Текст книги "Рубикон"

Автор книги: Наталья Султан-Гирей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)

X

Вся Италия, окутанная покрывалом скорби, притихла. В Риме установили траур. Мужчины ходили с небритыми лицами, жены и дочери квиритов носили неподрубленные одежды, и в знак печали многие остригли косы.

Помпей, сказавшись больным, не выходил из дому. Цицерон утешал правителя, но все его красноречие было бессильным перед простой и горькой правдой – легионы Рима разбиты парфянскими ордами наголову. Даже в глухих захолустьях, на окраинах Италийского мира все говорили вполголоса, смех и шутки невольно замирали на устах и заплаканные глаза с надеждой и страхом устремлялись вдаль. Не бредет ли по дороге измученный, израненный легионер, отец, муж, брат, сын?

Женщины у колодца спешили поднести скитальцу воды и осведомиться, из какой же он центурии? Может быть, сражался плечом к плечу с их дорогими покойниками? Многие жены и матери уже получили браслеты[3232
  Каждый легионер имел браслет с его именем и адресом семьи. После того как легионер падет в битве и его тело найдут, этот браслет отправляли его родным.


[Закрыть]] павших, но еще больше жило в томительном неведении. Хромого, обросшего колючей черной бородой центуриона наперебой угощали свежими плодами, поили чистой, как слеза матери, водой.

– Моя дома? – спросил бродяга, обтирая запекшиеся губы.

– Дома-то она дома. – Пожилая женщина горестно покачала головой. – Да спешить тебе, Випсаний, незачем.

– Дети! – Легионер задрожал. – Малютка умерла? А я ее и не видел ни разу!

– Девочки все живы, успокойся

– Да что за беда в моем доме? Не тяните. – Випсаний, сдерживая стон, встал и, волоча подбитую ногу, заковылял к своей хижине.

Женщины у колодца с состраданием поглядели ему вслед:

– Такого мальчугана потерять!

– Говорят, патриций затравил его собаками.

– Привязал к столу и бил, пока мальчик не умер!

– Жаль мать, она, как безумная, бьется о землю и кричит, что не продаст сына. Хотя бы косточки нашлись!

– Где там в таком ущелье!

Дневной свет не проникал сквозь ставни. В полутьме перед каменной божницей распласталась осиротевшая мать...

– Марс Мститель! Стрела Громовая, Копье Огненное, правых заступник, бесчестных гроза! Марс Гром, Марс Молния, порази нечестивого квирита! Убийцу сына моего! Деточка помощник мой рос. От земли было не видать, зарабатывал и нес домой! Марс Праведный, Марс Мститель, покарай Лонгина Кассия, иссуши его силу, порази чрево его любимой бесплодием. Нет, нет, Марс, не слушай меня? да родит ему прекрасная десять, двенадцать сыновей один другого краше и смелей. Да погибнут они все, как мой – Марк Агриппа! Услышь меня, Марс! Отомсти, Копье Огневое, за невинное дитя! Да не вернется мой любимый, да ослепнут все мои дочери, но ты, грозный бог, Стрела Громовая, Марс Копье Разящее, отомсти за мои слезы. За моего сына! Да не вернется мой супруг...

– Я вернулся, жена! – Оборванный, грязный стоял Випсаний Агриппа на пороге своего дома. – Что за беда стряслась над тобой без меня?

– Никакой беды! – Женщина встала и, поправляя рассыпавшиеся волосы, с тоской и болью смотрела на вернувшегося мужа. – Никакой беды. Войди в твой дом с миром.

– Где дети?

– Спят. – Она кивком указала на ворох козьих шкурок,

– А мальчуган?

– Он не живет дома.

– Не живет дома? – Легионер сделал шаг к очагу. – Где же мой сын? Почему он не дома?

– Нам было трудно, он пасет коз у Либона...

– Сходи за ним. – Випсаний сел. – Привез вот.

Он развязал заплечный мешок и вынул усыпанные бирюзой безделушки.

– Дочкам! Четырем всем..

Пицен вытащил узорную восточную шаль.

– Тебе!

Помедлив немного, достал разукрашенные парфянские сапожки на высоких каблучках и, полюбовавшись вдоволь, поставил на скамью.

– Сыну! Сходи за ним и скажи там, больше мое дитя ни на кого не будет работать! Учиться будет! Да, жена, наш Агриппа станет учиться в военной школе с детьми самых знаменитых людей! Я спас одного молодого патриция. Нес до Сирийского рубежа на своей спине, пока меня не ранили. Юноша оказался сыном начальника этой школы. Обещал: "Отец мой тебя золотом осыпет". Я отказался. Что золото, приходит и уходит! Попросил нашего Агриппу в военную школу записать. Я всю жизнь лямку тянул. Когда покалечили, стал центурионом, а он выучится и смолоду будет командиром. Что ты смотришь так на меня? Не веришь? Иди скорей на пастбище за мальчиком.

– Агриппы там нет...

– Ну, иди туда, где он работает.

– Он не работает...

– Жена! – Випсаний вспылил. – Где мой сын? Где наше дитя?

Девочки проснулись и испуганно заплакали. Они не узнавали отца.

– Ты продала его?

– Нет! – Рыдания вырвались из ее груди. – Не продала! Украли! Убили!

– Кто? Говори, кто!

– Лонгин Кассий.

– Начальник моего легиона! Кассий убил моего сына! Убил ребенка! За что?

Рыдая, она рассказала. Не проронив ни слова, Випсаний выслушал жену. Потом стал собираться. Мешок с подарками оставил на скамье, но короткий, широкий нож засунул за пазуху и все так же молча вышел.

– Куда? – Жена побежала за ним.

– Замолчи! Не уберегла! – Он ускорил шаг. Превозмогая боль, подтягивал искалеченную ногу.

На дороге Випсаний остановился. Убить обидчика всегда успеет, а ребенок лежит непогребенный... Волки, бродячие собаки, хищные птицы... У малыша такое умное личико... и глазки всегда блестели... А теперь вороны... Глухое клокотание забилось в горле отца. Випсаний свернул к ущелью.

Поросшая кустарником расщелина скрывала ручей. Кустарники поднимались по безжизненным склонам кверху. Их переплетенные ветви ослабили падение.

Зацепившись туникой за сук, маленький пицен повис в воздухе... Отчаянным усилием подтянулся и схватился за ствол. Все тело болело, но, превозмогая боль, спустился. Встать на ноги не мог. Дополз до ручья. Пил много и жадно. Потом лег ничком и прижался лицом к земле. Жив... А домой нельзя. Там Кассий. Значит, надо потихоньку выбираться и уходить... Куда? Из дому, от матери и сестер... Ребенок заплакал.

– Мама! Отец! Отец!

– Иду, сынок! Иду! – Кустарник, зашуршав, раздвинулся, и старый легионер схватил сына в объятия. – Мертв или жив мой сынок?

– Папа, родной! Вернулся!

– Вернулся! Знаю все. Хотел зарезать твоего обидчика, но, видно, сама Мать Италия шепнула мне: "Пойди сперва в ущелье".

Он безумными поцелуями покрыл все тело сына.

– Ты жив! Так пусть все демоны в Тартаре считаются с Кассием, а я об него мараться не стану! Ты жив! Будешь учиться, отомстишь богачам за себя, за меня, за всех нас, за всю Италию!

Глава пятая

I

Начальник военной школы, благородный Вителий, никак не мог понять, что хочет от него приземистый, хромоногий горец в видавшем виды козьем плаще мехом наружу.

А посетитель между тем уже вынимал из объемистой кожаной сумы тщательно укутанные в обрывки теплого плаща горшочки.

– Моему трибуну! Мед диких пчел и медвежье сало топленое с хорошими травками. Если кто ранен в грудь, помогает. А ты, благородный Вителий, уж не откажи. – Он умоляющим жестом показал на смуглого мальчугана, стоявшего поодаль с подавленным видом.

Подростка огорчило, что его отец так заискивает перед этим надменным стариком. В такую даль ехали, мед и медвежье сало везли. А зачем? Отец уверял, что их уже ждут в школе, а этот старый патриций говорит с ними, точно прокисшее вино сквозь зубы цедит.

– Ничего не пойму. – Вителий сделал тощей, в старческих пятнах рукой движение, словно отгоняя докучливую муху. – Что тебе, добрый человек, надо?

– В школу... вот его... трибун обещал... – забормотал окончательно оробевший горец.

– Люций! – крикнул старик. – Тут к тебе!

В атриум вошел худощавый молодой человек. Он двигался удивительно легко, и впечатление стройности и легкости не нарушали даже запавшая грудь и небольшая сутуловатость. Лицо молодого Вителия было бы красиво спокойной, мужественной красотой, если б не землистые тени, залегшие на ввалившихся щеках, но все искупали добрые лучистые глаза.

Люций стремительно подбежал к горцу и горячо обнял его.

– Отец, это мой спаситель! Я рассказывал тебе о нем!

– Как же, как же, – пристыженно закивал старик. – Почему ты, добрый человек, сразу не сказал?

– Да вот... я его... сынка то есть... – все так же неуверенно начал Випсаний. – В школу, то есть... Трибун обещал...

– Этого горного козленка в школу?! – насмешливо прищурился старый Вителий. – Ты б его сперва вымыл. Он хоть читать, писать умеет? Что молчишь, дикарек?

Агриппа не отвечал. Он искоса разглядывал трибуна и смутно чувствовал, что хоть старик и злой гордец, но Люций добр, храбр и всегда заступится за бедного человека.

– Флавия! – позвал Люций. – Посмотри на моего нового друга. Какой крепыш!

Он ласково потрепал мальчика по плечу.

– Угу! – отозвался польщенный Агриппа. – Я годовалого барашка легко поднимаю.

Он хотел уже рассказать, как отбил овечку у волчицы, но смущенно замолчал.

К нему, едва касаясь золотыми сандалиями мозаики пола, шла молодая женщина. Нет! Не женщина, а сказочная дева, прекрасная, как дочери Рема. Агриппа никогда не видел таких красавиц. Даже Скрибония и Либонила, что жили в господском доме, не были так красивы. То были румяные, веселые хохотушки. Любая пиценка, если ее нарядить, была б не хуже их.

Но матрона Флавия... Агриппа даже зажмурился, как от яркого света. Какой прекрасной показалась ему тоненькая, темноволосая жена Люция! И пахло от нее, как от цветов на горной поляне, и руки у нее были нежные, как крошечный ягненочек, А красавица уже склонилась над ним, обняла и, прижавшись душистой щекой к его лицу, ласково спросила:

– А как у нас с науками? Ты, конечно, читать умеешь?

– Буквочки знаю. – Агриппа покраснел от радости и смущения. – А складывать их в слова не могу.

– Я научу тебя складывать буквы в хорошие, умные слова. – Люций сел на биселлу и усадил мальчика рядом. – А считать умеешь?

– До ста запросто!

– А дальше? До тысячи можешь?

– Смогу, да ведь столько барашков ни у кого нету. У Скрибония и то всего три сотни да с полсотни коз...

– Люций! – нетерпеливо вмешался старый Вителий. – Все равно его в школу нельзя. Хочет учиться, пусть годик у нас на кухне поработает, а там видно будет. Хочешь, Агриппа, жить у нас?

– Нет.

– Ах ты, чумазый, – возмутился Випсаний. – Благодари, благодари добрых господ!

– Нет!

– А я думаю, – Люций положил тонкую руку на жесткие вихры маленького пицена, – сегодня вы наши гости, а завтра, мой друг, отведу твоего сына в школу. Правда, отец, рубку мечом, метание дротика и строй он усвоит не хуже других, а счету и письму я его научу. К весне догонит товарищей. Пойдешь в школу?

Агриппа кивнул. Люций ему нравился все больше и больше. Нравилось, что трибун говорит с ним как с равным, как со взрослым умным человеком.

– Вы, наверное, проголодались с дороги? – Флавия улыбнулась и хлопнула в ладоши.

В атриум вошел страшный черный человек. Агриппа никогда еще не видел таких: и лицо, и руки, и ноги у вошедшего были черно-лиловые, а ладоши, как у мертвеца, синие, а когда он открывал рот, белели огромные зубы. Агриппа решил, что это пленный людоед.

– Пун, – распорядилась молодая хозяйка, – накорми наших гостей. – И, обращаясь к мужу, прибавила: – Дорогой мой, скоро закат, тебе надо лечь и выпить целебный настой.

Уходя, Люций виновато улыбнулся, точно прося прощения за свою болезнь.

II

Пун отвел гостей в кухню. Там вокруг огромной печи хлопотал целый рой поваров и поварят.

Усадив Випсаниев за большой каменный стол, где на другом конце толстая рабыня раскатывала тесто, Пун поставил перед отцом и сыном объемистую миску. От еды пахло вкусно и соблазнительно. Випсаний осторожно опустил ложку в замысловатое кушанье.

– Кушай, сынок, – тихо шепнул он сыну, – ты ж проголодался.

Агриппа не шевельнулся.

– Ай, ай, – покачал головой Випсаний, – разве можно так? Покушаем и попросим отвести нас на покой.

Но Агриппа сидел не шевелясь и рассматривал свои парфянские сапожки – отцовский трофей, привезенный из далекого похода.

Накормив пицен, все тот же Пун показал им маленькую каморку на верхней галерее, рядом со спальнями рабов. Там впритык к стене, чтоб не рухнуть, стояло колченогое ложе под старым, вытертым до дыр покрывалом.

– Вот тут и отдохнете, а завтра молодой господин твоего дикаря в школу отведет. Небось ждешь, что из него великий полководец выйдет? Ну, давай, давай. – Африканец с нескрываемой издевкой оскалился, и крупные белые зубы зло блеснули между мясистых лиловых губ.

Когда занавес, отгораживающий каморку от захламленной галереи, упал, Агриппа потянулся к своим сумкам.

– Папа, достань, что нам мама в дорогу собрала. Я есть хочу.

– А чего за столом чванился? – недовольно пробурчал Випсаний. – Дерзкий ты какой! Старик Вителий легионом командовал, а ты как ему отвечал?

– Уедем, отец!

– Как это "уедем"? – возмутился Випсаний. – Вся деревня знает, я тебя в школу повез, а ты "уедем"! Вернемся ни с чем – позору сколько будет!

– Ну и пусть!

– Как это пусть! Ох, Агриппа, не сносить тебе головы! Вот и благородный Скрибоний жаловался...

– Украсть меня хотели, а еще жаловались! И эти хороши! – Мальчик яростно сплюнул. – Ты его сыну жизнь спас, а он с тобой за одним столом есть не захотел. Ладно, у Скрибония я ел на кухне. Потому что понимаю – хозяин! Захочет – нас за долги с земли сгонит. А эти свиньи неблагодарные...

– Терпеть надо, терпеть, сынок! Мы – что? Мы – ничто. Был я легионер, центурион, а теперь калека хромоногий а ты еще дитя. Учиться тебе надо. Пойдешь в школу? – В голосе бывшего центуриона задрожали слезы.

– Пойду, отец. – Агриппа помолчал и неожиданно прибавил: – А Люций – хороший.

III

В школе было весело. Бегали, метали дротики, потом строились боевым порядком: малыши в первом ряду, на месте новобранцев, на шаг сзади в промежутках, как секундарии в битве, заняли места мальчики среднего отделения, а позади триариями быстро и слаженно встали старшеклассники.

Потом строй распустили, дети разбежались по своим декуриям и каждый десяток малышей декурион-старшеклассник повел купаться.

Агриппа раздеваться на народе не стал. Ополоснув лицо, отошел в сторону и с завистью наблюдал, как мальчишки, громко крича, с разбегу бросались в воду, так что брызги роем взлетали.

А после купания настала самая приятная минута. Вся декурия форсированным маршем пошла в сад, где на тенистой лужайке стояли уже накрытые столы для младшей центурии. Каждый десяток детей сидел за отдельным столом, и дежурные под наблюдением декуриона расставляли перед маленькими воинами миски с дымящейся жирной ячменной кашей.

Агриппа вмиг управился со своей порцией и от всей души благодарно вздохнул:

– Хорошо кормят!

Он с удивлением заметил, что его сосед маленький Квинт Фабий почти не притронулся к своей каше и лениво ковырял ее ложкой.

– Ты что? – шепотом спросил его Агриппа. – Такую жирную кашу не хочешь?

Фабий грустно покачал головой:

– Каждый день каша! Хочешь, доешь?

– Давай, – обрадовался пицен. – Не пропадать же такому добру!

И со всех сторон потянулись миски с почти нетронутыми кашами. Агриппа съел еще две-три порции и откинулся.

– Ух, спасибо, больше не надо.

– А то, может, и мою доешь? – насмешливо крикнул сидящий напротив тонкий высокий юноша, декурион малышей. – Видать, тебя дома голодом морили!

Он швырнул через стол свою миску. Агриппа на лету поймал и, привстав, метко запустил злополучную кашу в лицо обидчика. Жидкая, еще теплая и клейка я, каша потекла полбу и щекам декуриона. кто-то, подскочив, стал обтирать пострадавшего.

– Молодец, пицен! – крикнул сидящий недалеко от Агриппы коренастый большелобый мальчик. – Проучил Корнелия![3333
  Пицены жили около Анкопы на Адриатике, самниты северо-западе Италии, этруски – в Этрурии.


[Закрыть]]

– Вы, телята, хоть пицены, хоть самниты, хоть этруски, – всегда заодно, – отозвался сосед Гая Корнелия, – не можете простить...

– А мы, италики, никогда Сулле не простим, – снова выкрикнул коренастый мальчишка. – И нечего Гаю Корнелию таким дедушкой задаваться!

Между тем внука Суллы его друзья уже отмыли. Он молча подошел к Агриппе, рассматривал и наконец уронил:

– Ты храбрый, ведь я могу избить тебя.

– Попробуй. – Агриппа встал в позицию.

– Я не сам буду тебя бить, а велю дать тебе палок, потому что я твой командир, – спокойно пояснил Гай Корнелий.

– Тогда я так поколочу тебя, что потом и командовать не захочешь, – так же спокойно возразил маленький горец.

Оба этруска, Цецина и Волумиий, от восторга взвизгнули:

– Ты храбрый, – повторил, не повышая голоса, Корнелий, – а храбрых палками не бьют. Я вызываю тебя на честную борьбу.

Этруски, достав откуда-то красный шнур, вмиг обвели на траве круг для боя.

– Мы держим за новичка!

– Поединок – негладиаторский бой, чтоб об заклад биться, – надменно бросил Корнелий.

Раздевшись до пояса, борцы схватились. Агриппа едва доходил до подбородка своему противнику, но был шире в плечах и казался увесистей.

Корнелий сперва боролся честно, но чувствуя, что новичок его одолевает, начал крутить Агриппе руки.

– Не по правилам! – закричали разом оба этруска. Корнелий оглянулся на окрик, и в тот же миг новичок сильным толчком опрокинул его и плотно прижал к земле.

К удивлению Агриппы, внук Суллы, поднявшись, дружески хлопнул его по плечу.

IV

Зато сенаторские сынки и внучата невзлюбили дерзкого пицена, но помня, как он уложил на обе лопатки Гая Корнелия, не хотели с ним связываться. Агриппу просто не замечали, боязливо обходя, как бодливого бычка.

Когда он спрашивал что-нибудь, спешили односложно ответить и отворачивались. Лишь Цецина с Волумнием не прочь были оказывать ему покровительство. Оба этруска постоянно зазывали его в свой уголок, угощали неизвестно откуда добытыми лакомствами и все время твердили, что италики, какого бы они племени не были, должны держаться вместе, а то квириты их сожрут.

Однажды Цецина небрежно уронил:

– Неплохо б проучить этого гордеца Квинта Фабия, напомнить ему Кавдинское ущелье!

Агриппа недоумевающе посмотрел на обоих этрусков.

– Ты что, не знаешь? – Цецина укоризненно покачал своей большелобой головой. – В битве при Кавдинском ущелье полегло триста Фабиев, да самниты сплоховали и одного волчонка отпустили, вот и расплодились Фабий снова и опять нос задирают!

– В битве при Кавдинском ущелье вся римская армия проползла на корточках под италийским ярмом! – упоенно выкрикнул Цецина.

– Поколотишь Квинта Фабия, – таинственно пообещал Волумний, – получишь пирог с начинкой из дроздов, большой...

Волумний даже развел руками, показывая, каким большим будет этот пирог.

– Фабий мне ничего плохого не сделал, он маленький, и я не стану бить малыша. – Агриппа встал, не доев кусок сочной лепешки в масле. – Я не наемный боец!

Он молча отошел в свой угол и лег на постель. Так и уснул, накрывшись с головой и не желая ни на кого смотреть.

Об этом разговоре стало известно Гаю Корнелию, ведь младший брат Фавст дружил с Фабием.

После Марсовых игр все трое, оба Корнелия и Квинт Фабий, подошли к Агриппе. Гай Корнелий покровительственно положил руку ему на плечо:

– Ты поступил по чести! Я всегда говорил: италик италику рознь. Знаешь, мне прислали жареных цыплят. Приходи после вечерней зари, поужинаешь с нами...

– Нет! – Агриппа резким движением сбросил его руку.

– Как хочешь. – Гай Корнелий пожал плечами. – Но все равно ты достоин моего уважения.

Агриппа недоверчиво усмехнулся. Он не искал ничьего покровительства и в подачках не нуждался. Как глуп и наивен он был еще декаду назад! Теперь он лучше умер бы с голоду, чем согласился доедать чью-то там кашу!

В классе Агриппа сидел молча и старался понять, о чем рассказывает наставник. Памятуя просьбу благородного Вителия, наставники не беспокоили на уроках маленького пицена, но Агриппа часто сам хотел спросить непонятные ему вещи однако стыд показаться дурачком удерживал. Запоминал, чтобы после спросить у Люция. Люция он любил и верил ему слепо.

В свободные дни Агриппа бежал к Вителиям с самого утра. Проснувшись чуть свет, с нетерпением ждал, когда приличие позволит наконец постучать в узорную калитку их виллы. С восторгом помогал матроне Флавии кормить ее любимых павлинов. Часами мог держать расставленные руки, пока юная матрона сматывала с ним шерсть.

Но самыми лучшими были минуты, когда Люций рассказывал о далеких странах или же помогал решать замысловатые задачки. Молодой Вителий часто изумлялся математической сметке полуграмотного пастушонка.

Хуже обстояло дело с "буквочками". Латынью и начатками греческой грамматики с мальчиком занималась Флавия.

Высунув кончик языка и то и дело отирая пот, Марк Агриппа выводил: "Рим – город вечный".

Дописав, пристально глядел на свои каракульки и спрашивал:

– А почему вечный? Вечный – это всегда был, а его Рем и Ромул на голом месте построили. Значит, не вечный, а построенный.

Люций смеялся и называл своего ученика придирой. Он радовался каждому неожиданному вопросу мальчика, каждому проблеску самобытной мысли в голове маленького пицена. Все чаще и чаще ловил Агриппа на себе грустный и любящий взгляд своего наставника.

– Ты учись, – приговаривал Люций, ласково ероша жесткие, непокорные вихры мальчугана. – У тебя светлая голова. Если б тебя звали Валерием или Фабием, я предсказал бы тебе лавры, равные лаврам Цезаря, а так... – Люций гневно сжимал рот. – К сорока годам до военного трибуна дослужишься. Но все равно учись! Знание само по себе награда. Ведь тебе интересно?

Агриппа молча кивал. В носу щипало, и к глазам подступали слезы. Он видел – Люций угасал. Не помогли ни дикий мед, ни медвежье сало, натопленное с целебными травами.

Скоро с ним заниматься стала только Флавия, и лишь когда им вдвоем было не под силу решить слишком сложную задачу, Люций хриплым шепотом объяснял и, едва закончив объяснение, бессильно откидывался на подушки.

Его уже не выносили на солнышко. Всякая перемена утомляла больного, но, когда Флавия своим мягким грудным голосом читала вслух, он, полузакрыв глаза, счастливо улыбался

Однажды Агриппа, весь красный от смущения, шепотом спросил, была ли Елена Спартанская похожа на Флавию или чуточку похуже. Люций мягко улыбнулся:

– Нет, не похожа. Елена не любила своего Менелая, а мы с Флавией очень любим друг друга.