Текст книги "Ночная катастрофа"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

– Скажите, вы верите в эту версию?

– Хм… ну, положим, верю. Но это уже не важно, поскольку дело закрыто и даже самая блестящая версия вряд ли поможет открыть его вновь. Человеку, который захотел бы возобновить поиски, направив в океан и на близлежащие острова команды с тралами и детекторами металла, понадобятся факты – много фактов – и не вызывающие сомнений свидетельства.

– Все свидетельства, находящиеся в моем распоряжении, сводятся к тому, что я видел собственными глазами, а факты ограничиваются выводами, сделанными в результате проведенных мною изысканий по ракетной технике.

– Уверен, что федералы в своем кругу что-то подобное обсуждали. Наверняка вы не первый человек, подумавший о кинетической ракете.

– Уверен, что не первый. Но я видел эту ракету.

– О, несомненно… – Капитан Спрак на пенсии, подумал я, и у него есть время для подобных изысканий и теоретизирования. Возможно даже, слишком много времени. – Вы женаты?

– Да.

– И что думает по этому поводу ваша жена?

– Она полагает, я сделал все, что мог. – Помолчав, капитан спросил: – Вы хоть представляете себе, какое огромное разочарование я испытал?

– Не представляю.

– Если бы вы видели то, что видел я, вы бы меня поняли.

– Возможно. Но знаете, что я вам скажу? Большинство людей, которые, как и вы, видели огненный столб, давно уже выбросили все это из головы и вернулись к своей привычной жизни.

– Я и сам был бы не прочь вернуться к привычной жизни, но уж очень все это меня достало.

– Потому что вы расценили итоги расследования чуть ли не как личное оскорбление. И неудивительно: ведь вы человек гордый и уверенный в себе, а это, должно быть, первый случай в вашей жизни, когда вас отказались принять всерьез.

Капитан Спрак промолчал.

Я взглянул на часы и сказал:

– Благодарю вас, капитан Спрак, за то, что уделили мне время, и за ваш рассказ. Могу ли я позвонить вам, если у меня возникнут какие-то вопросы или новые мысли по данному делу?

– Можете.

– Между прочим, известна ли вам инициативная группа, которая сокращенно именуется НИОР?

– Разумеется.

– Вы член этой группы?

– Нет.

– Почему же?

– Они мне не предлагали вступить в их ряды.

– Почему?

– Потому что вряд ли подозревают о моем существовании. Как я уже вам говорил, я чужд всякой публичности. Но если бы я обратился в прессу, все они тут же бы меня обложили.

– Все – это кто?

– И члены НИОР, и федералы.

– Это точно.

– Повторяю, мистер Кори, мне общественного признания не требуется. Мне нужна истина. И справедливость. Полагаю, вам тоже.

– Истина и справедливость – вещи, конечно, хорошие. Но труднодостижимые.

Он ничего на это не ответил, и я опять задал ему вопрос – больше для проформы:

– Согласились бы вы выступить со свидетельскими показаниями на официальном слушании, посвященном этому делу?

– Я жду этого вот уже пять лет, мистер Кори.

Мы пожали на прощание друг другу руки, после чего я направился к выходу. На полпути я остановился, повернулся к капитану Спраку и сказал:

– Запомните, этого разговора не было.

Глава 8

Кейт сидела в джипе и разговаривала по мобильному телефону. Я слышал, как она бросила в трубку:

– Пора ехать. Я тебе завтра перезвоню.

Я забрался в машину и спросил:

– С кем ты болтала?

– С Дженнифер Лупо. Это с работы.

Я завел мотор и поехал назад к воротам.

Кейт спросила:

– Как все прошло?

– Было довольно интересно.

Некоторое время мы ехали в полном молчании по темной узкой дороге, которая вела от базы береговой охраны. Наконец я спросил:

– Куда теперь?

– В Калвертон.

Я посмотрел на вмонтированные в приборную панель часы. Они показывали что-то около одиннадцати.

– Надеюсь, это последняя остановка?

– Последняя.

Мы поехали в сторону Калвертона – небольшого городка в северной части Лонг-Айленда. Там находились авиазавод фирмы «Грумман» и старый Морской исследовательский центр, куда в 1996 году свозили для изучения обломки рухнувшего в океан «Боинга-747» авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз». Я не очень хорошо понимал, зачем мне на все это смотреть, но знал, что по какой-то причине это необходимо.

Я решил помалкивать, а если и говорить, то как можно меньше. Включил радио и поймал радиостанцию, передававшую шлягеры прошлых лет. Джонни Маттис исполнял песню «Двенадцатый раз – отказ». Отличная песня, да и голос, между прочим, хороший.

Бывают дни, когда мне хочется просто жить, а не носить пушку, удостоверение и бремя ответственности. После того как я – в силу ряда причин – уволился из Департамента полиции Нью-Йорка, мне пришлось покинуть ряды сотрудников правоохранительных органов. Но тут, возможно не в добрый час, мой бывший партнер Дом Фанелли предложил мне работу в Особом антитеррористическом соединении.

Поначалу я смотрел на это как на своего рода переходный этап, подготовку к гражданской жизни. Мне тогда здорово не хватало моих старых приятелей из полиции Нью-Йорка и того духа товарищества, который всегда нас отличал. В ОАС ничего подобного не было, и федералы, все как один, казались мне инопланетянами. За исключением сидевшей теперь рядом со мной особы.

Должно быть, именно по этой причине я и сошелся со специальным агентом Мэйфилд. По мере того как развивались наши отношения, шла своим чередом и важная, без сомнения, работа, которой мы посвящали все свое время. Я не раз спрашивал себя, сохранится ли наш брак, если я уйду со службы и стану, как все копы в отставке, ловить где-нибудь в глуши рыбу, предоставив своей супруге исключительное право ловить террористов.

Поразмыслив над этим, я решил, что реминисценций на сегодня, и даже на месяц вперед, с меня достаточно, и переключился на более насущные проблемы.

Мы с Кейт знали, что перешли ту грань, которая отделяет законное расследование от незаконного, то есть, попросту говоря, совали свой нос куда не следует. Но у нас еще была возможность остановиться, выйти сухими из воды – даже после сомнительных поступков, совершенных нами с момента окончания мемориальной службы. Однако если мы отправимся в Калвертон и будем продолжать раскручивать это дело, рано или поздно об этом станет известно, нас обвинят в незаконной деятельности и уволят. Возможно даже, моя первая жена Робин, адвокат, будет нас защищать. Хорошо бы, если бесплатно. Надо было все-таки оговорить это условие при разводе.

Кейт спросила:

– Этот джентльмен сказал, что после меня с ним беседовали Лайэм Гриффит и Тед Нэш?

Я кивнул.

– Надеюсь, его показания показались тебе исчерпывающими?

– У этого парня было пять лет, чтобы довести их до нужной кондиции.

– У него было не более шестнадцати часов, чтобы подготовиться к беседе, когда я приехала. Он испытал настоящее потрясение от увиденного. И его слова меня убедили. – Она немного помолчала и добавила: – Я беседовала с одиннадцатью другими свидетелями. И все они говорили почти одно и то же, хотя не были знакомы друг с другом.

– Понятно…

Наш путь занял еще минут двадцать. По радио передавали песни, которые крутили на танцах в старые добрые времена, когда я еще ходил в школу, в аэропортах не было металлодетекторов, а террористы не захватывали и не взрывали самолеты. Тогда угроза Америке исходила из-за океана, а не находилась вблизи ее границ или, того хуже, в их пределах.

Кейт спросила:

– Можно я это выключу? – Она протянула руку, выключила грохочущее радио и сказала: – В нескольких милях отсюда находится Брукхейвенская национальная лаборатория. В ней имеются циклотроны, ускорители, всякая ядерная начинка и лазерные пушки.

– Помнится, ты уже упоминала об этой лаборатории, прежде чем я поднялся на башню.

– Существует версия, вернее, предположение, что эта лаборатория в ту ночь испытывала некое плазменное устройство, генерировавшее так называемый «луч смерти», который и видели свидетели. Вероятно, он и стал причиной катастрофы рейса восемьсот авиакомпании «Транс уорлд эйрлайнз».

– Что ж, давай в таком случае заедем туда и спросим, как было дело. Когда, говоришь, у этих парней заканчивается рабочий день?

Кейт, как обычно, проигнорировала мое замечание и продолжала говорить:

– Существует семь основных версий. Хочешь послушать про подводный выброс метана?

Я живо представил себе стадо собравшихся у берега пукающих китов и сказал:

– Чуть позже, ладно?

Кейт показала, куда свернуть, и дорога вскоре привела нас к большим металлическим воротам, рядом с которыми находилась будка охранника. Этот парень, как и его коллега с базы береговой охраны, не обратил на меня никакого внимания, зато тщательно изучил удостоверение специального агента, которое предъявила Кейт. Затем он махнул рукой, давая понять, что мы можем проехать.

Мы покатили по равнине, почти полностью лишенной какой-либо растительности. В отдалении просматривались несколько зданий, напоминающих производственные корпуса, и залитая светом прожекторов взлетно-посадочная площадка.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я заметил, как охранник что-то говорит в рацию, и спросил:

– Помнишь эпизод из фильма «Секретные материалы», в котором Малдер и Скалли забираются в одно таинственное сооружение?..

– Не желаю этого слышать, – перебила Кейт. – Жизнь не «Секретные материалы».

– А вот мне порой кажется, что я снимаюсь в каком-то остросюжетном сериале…

– Пообещай мне: в течение года никаких аналогий с «Секретными материалами».

– Но ведь ты сама только что говорила о «луче смерти» и подводном выбросе метана…

– Поверни и остановись у ангара.

Я остановил джип у огромного авиационного ангара и спросил:

– Почему нас беспрепятственно пропустили на такой крупный военный объект?

– У нас есть все необходимые документы.

– Что-то я их не видел…

Кейт секунду помолчала, потом спросила:

– Разве ты еще не понял, что все это было организовано заранее?

– Кем?

– Есть люди… в том числе в правительстве, которые не удовлетворены результатами официального расследования.

– Это что же – подпольное движение? Секретная организация?

– Просто люди.

– Они приняли тайный обет?

Кейт открыла дверцу джипа и молча выбралась из машины.

– Подожди!

Она повернулась и вопросительно посмотрела на меня.

– Скажи, ты, случайно, не член группы НИОР?

– Нет. Я не принадлежу ни к какой организации за исключением ФБР.

– Это не соответствует твоему предыдущему заявлению.

Кейт ответила:

– То, о чем я говорила, не организация. Эта группа не имеет названия. Но если бы имела, то называлась бы «Люди, которые верят показаниям двухсот свидетелей». – Она посмотрела на меня и спросила: – Ну, ты идешь?

Я выключил фары, заглушил двигатель и последовал за ней.

Над дверью у раздвижных ворот ангара горела лампочка, освещавшая надпись: «Вход только по спецпропускам».

Кейт сказала:

– В этом ангаре специалисты фирмы «Грумман» собирали первые истребители типа Ф-14 «Томкэт». Так что здесь достаточно места, чтобы восстановить «Боинг-747».

Она повернула дверную ручку, и мы вошли внутрь. Деревянный полированный пол придавал помещению сходство с гигантским гимнастическим залом. Та часть ангара, в которой мы оказались, была затемнена, но в его противоположном конце под потолком рядами горели яркие лампы. В освещенном пространстве мы увидели реконструированный авиалайнер «Боинг-747» компании «Транс уорлд эйрлайнз».

Мы стояли в темноте и смотрели на него. В ту минуту я в прямом смысле слова лишился дара речи, что случается со мной крайне редко.

Белоснежный фюзеляж самолета сверкал в ярком свете галогенных ламп; слева, там, где алюминиевая обшивка была разорвана взрывом, виднелась нанесенная красной краской надпись: «Главное повреждение».

Носовая часть и кабина пилота были отделены от фюзеляжа, восстановленные крылья лежали на полу по обе стороны от него, хвостовая часть также располагалась отдельно. Именно на эти сегменты самолет распался при взрыве.

Рядом были расстелены брезентовые полотнища, на которых лежали какие-то детали, мотки электропроводки и деформированные взрывом обломки, которые я не смог идентифицировать.

Кейт сказала:

– Ангар настолько велик, что работники для экономии времени ездят по нему на велосипедах.

Мы с Кейт медленным шагом двинулись к огромной машине.

По мере того как мы приближались к самолету, все заметнее становились ужасные подробности – вырванные из фюзеляжа иллюминаторы и куски обшивки разной величины, которые теперь с большим искусством были возвращены на место.

Центральная секция, где размещался взорвавшийся топливный бак, была повреждена сильнее других, и в обшивке здесь зияли огромные дыры.

Мы остановились примерно в десяти ярдах от самолета, и мне, чтобы видеть его весь, пришлось запрокинуть голову. Даже без шасси, лежа на брюхе, «Боинг-747» достигал высоты трехэтажного дома.

– Сколько времени ушло на восстановление? – спросил я.

– Около трех месяцев, – ответила Кейт.

– Прошло уже пять лет. Почему он все еще здесь?

– Точно не знаю… Было принято решение его списать. А он все стоит… Должно быть потому, что его уничтожение огорчило бы множество людей, не удовлетворенных результатами официального расследования. В том числе, разумеется, родственников погибших, которые каждый год приезжают на Лонг-Айленд для участия в мемориальной службе. Между прочим, сегодня утром они уже здесь побывали.

Я кивнул.

Кейт еще некоторое время смотрела на самолет.

– Когда начались восстановительные работы, я находилась в Калвертоне… Рабочие построили эллинг, установили деревянные рамы с проволочными сетками, чтобы крепить разрозненные куски к уцелевшим секциям… Специалисты, занимавшиеся восстановлением самолета, назвали его «реке реактивус». Что и говорить, эти люди отлично сделали свое дело.

Чтобы осмыслить все это, мне потребовалось некоторое время: с одной стороны, передо мной был самый обычный реактивный пассажирский лайнер; с другой – это было нечто большее, чем просто самолет; большее, чем сумма частей и деталей, из которых он состоял. Только сейчас я заметил опаленные огнем шины, исковерканные стойки шасси, четыре выстроенных в ряд огромных двигателя, куски изоляции, разноцветные провода… На каждый предмет был наклеен бумажный ярлычок или нанесена аккуратная метка, сделанная цветным мелом.

Кейт сказала:

– Была тщательно исследована каждая деталь – в общей сложности семьдесят тысяч фунтов металлических и пластиковых элементов конструкции, сто пятьдесят миль проводов и гидравлических линий. Ничто не укрылось от взглядов экспертов и специалистов-реставраторов. Была полностью восстановлена не только внешняя оболочка воздушного судна, но и его интерьер: кресла, кухни, туалеты, даже ковровые покрытия. Все, что удалось выловить из океана – около миллиона частей, – было собрано воедино и возвращено на место.

– А зачем? На каком-то этапе эксперты обязательно должны были прийти к выводу, что все дело в коротком замыкании, вызвавшем возгорание паров топлива.

– Они хотели исключить другие версии.

– Но ведь не исключили…

Кейт никак не прокомментировала мои слова и сказала:

– Целых шесть месяцев в ангаре пахло авиационным топливом, морскими водорослями, тухлой рыбой и… бог знает чем еще.

Я был уверен, что она до сих пор ощущает эти запахи словно наяву.

Мы еще какое-то время постояли рядом с этим белым самолетом-призраком. Заглянув в его пустые иллюминаторы, я подумал о двухстах тридцати летевших в Париж пассажирах, попытался представить себе обстановку в салоне за несколько секунд до взрыва и сразу после него, когда самолет стал разваливаться на части. Интересно, оставался ли еще кто-нибудь в живых после того, как взорвался центральный топливный бак?

– Порой мне кажется, что мы никогда не узнаем, что произошло в действительности, – негромко произнесла Кейт. – Но иногда я думаю, что правда рано или поздно выйдет наружу.

Я промолчал.

Кейт сказала:

– Видишь пустоты в центральной секции фюзеляжа? ФБР, Национальный совет по безопасности транспорта, фирма «Боинг», компания «Транс уорлд эйрлайнз» и приглашенные независимые эксперты искали входное отверстие от ракеты, а также следы другого, предшествовавшего главному, взрыва, но ничего не обнаружили. Поэтому они заключили, что о ракетной атаке не может быть и речи. Скажи, тебе этот вывод кажется обоснованным?

– Не очень. Слишком много элементов конструкции утрачено или деформировано, – сказал я. – Кроме того, джентльмен, с которым я разговаривал, утверждал, что замеченная им ракета вообще не имела взрывчатой боеголовки. Так что эксперты в любом случае ничего бы не обнаружили. Впрочем, ты и без меня отлично знаешь, что он обо всем этом думает.

Раздавшийся у нас за спиной голос произнес:

– Никакой ракеты не было.

Повернувшись, я увидел мужчину, направлявшегося к нам из темноты. Он был одет в костюм с галстуком и шел быстрым, уверенным шагом. Войдя в освещенное пространство совсем рядом с нами, он повторил:

– Не было никакой ракеты.

Я посмотрел на Кейт и сказал:

– Похоже, нас взяли за задницу.

Глава 9

И все-таки мы с Кейт не были пойманы на месте преступления сотрудниками управления по борьбе с инакомыслием.

Присоединившегося к нам джентльмена звали Сидни Р. Сибен. Он был следователем Национального совета по безопасности транспорта, однако нисколько не походил на парня, готового в любой момент защелкнуть на вас наручники. Сомневаюсь, что он вообще носил их с собой.

При ближайшем рассмотрении Сидни оказался не так молод, как я подумал вначале: меня ввела в заблуждение его быстрая, энергичная походка. Это был хорошо одетый, интеллигентного вида человек с несколько высокомерным, точнее – самоуверенным, выражением лица. Мне лично нравятся люди такого типа.

Кейт объяснила, что они с Сидом познакомились, когда работали по этому делу.

Я сказал:

– Вы, конечно же, гуляли рядом и зашли в ангар совершенно случайно.

Сидни с озадаченным видом посмотрел на Кейт, которая быстро произнесла:

– Вы появились слишком рано, Сид, я не успела предупредить Джона.

– Да, действительно, – вставил я.

Кейт продолжила, обращаясь уже ко мне:

– Я хотела, чтобы ты услышал официальное заключение о причинах катастрофы от одного из тех, кто его составил и подписал.

Сидни повернулся ко мне.

– Так вы хотите знать, что произошло на самом деле? Или предпочитаете верить в теорию заговора?

Больше всего мне сейчас хотелось услышать о подводном выбросе метана, но я подавил любопытство и произнес:

– Это провокационный вопрос.

– Ничего подобного, – ответил Сидни.

Я спросил у Кейт:

– И за какую же команду играет этот парень?

Кейт ответила несколько раздраженным тоном, который означал: «Что за чушь ты несешь, дорогой!»

– Нет никаких команд, Джон! Есть лишь честный и откровенный обмен мнениями. Сид сам предложил поговорить с тобой, чтобы развеять твои сомнения относительно этого дела.

Сомнения относительно этого дела заронила мне в душу главным образом сама же миссис Мэйфилд. В то же время она попросила мистера Сибена промыть мне мозги, чтобы избавить от ложной веры в теорию заговора и ошибочных взглядов на причины катастрофы. К сожалению, она забыла поставить меня в известность о предстоящем разговоре. Несмотря на это я, желая ей подыграть, повернулся к мистеру Сибену и сказал:

– Я, знаете ли, всегда считал, что официальная версия этого дела грешит множеством неточностей и нестыковок. Я хочу сказать, что, помимо официальной, существует еще семь различных точек зрения на причины катастрофы рейса восемьсот: попадание ракеты, подводный выброс метана, плазменные «лучи смерти»… и так далее. Хотя Кейт безоговорочно принимает официальную версию, я…

– Позвольте в таком случае, мистер Кори, рассказать вам о том, что произошло в действительности.

– О'кей, валяйте.

Мистер Сибен ткнул пальцем в дальний угол. Я посмотрел в указанном направлении и увидел на полу некий довольно большой предмет, выкрашенный желто-зеленой краской.

– Это центральный топливный бак «Боинга-747», – сообщил мне мистер Сибен. – Не тот, что был установлен на данном самолете и разлетелся при взрыве на куски, а однотипный. Мы привезли его сюда для завершения реконструкции.

Я с любопытством рассматривал авиационный топливный бак. Признаться, по своей серости я считал, что он должен быть примерно таким же, как бак тяжелого грузовика. Однако этот предмет по своим размерам соответствовал скорее средней величины гаражу.

Тем временем мистер Сибен продолжал свой рассказ.

– То, что осталось от топливного бака борта восемьсот, было отправлено в лабораторию и очень внимательноизучено. – Сказав это, мистер Сибен очень внимательнопосмотрел на меня и добавил: – Первое. При химическом анализе на них не было обнаружено ни малейших следов взрывчатого вещества. Вы следите за моими рассуждениями?

Я с готовностью повторил за ним:

– При химическом анализе на них не было обнаружено ни малейших следов взрывчатого вещества…

– Правильно. Второе. На обломках топливного бака не было обнаружено также характерных повреждений, какие бывают при взрыве высокоскоростного снаряда, столкнувшегося с металлической преградой, как то: вогнутых поверхностей, определенного типа разрывов и деформаций. Вы продолжаете следить за моими словами?

– На обломках топливного бака не было обнаружено также характерных…

– Третье. Не найдено никаких следов проникновения в топливный бак высокоскоростного снаряда, а именно: его входного и выходного отверстий, имеющих так называемую лепестковую форму, – что отметает теорию применения кинетической ракеты, не имеющей взрывчатой боеголовки. Вы понимаете, о чем я?

– Скажите, а где находится то, что осталось от топливного бака?

– На складе лаборатории.

– Какая в процентном отношении часть топливного бака уцелела?

Прежде чем ответить, Сидни снова внимательно на меня посмотрел.

– Примерно девяносто процентов.

– Существует ли вероятность того, мистер Сибен, что входное и выходное отверстия от кинетической ракеты находятся в тех частях бака, которые не смогли достать с океанского дна?

– Шансы на это очень невелики.

– А вот мне представляется, что они составляют никак не меньше десяти процентов.

– На практике, да и по статистике тоже, вероятность того, что находящиеся друг против друга входное и выходное отверстия, не обнаруженные в имеющихся частях топливного бака, будут найдены в утраченных, значительно меньше упомянутых вами десяти процентов.

– Пусть будет один процент. Это тем не менее оставляет вопрос открытым.

– Только не для меня. Впрочем, мы искали соответствующие входное и выходное отверстия в фюзеляже… – он кивком указал на восстановленный самолет, – но не обнаружили в обшивке ничего похожего.

– Ведь очевидно, что значительные сегменты центральной секции отсутствуют, – ответил я. – Те самые, где произошел взрыв.

– Отсутствуют – но далеко не все. Если вы потом заглянете в самолет, то увидите восстановленный интерьер. Полы, ковровое покрытие, сиденья, полки для ручной клади, потолок, кухни, туалеты – и так далее… Глядя на все это, вам и в голову не придет, что кинетическая ракета, пронзив центральную секцию фюзеляжа, прошла сквозь салон, – просто потому, что в интерьере нет никаких следов, которые бы на это указывали.

Вполне возможно – и даже скорее всего – мистер Сибен не лукавил, а говорил правду. Значит, мы имеем классический случай, когда друг другу противоречат показания надежнейшего свидетеля – капитана Спрака – и неопровержимые данные, полученные экспертами, чью сторону представляет мистер Сибен. Честно говоря, в данном случае я был склонен разделить точку зрения Сидни Сибена.

Я посмотрел на Кейт, которая, как мне показалось, целиком погрузилась в свои мысли. Совершенно очевидно, что она уже сто раз все это передумала и все же по неизвестной мне причине склонялась к теории ракетного пуска.

Я попытался вспомнить что-нибудь еще из заключений экспертизы и из того, что говорил мне капитан Спрак, сформулировал более-менее внятный вопрос и задал его мистеру Сибену.

– Что вы можете сказать насчет блоков системы кондиционирования воздуха, располагавшихся рядом с топливным баком?

– А что вас, собственно, интересует?

– К примеру, где они?

Мистер Сибен ткнул пальцем в другой угол, справа от топливного бака.

– Там. Их тоже отреставрировали.

– И сколько из них утрачено?

– Опять же около десяти процентов.

– Хочу вам заметить, мистер Сибен, что утраченные части могут представлять важную улику. Будь я сторонником теории заговора, немедленно предположил бы, что какая-то часть из упомянутых десяти процентов была все-таки поднята на поверхность, но похищена и сокрыта от следствия.

Мистер Сибен раздраженно произнес:

– Все обломки этого самолета были выловлены из воды или подняты со дна водолазами военно-морских сил, агентами ФБР, матросами тральщиков, а также местными рыбаками. Находки тщательно систематизировались, фотографировались, заносились в соответствующие каталоги и направлялись сюда для исследования. В поисковых работах принимали участие сотни мужчин и женщин, но никто, кроме нескольких помешанных на теории заговора идиотов, не высказывал завиральных идей относительно возможности похищения и сокрытия улик. Все предметы, прошедшие лабораторную экспертизу, запротоколированы и находятся на строгом учете. – Он посмотрел на меня и добавил: – Единственное, что не подверглось учету и инвентаризации, – это части самолета, которые все еще лежат на дне океана. Несмотря на то что глубина в месте катастрофы достигала ста двадцати футов, спасательную операцию можно без всяких натяжек назвать чрезвычайно успешной. То же, что утрачено, вряд ли содержит какие-либо сюрпризы.

– Тем не менее, если бы это было дело об убийстве, – сказал я, – судмедэксперт даже при таком раскладе вряд ли согласился бы изменить определение «подозрение в убийстве» на «несчастный случай».

– Это правда?

– Правда.

– Там что же вам все-таки нужно?

– Мне нужно знать, почему случившееся трактуется как инцидент, а не спланированное заранее преступление. Нехватка указывающих на уголовное преступление улик вовсе не является доказательством того, что имел место несчастный случай. У вас есть доказательства того, что это был инцидент?

– Никаких. Кроме того совершенно очевидного факта, что взрыв произошел там, где обычно и происходят такого рода случайные взрывы – в почти пустом центральном топливном баке, заполненном парами горючего. Если вам требуются аналогии, представьте, что был пожар и сгорел дом. Что это – намеренный поджог или несчастный случай? Поджоги случаются редко, инциденты такого рода – каждый день. Руководитель пожарной охраны довольно быстро делает вывод, что пожар начался в подвале, и первым делом направляется в котельную, где находятся топка, кондиционер, электрический распределительный щит и где хранится запас топлива. Заметьте, он не ищет осколков брошенной в окно бутылки с коктейлем Молотова, а рассматривает наиболее вероятную причину, основываясь прежде всего на внешнем облике сгоревшего помещения, собственном многолетнем опыте и на статистических данных, которые показывают, что самовозгорания случаются в тысячу раз чаще, чем поджоги.

Он посмотрел на меня так, словно спрашивал себя, не нужен ли мне для лучшего усвоения информации еще какой-нибудь пример, но я в его аналогиях больше не нуждался, поскольку у меня имелась своя собственная.

Я сказал:

– А что, если прежние добрые соседи, которые жили неподалеку от этого дома, съехали, а вместо них поселились злодеи? Принимая это в рассуждение, мистер Сибен, брошенная в окно бутылка с коктейлем Молотова уже не должна представляться начальнику пожарной охраны такой уж невероятной вещью.

– Вы, – сказал мистер Сибен, – как следователь по уголовным делам ищете прежде всего доказательства совершения уголовного преступления. Я же как инженер, занимающийся обеспечением безопасности полетов, ищу – и обычно нахожу – дефекты в оборудовании или ошибки в пилотировании, которые, с моей точки зрения, и являются причиной той или иной авиационной катастрофы. Я, конечно, не настолько наивен, чтобы исключить всякую возможность действий злоумышленников. В этой связи, однако, должен вам заметить, что по этому делу работало множество криминалистов, но ни один из них не обнаружил сколько-нибудь убедительных свидетельств уголовного преступления – как спланированного заранее, вроде ракетного залпа или пронесенной на борт бомбы, так и непредумышленного – к примеру, неудачного запуска ракеты во время учений. По этой причине я никак не возьму в толк, почему некоторые люди куда более склонны верить в возможность уголовного преступления, нежели в вероятность несчастного случая. Кроме того, я не представляю, кому могло прийти в голову скрывать улики от следствия и зачем вообще это кому-то понадобилось.

– Я тоже этого не знаю, – сказал я. – Когда занимаешься криминалистикой, постоянно приходится задавать себе различные вопросы, среди которых «почему» и «зачем» – самые распространенные. Если в данном случае мы и впрямь имеем дело с атакой террористов, ответить на вопрос «почему» нетрудно: эти парни нас не любят. Куда труднее сказать, зачем кому-то в правительстве понадобилось покрывать террористов.

С другой стороны, если произошел неудачный запуск американской ракеты, поразившей американский же авиалайнер, понять, почему нашлись люди, желавшие скрыть это от общественности, не так уж сложно. Но, как говорил капитан Спрак, вряд ли неудачный запуск ракеты во время учений удалось бы скрывать целых пять лет. Даже командованию флота или правительственным чиновникам самого высокого уровня не под силу осуществить такую масштабную операцию прикрытия.

Кейт, которая все это время хранила молчание, повернулась к мистеру Сибену и сказала:

– Полагаю, Джону не терпится узнать, какая роковая случайность могла привести к взрыву центрального топливного бака.

Мистер Сибен кивнул, снова перевел взгляд на самолет и стоявший в углу желто-зеленый топливный бак и произнес:

– Прежде всего необходимо учесть, что центральный бак был практически пуст, если не считать плескавшихся на дне примерно пятидесяти галлонов топлива, которые насосы не в состоянии выбрать. Следует также иметь в виду, что бак вследствие этого был заполнен летучими парами горючего, которые…

– А почему, скажите, центральный топливный бак не был залит полностью?

– Потому что в этом полете не требовалось дополнительного топлива. Обычно заправляются крыльевые баки и лишь в случае необходимости – центральный бак. Этот рейс на Париж не был загружен полностью – в отношении как численности пассажиров, так и количества транспортировавшегося багажа и прочих грузов. Кроме того, прогноз синоптиков был благоприятным, сильного встречного ветра не ожидалось. – Сибен немного помолчал и добавил: – Ирония заключается в том, что, будь взятый на борт груз тяжелее, а метеорологический прогноз – несколько хуже, центральный бак, возможно, полностью заправили бы топливом типа «А», которое не так-то легко воспламеняется в отличие от летучих паров. Так что этот факт как нельзя лучше вписывается в предполагаемый сценарий короткого замыкания, вызвавшего возгорание паров топлива. Во всяком случае, экспертиза настаивает именно на таком развитии событий.