Текст книги "Королева Жанна. Книги 1-3"
Автор книги: Нид Олов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
Глава XXXIII
СЕВЕРЯНЕ ПРОТИВ ЮЖАН
Motto: Кто владеет твоей тайной, владеет и твоей свободой.
Фернандо де Рохас
В Толете светило солнце, а в Генуе уже в полдень было пасмурно, как вечером. Сырой ветер нагонял все новые тучи с Альп; временами в воздухе крутились снежинки. Зато в Толете рыдали, а в Генуе веселились, Толет хоронил, а Генуя собиралась танцевать.
В последнее время Генуя веселилась и танцевала что-то уж чересчур много. Стороннему наблюдателю могло показаться, что это пир в ожидании конца света, но генуэзцы объясняли это исключительно тем, что у наместника отменно веселый нрав.
Маркиз Паллавичино устраивал маскарад. Внутренний двор его палаццо сиял огнями. Факелы и плошки пришлось зажечь уже в пять часов пополудни. Декораторы заканчивали работу при искусственном освещении. Ровно в семь часов хозяин воссел на курульное кресло, вынесенное на верхнюю площадку мраморной лестницы.
Он был задрапирован в римскую тогу с пурпурной каймой. Букцинеры и воины стояли справа и слева, каждую четверть часа букцины поднимались кверху, и воздух раздирали резкие звуки римских военных сигналов Увенчанный лаврами, с императорским жезлом в руке, маркиз Паллавичино принимал гостей.
По мраморной лестнице поднимались рыцари, мавры, палачи, оборотни, монахи, женщины в мужских костюмах, мужчины в женских юбках, в масках и без масок. Гости склонялись перед хозяином, целовали край тоги, жезл, подлокотники кресла. Маркиз патрициански улыбался.
Сиятельный граф Респиги, наместник Ее Величества, явился в полном костюме Сатаны, со свитой из пяти дьяволов поплоше. Этот наряд шел ему лучше, чем какой-либо другой. Ему почти не пришлось гримироваться.
Вокруг кресла маркиза Паллавичино тоже собралась свита: делла Ровере, Бальби, Строцци, Годескалька, все первейшие генуэзские гранды. Случайно или по сговору все они были в римских тогах. Маркиз Паллавичино сказал, подняв жезл:
– Приветствую пришедшего из мрака!
Респиги злобно оскалился, однако скоро нашелся с ответом:
– Приветствую язычников, милых моему сердцу, ибо если они и не служат мне, то, во всяком случае, мне принадлежат.
И он проследовал со своими чертями в залы, задерживая взгляд на обтянутых шелковым трико ногах женщин. Как и все знатные персоны он был без маски. Ему кланялись, но он не отвечал на поклоны. Он кивнул только одному – смуглому сухому человеку в кожаной солдатской куртке.
– Не угодно ли вам выпить, мессир Контарини? – спросил он.
Мессир Контарини выразил согласие. Вся группа направилась в буфетную, но Респиги вдруг остановился на полдороге, как будто схваченный приступом боли. Губы его скривились, и он длинно выругался по-виргински.
– Что с вами, ваше сиятельство? – забеспокоилась свита.
– Я не прощу им этого, – пробурчал Респиги и вошел в буфетную, задрапированную под разбойничью пещеру. Она освещалась только ярким пламенем очага, где жарилось мясо. Наместник уселся на единственный стул со спинкой, положив ноги на стоящий торчком дубовый чурбак. На таких же чурбаках разместились остальные.
– Я не заметил среди гостей полковника Горна, – сказал один из «чертей». – Капитан Денхотр, вы не видали его?
Другой «черт», виргинский гвардеец, покачал головой. Респиги раздраженно бросил:
– Дался вам полковник Горн!
– Ваше сиятельство, – не унимался «черт», – я предпочел бы, чтобы полковник Горн был с нами…
– Вы не могли бы помолчать, сеньор Гуарнери? – рявкнул наместник. – Мне не интересно знать, что вы предпочитаете. А я вот предпочел бы не слышать вашего голоса.
– Мясо готово! – возвестил кто-то. – Выпьем, господа!
Поднявшись с мест, все протянули кубки к Респиги:
– Слава Люциферу, владыке ночи!
Респиги жадно выпил, но есть не стал. Пока другие аппетитно расправлялись с ароматными сочными кусками, он хмуро тянул вино. Рука его полезла, чтобы заправить в рот кончик закрученного уса, но он вспомнил, что усы и борода обильно нафабрены помадой. Он отдернул руку и шепотом выругался.
Из бальной залы донеслись звуки музыки: начались танцы. Респиги мрачно пил. «Черти» исправно поднимали тосты в честь Люцифера, словно не замечая его настроения.
В десять часов в буфетную вошел полковник Горн, без маски, в сине-белом костюме ландскнехта. С ним был какой-то монах.
– Славная компания, – сказал он своим жестким голосом. – Привет вам, господа черти. А, вы тоже здесь, капитан Денхотр? Сидите, сидите.
Респиги вдруг оживился.
– Здравствуй, честный солдат! – закричал он, вскакивая со стула. – В компании чертей только тебя и недоставало!.. А это что такое?
– Это пилигрим, – ответил Горн. – Я чувствовал, что и его вам тоже недостает.
– Ты прав, солдат! – воскликнул Респиги. Горн усмехнулся. – Мы тут жуем говядину, а ты приносишь нам свежую монашину! На вертел монаха! – И Респиги протянул руку.
– Vade retro Satanas! [112]112
Изыди, Сатана! (лат.).
[Закрыть]– возопил монах, выставив перед собой распятие. Глаза его фанатически сверкали на изможденном, небритом лице.
– Diabolo, – сказал Горн, – этот монах настоящий, не маскарадный. Я подобрал его на улице по дороге сюда.
– Тем лучше! Подлинный монах в собственном соку!
– Вряд ли с него будет сок, – возразил Горн. – Бедняга тощ, как тряпка, от бесконечных благочестивых подвигов.
– Так он жестковат, вы говорите?
– Думаю, что да, особенно для вашего желудка, привыкшего к нежной пище.
– А вы знаете, как поступают с жестким мясом? Его вымачивают в вине, – сказал Респиги. – Ну, пей, юродивый!
– No comprender [113]113
Не понимаю (исп.).
[Закрыть], – глухо сказал монах.
– Это испанец, – пояснил Горн. – Он идет пешком в Рим.
– Ага, – сказал Респиги. – Не беда, объяснимся жестами. Садитесь, полковник. А ты, монашек, иди, иди сюда.
Он силой усадил монаха и поставил перед ним кубок.
– Пей, монах. Это славное генуэзское вино.
Монах молча отодвинул кубок. Респиги начал выходить из себя.
– Так я же заставлю тебя выпить! Держите его, господа, я волью ему в глотку!
Двое «чертей» поднялись, но монах опередил их. Левой рукой он оттолкнул одного, а правой надавил на свое распятие, из которого, точно жало, выскочил стилет.
– Santiago у cierra Espana! [114]114
Святой Иаков (с нами), рази, Испания! – старинный испанский боевой клич.
[Закрыть]– заревел монах, принимая боевую стойку, как заправский солдат. Все попятились от него.
– Оставьте его, – не меняя тона, сказал Горн. – Я же говорил вам – монах настоящий. Я уже жалею, что привел его.
– В самом деле, зачем вы его притащили? – спросил Респиги, переводя дух.
– Не знаю. Взбрело в голову. Сейчас я тем же путем выведу его отсюда.
И Горн вышел, ведя монаха за руку. Монах дрожал от ярости и грозил наместнику сжатым кулаком. Респиги показал ему язык.
– Странная шутка, – глубокомысленно заметил мессир Контарини.
– Для истощенного постом он довольно силен, – сказал Гуарнери, которого толкнул монах. – Не знаю, как правая, но левая рука у него не похожа на тряпку.
Вошел маркиз Паллавичино.
– Светлейший Люцифер, – провозгласил он, – мы все тоскуем без тебя. Идем, я покажу тебе мою богиню Венеру Она принадлежит тебе, как и я.
В большом зале призывно запели трубы. Респиги слегка поклонился маркизу Паллавичино.
– Я охотно последую за тобой, язычник, тем более что сейчас я имел встречу с приспешником исконного моего врага, мерзким и вонючим монахом…
– А, я тоже его видел, – сказал маркиз. – Граф Горн привел его с собой чуть ли не силой. К сожалению, монашек начисто лишен человеческих слабостей, которые только и красят человека…
– Кто еще видел монаха, ваше сиятельство? – живо спросил Гуарнери.
– Да все его видели, – ответил маркиз. – Граф Горн подтаскивал его и к Бальби, и к Строцци, и к делла Ровере, и всем показывал, как некое чудо.
– Это непонятно, – сказал Гуарнери.
– Вздор, вздор! – прервал его Респиги. – Это самый лучший маскарадный костюм, какой я сегодня видел: солдат под руку с настоящим монахом! Я надеюсь, что все оценили выдумку моего полковника.
– Браво! – воскликнул маркиз Паллавичино. – Мы увенчаем графа Горна лаврами, если, конечно, монах еще не удрал от него… Но в зал, в зал, господа, уже трубили в третий раз.
Гости собрались в большом зале. Все взоры были устремлены в центр; видимо, большинству было известно, какой номер им покажут. Последним в боковых дверях появился полковник Горн со своим монахом. Не обратив на себя ничьего внимания, они встали у стены, позади всех.
Невидимый хор запел латинский пэан. Толпа напряглась. Респиги стоял, уперев руки в бока, вытянув вперед напомаженный клин бороды. Монах зло смотрел ему в затылок, но он не чувствовал этого взгляда.
Подсвеченные витрины погасли один за другим. В полной тьме хор пропел:
– Gloria aeterna Veneri Deae amoris! [115]115
Вечная слава Венере, богине любви! ( лат.).
[Закрыть]
Высоко вверху вспыхнула люстра. Она была задрапирована таким образом, чтобы весь свет падал вниз, не рассеиваясь в стороны. Под звуки музыки над толпой появилась видная по колени белая обнаженная женщина. Она прошла по помосту, скрытому головами толпы, и очутилась в столбе света.
Слепяще засверкала диадема на ее высокой прическе, но еще ослепительнее светилось ее прекрасное тело. Она подняла руку, приветствуя гостей.
– Vivat Venus! [116]116
Да здравствует Венера (лат.).
[Закрыть]– взорвался зал. Толпа рухнула на колени, а Венера начала подыматься. Помостом ей служила широкая скамья, которую держали согнутые в три погибели слуги. Сначала они встали во весь рост, а потом подняли скамью на вытянутых руках. Женщина слегка расставила ноги, чтобы сохранить равновесие. Она и в самом деле была сложена, как богиня. Но уже полетело по толпе ее земное имя: Аннунчиата Корелли.
– Самая дорогая куртизанка Генуи, – шепнул Горн своему монаху. – Это зрелище доконает Респиги.
– Так он сейчас пойдет к ней? – спросил монах.
– Если бы он посмел! У нее на сердце возлежит Сфорца Паллавичино, брат нашего хозяина. Респиги домогался ее, но без успеха.
– Не уступить наместнику! – поднял плечи монах.
– О, для нее это было гораздо лучше, чем уступить.
– Вот как. Плохо же его здесь любят.
– Итальянцам не за что любить предателя и сына предателя.
Они говорили по-виргински.
– Не пойти ли нам, пока все глазеют, – предложил Горн. – Время дорого.
– Вы правы, – сказал монах.
И они выскользнули в темный коридор как раз в тот момент, когда Венера произносила хриповатым голосом:
– Благодарю за любовь, мой добрый народ.
Маркиз Паллавичино удержал Гуарнери за рукав.
– Не ищите графа Респиги, синьор, – сказал он, многозначительно улыбаясь. Гуарнери ответил ему такой же улыбкой:
– Значит, он вряд ли вернется сюда.
В это время граф Респиги, завернувшись в свой мефистофельский плащ, нетерпеливо бежал по крутым ступеням генуэзских переулков. Два его брави, один с факелом, другой с пистолетами в каждой руке, сопровождали его. Созерцание голой Венеры действительно доконало Респги. Он желал женщину, и немедленно – обо всем остальном он забыл начисто.
Он миновал чопорную виа Бальби и летел вниз, к улице Прэ [117]117
Виа Бальби, улица Прэ– эти улицы действительно существовали в Генуе.
[Закрыть], вожделенному месту, где ждала его радость, высшая радость, какую он знал. Извилистые переулки, «узкие, как жилище змея», таили немало опасных сюрпризов, но Респиги ни разу даже не споткнулся на мокрых щербатых камнях. Эрос и Приап наперебой поддерживали его своими крыльями. Бесполезно было думать о Венере, оставшейся наверху. Ее роскошная грудь и царственные бедра не принадлежали ему, и Респиги гнал от себя сверкающие видения. Он спешил вниз, утешая себя банальной мыслью, что эта богиня наслаждения в конечном счете может дать ему не более того, что даст и простая девка. Красота лица и роскошь форм суть лишь более или менее богатая рама, а картины – все одинаковы.
Улица Прэ, вьющаяся почти по самому берегу моря, была черна, как могила. Но Респиги был здесь своим: он безошибочно угадал нужную дверь и постучал. В дверной решетке сверкнули старушечьи глаза; его осмотрели изнутри, и дверь открылась. Факел погас, брави остались на страже. Граф коршуном взлетел по крутой лестнице.
Он очутился в комнате, едва освещенной жалкой свечой. Девушка лет восемнадцати поднялась ему навстречу. Честное слово, она мало чем уступала Аннунчиате Корелли. Респиги оторвал от пояса увесистый кошелек, швырнул его на стол и тут же обнял девушку. Она с готовностью ответила на его поцелуй.
– Какая противная у вас помада, – прошептала она.
Это на миг отрезвило графа.
– Да, да, – сказал он, снимая шляпу и плащ. – Дай воды, Франческа, я умоюсь.
Девушка отвела его за занавеску и дала ему умыться. Пока Респиги фыркал, отмывая помаду и грим, она сняла с него шляпу и поставила на стол вино и апельсины.
Выйдя из-за занавески, граф схватил ее, как кот голубку. От неожиданности она разбила стакан.
– Ой, я порежу ноги!
Он поднял ее и отнес на постель. Он ловко раздел ее, и, хотя ему не терпелось, он все-таки сначала принялся оглаживать и целовать ее. Как подобает дворянину, Респиги в свое время читал и «L'art d'aimer» [118]118
«L'art d'aimer»(«Искусство любить») – французский анонимный трактат XVI века.
[Закрыть]и несравненного Брантома [119]119
«Несравненный Брантом» – Пьер де Бурдель Брантом (1534–1614) – французский писатель-мемуарист; его книги читались как справочные пособия по любовной технике.
[Закрыть], посвятившего специальную главу вопросу о касаниях в любви. Впрочем, сейчас он действовал не по книжке – ибо даже мужикам, не читавшим никаких книг, отлично известно, что прикосновение необходимо, предшествует наслаждению.
Франческа сладострастно извивалась в его руках. Внезапно она приподнялась на постели. Он нетерпеливо надавил ей на плечо, понуждая лечь, но в этот момент Франческа издала душераздирающий крик. Респиги вздрогнул и поднял голову. В затылок ему уперлось дуло пистолета.
– Джерми, Рикардо, болваны! – взревел граф.
– Они мертвы, – сказал чей-то уже слышанный голос. Респиги обернулся и увидел над собой человека в кожаном колете. На него уставились ненавидящие глаза на изможденном, небритом лице.
– Монах! – в ужасе закричал Респиги.
– Я маркиз Плеазант, – по-виргински сказал монах. – Именем Ее Величества я арестую вас, Джулио Респиги, за государственную измену. Указом королевы наместником в Генуе назначен я.
Респиги обмяк, перед глазами поплыли какие-то пятна. Все же он разглядел за спиной монаха суровое лицо полковника Горна. Он не сопротивлялся, когда двое телогреев рывком подняли его, закрутили ему руки и заткнули рот. Франческа тихо скулила, дрожа так, что тряслась вся кровать.
– Возьмите девчонку и старуху, – распорядился Горн.
А в палаццо Паллавичино все еще звучала музыка и шумели ряженые. Свитские «черти», покинутые своим главой, веселились, как могли. Один Гуарнери неприкаянно бродил по залам и кусал губы.
Наконец он не выдержал и обратился к маркизу Паллавичино.
– Не находите ли вы странным, ваше сиятельство, что полковник Горн со своим монахом исчезли в то же время, что и граф Респиги?
– Разве графа Горна нет? – удивился Паллавичино – Я как-то не заметил… – Он осмотрелся и вдруг воскликнул: – У вас плохое зрение, синьор Гуарнери вот граф Горн!
Гуарнери обернулся и увидел Горна Монаха с ним не было.
– Где же ваша мрачная тень, граф? – любезно спросил маркиз Паллавичино.
– Увы, маркиз, он сбежал, – ответил Горн. – Увидев нагую Венеру, он вырвался от меня, хотя я и держал его. Вот, видите, – Горн показал разорванный рукав.
– Какая жалость, – сказал маркиз Паллавичино. – Вы лишили себя лавров победителя в спорах о лучшем костюме вечера, Граф Респиги, видите ли, утверждал, что монах является частью вашего маскарадного костюма…
– Остроумие графа Респиги всегда восхищало меня, – сказал Горн. – Его догадка была верна. Но, поскольку лавров мне уже не снискать, я прошу простить мне, что я оставлю ваш великолепный праздник. Итак, я свидетельствую вам мое почтение.
Горн церемонно поклонился, жестом подозвал своего адъютанта и вышел.
Этот эпизод успокоил Гуарнери. Уже под утро он беззаботно возвращался к себе В последнем переулке перед его домом путь ему преградили выступившие из мрака телогреи.
– Ни звука, синьор Гуарнери, – сказал офицер. – Именем королевы я арестую вас за государственную измену.
Новый день – пятнадцатое ноября – медленно занимался над миром. Спал Толет, наплакавшись за день, спала и Генуя, наплясавшись и нахохотавшись за ночь. В Генуе, впрочем, спали не все. В Толете тоже не все спали: в западной кордегардии Аскалера желтели волчьи глаза караульных свечей, в камине потрескивали дрова – но обогреть это огромное помещение было все равно невозможно. У стола стоял Грипсолейль, дыша на руки. Ди Маро шевелил кочергой угли; на плаще его тускло светились лейтенантские галуны. Мушкетеры неплохо выпили за упокой души сиятельного принца Отена, и сейчас, перед рассветом, их отчаянно клонило в сон.
– Кончина великого человека влечет за собою необъяснимые последствия, – говорил Грипсолейль. – Вы посмотрите: вдруг исчезает неизвестно куда наш дорогой командир, лейтенант Алеандро де Бразе. С ним исчезают Макгирт и Анчпен, оба довольно нудные ребята, но отличные бойцы, этого у них не отнимешь. Зачем, почему – не понимаю даже я. Кто-нибудь понимает?
Грипсолейль подождал ответа, не дождался и продолжал:
– Мне понятно только одно: раз ди Маро получил галуны, значит, наш лейтенант больше к нам не вернется. Он полетел наверх или вниз. Скорее наверх – ему не за что лететь вниз, да еще прихватив с собой двоих наших. Почему галуны получил ди Маро, а не я, скажем, – это мне тоже понятно… Лейтенант, вы не спите?
– Нет, – хмуро отозвался ди Маро. Тон его показывал, что он не слушает Грипсолейля, а думает о своем.
– А вот еще одно обстоятельство, – снова заговорил Грипсолейль. – Представьте, господа: позавчера… или третьего дня… в общем, хорошо помню, что одиннадцатого, после караула, встречаю я на улице господина Монира, ну, помните этого хиляка из красных колетов, мерзкий такой тип. При меховом плаще, при кирасе, и сзади два солдата несут какое-то его барахло. Венгерский князь, да и только! Что с вами, Монир? – спрашиваю его, уж не наследство ли вы получили? Так пойдемте, говорю, скорее выпьем, тут недалеко можно получить вот такой коньяк! Он преучтиво ответил мне: да, сударь, я воистину получил наследство, но ах, выпить с вами, говорит, не могу, я должен ехать в Сепеток, вступить в права… Меня ждут там как можно скорее, ах, до свидания! Ну, что вы на это скажете, господа?
– В Сепетоке? – обернулся ди Маро. – На самом севере? Но я отлично помню, как он похвалялся древностью своего рода, происходящего из Тразимена…
– Это еще не так плохо, – сказал Грипсолейль. – Можно получить наследство и в Сепетоке. Но почему он получает его именно на другой день после убийства Вильбуа?
– Пора сменять караулы, – сказал ди Маро и встал.
Глава XXXIV
ВОЛКИ ВО ВЕКИ ВЕКОВ
Motto: Я, князь Вернер фон Веслинген, вождь большой шайки, враг Бога, милосердия и справедливости.
Рыцарский девиз
Как только стало известно о смерти принца Отенского, Лига Голубого сердца собралась в замке Фтирт на экстренное заседание. Рассевшись в кабинете Уэрты, лигеры поджидали вождя. Настроение было повышенно-возбужденное; Кейлембар, сидя в стороне от всех, позевывал в кулак.
Герцог Фрам появился с необычной для него театральностью: он был в блестящих латах и держал в руке пылающий факел.
Все невольно встали, глядя на его лицо и на факел, извергающий клубы черного дыма.
– Господа, – возвестил герцог Фрам, – очень кстати, что все мы вместе. Получено неприятное известие: граф Респиги арестован.
Послышалось общее «о-о-о». Генерал Уэрта скорчил болезненную гримасу. Старый барон Респиги медленно поднес руки к вискам. Присутствующий здесь же фригийский посланник граф Марче инстинктивно потянулся за шляпой. Один Кейлембар, сардонически подняв бровь, привычно заправил в рот бороду.
– О сын мой! Porca madonna [120]120
Грубое итальянское ругательство (букв. «свинья мадонна!»)
[Закрыть]! – прошептал барон Респиги.
– Положение скверное, – спокойно сказал Фрам. – Граф может выдать нас на пытке. Возможно, это слишком грубо сказано, однако это реальная опасность.
– Известие достоверное? – деловито спросил Кейлембар.
– Думаю, что да, – ответил Фрам. – Я получил его только что, из Толета. Отправлено сегодня на рассвете.
Он поискал глазами, куда бы деть факел, и швырнул его в камин.
– Я всегда предрекал ему такой конец, – заявил Кейлембар. – Не сейчас, так через неделю его схватили бы, как пареного цыпленка, когда он вылез бы со своим мятежом.
– Я вижу, вы ждете объяснений, господа, – сказал Фрам – Предлагаю вам сесть, не вдаваться в панику и не хвататься за шляпы. Это некрасиво, а главное, бесполезно Итак, принц Отена скончался в ночь на десятое ноября. Сегодня у нас тринадцатое. В полученной мною депеше сказано, что на трупе Вильбуа было найдено письмо с приказом об аресте Респиги, подписанное королевой. Были найдены также заметки Вильбуа, из коих явствовало, что Респиги на посту наместника сменит граф Менгрэ Названный сеньор находится в Толете по сию пору. И тем не менее автор депеши совершенно уверен, что королева отправила в Геную другого человека с тайными и, вероятно, самыми широкими полномочиями. Он пишет, что знает, кто этот человек, но не называет его имени, ибо оно якобы ничего не скажет никому из нас… Пусть так. Ergo, помянутое неизвестное лицо выехало в Геную в один из последних дней, когда именно – автор депеши не знает, но предлагает исходить из допущения, что данное лицо выехало непосредственно десятого. Если так, то в данный момент он находится недалеко от Генуи. Быстрее он ехать не может, если только он не ангел Господень… Итак, пока мы здесь беседуем, Респиги еще наверняка не арестован, однако столь же наверняка это произойдет завтра-послезавтра Положим сутки на то, чтобы он полностью во всем признался… что, мало? Надо мыслить реально, господа. Положим еще четыре дня на то, чтобы донести его признания до ушей королевы. В итоге у нас есть еще по крайней мере неделя, для того, чтобы поступить так, как мы посчитаем нужным. Как видите, господа, положение не такое уж безнадежное. Теперь же я желаю выслушать ваши мнения.
Господа переглядывались. Уэрта нервно сгибал и разгибал кольца своей портупеи. Кейлембар поворочался в кресле.
– Решение может быть только одно, – лениво заговорил он, видя что молчание затягивается. – Мы сидим здесь уже скоро полгода и держим кукиш в кармане. Мы восторженно бормочем на своих заседаниях: асе дворянство запада и юга за нас и ждет только знака. Мы ни разу не задались вопросом: а не надоело ли им ждать? Ведь подать им знак должны мы! Спасибо, Фортуна за нас. Сегодня она ясно сказала нам: час пробил, рыцари! Настала пора вынуть кукиш из кармана и показать его Толету. Именно за этим собрались мы сюда, басамазенята, басамазиштенета, басамакристусмарьята!
– Следовало бы сначала взвесить шансы… – подал голос герцог Правон и Олсан.
– Мы их уже взвешивали, хватит, – оборвал его Кейлембар. – Можете заняться этим после победы, а сейчас дай нам Бог справиться с неотложными делами.
Он встал и крикнул, как на поле боя:
– Ну, волки, за мной!
«Волки» воодушевились. Первым вскочил пылкий Баркелон, за ним остальные. Молниями взвились выхваченные клинки. Заговорщики, с похорошевшими от решимости лицами, дружно закричали:
– Волки во веки веков!
Фрам, подержав их с минуту в экстазе, жестом усадил всех.
– Благодарю, господа, – сказал он. – Итак, час пробил, мы бросаем открытый вызов Маренскому дому. Я не обещаю вам легкой победы, но наверняка заявляю одно: вторично уйти в кусты никому не удастся. Помните об этом.
Он протянул руку к подносу с вином и взял кубок:
– За нашу победу!
Все дружно выпили. В кубках была крепкая португальская мадера. Она придала господам полную решимость.
– Займемся очередными делами, – объявил Фрам. – Прежде всего надо написать в Толет: курьер ждет внизу. Д'Эксме!
Виконт д'Эксме взял бумагу и перо. К нему суетливо придвинули свечи.
– Пишите, – сказал Фрам. – Благодарим за ваше послание. Мы прочли его и говорим: стой, солнце, над Гаваоном! Все.
Раздались крики «ура». Мадера делала свое дело.
После того как запечатанное письмо было передано курьеру, Фрам сказал:
– Д'Эксме, сразу же после совещания вы поедете в Толет. Сюда не возвращайтесь. Нас вы найдете в замке Тнан.
В комнате царил полумрак. Виконт д'Эксме сделал придворный поклон в сторону неясного темного силуэта и получил кивок.
– Мое почтение, дражайший д'Эксме. Как вы доехали?
– Благополучно, месье.
– Я так и думал. Присядем, виконт, и перейдем прямо к делу, времени у нас мало. Не хотите ли вина? Это славный кагор.
В полумраке сверкнули хрустальные грани.
– За то, что будет, – за победу!.. Теперь слушайте. Я получил ваш ответ, он удовлетворяет меня. Надеюсь, он единодушен?
– Вполне, месье.
– Это радует меня. Момент напряженный, время считается днями, возможно, даже часами. Скажу только одно: среди членов Лиги есть господа, которые в глазах королевы все еще вернейшие вассалы и преданные слуги. Надо, чтобы они оставались таковыми как можно дольше. Раскрыть свои карты они всегда успеют…
– Герцог Фрам того же мнения, месье.
– Я так и думал. У герцога светлая голова. Так вот, помянутые господа должны сейчас уйти в тень, а самая густая тень – здесь, в Толете: в момент опасности для королевы все ее преданные слуги спешат к ней… А графу Вимори я просто приказываю быть в Толете, он генерал-капитан королевской гвардии…
– Об этом шла речь на заседании совета Лиги, месье. Но господа отнекивались, ссылаясь на то, что риск чересчур велик. Не исключено, что Респиги…
– Что Респиги? Сейчас мы все рискуем, и больше всех я. Merde [121]121
Дерьмо ( фр.).
[Закрыть]! Неужели они не могут этого понять?
Снова звякнул хрусталь, на этот раз нервно.
– Господа должны уразуметь, что наши шансы на успех возрастают пропорционально степени риска. Наш заговор должен быть подобен морскому рифу, который почти не виден и тем именно опасен для корабля. Ибо опасно не то, что видишь, д'Эксме. Видеть – это значит оценить, приготовиться должным образом к отпору Опасно то, чего не видишь. Лига Голубого сердца должна быть именно такой. Подводный камень! Волчья яма! Тогда победа обеспечена.
– Я передам ваши слова герцогу и принцу.
– Что же до графа Респиги… Сейчас он уже арестован, я полагаю… Но – все во власти Бога… Дело может принять и другой оборот… Впрочем, д'Эксме, об этом никому ни слова. Вы поняли? – никому.Я не хочу подавать пустых надежд.
– Я понял вас, месье. Я привез проект манифеста Лиги, который мы хотим обнародовать.
– А, покажите, покажите его, дорогой д'Эксме!
Месье взял свиток, отошел в угол комнаты, где под колпачком горела свеча, и внимательно прочел текст.
– Отлично, – сказал он, окончив чтение – Считайте, что здесь стоит и моя подпись. Я не поменял бы здесь ни единого слова.
«Мы, Великий Принцепс Виргинии и острова Ре, сиятельный герцог Кайфолии, Шлема и Кельха, рыцарь, именуемый Фрамфер.
Мы, сиятельный принц Кейлембара, рыцарь, пэр Виргинии в одиннадцатом колене.
Мы объявляем во всеуслышание следующее.
Ныне нами незаконно правит Маренский дом, захвативший престол Виргинский путем обмана, интриги, бесчестия и пролития братской крови. Эти самозваные правители уже сто пятьдесят лет угнетают и притесняют благородных баронов Великой Виргинии и острова Ре, отбирают их права и привилегии и ставят дворянство на одну доску с черной костью. Под наглым скипетром правителей Маренских благоденствуют и наливаются жиром одни только подлые торгаши, ростовщики и евреи, тогда как замки дворянские ветшают и приходят в упадок, а их угодья зарастают дикой травой. Маренским узурпаторам угодно видеть вокруг себя льстивых придворных лизоблюдов, а не лица благородных дворян, рождением своим равных королю.
Низкое властолюбие узурпаторов стремится пригнуть к земле ствол матери нашей, пресвятой церкви Виргинской, лучшие люди которой томятся в изгнании и ссылке Узурпаторы любили и привечали всегда одних только ведьм, еретиков, развратных вольнодумцев и всех тех заклятых врагов святой веры и от века установленного миропорядка, коим настоящее место – на виселице и костре. Востину задались они диавольской целью довести святую церковь и благородное дворянство до конечной гибели.
И вот мы говорим:
Настал час для виргинского дворянства поднять свое опозоренное знамя против наглых и омерзительных узурпаторов. Иоанна ди Марена, маркиза Л'Ориналь, сидящая ныне на престоле Великой Виргинии, не даст вам, дворяне, ожидаемого золотого века, ибо она есть плоть от плоти и кость от кости яростных предков своих и поступает во всем, как они. Преступления Маренского дома, вопиющие к небесам, ныне все лежат на ней. Но уже секира лежит при корнях дерева, и близится конец смрадному царствию династии Марена. Мы предрекаем Иоанне ди Марена смерть лютую и позорную, как колдунье и публичной девке. Истинно говорим мы, что спознается она с выворотом рук, с огнями, клещами, колесами и со всеми пытками, коими она и предки ее терзали лучших дворян Великой Виргинии и острова Ре. Пусть не ждет от нас пощады.
Сим торжественно учреждаем мы Лигу Голубого сердца, смиренную дочь церкви Виргинской. Великую Виргинию спасут белые руки. Все, в ком осталась хоть капля благородной крови, – идите к нам, вы знаете, где нас найти. Все, кто истинные католикане, – идите к нам, вы знаете, где нас найти. Все, кто возлюбил нас, – идите к нам, вы знаете, где нас найти.
Меч обнажен. Война и смерть Маренскому дому! С нами Бог, и победа будет за нами!»
Дворянский меч был обнажен. По всем дорогам Кайфолии, вслед за вестниками, разносящими манифест Великого Принцепса, потянулись дворяне и их холопы с красными пятиконечными крестами на одежде. Они шли и ехали в Мрежоль, и их попы ехали рядом с ними. Бьель, Римль, Бет уже девятнадцатого ноября подняли знамя восстания. На другой день запылала вся земля в треугольнике между этими городам. Уже полилась кровь, уже выпущенный на свободу зверь охотился на людей: на королевских солдат, чиновников, купцов и ради развлечения – на презренных вилланов. Попы во всю глотку громили с амвонов и кафедр толетскую заразу. Бродячие проповедники, появившиеся, как из-под земли, благословляли воинов и раздавали крестики и четки, освященные самим кардиналом Чемием.
Двадцать пятого ноября стольный город Дилион поднял черное знамя с голубым сердцем на пятом луче красного католиканского креста.
Город ждал своего властелина и готовил ему подарки. Дорога, идущая от восточных ворот, была симметрично уставлена виселицами и высокими кольями. На виселицах скончали свой век шестьдесят семь лучших горожан недворянского происхождения – негоцианты, советники магистрата, несколько гуманистов из Университета. На кольях были насажены головы семидесяти двух дворян, известных своим лояльным отношением к Маренскому дому. Список их был заготовлен еще в прошлом году. Когда их вели на плаху, их не спрашивали, за кого они теперь. Так распорядился епископ Дилионский, примас Кайфолии, ярый приверженец Чемия.
Фрама ожидали двадцать девятого, рано утром.
Вечером двадцать восьмого Фрам в сопровождении Кейлембара, Баркелона, д'Эксме и роты гвардейцев Лиги, выезжал из Тнана. По двору носился колючий ветер, стучал ледяной крупой по каскам и панцирям. Фрам вышел на крыльцо в горностаевом плаще, накинутым на полный рыцарский доспех.
