Текст книги "В степях Зауралья. Трилогия"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 17

В механосборочном цехе шел монтаж и установка станков, прибывших из-за границы. Возле одного из них с кронциркулем в руках возился пожилой немец Миллер, недавно приехавший из Германии как представитель фирмы «Брюннер и К°». Несмотря на пятьдесят лет, Миллер выглядел крепким здоровяком и на первый взгляд казался добродушным, немного чудаковатым немцем. Знание русского языка по его словам, он приобрел в частых наездах на заводы дореволюционной России.

– Это есть карусельный станок, – снимая деревянную обшивку с отдельных частей, говорил Миллер Балашову, который помогал иностранному мастеру как слесарь. – Ви знайт базарный карусель? Девушка карусель катал? – продолжал он расспрашивать Балашова.

– Было дело, – весело отозвался Саша.

– Ми, когда бил молод, тоже девушка катал. Карош девушка, пять пуд весс! – Миллер закатился беззаботным смехом.

«А славный, должно быть, он», – думал Балашов.

Установка карусельного станка заняла несколько дней. Изредка заходил Гульд. К удивлению Саши, американец и немец держались как старые знакомые.

Как-то раз Миллер вышел из цеха, забыв одеть куртку, которую обычно снимал во время работы. Лежала она на пустом ящике. Балашову зачем-то понадобился гвоздь, и он стал вытаскивать его из тары. Куртка упала на пол. Саша услышал стук металлического предмета, выпавшего из внутреннего кармана. Поднимая, Балашов увидел фотоаппарат и лежавшую рядом с ним катушку с запасной лентой. Саша положил все на место.

«Зачем ему фотоаппарат? Снимать расположение цехов? Не понимаю».

Подозрение Балашова усилилось с приходом Миллера. Тот быстро подошел к куртке, ощупал и, повернувшись круто на каблуках, спросил отрывисто:

– Вы ничего не трогаль?

Саша пожал плечами.

Неспокойное выражение лица Миллера не ускользнуло от его внимания.

– Карашо.

Мысль о фотоаппарате не выходила из головы Балашова.

Закончив работу, он поехал в город. Андрея Никитовича он застал с ребенком на руках за столом. Малыш, тараща глазенки, размазывал чайной ложкой остатки киселя по клеенке. Судя по довольному виду отца, это занятие нравилось обоим. Вошла Христина, всплеснула руками. Нос, щеки и подбородок сына – все было в киселе. Она унесла малыша в другую комнату.

– Как живется? – спросил Фирсов Сашу.

Андрей Никитович любил этого неспокойного парня. Правда, пришлось с ним повозиться в прошлом году. Саша платил благодарностью и доверял ему свои тайны. И сейчас поделился сомнениями насчет Миллера.

– Ты никому не говорил, что видел фотоаппарат и пленку у мастера? – выслушав Балашова, спросил Фирсов.

– Нет.

– Хорошо. А когда Гульд встречается с Миллером?

– Обычно в конце рабочего дня.

– Та-ак, – Андрей Никитович в задумчивости побарабанил пальцами по столу. – Я сейчас позвоню одному товарищу, чтоб он принял тебя. Объясни ему все подробно. Понял?

Поговорив по телефону, Фирсов написал записку и передал ее Балашову.

– По этому адресу найдешь нужного тебе человека, – сказал он. – Если захочешь посоветоваться о чем-либо, заходи.

Вечером в уютной квартире Миллера между хозяином и его гостем Гульдом происходил выразительный разговор.

– Скажу вам, милейший, что вы просто шляпа! – шагавший по комнате Гульд резко повернулся к сидевшему в кресле Миллеру. – До сих пор все еще нянчитесь с этим инженером из Чехии Ланге! Он застрял у нас, как кость в горле. А ваши снимки? Их с успехом можно выбросить в мусорный ящик. Когда вы доберетесь до чертежей, о которых я вам говорил? Если вы не способны работать, валитесь отсюда ко всем чертям! Получать за вас выговора от шефа я не намерен.

Миллер невозмутимо слушал, играя кистями шлафрока.

– Перестаньте беситься, Гульд. Лучше выпьем. У меня еще сохранилась бутылка «Токайского», – поднявшись с кресла, хозяин подошел к шкафчику, достал бутылку вина.

– Если вашему шефу мои снимки не нравятся, ну и что же? Я в убытке не буду, – расставляя закуску на столе, продолжал он. – Что же касается инженера из Чехии, то его можно ликвидировать. – Хозяин выпил вслед за гостем и зашагал по комнате. – План таков. Ему поручена проверка регулирующего трансформатора на промплощадке. Когда он поднимется в будку, считая, что ток выключен, и начнет работать, я берусь за рубильник, и чех летит оттуда чернее головешки. – Миллер осклабился. – В отношении чертежей немножко терпения. У меня есть знакомая копировальщица. Небольшой презент[28]28
  Презент – подарок.


[Закрыть] – и все будет в порядке.

После второго стакана, Гульд обмяк.

– Чертовски трудно работать в этой стране, – пожаловался он. – Кстати, шеф сообщает, что одна русская дама везет в Челябинск важные инструкции и новый код для связи. Эта дама является сестрой одного видного инженера тракторного завода, но из-за предосторожности его имя не приводится. Очевидно, эта особа будет на днях. Гуд бай, – Гульд взялся за кепку.

Оставшись один, Миллер залпом выпил стакан вина.

Уничтожение инженера Ланге входило в его планы. Энергичный чех мешал им задерживать электрификацию рабочего поселка завода. Больше того, Ланге по политическим убеждениям был близок к коммунистам. Миллера давно интересовала работа конструкторов над чертежами новой машины, но скопировать их пока не удавалось. Гульд нервничал.

Миллер распахнул окно. Стоял теплый августовский вечер. Вдали маячили огни заводов. На улицах слышны голоса прохожих.

Навалившись грудью на подоконник, Миллер долго смотрел на шумный город.

Этажом выше в небольшой комнате сидел инженер Ланге. Перед ним на круглом столике стояла фотография девушки, видимо, невесты. Он бросал на портрет, отрываясь от книги, нежные взгляды.

Инженер Ланге уже год работал на строительстве. Он привез из далекой Моравии горячее желание помочь русским братьям в строительстве завода.

Утром выйдя на работу, он уверенно поднялся в трансформаторную будку и только дотронулся до проводов, как страшной силой был отброшен на землю.

ГЛАВА 18

Андрей Фирсов хорошо знал чеха как энтузиаста дела, верил в него и не допускал мысли, что Ланге, опытный электрик, мог не выключить ток. Между тем слух о том, что чешский инженер стал жертвой собственной оплошности, стал усиленно распространяться. Эту версию поддерживал Гульд:

– Просто небрежность! Бывают ошибки в работе. Что ж удивляться.

Андрей думал: «Нет, тут кто-то замешан, но кто?»

Перечисляя в уме лиц, с которыми встречался чех на работе и производственных совещаниях, Фирсов остановился на Гульде.

«Ведь с ним Ланге спорил, отстаивая свой проект электрификации. Его поддерживали партком и администрация строительства. Это бесило Гульда. Но ведь это были чисто технические споры. Какое отношение имеет Гульд к смерти Ланге?»

Размышления Фирсова прервал звонок в передней. Андрей открыл дверь и отступил на шаг. Перед ним стояла модно одетая женщина лет тридцати пяти. В изумлении Андрей отступил от порога.

– Агния, ты ли это?

– Неужели я так подурнела, что родной брат не узнает? – Агния вымученно улыбнулась и, сухо поцеловав Андрея, прошла с ним в комнату.

– Мама здорова?

– Да, сейчас будет, – Андрей внимательно оглядел сестру.

Одетая в элегантный костюм стального цвета, плотно облегавший стройную фигуру, она еще не утратила той живости, которая была свойственна ей в молодые годы, держалась прямо, как всегда, гордо откинув красивую голову, во всей ее манере чувствовалось умение владеть собой в обществе. Вошла Василиса Терентьевна.

– Мама! – уткнув лицо в грудь старой женщины. Агния заплакала.

– Агнюша, господи! – Василиса Терентьевна нежно гладила ее волосы. Андрей отвернулся в волнении. Держась за подол бабушкиной юбки, маленький Володя Фирсов, округлив глаза, поглядывал на незнакомую тетю. Когда первый порыв радости прошел, Агния заметила племянника.

– Какой чудесный малыш, – подхватив на руки, она подняла его высоко над головой. – Это твой наследный принц? – опустив Володю на пол, спросила она брата.

– Да, – гордо улыбнулся тот.

Христина встретила золовку приветливо.

– Вы уже, вероятно, забыли меня, мы встречались с вами в Марамыше.

– Да, да, помню, – кивнула Агния. – Сколько лет прошло, как изменились люди, села, города! Ведь я на родине не была с девятнадцатого года, – усаживаясь за стол, говорила гостья.

– А где Мартын Иванович? – спросила Василиса Терентьевна, подавая дочери чай.

– Тегерсен умер во Владивостоке, – Агния поднесла надушенный платок к сухим глазам.

– А ты где жила эти годы? – продолжала расспрашивать мать.

– Сначала уехала в столицу Дании – Копенгаген. Адвокаты помогли стать хозяйкой небольшого состояния. Оно хранилось в то время в банке в виде ценных бумаг и золота. Снова вышла замуж… за помощника военного атташе Германии… Жили в Берлине, недавно его назначили в Советский Союз, – играя чайной ложечкой, рассказывала Агния. – У меня давно было намерение приехать сюда, но все не могла собраться…

– Как фамилия твоего мужа? – спросил Андрей.

– Фридрих фон Керн. Майор.

– Значит, ты сейчас госпожа фон Керн, – криво усмехнулся Андрей. – Что же в тебе осталось русского?

– Ну, как сказать, – заговорила Агния медленно, – порой я вспоминала родину, вас, были моменты… охватывала тоска по Зауралью, но потом эти чувства притупились, осталось одно желание – повидаться с вами. На днях договорилась с мужем и решила погостить у вас несколько дней.

– И хорошо сделала, что приехала, – заметила Василиса Терентьевна. – Родных не надо забывать, да и свои края тоже. И то мой старик, на что кремень, а когда стал умирать, говорил: «Мать, об одном жалею, что не взял с собой родной землицы. Положила бы ты мне ее в гроб!» Вот как человек сросся с землей, что в смертный час ее не забыл. Тебе, Андрей, наказываю, – повернулась она к сыну, – помру, похорони меня в Марамыше.

– Не все ли равно, где лежать мертвому, – равнодушно бросила Агния.

– Нет, не все равно, – убежденно ответила старая женщина. – Своя земля и в горсти мила.

– Хватит вам вести похоронные речи, – сказал, улыбаясь, Андрей. – Как доехала? – обратился он к сестре.

– Неплохо. В Москве мне купили билет на поезд прямого сообщения в Челябинск, и на третьи сутки я была уже здесь. Кстати, я тебя прошу, съезди, пожалуйста, на вокзал, получи багаж в камере хранения. Вот квитанция и паспорт, – Агния передала брату документы. – А я отдохну, устала с дороги.

Андрей вызвал шофера и уехал. Укладывая заграничный из толстой кожи чемодан Агнии в багажник машины, Фирсов пробежал глазами наклейки. Рядом со штампом Москва – Казанская имелся ярлык станции Свердловск.

«Странно: Агния говорила, что ехала поездом Москва – Челябинск. Как она могла оказаться в Свердловске?»

Ночью Андрею спалось плохо. «Если Агния скрывает, что заезжала в Свердловск, стало быть, на это есть какая-то причина?»

Утром Андрей взял полотенце, на цыпочках направился мимо кровати сестры. Лицо Агнии было мертвенно бледным. Веки полузакрыты. Через узкие прорези безжизненно смотрели на Андрея огромные застывшие в своей неподвижности зрачки. На туалетном столике лежал бумажный пакетик, которые обычно выдаются в аптеке. Возле него второпях рассыпан белый порошок. Андрей прочел этикетку: «Кокаин». Страшная мысль мелькнула в голове: наркоманка.

Андрея охватила жалость к сестре. Как бы дорого он дал, чтоб спасти ее, вернуть к трудовой жизни!

За утренним чаем Агния разговаривала мало и скоро, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату. Днем она позвонила кому-то и, поспешно одевшись, вышла на улицу.

Вскоре показалась легковая машина. За рулем сидел Гульд. Оглянувшись по сторонам, Агния юркнула в открытую дверцу. Набирая скорость, машина понеслась к окраине города. За ней, не отставая, шла вторая машина. Заметив ее, Гульд выругался.

– К нам кто-то прилип. Постараюсь перехитрить…

Американец остановил машину. Выйдя из нее, потрогал ногами покрышки колес. Ехавшие сзади повторили его маневр: шофер незнакомой машины, открыл капот мотора, скосил глаза в сторону Гульда, стал возиться с гайками. Засунув руки в куртку с множеством карманов с застежками «молния», американец выжидал, продолжая пинать покрышки исправных колес. Затем вытащил из багажника домкрат и поставил его под заднюю ось.

Шофер второй машины полез под мотор. Гульд вновь выругался и, бросив домкрат в багажник, взялся за руль.

Развернувшись, машина Гульда на большой скорости исчезла за перелеском.

Шофер второй машины поспешно вылез из-под мотора и, взявшись за руль, последовал за первой. Началась бешеная гонка. Сидевшие в кабине двое военных обменивались короткими фразами.

– Нажимает крепко, – заметил один из них, не спуская глаз с машины Гульда.

– Сейчас они начнут петлять по улицам…

– Экскурсия к аэродрому им не удалась. Теперь как бы не проглядеть их. В этом задача. Товарищ Третьяков, прошу зайти ко мне через час.

– Слушаюсь, товарищ майор! – ответил Дороня.

Уже несколько лет бывший разведчик из партизанского отряда «Седого» младший политрук Дороня Третьяков работал с Новгородцевым, который вскоре после ликвидации банды Землина был переведен в органы чека. Их машина повернула с улицы Васенко на Тракторострой. Новгородцев прошел к себе в кабинет. Здесь спокойнее было думать: «Немецкая шпионка, работавшая на американцев, Агния Тегерсен у Фирсовых чувствует себя спокойнее, чем где-либо. Приехала «погостить» к родным, и все. По пути заглянула в Свердловск к старому агенту германской разведки, часовщику Беккеру. При его содействии встретилась с человеком со шрамом, вручила ему деньги и адреса явок от своего «мужа» Керна… Что ж, задумано неплохо. Но посмотрим, кто – кого».

Через час пришел Третьяков.

– Садись, рассказывай, – майор показал глазами на стул.

– Гульд высадил женщину у трамвайной остановки на тракторном. Затем машина остановилась у здания Управления строительством…

– Ты, кажется, охотник, Дороня? – спросил неожиданно Новгородцев. – Очевидно, наблюдал, когда идешь по болоту с ружьем, над головой кружится красивая птица чибис, или, как называют местные жители, пигалка. Голос у нее жалобный: пи-вик, пи-вик. В минуту опасности она полетом и криком отвлекает охотника, уводит его дальше от гнезда. Так вот и эта женщина, которую мы с вами видим уже второй раз (первый раз мы ее видели с носильщиком в камере хранения), подобна чибису. Но она – человек неглупый. По прямой в гнездо, то есть в свою квартиру, как бы она ни была надежна, не полетит. Таково основное правило конспирации. Как опытная шпионка, Агния Тегерсен это отлично усвоила. – Новгородцев опустился на стул. – Наша задача, лейтенант, по-прежнему следить за квартирой Фирсова. В его дом вползла змея.

ГЛАВА 19

Смутная тревога овладела Андреем со дня приезда сестры. Ее частые отлучки из дома, та отчужденность, которую начала проявлять Агния к родным, с трудом скрываемая неприязнь к Христине – все наводило на мысль, что сестра давно утратила любовь к родине и семье. Он старался найти причину, проникнуть в тайники ее души, вызвать на откровенный разговор, и каждый раз Агния уклонялась от беседы.

– Кто ты? – не выдержав однажды волновавших его чувств, спросил Андрей порывисто и, взяв ее руки, пристально посмотрел в глаза.

– Твоя сестра, – с деланной улыбкой ответила Агния и осторожно освободила пальцы.

– Почему ты не хочешь поговорить со мной как с братом? Неужели тебе нечем поделиться со мной? Разве ты не знала в жизни горечи, страдания, любви и ненависти? Разве на чужбине не вставали перед тобой картины родных мест, семьи, где прошло детство и девичьи годы? Ведь это же был не мираж, а действительность! Неужели ты не сохранила в сердце все, что было мило и дорого? Агния, прошу тебя: вернись! – глаза Андрея с надеждой смотрели на сестру.

– Поздно, – Агния круто повернулась и ушла в свою комнату.

Сумрак медленно окутывал комнату и фигуру стоявшего неподвижно Андрея. Христина еще днем уехала в срочную командировку, Василиса Терентьевна с внуком засиделась у соседей. Чувство тревоги вновь охватило Андрея. Он вошел в комнату сестры.

Подперев кулачком подбородок, Агния сидела на кровати, устремив глаза в одну точку. Вся ее фигура, казалась поникшей, точно придавленной большим горем.

– Тебе тяжело? – опускаясь рядом с ней, спросил Андрей мягко.

Агния молча кивнула.

– Что тебя мучит? – Андрей сделал попытку включить свет в комнате.

– Не надо, – остановила его Агния. – Посидим в темноте, – она доверчиво прижалась к плечу брата. – Мне страшно, Андрей. Страшно жить. Порой кажется, что я стою на краю огромной бездны, из мрака которой тянутся ко мне мохнатые паучьи лапы. Я слышу, как эти чудовища двигают противными челюстями и, не мигая, смотрят на меня белыми фарфоровыми глазами… – как бы защищаясь от призраков, она отодвинулась к стенке кровати и, подобрав ноги, сжалась в комок.

– Ты больна?

– Не уходи, – заметив движение Андрея, произнесла она с мольбой. – Знаешь что, – Агния помедлила, – я… я… решила рассказать тебе все, только не зажигай огонь. – И, точно свалив с плеч непосильную ношу, заговорила спокойно: – Пускай эти минуты раскаяния послужат утешением, что у меня хватило сил порвать с проклятым прошлым. Слушай. То, что я говорила тебе и маме в день приезда, ложь… Одно верно: мой муж умер во Владивостоке. У него оставались небольшие сбережения, и на них я добралась до Франции. На берег я сошла без копейки денег и перспектив на лучшее будущее. Долго была без работы и жила на подачки эмигрантского бюро. Наконец удалось устроиться официанткой в кафе, проще говоря, в ночной кабачок Парижа. Из Франции уехала с одним крупным негоциантом[29]29
  Негоциант – купец, ведущий крупные торговые дела главным образом с чужими странами.


[Закрыть] в Америку. За два года исколесила с ним всю Европу и оказалась в Германии. Однажды, проснувшись в номере одной из гостиниц Берлина, увидела на туалетном столике записку своего покровителя и небольшую сумму денег. Негоциант скрылся. Я была вынуждена обратиться в Комитет спасения России. Учитывая мои знания иностранных языков, Комитет направил меня в одну из торговых фирм в качестве переводчицы. Как выяснилось потом, под вывеской этого предприятия скрывался крупный шпионский центр, деятельность которого была направлена против Советского Союза.

– И ты стала шпионкой? – сдерживая себя, холодно спросил Андрей.

– Да. Я работала на немцев и американцев. Покушение на инженера Ланге – дело рук одного из агентов Миллера.

Андрей вздрогнул и шумно поднялся.

– Остальное ты расскажешь в органах безопасности, – Фирсов включил свет. Его лицо было бледно. – Одевайся, – отрывисто произнес он и поправил воротник рубашки, который, казалось, давил горло.

– Подожди, не торопись, – Агния подняла руку. – Жизнь так помотала меня, что ничто не печалит, не радует и не страшит. К тебе две просьбы: чтобы мама не знала о моем аресте. И… открой мой чемодан… ты увидишь, что нужно из него взять. Пойми, что если, содержимое чемодана будет в моих руках, то следствие окажется неполным, – лицо Агнии передернулось болезненной гримасой. – На снисхождение я не рассчитываю.

– Почему? Чистосердечное признание облегчит твою судьбу, – стараясь подбодрить сестру, ответил Андрей.

– Правда? – в глазах Агнии блеснул слабый луч надежды.

– Да, – открыв чемодан, Фирсов разыскал тщательно укрытые ампулы с ядом, маленький браунинг и положил себе в карман. Агния, отвернувшись к окну, молча смотрела на огни города. Андрей подошел к телефону и набрал номер.

– Михаил… товарищ Новгородцев. Вы у себя? Хорошо, через несколько минут я буду у вас. Закажите пропуск на двоих и вышлите машину к моей квартире!.. Одевайся, – сказал Фирсов сестре. Агния послушно оделась.

Лейтенант Третьяков любил свою работу. Больше того, подражая опытному чекисту Новгородцеву, прежде всего строго следовал продуманной системе и ошибался редко. Но то, что Третьяков увидел сегодня вечером у подъезда квартиры Фирсовых, окончательно сбило его с толку. Сначала вышла женщина, за ней показался мужчина. При свете фар подъехавшей машины лейтенант узнал Андрея Никитовича и ту же незнакомку, которую встретил на вокзале:

«Странно, однако посмотрим, куда они собрались?» – подумал он и поспешно зашагал к своей машине, стоявшей за углом. Через несколько минут шофер Фирсова остановился у здания комендатуры, и двое людей, получив пропуска, поднялись по ярко освещенной лестнице к Новгородцеву.

Тепло поздоровавшись с Фирсовым, майор показал Агнии на стул.

– Садитесь.

Андрей заторопился:

– Мешать вам не буду. Прошу принять вот эти вещи, – Фирсов извлек из кармана ампулы с ядом и револьвер. – Если что нужно, присылайте за мной, – подав руку Новгородцеву и бросив быстрый взгляд на Агнию Андрей поспешно вышел.

– Вы хорошо сделали, что явились с повинной. Надеюсь, чистосердечное признание облегчит вашу участь и даст нам возможность выяснить некоторые детали. Итак, я вас слушаю.

Агния подробно рассказала о своей связи со шпионским центром в Берлине и его агентурой.

– Значит, вы одновременно работали и на американскую разведку?

– Да. Тех и других интересовали чертежи новой машины. Креме этого, в нашу задачу входило тормозить строительство тракторного завода. Для этой цели и прибыли под вымышленной фамилией наши агенты Гульд и Миллер.

– Код и директиву разведывательного отдела вы кому передали?

– Миллеру. Он наш основной агент.

– Скажите, Миллер встречался с человеком со шрамом в Свердловске?

– Да, на квартире часовщика Беккера.

– Беккер был заброшен в Россию за год до империалистической войны?

– Этого я не знаю, – покачала головой Агния.

– Хорошо. Вернемся к таинственному человеку со шрамом.

– Часовщик сказал, что инструкции шефа, которые я привезла в Свердловск, переданы по назначению.

– Может быть, вы этого человека узнаете при очной ставке?

Новгородцев нажал кнопку звонка.

– Приведите арестованного из камеры номер семь, – распорядился он.

Слегка сутулясь, в кабинет вошел человек лет пятидесяти с обрюзгшим лицом, на левой щеке которого виднелся шрам.

– Уильям Доннель! – в изумлении Агния поднялась со стула.

Точно от удара, тот втянул короткую шею в плечи.

– Я вас не знаю, сударыня, – ответил он сипло.

– Прошу напомнить бывшему представителю фирмы Уркварта Доннелю о первой встрече с ним.

– Это было во время колчаковщины, – медленно заговорила Агния. – В девятнадцатом году мой покойный муж Мартин Тегерсен с участием этого господина, – Агния кивнула в сторону Доннеля, – организовали акционерное общество по добыче руды на Урале и Сибири. Доннель оставил за собой право владения Кыштымским медеплавильным заводом и прилегающими к нему рудниками. Вторая моя встреча с ним – на бал-маскараде в Омске. Уильям Доннель был тогда в обществе француженки Жанны де Гиньяр и одного офицера в маске, как мне сказали потом, поручика Топоркова. Между прочим, этот офицер, заметив, что я приближаюсь к группе Доннеля, поспешно скрылся в толпе.

Внимательно смотревший на Агнию Новгородцев сделал невольное движение: он знал о подпольной работе Андрея Фирсова в тылу Колчака. Значит, Агния Тегерсен говорила правду.

– Третья встреча с Доннелем в Париже, куда он приезжал по своим делам. После двух лет совместного турне по странам Азии и Европы, он бросил меня в Германии на произвол судьбы.

– А вы не знали, что под видом коммерции Доннель занимался шпионажем?

– Нет.

– Вы, Доннель, подтверждаете слова Агнии Тегерсен?

– Подтверждаю, за исключением одного: денег в Берлине я ей оставил достаточно.

Новгородцев усмехнулся: «И здесь сказывается душа торговца».

– Хорошо. С вами, Доннель, о кыштымском деле мы поговорим особо. – Майор нажал кнопку. – Уведите арестованного, – показывая глазами на Доннеля, сказал он конвоиру.

Допрос продолжался.

Какими-то путями Василиса Терентьевна узнала об аресте Агнии и явилась к Новгородцеву с просьбой о свидании с дочерью.

Женщин оставили вдвоем в светлом коридоре, напротив открытой двери кабинета.

– Ну, здравствуй, – с суровой лаской сказала старая женщина и погладила Агнию по волосам. – Видишь, где бог привел свидеться. – Прикосновение ласковой руки матери как бы напомнило далекие годы детства. Не выдержав, Агния заплакала.

– Мама, я виновата перед тобой, Андреем и родиной. Я преступница, мама… – вырвалось у ней.

Женщины, тесно прижавшись друг к другу, долго сидели молча, занятые своими мыслями. Первой нарушила молчание мать.

– Когда суд-то?

– Не знаю.

– Может, адвоката нанять?

– Нет, в моем деле адвокат не поможет, – ответила с горечью Агния. – Я – государственная преступница.

– Не пойму что-то, – Василиса Терентьевна насторожилась.

– Ну, как тебе объяснить… Я шла против Советской власти, вредила ей.

– Агния, бог с тобой, – старая женщина перекрестилась. – Да как же так? Идти против своей земли, народа? Слыхано ли? Вот что, ругать тебя не буду, – заговорила она твердо, – сама не маленькая. Приведет господь искупить вину – искупи без ропота, и мне от этого на душе легче станет. Умирать стану, благословение мое будет вечно с тобой.

– Мама, – Агния бросилась перед матерью на колени и, рыдая, закрыла лицо складками ее платья. Но вот она откинула голову и робко спросила: – Значит, ты меня прощаешь?

– Да, – сказала торжественно Василиса Терентьевна. – Перетерпевший до конца да спасется. – Василиса Терентьевна побрела к выходу.