Текст книги "Королева Жанна. Книги 1-3"
Автор книги: Нид Олов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)
Глава IV
RARA AVIS [12]12
Редкая птица (лат.).
[Закрыть]
Motto: Проси совета у того, кто умеет одерживать победы над самим собою.
Леонардо да Винчи
Этому человеку было тридцать три года. Он был государственным секретарем, то есть первым должностным лицом королевства. Множество дел проходило через него. Он был достоин своего места. У него был смелый, широкий ум, развитый образованием. Он знал пять языков и отлично разбирался во многих отраслях человеческих знаний, будь то военное дело юриспруденция, коммерция или философия. Ибо все это входило в науку управления страной. Он знал также и поэзию, что для государственного мужа было уже излишним. Однако нет людей без недостатков.
Был у него и крупный недостаток: он всегда говорил то, что думал, и к намеченной цели шел прямо и открыто, разумеется, в той мере, в какой это вообще возможно в политике. Ибо главным оружием в арсенале всякого политика являются ложь, интрига и предательство, а он не желал пользоваться этими инструментами. Поэтому, стараясь говорить то, что думал, он вынужден бывал говорить не все, что он думал, а это мало чем отличается от лжи. Но такова уж была его профессия: скрывать те мысли, которых он до времени не желал обнаруживать. Поэтому он искусно владел лицом и голосом, иначе грош была бы ему цена. А король Карл высоко ценил его.
Этот человек обладал огромными феодами и бенефициями. Сотни вассалов платили ему сюзеренский налог, а он жил в двухэтажном доме, который никак нельзя было назвать дворцом, и гардероб у многих его вассалов наверняка был обширнее и богаче.
Нет, он не был скуп. Он сам посадил в своих провинциях королевских чиновников, которые перечисляли доходы в государственную казну. Хозяин всех торговых городов и латифундий не имел с них ни гроша.
Он не желал этих денег. Он жил только на королевское жалованье.
На нем был официальный наряд государственного секретаря – темно-красная бархатная мантия с выпушками собольего меха, золотая цепь принцев Отена и орденские знаки Святого Духа. Он произнес предписанное этикетом:
– Всеподданнейше припадаю к стопам Вашего Величества.
Она молча смотрела на него. Он был вельможа, он был придворный в лучшем смысле этого слова, в том смысле, как писал о придворном Бальдасаро Кастильоне [13]13
Бальдасаро Кастильоне(1478–1529) – итальянский гуманист, политический деятель и писатель, автор трактата-диалога «Придворный» (1528).
[Закрыть]. «Верьте этому человеку, Ваше Величество». Она и хотела поверить, и потому жадно, долго рассматривала его.
Он стоял, опустив руки, непринужденно и естественно, и не испытывал никакого стеснения от того, что она рассматривает его. У него был высокий лоб, умные глаза и спокойная складка рта, которую не скрывали небольшие усы. Темные волосы его были подстрижены как раз по моде: не слишком коротко (как носили десять лет назад), но и не до плеч (как носят некоторые щеголи, например герцог Марвы, невольно отметила про себя Жанна).
Пауза снова затягивалась, но ему не было от этого неловко, и Жанна с удивлением обнаружила, что и она не ощущает неловкости. «Герцог Марвы уже сто раз пришел бы мне на помощь», – подумала она, улыбаясь, и он улыбнулся ей в ответ – губами и глазами.
– Я рада видеть ваше сиятельство, – наконец сказала она. – Прошу вас сесть.
Он сел. Их разделял стол, на котором лежали бумаги великой важности.
Жанна, неожиданно для самой себя, начала в лоб:
– Вы исполняли должность государственного секретаря при короле Карле, я хочу просить вас остаться им… Согласны ли вы?
– Когда прикажете принести присягу Вашему Величеству?
– А разве это нужно? – невольно, по-детски вырвалось у нее.
– Прошу прощения, Ваше Величество. Все министры, и я в их числе, присягали королю Карлу каждые два года.
«Вот так промах! – Жанна, чувствуя, что неудержимо краснеет, поспешно спрятала лицо в ладони. – Читала ведь, об этом старик написал отдельно!» Вильбуа сидел тихо, не пытаясь ей помочь, и от этого она успокоилась. Она открыла лицо и посмотрела на него.
– Я забыла об этом… Конечно, мы это сделаем… – Она улыбнулась, ища у него поддержки, и он улыбнулся ей в ответ, и от этой улыбки у нее снова вырвалось прежде, чем она успела подумать:
– Мы будем друзьями, принц, не правда ли?
Его детство было тяжелым и мучительным. Отец, великий принц Отена, был весьма охоч до женской прелести и злоупотреблял «правом сеньора». Он мог бы завести гарем, как восточный владыка, но этому мешали его авантюрный характер и любовь к острым ощущениям. Не раз ему, переодетому в простое платье, приходилось выдерживать целые баталии с разъяренными мужиками и парнями окрестных деревень. В этих боях сила была на его стороне: он постоянно таскал с собой три двуствольных пистолета.
Однако он не любил убивать их до смерти: они были его подданные.
Катерина Мери, невеста одного молодого безответного крестьянина, приглянулась ему. Он явился прямо в церковь, молча отстоял весь нехитрый обряд деревенского венчания, затем подошел к жениху, бросил ему золотую монету и сказал:
– Ты подождешь.
Вслед за этим он увел девушку.
Она вернулась к мужу только через неделю, бледная, готовая ко всему. Он не бил ее. Происшедшее надломило его не весьма сильный дух, и он пил в одиночестве. Она же, остановившись перед ним, показала ему кинжал с гербом сеньора и произнесла торжественно, как клятву:
– Сеньор запретил тебе касаться меня в течение двух месяцев, покуда он не вернется из Толета Он полюбил меня, и я принадлежу ему. Вот этим кинжалом я убью тебя, если ты коснешься меня. Сеньор сам подарил мне этот кинжал.
Он посмотрел на нее не без страха.
– Живи, Катерина, как знаешь… – сказал он.
А жить надо было. Хозяйство было не из крепких: Авлан перед свадьбой отделился от отца и выстроил себе временную хибарку в надежде на лучшие времена, когда можно будет построить настоящий дом и вообще поправить дела. В том, что так оно и будет, Авлан не сомневался. Но после того как сеньор из-под самого венца увел его невесту, беленькую и чистую Катерину, – все валилось из рук. Для кого было работать?
Два месяца прошли как сон пустой – сеньор не вспомнил о Катерине. Та, начавшая уже беспокоиться, вдруг обнаружила, что беременна.
Это наполнило ее радостью. Вся досада на сеньора пропала, и теперь она восхваляла судьбу, что тот не вспоминает о ней. Она даже молилась Богу, чтобы сеньор не вспоминал о ней подольше, – ведь она носила его плод, ребенок по праву и закону был дворянином. Она с гордостью заявила об этом мужу.
Услышав это, Авлан только сплюнул и выругался.
Ребенок был мальчик. Его крестили и записали в церковной книге под именем Эрана, сына Авлана Флата, крестьянина, и Катерины Флат, урожденной Мери, крестьянки.
Молитва Катерины дошла до Бога. Сеньор забыл ее. Но то ли она молилась слишком усердно, то ли Господь Бог понял ее неверно, только сеньор совсем забыл про Катерину. Она изгладилась из его памяти, как многие-многие другие.
Но Катерина не теряла надежды. Первые три года ока возилась со своим ненаглядным сыночком, не замечая ничего. Авлан исподтишка пинал и бил ребенка, впрочем, остерегаясь делать это, если жена была поблизости. Он боялся ее.
В пять лет мальчик твердо знал, что «отец» означает «зло», а мама – это ласковое солнце, это все доброе. Она играла с ним, рассказывала ему сказки о замке, господином которого стал юноша, родившийся в крестьянской хижине, и при этом она смотрела на него с обожанием, которое даже несколько пугало его. Она не раскрывала ему тайны его рождения, хотя временами ей бывало очень трудно удержаться. Иногда сеньор проезжал через их деревню, и мама, кланяясь ему до земли, тихонько шептала сыну:
– Ты будешь таким же, как сеньор.
Сеньор проезжал мимо Катерины, в упор глядя на нее, и не узнавал ее. Возможно, он ее просто не видел. Но она все-таки была счастлива: она крепко надеялась, что господин вспомнит.
Мир ребенка был поделен пополам. Одна половина была враждебна и опасна: это был отец, который никогда не говорил ему ласкового слова и часто бил его без вины, это были деревенские мальчишки, которые не принимали его в свои игры, нещадно избивали при случае и дразнили сучьим выблядком. Другая половина была мама, ласковое солнце, у которой он спасался от мальчишек, рядом с которой не был страшен и отец. Когда он спрашивал, почему его так травят и бьют, мама говорила, что дети мужиков дурные и недобрые, а он хороший, умный мальчик, вот они и не любят его.
На отца он никогда не жаловался ей.
Но вот настал день, когда солнце потухло. Ребенок почувствовал это сразу, и с этого дня весь мир стал ему враждебен, злобен и опасен. Ему было тогда неполных шесть лет.
Это был день, когда Катерина узнала о свадьбе сеньора.
Все ее тайные надежды рухнули. Сеньор забыл ее. И ее ненаглядный сыночек, которого она уже мнила наследником великого сеньора, стал ей противен. Она вдруг поняла, что она крестьянка, из грязи взятая и снова брошенная в грязь, где ей и быть надлежит. А сын был плодом насилия и обмана, он был сучьим выблядком.
Когда она впервые произнесла эти слова, ей доставило острое наслаждение видеть, как расширились глаза ребенка, не понявшего ее, не желавшего верить своим ушам.
Она накинулась на мальчика и принялась колотить его. Ребенок от испуга и боли кричал так, что в дом вбежал Авлан, работавший на дворе, и оттащил жену.
– Опомнись, Катерина. Мальчонка ведь ни при чем.
Потом он хотел взять мальчика на руки, но это был отец, враг – мальчик, собрав последние силы, вскочил и кинулся бежать.
Его нашли на второй день в лесу, полубезумного, умирающего. Он не давался в руки. С трудом удалось отнести его в дом и уложить. Мать рыдала над ним, умоляла простить ее, но он больше не верил ей. Даже отец смягчился и ухаживал за ним. Отцу он никогда не верил. Он долго лежал больной. Опасались за его рассудок, но он поправился. Он только стал замкнутым и молчаливым, потому что говорить ему было больше не с кем.
Мать после бурного припадка ненависти как-то сникла. Она не била сына, но и не ласкала его. Отец стал относиться к нему получше. Крайности слились: черное и белое дали серое.
Его гоняли по домашним работам; мальчишки все так же преследовали его, но защиты от них искать было негде. Кормили и одевали его кое-как. Родители мирились с ним как с неизбежным злом и старались заиметь другого, своего ребенка. Тогда его жизнь несомненно стала бы еще хуже.
Но прежде чем родители успели в своих попытках, произошла вторая встреча Катерины с сеньором.
Сеньор был несчастлив в браке: у него не было детей. Между тем он был не так уж молод, а иметь наследника было необходимо.
Разумеется, во всем он обвинил жену. Ходили слухи, что он нещадно бил ее. В самом деле, она скоро умерла, как было объявлено, от недозрелых абрикосов.
Овдовев, сеньор пуще прежнего занялся охотой на деревенских красоток. Однажды вечером, как обычно переодетый, он ехал по деревне, где жила Катерина, и увидел ее при свете свечки в открытом окне. Она раздевалась перед сном. Авлан был в городе. Сеньор соскочил с коня и постучал.
– Воды дворянскому скакуну.
Катерина отворила, и он молча набросился на нее. Та инстинктивно начала сопротивляться и задела сеньора по лицу. Немедля рассвирепев, тот ударил ее железным кулаком в грудь; Катерина влетела в горницу и грохнулась на пол. Сеньор вскочил вслед за ней и принялся топтать ее. Затрещали ребра, изо рта у Катерины брызнула кровь.
Вдруг на сеньора с криком кинулся маленький мальчик. В руке его был зажат кинжал – тот самый, который год назад он нашел в материных тряпках и перепрятал в иное место. Теперь оружие пригодилось. Сеньор одним движением вырвал кинжал у мальчика «Ах ты, сучонок!» – но тут женщина испустила хриплый вопль.
– Сеньор, не убивайте его! Это ваш сын!
Сиятельный принц замер, как статуя: он разглядел на рукоятке кинжала свой собственный герб.
Он наклонился над Катериной.
– Женщина, ты лжешь.
– Клянусь Богородицей и Пресвятой Пасхой, я отвечу перед Богом, если солгу… Это ваш сын.
Сеньор опустился на табурет.
– Говори, что ты знаешь. Откуда у тебя кинжал?
Хрипя и тяжко дыша, Катерина рассказала ему всю историю Сеньор принялся мучительно припоминать и наконец вспомнил.
– Черт тебя возьми, Катерина, – прошептал он, – да ведь ты сама не понимаешь я вознесу, я возвеличу тебя.
– Сеньор, я умираю, – хрипела женщина, выплевывая кровь – Спасибо вам, что вспомнили. Возьмите сыночка… умненький такой, гордый мальчонка… Он ваш сын.
– Мальчик, – позвал сеньор.
Но мальчика и след простыл.
Катерина умерла под утро. Сеньор просидел над ней всю ночь, ухаживал за ней, как мог, и проявлял столько нежности, сколько, видимо, никогда не выпадало на долю его законной супруги Увидев, что она мертва, он принялся рыдать, кататься по полу и ломать нехитрую мебель. Вернувшегося из города Авлана он чуть не убил, наконец появились свитские кавалеры, принц немного успокоился, велел забрать тело Катерины и похоронить в фамильном склепе Авлану он выслал сто червонцев.
Мальчика долго не могли найти, но все же нашли сеньор поднял на ноги всех. Его взяли, он молча отбивался. Пришлось связать его и так отвезти в замок.
Девочка, носившая королевский горностай, предложила ему свою дружбу. Он совсем не знал этой девочки, знал только, что она существует. А откуда она знала о нем? Кто научил ее?
Впрочем, он сразу понял кто: герцог Фьял. Что ж, тем лучше.
– Королевская дружба всегда драгоценный дар, – сказал он. – Я не стану говорить, что дружба именно Вашего Величества драгоценна мне вдвойне и втройне, таким словам Ваше Величество вправе не поверить Но я скажу, что постараюсь быть Вашему Величеству хорошим другом.
Жанна вздохнула Ей стало совсем легко с этим человеком.
– Вот и славно, принц… Мне говорил о вас герцог Матвей.
– Герцог Фьял был достойнейшим мужем, – сказал Вильбуа.
– Так вот, принц, – Жанна перешла на деловой тон, – здесь лежат некоторые указы короля Карла, я прочла их. По-моему, их надо оставить в силе. Как это делается?
– Ваше Величество, их надо будет формально подтвердить перед Советом вельмож и перед Королевским советом.
– Итак, это будет нашим первым делом. Затем приведем к присяге министров. Пишите, принц… Ах нет, нужен секретарь…
Она потянулась к звонку. Вильбуа улыбнулся.
– Секретарь есть пара ненужных ушей и один ненадежный язык, так выражался король Карл.
– Ах, вот как.
Жанна без всяких околичностей подала принцу лист бумаги.
– Может быть, король Карл устроил бы сначала присягу, а потом уже подтверждение указов? – спросила она лукаво.
– Ваше Величество вправе рассудить об этом единолично, – ответил Вильбуа.
– Благодарю вас. Присяга потом, сначала надо решить кто достоин быть моим министром… Сеньоры еще здесь, надо думать? Мы соберем их и объявим им нашу волю… А скажите, принц… дворяне надеются на перемены?
– Да, Ваше Величество, они надеются на возврат к старому.
– Возвращаться к старому нельзя, – решительно сказала девушка. – Придется рассеять их надежды, но я не вижу иного выхода. А вы, принц?
– Ваше Величество, я прежде всего человек, а потом уже дворянин.
Отец, сиятельный принц Отена, дал мальчику новое имя. Его теперь следовало звать Карл, в честь здравствующего короля.
В один миг исчез маленький забитый звереныш Эран Флат, которого травили и изнуряли работой. В один миг возник наследник великого сеньора Отена, юный принц Карл Вильбуа.
Но эта операция была произведена над одним и тем же телом. Первую душу из него вырвали, другую впихнули на ее место, и там она лежала, как чужеродный комок, среди кровавых обрывков старой.
Сеньор-отец проявил необыкновенный для него такт Он не мозолил глаза ребенку на первых порах. Мальчика окружили умные наставники-гуманисты, которые вели с ним беседы о мире и человеке, царе этого мира. Исподволь его научили читать и писать; хорошие манеры были до времени отставлены. Чтение заставляло его уединяться; ему не мешали. Открыв для себя царство разума, он ушел в него.
Библия была проглочена им, до того как ему успели объяснить, что это священная книга, написанная пророками и иными Боговдохновенными лицами. Он смотрел на нее любопытными глазами ребенка, а не слепым взглядом верующего. Для него Библия навсегда осталась собранием легенд и древних историй, иногда захватывающих, иногда скучноватых, а порою и смешных. Некоторые отрывки были ему знакомы: их часто бормотала мать.
Когда дворцовые духовники толковали ему, как следует воспринимать Священное Писание, девятилетний мальчик, глядя в пол, кивал и соглашался но на уме у него было свое.
Он долго не мог примириться с новой жизнью. Правда, о побеге он не думал: бежать было некуда, и его держали книги, они были прочнее стен. К сеньору он выказывал почтение, от ласк его не уклонялся, но принимал их без радости. Через полгода жизни в замке сеньор сказал, чтобы мальчик называл его «отец». Мальчик ответил: «Хорошо», – и с той поры твердо исполнял желание сеньора, что в первые месяцы было совсем нелегко.
Сеньор заметил ему, что он слишком нежничает со слугами: «Это низкорожденные холопы, сын мой; они любят голос суровый и суровую руку, им битье только на пользу». Мальчик едва не возразил, что на вид они – люди ничуть не хуже его самого, но сдержался и ответил только:
– Хорошо, отец.
Но он никогда не бил слуг. Ничто не могло изгладить из его сердца память о прежней жизни, когда его били все, кому только было не лень.
Он с увлечением занимался языками. К десяти годам он свободно читал по-латыни, по-гречески и по-французски. Вокабулы и грамматические тонкости радовали его. Они помогали ему уйти от разорванности души.
Как-то, вернувшись из столицы, отец сказал ему:
– Сын мой, не собираешься ли ты стать писакой или попом? Черт возьми, ты дворянин. Хватит с тебя науки Ты должен скакать верхом, ездить на охоту. Я научу тебя владеть оружием. А книги вели бросить в печку.
– Хорошо, отец, – ответил сын.
Книги он не бросил в печку, а надежно спрятал, и теперь чтение доставляло ему еще большее удовольствие, ибо в нем была сладость запретного плода. Отец научил его фехтовать, стрелять из мушкета, ездить верхом. Сын преуспел и в этом.
Однажды, когда мальчику было тринадцать лет, сеньор повез его на охоту. Протаскавшись целый день по лесам и холмам, они возвращались в замок во главе своей свиты. Сын был весел и оживленно беседовал с отцом о подробностях дня. Тогда отец решил сделать опасный опыт: он поехал через деревню, где мальчик жил своей первой жизнью.
Были сумерки, когда они проезжали по главной улице. Крестьяне кланялись им до земли. Сеньор, небрежно отвечая на поклоны, напряженно следил за лицом сына. А тот, держа хлыстик у края шляпы, в знак приветствия народу, продолжал непринужденно болтать, и улыбка на его румяном от скачки лице была лучезарна, как и прежде.
Сеньор был в восторге – мальчик забыл прошлую жизнь. Но он видел только лицо мальчика, а не его сердце.
Это был пробный шар с его стороны. Он пустил его наугад и не промахнулся.
– Я очень рада слышать это от вас, принц, – живо сказала королева. – Можете мне поверить. А скажите: в высшем кругу есть еще дворяне, видящие в себе прежде всего людей?
Вильбуа улыбнулся.
– Прежде всего, это, конечно, Андрей Ренар, граф Мана… но у него дворянство не природное, а нажитое, так что его понять нетрудно… Бразил Альтисора, граф Менгрэ… правда, он не пэр… Ах, Боже мой! Лодевис Гроненальдо, сиятельный принц Каршандара! Ессе homo [14]14
Вот человек! (лат.)
[Закрыть]! Как я мог его забыть!
– А герцог Марвы?
Вильбуа мгновенно посерьезнел.
– Нет, – сказал он.
Жанна ждала, что он что-нибудь добавит, она даже приоткрыла рот. Но он молчал.
– Но мы оставим его… первым министром двора?
– Ваше Величество, выслушайте его самого. У короля Карла он был превосходным министром.
– Ну хорошо, – сказала она. – Я выслушаю его. Вы же будете государственным секретарем… а также моим другом, так? Мы подтверждаем указы короля Карла, мм… нужна ведь тронная речь?
– Да, Ваше Величество.
– Это я очень кстати вспомнила… – Жанна сделала пометку. – Затем мы приводим к присяге министров… Послушайте, принц, как нам быть с сеньорами? Это многочисленная толпа… Я побаиваюсь их…
Он не боялся никого и ничего, ибо знал, что ему нечего бояться в себе самом. Он был закован крепкой броней.
Это отразилось в его поведении, манере говорить. Сеньор заметил это и одобрительно сказал:
– Браво, сын мой, теперь я узнаю себя в тебе.
Сын молча поклонился, что, однако, понравилось сеньору еще больше.
Он знал, что простые, бесхитростные радости ему заказаны. Его ждал двор короля. Приближался срок его совершеннолетия – в этот день его представят самодержцу.
В семнадцать лет это был стройный, крепкий юноша. При одном взгляде на него сразу же хотелось сказать: благородная внешность. Его жизненные принципы к тому времени сложились и затвердели. Воспоминание о прежней жизни не стерлось – оно было оковано прочной оболочкой. Это было прошлое. В настоящем он был наследником Отена, в будущем – сеньором Отена, и он был вполне уверен в своих силах.
Наконец настал день, когда юный принц Карл Вильбуа, наследник Отена, приехал с отцом в Толет. Аскалер сиял огнями: королю представляли сына первейшего вельможи. Такие события обставлялись с большой помпой. Толпа придворных судачила вполголоса. Никто не знал толком истории юного принца. Официально было известно, что он сын второй жены сеньора, правда, умершей до венчания, но дворянки из лучшего отенского дома. Владетель Отена выпустил в свет пространную декларацию, составленную щедро оплаченными духовниками и юристами, где велеречиво говорилось о неисповедимых путях Господних, о пагубных заблуждениях сеньора, не озаботившегося вовремя скрепить брак; сеньор каялся, призывал Господа и тому подобное.
Сын читал эту бумагу. Имени матери там вообще не было.
Король восседал на троне, окруженный сеньорами. Люди поплоше стояли по стенам залы, оставив посередине свободную блестящую дорожку. Принц Отена сказал:
– Ныне представляю Вашему Величеству сына своего, принца Карла, наименованного так в вашу честь, государь. Соблаговолите принять его и отнеситесь к нему так, как будет Вашему Величеству угодно.
Фанфары заиграли призыв. Король тоже читал отенскую декларацию, и она не убедила его, как и других. Тем интереснее было увидеть: каков он, этот наследник Отена?
Двери раскрылись, и стройный рослый юноша в белом парадном костюме ступил на освещенную дорожку. Ему надо было пройти до трона сто шагов. Король и все напряженно изучали его. Это был подлинный дворянин, хоть лопни, по всему – осанке, походке, выражению лица. Придворные остряки, у которых на языках уже вертелось словцо «бастард Отенский», – сочли за благо проглотить это словцо. Он не был бастардом – вот и все. Он был похож на отца, но черты его были светлее и благороднее. За ним несли золотую цепь принцев Отена.
Королю он понравился с первого взгляда.
– Очень славный мальчик, – шепнул он герцогу Фьял.
Перед троном юноша сделал поклон. Кардинал Мури вышел к нему с Библией. Преклонив колено, он положил левую руку на святую книгу, а правую поднял в воздух.
– Именем предков, именем благородной крови, именем Господа нашего, – произнес он, – клянусь служить всеми силами сердца, ума и рук своих Вашему Величеству, единодержавному монарху Великой Виргинии и острова Ре, царю Польскому и князю Богемскому, а также законным наследникам Вашего Величества. Клянусь не преступать этой моей клятвы, покуда бьется сердце, ясен ум и тверды руки. Я, Карл Вильбуа, принц Отена, сказал это.
Под звуки гимна король сошел с трона, поднял юношу и надел на него золотую цепь.
– Им нужна золотая цепь, Ваше Величество. Железную они будут грызть, а золотой будут гордиться. Между тем она вяжет не хуже железной.
– Но это будет дорого… – задумчиво возразила девушка. – Нам не хватит золота на всех…
– Ваше Величество, я выразился фигурально. Цепь должна быть золотая только с виду… Ее нужно позолотить.
– А! Позолоченная цепь – это хорошо! А как это сделать?
– Для начала, Ваше Величество, можете дать несколько обещаний в своей тронной речи. Обещания ничего не стоят, но высоко ценятся… Но, конечно, – добавил он, – не следует обещать ничего заведомо невыполнимого.
– Спасибо, принц, я так и сделаю…
Жанна замялась. Ей надо было поделиться с Вильбуа своим проектом, но она боялась, что он сочтет его детским, наивным и отвергнет. Сердясь на свою робость, она заговорила резко, словно заранее отводя возможные возражения:
– Я полагаю, что мне известны события последних ста лет, и думаю, что для ублаготворения дворянства нужен какой-то широкий жест. Необходимо дать им понять, что старые распри забыты навсегда. В общем, нужно даровать амнистию герцогу Фраму, вернуть ему титул герцога Кайфолии и все привилегии пэра…
Она смолкла, выжидательно глядя на принца. Он ничего не сказал, но она сразу поняла, что ему этот проект не нравится. И, странное дело, это не вызвало у нее возражения. Напротив, было только доверие к этому человеку.
– Вы думаете, на это даже не стоит намекать в тронной речи?
– Думаю, что не стоит, Ваше Величество, с этим надо подождать. Конечно, положение его надо так или иначе изменить… все этого ждут… Я бы советовал Вашему Величеству снять с него полицейский надзор и дать ему свободу передвижения, вплоть до выезда за границу. Как внешний враг он будет менее опасен…
– Что же, это уже возможность проявить милосердие. Но, принц, почему вы не даете мне проявить его со всей моей королевской щедростью?
Вильбуа уловил ее тон и ласково улыбнулся:
– Ваше Величество, щедрость хороша в меру… Иначе господа только и будут делать, что смотреть вам в рот… – Голос его стал жестким. – Боюсь, что старые распри не забыты.
Старые распри напомнили о себе. Был раскрыт зловещий заговор против короны. Это было на третий год его жизни в столице, где он делил время между дворцом и Университетом. Король готовился идти на Венгрию, но отложил поход. Внезапно были арестованы многие пэры Карл Вильбуа, тревожась за отца, пытался проникнуть к королю, но безуспешно. Даже государственного секретаря, герцога Фьял, невозможно было добиться. Через месяц ужасных тревог и волнений наконец его призвали к королю. Он явился. Король обнял его и сказал: – Я всегда доверял принцам Отена, они своих клятв не нарушают. Тебя давно пора наградить, но ты не заслужил еще награды. Я дам тебе эту возможность. Собирайся, поедешь со мной.
Юный принц отправился с королем в Венгрию, где на практике постиг науку войны. При коронации в Буде он стоял по левую сторону трона и принял из рук императора Венгрии рыцарский крест и белый шарф ордена Святого Духа.
Когда он вернулся в Толет, ему показали в Аскалере молодого человека, двумя-тремя годами старше его. Унезнакомца были каштановые волосы и смазливое хитрое лицо. Это был новый герцог Марвы.
Через год скончался старый принц. Под конец жизни он ударился в религию, бросил свои донжуанские привычки, да и «право сеньора» было отменено. Он очень любил сына, писал ему нежные письма, гордился его успехами. Сын отвечал ему аккуратно и вполне искренно.
В завещании стояло:
«Похоронить меня рядом с Катериной, принцессой Отена»
Карл Вильбуа прочел эти слова. Воля сеньора была выполнена. По окончании обряда ночью он прошел в склеп, где лежали отец и мать, и пробыл там до утра, чтобы никто не видел, как он плачет.
В замке Эй была смерть. Жизнь была в Толете. И он уехал в Толет с тем, чтобы больше сюда не возвращаться.
Аудиенция продолжалась полчаса. Им обоим казалось, что прошло гораздо больше времени.
Жанна передала принцу связку бумаг.
– Вот они, – сказала она. – Всецело надеюсь на вас, принц, вы ведь сделаете это быстро? Тронная речь послезавтра… Мы составим ее вместе, не правда ли? Я была очень рада, что вы не отвергли моей дружбы, поверьте мне. Сегодня я приму Лианкара и Гроненальдо, как вы советуете…
Государственный секретарь поцеловал руку королевы и удалился. Связка бумаг, которую он уносил с собой, означала огромное доверие: это были неизданные стихи Ланьеля. Они нашлись на самом дне ларчика. В память о своем наставнике Жанна решила как можно скорее напечатать их.
