Текст книги "Рубикон"

Автор книги: Наталья Султан-Гирей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц)

VIII

Но, несмотря на все заботы, Октавиан продолжал чахнуть. К весне Маленький Юлий стал кашлять. По ночам его знобило. Он забирался в постель к другу, а к рассвету рубашка становилась мокрой, как из воды.

Больной малыш совсем перестал есть неизменную кашу.

– Не могу, – жаловался он другу, – поем, а тут болит.

– Чем же тебя дома кормили?

– Молочком. – Октавиан вздохнул. – Манкой с яичками, а не ячменем, как быка.

– Я достану молока, будешь пить?

Октавиан кивнул.

Агриппа в тот же вечер пошел к Вителию. Сердце у него екнуло, когда он переступил порог узорной калитки. Он не был здесь с тех пор, как обругал Флавию и перетоптал ее свадебные полотна. Как-то примут его в этом доме? Но все равно, он должен поговорить с начальником школы во что бы то ни стало!

Вителий равнодушно выслушал мальчика:

– Не может есть кашу? Маленький? А как же другие могут? Меньше его, а едят.

– Немножко молока... – просительно протянул Агриппа, – немножко яичек, домашних булочек – и он поправится...

– Выдумываете все! – Вителий недовольно махнул рукой. – Цезарь велел кормить его как всех и ничем не выделять. Понял? И вообще, какое тебе-то дело? Ты вечно суешься туда, куда тебя не просят...

Агриппа промолчал. Он испугался, что сейчас старик начнет ему вычитывать все его провинности: и испорченное свадебное полотно припомнит, и Кануция. Юный пицен до сих пор удивляется, как ему. сошло с рук, что он при всех пристыдил Одноглазого.

– Что стоишь? – Вителий сердито кашлянул. – Ступай! Ступай!

Вернувшись в школу, Агриппа отрывисто спросил своего дружка:

– У тебя деньги есть?

– Нету, а зачем мне деньги? – удивился Октавиан.

– Были б деньги, я купил бы тебе молока.

– А ты им скажи, что Цезарь велел давать мне молоко.

– Цезарь велел тебе ничего не давать, кроме легионерского пайка, – сумрачно пояснил Агриппа. – Я ходил к Вителию, а он говорит: "Пусть ест то же, что и все. Так Цезарь велел".

Октавиан охнул:

– Даже молочка им для меня жалко!

– Я достану молока. Не реви! – Агриппа встряхнул его за плечи. – Ну, не реви!

Октавиан всхлипнул и вдруг улыбнулся:

– Я тебе верю, только не надо мне ничего. Все равно умру!

Агриппа похолодел, вспомнив слова старого галла, что эльфы не могут долго жить среди людей.

Утром он остановил Квинта Фабия:

– Тебе нужен чертеж катапульты?

– Так ты занят... – нерешительно протянул Фабий. – Конечно, катапульта нужна. Ганнибал опять грозил...

– У меня есть время. – Агриппа нахмурился.

– А что ты хочешь?

– Молоко, и каждый день чашечку до самых каникул

– Откуда я тебе возьму? – Фабий даже присвистнул от изумления.

– Где хочешь. Тебе нужен чертеж, мне – молоко, и до самых каникул. – Агриппа повернулся.

Фабий остановил его:

– А если будет молоко, я на первое место выйду?

– Выйдешь, лучше меня никто не чертит, а я в своих чертежах нарочно ошибку сделаю.

Фабий задумался.

– А зачем тебе молоко и как я его достану?

– Дашь денег, я сам куплю.

– А зачем оно тебе?

– Нужно.

– А первое место займу?

– Конечно.

– Подожди до вечера.

Фабий направился к этрускам. У обоих друзей Цецины и Волумния всегда водились денежки. Выслушав просьбу благородного Квинта Фабия, Цецина поджал губы:

– А зачем тебе деньги?

– Нужно.

– Хорошо, – вмешался Волумний. – Двадцать оболов мы тебе одолжим, но летом вернешь тридцать.

Фабий с радостью согласился. До каникул было еще далеко.

– Давай деньги.

– Так и давай, – усмехнулся Цецина. – Принеси свой скифский пояс в залог.

Фабий вспыхнул и закусил губу, чтобы не обругать обоих этрусков. Он уже знал: с ростовщиками надо быть учтивым.

Скифский пояс с золотой пряжкой привез его отец из далекой Тавриды, и Квинт очень гордился им. Но честолюбивое желание выйти у Одноглазого на первое место взяло верх. Он отдал этрускам в залог пояс и, получив двадцать оболов, вручил их Марку Агриппе.

Светало, и сад в утренних сумерках казался черным и огромным. Все притихло, и в этой тишине отчетливо доносилось шарканье метлы на Марсовой площадке. Старый галл уже вышел на свой пост.

Агриппа подкрался к старику и ласково отнял у него метлу:

– Посиди, дедушка, я подмету за тебя!

– Ты доброе дитя, – смущенно пробормотал старик. Быстро убрав Марсову площадку, Агриппа опустился на траву у ног старого галла:

– Тебя пускают в город?

– Да, мой добрый мальчик. Я стар и немощен, а отсюда даже молодому и сильному не убежать за Альпы.

Агриппа достал из-за пояса заветные 20 оболов:

– Прошу тебя, купи мне кувшинчик молока, яичек, домашних хлебцов с тмином. И каждый день покупай, пока денег хватит, а я каждое утро буду убирать за тебя. Я рано просыпаюсь, никто не узнает.

– Я с радостью сделаю это, – растроганно согласился галл. – А теперь иди!

Солнце уже встало, и розовые полосы заиграли на здании школы и верхушках тополей.

– Я еще хочу тебя спросить. – Агриппа понизил голос. – Чтоб эльф не умер, ему хватит половинки человеческой души?

Галл удивленно посмотрел на мальчика:

– Душа не хлебец с тмином, чтоб ее делить пополам. А почему ты так беспокоишься об эльфах?

– Мой друг – эльф. Он только притворяется обыкновенным мальчиком, а сейчас он очень болен. Научи меня: как отдать душу, ну, если нельзя половинку, пусть всю душу!

– Ты уже отдал этому ребенку всю душу, раз ты так заботишься о нем. – Галл погладил свои усы. – Люди отдают души ради золота, ради власти, ради продажных женщин, но ты хочешь отдать свою душу из-за жалости, и у тебя вырастет новая душа, более сильная и мудрая. Ты верь мне – мой дед был великим друидом! – Галл пересчитал деньги и прибавил! уже обычным тоном: – После Марсовых игр подойди к воротам, я принесу лакомства.

– Спасибо, дедушка. – Агриппа схватил руку старого раба и поцеловал.

Галл сдержал слово и еще сунул в руку Агриппе стручок перца:

– Свари в молоке и заставь твоего эльфа выпить.

От молока ли с перцем и взбитыми яйцами, от хороших ли травок, что повырастали на лужайках, просто ли с наступлением теплых дней или от безвозвратно отданной души, как твердо верил Агриппа, но Октавиан поправился.

Глава седьмая

I

Внезапный приезд триумвира поднял на ноги всю Аполлонию. Остроносые лигуры, распустив паруса и волоча в знак салюта тяжелые пурпуровые ковры за кормой, кружили по заливу. Моряки, бросая в волны гирлянды роз и лилий, восклицали: «Аве Цезарь!» Гарнизон крепости приготовился к параду всех войск, но проконсул просил позволить ему в этот день быть только отцом.

Вителий выстроил в шеренги всех своих питомцев. Мальчики взволнованно глядели на ворота. Сейчас они увидят Цезаря непобедимого, овеянного легендарной славой. Лишь Октавиана нигде не могли разыскать. Вителий послал Агриппу на поиски.

Марк Агриппа бежал запыхавшись от самой калитки, перепрыгивая через скамьи, бултыхнулся с разбегу в водоем, вскочил и, не отряхиваясь, помчался дальше. В классной комнате Октавиан сидел за столом и деловито переписывал.

– Цезарь прибыл! – закричал Агриппа еще с порога. – Наверное, он пожелает видеть тебя!

– Что ты так кричишь? Я готовлю уроки. – Октавиан прилежно выводил буквы. – Кончу и приду в сад.

– Так и станет Цезарь ждать тебя!

– Не хочет ждать, пусть сюда приходит, а я занят. – Он с издевательской медлительностью закончил строчку. – Вот еще две фразы.

– Цезарь будет гневаться!

– А он долго не сердится. – Октавиан дописал и старательно поставил точку. – Готово.

Дивный Юлий схватил своего наследника на руки и хотел осыпать поцелуями, но Октавиан отшатнулся.

– Я уже большой, мальчики будут смеяться. – Он соскользнул с колен Цезаря.

– Ты скучаешь здесь?

– Нет, нам очень весело. Здесь много детей.

– Может быть, ты чего-нибудь хочешь? Ты осунулся. Как тебя кормят?

– Как легионера.

– Сегодня ели ячменную похлебку, – вставил Агриппа. Он возился над огромными вьюками со снедью: финики, персики, фисташки, паштет из чего-то вкусного, жареные дрозды, мясо со сливками, запеченный поросенок... Но Октавиан даже не повернул головы к привезенному. Ровным, прилизанным голоском, как и подобает воспитанному мальчику говорить со старшими, перечислял пройденные уроки.

– Что с тобой? – не выдержал Цезарь, беря его руки и целуя их по очереди. – Ты сердишься на меня, на нас всех...

– Как я смею, мой благодетель. Я сирота, твой дальний родственник, а ты мой благодетель, заботишься о моем воспитании...

– Ты раньше так не говорил. – Цезарь в отчаянии сжал ему плечи. – Кто тебя научил?

– Мне больно. – Октавиан хмуро отстранился. – Я же сам знаю, отца у меня нет, я плебей. Учусь в лучшей военной школе лишь по твоей милости.

– Ты Юлий, ты мой и только мой. – Цезарь взволнованно встал. – Мой родной, хочешь домой? Пока я поблизости, я возьму тебя.

– Ты пожелал, Дивный Юлий, чтоб я стал солдатом, – отчеканил Октавиан. – Я все мои дни провожу в военных упражнениях.

– Мой дорогой, я должен ехать. – Цезарь снова нагнулся к нему.

– Прости, Дивный Юлий, я не пойду провожать тебя. Надо еще готовить уроки. Нас учат, долг прежде всего.

Он убежал. Триумвир медленно пошел к воротам.

– Вырос, – растерянно и огорченно бормотал он, – как быстро они растут... Но он Юлий, настоящий Юлий!

Через несколько дней Цезарь снова приехал. Он прошел в боковую калитку и разыскал племянника в саду, на полянке. Октавиан вскрикнул от радости. Он позволил взять себя на колени и сам все время ласкался.

Эта полянка была любимым местом игр обоих друзей. Тут же готовили уроки, учили стихи. Октавиан произносил речи перед воображаемым форумом, а Агриппа терпеливо изображал варварских царей, сенаторов, трибуной, войска, народ. Когда ему надоедало, тормошил друга, они возились, боролись, бегали. Наигравшись, ложились а траву. Октавиан просил рассказать что-нибудь. Агриппа рассказывал о своем родном Пицениуме. Там дикие горы и суровые люди. Он старший в семье и всегда помогал отцу, пахал, пас овец. Однажды волки напали на стадо. Но он с другими пастухами отогнал их палками.

– А еще орлы воруют барашков. Вот мы и лазали разорять их гнезда. – Агриппа показал глубокую впадину над бровью. – Орлица чуть глаз мне не выклевала. Обычно мы высмотрим, когда старые орлы улетят, и карабкаемся. Доберемся, яйца за пазуху, птенцов об камень, а гнездо подожжем. А я захотел живьем орленка взять. Завернул в плащ, а он клекочет, мать зовет, бьется... Налетела орлица, и на меня, на меня. Я одной рукой за скалу цепляюсь, другой орленком бью по ней. Потом бросил птенца, и плащ пропал, а орлица догнала и в самую бровь клюнула. Не помню, как удержался, а дома отец еще всыпал: зачем плащ потерял. Как бровь поджила, и спустился в расщелину, достал плащ, а то отец грозил: "Буду бить, пока не вернешь плащ. Сумел потерять, сумей и достать, вас шестеро"

– А страшно в расщелине?

– Нет, только голова кружится.

Октавиан от волнения прижимался к своему другу.

– Какой ты храбрый!

Агриппа снисходительно усмехнулся и шутливо взъерошил челку малыша:

– Эх ты, Кукла! я-то ведь старше тебя.

Молодой пицен внезапно сдвинул брови. Вспомнился Кассий. Но об этом, о пережитом ужасе и боли, никогда не рассказывал приятелю. Знал, Октавиан не поймет или, поняв, станет жалеть друга, а жалости Марк Агриппа не терпел и от Куклы даже.

II

Трансальпиния от Пиреней до Рейна казалась покоренной.

Дело всей его жизни близилось к завершению, и Цезарь мог позволить себе хоть немного отдохнуть. Его жизненный путь уже скоро перевалит через полстолетия. Он устал быть всегда лишь венчанным лаврами, несравненным Дивным Юлием, хотелось хоть одно лето побыть просто человеком, мужем, отцом.

Цезарь горько улыбнулся: семьи не было. Случайных любовниц он осыпал дарами, но сердце его молчало даже в миг объятий. Да, он уже достиг тех лет, когда каждый разумный человек стремится быть не пылким любовником, а заботливым отцом. Боги ему отказали в этом величайшем для каждого римлянина счастье, и он усыновил чужое дитя, потому что в этом ребенке текла и его кровь, кровь древнего рода Юлиев, ведущих свое начало от самой Праматери Венеры. Цезарь любил своего приемного сына, то есть ему нравилось брать малыша на руки, ласкать, баловать, дарить дорогие игрушки, спешил всегда исполнить любую прихоть ребенка... Но задумался ли хоть раз Дивный Юлий, чем живет эта маленькая душа? Дитя растет, становится отроком, подростком. У него свои друзья и недруги. А что знает об этом его отец?

Чувство острого сожаления охватило Цезаря. Отдав Октавиана в школу, он легко избавился от всех отцовских обязанностей, и под каким благовидным предлогом: наследнику венчанного лаврами завоевателя необходимо изучать военные науки!

А болезненный малыш томится среди бойких мальчишек, запуганный, как робкий пушистый зайчонок в своре шумных щенят.

Цизальпинское лето не жаркое, не мучительно душное, как в Риме, и на каникулы Октавиана можно будет взять сюда. Мальчик станет купаться в теплой Адриатике, собирать ракушки. У Октавиана в школе завелся какой-то дружок. Вителий писал, что Маленький Юлий дружит с хорошим серьезным мальчиком. Марк Агриппа из бедной, но достойной семьи и уже два года считается первым учеником по всем предметам.

Цезарь смутно припомнил смуглого крепыша. Этого мальчишку тоже можно пригласить на каникулы. Октавиан так просил. Оба приятеля прекрасно проведут лето, а Цезарь лучше приглядится к своему наследнику. Может быть, боги пошлют Гаю Юлию эту огромную для отца радость – стать другом своему сыну.

III

Все питомцы благородного Вителия с нетерпением ждали каникул. Фабий собирался в Байи,[3636
  Байи – морской курорт на западе Италии.


[Закрыть]] Фавст Корнелий на горную виллу к бабушке с материнской стороны, этруски – на свои плодородные виноградники.

Октавиан заранее начал укладывать свои вещицы: любимый маленький мячик, книжки, таблички с понравившимися стихами, достал домашнее голубое платьице, но его уже с трудом можно было надеть. Агриппа тоже возился со своим сундучком. Он достал с самого дна бережно обернутый в кусок египетского полотна свиток и показал другу:

– Эта книга старая, но очень ценная. Ее написал великий мостостроитель Мамурра. Вот кого я хотел бы повидать! Сколько интересного расспросил бы у него!

– Да я прикажу, Мамурра десять таких книжек новеньких тебе пришлет и сам приедет!

– Ври больше! Разве ты его знаешь?

– Еще бы! Он – ничего, толстый, веселый, все меня в воздух подкидывал и приговаривал: "Вот бы мне парочку таких!" Никогда без подарка не приходил! Я тебя с ним познакомлю. Вот весело будет в Байях – песочек, ракушки, море! А раз ты хочешь Мамурру посмотреть, я скажу Цезарю, чтоб обязательно пригласил его к нам.

Но за Октавианом приехал не Цезарь, а Антоний. Его сопровождала центурия отборных воинов в алом одеянии и с перьями на шлемах на македонский манер. И ехать надо было не в знакомые милые Байи, а куда-то в Равенну.

Отмахнувшись от велеречивых приветствий Вителия, Антоний подошел к обоим мальчикам и взял Октавиана за плечо:

– Поживей собирайся. Надо засветло до моря доехать!

– И Агриппа поедет?

– И этого возьму. – Антоний вынул из-за пояса туго набитый кошелек и протянул пицену: – На! От Цезаря за хорошую службу! Хорошо за Октавианом смотрел.

Агриппа побледнел, даже губы стали серыми. Кошелек, глухо звякнув, ударился оземь.

Октавиан обвил руками друга и скороговоркой умолял плюнуть на Антония и ехать:

– Цезарь не хотел тебя обидеть! Правда, не хотел! Он разрешил мне пригласить тебя!

Агриппа не шевелился.

– Вот, смотри. – Октавиан поднял злополучный кошелек и швырнул его в водоем.

В суете никто не заметил, как проворный Тит Статилий нырнул в воду и вытащил дар Цезаря. Если Марку Агриппе не нужны эти деньги, то Титу Статилию, сыну бедной, но благородной вдовы, они очень даже пригодятся.

Антоний нетерпеливо ждал, когда друзья кончат прощаться. Октавиан, обняв друга, плакал навзрыд и повторял что один он не поедет. Пусть Антоний просит прощения!

– Еще чего! Кончайте комедию! – Антоний снова взял его за плечо и потянул к воротам.

Мальчик вырывался, цепляясь за друга.

– Я без него не поеду! Пусти, мне больно!

– Пусти его! – крикнул Агриппа. – А ты, Кукла, иди, вон сколько людей ждут, иди...

– Не пойду без тебя! Ты на нас обиделся!

– Нет. – Агриппа поцеловал его. – Стану я на твоего вольноотпущенника внимание обращать! Дурак и есть дурак!

Антоний чуть не хлестнул дерзкого мальчишку по лицу, но сдержался и сильней потащил Октавиана к воротам. Октавиан извивался, кричал, царапался, но Антоний, схватив мальчика поперек, швырнул его ухмыляющемуся центуриону:

– Держи у себя на седле!

Юный наглец ранил друга Цезаря куда больней, чем думал. "Вольноотпущенник!" В юности Антоний без ума был влюблен в одну вольноотпущенницу. Она родила ему сына Антула, его единственного сына. А он не смел даже приласкать свое дитя и лишь изредка помогал деньгами. В его ребенке текла рабья кровь, этот дикарь угадал: "Вольноотпущенник!" Марк Антоний, патриций и друг триумвира, отец вольноотпущенника. Он навек разлучен со своим первенцем, а должен возиться с чужим выродком!

Антоний подъехал к центуриону, державшему на седле Октавиана.

– Замолчал?

Мальчик, сжавшись в комочек, не ответил и только зло посмотрел на своего мучителя.

– Ребенок ведь, – укоризненно заметил центурион. – Цезарю не понравится...

– Еще ты мне советы давать начни! – Антоний пришпорил коня. – Везите в Равенну, а я догоню...

Всадники скрылись за поворотом, замолк дробный перестук копыт, а Марк Агриппа все еще стоял не шевелясь, точно вслушиваясь и ожидая, что Октавиан позовет его на помощь. Потом круто повернулся и быстро побежал в глубь школьного сада. Ему заплатили за отданную душу, за его жалость к больному ребенку! Фабию или Корнелию они б не посмели заплатить! Что он, наемная нянька, что ли? Жалел этого заброшенного всеми малыша, а они думают, чужую душу можно за деньги купить! Сами подлые, бессердечные, своего же ребенка забросили!

Агриппа бросился на землю и спрятал лицо в траве. Нежные былинки щекотали ему щеки и обдавали прохладой. Где-то далеко простучал дятел. Агриппа поднял голову.

– Дедушка, видишь, как меня обидели, – пожаловался он своему крылатому пращуру. – Но я отомщу! – Маленький горец со всей силы стукнул кулаком по земле: – Вырасту и отомщу! Живот распорю! Кожу с живого прикажу содрать!

Агриппа сел. Пока еще он вырастет, пока еще... Не выдержав, он заплакал от обиды и горькой беспомощности. Как же он сможет отомстить? Ну, кончит школу, станет центурией командовать, а Антоний, знаменитый полководец, все равно будет им помыкать.

– Убью и все! – Агриппа вскочил. – Пусть я простой легионер буду, он – триумфатор, все равно убью!

Кругом было тихо, и лишь по-прежнему ритмично стучал дятел. И в ту же минуту он увидел в траве маленького бронзового человечка, быстро поднял его и прижал к горящему лицу:

– Ты поможешь мне! Кукла никогда меня не забудет, а забудет – покажу тебя. Как он тебя звал? Юл? Вот ты, Юл, и будешь теперь всегда помогать мне!

На сердце стало светлей. Ведь Октавиан не изменил их дружбе, его силком увезли. Что мог он, такой слабенький, поделать с этими взрослыми людьми?

IV

Цезаря упрекали в высокомерии, когда он не встал, приветствуя сенаторов, приехавших к нему на поклон в Равенну, но сейчас Дивный Юлий с трудом сдерживал шаг, чтобы не выбежать, как мальчишка, навстречу всадникам. Выхватил Октавиана из седла, прежде чем центурион успел отрапортовать. Октавиан обнял его и разрыдался.

– Антоний избил меня! – Он рванул тунику, и на нежной детской коже Цезарь ясно увидел синие отпечатки большой мужской руки.

– Не может быть! – У Цезаря затряслись губы. – Этот негодяй посмел ударить тебя! Моего сына! Не плачь, милый, не плачь! Иди к сестре, она тебя вымоет с дороги, причешет, а за ужином ты все мне расскажешь.

– Он и моего друга обидел! – Октавиан зарыдал еще сильней и, давясь слезами, рассказал о злополучном кошельке.

А Дивный Юлий подробно расспрашивал центуриона, как они доехали. Чем кормили ребенка по дороге? Как обращался с ним Антоний?

Узнав, что, едва отъехав от ворот школы, Антоний исчез, Цезарь нахмурился:

– Неисправимый гуляка!

Он хотел еще расспросить, но, услыхав дробный конский топот, резко обернулся: к воротам виллы во весь опор скакал Антоний. Цезарь сухо приветствовал его и пригласил пройти в библиотеку.

– Ты позволил себе ударить моего сына, – все так же сухо начал Цезарь, приглашая жестом садиться. – Ударить ребенка – большей низости я себе не представляю!

– Он все врет, я его пальцем не тронул!

– Я видел синяки.

– Ну, может, шлепнул раз-другой. Я Клодию и не так еще взбадриваю. – Антоний, не садясь, показал рукой, как он взбадривает падчерицу. – И никто не говорит, что я поступаю подло, наоборот, все считают, что я выполняю отцовский долг!

Цезарь брезгливо поморщился:

– Расскажи, что это за история с кошельком? Я просил купить от моего имени одинаковые подарки обоим мальчикам.

– У меня нет сыновей, и я не знаю, что мальчишкам дарить. Подумаешь, какой-то чумазый пицен изволил на меня гневаться! Да он отроду таких денег не видел и не увидит! – Антоний быстро прошелся по библиотеке. – И напрасно ты, Дивный Юлий, позволяешь своему ребенку дружить со всякими оборванцами.

– Я рад, что у Октавиана есть друг, – по-прежнему сдержанно возразил Цезарь. – Рад, что он умеет любить. Правитель без сердца, без способности глубоко чувствовать – чудовище!

Антоний промолчал. На его взгляд, вся эта история выеденного яйца не стоит, но Цезарь недоволен, огорчен... из-за этой маленькой дряни, такой капризной и злопамятной, их многолетняя дружба может дать трещину. Плохо, что он перед отъездом не посоветовался с Фульвией. Она всегда знала, как поступить.

– Раздели с нами вечернюю трапезу, – пригласил Цезарь. Но Антоний, несмотря на всю его беспечность, понял, что его приглашают скорей из чувства приличия, чем из желания насладиться его обществом.

В триклиниуме Октавиан, проголодавшись с дороги, уминал свою любимую манную кашу с вишнями и звонко сплевывал косточки. Октавия, любуясь братом, вздохнула:

– Наконец научился кушать! Без уговоров ешь!

– Еще бы! – Октавиан воинственно взмахнул ложкой. – Посидишь на легионерском пайке – научишься жрать!

– Маленький, – ужаснулась Октавия, – как ты говоришь! Дети кушают, а не жрут!

В триклиниум вошли Цезарь и Антоний. Увидя их, мальчик вскочил и выбежал.

– Что с ним. – Цезарь стремительно прошел в атриум. Октавиан стоял у колонны, уткнувшись лицом в ее мраморный желобок.

– Что с тобой? Тебе плохо?

Мальчик резко повернулся. Цезаря поразило, с какой ожесточенностью блеснули его глаза.

– Я не сяду за один стол с человеком, оскорбившим моего друга!

– Антоний не хотел обидеть этого мальчика.

– Да? – зло выкрикнул Октавиан. – Оба вы хороши! Заплатили Агриппе за его любовь ко мне! Пусть Антоний убирается! Пока он в доме – не стану есть!

– Я сам поговорю с Антонием. – Цезарь взял племянника на руки. – А кушать надо...

– Пусть просит прощения! Не буду есть!

Цезарь усадил мальчика на скамью и вернулся в триклиниум. Антоний, Марцелл и Октавия мирно беседовали. Антоний рассказывал что-то очень смешное, и Марцелл хохотал от души, а Октавия смущенно улыбалась. Цезарь быстро подошел к своему гостю и положил руку на его плечо:

– Ребенок ранен больней, чем я думал. Прошу тебя, пройди к нему и скажи, что ты не хотел обидеть его друга.

– Я, взрослый человек, твой ближайший соратник, должен просить прощения у сопливого паршивца? Так ли я тебя понял, Дивный Юлий?

– Ты говоришь о моем сыне, – сдержанно остановил его Цезарь, – и понял ты меня правильно, мой друг Марк Антоний. Ты сейчас же пройдешь в атриум и...

– Это нелепость! Никогда...

– Ты это сделаешь, – спокойно и негромко повторил Цезарь, – и сейчас же...

Антоний махнул рукой. Можно ослушаться приказа, но не исполнить просьбу Цезаря нельзя. Понимая всю смехотворную глупость своего положения, он скрепя сердце вышел в атриум.

Октавиан по-прежнему стоял, уткнувшись в колонну. Антоний осторожно тронул его за плечо:

– Октавиан Цезарь, я не хотел обидеть твоего друга, но поверь мне, мальчику из бедной семьи туго набитый кошелек нужней какой-нибудь игрушки или книжки.

Октавиан поднял на него глаза и тут же отвернулся. В эту минуту в атриум вошла Октавия, бережно неся в руках тарелочку с недоеденной кашей. Наследник Цезаря спокойно доел и, обвив сестру руками, шепнул:

– Отнеси меня к себе, я так устал...

– Киропедия на римский манер, – съязвил Марцелл.

– А? Что?.. – растерянно переспросил Антоний. Он все еще переживал свое унижение.

– Киропедия, искусство воспитания царей, – иронически пояснил Марцелл. – Теперь меня на все лето отлучат от супружеского ложа. Наш царевич не может спать без няньки!

– Почему же ты соглашаешься?

– А почему ты плясал вокруг недоноска? – издевательски возразил Марцелл. – Вот То-то и оно! Цезарь нам всем нужен, глядишь, с триумфального стола и упадет кусочек пожирней!