Текст книги "Ночная катастрофа"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Глава 16

Войдя в ресторан, Дик Кернс отыскал меня взглядом и, подойдя к столику, опустился на стул напротив. Мы обменялись рукопожатиями.

– Спасибо, что пришел, – сказал я.

– Нет проблем. Но в час мне надо быть в центре.

Хотя Дику под шестьдесят, волосы у него густые, зубы – свои, а не искусственные, а костюмы – шикарные. Сегодня он тоже выглядел что надо.

– Видел вчерашний матч с участием «Янки»? – спросил я.

– Угу. Отличная была игра. Сам-то смотрел?

– Нет. Работал. Как Мо?

– У нее все хорошо. Помнишь, как она изводила и себя и меня, когда я работал в убойном отделе, а потом в ОАС? Теперь я работаю дома, но она нашла новый способ мне досаждать. Устраивает скандалы из-за того, что я не беру ее с собой на ленч.

Я ухмыльнулся.

– А как твоя семейная жизнь? – спросил Дик.

– Великолепно. Спасает то, что мы занимаемся одним делом. – Помолчав, и добавил: – Главное, я в любой момент могу получить бесплатный юридический совет.

Дик улыбнулся.

– Ты и кое-что другое можешь получить. Она у тебя настоящая красотка.

– Каждый день благодарю Создателя за свое семейное счастье.

– Кстати, о советах по юридической части. Робин не объявляется?

– Время от времени. Уходя от меня, она прихватила с собой одну-единственную вещь – швабру, которую никогда не использовала для уборки, только для передвижения. Так вот, время от времени она пролетает на ней мимо моего балкона и машет мне рукой.

Дик рассмеялся. Когда с дружескими любезностями было покончено, я спросил:

– Тебе нравится то, чем ты сейчас занимаешься?

С минуту подумав, он ответил:

– Что ж, за большие дела я нынче не берусь. Живу тихо. Скучаю по ребятам, с которыми когда-то работал, но в принципе неплохо справляюсь и один. Порой бывает тоскливо, ведь мою работу разнообразной не назовешь. К тому же она у меня сдельная – чем больше дел просмотрел, тем больше зеленых получил. Проверяю людей, занимающих ответственные должности. Например, парней из Отдела безопасности аэропорта. Зарабатывают они мало, а служба у них связана с немалым риском и соблазнами…

– Ты сейчас говоришь как самый настоящий государственный служащий, который вынужден работать сверхурочно, – заметил я.

Дик ухмыльнулся.

– По крайней мере мне платят за конкретное дело, а не за часы, просиживаемые в учреждении. Кроме того, я действительно приношу пользу: в этом государстве уже давно пора подзатянуть кое-какие гайки.

– Мы живем в стране, которой Господь ниспослал удачу во всех начинаниях и два океана, – наставительно сказал я.

– У меня для тебя неприятная новость: удачи поубавилось, а два океана по нынешним временам не преграда.

– Может, ты и прав.

К нашему столику подошла старуха официантка. Дик заказал кофе и попросил принести пепельницу.

Прикурив, он поинтересовался:

– Ну, чем я могу тебе помочь? Тоже хочешь проверить на вшивость кое-каких придурков? В таком случае могу свести тебя с нужным человеком.

Мы встретились здесь вовсе не потому, что мне понадобилась непыльная работенка, и мы оба об этом знали, но если бы данный вопрос вдруг когда-нибудь возник, такая причина стала бы неплохой отговоркой.

Я сказал:

– Что ж, я был бы не прочь заняться чем-то вроде этого.

Старая китаянка принесла кофе. Дик сделал глоток, закурил вторую сигарету и начал рассказывать об особенностях своей работы. На тот случай, чтобы мне было что сказать, если бы меня вдруг стали расспрашивать об этом, предварительно подсоединив к полиграфу.

Мысленно отнеся свой следующий вопрос к категории: «О чем вы еще тогда говорили?», я сказал:

– Позволь перейти к сути. Мне нужна кое-какая информация о рейсе номер восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз».

Дик промолчал.

Я продолжил:

– Я этим делом не занимаюсь и, как ты знаешь, не занимался и раньше. Им занималась Кейт, но она не хочет делиться со мной информацией. Вообще в ОАС вряд ли найдется человек, который бы согласился обсуждать со мной эту тему. Да я и сам не хотел бы там с кем-то об этом разговаривать. Но ты мой старый друг и частное лицо. Поэтому я и обратился к тебе.

Дик еще немного помолчал, потом сказал:

– Между прочим, я получаю свой кусок хлеба с маслом от федерального правительства.

– Я тоже. Поэтому давай поговорим как бывший коп с бывшим копом.

– Не втягивай меня в это, Джон. Да и себя под удар не подставляй.

– О себе я уж как-нибудь сам позабочусь. Что же касается тебя, ты ведь знаешь, что я никого не сдаю.

– Да знаю я. Но… между прочим, я подписал одну бумагу…

– Наплюй на бумагу, Дик. Дело-то закрыто. Теперь ты можешь говорить.

Но он снова замолчал.

– Послушай, Дик, мы с тобой не первый год друг друга знаем. Давай представим на минуту, что на свете нет ни ФБР, ни ОАС. И что я работаю над этим делом по собственной инициативе в свое свободное время и мне нужна твоя помощь. – Хотя сейчас я вроде бы и находился на государственной службе, приближалось время ленча, поэтому урегулировать данный вопрос со своей совестью мне было вполне по силам.

Дик некоторое время рассматривал кофейную гущу на дне своей чашки, потом спросил:

– Но какого черта? Зачем тебе все это нужно?

– Вчера я был на мемориальной службе. И чуть не расплакался. А потом ко мне подошел один парень, Лайэм Гриффит. Знаешь такого?

Дик кивнул.

– Ну так вот, он задал мне слишком много вопросов относительно моего присутствия. И меня разобрало любопытство.

– Это не причина, чтобы совать свой нос в это дело. Ты даже не представляешь, сколько людей из-за него полетело. А те, что остались, и слышать не хотят о новом расследовании. Только некоторые трахнутые парни вроде тебя полагают, что в правительстве кому-то есть дело до этого инцидента и там хотят узнать правду. Но это не так. Брось это дело, пока не поздно, Джон. Говорю тебе – брось!

– Я уже решил для себя, что займусь этим. Теперь я нахожусь на стадии, когда следует задавать вопросы.

– Что ж, в твоем распоряжении неделя, не больше. Потом парни с двадцать восьмого этажа начнут задавать вопросы тебе.

– Я отдаю себе в этом отчет. Но все равно спасибо, что предупредил. Я, правда, рассчитывал на твою помощь, но все понимаю. – Я посмотрел на часы. – Извини, мне нужно встретить Кейт. Мы договорились вместе пойти на ленч.

Дик тоже взглянул на часы и закурил очередную сигарету. С минуту мы оба молчали. Потом Дик произнес:

– Для начала позволь сказать тебе одну вещь: я не верю, что в самолет выпустили ракету, как не верю и в связанный с этим делом заговор. Однако у этого дела с самого начала была неверная направленность: ему придали политическую окраску. Те, кто ненавидел Клинтона, хотели, чтобы люди поверили в теракт. Это дало бы им возможность обвинить администрацию в слабости, в попытке скрыть неспособность силовых ведомств предотвратить атаки такого рода.

– Все это мне и без тебя известно. Хотя я и не занимался этим делом, но телевизор смотрел и газеты читал.

Дик криво улыбнулся и продолжил:

– Кроме того, слишком уж большую роль в нем с самого начала играло ФБР. Оно оттеснило всех – и НКБТ, и людей из береговой охраны, и военно-морской флот, – даже полицию. Это многим не понравилось и не могло не вызвать неприязни к самой конторе и ее методам. Как следствие стали распространяться слухи о заговоре в высших эшелонах власти, попытках скрыть улики и замести следы, о допущенных в ходе следствия ошибках – и тому подобное. Да ты все это знаешь не хуже меня. Потом к делу подключили ЦРУ, и не мне тебе говорить, сколько в связи с этим было сделано тревожных и даже панических выводов. Если разобраться, все это дело – просто какие-то языческие пляски вокруг костра, где каждый старался подпрыгнуть повыше и перекричать других. Если прибавить к этому заявления родственников погибших и вопли средств массовой информации, то легко понять, какое удручающее воздействие вся эта какофония оказала на широкую публику. Ничего удивительного, что она почувствовала себя обманутой, оскорбленной в лучших чувствах и не верила уже никаким заявлениям. При всем при том расследование шло своим чередом и, хотя тебе это, возможно, покажется странным, пришло к абсолютно верному заключению. – Помолчав, Дик добавил: – Это и вправду был несчастный случай.

– Ты так думаешь?

– Я в этом уверен.

– Почему в таком случае об этом деле боятся упоминать даже через пять лет после катастрофы?

– Я же говорю: при расследовании многие облажались. Да почти все проявили себя не лучшим образом. Так что если кто сейчас и заметает следы – то только следы собственной безответственности и некомпетентности.

– Иначе говоря, никто не пытается скрыть ничего существенного – просто кому-то выгодно протянуть время, чтобы кое-какие детали забылись и все утряслось.

Дик откинулся на спинку стула, ухмыльнулся и произнес:

– Что-то в этом роде.

– Тогда почему было задействовано так много людей из ЦРУ?

Он пожал плечами.

– Полагаю, дело в том, что поначалу все выглядело как акт агрессии со стороны иностранцев. А это сфера деятельности ЦРУ, не так ли?

– Совершенно верно. Но зачем в ЦРУ сняли этот дурацкий фильм?

– Не знаю. Тоже никогда этого не понимал. Хотя особенно над их мотивами не задумывался.

– Ладно. Теперь послушай, что я скажу. Если на минуту отвлечься от всего, что ты сказал, то главная проблема – это свидетели. Без свидетелей восстановленный в Калвертоне самолет и данные экспертизы можно считать неопровержимыми доказательствами, полностью подтверждающими выводы правительственной комиссии. Так?

Дик поиграл кофейной ложечкой, выдержал паузу, потом сказал:

– Так.

– Ты допрашивал свидетелей. Так?

– Так.

– Сколько?

– Десять.

– Сколько человек из этих десяти видели огненный столб?

– Шестеро.

– И ты пришел к выводу… Кстати, к какому выводу ты тогда пришел?

Он посмотрел на меня и сказал:

– Я пришел к выводу, что эти шестеро видели нечто – поток света или огненный столб, – поднимавшееся в воздух и двигавшееся по направлению к самолету, который через некоторое время после этого взорвался.

– Ну и как это вписывается в теорию случайного взрыва центрального топливного бака?

Дик сказал:

– Послушай, Джон, этот вопрос мне раз двенадцать задавали парни из ЦРУ и ФБР, да я и сам сто раз прокручивал его в мозгу и… – тут он улыбнулся, – и раз десять обсуждал с женой. Ты что, собственно, хочешь от меня услышать? Что случайный взрыв топливного бака – отговорка, дерьмо собачье? Так вот, я тебе этого не скажу. Как я уже говорил, я согласен с версией короткого замыкания, вызвавшего взрыв летучих паров топлива.

– Хорошо. Но если открутить назад еще немного… Что вызвало короткое замыкание?

– Оголенный провод.

– А может, ракета, пробившая блоки системы кондиционирования воздуха?

– Даже и думать об этом не хочу.

– Тогда давай вернемся к твоим свидетелям. Что они видели?

– Не знаю – да и они тоже. Но я, основываясь на мировом опыте расследования самых запутанных дел, прихожу к выводу, что кое-что они все-таки видели. Некое световое явление в небе. Что это было? Представления не имею. Может, метеор? Или петарда, которую запустил с катера или яхты какой-нибудь идиот? В таком случае все, что произошло потом, просто совпадение. Впрочем, как утверждается в фильме ЦРУ, люди могли видеть потоки горящего топлива или сам пылающий самолет.

– Большинство свидетелей – если не все – сходятся в одном: то, что было показано в фильме, сделанном специалистами ЦРУ, не имеет ничего общего с тем, что видели они, – сказал я.

– Ты, похоже, со вчерашнего вечера времени даром не терял. – Дик поближе наклонился ко мне и сказал: – Я не сомневаюсь, что обладаю достаточной квалификацией для опроса свидетелей. Хотя… хотя парни из ФБР и ЦРУ намекали мне, что восходящий световой поток появился в показаниях свидетелей только из-за неправильно сформулированных мною вопросов. Себя они, ясное дело, в подобном грехе не обвинили. Значит, в том, что двести человек видели одно и тоже, виноваты люди из Департамента полиции Нью-Йорка. Как тебе это нравится?

– Безумно.

Дик широко улыбнулся.

– Но как бы то ни было, по горячим следам вытряс я из свидетелей максимум возможного. Правда, потом дело пошло хуже – потому что они начитались газет и насмотрелись телевизора. Стали говорить что-то вроде: «Все произошло так быстро, я не уверена в том, что видела…» Или: «Это наверняка была управляемая ракета», – после чего подробно описывали красно-оранжевый столб пламени, белые клубы дыма, зигзагообразное движение – только что не раскраску самой ракеты. – Он пристально на меня посмотрел. – Мы были там, Джон. И допрашивали свидетелей. Но остается только гадать, сколько из них действительно что-то видели, сколько сказали правду, сколько забыли – по тем или иным причинам – о том, что видели, или, того хуже, вспомнили то, чего никогда не было.

– Я тебя понял. – Слова Дика навели меня на кое-какие мысли. Слишком часто мы занимаемся лишь тем, что находится прямо у нас под носом, забывая, что отсутствие каких-то фактов тоже может иметь значение. Это вроде той собаки, которая в ночь преступления почему-то не лаяла. Посмотрев на Дика, я сказал: – Никак не могу понять, почему в данном случае не было проведено судебное разбирательство. Как положено: с вызовом свидетелей, приведением их к присяге, записью показаний, публичными слушаниями с привлечением экспертов и независимых судей. Почему ничего этого не было сделано?

Дик пожал плечами.

– Откуда мне знать? Спроси у Джанет Рино.

Я промолчал. Дик добавил:

– Несколько публичных слушаний все-таки состоялось. А также было проведено множество пресс-конференций.

– Но это не были официальные судебные слушания или разбирательства специальной комиссии при конгрессе.

Дик криво улыбнулся.

– Ты имеешь в виду нечто вроде комиссии Уоррена? Ну, была такая комиссия, и разбирательство было, но кто убил президента Кеннеди, мы по-прежнему не знаем.

– Кое-кто знает. Моя бывшая жена. Проговорилась во сне.

– Это на нее похоже.

Мы с Диком почти одновременно расхохотались.

Потом он зажег очередную сигарету и произнес:

– Как-то я ездил по делу в Лос-Анджелес. Там в ресторанах и барах запрещается курить. Можешь себе представить? Я это к тому, что ни хрена не понимаю, куда катится эта чертова страна. Какие-то задницы выдумывают законы, а нормальные люди вынуждены им подчиняться. Мы, друг мой, постепенно превращаемся в овец, которыми помыкают все, кому не лень. В следующий раз издадут закон против пуканья. А что? Очень даже просто. И везде будут висеть таблички вроде: «Здесь не пукают. Газы вызывают серьезные заболевания носоглотки». Остается только спрашивать себя: что же дальше?

Я позволил Дику немного расслабиться, после чего спросил:

– Тебя хоть раз вызвали на одно из этих публичных слушаний?

– Нет. Но…

– А кого-нибудь из следователей или свидетелей, которых ты знаешь, вызывали?

– Нет, но…

– Когда ЦРУ делало свой фильм, оно привлекало к работе над ним свидетелей?

– Нет… но люди из ЦРУ говорили, что привлекало. Потом, когда многие свидетели стали обвинять их во лжи, они сказали, что использовали в работе письменные свидетельские показания.

– Скажи, неужели тебя все это нисколько не задевало?

– Разве что с чисто профессиональной точки зрения… Как я уже сказал, в расследовании было допущено множество ошибок. По этой причине люди вроде тебя продолжают им интересоваться и тем самым будоражат общественность. Чего делать не следует, поскольку, что бы ты там ни думал, это был лишь инцидент. Вот почему я настоятельно советую тебе оставить это дело.

– О'кей.

– Джон, – продолжал Дик, – я не принимал участия ни в каких заговорах или операциях прикрытия. И я предлагаю тебе бросить это дело по двум причинам. Первая: не было никакого преступления, как не было и заговора или специально разработанной операции по заметанию следов, так что расследовать тебе нечего. За исключением проявлений человеческой тупости. И вторая: мы старые приятели, и мне бы не хотелось, чтобы ты попал в какую-нибудь переделку. Скажи, ты и вправду хочешь навлечь на себя серьезные неприятности? Тогда сделай что-нибудь стоящее – к примеру, врежь Кенигу по яйцам.

– Уже врезал. Сегодня утром.

Дик рассмеялся, потом снова посмотрел на часы и сказал:

– Мне пора идти. Передай от меня привет Кейт.

– А ты от меня – Мо.

Когда Дик уже начал вставать, я воскликнул:

– Чуть не забыл! «Бейвью-отель». Покрывало с гостиничной кровати, найденное на пляже. Ничего в этой связи на ум не приходит?

Дик посмотрел на меня и сказал:

– Кое-что приходит. Но скажу сразу: вокруг этого чертова покрывала было столько слухов и сплетен, что даже средства массовой информации запутались. Вполне возможно, ты слышал то же, что и я.

– Расскажи, что ты слышал.

– Ну что я слышал? Пикантную историю о парочке, которая трахалась на пляже перед включенной видеокамерой. Говорят, эти двое вполне могли записать на видео и взрыв самолета. Местные копы поведали об этом нашим парням. Это все, что я знаю.

– А ты слышал о том, что эта парочка останавливалась в «Бейвью-отеле»?

– Что-то слышал… Мне пора идти, Джон.

Он встал со стула. Я сказал:

– Мне нужно имя.

– Чье имя?

– Да чье угодно. Какого-нибудь парня вроде тебя, который работал с этим делом, но, как и ты, вышел в отставку и вырвался из хватки федералов. Имя человека, владеющего информацией, которая могла бы оказаться мне полезной. Подойдет любая, включая слухи и сплетни. Помнишь, надеюсь, как работает эта система? Ты называешь имя, я беседую с этим парнем, он называет мне имя другого человека – и пошло-поехало…

Дик некоторое время молчал, потом сказал:

– Ты никогда не слушал добрых советов, Джон… Ладно, будет тебе имя. Мари Габитоси. Знаешь такую?

– Помню… Кажется, она служила в участке в южной части Манхэттена.

– Точно. Она также успела поработать в ОАС и уволиться из конторы – еще до того, как ты туда пришел. Сейчас она замужем, воспитывает двоих детей и занимается домашним хозяйством. Ей, как говорится, терять нечего, но и разговоры с тобой вряд ли принесут ей пользу.

– Где ее можно найти?

– Не знаю. Но ты ведь у нас детектив, не так ли? Разыщешь как-нибудь.

– Разыщу. Спасибо.

– Только не упоминай мое имя.

– Это само собой.

Дик направился было к двери, но потом неожиданно вернулся к столику и сказал:

– Мы с тобой беседовали об устройстве на работу, которая связана с проверкой благонадежности специально значимых служащих. Я позвоню кое-кому насчет тебя – специально на тот случай, если кто-то вдруг заинтересуется нашим разговором. Отправь мне свое резюме или что-нибудь в этом роде. Тебе даже могут прислать приглашение на интервью.

– А вдруг мне предложат место, которое ты сейчас занимаешь?

– Предложат – соглашайся.

Глава 17

Я отправился в «Экко» на Чамберс-стрит. Метрдотель узнал меня и сказал:

– Добрый день, мистер Мэйфилд. Ваша жена уже приехала.

– Которая из двух?

– Сюда, пожалуйста, сэр. – Он проводил меня к столику, за которым сидела Кейт, потягивая искрящуюся минеральную воду и просматривая «Таймс».

Я поцеловал жену в щеку и сел напротив.

Она сказала:

– Я заказала тебе «Будвайзер».

– Спасибо. – Иногда быть женатым парнем очень удобно.

Принесли «Будвайзер», и мы с Кейт чокнулись.

«Экко» – приятное заведение, хотя и несколько старомодное, которое посещают люди, работающие в Сити, в том числе юристы. Иногда сюда, к моему большому сожалению, заходят и адвокаты – вроде моей бывшей жены. До сих пор мне не приходилось сталкиваться здесь ни с ней, ни с ее отвратительным новым мужем, но в один прекрасный день я обязательно на кого-нибудь из них наткнусь.

Подошел официант и предложил меню, но мы сделали заказ, даже не заглянув в него. Кейт выбрала салат с тунцом, а я попросил принести жареного кальмара и пасту.

Я сижу на диете доктора Аткинсона. Харви Аткинсон – жирный дантист из Бруклина, и его жизненное кредо умещается в одной-единственной фразе: «Ешь то, что нравится, и всегда очищай тарелку до блеска».

Кейт сказала:

– Ты немного поправился.

– Тебе кажется. Из-за горизонтальных полосок на моем галстуке. – Похоже, я поторопился, превознося прелести семейной жизни.

– Ты должен правильно питаться и больше внимания уделять физическим упражнениям. – Наконец она сменила тему и спросила: – Ну как прошла встреча?

– Неплохо.

– Это как-то связано с вчерашними событиями?

– Возможно. – Я помолчал и, в свою очередь, задал вопрос: – Ты знаешь, кто допрашивал Лесли Розенталя, менеджера «Бейвью-отеля»?

– Пять лет назад я спросила о том же мистера Розенталя. Сначала его допрашивал детектив, чьего имени он не знал. Когда этот детектив понял, что покрывало, найденное на пляже, возможно, принадлежало этому отелю, он сообщил об этом федералам. Приехали трое, представившиеся агентами ФБР. Но вопросы задавал только один из них. Мистер Розенталь его имени не запомнил.

– Они не оставили свои визитки?

– Нет. Так по крайней мере сказал мистер Розенталь. По его словам, они допросили прислугу, проверили регистрационные книги и заглянули в компьютер, сделав копии всех последних записей. Думаю, они хотели выяснить, не было ли на пляже, кроме этой парочки, кого-то еще из постояльцев, чтобы понять, кто мог вести там съемку и случайно записать на видео подробности катастрофы.

Я сказал:

– Мы по-прежнему не знаем, удалось ли людям из ФБР установить личность тех двоих и побеседовать с ними. Однако чутье говорит мне, что удалось. Так что если мы даже выясним, кто были эти мужчина и женщина, наверняка окажется, что они ни о чем знать не знают или просто бесследно исчезли.

Кейт промолчала.

– Видеопленка тоже скорее всего исчезла – если она вообще существовала.

– Даже если это так, мы… должны в этом лично убедиться. Знаешь, Джон, я никогда не думала, что нам удастся раскрыть тайну катастрофы рейса восемьсот. Но мне всегда хотелось разыскать этих людей и… поговорить с ними.

– Но зачем?

– Не знаю… И, возможно, не узнаю, пока не встречусь с ними.

– Это соответствует одной из моих версий. Придумай свою собственную.

Кейт улыбнулась.

– Ты всегда оказывал сильное влияние на мой мыслительный процесс.

– Ты тоже.

– Что-то я не замечала.

После того как официант принес закуски, я спросил:

– Как думаешь, мистер Розенталь все еще работает в «Бейвью-отеле»?

– Я знаю, что он там работает. Каждый год справляюсь, не уволился ли. Кроме того, я проверила его послужной список, и мне известно, где он живет и все такое прочее. – Она посмотрела на меня и сказала: – Я не занимаюсь этим делом, но собираю всю новую информацию, которая имеет к нему отношение.

– И где же ты ее хранишь?

– Вот здесь. – Она постучала себя пальцем по лбу.

– В таком случае, – сказал я, – поведай, что еще там хранится.

– Я тебе уже вчера об этом говорила. И вообще – будет лучше, если ты станешь задавать вопросы, а я буду на них отвечать. Но прежде чем получить ответы, тебе следует основательно обдумать и правильно сформулировать вопросы.

– Тебе об этом сказали гадалки?

– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– О да! Я тебя понимаю. Ты хочешь, чтобы я работал с этим делом так, словно его только что открыли. Но это старое дело, «холодное», как говорили у нас в полиции. А я никогда не занимался расследованием «холодных» дел. Я всегда приезжал на место преступления, когда труп еще не остыл.

– Помолчи, прошу тебя. Я же ем. – Кейт поднесла вилку с салатом к моему лицу. – Вот, попробуй-ка это.

Я открыл рот, и она запихнула в него кусок тунца с овощами.

Когда я проглотил салат, Кейт сказала:

– Теперь можешь задать следующий вопрос.

– Ладно. Ты когда-нибудь обсуждала это дело с Тедом Нэшем?

– Ни разу.

– И за обедом тоже?

– Я бы не стала разговаривать с ним на эту тему даже лежа в постели.

Я никак не прокомментировал это заявление, но сказал:

– Надо будет ему позвонить.

– Он же умер, Джон.

– Я знаю. Но мне хочется слышать это снова и снова.

Кейт посмотрела на меня укоризненно.

– Это не смешно, Джон. Возможно, Тед тебе и не нравился, но он был опытным и преданным делу агентом. И отлично соображал.

– Уж после этих слов я обязательно ему позвоню.

Подошел официант. Я заказал еще одну кружку пива, после чего вновь накинулся на пасту с кальмаром.

– Может, поешь моих овощей? – предложила Кейт.

– Однажды, когда Джеффри Дахмер обедал со своей матерью, она сказала ему: «Не нравятся мне что-то твои приятели, Джеффри». «Тогда, – ответил он, – поешь овощей».

– Дурацкий анекдот.

– Дурацкий или нет, но в другой компании обычно смех вызывает. – Тут я сразу посерьезнел и сказал: – Насколько я понимаю, с Лайэмом Гриффитом ты это тоже не обсуждала?

– Я об этом ни с кем не говорила. За исключением парней с двадцать восьмого этажа, которые сказали мне, что это не моего ума дело.

– Понятно. И ты, значит, решила, что это должно стать делом моего ума.

– Только в том случае, если ты сам этого захочешь. В настоящий момент мне представляется, что все сводится к той парочке. Но если окажется, что этих двоих нашли и они ничего не видели, ничего не знают и ничего не снимали, тогда, значит, и делу конец. Все остальное – свидетельские показания и данные экспертизы – анализировалось уже миллион раз. Но эти двое – кем бы они ни были и чем бы на пляже ни занимались – все-таки оставили на покрывале крышку от объектива видеокамеры… – Кейт наклонилась ко мне и спросила: – Как ты думаешь, эти люди вели видеозапись? И могли они снять то, что видели остальные свидетели – вернее, говорили, что видели?

– Если запись и вправду велась, все зависит от того, где располагалась видеокамера и какой участок неба был заснят. Потом еще могут возникнуть проблемы с качеством записи – резкостью, расстоянием до объекта съемки и тому подобное. Но предположим, что все волшебным образом совпало, видеозапись получилась качественная и существует в действительности… Тогда что?

– Что значит «тогда что»? Тогда двести свидетелей получат возможность просмотреть видеозапись и…

– Вместе с этими двумястами свидетелями видеозапись наверняка просмотрят люди из ФБР и ЦРУ, а также их эксперты. Должен же кто-то дать разъяснения в связи с этим, не так ли?

– Не понадобится никаких разъяснений. Он все сам за себя скажет.

– Неужели? – осведомился я. – В любительском видеофильме, снятом в сумерках видеокамерой, которая, как я предполагаю, была установлена на неподвижном штативе, – исходя из того, что парочка в тот момент занималась кое-чем другим, – может и не оказаться того, на что ты так рассчитываешь. Послушай, Кейт: все эти пять лет ты занималась поисками чаши Святого Грааля. Она, быть может, и существует в действительности, но тебе, вероятно, так и не удастся ее найти. Но даже если ты ее найдешь, она – и такое тоже возможно – скорее всего окажется лишенной всех своих магических свойств.

Кейт ничего не ответила, и я продолжил:

– Ты что-нибудь слышала о фильме Запрудера?

Кейт кивнула.

– Значит, ты помнишь, что парень по фамилии Запрудер снял на кинопленку тот момент, когда кортеж президента Кеннеди проезжал мимо Техасского книгохранилища. Запрудер тогда вел съемку восьмимиллиметровой ручной кинокамерой фирмы «Белл энд Хауэлл». Длительность этого фрагмента составляет ровно двадцать шесть секунд. Надеюсь, ты его видела?

Кейт опять кивнула.

– Представь, я тоже. Я даже видел этот фрагмент в цифровой записи, прокручивавшийся на замедленной скорости. Естественно, сразу возник вопрос, сколько всего было выстрелов и откуда стреляли. И что интересно, все отвечали на этот вопрос по-разному.

Кейт еще с минуту хранила молчание, потом сказала:

– Тем не менее мы ничего не можем сказать о записи, сделанной той парочкой, пока не найдем ее и не просмотрим.

Официант убрал тарелки прежде, чем я успел доесть остатки пасты с кальмаром. Тогда я переключился на пиво, а Кейт, сделав глоток искрящейся минеральной воды, глубоко о чем-то задумалась.

Я склонялся к мысли, что Кейт сообщила-таки кое-кому о своих догадках в связи со сделанной на пляже видеозаписью и люди, которым она об этом сказала, разделяли ее уверенность в том, что разгадка тайны рейса 800 заключена именно в этой видеопленке.

И здесь на сцене должен был появиться не кто иной, как Джон Кори – скептик, циник, реалист и даже отчасти шут, норовивший обратить все в фарс. Тут, правда, необходимо заметить, что я живу на свете на четырнадцать лет дольше Кейт Мэйфилд и многое повидал, возможно, даже слишком многое. Я пережил множество разочарований – и как коп, и как человек. Я видел разгуливавших на свободе убийц и знаю, что сотни преступлений или остаются нераскрытыми и отправляются в архив, или сходят преступникам с рук. Кроме того, я видел лгавших под присягой свидетелей, не слишком компетентных следователей и прокуроров, неквалифицированных экспертов, психически неуравновешенных адвокатов, глупых судей и тупых присяжных.

Но я видел на службе и кое-что хорошее: иногда судебная машина срабатывала, как хорошо отрегулированный и смазанный механизм, и тогда истина и справедливость торжествовали. Увы, такие случаи были до обидного редки.

Когда нам принесли кофе, Кейт спросила:

– Это правда, что в полиции существует негласное правило не выдавать своих?

– Никогда о таком не слышал.

– А может один коп полностью довериться другому?

– Так оно и происходит в девяноста девяти процентах случаев. Впрочем, когда речь заходит о женщинах-полицейских, этот показатель снижается до пятидесяти процентов. Но к женскому персоналу ФБР это, ясное дело, не относится.

Кейт улыбнулась, наклонилась ко мне и сказала:

– В объединенной группе, расследовавшей обстоятельства катастрофы, было не меньше сотни копов, которые работали на Лонг-Айленде. Столько же занимались этим делом, оставаясь в городе. Среди них наверняка найдутся люди, которым известно кое-что ценное.

– Я тебя понял.

Она взяла меня за руку и произнесла:

– Если станет уж слишком горячо, бросай это дело. Ну а если попадешь в беду, обещаю, что возьму вину на себя.

Я не знал, как быть: то ли пропустить ее слова мимо ушей, то ли напомнить ей, что если бы не это дело, к которому она меня всячески подталкивала, то ни о какой беде – даже предполагаемой – мы бы сейчас не говорили. Сказал я, однако, другое:

– Послушай, помимо желания узнать правду, добиться справедливости и тому подобного, что еще заставляет тебя продолжать копаться в этом деле?

– Какая же еще тебе нужна мотивация? – удивилась Кейт. – Конечно, мной движет исключительно стремление к правде и справедливости. Ну а если это был террористический акт, совершенный гражданами другого государства, то еще и патриотические чувства. Разве этого мало?

Правильным ответом в данном случае было бы «мало». Именно это Джон Кори и сказал бы лет двадцать назад. Но сейчас я пробормотал нечто маловразумительное вроде: «Да, похоже, что так…»

Кейт мое бормотание не понравилось, и она сказала: