Текст книги "Гарвардский баг (СИ)"
Автор книги: Мира Вольная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)
– Все хорошо будет, Слав, – улыбнулся я мягко. – Ты пока дела передашь, пока распределишь все… Как минимум неделя уйдет, а там еще максимум неделя и костюм свалит в закат. Зато госы отстанут и с нас слезут.
– Ты какой-то слишком спокойный и уверенный, – покачала она головой, заставляя меня невольно напрячься. – Ладно, – отступила нехотя, – я рада, на самом деле, что хоть кто-то из нас сохраняет холодную голову, – улыбнулась коротко и еще отступила. – Пойду Савельева обрадую, – махнула небрежно рукой и скрылась через миг за дверью.
А я с шумом выдохнул, прикрывая глаза, убеждая себя, что все сделал правильно, что злость лучше страха и паники.
Глава 23
Станислава Воронова
Костюм лез везде. Буквально везде: в каждую дыру, щель и прореху. В каждый мой тест, кейс и отчет, во все, над чем я работала в последние полгода, а было там вообще ни хрена не мало. И это с учетом того, что до Энджи он пока так и не добрался, а первая неделя его присутствия в моей жизни стремительно подходила к концу. И за эту неделю я… я не сделала вообще ни хрена, только водила его за ручку, давала доступ и объясняла, что, где и как, даже куб показала, хотя вот там ему совершенно нечего было делать.
Иногда даже складывалось ощущение, что мужик просто тянет время: слишком неспешен, неповоротлив и дотошен он был. Как будто время моего прихода в офис в понедельник двенадцатого реально могло иметь какое-то отношение к кейсам, которые я гоняла за неделю до.
Савельев выл. Реально выл – в трубку, в сообщениях, на почту, доступ к которой мне, кстати, временно вообще закрыли, чуть ли в сортире не отлавливал, чтобы поныть. Выли, но гораздо тише и мои воронята, потому что мужик, приставленный ко мне – это еще полбеды, по офису слонялись дядьки и тетки, такие же застегнутые на все пуговицы, как и мой костюм, и задавали вопросы, совали свои длинные носы куда надо и не надо и зверски мешали работать.
Я тихо сатанела, наблюдая за всем этим, и поражалась невозмутимому спокойствию Ястреба. Он, казалось, вообще не парился, не замечал посторонних, не реагировал на стоны своих и моих миньонов. Только задерживаться стал и… отмалчиваться, и странно себя вести.
Я из офиса домой возвращалась обычно около восьми, он мог прийти и в час, и в два. Сильно уставал и был непривычно молчалив и сосредоточен на чем-то, о чем мне не говорил. Я сначала не обращала на происходящее внимание, отмахивалась от собственных тревожных мыслей, слишком сосредоточившись на проверке, но в среду отмахнуться так просто уже не вышло. Я сидела на кухне, ковырялась в салате и смотрела на пустующий стул напротив. Часы показывали половину двенадцатого. И в башку вдруг закрались мысли о том, что Игорь не хочет идти домой, о том, что специально меня избегает, избегает говорить со мной, проснулась прежняя неуверенность в нем, в нас. Причем избегает не только дома, но и в офисе: мы перестали вместе обедать, вместе возвращаться домой и вместе ездить на работу… Ястреб отдал мне свой кар и сам просыпался теперь и уезжал раньше. На все мои вопросы отговаривался высокой загрузкой. Я верила, знала, что это действительно так, потому что выпуск Энджи в массы все еще требовал финальной обкатки и закончить надо было до Нового года, чтобы продажи упали как раз на высокий сезон, но… Но что-то все равно не давало покоя, поведение Игоря казалось странным. Возможно еще и потому, что о Красногорском он тоже предпочитал не вспоминать: никак не реагировал, когда я говорила, что меня снова вызывают в ментовку, ничего не спрашивал, когда я возвращалась. Закрылся и отгородился от меня.
И я переживала, дергалась, не понимала, что происходит, накручивала себя. Его прикосновения все еще были такими же, как раньше, его поцелуи все так же сводили с ума, но… случались все реже, и взгляд стальных глаз, направленный на меня, когда он думал, что я не вижу, почему-то казался виноватым. Я злилась: на него, на себя, на это непонятное молчание, пробовала с ним поговорить, но… Поймать Гора в последние дни было невозможно, мы почти не виделись, и тревога все больше и больше скручивалась змеей внутри.
К пятнице я дошла до точки невозврата. Я не любила чего-то не понимать, не любила чувствовать себя идиоткой, беспокойство и тревога почти сжирали изнутри, грозя вылиться в скандал и выяснение отношений, чего мне не хотелось совершенно. И я осталась в офисе после того, как костюм наконец-то свалил. Часы показывали начало восьмого, а Энджи уверяла, что Гор в одной из переговорок с Савельевым и несколькими новенькими уже часа полтора как.
Хорошо, значит, они скоро закончат. Знать бы еще, когда, хотя…
Не знаю, что дернуло меня включить трансляцию из «Космоса», не знаю, почему решила попросить об этом Энджи, почему вообще решила поговорить именно сегодня, а не отложила разговор до выходных. Возможно, просто устала, возможно, боялась, что не решусь, что перегорю, ведь злиться постоянно невозможно, но… Я вывела изображение на экран, откидываясь в собственном кресле, а через миг вслушивалась и всматривалась до рези в глазах и до звона в ушах.
– Это чушь, – хмурился Савельев, сверля взглядом Алису. Он стоял у дальнего от входа края стола и был непривычно раздражен. Дашка с Элькой упрямо отводили свои взгляды о Гора, Рома кривился, барабаня пальцами по столу, Денис смотрел в потолок, скрестив руки на груди. Разговор явно был напряженным и не особенно нравился присутствующим.
– Скорее всего, но мы не можем быть уверены полностью, – спокойно ответил Игорь. – Проверка все расставит по местам и даст все ответы, – он сидел немного сбоку, так что совершенно точно видел всех собравшихся.
– То есть ты предлагаешь плюнуть? Оставить, как есть? – вскинулся Сашка. – Ты понимаешь, что я не вывожу?! Если Славка не вернется… – он махнул рукой, не закончив. – Да что я объясняю? Финальные тесты всегда были на Лаве, мы потеряем госов.
– Не потеряем, – пожала плечами Алиса спокойно, – а просто перенесем сроки.
Ястреб кивнул, перевел взгляд на Савельева.
– Я предлагаю просто работать, Саш. Неделю ты протянешь, – и так уверено и жестко это прозвучало, а рожа зама была такой упрямой и потерянной одновременно, что мне стало не по себе. Что-то очень-очень хреновое сейчас происходило. – На новогоднем корпоративе Слава, само собой, будет.
Новогодний корпоратив… Он должен был состоятся в следующую пятницу, как раз после выхода на рынок Энджи… Сейчас в это даже не верилось, вообще ни во что не верилось, потому что то, что я слышала, меньше всего наводило на мысли о Новогодней вечеринке.
– Я бы на твоем месте не был так уверен в том, что я протяну, – процедил Сашка, явно в этом со мной соглашаясь. – И ты не можешь всерьез считать, что…
– Саш, – перебил Игорь, – мы пока ничего не знаем наверняка. В последние несколько недель на Славу многое навалилось, – провел он устало рукой по волосам, а я сжала челюсти, подозревая, что услышу дальше, – по-хорошему ей надо было взять отпуск, Борисыч бы понял. А сейчас…
– Она никогда не косячит! – жахнул ладонями по столу мой зам, а я вцепилась пальцами в собственный стол. – Это отстранение какой-то фарс! Они уже неделю роются и пока ничего не нашли, так какого…
– Они не смотрели Энджи, – спокойно покачал головой Игорь. – Возможно, что-то есть там и…
– Только не говори, что считаешь, что Воронова могла… – процедил Савельев.
– Я допускаю такую вероятность, – развел Игорь в стороны руками, снова не давая моему заму договорить. – Мне действительно жаль, но Слава не робот и не железная, и здравый смысл говорит, что случиться могло всякое. Все ошибаются, Саш.
– В Энджи Слава точно бы не накосячила, если там что-то и есть, то это не она, а очередной Фирсов.
– Все косяки Фирсова мы нашли, – Гор поднялся на ноги, было видно, что разговор его утомляет, что он торопится его закончить. А я сидела, смотрела, слушала и не могла вдохнуть нормально. Гор не верил… Не верил в меня и… это было настолько больно, что хотелось выть. Ястреб сомневался… Скорее всего, именно поэтому торчал в офисе допоздна, поэтому был настолько уставшим – он проверял мою работу….
– Если проверка все-таки что-то найдет, – продолжил Игорь, – уверен, что случившееся станет достаточным объяснением.
– Госы и совет директоров могут с тобой не согласиться, – покачал головой Денис, наконец-то отмирая. – Если что-то всплывет, Славу могут и сместить, и Борисыч будет не указ, и Келер ничего сделать не сможет. А Воронова действительно не стальная. Последние пару недель была рассеянной и едва успевала… Она… Саш, – посмотрел он на Савельева, – ты сам говорил, что страховал Славу, сам говорил, что у вас стоят проекты.
– На это были причины, – упрямо поморщился Сашка. Он сейчас казался действительно растерянным и виноватым. Наверняка чувствовал вину за то, что поделился с Денисом, за то, что рассказал ему больше, чем следовало.
А я ждала, что Ястреб что-то скажет, объяснит, он ведь знал лучше всех, почему я тормозила с работой, почему висели некоторые проекты – он сам посадил меня дома, он сам приставил ко мне Бориса, он знал…
– Так, все, – поднялся на ноги Игорь. – Заканчиваем, я рассказал вам только для того, чтобы вы понимали распределение. Славе с понедельника доступ закроют полностью. А там будет видно…
– Госы учтут твое мнение, – начал Савельев, – просто скажи, что ты против, что мы можем разобраться и внутри, что сейчас неподходящее время. Оно ведь действительно неподходящее…
Игорь снова промолчал, только дернул плечом неопределенно и раздраженно, а мне как будто вогнали под кожу иглы, как будто кто-то намотал на кулак и дернул разом за все нервы, обрывая к чертям собачьим, во рту появился мерзкий привкус горечи.
И Савельев странно застыл и напрягся, а потом подался вперед, сощурив глаза.
– Значит так, да? – процедил Сашка сквозь зубы. – Вот как… Это ты потребовал проверку, да, Ястреб? Твоих рук дело? И теперь сидишь и говоришь, что мы должны продержаться, что Славка через неделю вернется и все будет окей.
Гор… Гор даже позы не изменил, только взгляд оставался упрямым и холодным, почти обжигающе-ледяным, только чуть дернулся в недоброй усмешке уголок губ.
А я смотрела на монитор и снова ждала ответа. Хоть какого-то ответа, любого, какой-то реакции, слов. Он ведь не мог, Сашка ведь не мог оказаться прав.
– Почему сейчас, Ястреб? Подвинуть ее хочешь, под себя подмять, чтобы работать не мешала и на все соглашалась? Полагаешь, ты тут такой первый? Славка не косячит!
– Вот и узнаем, – холодно ответил Игорь, а я перестала слушать, даже видеть перестала, просто сидела и пялилась в стеклянную стену на полупустой опен-спейс.
Ястреб организовал проверку, Ястреб ничего не спросил, не сказал, просто организовал проверку… Потому что не уверен, потому что считает, что я где-то действительно налажала… И всю эту неделю искал эту самую лажу.
Его холодность, виноватый взгляд, его нежелание со мной говорить теперь становились понятны.
К вопросу об отношениях на работе…
Я крутила в башке эту мысль снова и снова, пыталась понять, принять, как-то объяснить хотя бы самой себе, найти Гору оправдание, но не получалось… Только ком в горле становился все больше и больше. А потом снова перевела взгляд на монитор и с удивлением поняла, что переговорка опустела, а на часах половина десятого.
Надо валить, надо валить и не только из офиса…
Я выключила ноут, отметив мимоходом, что у меня дрожат руки, оставила ключи от кара Ястреба в тумбочке, кое-как оделась и спустилась на первый этаж, чтобы выцепить у входа свободный шеринг. Там всегда полно тачек, какую-нибудь да найду.
Дорогу к дому Игоря почти не запомнила, не запомнила, как собиралась и что именно взяла. Кажется, что взяла все, но… Я, на самом деле, не очень за этим следила, не особенно отдавала отчет собственным действиям. В башке все еще гудело, все еще было сложно дышать. Я злилась, мне было больно, мне было плохо. Ужасно, мерзко, отвратительно.
Это не нож в спину, это даже не дуло у виска, это хуже… Это…
Мне хотелось выть, орать, хотелось расколотить что-нибудь, но я только комом запихивала собственные шмотки в чемодан, давя подступающие слезы, не разрешая себе останавливаться и задумываться, копаться в себе слишком сильно, не давая боли накрыть с головой. Для этого еще будет время. Потом, после, когда сделаю все, что нужно было сделать.
Уйти до приезда Ястреба все-таки удалось, и через три часа я входила в свою квартиру. В пустую, тихую, темную.
Бросила на пороге чемодан, стащила обувь, швырнула в кресло в гостиной пуховик и включила домашний ноут. Надо было написать пару писем.
Первое улетело Борисычу, второе, почти такое же, Игорю. Я писала о том, что знаю, кто стоит за проверкой и почему, о том, что они могут не беспокоиться, и что в офисе меня в понедельник можно не ждать, о том, что все права я передала Сашке, и о том, что не желаю на следующей неделе получать ни писем, ни звонков.
Перед отправкой перечитала оба несколько раз, убедилась, что они предельно вежливы и безэмоциональны, и только после нажала на кнопку.
Савельеву я не писала, ему пришлось звонить. Разговор вышел… странным… Он мялся, не знал, что говорить, тщательно подбирал слова и явно боялся выражать сочувствие. Обозвал Ястреба мудаком. А я старалась не выдать себя, впивалась ногтями в ладони, глубоко и ровно дышала, отчаянно делала вид, что все пусть и дерьмово, но не смертельно. Не уверена, правда, что Савельев повелся. А после разговора с ним вырубила все к херам: трекер, ноут, домашнюю Энджи, сходила в душ и завалилась спать, все еще не разрешая себе плакать, выть и крушить мебель. Я не буду из-за него плакать!
Игорь приперся в пятом часу утра, ломился в дверь, обрывал звонок, когда понял, что старый код к замку не подходит, разбудил соседей. Я к двери не подходила. Просто слушала, как он ругается с кем-то на лестничной площадке, слышала, как зовет, и снова сжимала кулаки, чтобы не заорать, зубы стискивала до хруста, накрывшись с головой одеялом.
К семи он ушел.
В двенадцать пришел снова, ушел в три, и вечером, и в воскресенье. Больше не ломился, постучал коротко и остался сидеть под дверью. А я позвонила маме, потом Янке, обеим просто сказала, что мы расстались, не вдаваясь в подробности и детали. Сидела на кухне, пила кофе и рассматривала мерцающую заставку Энджи на мониторе.
И пока смотрела, вдруг подумала о том, что ее словари так и остались убогими. И так это взбесило, настолько вывело из себя, что, не соображая, что делаю, я ломанулась в комнату за ноутом, открыла его и провалилась в код.
Да, я не царь и бог кодинга, да мне до Ястреба и даже до некоторых его миньонов как пешком до луны и обратно, но… Но подгрузить в собственную ИИ, которую наверняка уже отрубили от системы, нормальные словари я вполне способна. Я заставлю Энджи разговаривать со мной нормально, я заставлю детище Гора делать то, что я хочу!
И код ложился как по маслу, и время пролетело незаметно, и я даже не заметила, когда и в какой момент Ястреб перестал подпирать дверь моей квартиры. Вообще ни о чем не думала, просто злилась, отчаянно, страшно. Ругалась себе под нос.
Забавно, но… я ощущала себя на кухне, вообще в своей квартире вполне комфортно. Меня не преследовали картинки недельной давности, я как ни старалась не могла вспомнить, где именно были пятна крови, не слышала голос Красногорского, не видела его в тенях. Боль, злость, обида, отчаянье из-за поступка Игоря перекрыли собой все остальное. Мне было очень-очень плохо. Мне хотелось сбежать и спрятаться, хотелось засунуть голову в песок, очень хотелось, чтобы он перестал приходить и травить меня, мучить, издеваться. Как будто мало того, что уже сделал, как будто не понимал, что натворил. Вопрос ведь был даже не в идиотском костюме, вопрос был в доверии самого Ястреба, в его отношении ко мне как к профессионалу, в том, что он был абсолютно уверен, что я облажалась, и в том, что не сказал об этом мне. Даже Савельеву в итоге сказал, моим воронятам, Борисычу, а мне не сказал…
Я тряхнула головой, убрала пальцы от клавиатуры, чтобы прижать к векам и сдержать очередную попытку разревется, сглотнула комок в горле. И снова вернулась к ноуту на этот раз, чтобы все проверить и прогнать домашнюю систему через тесты.
Я не буду больше об этом думать, я не хочу больше об этом думать. Поговорю с Ястребом, но потом… Позже, когда смогу нормально дышать и думать. Когда нервы перестанут крошиться от одной мысли о нем, когда сдерживаться будет легче.
Через два часа я закончила прописывать тесты, оставила ИИ на проверку и завалилась спать, не думая и не прокручивая без конца в башке разговор, услышанный в долбаной переговорке.
А вот с утра на кухне меня ждал сюрприз. Сюрприз, сука, из-за которого я сползла на пол и заскулила, как побитая собака, стоило понять, на что именно наткнулись мои тесты. Совершенно случайно наткнулись.
Нет, с подгрузкой словарей все было хорошо, все плохо было с самой Энджи и с доступом к ней. Ястреб за мной следил. И судя по тому, что я увидела, когда залезла внутрь и начала разбираться, следил давно. Получается… получается не доверял и сомневался с самого начала, с того самого дня, когда всплыли кривые отчеты. Сомневался все это время, не доверял…
И я сжалась, скукожилась возле стола и все-таки разревелась, потому что теперь все, вообще все, что между нами происходило, можно было смело сливать в реестр ошибок. Это все один огромный баг и кривой код.
Сука, что ж так хреново-то? Почему так больно?
И если совсем честно, то так плохо мне не было, даже когда я услышала тот бред от Темы, так плохо и отвратительно мне не было вообще никогда. Возможно… Возможно, Валентин был прав, и я действительно никого и никогда не любила. А сейчас, словно разорвало все к хренам, раскурочило, вывернуло наизнанку. И невероятно хотелось, чтобы оно… вот это вот все побыстрее прошло, чтобы закончилось и перестало так тянуть и кромсать. Невероятно хотелось перестать чувствовать. Но перестать чувствовать я не могла, могла только напиться.
И я продолжала сидеть на полу и скулить. До головной боли и икоты, до хрипоты и почти полного опустошения. Так я не ревела тоже, пожалуй, никогда…
Соскрести себя с пола удалось только через пару часов, доползти до ванной, умыться и бросить в Янку кличем о помощи. Сейчас Белка казалась единственным здравомыслящим человеком во всей этой истории. Единственным человеком, который знал меня так же хорошо, как я сама, единственным человеком, который всегда оставался рядом, несмотря ни на что, несмотря на все мои закидоны, тараканы и косяки.
Белка ждать себя не заставила, была у меня через сорок минут с двумя бутылками рома и какими-то салатами, под которые изливать душу оказалось не так тяжело.
– Слав, – хрустнула моя любимая Янка огурцом, – Ястреб твой, конечно, мудак, но мудак с принципами.
– И что это должно значить? – я с сожалением опрокинула в себя остатки алкоголя и протянула руку к бутылке, чтобы заполнить пустующее нутро бокала.
– Что он вряд ли сознательно тебя обидел.
– Да зашибись, – всплеснула я руками. – То есть то, что он делал это бессознательно, его оправдывает, так, что ли?
– Не передергивай, – поморщилась Белка.
– Я не передергиваю, – отмахнулась, снова прикладываясь к бокалу. – Он взрослый мужик, гениальный кодер, а просчитать такую фигню не смог? Тогда тем более пора все заканчивать.
– Ты не хочешь ничего заканчивать, – покачала Янка головой, подставляя свой бокал под разлив. – Если бы хотела, сейчас бы здесь сопли не размазывала. И он не хочет, судя по тому, что проторчал у твоей двери два дня почти.
– Я… – я сглотнула, подхватила с тарелки лист салата, принялась его вертеть. – Я не знаю, как смогу с ним работать после такого. Не знаю, как смогу доверять. Он врал мне, получается, с самого начала. И хрен его знает, врал ли только об этом. Может, Сашка прав, и задача – просто меня подмять, сделать удобной?
– Ты дура? – Янка отвесила мне подзатыльник, не болезненный, а скорее обидный, заставив шлепнуть ее по руке. – Он столько с тобой возился, чтобы, конечно, только под себя помять.
– Ну… секс у нас был хороший, – пробормотала я. И гнала, гнала от себя мысли и воспоминания о базе отдыха, о вечерах вместе, о том, как он мотался мне за прокладками, как таскал мне ужины в офис, как был рядом и как почти заставил поверить, что с ним безопасно. Что мне в принципе может быть безопасно рядом с кем-то.
– Точно дура, – цыкнула Белка. – Для хорошего секса можно найти горячую молодую бабу, у вас полофиса таких. На любой вкус, цвет и размер.
– Ты мне не помогаешь, – скривилась я, опрокидывая в себя очередную порцию рома.
– А кто говорил, что будет просто? – развела руками в стороны подруга. – И оставь ты уже этот несчастный салат в покое, – она отобрала у меня изрядно помятую зелень и швырнула в раковину.
– И что делать? – потерянно проследила я взглядом за травой.
– Подождать, – пожала Белка плечами. – Отдохнуть от всего и остыть, еще выпить, – постучала ногтем о бутылку с ромом. – Потом поговорить. Спокойно.
– А если остыть не выйдет? – вздохнула я, переводя взгляд на золотистую жидкость.
– Тогда тем более поговорить, – Янка подняла бокал. – За неболь, – чокнулась со мной. Звон стекла показался слишком громким на тихой кухне, заставил поморщиться, но алкоголь я в руку все же взяла.
– За неболь, – повторила за ней, очень надеясь, что эта самая «неболь» наступит уже совсем скоро, допивая остатки рома.
Но скоро получилось не очень. Или не получилось совсем даже несмотря на то, что Гора удавалось успешно избегать почти всю неделю, до долбаного корпоратива. Он больше не приходил и не подпирал дверь, я, само собой, встречи тоже не искала, звонки и сообщения игнорировала. Но плохо было по-прежнему. Сильно плохо и сильно зло. Еще злее стало, когда во вторник вечером на одну из карт вдруг упали бабки. Я минут двадцать тупила над суммой, а потом вдруг осенило, и рука сама собой потянулась к смарту.
Кто-то поделился со всеми страждущими новостью о нашем с Игорем разрыве. И это взбесило настолько, что чтобы стравить хоть часть этой злости я три часа нарезала круги по парку под какой-то жесткий металл. Остановилась, только когда поняла, что больше и шагу сделать не смогу, и поползла домой. Зато впервые после того подслушанного разговора и находки в Энджи спала без задних ног и тяжелых мыслей, мазохистских воспоминаний.
Мне не хватало Гора… Даже во сне мне его не хватало, даже несмотря на то, что прошло-то всего ничего. Рук, улыбки, взгляда, горячего, как печка, тела рядом. Я страшно, дико, безумно скучала, и сила этих чувств пугала до истерики, походила на какое-то наваждение. Как будто Ястреб меня заколдовал, пришил к себе…
Страшно и больно.
Потому что я совершенно не понимала, что буду делать дальше, полностью потеряла опору под ногами: что будет, если между нами все, что будет, если не все? Как я вернусь в Иннотек? Как буду работать, смогу ли вообще работать?
И пока ответов на эти вопросы я не знала, не могла даже предположить. И отчасти еще и поэтому было настолько больно и настолько страшно.
Сашка, конечно, делился новостями, успокаивал, как мог: говорил, что все ждут, что все злятся на Гора, что проекты пусть и медленно но ползут, что костюмы пока так ничего и не нашли. Но успокаивало это слабо. Вообще ни хрена не успокаивало, если честно.
И хрен его знает, на самом деле, чем бы все закончилось, если бы в четверг вечером мне не позвонил Борисыч. С одной-единственной просьбой-приказом – быть завтра на корпоративе. Я отказывалась, отнекивалась до последнего, но генеральному все мои слова были до бэкенда. Большой босс слушал терпеливо только первые минут пять, а потом заявил, что либо я приеду, либо он отдаст проекты госов на растерзание молодняку. И голос звучал так, что я поняла – отдаст, и не дрогнет, и глазом не моргнет. И я согласилась, и весь остаток вечера и следующего дня уговаривала себя, что это к лучшему, что я в любой момент смогу свалить, что будет возможность действительно понять, насколько со мной все плохо и безнадежно.
Оказалось не просто плохо, а ужасно, оказалось, не просто безнадежно, а фатально. Fatal error и синий экран, и полная потеря данных.
Он на сцене стоял, когда я вошла, получал поздравления от Борисыча, что-то говорил. В костюме, немного небрежный, безумно красивый. А я не видела никого и не слышала кроме него. На самом деле я и его толком не слышала, только раскатистый голос лаской по коже, тон, интонации.
Как разряд прямо в мозг, как пуля прямо в сердце. Так сильно и так больно, что меня повело на каблуках, зашатало и заштормило.
Я не специально опоздала, я вообще не собиралась опаздывать, но не рассчитала время, не учла пробки и проблемы с поиском шеринговой тачки у дома. И вот получилось так… Плохо получилось… Потому что, скорее всего, следующей объявят меня, а я к этому совершенно не готова, к нему не готова вообще никак. Я даже вдохнуть не могу, только на Ястреба смотреть. Смотреть, смотреть, смотреть… Как всегда идеален, как всегда в центре внимания, как всегда холоден.
– Славка! – и кто-то влетел слева, и чужой голос помог оторвать взгляд. Элька. – Господи, как я рада, что ты здесь! Что пришла! – она обняла крепко, стиснула до боли, даже в ладоши хлопнула и, схватив за руку, потащила куда-то вперед, в толпу.
А я не хотела туда, вообще идти не хотела. Потому что туда – это значит ближе к нему. А ближе мне нельзя, я сорвусь.
И пришлось хватать бокал с чем-то и опрокидывать в себя почти одним махом, и тащиться за Эльвиркой на буксире, и кивать всем подряд, и приклеить улыбку. А Элька трещала без умолку, без остановки, что-то рассказывала и все оборачивалась на меня.
– Ты такая красивая, Славка, – уловила я, когда Эля обернулась в очередной раз. – Просто огонь!
О да, я огонь! Я такой огонь, что сдохнуть готова.
А мы подходили все ближе и ближе к сцене, и голос… Его голос все больше и больше окутывал и опутывал, проникал под кожу, как будто впитывался, и взгляд… Он теперь смотрел на меня, он увидел меня, и стало совсем невыносимо: тяжелый, прожигающий, сосредоточенный, злой.
И, заметив эту последнюю эмоцию, я вдруг тоже разозлилась, взбесилась, завелась меньше чем за полсекунды. Выпрямилась, вскинула подбородок и расправила плечи.
Бесится он… Ему-то с чего беситься…
Хрен тебе, Ястреб, а не мой загнанный и побитый вид!
И зашагала увереннее, и улыбаться стала тоже увереннее, и даже Сашку обняла искренне, когда мы с Элькой дошли, и теперь слышала разговоры, и даже участвовала в них. На дурацкую сцену, когда Борисыч, позвал, тоже шагнула твердо. А там снова чуть не сдулась. Потому что Гор стоял внизу теперь, потому что рядом с ним, совсем близко, опираясь о руку, была Алиса, что-то говорила на ухо. Как тогда, как на другом корпоративе, в совершенно другом месте. Долбанное déjà vu. Красные ногти, короткое платье, красные губы.
Быстро утешился, да?
И злость захлестнула новой волной: душной, огромной, жаркой. Ошпарила щеки, шею и грудь, взвинтила и скрутила каждый нерв, превращая меня в одну сжатую пружину. И я с трудом выстояла на сцене, с трудом находила слова, чтобы отвечать, через силу улыбалась. А потом слетела вниз так, как будто за мной черти гнались. Схватила очередной бокал, снова залпом в себя опрокинула, втянула с шумом воздух.
Надо взять себя в руки, это глупо… Я веду себя глупо… В конце концов, Гор за действия Алисы ответственности не несет, в конце концов, это не он на ней повис.
– Слава, – голос почти заставил дернуться. Вспомни солнце, вот и лучик. Я еще раз вдохнула и медленно обернулась.
Стоят, смотрят оба. Алиса тянет кровавые губы в широкой улыбке, Ястреб хмурится.
– Рада тебя видеть, – еще слаще улыбнулась она. – Отлично выглядишь.
– Спасибо, – я готова была орать, внутри все кипело и звенело, но, слава Линусу, голос удалось удержать. – Ты тоже. Привет, – коротко кивнула Игорю, стараясь не встречаться с ним взглядом. Я не выдержу, я просто не выдержу. – Если вы позволите, я бы хотела вернуться к своим, все-таки я еще часть команды, – усмехнулась криво. – Вопреки всем твоим стараниям, Ястреб.
– Слава, – холодно, зло, заставив замереть, – полагаю, нам надо поговорить.
– Полагаю, не надо, – покачала я головой и все-таки на него посмотрела. И все еще не понимаю, как не сорвалась в тот момент на крик. Сталь глаз пригвоздила к месту, по коже поползли мурашки. Он смотрел, будто прожигал насквозь, его раздражение я чувствовала в воздухе, вокруг, оно горчило на кончике языка.
– Не веди себя как маленький ребенок, – пророкотал Ястреб, делая шаг ко мне. – Я в эти игры играть не буду.
– Само собой, ты другие игры любишь, с блефом, подставами и враньем, – улыбнулась я, почти умирая от злости. – Желаю хорошего вечера, – и все-таки развернулась на каблуках. Но жесткие пальцы в этот самый миг обхватили мое запястье, сжимая почти до боли, вынуждая снова остановиться.
– Слава… – сквозь зубы, предупреждая.
– Отпусти меня, – процедила почти так же, не оборачиваясь, лопатками, сквозь шелк платья, ощущая прожигающий взгляд. – Не смей меня трогать.
– Нам надо поговорить.
– Найди себе другого собеседника, – я все же снова на него посмотрела. Уверенно и твердо на этот раз. С такой же злостью, с которой смотрел он. В полутемном зале черты лица казались еще жестче, а глаза еще холоднее. Мы застыли друг напротив друга, словно оба собирались ударить. Искрило и стрекотало между нами напряжение. Ярость клокотала у меня в горле, душила и грозила выплеснуться через край в любой момент.
– Слава, – голос Борисыча ворвался в повисшее молчание, Игорь ослабил хватку, и мне все-таки удалось освободить руку, – я хотел с тобой поговорить.
Еще один…
– Простите, Аркадий Борисович, – повернула я с облегчением к нему голову, – немного попозже, – я коротко и натянуто улыбнулась и все-таки свалила ото всех. Подхватила по дороге еще один бокал и выскочила из зала.
Мне нужно побыть одной, мне нужно просто продышаться и прийти в себя… Или что-нибудь выкину, что-нибудь ужасное, что-нибудь дикое совершенно.
И я поднялась к себе, в свой кабинет, и замерла у окна, рассеянно глядя на долбаный снег за окном, на елку, которую кто-то поставил на мой стол, на собственное отражение в стекле. Руки тряслись, сжатые в кулаки, в груди кипело, звенели и гудели от напряжения мышцы и нервы, и легче не становилось. Н спустя десять минут, ни спустя пятнадцать.
Я готова была его разорвать, растерзать на ошметки, кусочки, на сотню маленьких Ястребов. Ходила по кабинету из угла в угол, сбросив дурацкие туфли и стащив с лица маску.
