Текст книги "Рубикон"

Автор книги: Наталья Султан-Гирей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

II

Караван купеческих галионов, широкодонных и неуклюжих, бросил якорь в тихой лагуне у мыса Фарос. Галионы привезли невиданный груз: триста добровольных изгнанников, среди них оба консула народа римского, прибыли ко двору Лагидов. Сойдя с кораблей, беглецы построились в боевую колонну и, выкрикивая проклятия узурпатору Гаю Октавию, промаршировали ко дворцу...

Антоний воспрял духом. Лучшие люди Рима спешили ему на помощь! С царской роскошью он принял новоявленных друзей, устроил в их честь пышный пир. Но римляне почти не притронулись к изысканным яствам и рано покинули пиршественный зал.

С глазу на глаз с Антонием остались Домиций Агенобарб и Гай Сосий. Сжато, с беспощадной ясностью изложил Агенобарб ход событий.

– Ты должен решиться! – Агенобарб крепко сжал увесистый веснушчатый кулак. – Собери все золото Востока, наполни галионы египетской пшеницей и вернись в Италию во главе своих легионов! А Клеопатру забудь!

– Узнают твои воины, что едут на родину, радостно пойдут за тобой, – вставил Сосий. – У Октавиана нет денег. Поистратились на строительство. Помоги Домицию снарядить флот – и он запрет все порты нашего моря. Голод сразит Октавиана и его войско!

Но Домиций Агенобарб покачал своей огромной огненно-рыжей головой:

– Я не стану морить римлян голодом ради заморской шлюхи! Брось египтянку – и мы пойдем за тобой!

– Ты не понимаешь, что говоришь! – вспылил Антоний. – Бросить жену и детей?!

– Мне кажется, – сдержанно ответил Агенобарб, – ты уже давно бросил свою семью. Дело твое, я не цензор нравов, но Риму не нужен раб варварской царицы!

Гай Сосий, боязливо ерзая в вместительном кресле, нерешительно кивнул.

–  Мы прибыли, – робко начал он, – чтобы освободить тебя от чар этой Цирцеи...

– Не будем говорить о добродетелях и пороках, – остановил его Антоний. – Но без египетского золота мне будет нечем оплатить верность даже одной когорты. Кроме того, мои легионеры, так же, как вы, благородные консулы, привыкли есть хлеб каждый день. А где я его возьму, если Клеопатра запрет свои житницы?

Бывшие консулы переглянулись. Выходя из покоя триумвира, Домиций Агенобарб шепнул своему коллеге:

– Нам надо самим прикончить Клеопатру и ее выродков, объявить Египет римской провинцией, провозгласить Антония императором и двинуться освобождать Семь Холмов от засилия италиков!

Сосий безнадежно махнул рукой.

Над Александрией взошла луна, и в ее зеленоватом свете на противоположном пустынном берегу четко виднелся храм Фта. Его ступени омывали священные струи Нила, и сам бог реки в образе изумрудно-зеленого крокодила подымался по этим ступеням к алтарю, где его ждал жертвенный барашек.

Но в эту ночь двери храма были плотно прикрыты. В темной молельне вполголоса беседовали двое – верховный жрец и наследник престола Птолемей Лагид, прозванный Цезарионом.

– Необходимо избавиться от римской проказы, разъедающей тело Египта. – Цезарион внимательно посмотрел на слабый огонек светильника. – Я полагаю заключить союз с Парфией и Арменией и совместными силами отстаивать независимость наших стран...

– Прежде всего, царевич, – жрец властно протянул руку, – ты должен пресечь клевету, пятнающую твое рождение, и избавиться от позорной клички. Да, я знаю, ты македонец Лагид, но первый царь твоей династии божественный Лаг сочетался браком с дочерью исконных владык земли Хем. В тебе кровь Рамзеса, и ты сын Амона Ра, а не ничтожного римского сластолюбца. Египет! – Жрец молитвенно поднял лицо к темным сводам храма. – Да понимаешь ли ты, юноша, что такое Египет, страна Хем, царство Солнцебога Ра, царство мудрости и силы, еще неведомых варварам Запада? Твой долг охранить родную землю и от наглости римских солдат! Птолемей, воскреси нашу родину! Вспомни, зачатый македонским завоевателем, твой прадед был выношен в лоне дочери фараона и впитал с материнским молоком благодать и силу древних владык!

Цезарион учтиво кашлянул:

– Отец мой, твои слова мудры и праведны, но как мне превратить их в праведное дело?

Жрец нагнулся к самому лицу царевича и, найдя в полутьме его руку, вложил маленький флакончик.

– Твоя мать и отчим не почувствуют боли и мирно уснут в миг радости...

– Нет, нет! – Цезарион в ужасе выронил зловещий дар жреца. – Я не отравитель...

– Ты глупец! – жестко и твердо произнес жрец. – Ты сам отравлен глупым лепетом о чести, сыновней любви и прочих побрякушках, годных лишь для того, чтобы держать рабов в страхе! Владыки стоят над злом и добром!

– Нет, нет! – Цезарион вскочил и, испуганно пятясь, отступил к двери. – А иначе нельзя? Я подниму восстание и сражу Антония в открытом бою...

– Не обольщайся. Не преступивший роковую черту добра и зла бессилен!

Царевичу показалось, что земля уплывает из-под ног. Он ощупью нашел дверь и выскочил. Жрец проводил его взглядом, полным сожаления и горькой усмешки. Служитель богов умел читать в сердцах людей и знал: Цезарион даже под пыткой не выдаст его, не признается, что хотел свергнуть мать и уничтожить отчима.

III

Антоний созвал на совет своих легатов, также были приглашены все триста сенаторов.

Бывший триумвир объяснил им, что, хотя его лишили римского гражданства, никто не лишал его власти соправителя царицы обоих Египтов. Пусть Гай Октавий и его милый друг Агриппа подавятся своим римским гражданством. Все знают, что эти оба – римские граждане всего во втором поколении, а их деды так и прожили всю свою жизнь жалкими италиками.

– Так посудите сами: как же это внук вольноотпущенника и недавний пастух смеют лишить меня, потомка самого Геракла, друга Цезаря и опекуна его сына, римского гражданства?

– Ты нам сказки не рассказывай! – Домиций Агенобарб встал. – Плевать я хотел на твоего Геракла и на твоего царевича! Ты нам дело говори. С чем воевать будем? С лодочками для увеселительных прогулок против "воронов"? Или, может быть, ты всех своих плясунов и плясуний выставишь против легионов Октавиана?

– Флот царицы достаточно силен, чтобы дать отпор любой эскадре, – сдержанно ответил Антоний.

Он боялся ссоры с сенаторами.

– А командовать этим флотом кто будет? – выкрикнул Муниций Планк. – Секста ты казнил, а он один был хоть в какой-то мере равен Агриппе!

– Агриппа, Агриппа! – рассвирепел Антоний. – Мечетесь в страхе перед одним его именем! Я сам поведу вас на Рим! Очищу Капитолий от узурпатора!

– Вести варваров на Рим?! Нет, я тебе не помощник! – Домиций Агенобарб закутался в тогу и закрыл лицо.

Но тут заговорил Публий Канидий, заранее подкупленный Клеопатрой. Он напомнил гордым квиритам, что они гости царицы и лишь по ее милости не выданы своему господину, от которого они вероломно сбежали. Если они отвергнут предложенную им честь помочь царице отразить врага, то это будет, во-первых, вопиющая неблагодарность, во-вторых, тогда царица будет вынуждена отказать им в гостеприимстве и, лишившись ее высокого покровительства, иноземные гости легко станут добычей кочевых племен, промышляющих разбоем.

Римляне потупились. Полупленники, полугости, они помимо воли оказались союзниками ненавистной им Клеопатры.

В ту же ночь богато снаряженная флотилия отплыла из Александрии.

Средиземноморская волна мягко качала триремы египтян и среди них галеру, разубранную гирляндами лотосов, устланную дорогими коврами. На палубе пряный аромат благовоний заглушал свежее дыхание моря. Под пурпурным балдахином, в одеянии Изиды – двурогой короне, узком набедреннике золоченой кожи и прозрачной ризе, затканной жемчугом, возлежала Клеопатра.

Царица пожелала сама руководить морскими боями. Но Агриппа не спешил. Он стягивал флот к Элладе, чтобы после одним броском кинуть верткие лигуры и мощные "вороны" на египтян.

Мыс Акциум черным треугольником разрезал лазурь. На запад – светло-голубые воды Эгеи, на восток – беспокойная зеленоватость открытого моря.

Лигуры обогнули мыс. Египетские триремы, могучие, сияющие медной броней, плыли навстречу. Римские судна легли в дрейф. Взять на абордаж вертящиеся, как волчки, лигуры египтяне не смогли. А знаменитые "вороны" Агриппы были и вовсе неприступны. Агриппа за годы мирной передышки усовершенствовал рычаги, управлявшие боковыми брусьями, и теперь "вороны" могли опускать свои "клювы" ниже палубы противника и таранить тело вражьего корабля.

Октавиан выглянул из-за мачты. Впервые видя морской бой, он с интересом наблюдал. Его подмывало вмешаться, но врожденная осторожность брала верх. Лишь когда "вороны" впились в борта стиснутой со всех сторон триремы, он выбежал из-за прикрытия. Дождь стрел снова осыпал палубу, и Октавиан вскрикнул от неожиданной боли. Впившаяся в плечо стрела еще дрожала.

Пока раненого императора уносили вниз и перевязывали, Антоний двинул все свои силы клином. Египтяне шли с наветренной стороны, и Агриппа не решился применить греческий огонь. Держа голову раненого, со злобой повторял:

– Какой злой демон дернул тебя геройствовать! Ведь просил, всеми богами заклинал...

Октавиан, полуприкрыв глаза, простонал, что он как истый воин перенесет эту ужасную муку...

Корабль вздрогнул. Египтяне ворвались на палубу. Агриппа бросился наверх.

– За мной, воины моря!

Антоний, выхватив меч, уже хотел вмешаться в гущу боя, но Эврос шепнул:

– Оглянись, Клеопатра отступает!

Отбросив меч, перепрыгивая с триремы на трирему, Антоний помчался вслед. Догнав на быстроходной ладье, осыпал упреками. Клеопатра, не отвечая, бесстрастно поглядела в темнеющую даль. В ночной сини ярко пылали ее корабли.

Едва ладья Антония отделилась от общего строя и голос триумвира перестал слышаться, его легионеры накинулись на своих же союзников-египтян. Над триремами взметнулись белые флаги.

IV

Три дня и три ночи Марк Агриппа не выпускал рулевого колеса, стоя как вкопанный. По ночам не отрывал взора от звездного неба, днем не спускал глаз с теневой стрелки. Октавиан просил его поесть и отдохнуть, но Агриппа упрямо качал головой. Широкая полоса света от маяка ложилась в стороне от пути флотилии.

– Ловят нас! Ложными огнями заманивают на подводные скалы, – пояснил он.

Октавиан, облокотясь на борт, вздохнул:

– Как ты думаешь, что, если меня ранили отравленной стрелой?

– Давно бы умер. Спохватился через три дня! Пустая царапина.

Октавиан обиженно помолчал, потом рассмеялся:

– Я очень доволен, всем доволен, даже моей раной. Все-таки участвовал в бою...

– Не вертись тут. Дрогнет у меня рука на ладонь влево или вправо – и налетим на подводные скалы...

За флагманом длинной вереницей тянулись остальные корабли. Они шли, строго придерживаясь пенного следа. Если корабль флотоводца разобьется, корабли с солдатами спасутся и, взяв курс на Сирию, окружным путем доберутся до Египта.

На рассвете показалась земля. Пологие, плоские берега Сирии. Лигуры беззвучно врезались в песок. На безлюдных дюнах ничто не препятствовало высадке войск.

Триумфальным маршем двинулись к Антиохии.

...Агриппа давно решил нанести удар с фланга. Прежде чем идти на Александрию, необходимо было отрезать Египет от остального Востока и натравить азийских династов на Клеопатру. Мидия, Финикия и Сирия вовсе не желали быть поглощенными державой Лагидов. Золотое правило римских завоевателей "разделяй и властвуй" и тут помогло. Агриппа прекрасно знал, что со всеми этими царьками и карликовыми островными республиками легко можно сговориться, обещая каждому льготы за счет соседа. Кроме того, за годы своего правления Марк Антоний всех успел обозлить непомерными налогами. А Октавиан простил все недоимки, запретил ростовщикам насильно взыскивать долги с их жертв и этим указом подкупил все сердца.

V

Перейдя Этирейский перешеек, римляне устремились к Мемфису. Александрия осталась в стороне.

– Зайдем с тыла, – пояснил Агриппа. – Антоний спешит к Нумидии. Еще у границ его перехватят наши легионы. Я брошу основную армию к озеру Мерид, отрежу изменника от пресной воды и прикончу. Александрию возьмешь ты. Столице пристойней пасть от меча императора. Ты не бойся, Статилий все сделает. Ты ему доверяй. – Агриппа замолчал.

Воздух, теплый, еще не остывший от дневного зноя, был темен и недвижен. Где-то за пальмами булькала вода.

– Мне скоро минет тридцать два года, – неожиданно сказал Агриппа. – Полжизни прожито. С тобой уже лет двадцать вожусь.

–  И не надоел я тебе еще?

– А хоть и надоел. Пропадешь ведь без меня!

– Пропаду...

– Вот что, – серьезно проговорил Агриппа. – Египет жать нельзя. Они озлоблены на Антония за налоги. Дашь льготы землепашцам и ремесленникам, а торгашей и ростовщиков прижмешь. А главное, позаботься об орошении полей. Эти дурни полагают, что в последние годы отец Нил карает их неурожаями за грехи царицы. Старая распутница уже не довольствуется залатанным мешком, а скупает красивых юношей и принуждает их делить с ней ложе. Потом сама же и закалывает очередного любовника! Но это все вздор. Беда в том, что Клеопатра и Антоний так были заняты развлечениями, что уже много лет не отпускают денег на очистку и ремонт каналов. По крупным руслам вода еще неплохо бежит, но мелкие арыки, что подводят влагу к самым посевам, засорены. Вместе с ничтожным количеством воды на пашни попадает масса песка и образует бесплодный слой. Его запахивают, и в почве с каждый годом увеличиваются вредные примеси. Земля все больше и больше теряет свое плодородие...

– Откуда ты это все знаешь? – удивился Октавиан.

– Я говорил со здешними пахарями. Если мы напоим их поля, то станем не завоевателями, а избавителями страны Хем от трехсотлетнего македонского ига. Крестьян везде больше, накормишь их – они будут молиться на тебя! Я спихну с алтаря их Озириса и посажу тебя. Как в Риме, так и в Египте будешь божком. Клянусь Марсом! Чем ты хуже Александра?

Взошла луна. В ее чистом свете силуэты пальм казались вырезанными из черной кости. А за оазисом белели барханы, шелковистые, струящиеся пески.

– Мне страшно, – тихонько признался Октавиан, – не от чего-нибудь, а так, вообще... Я очень боюсь смерти, а ты?

– Не знаю, не думал. – Агриппа задумался на минуту. – Я несобираюсь умирать, хотя Клеопатра за мою голову, наверно, полцарства отдала б и еще больше не пожалела бы, чтобы залучить меня к себе в постель...

– Она тебе писала?

– Нет, до такой наглости еще не дошла, а тебе вот писала...

– Писала, – покаялся Октавиан, – я же тебе показывал.

– Мой божественный император, – Агриппа захохотал, – если бы ты и не показал, я все равно бы это письмо прочел первый!

Октавиан обиженно моргнул. Он привык к опеке, никогда не обижался на самовластие своего друга, но не любил, чтобы об этом напоминали.

VI

Цезарион печально глядел на лениво текущую реку. Зеленый Нил тек к морю, в вечность. Для Цезариона вечности не будет. Он не посмел переступить грань, отделяющую добро от зла, и он – ничто. Телесное воплощение пикантного исторического анекдота.

Наследник Клеопатры все больше и больше отдалялся от придворных увеселений. Когда мать спросила, зачем он бежит, Цезарион, строго взглянув, спросил, слыхала ли царица обоих Египтов имя Сарданапала, владыки Вавилона. Он так же беспечно пировал, но незримая рука написала на стене пиршественного зала огненные знаки: "Взвешено, отмерено, сочтено". Молодой фараон читает эти невидимо начертанные слова над троном своей матери.

– Впадать в панику бессмысленно. – Клеопатра ласково коснулась его волос. – Придет час мой, я предпочту умереть, как жила, чем жить, как Октавия.

– Если бы ты жила, как Октавия, у меня был бы отец!

Клеопатра отшатнулась. Никогда раньше сын не смел осуждать ее, но ядовитая волчья кровь сказалась...

Римляне приближались. Антоний решил не защищать Александрию. Он со всеми войсками отступит в пустыню. Возмутит царей Нумидии, Эфиопии и прочих владык Африки Дальней.

– Я устала. В гробницах моих предков я найду убежище. Октавиан не зверь и пощадит меня. – Клеопатра двусмысленно улыбнулась. – Нам надо выиграть время, поэтому все средства хороши...

– Я не верю тебе, – глухо ответил Антоний.

Обрюзгший, с обильной проседью во вьющихся волосах, он более чем когда-либо оправдывал меткое словечко Фульвии "Мешок".

– Можешь верить. Я никогда не забываю цели. А моя цель – вернуть сыну наследие его отца.

Цезарион молчал. На вопрос матери, последует ли он за отчимом или попытается искать примирения с двоюродным братом, царевич с горечью ответил:

– Я не знаю, от кого я рожден, и на родственные чувства Октавиана рассчитывать не смею. Я египтянин и останусь с моим народом. Когда-то труженики Египта, вооруженные кетменями, прогнали насильников-гиксов.

– Ты озлобляешь судьбу! – раздраженно крикнула Клеопатра.

– Озлобить судьбу не так стыдно, мама, как покориться ей.

Оставив мать наедине с отчимом, Цезарион вышел в сад.

Уже вечерело, и от налетающего с моря бриза качались верхушки пальм. Какая-то запоздавшая птаха пролетела низко над землей, едва не задев царевича крылом.

Цезарион вздрогнул. Почему он так слаб? Почему у него не хватило тогда решимости? Теперь уже никакой жертвой, никаким преступлением не спасти Египет от римского ярма. Зачем он, наследник тысячелетних династий, робко, как мальчик, начитавшийся о высоких добродетелях, выронил тот флакончик? Разве не разумней, не справедливей было бы ценой двух жизней спасти страну, народ и, наконец, себя и свою династию?

VII

Антоний устало трясся в седле. Пески... вдали четырехгранные пирамиды. Огромное тело сфинкса держит между лапами маленький храм. Когда-то отсюда войска Цезаря победоносно шли на Александрию. Теперь его соратник убегает из столицы Лагидов. Убегает позорно, бросив возлюбленную, троих детей...

Он тяжело спрыгнул с лошади и упал ничком в песок. Покинут, презрен, обманут. Нильская змея уже ищет нового любовника. Дети? Надо спасти хоть их.

Антоний поднял голову. Его спутники в недоумении выжидали. Эврос подъехал и, перегнувшись в седле, проговорил:

– Мы отрезаны от Фаюма. Озеро и оазис в руках Агриппы. Запаса воды нам хватит на сутки.

– Дать бой, – безучастно отозвался Антоний.

– Агриппа не примет боя...

– Тогда... – Антоний растерянно обвел глазами пустыню. – К сфинксу! – вдруг отчаянно закричал он. – Убью ее и себя, но не отдам Октавиану!

У сфинкса кипела схватка. Телохранители Клеопатры отражали римлян. Отряд Антония на миг оттеснил легионеров императора, но через несколько мгновений солдаты бывшего триумвира бежали. Прижатый к стене Антоний бросал в узкое окошко пригоршни песка и камней.

Клеопатра не отзывалась.

– Она покончила с собой, – шепнул Эврос

Антоний вынул меч, укрепил в земле острием вверх и всей тяжестью обрюзгшего тела налег. В эту минуту окно вверху открылось. Женские руки втянули раненого. Антоний закрыл глаза. Он чувствовал, как из распоротого живота вываливаются внутренности. Как безобразно!

Боли, к его удивлению, почти не было: "Умираю..." Но толчки ощущались мучительно, и это радовало: признак его неугасшей жизни. Наконец его втащили в окно. Зловеще-прекрасное лицо с миндалевидными заплаканными глазами склонилось к нему:

– Любимый!

Он ни разу не видел царицу обоих Египтов плачущей. Значит, любила.

– И ты... тоже... – Слова ускользали, показал слабым жестом. – Сама...

Дверь гудела под ударами. Антоний шевельнул коченеющими пальцами, ища оружие... хотел защитить...

– Где мой меч?

Дверь рухнула. Легионеры остановились на пороге.

Храмы издавна служили священным убежищем, и римляне чтили этот обычай. Но Агриппа приказал вязать пленниц. Всех трех, там разберут, кто царица, кто рабыня... Легионеры не шелохнулись.

– Мы боимся гнева божьего, – тихо произнес какой-то ветеран.

– У меня один бог – мой император! –  Агриппа подбежал к одной из пленниц.

– Ты царица? – Он схватил ее за волосы и поволок.

– Пастух! – Клеопатра выступила из тьмы. – Не умеешь отличить царицу от рабыни!

– Я различаю потаскушек по цене, а не по наружности! – Агриппа выпустил добычу и, подойдя к Клеопатре, рывком намотал ее косу на руку.

Антоний застонал. Деву Нила, его божественную любовь, солдат, убийца его брата, волочил по земле. Ира, любимая рабыня царицы, нагнулась к умирающему.

– Скажи, пусть сама... –  Антоний захрипел.

Ира закрыла его остановившиеся глаза.

Перед сфинксом легионеры насмешливо разглядывали пленниц. Сыпались циничные замечания. Агриппа стянул ремнем руки египтянок. Их отвезли в Александрию.

Во дворце Лагидов уже расположился римский гарнизон. Но на окраинах столицы еще вздымались баррикады. Вооруженные кетменями и серпами простолюдины пытались не подпускать римлян к колодцам с питьевой водой. Обороной руководил Цезарион.

Император в сопровождении Статилия Тавра сам подъехал посмотреть на сына Цезаря, сражавшегося в рядах египетской черни против Рима.

Остановившись в безопасном месте, Октавиан крикнул, чтобы Лагид сдавался. Цезарион не ответил. Вместе со своими соплеменниками он катил огромные каменные глыбы, заграждая путь врагам.

– Греческий огонь! – раздраженно скомандовал Октавиан.

– На людей?

– На египтян. – Император сжал рот.

Обожженные зловонной смесью, египтяне завыли. Цезарион взбежал на крышу храма. Он сдается, но пусть прекратят это избиение беззащитных!

– Обыщите, не спрятал ли стилет. – Октавиан предусмотрительно отъехал. – Хорошо обыскали? Связать и подвести.

Связанного царевича подвели.

– Ты в своей наглости звал себя сыном Цезаря?

– Я всегда звал себя сыном Египта. – Цезарион вскинул голову. Сухощавый, с резким орлиным профилем и открытым гневным взором, он напомнил старым легионерам Дивного Юлия.