Текст книги "Рубикон"

Автор книги: Наталья Султан-Гирей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

V

Ливия почувствовала приближение к своему ложу Люцинды, богини-родовспомогательницы. Она послала сказать своему супругу, что ее срок настал.

Октавиан призвал ученого врача-грека и, глядя в упор на него, спросил:

– Правда ли, что многие женщины умирают родами?

Грек подтвердил, что такие случаи иногда бывают, но матрона Ливия – здоровая, крепкая женщина и опасения за ее жизнь напрасны.

– Нет, – озабоченно уронил триумвир, – я слышал, что даже очень крепкие и здоровые женщины погибают после родов от малейшего недосмотра. – Он искоса поглядел на врача. – Я высоко ценю твое искусство и поручаю тебе заботы о жизни моей супруги. Награда будет немалая.

– Мы, последователи великого Гиппократа, исцеляем больных не ради наград. Возлагая на свои плечи высокое звание целителя, мы клянемся именем нашего учителя Гиппократа никогда не употреблять наше искусство во зло страждущему человеку. – Грек пристально посмотрел в лицо триумвира и склонился в низком поклоне.

Октавиан закусил губу.

Пройдя к роженице, врач взял матрону Ливию за руку.

– Биение твоего сердца говорит о немалой жизненной силе, но будь осторожна в приеме пищи. Излишества в еде до и после родов часто ведут к смерти. Матрона Ливия, обещай мне есть только приготовленное мной, твоим целителем!

Ливия устало прикрыла глаза. Раздирающие боли снова начали терзать ее тело. Сквозь затуманенное сознание поняла, что от нее рады будут избавиться. Надо бороться... Хотела расспросить грека, но боль стала нестерпимой, и дикий вопль вырвался из ее груди. Она судорожно впилась пальцами в руку врача.

К ночи Ливия Друзилла родила сына и нарекла его именем своего отца – Друз.

Когда сроки, установленные обычаем, истекли, император и его сестра пришли навестить Ливию и поздравить с сыном. Октавиан нагнулся над ребенком.

–  Какой хорошенький! – неожиданно сказал он. – Как же ты его назвала? Друз? Ну что же, пусть малютка Друз растет в моем доме. – Он нагнулся ниже. – Дышит, ну пусть дышит... Ты береги его...

Октавия дернула брата за одежду, как бы напоминая, что их посещение затянулось и Ливии нужен отдых. Ее испугала внезапная нежность императора к чужому ребенку.

Врач, помогавший Друзу появиться на свет, бесследно исчез. О постигшей его судьбе знали лишь "кроткая" Октавия и верный Сильвий.

VI

В пику своей супруге Октавиан начал проявлять подчеркнутую заботливость к племянникам и дочери.

Сам обучал близнецов изящным наукам, играл с девочками, брал Марцелла с собой на парады. Растущие без отца, дети Октавии льнули к нему. Семья сестры заменила несуществующий очаг. Часто ища тихой нежности, Октавиан клал голову на колени сестры. Помогал ей разматывать шерсть и горько жаловался.

Мать не понимает его, друг гневается. Ливия отвратительна. Октавия с грустной лаской выслушивала его. Уже несколько лет она жила как весталка. Антоний даже не пишет. Он обременен государственными заботами и ведет переговоры с Египтом.

Октавиан хмурился. Египет становился серьезной угрозой. Особенно теперь, когда легионеры злы на него и у армии, собственно говоря, нет вождя. Император забыл дерзкого центуриона Афалия.

Афалий кричал, что нужна земля, а не лавры. Вся добыча морской войны ушла на выкуп наделов для солдат. Отбирать имения император больше не решался. Если война с Египтом неизбежна, нужно иметь в Италии прочный тыл. Кто знает, какие испытания готовит судьба сыну Цезаря?

По ночам его душила тревога. Тоска вырастала до бескрайности. Просыпался, как от резкого толчка, быстро одевался и, накинув простой солдатский плащ, уходил.

Без цели колесил по спящему городу, один, без спутников, без охраны. Но где бы он ни бродил, все дороги приводили под окна Марка Випсания Агриппы.

Стоя на ветру, под зимним дождем, император напряженно вглядывался в мелькающие за окнами огоньки. Агриппа тоже не спал, и его тень скользила взад и вперед.

Озябнув, Октавиан уже не различал, текут ли по его лицу слезы или это крупные, холодные капли зимнего дождя.

Но однажды он нашел дом друга темным и безмолвным. У входа уже не стояли на страже легионеры. Октавиан в отчаянии схватил висевший на цепочке бронзовый молоток и стал изо всей силы колотить в дверь, но никто не открыл.

Вдруг чья-то рука легла ему на плечо. Октавиан испуганно оглянулся. Перед ним стоял Тит Статилий, закутанный в теплый иберийский плащ.

– Непобедимого нет в Риме!

– Где он? Что с ним?

– Ничего с ним! Уехал отдыхать в одно из своих имений...

– Куда? Разыщи! Любой ценой разыщи! – Октавиан умоляюще коснулся его руки.

– Перебесится, сам явится. – Статилий скинул плащ и укутал дрожащего на зимнем ветру Октавиана. – Придет время, я сам вас помирю, а сейчас его трогать нельзя.

VII

Был ясный зимний день, и подмерзшая земля весело звенела под копытами коней. В дубовой, еще обнаженной роще уже слышался птичий пересвист. Проснувшийся ежик торопливо пробежал через дорогу.

За узорной оградой уже виднелась усадьба Лелия Аттика. Агриппа спрыгнул с седла и бросил поводья одному из своих спутников. Отряд молчаливых горцев сопровождал своего знатного земляка от самого Рима до родных предгорий.

У калитки его ждала Лелия, но Агриппа не узнал ее сразу. Так расцвела и похорошела его покинутая Кая. Исчезли без следа и нездоровая худоба, и землистый цвет кожи. Все было хорошо в ней: и нежный, чуть смугловатый, как спелый персик, румянец, и плавные линии молодого здорового тела. Золотисто-шафранный пеплум еще больше оттенял ее свежую прелесть.

Агриппа прикинул в уме. Лелия и Октавиан – одногодки, значит, ей уже двадцать четыре года, но она кажется такой юной, такой прелестной! Как жаль, что он не любит ее!

– Войди с миром в свой дом, мой господин! – приветствовала Лелия своего Кая. – И пусть твои спутники вкусят хлеба и вина под твоим кровом!

– Я не твой господин, а твой Кай. – Он хотел обнять девушку, но Лелия мягко отстранилась.

– Брачный контракт сам по себе еще не делает юношу и девушку супругами!

– Ну, теперь за этим дело не станет. – Он снова притянул ее к себе, и снова Лелия выскользнула из его объятий.

– Молю, мой господин, дай мне время привыкнуть к тебе!

– Ладно! – Агриппа усмехнулся. – Я подожду, но ты видишь, Лелия, как только настал мир, я вернулся к тебе, чтобы ты подарила мне сына!

Лелия, потупившись, не отвечала, потом вскинула на него глаза:

– Я думаю, тебе надо обмыться с дороги и отдохнуть. К вечерней трапезе отец и я будем ждать тебя в триклиниуме.

Баня была небольшая, но с красивым, выложенным розовым мрамором бассейном, и горячей воды было вдоволь. Агриппа купался сам. Он выгнал присланного Лелией раба-массажиста и, растянувшись на горячей мраморной скамье, несколько мгновений наслаждался теплом и тишиной.

Ласковый шум воды навевал дрему, но засыпать тут нельзя. Заснувшие в бане не просыпаются. Агриппа вскочил и плюхнулся в бассейн. Вода в самый раз. Здесь он смоет и дорожную грязь, и все, что так гнетет его.

Чувство покоя и необыкновенной легкости охватило молодого полководца. Прав был старик Лепид! Пора взяться за ум и не быть больше тряпкой, брошенной под ноги неблагодарному созданию. Может быть, Октавиан и не был вовсе так уж неблагодарен, но все равно, отныне их будет связывать лишь долг перед Римом.

– Родит Лелия мне сына – полюблю всей душой! – Он и не заметил, как произнес вслух клятву верности своей Кае.

VIII

Стол в триклиниуме был накрыт домотканой скатертью и уставлен простой, но вкусной снедью. Лелия уже ждала, просила извинить ее, но в зимнее время так трудно украсить пир розами. Она позволила себе заменить их веточками вечнозеленого тамариска с алыми ягодами.

– Не правда ли, они оживят наш убогий ужин?

Агриппа кивнул, хотел сказать что-нибудь ласковое, но в эту минуту двое рабов внесли кресло-носилки. Жизнь в склепе сказалась, и Лелий Аттик не мог передвигаться сам. Он пристально взглянул на зятя и вместо приветствия только выдохнул:

– Наконец-то вспомнил!

За ужином все много ели и мало говорили. Агриппа ужаснулся аппетиту Аттика. Неподвижный старик пожирал столько мяса, бобов, плавающих в сливочном масле, лепешек, что и трем молодым легионерам не осилить бы.

Когда наконец насытившегося старца унесли и рабыни убрали со стола, Агриппа спросил свою Каю:

– Ты, наверное, очень скучала здесь?

– Нет, – Лелия с изумлением посмотрела на него, – я никогда не скучаю. Я вела твой дом, читала по вечерам вслух отцу.

– Наверно, напряла и наткала не меньше Пенелопы? – пошутил молодой полководец.

– Я не умею прясть, но если ты хочешь знать, чем я заполняла досуг, пойдем, я покажу тебе.

Они прошли в библиотеку: большой рабочий стол, легкое тростниковое кресло египетской работы и на консолях бюсты мудрецов – Сократ, Платон, Пифагор, Эмпедокл и над самым столом Марк Туллий Цицерон.

Заметив неодобрительный взгляд своего супруга, Лелия тихо проговорила:

– Ты не знаешь, кто он был мне и почему память о нем священна для меня. Это мой отец. Аттик скрыл грех моей матери, дал мне свое имя и воспитал меня как свое дитя. Вот почему я чту его не меньше даровавшего мне жизнь. Теперь ты знаешь мою тайну и, если хочешь, можешь лишить меня своем очага.

– А мне все равно! Я не на Цицероне женился, а на тебе! – Агриппа опустился в кресло. – По мне, Цицерон даже лучше!

– Ты хотел знать, как я коротала ненастные вечера. – Лелия подошла к полке и достала несколько свитков.

Освоившись с неярким светом лампионов, Агриппа разглядел на полках немало пергаментных свитков, глиняных дощечек с вавилонскими письменами и туго перевязанные стопки восковых табличек.

– Откуда у тебя все это?

– Добрая Рета, супруга Сильвия, присылала мне нужные книги. Сильвий сказал, что ты разрешил мне покупать самые роскошные наряды и драгоценности. Так что эти книги – твой подарок, мой Кай!

Агриппа обрадовано рассмеялся:

– Наконец-то ты согласилась, что я Все-таки твой Кай!

Лелия наклонила голову.

– Я во многом была неправа. Помнишь нашу первую беседу? Мы оба, как двое мальчишек, сидели на заборе и спорили о державных делах.

– Я уж что-то не помню, о чем мы спорили, но так запомнил тебя, что, потом разыскав, сразу узнал.

– Я тогда, как ученая птичка, повторяла слова Платона о том, что править миром подобает мудрецам, – продолжала Лелия, как бы не слыша его слов. – А вот тут... – Она развернула лежавший на столе свиток. – Я пытаюсь спорить с Платоном. Можешь прочесть.

– Тут по-гречески. – Агриппа вернул ей свиток. – Ты лучше расскажи.

– Мне легче говорить о мудрецах на их языке. – Лелия улыбнулась, как бы прося прощения за свою приверженность к Элладе. – Я пишу вот тут, – она положила крепкую загорелую ладошку на свиток, – что мудрецы могут указать правый путь правителям, но сами править они не в силах, потому что ни одной из своих идей они не могут воплотить в жизнь. Я привожу примеры из жизни многих народов. Державы, как люди, проходят детство, юность... Ведь нам, пережившим столько ужасов, кажутся такими наивными и герои Гомера, и мужи первых дней Рима... – Она задумалась. – А потом наступает зрелость, и боги смиряют неразумных, вроде твоего Секста Помпея, титанов. – В ее голосе прозвучала печаль. – Юпитер начинает править Олимпом, а Римом должен править новый Александр, то есть смелый, мужественный и мудрый человек. И раз Республика захлебнулась в крови, так уж лучше ты, чем Антоний! Ты умней и не так кровожаден!

– Во-первых, Антоний вовсе не кровожаден, он Мешок, и все, – возразил Агриппа, –  а во-вторых, правитель Италии – Октавиан Цезарь, а не я.

Лелия улыбнулась.

– Маленькие девочки одевают своих куколок в кусочки яркого шелка и кисеи. Большие мальчики наряжают любимые игрушки в золотые доспехи и императорский пурпур.

Агриппа промолчал.

– Ты молчишь? Разве я не права?

Она ласково коснулась его плеча, но, когда Агриппа хотел обнять ее, выскользнула и уже в дверях крикнула:

– Я пришлю к тебе златокудрую рабыню! Ведь тебе нравятся золотые волосы?

IX

Утром, одетая юношей, Лелия ждала своего супруга у крыльца. Она держала под уздцы двух сытых, гладких лошадок. Агриппа сразу заметил, как хорошо ухожены кони и как тщательно пригнана сбруя.

– Я хочу показать тебе твое имение, мой господин. – Лелия легко взлетела в седло.

– Брось величать меня на каждом шагу! – Агриппа вскочил на коня. – Ты что, моего имени не помнишь?

Лелия не ответила. В душе она радовалась, что Агриппа отослал златоволосую рабыню, даже не прикоснувшись к ней, но не подавала вида, как она довольна.

Они ехали через дубовую рощу. Дул прохладный ветерок, но здесь, меж деревьями, было тепло. Земля дышала уже по-весеннему.

– Хорошо сидишь в седле! – заметил Агриппа. – Любой наездник позавидует! Наверное, из лука тоже стреляешь неплохо?

– Нет! – Лелия повернулась к нему. – Мне отвратительно всякое убийство, хотя бы бедных зайчат и птиц...

– Вот как! Но если ты не убьешь коршуна, он убьет твоих цыплят. Почему же жизнь коршуна дороже жизни цыпленка? А? – Агриппа пристально посмотрел на жену. – Что тебе говорят об этом твои мудрецы?

– Ничего, но у меня есть своя голова, Марк Агриппа!

Агриппа ухмыльнулся:

– На мой вопрос ты не ответила.

– Зачем тебе мой ответ? Я знаю, что, по-твоему, жизнь цыпленка дороже. Из него можно сварить суп.

– Не ехидничай! Хотел бы я видеть, как это можно прожить, не поедая ни цыплят, ни барашков.

Их кони шли дружной иноходью. Роща кончилась, и перед ними простирался до самой реки большой луг. Отара кудлатых овец щипала пожухлую прошлогоднюю траву, но кое-где пробивалась уже молодая травка.

Агриппа спрыгнул с коня и, поймав овцу, запустил руки в ее руно.

– Хорошая волна! И овечка не из тощих. У тебя хороший вилик, Лелия!

– Неплохой! – Она лукаво улыбнулась. – Может быть, ты хочешь осмотреть сыроварню, мой господин? Мы могли бы получать и больше дохода, но я много раздавала вдовам и женам твоих воинов, чтобы они не проклинали тебя, Марк Агриппа.

– А тебе разве это не безразлично?

– Нет. Я, как хорошая раба, забочусь о добром имени моего господина.

– Ты злая...

– А вот там пашни. – Лелия указала хлыстом на другую сторону реки. –  Мы с осени посеяли ячмень и скоро начнем сеять пшеницу, хотя отец говорит, что ей будет холодно в наших нагорьях.

– Сейте на солнечных склонах. Я хотел бы сам потолковать с виликом. Имение в образцовом порядке. И дом тоже хорошо ведется. Позови его.

– Я рада твоей похвале, но зачем звать того, кто рядом?

Агриппа оглянулся, стараясь разглядеть в прибрежных кустах раба.

– Не оглядывайся, я же говорю, что твой вилик, которого ты так хвалишь, едет рядом с тобой, мой господин.

– Ты, что ли? Ты сама? – Агриппа натянул поводья. – Все хозяйство?

– Научилась. Должна же я была оправдать твой хлеб, который мы с отцом едим уже четвертый год!

– Лелия, – он растроганно и с виноватой нежностью положил руку на ее пальцы, – я ни обола не истратил на себя из твоего приданого. Твои деньги помогли мне защитить Италию. Ты слышала о моих "воронах"?

– Я рада, что не ошиблась в тебе, и жалею, что я не юноша Я верно служила бы тебе в твоих легионах.

– Ты же порицаешь любое убийство!

Лелия покачала головой:

– Бесцельное, но не защиту моей земли!

– Ага! Цыплят надо Все-таки защищать от коршуна!

– Поймал на слове! – Лелия, засмеявшись, хлестнула коня. Они неслись по холмам, перелетали через ложбинки. Наконец Лелия остановила лошадь. Агриппа подъехал к ней.

– Будь ты мужчиной, я сделал бы тебя начальником моей конницы!

Теперь их лошади плавно шли размеренной рысью. Агриппа искоса поглядывал на свою спутницу и невольно любовался ею. С радостным удивлением подумал, что за все утро ни разу не вспомнил о Риме.

Но, когда они подъезжали к вилле, Какая-то старая крестьянка подошла к ним. Ее послала одна бедная женщина. Она живет в горах, и никто не знает ее настоящего имени. Эта бедняжка просила передать господину, что помнит его с детства и очень хочет повидать.

– Она живет в нищете? Лелия, почему ты не помогла моей землячке?

– Это странная женщина, – тихо ответила Лелия. – Я несколько раз посылала ей зимой теплую одежду и пищу, но она каждый раз возвращала все.

– Хорошо, я съезжу к ней сегодня же! Сейчас же! Пиценка, знает меня с детства...

X

Хижину изгнанницы Агриппе показали сразу. Бедная женщина ютилась за пределами имения, в лачуге, прилепленной к скале. Двери не было, и проем был завешен невыделанной шкурой горного козла.

Агриппа кашлянул, и в ответ хриплый женский голос крикнул:

– Ночи вам мало, уже и днем покоя нет!

Вслед за этим радушным приглашением маленькая грязная рука с обкусанными ногтями откинула шкуру.

Агриппа остолбенел. Перед ним, растрепанная, полупьяная, стояла Скрибония. Бывшая императрица Рима в этой убогой хибаре!

– Ты? Все-таки пришел полюбоваться, до чего довел? Ну что же, заходи!

Скрибония отступила в глубь хижины и, подойдя к столу, налила вина из треснутого и перевязанного грязной тряпкой кувшина в какой-то черепок.

– Выпьем за радостную встречу!

– Твои друзья пираты разбиты. Но я привез тебе благую весть! Храм Януса закрыт, и сын Цезаря дарует всем изгнанникам забвение их вины. Можешь вернуться в Рим!

– В Рим? – Скрибония зло расхохоталась. – Вот обрадовал! А что мне там делать? Да ты садись, дорогой гость! Что стоишь? Не стесняйся. Или еще не забыл, как приходил по праздникам в нашу кухню и моя рабыня выносила тебе обноски, из которых я выросла? Не смущайся! Ведь ты отплатил мне за все сполна! Садись!

Агриппа с опаской опустился на обрубок полена, воткнутый в земляной пол у стола.

– Почему ты в такой нужде? Зачем ты столько пьешь?

– А тебе какое дело до того, в богатстве я или в нищете? А пью, – она снова налила себе вина и залпом выпила, – чтобы забыть тебя и твоего дружка!

Скрибония откинула с лица спутанные волосы. Они все еще были густыми и волнистыми, но ее лицо, опухшее и давно не мытое, не сохранило былой красы.

Агриппа промолчал. Ему стало жаль несчастную.

– Я видел Юлиолу перед отъездом из Рима. Хороший, здоровый ребенок.

Скрибония неожиданно всхлипнула. Вытирая пьяные слезы, пробормотала:

– А еще зовешь меня в Рим! Чтобы дочка меня видела? Небось говорите ей: "Мама умерла"?

– Перестань. – Агриппа встал. – Не одной тебе трудно, не у одной тебя горе. Нельзя же так опускаться.

– Ах, какой ментор нашелся! Может, еще и о добродетели начнешь мне читать! Объяснишь, чем я недостойна твоего императора!

–  Не мешалась бы в державные дела, терпел бы тебя! Нет, Скрибония, – Агриппа сделал шаг к ней, – нехорошо! Моя жена посылала тебе и теплую одежду, и пищу...

Скрибония с внезапной надменностью вскинула голову и посмотрела прямо в глаза своему гостю:

– От тебя – никогда! Подыхать буду, не возьму! Я не нищенка, за все плачу... – Она надрывно расхохоталась. – Собой! Для императора была нехороша, а для моих дружков, разбойничков, охотничков, сгожусь!

И как бы в подтверждение ее слов юношеский басок позвал:

– Выходи, пиратка! Подстрелил горную козу!

– Тащи сюда, Мунк! – живо отозвалась Скрибония. – Вечером попируем, не забудь винца захватить!

В хижину вошел молодой горец. Он бросил убитую козочку у порога и, разглядев знатного гостя, смущенно пробормотал:

– Прости, господин, я не знал...

Агриппа, молча отстранив его, пошел к выходу.

– Подумай, о чем я тебе говорил. Хотя бы ради Юлиолы.

– Нечего мне думать! – дерзко крикнула женщина. – А ты, видно, ослеп, Мунк! "Господин"... – передразнила она. – Какой он господин! Мой бывший батрак пришел на меня порадоваться. Теперь принято над бывшими господами смеяться!

Марк Агриппа быстро сбежал с холма, не слушая летящих ему вслед насмешек и проклятий, пересыпанных отборными непристойностями.

Он весь содрогался. Как низко может пасть женщина! И еще эта несчастная винит его в своем падении! Нет, он не виноват перед Скрибонией. Не на нее одну в эту смутную годину обрушились беды. Гибли невинные, а она несла заслуженную кару!

Агриппа остановился и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул бодрящий зимний воздух родных нагорий, словно желая очиститься от скверны. С гордостью подумал о своей жене. Лелия выросла среди той утонченной роскоши тела и духа, какая Скрибонии, дочери деревенского нобиля, никогда и не снилась. Скрибония была простая деревенская девка, такая же, как он сам, только побогаче. А душу Лелии формировали любящие руки Цицерона. С детства она видела в своем доме мудрецов, поэтов и мужей, вершивших судьбы Рима. И в роковой час она встретила испытания, как доблестный муж. Не у всякого воина хватило бы мужества жить, притаясь во вражьем стане. Скрыв свой пол и не поступившись девичьей честью, она несла тяжелый рабский труд. Ежеминутно рискуя подвернуться лютой казни, она кормила никому не нужного, никчемного старика, даже не родного отца, а человека, взрастившего ее. Да, Марк Агриппа может гордиться своей Каей! Он не ошибся в выборе. В его детях будет жить смелая, чистая и доблестная душа Лелии!