Текст книги "Рубикон"

Автор книги: Наталья Султан-Гирей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

Глава десятая

I

Ливия Друзилла подала прошение. Она заклинала триумвира склонить свое сердце к мольбе беззащитной вдовы, матеря осиротевшего малютки, и вернуть ей хоть часть состояния ее покойного супруга, Тиберия Нерона. Он погиб в изгнании.

Прошение было написано простым ясным языком. Вдове нечем было платить юристу, и она сама составила текст просьбы. Ливия Друзилла никого не знает в Риме, верней, те, кого она знала, отшатнулись от нее. Матрона вынуждена лично обратиться к триумвиру. У нее нет защитников, кроме него.

Октавиан, повертев в руках прошение, поднял на Ливию глаза. Она стояла прямо, как воин, не опуская головы. Высокая, немного излишне полная, с тяжелыми косами и темно-синими глазами. Лицо понравилось Октавиану. Открытое, светлое. Особенно хорош взгляд, прямой и властный.

Триумвир опустил ресницы и притворился углубленным в чтение.

– Твой муж сражался против меня?

– Да.

– Покушался на мою жизнь?

– Нет.

– А мне известно, что покушался.

– Тиберий Нерон был подвергнут проскрипции[4646
  Проскрипция – объявление вне закона, лишение состояния дальнейшее преследование.


[Закрыть]] с конфискацией всего имущества. Ему грозила смерть. Однако донос был ложен. Мой муж ненавидел тиранию, но не участвовал в заговоре против твоей жизни.

– Почему же, невиновный, он не захотел оправдаться?

Ливия с горькой насмешливостью посмотрела в лицо правителя.

– Я допускаю, – мягко возразил он, – ты не знала о вине твоего супруга. Но ведь, когда он сам обрек себя на изгнание, ты могла бы остаться в Риме. Приговор, грозящий ему, разрывал брачные узы.

– Я не знаю этого закона, но всегда знала, что Тиберий Нерон мой муж и отец моего сына.

– Как же вам удалось ускользнуть из столицы?

– Подкупили патруль. Шли лесами. Я несла ребенка, а муж уносил наши сокровища.

– Зимой?

– Мы не могли медлить. Тиберий Нерон был лишен огня и воды.

– И ты не побоялась? – спросил Октавиан с восхищением.

– Боялась, но не хотела разлучаться с моим супругом. В Неаполе мы сели на галеры.

– Где он умер?

– Погиб во время кораблекрушения.

– А как же ты? Ведь ты сопровождала его?

– Я выплыла. Привязала к себе сына и бросилась в волны.

– А дальше? –  с нетерпеливым интересом спросил Октавиан.

– Море выбросило нас. Жили в рыбачьих поселках.

– Как же ты жила? – Октавиан внезапно заметил, что матрона все еще стоит перед ним, и жестом разрешил сесть.

Просительница сделала вид, что не поняла приглашения.

– Работала, плела сети, помогала выгружать улов. Кормила сына и себя.

– Почему ты не вернулась в Рим?

– До последнего часа жизни изгнанника я делила с ним огонь и воду. Знаю, что нарушила твой закон. Находишь виновной – казни. Но оставь моего сына. Он ни в чем не виноват перед тобой.

– Я сам буду ходатайствовать в Сенате, чтобы тебе вернули имущество твоего супруга и сняли с тебя вину за твои проступки против народа римского. – Стараясь скрыть все растущее смущение, он милостиво протянул руку.

Ливия почтительно поцеловала.

Через несколько дней триумвир сам привез вдове Тиберия Нерона решение Сената. Передавая прощение, Октавиан избегал смотреть на матрону, краснел и смущался.

– Почти мой дом и не откажись отведать хлеба и вина под этим кровом. – Ливия смиренно наклонила голову.

Октавиан быстро сел к столу. Он даже не скрывал, как доволен, что хозяйка догадалась пригласить его. Расспрашивал об ее скитаниях, поражался смелости вдовы.

– Мне рассказывали, что, когда палачи пришли за твоим Каем, ты закуталась в его плащ, выбежала на улицу и увлекла погоню. Правда ли это?

– Мне кажется, – сдержанно ответила Ливия, – любая поступила бы так же.

– Такие женщины, как ты, напоминают Рим на его заре. Я стремлюсь возродить доблесть древней Республики, хотя меня и обвиняют в тирании.

Матрона скромно промолчала. Она говорила мало, слушала почтительно, вовремя подавая нужные реплики. Октавиан засиделся до глубокого вечера. Ему понравилось, что вдова не заигрывает с ним, не кокетничает, и сам он не рисовался и не манерничал.

Дома триумвир с восторгом рассказывал о новом знакомстве:

– Какая достойная матрона! Оказывается, есть еще на земле жены, верные мужьям! Не побоялась смерти ради любимого!

Его мать и сестра обрадовано переглянулись.

II

Плыли под черными парусами, незримые в ночи. Агриппа, стоя у руля, следил за звездами. Старый рыбарь учил юношу читать небесные приметы. Маяк не всегда выручает. Его могут потушить. Часто пираты разводят ложные огни. Стремясь к ним, мореходы находят гибель.

Волны крепли. Мачты поскрипывали. В памяти флотоводца воскрес шум сосен, стуки топоров, ребристые тени корабельных каркасов, четкие на пустынном песке.

Каждый корабль, будь то мощный "ворон" или скороходная лигура, был его детищем, вспоенным его потом и кровью. Марк Агриппа гордился ими и был спокоен за них. Выдержат любой шторм, а в полнолуние сильных бурь можно было не опасаться.

Однако, когда огибали Апулию, одна щека у луны уже похудела. Вода линяла, утрачивала понемногу адриатическую синь и, мутно-зеленая, бурлила за бортом.

Узкий пролив проскочили благополучно.

– У каждого моря своя повадка, своя волна, свой цвет, – поучал рыбачий старейшина. – Гляди, гляди, змеи под водой побежали. Зеленеет волна – к шторму, значит, проснулся на дне царь бурь и бичами мутит глубину.

Крепили паруса, привязывали бочонки с питьевой водой, задраивали люки. Шторм настиг уже за Сицилией. Девять дней бушевала пучина...

Содранными в кровь руками тянули канаты, убавляя и вновь ставя паруса. Вычерпывали воду из трюмов, заделывали течи... Но боги милостивы к смелым – все же увернулись от смерча, уцелели меж воронками водоворотов.

Агриппа сроднился с кораблем. Ощущал малейшую дрожь лигуры, чувствовал, как, в ответ на движение его мускулов, покорная, измученная борьбой с пучиной, она вздрагивала, меняла курс и шла туда, куда он ее вел.

Во тьме мелькнули огни Балеар. Тучи, низкие, рваные, цеплялись за верхушки мачт.

– Мы разобьемся о скалы. – Кормчий боязливо взглянул на флотоводца.

Агриппа сдвинул брови:

– Лови девятый вал.

Либонила сидела у огня. Она тысячу раз права. Надо было идти на уступки, и Сексту Помпею нашлось бы место под солнцем империи Октавиана и Антония.

– Ты упрекаешь меня, –  возразил Секст, – но если бы ты не упрямилась, мы бы зимовали в Александрии, при дворе царицы обоих Египтов.

– И ты стал бы ее любовником! – сердито крикнула Либонила.

Секст уныло взглянул в заоконную темь и испуганно отпрянул. Отражаясь в черной воде, плясало пламя. Пылали его триремы.

Схватив висевший на стене меч, Секст с непокрытой головой ринулся в гущу боя. Либонила выбежала за своим супругом. Не отставая ни на шаг, бросала дротики, разила из пращи. Но то, что творилось на острове, было не боем, а бойней. Воины Помпея метались в огненном кольце. Римляне крошили их. В ночной резне бесславно пали брат Секста Кней и отец Либонилы Скрибоний.

Ветер раздувал огонь. Загорелись камыши и палатки пиратов. Помпей уже не пытался спасти корабли. Он искал среди сражающихся Марка Агриппу, чтобы отомстить за гибель своего флота или с честью пасть от руки достойного противника.

Флотоводец императора не участвовал в этом кровавом побоище. С палубы своего флагмана он с нескрываемым торжеством наблюдал.

Раненный в голову и обливаясь кровью, Помпей старался пробиться к тайному гроту, но, обессилев, рухнул наземь. Либонила подбежала к мужу и с помощью нескольких пиратов отнесла к узкому проходу в скалах. Там их ждала спрятанная в гроте небольшая бирема.

А на острове все еще шла расправа с несчастными соратниками Владыки Морей. Победители перебили пленных. Пираты не просили пощады, и рыбаки не щадили своих исконных разорителей. Агриппа не мешал их мести. Его заботило состояние кораблей. Прежде чем пускаться в погоню за Секстом, следовало привести в порядок флотилию.

III

Даже зимой, в ясные безветренные дни, море у берегов Кум лазурно и на голубом зеркале залива вспыхивают ярким металлическим блеском солнечные блики.

Медленно, один за другим, корабли вплывали в бухту, измученные боями и зимними бурями. Не спеша проплывали мимо двух узких дамб, замыкающих гавань, а на дамбах и на выложенных мрамором берегах залива теснились жители Кум.

Вспугивая чаек, неслись к небу славословия в честь доблести Непобедимого и мудрости сына Цезаря.

У причала сенатор Сильвий Сильван во главе местных отцов отечества приветствовал победителя. Добродушный толстяк Мальвий в изумлении протер глаза, еще раз взглянул на Марка Агриппу и от души расхохотался. Он узнал дерзкого смуглого "раба". Агриппа милостиво кивнул смешливому магистрату.

А Сильвий уже шепотом докладывал, что местные рыбаки недовольны. По приказу Непобедимого запретили ловить рыбу в заливе. Теперь им не прокормить свои семьи.

Флотоводец повелел собрать рыбачьих старшин. Он объяснил, что в военной гавани рыбачьим суденышкам делать нечего. Да и рыба, вспугнутая людским шумом, сама туда не пойдет. Кто хочет рыбачить, того на заре будут пропускать в открытое море, а на закате впускать в гавань. Но Непобедимый полагает, что легче заработать кусок хлеба на берегу. В гавани стараниями сенатора Сильвия Сильвана открыты мастерские и по обшивке корпусов, и по постройке новых кораблей, и по изготовлению парусов, канатов и прочего. Работы всем хватит, опытные корабелы обучат желающих. Император щедро вознаградит бывших рыбарей за труды во славу их матери Италии.

Самых смелых, сильных и молодых Марк Агриппа звал стать воинами моря. Когда нет морских битв, воин моря живет на берегу со своей семьей и получает довольствия побольше, чем бедняга легионер. Однако, чтобы стать воином моря, нужно сперва пройти суровое испытание и научиться смирять Нептуновых коней в любую бурю.

Не успел Агриппа смолкнуть, как молодые рыбаки окружили Непобедимого и его кормчих. Юноши охотно записывались на боевые лигуры и "вороны".

Люди постарше степенно подходили к центурионам корабелов и просили зачислить их в императорские мастерские. Ведь не один год смолили они свои суденышки, чинили их потрепанную бурями обшивку, латали паруса. Агриппа довольно улыбался.

Оставшись вечером наедине с Сильвием, Непобедимый отрывисто спросил:

– А как пиратка?

Сильвий, почтительно улыбнувшись, положил на стол перед ним стопку аккуратно перевязанных табличек.

– Все ее письмишки тут. Как ты приказал, моя Рета ее рукой писала "милому, дорогому братцу" то, что нам нужно, а его ответы передавались устно. Грек за деньги не то что господина, отца с матерью продаст!

– Ладно! – Агриппа внимательно просмотрел письма Скрибонии к ее брату Либону, к Помпею и Либониле. – Обрадую моего дружка... А тебе треть моей добычи. Небось дочкам на приданое копишь?

– Я отец. – Сильвий вздохнул. – Трое сыновей, четверо девочек. Ведь полукровки. Кто без хорошего приданого возьмет? Вот благородный Статилий увивается...

– Хороший человек, соглашайся.

– Конечно, патриций, оно и лестно, но и боязно – изменять дочке станет. – Заботливый папаша снова вздохнул. – А я за все двадцать лет не искал чужого ложа и не безобразничал, как...

Он вовремя осекся. Нельзя же колоть глаза Непобедимому его походными грешками.

IV

Письмо от Скрибонии, ласковое и грациозное, как она сама, напомнило короткие дни на вилле Либона, свадьбу, отъезд в Рим с молодой женой. Как гордился тогда Октавиан ее нежностью!.. Любил ли? Вряд ли, но влюблен был. Обожал свою Хлою, красивую, жизнерадостную, как цветущая ветка. Даже намеки Скрибонии, что напрасно император так привязан к своему другу, что лучше бы флот доверить ее брату, пропускал мимо.

Охлаждение началось позже, осенью. Перед началом зимы Октавиан, как всегда, недомогал. Стыдясь своей немощи, терпел порывистые ласки молодой супруги. Радость обладания? Он знал ее по стихам Горация и Катулла, а наяву вместо обещанного этими стихами блаженства поднималась противная тошнота, боли в висках, ночные ознобы... И понемногу Дафнис возненавидел алчное тело Хлои. Если бы любовь заключалась в восторженном созерцании, тогда он никогда бы не разлюбил свою милую, ни на кого не променял бы, терпеливо разъяснял бы ей ее неправоту, многое бы прощал... Однако Скрибония ни в чем не знала меры. А потом эти вечные нелады с матронами его семьи... Октавия, кроткая Октавия, и та невзлюбила невестку.

Но как бы то ни было, письмо нужно дочитать. Октавиан углубился в чтение. И вдруг острый, радостный испуг охватил его. Скрибония извещала своего Кая, что он скоро станет отцом. Отцом? Значит, он не отвержен богами! Октавиан прижался лицом к восковым таблицам.

– Боги! Если бы сын... чтобы походил на Агриппу... или на Цезаря... Наш Маленький Юлий! Немножко на Цезаря, немножко на Агриппу... только не на меня... А дочка пусть в меня! Той можно...

Он встал и поискал чистые таблички. Сейчас же напишет жене, пусть бережет себя... Это пустяки, что они ссорились.

Ребенок – его кровь... Да разве все на свете не меркнет перед этим даром богов?

Вошла сестра, радостная, вся в алом, и с шутливой торжественностью вскинула руку в военном салюте.

– Весть победы! Флот Помпея уничтожен! И еще одна весточка. Чем одаришь?

– Я знаю. – Октавиан с просветленным лицом протянул ей письмо. – Ты будешь любить его?

Октавия медленно прочла. Ее круглый подбородок упрямо вздернулся.

– Помпей разбит. Ты должен довершить удар...

– Да, конечно... но ведь...

– Сестра пирата не может быть императрицей Рима. – Октавия скрестила на груди руки. – Твой друг приехал, он завтракал со мной, мы думали, ты спишь.

– Агриппа в Риме? – Впервые в жизни Октавиан не обрадовался товарищу.

Агриппа сухо поздоровался.

– Когда опоросится?

– Что?!

– Когда Скрибония опоросится?

– Это же мое дитя...

– Сомневаюсь! Вот, полюбуйся! – Агриппа швырнул императору связку табличек. – Прочитай, что твоя верная Кая своей родне пишет.

С самого первого дня свадьбы Скрибония извещала своего брата Либона и его зятя Помпея о каждом шаге императора, о нарастающей угрозе разрыва с Антонием, о том, что их бывший батрак нанимает рыбаков и увозит их неведомо куда и зачем. Но Скрибония уверена, что она выведает у влюбленного мальчишки и эту тайну. Слава Венере, ее Кай понемногу забывает своего друга и скоро батрака можно будет совсем устранить. Тогда Помпей... Дальше Октавиан читать не стал, закрыл лицо руками и глухо вымолвил:

– Знал: жестокая, развратная, но что предательница... как страшно! Сперва Сальвидиен, теперь она... Как страшно...

Октавия с трудом пряча торжество, выскользнула. Знала: теперь Агриппа сломит волю ее брата. Зачем вечно больному, хилому Октавиану иметь детей? Наследник дома Юлиев – Марцелл, ее первенец, правнук Цезаря!

Она молитвенно сжала руки:

– Люцинда, молю, загради нечестивое чрево! Да не родит разбойница живое дитя! Да не отнимет любовь императора от моих сирот!

Благочестивая матрона жадно прислушалась. Голос Агриппы гремел. Октавиан прерывисто всхлипывал.

Наконец мрачный, но торжествующий горец прошел мимо. За его поясом белели таблички, скрепленные печатью императора.

Октавия робко тронула его за тунику:

– Ну что?

– Займись им. Он в обмороке, а это я отвезу сам.

V

Служанка не пускала гонца. Императрица больна. Когда Люцинда, богиня-родовспомогательница, вступает в дом, мужчине не место у очага.

Агриппа оттолкнул рабыню и прошел в спальню роженицы. Прозрачно-бледная, Скрибония лежала на широкой брачной постели. Рядом с ней что-то копошилось. Увидя друга своего мужа, она хотела привстать, но бессильно опустилась на подушки. Агриппа отдал военный салют.

– Спешное письмо от императора.

На лице Скрибоний отразились недоумение и испуг. Исхудавшими пальцами распечатала. Агриппа мрачно рассматривал молодую женщину. Красива. Измученная болезнью, неубранная, встревоженная – все равно хороша.

– Развод? Но почему?

– Прочла? Поняла? Будешь писать тайком, стараться увидеться – изгоню! Под землю загоню!

– Пожалей дитя!

– А меня пожалела? Моих легионеров жалела, когда выдавала наши тайны Помпею? – Агриппа тяжело наступил на пяту. – Будь ты проклята! Ты и твое отродье!

Не в силах от ужаса подняться, Скрибония выдохнула:

– Уходи!

Но Агриппа не уходил. Сделав шаг к постели и стараясь не смотреть на молодую мать, он выхватил из складок покрывала дитя.

– Отдай! Верни! Я еще не успела дать ей грудь! Крепко держа младенца, Агриппа отступил к двери:

– Признавайся, потаскуха, его?

– Да! – со злым торжеством выкрикнула роженица. – Его! Мы любили друг друга!

Агриппа тяжелым взглядом смерил сестру своего бывшего господина:

– Ты... распростись с малышом... – Он исчез за дверью.

Скрибония вскочила, побежала вдогонку, но похититель уходил крупным быстрым шагом. Несчастная мать упала и поползла, оставляя на мостовой кровавый след. Рабыни, плача, глядели издали, не смея приближаться. Народ римский в лице всесильного Марка Агриппы лишил Скрибонию огня и воды. Всякий, кто окажет ей помощь, обречен на лют казнь...

Наконец какая-то нищенка подняла супругу императора.

Младенца похититель принес Октавии. Торопливо ткнул ей в руки:

– Твое счастье, девка.

Вздох облегчения вырвался из груди матроны.

– А если б сын? – Агриппа испытующе посмотрел на нее.

– Разбойница лжет! Дитя не его, – быстро, не глядя на него, ответила Октавия. – Зачем же мой Марцелл уступил бы ублюдку?

– Ну... Я б не смог. – Агриппа осуждающе покачал головой и с любопытством заглянул в сверток. – Сопит... согрелась, а я ее голышом тащил. – Он помолчал. – Пусть живет. Слышишь, я сказал – пусть живет!

Октавия наклонила голову.

Сидя около пеленального столика, император, затаив дыхание, следил, как умелые руки его сестры смазывали маслом красное тельце. И вдруг прильнул губами к крошечной родинке чуть повыше щиколотки.

– Солгали мне! И ты, и Агриппа! – крикнул он сквозь слезы. – Солгали! Мое! Вот родинка – и у меня, и у Цезаря такая! Мое! Любила она меня!

– Задушишь! – Октавия отняла девочку. – Агриппа убил Либона. Может ли сестра сраженного твоим другом делить твое ложе? – Она спеленала крошку. – Я сама вскормлю нашу Юлию, но поклянись мне, что она станет женой Марцелла!

– Если полюбит.

Октавия с презрительным сожалением посмотрела на брата.

VI

Залечив свою рану, Секст Помпей послал в Египет гонца за подмогой. Клеопатра отказала. Она не желает из-за неудачливого морского разбойника ссориться с триумвирами. Надо было думать раньше, когда у него был флот и она предлагала свою дружбу.

А теперь Лепид запер африканские бухты и высадил крупный десант в Сицилии. Иберийское и Аквитанское побережье охраняли легионы Октавиана под командой Статилия Тавра.

В открытом море за Секстом гонялся Марк Агриппа, топя одну за другой его триремы. Корабли императора обгоняли единственную уцелевшую трирему Помпея, обрезали корму, патрулировали слева и справа и издевательски дразнили близостью, недоступной полету стрел.

Секст отдал приказ готовиться к последней схватке. Либонила, разубранная всеми драгоценностями, одетая, как на праздник, встала у мачты. Она не дрогнет, и, увидев ее мужество, пираты устыдятся показать себя малодушнее женщины.

"Вороны" императора кружили, все стягивая и стягивая свои орбиты. Помпей велел метать греческий огонь, но Агриппа предусмотрел и это. На палубах его кораблей стояли мореходы с лицами, обернутыми в мокрые покрывала, и ведрами сырого песка в руках. Засыпанное пламя гасло, не успев разгореться. "Вороны" стиснули трирему бортами, выпустили свои "клювы" – широкие мостики с железными крючьями. "Клювы" цепко впились в тело вражьего корабля. По этим мостикам воины моря ринулись на пиратов.

Агриппа устремился вперед. Разбросав морских разбойников, схватил Либонилу, а два его воина уже рубили мачту.

Секст еще бился на корме, но, когда мачта рухнула, сорвал с себя тунику и высоко вскинул над головой белый лоскут. Помпеянцы капитулировали. Их связанного вождя отвели на флагманскую лигуру.

Агриппа выпустил перепуганную женщину. Либонила, упав на колени и целуя ему руки, молила лучше сделать ее своей наложницей, но только не отдавать на забаву солдатам.

– Еще жив твой Кай, – строго ответил Агриппа.

Он приказал увести пленницу и приставить к дверям ее темницы двойную охрану. В свидании с Секстом ей отказали.

Приведя себя в порядок, Агриппа зашел к жене Помпея. Он сейчас идет к ее мужу и, если что нужно, передаст на словах. Пират был храбр, и флотоводец императора, чтя доблесть врага, постарается облегчить участь пленника во всем, что от него зависит. Но женщина пусть не надеется на свои чары.

Агриппа спустился в трюм и проверил часовых. У дверей каюты Помпея прислушался. Пират не спал. По узкому настилу в четыре шага ходил взад и вперед. Бедняга, он был храбр, но любил пустую и тщеславную женщину.

Полководец вошел к пленнику. Секст круто остановился. Агриппа объявил побежденному волю императора. После триумфа Секст Помпей будет обезглавлен.

– Что же ты сделаешь с моей женой? Неужели вы не отпустите ее?

– Я бы отпустил с большей радостью тебя. Но закон войны неумолим.

– От тебя многое зависит. – Секст медленно поднял голову. – Молю, мой победитель, пощади Либонилу. Ее единственное преступление – любовь ко мне.

– Попытаюсь, но лишь ради тебя. Мне жаль тебя, Секст Помпей.

– И мне жаль тебя, Марк Агриппа.

Агриппа не ответил.