Текст книги "Классическая драма Востока"

Автор книги: Мотокиё Дзэами

 
Эй, Ёсаку из Тамба!
Ты погонщиком был,
А теперь от погони
Сам бежишь, словно конь,
Озираясь пугливо
Средь далеких лугов!
Средь далеких лугов
Звучало
Имя твое – Ёсаку, Ёсаку из Тамба!
Там, бывало,
Про тебя пели птицы,
А теперь…
Даже маленькая трясогузка,
Любви обучившая богов,
В мертвой траве,
В осенней траве
Замолчала.
Сквозь ночной осенний мрак
Погоняй коня, Ёсаку,
Колокольцами звеня!
Но-о!.. Корэ-корэ!..
"Только вспомню тебя, Ёсаку [313]313
  «Только вспомню тебя, Ёсаку,//На луга туман упадет». – Здесь приводятся слова из популярной в то время народной песни.


[Закрыть],
На луга туман упадет".
О, не твои ли слезы, Коман,
Пролились печальным дождем?
Но-о!.. Корэ-корэ!..
Путь не близкий.
Надо коня покормить.
Мы оставим сухую траву
И камыш
С кровли хижины низкой
Про запас,
На прокорм коню…
Пусть не знает
Он голода утром,
В час,
Когда нас не будет на свете…
Ах, как скоро вянет трава!
Как эта трава луговая,
Мы увянуть должны
На рассвете,
Под звон осенних цикад.
И под звон осенних цикад
Погоняет коня Ёсаку
Под гору вниз.
– О Коман, погляди, погляди!
Вниз по склону холма
Торопится всадник
На усталом, вьючном коне…
Где найдет он ночлег – в Ёккаити?
И нам
Надо спешить.
И нас ожидает ночлег
И покой долгожданный,
Но раньше
Семь раз по семь [314]314
  Но раньше//Семь раз по семь… – По буддийским верованиям, душа умершего сорок девять дней блуждает между двумя мирами: здешним и загробным.


[Закрыть]
Дней и ночей
Мы будем блуждать
В преддверии ада,
Покорно,
Как стадо овец бредет… бредет…
Но-о!.. Корэ-корэ!..
Вниз – под гору.
Вверх – по горе.
Скорей, скорей!
О, горе!..
Он дергает повод,
Понукая коня.
Но конь упрямится,
Замедляет шаг,
Словно чуя скорый конец
Коман и Ёсаку.
С двенадцати лет,
Коман, бывало,
Зазывала гостей ты
Голосом нежным,
Как пенье флейты.
Сколько ж друзей
У тебя побывало!
– Ах, как мало
Осталось теперь у меня
Друзей и подруг!
О, их дружба короче
Летней ночи,
Недолговечней осенних цветов
Кто, кроме коня,
Станет грустить надо мною
В мой смертный час?
И, покачиваясь на ходу,
Конь протяжно заржал,
Словно чуя беду…
Конь устал,
Не хочет бежать во мгле,
Ступает едва-едва.
Ёсаку согнулся в седле.
И градом сыплются слезы
На его рукава.
Так сыплются семена с ветвей
На усталого путника…
– Коман, ты помнишь?
Как в первый раз
Словами любви мы обменялись?
С тех пор три года прошло.
Паломники, шли мы на поклоненье
И встретились на пути случайно…
Посреди Кусида,
По дороге в Исэ [315]315
  По дороге в Исэ… – Имеются в виду знаменитые древнейшие синтоистские храмы, посвященные богине Аматэрасу. На храмовые празднества сходилось множество паломников.


[Закрыть],
Я тебе признался, Коман,
В любви – навсегда!
О, твоя шляпа – в вечерней росе —
Красная, красная!
Помнит статуя святого Дзидао
В храме селения Сэки,
Как поклялись мы оба
До гроба не разлучаться…
И за гробом… Навеки!
Хоть я и нес покорно
Все эти годы тяжкий груз
Моей любви к тебе, Коман,
Но было мне легко на сердце!
Я бодро гнал навьюченную лошадь,
И ноги весело шагали по земле.
О, и сейчас
Моя любовь к тебе не угасает.
И все ж сегодня ночью
Морозный иней пал на землю,
И на рассвете кончится наш путь
В глубокой пади,
На самом дне вселенной,
Где имя я свое похороню.
Так низко я упал…
Коман сквозь слезы отвечает:
– О, как судьба странна!
В те годы ни единым
Не обменялись мы обетом,
Начертанным на храмовой бумаге [316]316
  Начертанным на храмовой бумаге. – Обеты («письменные обеты») писались на специальных бумагах, которые продавались в храмах. Эти бумажные амулеты считались священными, их нельзя было ни разорвать ни бросить – только предать огню. Приносящий обет клялся именами многих богов, призывая на себя небесную кару в случае обмана.
  Мы только у стремнин Кумодзу… – Река Кумодзу впадает в залив Исэ.


[Закрыть].
Мы только у стремнин Кумодзу,
Согнув мизинец,
Как маленькие дети,
Друг другу тайный показали знак.
Так мы уговорились
Не разлучаться в этой жизни,
Не разлучаться в будущих рожденьях,
В те дни,
Паломники,
Не смели мы отдаться
Любовной страсти. Но, горя любовью
Сильней и слаще, чем на брачном ложе,
Мы брали за руки друг друга
И медленно бродили
В вечернем сумраке,
Закуривая трубки
От одного огня,
Обмениваясь ими в знак любви.
– Напрасно
Ты вспоминаешь эти дни, Коман!
Ведь мы – как летние цикады,
Которые не знают ни весны,
Ни осени…
Ёсаку и Коман
Льют слезы,
Печалясь о своем прошедшем,
Вздыхая о возмездии грядущем,
Грустя над темной
участью своей, —
Под медленным дождем,
Который льется, льется
На сосны древних рощ Ано.
А ночь все гуще, глубже…
Как рыбаки в Акоги [317]317
  Как рыбаки в Акоги… – Акоги – местность в провинции Исэ. В антологии «Кокинсю» в одной танка говорится: «Если мы будем часто встречаться на побережье, где рыбаки тянут сети, то, верно, люди узнают о нашей любви».


[Закрыть]
Упрямо, шаг за шагом, тащат сети,
Так, шаг за шагом, волокут
Они свою несчастную судьбу
К последней цели…
– Коман, я вспоминаю
Давно минувшее…
Мы словно две скалы
В заливе пенистом Футами.
Они окаменели – муж с женою, —
Войдя в святилище
Без омовенья. Вот урок для нас!
И мы умрем,
Железом осквернив свои тела.
Преступники, мы преступили долг,
Любовью увлеченные… О, вспомни,
Когда с тобой мы встретились впервые,
Переходили мы из храма в храм
В томлении любовном,
А теперь
Должны мы странствовать
В преддверье ада.
– Не надо думать
О невозвратном прошлом!
Я слез не в силах удержать…
– Не плачь, Коман, Молю тебя, не плачь! Как горько мне!
О, как кричат вороны!
Не раз я слышал,
Что карканье ворон
Вещает людям горестную гибель.
Теперь я знаю: это правда!..
Ты видишь? Из тумана
Возносится вершина Асама [318]318
  Возносится вершина Асама… – У подножья горы Асама находится известный синтоистский храм, где обитали жрецы, давшие обет безбрачия. На вершине горы высится буддийский храм.
  – Слышишь//Удары барабана? Восемь раз! – То есть два часа ночи.


[Закрыть],
Как будто смерть сама,
Подстерегая нас,
Пригнулась за горою.
Нельзя нам медлить: здесь мы оскорбим
Двойным самоубийством
Обитель жриц, не знающих греха.
Какой позор! Два грешных тела,
В запекшейся крови,
Покинутые посреди дороги, —
Такое зрелище для глаз,
Что даже
Паломники, отпрянув, содрогнутся.
Кто, сострадательный,
Помолится за нас?
Никто, никто…
Как жестока судьба… и как печальна!
Где прошлые дни?
Где будущие года?
Взгляни, взгляни на сегодняшний день —
И все ты поймешь, узнаешь.
Взгляни: без следа убегает вода…
Коман взглянула на Ёсаку
Сквозь льющиеся слезы: – Слышишь
Удары барабана? Восемь раз!
Какой высокий звук
Летит
Из храма на «Высоком поле»!
Ущербная луна
Стоит высоко.
Недолго ждать нам до рассвета…
Много было у нас по пути
Приютов, гостиниц,
Где мы ночевали
На ложе любви…
Но длиннее,
Чем тысячи тысяч ри,
Тянется путь на запад
До райских селений,
И негде сменить нам усталых коней!
На пороге обители Ста Наслаждений
Встретят нас бодхисаттвы —
Каннон и Сэйси [319]319
  На пороге обители Ста наслаждений//Встретят нас бодхисаттвы – //Каннон и Сэйси… – По буддийским верованиям, обитель Ста наслаждений – Западный рай, а эти два бодхисаттвы Авалакитешвара и Махастмапрапта (санскр.) – ближайшие помощники владыки Западного рая Амитабы.
  И с молитвой подходят к сосне… – на эту сосну паломники, шедшие в святилище Исэ, вешали приношения – монеты.


[Закрыть].
За руки нас, истомленных, они поведут
И даруют покой
На подножии-лотосе,
Где, кроме нас,
Иных не будет гостей…
Помолимся Будде:
Наму Амида Буцу,
Наму Амида Буцу!
И пусть надеяться нелегко
Тому, кто в грехах закоснел!
Они умоляют
О прощении, о защите
Амитабу
Из храма Ко,
Милосердней которого нет,
И с молитвой подходят к сосне
«Тысячи жертвенных монет».
Наступает мгновенье расплаты…
 

Конец песни странствия

 
Потомок гордых самураев,
Прославленных стрелков из лука,
Ёсаку в эту ночь
Решил расстаться с жизнью…
И, спрыгнув на плотину, он надежно
К стволу сосны
Привязывает повод с
Усталого коня.
Стряхнув росу,
Он раздвигает заросли бамбука
И подзывает грустную подругу.
Глядит – сквозь влагу слез —
в глаза Коман
И за руки
Ведет ее в глубь чащи.
 

– Сюда! Скорей!.. Подумай, Коман: тебе двадцать один год, мне – тридцать один! Вместе нам всего пятьдесят два года. Это и для одного человека не очень-то долгая жизнь!

Любимая!.. Сейчас тебя убью…

 
О, если хочешь,
Сердце облегчи
В последние мгновения. Скажи,
Что тяготит тебя?..
 

– О, что ты! Разве у женщины, готовой умереть вместе со своим любимым, может еще остаться в душе сожаление о нашем бренном мире?

 
И все же —
Гнетет мне сердце тяжкий камень.
Хотя… теперь…
Былого не вернешь.
 
 
Она не досказала. Но Ёсаку
Спешит ее прервать:
– К чему печаль?
О чем заботиться?
Забудь про все земное!
Пока мы дышим, нас влекут вперед
Шесть наших чувств [320]320
  Шесть наших чувств. – По буддийским представлениям, шесть чувств – это зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, сердечные чувства.


[Закрыть].
Желаньям нет предела.
Отбрось заботы и забудь стремленья
Земные.
Не печалься!
Изгони
Из памяти все горестные думы.
Освободись
Из сети вожделений,
Из невода земных забот. Должны
Мы вырваться
Из их круговорота.
Жизнь! Смерть! Не все ль равно?
Когда-нибудь
И мы к воротам подойдем Нирваны! [321]321
  И мы к воротам подойдем Нирваны!.. – Здесь: высшая форма райского блаженства.


[Закрыть]..
 

Поверь, мне тоже хочется поведать тебе тысячи тысяч моих дум. Но я отрываю их от себя – и бросаю прочь!

Впрочем… Одна моя ошибка… Только вспомню – и дрожь берет!

В ящике, который я передал тебе на сохраненье… там остался свиток. На нем начертаны имена моих предков, перечислены их владения, их подвиги во многих битвах. После моей смерти люди найдут этот свиток. И они будут не только меня клеймить позором, но и бесчестить имя моего рода. Вот что терзает меня…

 
Довольно!
Оставим это… О, какая скорбь!
Как тяжко мне;
Мой сын, Ёносукэ,
Погибнет утром, так и не узнав,
Что я его отец.
Его зарубят.
За что?
Чем согрешил он?
Он умрет.
Его погубит преданность отцу,
К которому он потянулся сердцем.
О, горе!..
Ведь это я, я виноват во всем!
Я не отец его,
Я враг ему!
Великий грех —
Убить родного сына:
Вот что кромсает душу! —
Он, рыдая,
Упал ничком на землю.
– О!.. Ты плачешь?
А мне ты запрещаешь говорить?
Нет, я молчать не в силах. Мой отец,
Несчастный мой отец!..
 

Он старик. А единственная его дочь сойдет в могилу раньше его самого. Я умру – и никто на всем свете, никто ему не поможет…

 
– Какая грусть!
Не в силах мы отбросить,
Как шелуху, земные наши чувства,
Забыть любимых.
Мы обречены
За гробом странствовать
Вдали от рая.
О, мы забыть не можем:
Я о сыне,
Ты об отце.
Не можем удержать
Горючих слез…
Хотя бы нам пришлось
Упасть на дно пылающего ада!
 
 
– Ты прав! Ты прав!
Не в силах изменить
Мы наши думы и забыть о близких!
Так – в жалобах,
В стенаньях – изольем
Все, что томит нас,
Все, что нас терзает!
Я не могу забыть
Судьбу отца.
Не можешь ты забыть
О казни сына.
Пусть нас за это адом наградят!
 
 
Они, обнявшись, плачут.
Голос ветра
С полей Тоёку
Вторит их рыданьям.
 
 
– Смотри туда, Коман!
Огни! Огни!
Ты видишь? Скороходы с фонарями!
Куда они бегут?
 

Мы слишком близко стоим к дороге. Отойдем в глубь чащи. Нужно выбрать другое место для нашей смерти!

 
Они отходят
В глубь зарослей лесных.
А мимо пробегают скороходы
С большими фонарями, обливаясь
Обильным потом,
И кричат друг другу:
– Скорей, скорей!
Нам надо торопиться!
Почтенная кормилица, конечно,
Нас наградит!
В святилище Исэ
По настоянию ее должны
Исполнить поутру священный танец
С молебствием.
Нельзя нам опоздать!
Успеем до рассвета! Э!
Вперед! Нас ждет богатая награда!
 
 
Их крики затихают вдалеке…
Ёсаку
Со вздохом говорит:
 

– Коман! Как ты думаешь? Чья это может быть кормилица? Верно, ребенок, которого она кормит грудью, тяжко занемог. Вот она и молит богов о его спасении. А мы обрекаем на бесполезную гибель две наши жизни. О, если бы мы могли отдать их в обмен на жизнь этого ребенка!

Коман сквозь слезы

С ним соглашается:

– О, я была бы счастлива умереть во спасение ребенка… Но не ради чужого, нет! Ради твоего мальчика, твоего сына, которого казнят на рассвете. О, я согласна пойти на любую пытку, на любую казнь; пусть меня изрубят на мелкие части всю, с головы до ног… Пусть погибнет моя душа, лишь бы спасти его!

 
В ее простых речах
Звучит печаль
Самоотверженной души, готовой
Пожертвовать собою…
Вот решимость,
Которая сильней любых обрядов,
Сильнее тысяч храмовых молитв!
 

Действующие лица

Ехэй, торговец маслом, 23-х лет.

Токубэй, его отчим, владелец торговой лавки Каватия.

Тахэй, старший брат Ёхэя, 26-ти лет.

Ситидзаэмон, торговец маслом, владелец лавки Тэсимая.

Ямамото Мориэмон, самурай, дядя Ёхэя.

Огури Хатия, знатный самурай, начальник Мориэмопа,20-тилет.

Ягоро Щетка

Краснорожий Дзэмбэй, приятели Ёхэя.

Восковая Свечка, богатый торговец воском из провинции Айдзу.

Белый Лис, монах-заклинатель.

Кохэй, ростовщик.

Горокуро, торговец бумагой, старик.

О-Кити, жена Ситидзаэмона, 27-ми лет.

О-Кику, 9-ти лет, ее дочь.

О-Киё, 6-ти лет, ее дочь.

О-Дэн, 2-х лет, ее дочь.

О-Сава, мать Ёхэя.

О-Кати– сестра Ёхэя.

Котику, девушка из «Дома цветов» в квартале Сонэдзаки.

Мацукадзэ, девушка из веселого квартала Симмати.

О-Камэ, хозяйка «Дома цветов».

Девочка-кабуро.

Хозяин чайного дома.

Предводитель паломников.

Паломники.

Слуги и служанки.

Гости, присутствующие на поминании.

Воины.

Стражники.

Посетители веселых кварталов.

Место – на пути в горный «Храм милосердных очей» в селенье Нодзаки [323]323
  Селенье Нодзаки (ныне город) – местность в префектуре Осака, где в горном храме Нодзаки-Каннон находится статуя богини с одиннадцатью ликами.
  Новая лодка(синдзо) – молодая девушка или жена, а в веселом квартале – девушка, которая только что была ученицей-кабуро, а теперь приучается к своему ремеслу под надзором старшей гетеры.
  Над равниною Мусаси… – Равнина Мусаси возле Токио– поэтический эпитет к слову «луна». Река Намадзу протекает в северной части Осака, впадает в реку Едо.


[Закрыть].

Время – одиннадцатый день четвертой луны 1721 года.

Рассказчик

(Песня на плясовой мотив)

 
Новая лодка легко плывет,
Са-ёй-ёй!
 
 
Закрутила красотка меня, увлекла —
«Новая лодочка любви!»
Са-ёй-ёй!
 
 
Я и ты,
Ты и я,
Вместе сливаются два ручья,
Ситтонтон-ситтонтон.
 
 
Тихо-тихо, как сквозь сито,
Капли сыплются с весла.
Сыплются капли,
Льются речи.
Волна – изголовье
Для тайной встречи,
Ситтонтон-ситтонтон.
Я хотел бы вечно пить
Из твоей прекрасной чары,
Очарованный тобой.
Эта чара, чара, чара,
Словно полная луна
Над равниною Мусаси,
Ситтонтон, налей вина!
 
 
Как шумно веселятся
На разукрашенной ладье,
Плывущей
По реке Намадзу!
Но эти люди, кто они?
Хоть чайный домик в Сонэдзаки [324]324
  Сонэдзаки– квартал любви в северной части Осака. На лодке с домиком… – Крытая на манер гондолы увеселительная лодка. Айдзу– местность в нынешней префектуре Фукусима на севере главного острова, оттуда поставлялись мед и воск.
  Нанива– старинное название города Осака.


[Закрыть]
Осиротел, —
Его хозяин умер, —
Но все ж почтенная вдова
Успешно продолжает дело,
И дело сладкие плоды приносит
В руках хозяйки о-Камэ,
Которая еще сама цветет
Богатым цветом!
 
 
Хозяйка
На лодке с домиком
Плывет к святым местам.
Веселая компания на лодке.
Красотка – девушка Когику,
А с ней богатый гость
Из северного края Айдзу,
Набитый туго денежный мешок,
Купец, известный здесь
По прозвищу «Свеча»,
Точнее —
«Восковая Свечка».
Изрядно он сумел разбогатеть,
Торгуя воском,
И вот без удержу бахвалится богатством,
Сорит деньгами,
Чтоб слава не растаяла его,
Как тает воск,
Когда горит свеча.
 
 
На днях он в Нанива приехал
И сразу начал посещать
Квартал веселья – Сонэдзаки
И прилепился всей душой
К селению любви.
Его пленила
Девушка Когику
Из «Дома радости» – Тэннодзия.
Простак в красотку по уши влюбился.
Прилип, как воск,
Улещивает, тешит,
Зовет в театр, на богомолье,
Он домогается ее любви,
Пригоршнями бросает деньги.
И вот увеселительная лодка
Плывет, качаясь, в сторону Нодзаки.
 
 
Жара запаздывает нынче.
Все сроки сдвинулись —
Ведь високосный год [325]325
  Ведь високосный год. – Периодически в лунный год вставлялся лишний месяц, и сезоны как бы сдвинуты назад. Считается четвертая луна, на самом деле – третья. Еще холодно: это, собственно, ранняя весна.
  На высоте Орлиной восседая… – Согласно буддийским легендам, Сакьямуни (Будда), некогда восседая на Орлиной горе – в Индии, преподал свое учение, запечатленное в «Сутре Лотоса».
  Амида и Кандзэон– его воплощения (аватары). Бодхисаттва Кандзэон, по-санскритски Авалокитешвара, в Японии превратился в женское божество – Каннон, видимо, под влиянием культа богини солнца Аматэрасу, а также, возможно, разных среднеазиатских культов. Существует множество изображений Каннон и тридцать три места, где ей поклоняются. В Нати (местность и город в префектуре Вакаяма), в храме Кумано, находится золотая статуя Каннон – в венце, восседающая на лотосе. Согласно народным поверьям, исполняет желания.


[Закрыть].
Уже четвертая луна,
А в лодке зябко.
Прохладный ветер дует вдоль реки.
Да не беда!
Любовные утехи горячат.
Гуляки согреваются вином
И знай себе поют:
"Ситтонтон, ситтонтон,
Са-ёй-ёй!"
 

* * *

 
Вселюбящий, всезрящий Будда,
Он одарил нас в древние века,
На высоте Орлиной восседая,
Благим законом,
Святою сутрой Лотоса… Теперь
Его мы «Амида» зовем —
«Владыкой Западного рая».
Он – в этом бренном мире
Из сострадания
Явил себя,
Как бодхисаттва Кандзэбн,
И милостиво нам дарует помощь
В долине трех существований:
В прошедшем,
В будущем и в настоящем.
 
 
И вот уже подряд три года
Мы чествуем и славим
Вселюбящего Кандзэона.
В год "Кабана
И брата младшего Земли" [326]326
  В год «Кабана//И брата младшего Земли» – то есть в 1719 г. Он обозначен при помощи двух циклических знаков, принятых для счета времени на Дальнем Востоке.


[Закрыть] —
(Всего два года
Прошло с тех пор) —
В на горном храме Кумано
Торжественно воздвигли
Большое изваянье Кандзэона,
И все могли
Святому бодхисаттве поклониться
И умолять о помощи смиренно.
 
 
Все… даже люди,
В невежестве погрязшие,
В пороках,
Живущие в трущобах и лачугах,
Хранящие десяток медяков
На дне лоскутной ладанки для четок,
Где их не видит зоркий солнца луч,
В каком-нибудь игольнике,
В тряпице…
О, даже эти бедняки
Достали
Последние свои гроши
И принесли их в дар
Святому чудотворцу…
И милостивый Кандзэон,
Схватив их тысячью
Благословенных рук,
Внезапно вспыхнул золотым сияньем
И превратился в золотого Будду.
 
 
Прошедшею весной
Толпа паломников
Пошла на богомолье
В далекий край Ямато [327]327
  В далекий край Ямато. – Старая провинция Ямато (теперь префектура Пара) находится на довольно далеком для пешеходов расстоянии от города Осака. Принц Сётоку(574–622) – просвещенный правитель, насаждавший буддизм в Японии. Отмечалась дата его успения. Храм Хорюд-зи, выдающийся памятник архитектуры, был основан принцем Сётоку. "Отдернута завеса – перед «чудотворной» статуей после обновления храма.


[Закрыть],
В храм Хорюдзи,
Чтоб поклониться
Святилищу, где чтится принц Сётоку"
Одиннадцать веков
Исполнилось со дня его кончины…
А он был тоже воплощеньем
Всезрящего, вселюбящего Будды.
А нынешней весной
В селении Нодзаки,
В нагорном храме
«Отдернута завеса»
И очам
Чудесное явилось изваянье
Всемилостивейшего Кандзэона.
И тысячи паломников туда
Стекаются со всех сторон…
И там, в горах,
Где так печально и пустынно,
Когда осыплется вишневый цвет,
Спешат по всем дорогам вереницы
Мужчин и женщин,
Старых, молодых,
Как будто гонит их нагорный ветер.
Но ветер,
Летящий по небу,
Не в силах разметать,
Как лепестки,
Веселые и пестрые наряды,
Еще пестрей, чем вешние цветы.
 
 
Паломники
Подыгрывают на губах,
Изображая звуки сямисэна:
"Туда идут, трень-трень.
Назад бредут, трень-трень.
Трень-трень целый день…"
Деньжата сыплются…
 
 
А хорошо
В увеселительной кататься лодке,
И лучше, если пригласят тебя,
Чем самому ее нанять.
Что ни толкуй,
Так больше прибыли и толку.
Весною прибыла вода,
И лодки
Плывут гуськом вдоль дамбы Токуан:
Нос упирается в корму,
Все лодки словно
Один большой корабль!
 
 
Вот восседает Восковая Свечка.
Взгляните-ка на этого гуляку!
Он так сияет,
Как будто начинен самодовольством.
Он льнет к своей Когику,
Заводит с ней
Любовную игру
И шепчет на ухо…
Вся жизнь Когику
Лишь одному посвящена:
Мужским желаньям льстить и угождать.
Противиться она не смеет,
И все же
Ей совестно, когда любовник.
Без всякого стыда
Заигрывает на глазах у всех.
Она еще так молода,
Еще неопытна —
И поневоле
Краснеет и смущается…
 
 
Причал.
Когику
Легко, одним прыжком,
На берег прыгает из лодки.
Широкий капюшон [328]328
  Широкий капюшон//Надвинут на глаза… – Девушки из веселого квартала не выщипывали себе бровей, как это делали, по обычаю, замужние женщины. Но ремесло Кошку выдает слишком нарядный для купеческой жены пояс нагоя (из города того же наименования).


[Закрыть]
Надвинут на глаза
И прячет черную черту бровей —
Продажной девушки примету,
Но модный пояс нагоя
Повязан, высоко,
Такой купецкие не носят женки.
Да, он – ярлык с высокою ценой,
И у мужчины
При этом виде падает душа.
Любой вдруг ослабеет,
Дрожит, как капля
На острие листа бамбука.
Благоразумие, расчет и верность —
Все сразу за борт полетит!..
Зеваки
Теснятся, толпятся,
Приметив прекрасный цветок.
Так на краю тропы
Густеют сорные травы.
Самый воздух вокруг отравлен
Сором вздорных речей.
Непристойные прибаутки,
Дурацкие шутки, остроты…
 
 
Со всех сторон сбегаются мужчины.
Она обратно подзывает лодку
И прыгает на борт.
А кто-то в толпе затянул
Песенку на модный манер:
"Погляди-ка поскорей!
Это утренний – трень-трень —
Утренний туман,
Или это дым костров
Над горою Атаго [329]329
  Над горою Атаго. – Священная гора возле Киото посвящена божествам грома. Там курятся благовонные костры из сандалового дерева. Далее соблюдена порядковая последовательность чисел: три столба дыма, четыре дороги.
  …словно копья из яшмы… – Старинный поэтический эпитет к слову «дорога».
  «Дракон и змея» (юго-восток). – Направления обозначались при помощи комбинации циклических знаков (вроде знаков зодиака). «Бык и Тигр» – северо-восток; «Овен и Обезьяна» – юго-запад.
  Явата —торговый город в нынешней префектуре Окаяма.
  "Гора тайных встреч" (Окаяма) воспета в японской поэзии. В одной старинной песне говорилось:
"Так и кажется мне,Стебли сусуки кивают,Словно манят меняНа «Гору тайных встреч» Окаяма,Где виделся я с любимой".  На этой горе росла «Сосна долголетия», одна из знаменитых сосен, которая служила предметом особого культа.


[Закрыть]
Поднялся тремя – трень-трень —
Поднялся тремя столбами.
Ёэ-ё!"
 
 
Здесь четыре дороги,
Словно копья из яшмы,
Нацелены вдаль,
На четыре стороны света.
Эта – в сторону «Дракон и Змея» —
к городу Нара;
Эта – в сторону «Бык и Тигр» —
к городу Явата;
Эта – через Тамацукури —
в сторону «Овен – Обезьяна»;
Эта прямо – на запад —
Токайдоская людная дорога, —
первая станция – мост Кёбаси
в знаменитейшем городе Эдо.
Оглянись на юг!
Там – позади города Нода —
Протекает река Ямато;
За рекою высится Окаяма,
Окаяма – «Гора тайных встреч»,
Где «сосна долголетия» растет…
Сколько сложено песен об этой горе,
Сколько встреч здесь бывало с любимой!
 
 
А возле горы Сарара
Паломники покидают лодку
И там переходят через мост,
Ведущий к спасению грешной души.
 
 
О святой бодхисаттва, чья мощь необъятна!
О святой Кандзэон,
Взирающий сострадательным оком,
Неисчетные радости обещая!
О святой Кандзэон,
Поклявшийся некогда спасти
Каждого, кто призовет его имя,
Каждого, кто повествует людям
О его благодатных чудесах,
Каждого, кто внемлет рассказу о них,
Каждого, кто плывет к святилищу в лодке,
Каждого, кто бредет, опираясь на посох,
Каждого, кто, молясь, раскрывает свой веер,
Кто, повторяя слова молитв,
Смиренно четки перебирает, —
Все обрящут стезю к святому спасению,
Избавленные от горестных странствий
По дороге обманов…
 

Рассказчик

 
Откуда эта женщина идет?
Она живет на улице Хонтэмма,
А эта узенькая улочка, пожалуй,
Немногим шире,
Чем тонкий стан ее
Стройнее юной ивы.
Как листья ивы,
Волосы блестят,
Недаром муж ее – купец,
Почтенный Ситидзаэмон,
Торгует маслом,
Отжатым из семян растений:
Душистым маслом для волос,
Кунжутным маслом,
Очищенным бальзамом для бумаги.
Ее зовут о-Кити,
И она
Идет с детьми на поклоненье Будде.
 
 
Кто дал ей имя [330]330
  Кто дал ей имя… – «Кити» (или «Ёси») – так читается иероглиф «счастье». Имя было выбрано неудачно, потому что те, кто дал его, не предвидели несчастной судьбы о-Кити («Счастливицы»).


[Закрыть]
О-Кити —
«Счастливая» —
И так ошибся!
Она еще в расцвете красоты.
Поверить трудно,
Что это – мать троих детей,
Заботливая, добрая хозяйка,
И каждый встречный
Охотно смотрит на нее.
Двух младших девочек она взяла с собой:
Малютку бережно несет,
А шестилетнюю ведет за ручку,
И эта дочка теребит ее:
«Маманя, я хочу попить чайку!»
О-Кити видит чайный домик
Невдалеке,
У самого пути,
Там можно выпить чаю,
И закусить, и отдохнуть.
 
 
О-Кити
Да! Да! Зайдем!
Передохнем немножко.
Рассказчик
Они вошли. Присели.
А тут, гляди,
Как раз шагает мимо
Ёхэй – знакомый паренек
Из лавки
Каватия, лет этак двадцати.
Лицом смазлив,
Но мот, бездельник,
И он еще живет
В родительском дому,
У отчима, на даровых хлебах,
Под крылышком у матери своей.
 
 
А дом и лавка
Его родителей —
Рукой подать,
Как раз напротив дома,
Где держит лавку Ситидзаэмон,
Маслоторговец, муж о-Кити,
И оба дома
Соседством близким связаны
И дружбой.
И вот Ёхэй идет на богомолье,
И с ним идут два закадычных друга:
Вот этот – Ягоро,
Известный всем под кличкой «Щетка»,
А вот – Дзэмбэй,
Верзила красномордый.
Все трое
Торгуют маслом, но, вернее, —
Способны лишь проторговаться.
Все трое заодно
В любовных похожденьях
И завсегдатаи в квартале Сонэдзаки.
Они проматывают все свое добро
По вечерам,
А утром дремлют в лавке,
Как будто жизнь не стоит ни гроша —
Пустое сновиденье…
Но сейчас
От сна очнулись,
Они шагают бодро…
И поочередно
Несут увесистый бочонок,
Пять мер вина, —
Довольно, чтоб напиться
Вдрызг всем троим,
Еще в придачу ящик
С закусками.
Меж ними уговор:
Как встретится им по пути монах,
Тогда они меняются поклажей.
 

Ёхэй.Эта мерзавка Котику, продажная тварь, здорово провела меня. Надула меня, надула. Мне отказала, а сама потащилась с этим богатым дружком, с Восковой Свечкой, прямо в Нодзаки, на празднество поглядеть. Дождусь, как пойдет она обратно по этой дороге, тут я ей и покажу!

Рассказчик

 
Как вдруг из глубины харчевни
Его окликнул кто-то:
"Эй, послушай,
Ёхэй! А ну-ка, загляни сюда!"
 

 
Ёхэй узнал по голосу о-Кити.
 

Ёхэй.А-а! Да это о-Кити-сама отправилась в храм на поклоненье. И с двумя малышками? Знал бы я, пошел бы тебя сопровождать! А муженек-то твой, Ситидзаэмон, верно, остался присматривать за лавкой?

О-Кити.Нет, мы отправились вместе с ним, да по дороге он задержался по делам. Забот-то у него не оберешься! Вот и пришлось ему заглянуть в два-три места. Но не беда, он скоро должен здесь быть с моей старшей дочкой. Ну-ну, заходи сюда, присядь, отдохни. И друзей твоих можешь позвать!

Рассказчик

 
Ёхэй сдается. Как не согласиться,
Когда красотка-женщина зовет?
 

Ёхэй

 
Ну что ж. Зайду.
Пожалуй, надо трубку пососать!
 

Рассказчик

 
Он плюхнулся на мягкую подстилку
С развязностью завзятого гуляки.
 

О-Кити.Ну, что ты скажешь, Ехэй-сама [331]331
  Ехэй-сама– приставка к имени, более вежливая, чем «сан».
  …из веселого квартала Симмати… – Квартал Симмати был расположен в центре Осака. Веселые кварталы были окружены стенами. Бедные родители продавали туда дочерей, по обычаю, сроком на пять лет, но чаще всего девушки оставались там дольше, потому что хозяева начисляли на них всевозможные долги.


[Закрыть]? Видел ли ты когда-нибудь такую уйму паломников и паломниц? И богатеи, и бедняки, и девицы из знатных семейств, и почтенные купецкие жены. О, гляди, гляди: вот идет какая расфуфыренная. Одежда на ней фиолетовая, а подол светло-лиловый. Пояс-то, пояс – пестрей не бывает! Уж наверное – продажная девица. Ты только погляди!

Ёхэй.О! А вон там, вон та, на эту посмотри! Кимоно из полосатого крепа и пояс с яркими кругами! Голову дам на отсечение – она из веселого квартала Симмати, самая шикарная из всех девок!

О-Кити.Да-да! Меня нисколько не удивляет, что молодой повеса на праздник приглашает такую записную красотку и без счета сыплет деньгами направо и налево. Ты ведь тоже, верно, не прочь пройтись в такой компании. А ну-ка, признайся, кого бы ты выбрал, Когику из веселого квартала Сонэдзаки или Мацукадзэ из квартала Симмати? Ну, что скажешь? Не правда ли, я все, все на свете знаю? В самом деле, почему ты не подцепил одну из этих красоток?

Рассказчик

 
Все это льстит Ёхэю,
Он попадается на удочку легко.
 

Ёхэй.Уж и не говори! Вот ведь досада! А я-то задумал пустить всем пыль в глаза и появиться сегодня с самой нарядной девицей. Я давно из кожи лез, чтоб это заранее устроить. А эта мерзавка Мацукадзэ вдруг объявила мне, что давно уже с кем-то уговорилась.

 
И эта маленькая дрянь – Когику
Мне отказала наотрез.
Нодзаки, видишь ли, лежит
В несчастном направленье для нее [332]332
  В несчастном направленье для нее. – Согласно сложным вычислениям магов-гадателей, путь мог быть «загражден» одним из грозных божеств Неба.


[Закрыть].
И кто б ни пригласил ее – отказ!
Но слушай дальше; эту лгунью
Сегодня нанял
Какой-то деревенский грубиян,
Мешок, набитый серебром.
И рано утром
Они сюда приплыли по реке
На лодке разукрашенной.
И если
Мужлан заезжий
Верх надо мной возьмет,
То я, Ёхэн,
Я буду опозорен —
И втоптан в грязь.
Такому сраму не бывать!
Я подожду:
Пускай негодница Когику
Пойдет с дружком обратно,
Я с ней поговорю по-свойски!
Да и ему несдобровать!
 

Рассказчик

 
Пока Ёхэй
Болтает, понемногу разъяряясь,
Его завзятые дружки,
Хлебнув вина,
Между собой устроили борьбу,
С таким азартом
Бахвалясь силою своей,
Что, кажется, они не прочь
И с дьяволом самим схватиться.
 
 
О-Кити усмехнулась. Цель ее —
Прочесть Ёхэю наставленье.
Уговорить его остепениться.
 

О-Кити

 
Смотри-ка, ведь пословица верна:
Спроси напрямик —
Ни за что не сознается,
А распустит язык —
И сам проболтается!
Так, значит, вот какое
Твое паломничество в храм,
На поклонение к святому Кандзэону?
Скорее – праздное шатанье
В компании подвыпивших дружков?
Несчастные родители твои!
Они-то знают слишком хорошо,
Которую из непотребных девок
Ты выкупить собрался.
Мне жаль родителей твоих!
 

Они приходят в наш дом, к моему мужу, да и ко мне, и умоляют нас со слезами: «Наш шалопай Ёхэй совсем сбился с панталыку, связался с дурной компанией, проматывает свои и чужие деньги. Да ведь мы сами виноваты, с детства его избаловали. Пожалуйста, повлияйте на него. Подайте ему добрый совет. Усовестите его. Может статься, он вас послушает?» Уж наверно, мой муженек говорил с тобой. Да, видно, тебе это нипочем: в одно ухо вошло, из другого вышло! Тебе, понятно, в досаду, что вот поучает тебя молодая женщина. И где же? Нашла место: в чайном домике у большой дороги! Но мне сердечно жаль тебя, а пуще того – твоих родителей. Себя ты погубишь, опозоришь, а их пустишь по миру. Вот я и зазвала тебя сюда, пустилась в длинные рассуждения, а мне впору только заниматься своим выводком ребятишек, мал мала меньше. Остепенись и образумься!

Киёнага (1752–1815). Ветер. Цветная гравюра.

 
Веди себя скромней.
Но ты толкаешься, ты кулаками
Себе дорогу пробиваешь
Сквозь тысячные толпы пилигримов.
Твои повадки —
Бесстыдные —
Твою семью позорят,
Всем намозолили глаза,
В тебя все пальцем тычут
И охают: "Смотрите на него!
Вот младший сын
Торговца маслом Токубэя,
И сам оболтус разорен дотла,
И скоро
Своих родителей дотла он разорит.
Он в чайном домике —
И то не может
По счету расплатиться,
А туда же!
Пихается, нос задирает,
Бахвалится, дерется, фигуряет.
Богач какой нашелся…"
Сам скажи:
Что тут хорошего?
Несчастье, право!
Ты должен взять за образец
Тахэя, брата твоего.
Купец на славу – любо поглядеть.
Гроша не промотает понапрасну,
Богатство копит помаленьку,
Как лепит ласточка свое гнездо.
 
 
Еще не поздно,
Возьмись за ум.
Оставь своих дружков беспутных.
Трудись.
Вникай в торговые дела.
Родителям старайся помогать.
Да это ведь не для других —
Ты в этом счастье сам найдешь, поверь мне.
А-а, я вижу:
Мои слова тебе не по нутру!
 

Ты молчишь? Ну, дочка, пойдем скорей. А я опять возьму на руки маленькую твою сестричку… Скорее! А ты, Ёхэй, если ты встретишь по дороге моего муженька, пожалуйста, скажи ему, что мы ждем его в главном святилище.

Хозяин, вот возьми в уплату…

Рассказчик

 
О-Кити достает из рукава
И отдает хозяину харчевни
Пригоршню мелочи,
И мелким-мелким шагом
Она с детьми засеменила
Вслед за паломниками
По дороге к храму.
 
 
Дружок Ёхэя, Красномордый
Дзэмбэй,
Итог подводит всем ее речам
И припечатывает:
 

Дзэмбэй.Ну-ну, Ёхэй! Так эта женщина – хозяйка той лавки, что напротив вашего дома? Личиком пригожа, и повадки такие приятные, кажется, воды не замутит. А на поверку выходит – кремень-баба! Славно же она тебя отчекрыжила!

Ёхэй

 
Да! Ей всего
Лет двадцать семь,
Собой еще красива,
А уж успела народить
Девчонок уйму!
Честная жена,
Примерная хозяйка,
Строгих нравов —
Но мне, нет хуже ничего!
На погляденье – хороша,
А не подступишься! Поди-ка, сунься к ней.
Точь-в-точь игрушечная птичка:
Посмотришь, как живая!
А вкусу нет.
 

Рассказчик

 
Дзэмбэй хохочет, и от смеха
Еще сильнее багровеет.
"И в этот самый миг,
Смотрите, появляется Когику.
Она уже святому поклонилась
И весело идет обратно,
Не думая о том,
Какая встреча ждет ее.
А с нею вместе
Идет ее простак-любезник,
И следом о-Камэ, вдова,
Хозяйка «Домика цветов»,
За нею по пятам – служанка.
Гость – Восковая Свечка
Горланит по пути,
Как может, песню «Тинцубуси»
На грубый деревенский лад:
 
 
" Тинцу-тинцу-тинтири!
Кто первый любовник в театре?
Волнует, тин-тин, сердца?
Дзиндзаэмон [333]333
  Дзиндзаэмон… – Здесь упоминаются знаменитые актеры театра Кабуки: Яматояма Дзиндзаэмон (1677–1721), играл первых любовников; Такэсима Кодзаэмон Второй; Сакураяма Сиродзабуро Второй. Яття– крик одобрения «браво!».


[Закрыть].
Кто первый актер на роли
Многодумного мудреца?
Кодзаэмон.
Тинцу-тинцу-тинтири!
Кто так умеет играть,
Что всех прошибает слеза?
Сиродза, Сиродза,
Тинцу-тинцу-тинтири".
Голоса
 

 
Ят-тя! Ят-тя! Еще раз! Ну-ка,
Вот это глотка!
Ну что твой соловей!
Еще-еще!
Вот первый в Осака певец!
Рассказчик
 

 
Не думайте, что пенье
Им нравится.
Но знают,
Что это – денежный мешок поет.
Лишь были б деньги,
И каждый сразу же готов признать,
Что ты мастак в любом искусстве.
 
 
А между тем —
Другие голоса слышны в толпе:
"Вы видите? Вот эти трое
Идут сюда!
Буяны, драчуны!"
Ёхэй,
Нахмуря брови,
Остановился посреди дороги,
А за его спиной
Два здоровенных парня.
Видать по лицам,
Что на все готовы.
Взглянув на них,
Когику испугалась.
 

Когику

 
Послушайте, хозяйка!
Идти назад
По этой же дороге – скучно.
К тому же у меня устали ноги.
Я предпочла бы
Вернуться в лодке по реке…
 

Рассказчик

 
И, приподняв подол,
Она готова
Спуститься на берег,
Но прямо на пути
Торчит, как мачта, сам Ёхэй,
А по бокам
Стоят его дружки,
Расставив ноги.
 

Дзэмбэй и Ягоро.А ну-ка, Ёхэй! Поговори с этой девкой по-свойски, покажи ей, что ты мужчина! А если этот свечной огарок вспыхнет, мы подрежем ему фитиль и втопчем его в грязь!

Рассказчик

 
Они суют сандалии за пояс
И скрещивают руки на груди.
Вот-вот полезут в драку. Гость
От неожиданности словно онемел.
Хозяйка и служанка,
Совсем растерянны.
Они дрожат от страха,
Хотят Когику увести.
Но раззадоренный Ёхэй
Ее хватает за руку.
 

Ёхэй.Я первый договаривался с Когику. А когда завсегдатай веселого квартала, вроде меня, нанимает девицу, так небось она уж от него не уйдет к другому.

 
Рассказчик
Он тащит за руку ее
И силой заставляет сесть
На лавку
Пред чайным домиком.
 

Ёхэй.Ты, продажная шлюха, тварь, дешевка! Наболтала мне, что гадатель-де сказал, будто нельзя тебе идти в ту сторону, где стоит храм Нодзаки, а то случится большая беда,

 
И ни за что
Туда ты не пойдешь, —
И солгала!
Со мной, Ёхэем,
Пойти не захотела?
А если гость тебе по вкусу,
Так наплевать тебе на все гаданья,
Пойдешь куда угодно?
Ну что? Ну что ты в оправданье скажешь?
 

Рассказчик

 
Вот так Ёхэй бранит Когику.
Он в ярости глаза таращит.
Страшно кровью налились глаза,
Ну, сущий демон!
Пытаясь успокоить грубияна,
Когику кротко отвечает:
 

Когику.Право, Ехэй, не надо так бушевать из-за пустяков. Все знают, в какой мы тесной дружбе. Кто назовет меня хоть раз, три раза помянет тебя. Ты и я – да мы всегда у всех на языке. Я не пошла с тобой сегодня, это верно, но только ради тебя же самого. Чтобы оберечь твое доброе имя. Ты слишком мне дорог, слишком много ходит про нас разных досужих сплетен.

 
Зачем ты позволяешь
Твоим дружкам подначивать тебя?
Мое не изменилось сердце:
Богам я поклялась
Тебя любить!
Смотри: вот письменный обет! [334]334
  Смотри: вот письменный обет! – Такие обеты писались иногда кровью на амулетах, купленных в храме. Любящие клялись богами и буддами.


[Закрыть]
 

Рассказчик

 
Ёхэй невольно тронут.
Он чувствует, что гнев его угас,
Однако совестно признаться в этом
Своим запальчивым друзьям…
 
 
Когику шепчет на ухо Ёхэю
И нежно прижимается к нему.
 
 
Заметив это,
Теперь разгневался богатый гость:
«Вот уж спасибо, нечего сказать!»
И грузно он садится рядом.
 

Восковая Свечка

 
Так не годится, госпожа Когику.
Любовь любовью, а обман обманом.
Зачем лгала ты мне, —
Мол, в целом городе, хоть всех перебери,
Мужчины не найти приятней,
Чем я, твой милый гость из Айдзу?
А я-то думал,
Что буду вспоминать
Твою любовь,
Когда к себе на родину вернусь,
И похваляться,
Какое счастье привалило мне!
Я денег не считал,
Они текли рекою,
Чтоб вместе прогуляться по реке.
А на поверку оказалось,
Что из меня ты строишь дурака?
Так дальше не пойдет!
А ну-ка, повтори
При этом шалопае,
Что прошлой ночью
Ты обещала мне?
А! Ты молчишь?
Тогда меж нами
Все кончено! Найду себе другую!
Как говорится:
"Застава в горах [335]335
  «Застава в горах…» – шуточная народная поговорка.


[Закрыть]
Крепка, крепка,
Тропа через горы
Крута, крута.
В другой раз не приду!"
Ну, что на это скажешь?
 

Рассказчик

 
Он требует ответа.
А меж тем
Дружки Ёхэя,
Перемигнувшись,
Подходят с наглым видом.
 

Дзэмбэй и Ягоро

 
Эй ты!
Невежа, деревенщина, мужлан!
А ну-ка, прочь ступай!
Оставь в покое девку!
 

Убирайся! Не то получишь на память хороший подарок от нашего города! Ну, чего ты так разгорячился? Мы остудим тебя, остудим. Хлебнешь ты у нас мутной водицы из этой речонки!