Текст книги "В степях Зауралья. Трилогия"

Автор книги: Николай Глебов

ГЛАВА 20

За эти дни Андрей похудел, стал задумчив, тревожно искал в глазах товарищей намек на отчужденность и холодное равнодушие, которого он боялся: ведь это же была вторая его семья. С ней он связал свою судьбу в грозовой семнадцатый год и не мыслил жизнь вне ее рядов. Разве он виноват, что родился в семье купца? Что брат у него колчаковец, а сестра шпионка? Неужели все это будет висеть у него над головой как дамоклов меч?

Охватив виски, Андрей долго сидел неподвижно отдавшись горьким думам. К нему подошла Христина и, положив руку на его плечо, произнесла с теплотой:

– Не надо, родной, успокойся. Все будет хорошо.

Андрей осторожно снял ее руку с плеча.

– Меня страшит мысль, что люди не поймут, что могут подойти формально к моему делу и исключат из партии.

– Твой вопрос обсуждался в партийной организации?

– Вчера. Решили передать в контрольную комиссию. И там поручили его вести Шемету.

– Шемет сумеет разобраться в твоем деле.

– Придется ехать в Марамыш. Там меня знают. Взять справки у Русакова.

– Ну что ж, поедем в Марамыш, – спокойно отозвалась Христина. – Когда?

– Медлить нельзя.

– Что ж. Медлить не будем.

На другой же день Фирсовы были в Марамыше. Постояли в молчании у братской могилы и неторопливо стали подниматься вверх по улице. Андрей был задумчив. Вот и обрыв. С его высоты открывался чудесный вид на окраину. Внизу петляла речка, слева – село; вспомнился пикник.

 
…Снова я вижу тебя, моя милая,
В блеске осеннего дня…
 

Тогда пел Виктор Словцов. Нет его в живых. Замучена в застенках контрразведки Нина Дробышева… Это ведь она здесь, на обрыве, декламировала:

 
…Это смелый Буревестник гордо реет между молний
                                     над ревущим гневно морем.
То кричит пророк победы:
– Пусть сильнее грянет буря!
 

Буря грянула, но Нина погибла. Где теперь Устюгов? Жив ли?

– О чем задумался? – спросила Христина.

– Вспомнил пикник у обрыва, друзей и тебя, мой друг, – слабо улыбнулся он.

– Но ведь тогда меня здесь не было?

– Ну и что же, в мыслях ты была со мной.

…Снова, как и прежде, все собрались у Русакова. На встречу друзей приехали Епифан и Ераска.

– А-а, бравый разведчик! – приветствовал старика Русаков. – Как живешь?

– Живу! Мимо гороха да девок не прохожу. О чем у вас речь-беседа? – усаживаясь на стул, спросил Ераска.

– Спорим, где живется лучше: в городе или деревне? – ответил с улыбкой Григорий Иванович. – Как твое мнение?

– Мое мнение одно: где хлеба край – там и под елью рай, а если хлеба ни куска – заберет и в горнице тоска.

Андрей одобрительно похлопал Ераску по плечу:

– Молодец, Герасим!

– Молодец против овец, а на молодца и сам овца, – ответил тот с ухмылкой и потрогал седенькую бородку.

Женщины ставили на стол пироги. Русаков налил рюмки.

– За нашу родную Коммунистическую партию, за советский народ, – поднимаясь со стула, произнес он с чувством. – Наша партия – справедлива. Разберется во всем. И в твоем деле, Андрей, разберется. В ней каждый дорог. Разбрасываться коммунистами не позволим! За партию! За справедливость!

Ераска незаметно достал «усладу».

– Споем старую революционную! Андрей Никитович, начинай.

Фирсов обвел глазами сидящих за столом и под аккомпанемент балалайки начал мягким баритоном:

 
По пыльной дороге
Телега несется,
На ней по бокам
Два жандарма сидят.
 

Друзья подхватили:

 
Сбейте оковы,
Дайте мне волю.
Я научу вас
Свободу любить.
 

Зазвучал рокочущий бас Батурина:

 
Юный изгнанник
В телеге той мчится.
Скованы руки,
как Плети висят…
 

Под печальные звуки песни Григорию Ивановичу припомнился его приезд с Ниной Дробышевой в ссылку в Марамыш.

 
…Я научу вас свободу любить… —
 

с особой торжественностью пропел он.

 
…Свободу любить… —
 

слились голоса. Долгим любовным взглядом друзья смотрели друг на друга.