуская клубы дыма, начал тот.
– Пророка оставьте в покое! Говорите по существу! – резко прервал его Осокин.
– Хорошо, – Никодим решительно поднялся на ноги. – Миф о мертвецах мы старались использовать как агитацию против закрытия церкви.
– Кто это «мы»?
Никодим тяжелым взглядом посмотрел на Осокина:
– Не спрашивайте имен, не скажу…
Путь Никодима к тюрьме лежал мимо дома, где жил Русаков. Увидев Ераску с «мертвецом», Григорий Иванович подвел гостившего у него Андрея к окну.
– Этот оружия не сложит… К сожалению, он не одинок.
– Ничего, вычистим! Кстати, на днях у меня был Кукарский. Предъявил партийный билет и показал «открытое письмо», где признает свои ошибки и порывает с меньшевиками.
– Где он работает?
– В акционерном обществе «Хлебопродукт» в качестве юрисконсульта. Переметная сума! А что слышно про Устюгова.
– Устроился в Американской администрации помощи, в «Аре», вместе с Тегерсеном. Там же одно время был и Никодим.
– Букетик!
– Да, дурно пахнущий.
Григорий Иванович распахнул окно.
Над Марамышем вставало солнце. Где-то пыхтел локомобиль, визжали пилы, раздавался стук топоров и длинной вереницей тянулись подводы с лесом.
